Сэр, простите, ещё кое-что...

16 ~ Ночь перед дальней дорогой

Весь август Гарри шерстил учебники, старательно зазубривая правила, названия и заклинания, добиваясь полного автоматизма, так, чтоб от зубов отскакивало. Он ведь не просто так книги читал, он ИСКАЛ. Искал в каждой букве и между строк малейший намек на магическую помощь простому человеку.

Но не находил. Увы и нет. Больше того, создавалось впечатление, что маги задались целью сгинуть с лица Земли… Вместо того, чтобы оказать хоть какую-то помощь обычному человеку, маги изощрялись в том, чтоб навредить-напакостничать простому люду. Как? А очень просто — бессовестным ничегонеделаньем: спустился с гор каменный великан, прогулялся, дубина стоеросовая, по городку, распинал дома и деревья, оборвал провода да и ушел себе восвояси, оставив за собой хаос и разруху. И что маги делают? НИЧЕГО. Пока спасатели ковыряются в развалинах, вытаскивают погибших и выживших людей из-под завалов, пока пожарные гасят очаги возгораний, пока электрики выискивают засыпанные щитки, чтобы обесточить автономные генераторы, толпы магов-обливиэйторов вместо того, чтобы помочь левиосой сдвинуть блоки и выкопать из-под упавшей кровли чудом уцелевшего ребёнка, скопом стирают память свидетелям, увидевших великана, с веселым гиканьем отфутболившего дом и провожавшего улетающую крышу прищуренным взглядом из-под ладони, вставляя поддельные воспоминания об урагане, прошедшем по северу графства N.

Или вот дракон: напал на деревню, пожег всё, что горит, закусил коровой из элитного стада и улетел. Так волшебники даже не чешутся, чтобы остановить своего огнемета, отловить, завязать ему пасть и по-тихому увезти прочь, пока он бед не натворил. Нет. Нет, нет и нет, магам пофиг, что в драконьем пламени погибли какие-то никчемные магглы, нет, что вы? Волшебники дождутся, когда улетит дракон с коровой под мышкой, и только потом, скучающе зевая, пройдутся по пепелищу среди погорельцев, рассылая направо-налево Обливиэйт… И мелькают потом по местному телевидению пепельно-печальные кадры, а дикторы горестным тоном читают сводки о стихийных пожарах, о том, что загорелись очередные торфяники и погибло сколько-то людей.

И никаких Репаро, никаких щитов Протего, вообще никаких действий. Волшебники вообще ни во что не вмешиваются, ничем и никак не помогают людям, попавшим в беду.

Всё это Гарри прочитал в «Истории магии» Батильды Бэгшот. Прочитал и расстроился — как же так? Волшебники и люди настолько охладели друг к другу за годы инквизиции? Читая про Венделину Странную, Гарри ощутил, как в груди сворачивается противный скользкий комок ненависти — эта так называемая ведьма очень любила сгорать на костре. Венделина, писала Батильда, была не иначе, как наркоманкой, иными словами — пироманкой. Сгорев в одной деревне, Венди, изменив внешность, перемещалась в другую деревушку, где начинала пакостничать, как ведьма: сушила парней, портила коров, насылала мор и после вспышки какой-либо эпидемии сдавалась в руки инквизиторам, причем попадалась так, что несчастный народ с горя разводил такие костры — Адское пламя меркло по сравнению с ними… А она, тварь такая, только нежится, охает и кайфует изо всех сил, испытывая прямо-таки экстаз от щекочущих укусов. И вопила в голосину, истекая в оргазме, «умирая и возносясь на небеси в очищающем огне».

Гарри сглотнул и с отвращением перечитал заново о том, как Венделина сорок семь раз специально попадалась инквизиторам под разными обличиями. Конечно, она не погибала из-за сожжения, а лишь замораживала пламя и ощущала приятное покалывание по всему телу и теплое дуновение воздуха. Эта мразь просто обожала «гореть» на костре, за что, собственно, и получила своё прозвище. Была запечатлена на карточках из шоколадных лягушек. Сорок семь сжитых со свету деревень, сорок семь насланных эпидемий и моров, сотни, если не тысячи, погубленных жизней. Но и на такую старуху нашлась проруха: в сорок седьмой деревне ей просто-напросто срубили голову: один очень пронырливый монах дотумкал до кое-чего и подсказал церковникам не палить ведьму на бесполезном костре, а укоротить её сверху на тридцать сантиметров. Сначала, как обычно, приготовили костерок, потом привели связанную упыриху и уложили на хворост и дрова. Так она от счастья чуть не уписалась — вау, её будут сжигать в таком интересном положении, лежа?! Это что-то новенькое! Лежит, зажмурившись, ждет, когда факел поднесут к пересушенному хворосту и когда огонь взорвется, чтобы снова испытать ни с чем несравнимые ощущения, мнет затылком жесткую соломенную подушку… Свист топора палача она не услышала, равно как и не поняла, что под подушкой пряталась плаха. Её тело пропустили через мясорубку и только потом сожгли получившийся фарш, когда стало совершенно точно ясно, что она сдохла.

Распереживался Гарри, начитался на ночь глядя чего не надо, ну и приснился ему кошмар, липкий и жуткий: воссоединилась из фарша эта дохлая Венделина, ка-а-ак ожила да ка-а-ак прянет ему в лицо зубастой ощеренной харей с диким злодейским хохотом. Испугался Гарри, закричал и… проснулся. Сел с криком и уткнулся лицом в папину грудь — это Коломбо пришел на его вопли, разбудил и прижал к себе, встревоженно бормоча:

— Тише-тише, Гарри… Что случилось? Что тебе такое страшное приснилось? А?

А Гарри весь на эмоциях, дрожит и тяжело дышит, никак не может успокоиться. И выдохнул на почве разочарования:

— Я не хочу туда ехать! Там всё равно тебе никто не поможет! Папочка, там тебе никто не поможет…

— Кто не поможет? В чем? — попытался понять Коломбо, слушая сбивчивую речь сына.

— Маги, папа, волшебники. Они не станут этого делать для простецов, никто не сделает тебе волшебный глаз… — убито прошептал Гарри.

— Какой глаз, зачем? — не понял отец. Гарри спрятался у него на груди и тоскливо рассказал, как искал для него волшебный артефакт, благодаря которому он мог бы видеть двумя глазами. Что этого очень хочет Мира, что это её самое заветное желание. Сама Мира тем временем вошла в спальню, разбуженная и привлеченная шумом, встала возле кровати, хмуро прижимая к груди Дейзи, тряпичную свою куклу-подружку.

— Ох, Гарри, Гарри, Гарри… — покачал головой Коломбо. — Какие вы с Мирой ещё маленькие…

— Почему? — растерялся Гарри, заглядывая папе в лицо. Тот вздохнул и принялся объяснять детям:

— Потому что вы не понимаете, что значит быть одноглазым с детства. Глаз мне удалили в трехлетнем возрасте. Как мне рассказывали, я стал часто тереть правый глаз, прищуривал его на свет и жаловался, что в него песок насыпали. А когда он заслезился и распух, родители забили тревогу и наконец-то повели меня к врачу. Терапевт диагностировал рак. Спасать глаз было уже поздно, и его удалили, чтобы злокачественная опухоль не распространилась на другой, здоровый глаз. Я не знаю, сколько это стоило и что именно мне делали, я был очень маленький, просто ехал куда-то в метро с мамой. Я помню, как мне надо было ставить уколы под глаз. Перед кабинетом у взрослых был мандраж, и я всегда шел первый. Мама не могла на это смотреть, а я был спокоен. Если уж надо сделать что-то неприятное, надо просто сделать это. Всего было три операции, с глазницей всё время что-то делали: смазывали какими-то мазями, заливали чем-то, слепки для протезирования проводили.

После третьей, последней, операции я снял повязку и уставился на свое странное одноглазое отражение в зеркале. Мы были в палате, мама спала. Вдруг она просыпается и видит, что я стою возле зеркала и разглядываю себя. Она испугалась, а я ей говорю: «Мама, я теперь новый! Смотри, как забавно!» Я думаю, когда такое происходит в детстве, ты относишься к этому проще, чем когда тебе двадцать-тридцать лет. Вокруг тебя вся семья, ты маленький, тебе не надо идти на работу, тебя все поддерживают, кормят, всё хорошо. Ты с этим вырастаешь, формируешься и понимаешь, что это нормально. Никаких болей у меня не было ни тогда, ни сейчас. Дискомфорт я испытывал, когда только привыкал. Например, у меня нет бокового зрения справа. Постоянно втыкался в людей в метро. Слева я вижу человека, а справа нет. Но водить машину при этом можно, потому что есть зеркала. Одним глазом я вижу всё вокруг на сто процентов.

Я прекрасно понимал, что со мной случилось, и в то же время случившееся меня не пугало, просто по малолетству. Понимаете, Гарри, Мира? Это значит, так оно и должно было быть. Я реалист и не верю в судьбу, во всякие эти роковые стечения обстоятельства, кармы и прочее, но, несмотря ни на что, ты все-таки многое можешь изменить в своей жизни. Она — самая лучшая учительница. Это сформировало во мне привычку всё время что-то делать, через что-то проходить. Люди часто меня спрашивают, как я выдержал, мне ведь так тяжело было. А я не воспринимаю одноглазие как трагедию. Я воспринимаю его как ситуацию, которую надо было пройти. И которое с годами просто стало частью меня, вот и всё. У меня нет комплексов по поводу своей внешности, потому что знаю — внешность не самое важное в жизни, я счастливый человек, как видите. У меня есть дом, работа, любимая жена и чудесные дети, и, самое главное, я знаю, что меня любят.

Гарри с изумлением выслушал удивительный папин рассказ, начиная понимать, что на самом деле его отец не так уж и страдает от своей ущербности, что напротив, ему будет очень-очень сложно привыкнуть к волшебному протезу, даже если тот и удастся приспособить. Но на практике это невозможно, ведь глазные нервы на месте отсутствующего глаза уже не станут действовать, они попросту не включатся, так как участок мозга, отвечающий за функциональность правого глаза, слишком долго бездействовал.

Мира совсем скисла, Коломбо кивнул, увидев по лицам детей, что те всё поняли и осознали. Прижал к себе погрустневшую дочку и сказал сыну:

— Ну вот и ладно, ложись, мой дорогой, и спи. Завтра тебе надо ехать в Хогвартс, и ты должен хорошенько выспаться. И забудь о моем глазе, сынок, — Коломбо наставительно поднял палец. — Помни: у меня нет никаких проблем, я ни на что не жалуюсь, не испытываю никакого дискомфорта. Запомнил?

Гарри вздохнул, закивал и послушно опустился на подушку. Мира печально шмыгнула носом, заглянула в глаза папе и Гарри. Жалобно попросила:

— Гарри, можно я с тобой посплю, пока ты не уехал?

Гарри молча приподнял уголок одеяла, и Мира тут же юркнула к нему под бок. Отец накрыл их одеялом и тщательно подоткнул со всех сторон. Дети крепко заснули, тесненько и уютно прижавшись друг к дружке, а их отец ещё долго сидел в изножье кровати, откинувшись на спинку и задумчиво массируя нижнюю губу. Его единственный, но зоркий карий глаз рассеянно обегал спаленку, скользил по постерам-плакатам на стенах, по коллекции игрушечных лошадок на полках, стоявших перед книжками… С них взгляд Коломбо перетек на школьный деревянный сундук с рюкзачком сверху — дорожный скарб готов и ждет хозяина.

Вот и настало время знакомства с Англией и Хогвартсом. Десять лет прошло с того дня, как он привез из-за океана осиротевшего племянника, пожалуй, они с женой правильно поступили тогда, решив усыновить мальчика и вырастить его как родного сына, а не кого-то там двоюродного. Просто так было решено, и, видит Бог, это было правильное решение — маленький Гарри сам стал родным для них, родней родного… Родной, славный, добрый и домашний мальчик, ласковый, чудесный ребёнок, стремящийся творить добро, тянущийся к свету и теплу. Что-то ждет его там, в далекой стороне?

Сердце отца болезненно сжалось — до чего же страшно отпускать малыша черт-те куда и на хрен сколько… Хоть бы его не обидели там, сладкого солнечного мальчика!

До самого рассвета просидел Фрэнк, оберегая сон драгоценных детей, морально готовясь к разлуке с сыном на долгие десять месяцев. И ушел за час до пробуждения Гарри и Мирабель.

После завтрака Коломбо погрузил в багажник сундук и сел за руль старенького Пежо. Гарри, попрощавшись с мамой и братьями с сестрами, сел к отцу, придерживая на плече соболя. Сокол давно ждал Гарри, паря над Доран-стрит. В клетку Гарри не стал сажать своих питомцев, не считал это необходимым: звери умные, ручные, никуда не убегают, сами держатся рядом, зачем им клетка?

Железнодорожных вокзалов в Глендейле не было, только две заброшенные ветки, просто чудом не заржавевшие и не заросшие бурьяном, и то лишь потому, что по ним редко-редко да и проползал грузовой поезд, вывозящий переработанные отходы с бумажного завода. Ближайший переезд находился как раз на Запад Доран-стрит, так что далеко ехать не пришлось. Встали на шлагбауме и молча уставились на железнодорожные полотна перед собой, тупо застряв, не имея ни малейшего понятия — чего дальше-то делать?

На капот приземлился сокол, посмотрел на Гарри сквозь лобовое стекло и пронзительно крикнул. Коломбо вопросительно глянул на сына, дескать, что теперь делать, знаешь? Гарри в ответ недоуменно пожал плечами. Насколько он знал, Денвер был занят — повез своего сына в Ильверморни. Тем временем переезд постепенно заполнился машинами, вставшие перед опущенным шлагбаумом: мерседесы, пикапы, грузовики, шевроле и прочие. И начало что-то происходить — дверцы трех автомобилей раскрылись, из них вышли взрослые люди с детьми возраста Гарри и, открыв багажники, повытаскивали наружу такие же, как у Гарри, сундуки, потом, не обращая внимания на остальные машины, двинулись вместе с детьми за… шлагбаум. Гарри неуверенно покосился на отца. Тот, моментально всё поняв, высунулся в окно и окликнул ближнего прохожего с чемоданом:

— Простите, вы на Хогвартс-Экспресс?

Мужчина оглянулся, глянул на Коломбо, на сокола на капоте, на ребёнка в машине и улыбнулся, поднес палец ко рту, тише, мол, и кивком пригласил следовать за собой. Коломбо мигом вымелся из салона, открыл багажник и вытянул гаррин сундук, после чего вместе с сыном двинулся следом за первыми. Услышав сзади шорох, Гарри обернулся и увидел, как за ними ковыляет на высоких каблуках расфуфыренная мамочка со светленькой девочкой. Ковыляла мадам смешно — волокла за собой тяжелый груз и спотыкалась-оскальзывалась на гравии в совсем неподходящей для такой прогулки обуви.

Итак, пятеро родителей в сопровождении пяти детей прошли за шлагбаум и ступили, судя по всему, на невидимую для всего остального мира территорию. На тот короткий миг шага взор заволокла мерцающая дымка, а перешагнув магическую границу между мирами, наши герои Гарри и Фрэнк увидели совершенно новый, незнакомый мир: исчез старый переезд со шлагбаумами и семафорами, исчезли и привычные виды города и гор Лос-Анджелес-Вердуго, вместо них из тумана проступили очертания старинного паровоза. Размеры его значительно превышали нормальные, как и количество вагонов, плавной дугой убегающих за горизонт.

Гарри аж рот раскрыл, растерянно взирая на бесконечный ряд окон над перронами, стелющиеся вдаль вдоль состава. Площадь перед ними была запружена народом, состоящим сплошь из волшебников. В первый миг Коломбо занервничал — это что, в одном Глендейле столько магов?! — но потом, присмотревшись, понял — нет, не только из их города здесь собрались колдуны, а и вовсе из других миров. Об этом весьма красноречиво сообщил йети, внушительной глыбой возвышающийся над головами аж на два с лишним метра. А так как йети в его полицейской практике ещё не встречались, скромный лейтенант вознес робкую хвалу тому, что ему не приходилось раскрывать преступления с их участием.

Гарри совершенно потерялся в своих ощущениях, эмоция захлестывала эмоцию, глаза разбегались во все стороны от обилия столь многих и невиданных форм жизни. Йети бурые, белые и рыжие, какие-то человекоящеры в плащах, а вон там прошел… прошло?.. короче, прошкандыбал на четырех тонких ногах-ходулях некий инсектоид с Марса, не иначе…

Человек, идущий впереди, отшатнулся назад, раскрывая для равновесия пару белых крыльев, когда в него врезался сбоку чей-то ребёнок, чуть не сбив крылатого дядю. Гарри и Фрэнк уставились на него с одинаковым удивлением и единодушным вопросом — неужели ангел?!

Кто-то со стороны недовольно проворчал:

— Черт бы их побрал, эти традиции! До чего ж неудобно — толкаться каждый год в толпе. Что ни год, то новые детёныши поступают, ступить некуда!..

Отец и сын повернулись в сторону говорившего: свое недовольство выражал старый колдун в пестрой мантии. Его более молодой спутник снисходительно попенял ворчуну:

— Да чего ты жалуешься, Тин-Тин? Не все же лошадей-то любят, а многие просто не дозвались их, Скакунов Вселенной. Вот и приходится нам собираться здесь и контролировать движение, следить за порядком и за тем, чтобы все успели сесть на Поезд Мироздания.

Подумав, Коломбо обратился к ним:

— Простите, это поезд на Хогвартс?

Ему ответил молодой смотритель:

— Да, сэр, к восьми часам вечера он по расписанию будет у Хогвартса. У вас мальчик? Первокурсник? — он посмотрел на Гарри и улыбнулся ему. — Хотите, я помогу вам устроиться?

— Да, спасибо, вы очень любезны, — поблагодарил Коломбо и приподнял сундук. — Куда идти?

Сотрудник Мировой платформы провел их к поезду, помог Гарри подняться в вагон и добавил, что отправление ещё не скоро, через полчаса, и что провожающие могут помочь детям устроиться в купе. Чем Коломбо и занялся: нашел для Гарри пустое купе, поставил сундук на багажную полку и сел рядом с сыном, посидеть на дорожку.

— Ну вот и всё, сынок… — вздохнул отец. — Расстанемся скоро.

— Пап, но я завтра домой приеду, — осторожно сообщил Гарри, опасливо заглядывая в папино лицо.

— А что, в функцию поезда это входит? — удивленно спросил Коломбо.

— Нет, папа, просто у меня есть конь, — очень робко объяснил Гарри, боязливо съежившись. И добавил чуть слышно: — Серебрянка…

— Знаешь… Ты лучше не рискуй зря! — построжел папа. — Думаешь, я буду спокойно спать, зная, что ты скачешь по черт-знает-каким граням мира.

— Ладно, пап, первую неделю я буду там, — торопливо пообещал Гарри. — Но потом я всё равно попрошу кого-нибудь проводить меня домой.

— Хорошо, но заклинаю тебя, сынок, будь осторожен, не совершай глупостей только потому, что ты по кому-то соскучился! — чуть ли не умоляюще произнес Коломбо, держа Гарри за плечи.

— Хорошо, папа, обещаю, — вынужденно согласился Гарри, не желая расстраивать отца.

За купейной дверью послышались сердитые голоса:

— А мне не хочется связываться с этой вредной девчонкой! У ней одни наряды на уме… — с этими словами говоривший отодвинул дверь и бросил взгляд внутрь. Отец и сын Коломбо синхронно взглянули на замерших на пороге двух мальчиков, в одном из которых Гарри узнал Гулливера Сэлинджера. Второй был незнакомый и крылатый.

А снаружи по громкоговорителям разнесся трубный глас машиниста:

— Господа провожающие, внимание! Покиньте вагоны — поезд собирается отправиться в путь.

Коломбо кивнул, хлопнул Гарри по плечу, протиснулся мимо мальчиков и покинул купе, а Гулливер с горящими глазами скользнул к Гарри, искренне обрадовавшись своему давнему знакомому. И за руку он тащил несопротивляющегося крылатого мальчика…