Сердца трех(изд.1993)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В великолепном средневековом испанском костюме, сшитом с учетом вкусов Нового Света, – такие костюмы и по сей день можно видеть на знатных плантаторах Панамы, – Торрес ехал по дороге вдоль берега, направляясь к дому Солано. Рядом с ним упругими прыжками – видно было, что при необходимости он может обогнать лучшего из коней Торреса, – мчался тот самый огромный белый пес, что плыл с ним по подземной реке. Торрес как раз сворачивал на дорогу, вившуюся вверх к асьенде Солано, когда ему повстречался И Пын, – китаец остановился на перекрестке, чтобы дать немного передохнуть своей дряхлой спутнице. Однако Торрес обратил на эту странную пару не больше внимания, чем на дорожную грязь. Маска чванливой важности, которую он надел на себя вместе с роскошным костюмом, не позволяла ему проявлять к ним интерес, и он лишь скользнул по их лицам отсутствующим взглядом.

Зато И Пын как следует рассмотрел его своими раскосыми глазками, не упустив ни единой мелочи, и подумал: «Он, должно быть, очень богатый. Он друг этих Солано. И едет к ним в дом. Возможно, это даже возлюбленный сеньориты Леонсии или отвергнутый ею поклонник. В любом случае он безусловно не откажется купить тайну рождения сеньориты. Да, по виду он человек богатый, очень богатый».

В это время в гостиной асьенды собрались все, кто участвовал в поисках сокровища, и все члены семейства Солано. Королева, решив внести свою лепту в рассказ об их приключениях, сверкая глазами, описывала, как Торрес украл у нее драгоценные камни и как затем упал в водоворот, испугавшись ее собаки. Вдруг Леонсия, стоявшая вместе с Генри у окна, громко вскрикнула.

– Вот черт, легок на помине! – сказал Генри. – Смотрите-ка, сам сеньор Торрес изволил к нам пожаловать.

– Я первый! – крикнул Френсис, сжимая кулаки и многозначительно напрягая бицепсы.

– Нет, – заявила Леонсия. – Он удивительный лгун. Мы все имели возможность убедиться, что лжет он поистине удивительно. Давайте немного позабавимся. Вот он сейчас сходит с лошади. Спрячемся все четверо. А вы, – она жестом обвела отца и братьев, – сядьте-ка в кружок и сделайте вид, будто горюете о моей гибели. Этот мерзавец войдет сюда. Вы, конечно, захотите узнать у него, что произошло с нами. Он наврет вам с три короба. А мы пока спрячемся вон за той ширмой… Ну, пойдемте же!

Она схватила королеву за руку и бросилась к ширме, приказав взглядом Френсису и Генри следовать за ними.

Когда Торрес вошел, глазам его представилась весьма мрачная картина. Энрико и его сыновья еще совсем недавно пребывали в таком горе, что им ничего не стоило разыграть это сейчас. При виде гостя Энрико поднялся было со своего места, чтобы его приветствовать, но тут же снова бессильно опустился в кресло. Торрес обеими руками схватил его руку и изобразил на лице величайшее сочувствие, притворяясь, что от волнения не может вымолвить ни слова.

– Увы! – наконец, произнес он трагическим тоном. – Они погибли. И ваша прекрасная дочь Леонсия погибла. И оба Моргана тоже. Рикардо ведь, наверно, рассказал вам, что они погибли в недрах горы майя. Это какое-то заколдованное место, – продолжал он, выждав, пока уляжется первый взрыв горя у Энрико. – Я был с ними, когда они умирали. Если б они послушались меня, – сейчас все были бы живы. Но даже Леонсия не захотела послушать старого друга! Нет! Она предпочла послушаться этих двух гринго. А я, преодолев неописуемые опасности, выбрался из пещеры, спустился вниз в Долину Затерянных Душ, а когда вернулся, они были уже в агонии…

В этот миг в комнату влетел белый волкодав, за которым бежал слуга индеец. Дрожа и повизгивая от возбуждения, он обнюхал комнату, учуяв в ней запах, говоривший о присутствии его хозяйки. Но пес не успел подбежать к ширме, за которой скрывалась королева: Торрес схватил его за шею и передал в руки двум слугам индейцам, чтобы они подержали его.

– Пусть собака побудет здесь, – сказал Торрес. – Я расскажу вам о ней после. А сначала взгляните-ка вот на это. – И он вытащил из кармана целую пригоршню драгоценных камней. – Я постучался в двери мертвецов – и смотрите: сокровище майя – мое. Я теперь самый богатый человек не только в Панаме, но и в обеих Америках. Я буду могуществен.

– Вы ведь были с моей дочерью, когда она умирала, – прервал его Энрико с рыданием. – Неужели она не просила ничего передать мне?

– Да, – тоже с рыданием ответил Торрес, и в самом деле взволнованный сценой смерти Леонсии, которую нарисовала ему его богатая фантазия. – Она умерла с вашим именем на устах. Ее последние слова были…

Но тут он вытаращил глаза и замер, не докончив фразы: Генри и Леонсия с самым естественным видом неторопливо проходили в этот момент по комнате, занятые разговором. Не замечая Торреса и продолжая беседовать, они подошли к окну.

– Вы говорили мне, что она велела вам передать мне перед смертью… – напомнил Энрико.

– Я… я солгал вам, – запинаясь, произнес Торрес, выгадывая время, чтобы как-то выпутаться из неприятного положения. – Я был убежден, что они все равно умрут, никогда уже не выберутся из той пещеры, – и я хотел смягчить для вас удар, сеньор Солано, сказав то, что, несомненно, сказала бы, умирая, ваша дочь. А потом еще этот Френсис, который так полюбился вам… Я решил, что лучше вам считать его умершим, нежели узнать, каким трусом оказался этот гринго.

Тут собака радостно залаяла, рванулась к ширме, и слугам стоило огромного труда удержать ее. А Торрес, не подозревая правды, на свою беду продолжал рассказ:

– В Долине Затерянных Душ есть слабоумное, придурковатое существо, которое утверждает, будто может читать будущее при помощи всякой чертовщины. Это страшная, кровожадная женщина. Не стану отрицать, что она хороша собой. Но это красота сколопендры, которая может понравиться лишь тому, кто любит сколопендр. Теперь я понимаю, как все произошло: она показала Генри с Леонсией какой-то потайной ход, по которому они выбрались из долины, а Френсис предпочел остаться и жить с ней во грехе, – ведь иначе как грехом не назовешь эту связь, раз в долине нет католического священника, который мог бы благословить их союз. О, не думайте, что Френсис влюблен в эту ужасную женщину, – отнюдь нет! Он влюблен в ее богатства! Вот каков ваш гринго Френсис! Вы пригрели змею на своей груди! Ведь он даже прекрасную Леонсию осмеливался осквернять своими влюбленными взглядами. О, я знаю, что говорю. Я сам видел…

Радостный, заливистый лай собаки заглушил его голос, и в тот же миг Торрес увидел Френсиса и королеву: как и предыдущая пара, они вышли из-за ширмы и, беседуя о чем-то, пошли через комнату. Королева остановилась и приласкала собаку; пес был так велик, что, когда положил лапы на плечи своей хозяйки, голова его оказалась выше ее головы. А Торрес, облизывая вдруг пересохшие губы, тщетно ломал голову над тем, как ему вывернуться из такого ужасного положения.

Энрико Солано первый разразился смехом. Сыновья вторили ему – они хохотали до слез.

– Я бы сам мог на ней жениться, – с ядовитой усмешкой заметил Торрес. – Она на коленях умоляла меня об этом.

– Ну, хватит, – сказал Френсис, – я избавлю вас всех от грязной работы и собственноручно вышвырну этого подлеца за дверь.

Но Генри, быстро подойдя к нему, сказал:

– Я тоже люблю иногда грязную работу, а эту выполню с особенным удовольствием.

Оба Моргана уже приготовились наброситься на Торреса, но тут королева подняла руку.

– Сначала, – сказала она, – пусть вернет мне кинжал, который торчит у него из-за пояса. Он украл его у меня.

– Кстати, – сказал Энрико, когда это было выполнено, – а не должен ли он также вернуть вам, прелестная леди, и те драгоценные камни, которые он у вас украл?

Торрес не стал мешкать: сунув руку в карман, он вытащил пригоршню драгоценностей и высыпал их на стол. Энрико взглянул на королеву, но та продолжала стоять, не говоря ни слова, – она ждала.

– Еще! – сказал Энрико.

Торрес выложил на стол еще три прекрасных неграненых камня.

– Вы, может, станете обыскивать меня, как обыкновенного воришку? – со страхом и злобой спросил он, выворачивая пустые карманы брюк.

– Ну, теперь я возьмусь за дело, – сказал Френсис.

– Нет, я! – сказал Генри.

– Ладно, хорошо, – согласился Френсис. – Давай вместе. Так он у нас дальше пролетит по ступенькам.

Они вдвоем схватили Торреса за шиворот и за ноги и поволокли к двери.

Все, кто был в комнате, бросились к окнам, чтобы посмотреть, как Торрес будет вылетать из дому; проворнее всех оказался Энрико, который первым подбежал к окну. Когда же, удовлетворившись интересным зрелищем, они снова вернулись в глубь комнаты, королева сгребла в кучку разбросанные по столу драгоценности и, захватив две полные пригоршни, передала Леонсии со словами:

– От Френсиса и меня – свадебный подарок вам и Генри.

Между тем И Пын, оставив старуху на берегу, подкрался обратно к асьенде и, укрывшись в кустах, стал наблюдать за тем, что происходит в доме. Увидев, как богатого кабальеро сбросили вниз по ступенькам с такой силой, что он растянулся во всю длину на песке, И Пын удовлетворенно хихикнул. Однако он был слишком умен, чтобы высунуться из своего укрытия и показать, что он все видел. Вместо этого он помчался вниз с холма и был уже на полпути к берегу, когда Торрес на своей лошади нагнал его.

Сын неба смиренно обратился к нему, но разъяренный Торрес замахнулся хлыстом с явным намерением наотмашь хватить его по лицу. Однако И Пын не растерялся.

– Сеньорита Леонсия… – быстро произнес он, и хлыст замер в руке Торреса. – У меня есть большой секрет. – Торрес ждал, не опуская хлыста. – Вы бы не хотели, чтобы другой мужчина женился на прекрасной сеньорите Леонсии?

Торрес опустил хлыст.

– Ну, выкладывай, – резко приказал он. – Что у тебя там за секрет?

– Вы бы не хотели, чтобы другой мужчина женился на сеньорите Леонсии?

– Предположим, что нет. Ну и что?

– Представьте себе, что есть секрет, и тогда тот, другой мужчина, не может жениться на сеньорите Леонсии.

– Что же это за секрет? Говори, живо!

– Сначала, – И Пын покачал головой, – вы заплатите мне шестьсот долларов золотом, а уж потом я скажу вам свой секрет.

– Хорошо, заплачу, – с готовностью сказал Торрес, хотя у него и в мыслях не было сдержать слово. – Ты сначала скажи мне, в чем дело, и если я увижу, что ты не наврал, я заплачу тебе. Вот, смотри!

И он вытащил из своего нагрудного кармана бумажник, до отказа набитый банкнотами. И Пын, нехотя согласившись, повел его к старухе, ожидавшей на берегу.

– Эта старая женщина никогда не лжет, – сказал он. – Она больная. Скоро умрет. Она боится. Она говорила со священником в Колоне. Священник сказал, что она должна раскрыть секрет, иначе после смерти она пойдет прямо в ад. Она не соврет.

– Предположим, что она не врет. Что же все-таки она может сказать мне?

– Вы мне заплатите?

– Конечно. Шестьсот долларов золотом.

– Ну так вот. Она родилась в Кадиксе, в Испании. Она была служанка первый сорт и кормилица первый сорт. И вот она нанялась в одну английскую семью, которая путешествовала по ее стране. Она долго жила в этой семье. Даже уехала с ними в Англию. Потом – вы же знаете: испанская кровь очень горячая – она очень на них обозлилась. В этой семье была маленькая девочка. Она украла девочку и бежала вместе с ней в Панаму. Эту маленькую девочку сеньор Солано удочерил. У него было много сыновей и ни одной дочери. И вот он сделал эту маленькую девочку своей дочкой. Но старуха не сказала ему фамилии этой девочки. А она из очень знатной и очень богатой семьи. Вся Англия знает их. Их фамилия Морганы. Вы слышали эту фамилию? В Колон приехали люди из Сан-Антонио, которые сказали, что дочка сеньора Солано выходит замуж за англичанина по фамилии Морган. Так этот гринго Морган – брат сеньориты Леонсии.

– Ага! – воскликнул Торрес с нескрываемым злобным восторгом.

– А теперь заплатите мне шестьсот долларов золотом, – сказал И Пын.

– Я тебе очень благодарен за то, что ты такой дурак, – сказал Торрес тоном, исполненным издевки. – Когда-нибудь ты, может быть, научишься умнее продавать свои секреты. Секреты – это ведь не туфли и не красное дерево. Сказал секрет – и нет его, ищи его потом как ветер в поле. Вот он дует на тебя – смотришь, а его и нет. Как призрак. Кто его видел? Ты можешь потребовать назад туфли или красное дерево. Но ты не можешь потребовать назад секрет, если ты его рассказал.

– Мы с вами говорим о призраках, – спокойно сказал И Пын. – А призраки действительно исчезают. Никакого секрета я вам не говорил. Вам это все приснилось. Если вы станете об этом рассказывать, вас спросят, кто вам сказал. Вы скажете: «И Пын». А И Пын скажет: «Нет». И тогда все скажут: «Вам это привиделось», и станут над вами смеяться.

И чувствуя, что собеседник начинает сдаваться перед превосходством его логики, И Пын многозначительно умолк.

– Мы с вами поговорили, и наш разговор растаял в воздухе, – продолжал он через несколько секунд. – Вы правильно сказали, что слова – это призраки. А я когда продаю секреты, то продаю не призраки. Я продаю туфли. Я продаю красное дерево. Продаю доказательства. Верные доказательства. Они много на весах потянут. Если их записать на бумаге – по всем правилам, чтобы запись была законной, – бумагу можно порвать. Но факты – не бумага, их можно укусить и сломать себе зуб. Слова исчезли, как утренний туман. А в руках у меня остались доказательства. И за доказательства вы заплатите мне шестьсот долларов золотом, иначе люди будут смеяться над вами за то, что вы слушаете призраков.

– Ладно, – сказал Торрес, которого убедили доводы И Пына. – Показывай мне твои доказательства, – чтобы одни я мог порвать, как бумагу, а другие – попробовать на зуб.

– Раньше заплатите мне шестьсот долларов золотом.

– После того как ты покажешь мне свои доказательства.

– Вы сначала выложите шестьсот долларов – и доказательства ваши: хотите рвите их, как бумагу, хотите – кусайте. Вы обещали заплатить. Но обещание – ветерок, призрак. Мне же нужны деньги настоящие, а не призраки. Заплатите мне настоящими деньгами, чтоб я мог порвать их или попробовать на зуб.

В конце концов Торресу пришлось уступить и заплатить вперед за документы, старые письма, детский медальон и несколько детских вещичек, осмотром которых он остался вполне доволен. И Торрес не только заверил И Пына, что вполне удовлетворен сделкой, но, по настоянию последнего, даже выплатил ему лишнюю сотню, чтобы тот исполнил для него одно поручение.

Тем временем в ванной, соединявшей их спальни. Генри и Френсис, переодевшись в свежее белье, брились безопасными бритвами и напевали:

Мы – спина к спине – у мачты,

Против тысячи вдвоем.

А на своей изящно обставленной половине Леонсия, с помощью двух портних индианок, приветливо и великодушно посвящала королеву в тайны туалета цивилизованной женщины, и ей было и смешно и грустно. Королева – женщина до мозга костей – не скрывала своего безудержного восторга перед прелестными платьями, бельем и украшениями, которыми был полон гардероб Леонсии. Обе получали искреннее удовольствие от возни с тряпками, а искусные портнихи, сделав тут стежок, там складку, подгоняли тем временем несколько платьев Леонсии на более тонкую фигуру королевы.

– Вам совсем не нужен корсет, – заметила Леонсия, окидывая королеву оценивающим взглядом. – Такие фигуры, как у вас, бывают у одной женщины из ста. Первый раз вижу столь округлые формы у худенькой женщины. Вы… – Леонсия умолкла и отвернулась, словно для того, чтобы взять булавку с туалетного столика, на самом же деле – чтобы скрыть душившее ее волнение; и только справившись с ним, продолжала: – Вы очаровательная невеста, и Френсис может гордиться вами.

Тем временем Френсис, распевая в ванной комнате, только что покончил с бритьем, когда стук в дверь спальни заставил его оборвать песню; он пошел открыть и увидел Фернандо, одного из младших сыновей Солано, державшего в руке телеграмму. Френсис взял ее и прочел:

«Срочно возвращайтесь. Необходимы более обширные полномочия. Цены на бирже колеблются – сильное наступление на все ваши акции, кроме „Темпико петролеум“, которые по-прежнему котируются высоко. Телеграфируйте, когда вас ждать. Положение серьезное. Надеюсь продержаться, если выедете немедленно. Жду срочного ответа.

Бэском.»

Выйдя в гостиную, оба Моргана увидели там Энрико и его сыновей, которые открывали бутылки с вином.

– Не успел получить свою дочь обратно, – сказал Энрико, – как снова теряю ее. Но на этот раз. Генри, я легче перенесу ее потерю. На завтра назначена свадьба. И чем скорее она будет, тем лучше. Ведь этот мерзавец Торрес, наверно, уже сейчас раструбил по всему Сан-Антонио, что Леонсия вдвоем с вами ездила в горы.

Но прежде чем Генри успел выразить ему свою признательность, в комнату вошли Леонсия и королева. Тогда Энрико поднял бокал и произнес:

– За здоровье невесты…

Леонсия, не поняв, взяла со стола бокал и посмотрела на королеву.

– Нет, нет, – сказал Генри, беря у нее бокал, чтобы передать его королеве.

– Ну, знаете ли, – сказал Энрико, – нельзя пить неизвестно за что, когда тост недоговорен. Дайте-ка лучше я провозглашу его. Итак, за здоровье невест!

– Вы с Генри завтра венчаетесь! – пояснил Алесандро Леонсии.

Как ни была неожиданна и горька эта весть для Леонсии, она совладала с собой и даже отважилась с наигранной веселостью посмотреть Френсису в глаза.

– Еще один тост! – воскликнула она. – За здоровье женихов!

Френсису и так уже стоило немалых усилий согласиться на брак с королевой и сохранять при этом внешнее спокойствие, теперь же, услышав о предстоящем венчании Леонсии, он не мог оставаться спокойным. И Леонсия сразу заметила, каких трудов ему стоит взять себя в руки. Его страдания доставили ей тайную радость, и с чувством чуть ли не торжества она увидела, как он под каким-то предлогом вышел из комнаты.

Еще до этого он показал всем телеграмму. Его состояние поставлено на карту, сказал он, нужно немедленно дать ответ. И он попросил Фернандо снарядить верхового, чтобы тот отвез телеграмму на правительственную радиостанцию в Сан-Антонио.

Леонсия не стала долго додать и последовала за Френсисом. Она нашла его в библиотеке; он сидел у письменного стола перед чистым листом бумаги, мечтательно глядя на большую фотографию Леонсии, которую он снял с низкого книжного шкафчика и поставил перед собой. Тут Леонсия уже не могла больше сдерживаться – она невольно всхлипнула и покачнулась. Френсис тотчас вскочил и схватил ее в объятия, чтобы она не упала. И прежде чем они могли сообразить, что происходит, губы их слились в страстном поцелуе.

Внезапно Леонсия вырвалась из объятий Френсиса и с ужасом посмотрела на него.

– Довольно, Френсис, этому надо положить конец! – воскликнула она. – Больше того: вы не должны быть на моей свадьбе. Если вы останетесь, я не отвечаю за себя. Сегодня из Сан-Антонио в Колон уходит пароход. Вы должны уехать на нем вместе с вашей женой. Оттуда вы без труда доберетесь до Нового Орлеана на пароходе какой-нибудь фруктовой компании, а затем поездом – до Нью-Йорка. Я люблю вас, вы это знаете.

– Но мы с королевой еще не обвенчаны! – воскликнул Френсис, переставая владеть собой. – Нельзя же считать настоящим венчанием этот обряд перед алтарем бога Солнца! Мы не муж и жена – ни по обряду, ни на самом деле. Уверяю вас, Леонсия. Еще не поздно…

– Но этот обряд перед алтарем бога Солнца до сих пор связывал вас, – спокойно и решительно прервала она его. – Пусть он и связывает вас до тех пор, пока вы не приедете в Нью-Йорк или хотя бы… в Колон.

– Королева не захочет венчаться по нашим правилам, – сказал Френсис. – Она утверждает, что все женщины в ее роду венчались именно так и что обряд перед алтарем бога Солнца связывает священными узами.

Леонсия неопределенно пожала плечами, но на лице ее по-прежнему читалась твердая решимость.

– Женаты вы или не женаты, – сказала она, – вы должны оба уехать, и сегодня же. Иначе я сойду с ума. Предупреждаю вас: я не выдержу, если вы тут будете. Я не смогу, я знаю, что не смогу у вас на глазах венчаться с Генри и после венчания снова видеть вас… Пожалуйста, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я в самом деле люблю Генри, но… но не так, как вас. Я… мне не стыдно смело сказать вам об этом – я люблю Генри примерно так, как вы любите королеву, а вас я люблю так, как должна была бы любить Генри, как вы должны были бы любить королеву и как, я знаю, вы любите меня.

Она схватила его руку и прижала к своему сердцу.

– Вот! В последний раз! А теперь уходите! Но его руки уже обвились вокруг нее, и Леонсия ответила на его поцелуй. Однако она тотчас вырвалась из его объятий и бросилась к двери. Френсис смирился перед ее решением, потом взял ее фотографию.

– Я возьму это на память, – сказал он.

– Вы не должны этого делать, – сказала Леонсия, и лицо ее осветила нежная прощальная улыбка. – А впрочем, берите! – добавила она, повернулась и исчезла.

Итак, И Пыну предстояло еще выполнить поручение, за которое Торрес заплатил ему сто долларов вперед. На следующее утро, через несколько часов после отъезда Френсиса и королевы в Колон, И Пын явился в асьенду Солано. Энрико курил сигару на веранде, очень довольный собой и всем миром, а также тем, как в этом мире все складывается. Увидев И Пына, он сразу признал в нем вчерашнего посетителя и, прежде чем начать с ним беседу, велел Алесандро принести пятьсот песо, как было договорено накануне. Таким образом И Пын, занимавшийся торговлей секретами, не без удовольствия продал свой товар вторично. Но он остался верен указаниям, полученным от Торреса, и заявил, что сообщит секрет только в присутствии Леонсии и Генри.

– Этот секрет завязан веревочкой, – сказал И Пын, когда Генри с Леонсией явились и он стал при них развязывать пакет с доказательствами. – Сеньорита Леонсия и ее жених должны первыми осмотреть эти вещи. А потом будут смотреть все остальные.

– Что вполне справедливо, поскольку это касается прежде всего их самих, – великодушно согласился Энрико, хотя по тому, как он подозвал к столу дочь и Генри, чувствовалось, что ему не терпится поскорее ознакомиться с содержимым пакета.

Он старался сохранять равнодушный вид, но украдкой все время наблюдал за молодыми людьми. К его великому изумлению, Леонсия вдруг бросила на стол какую-то бумагу, которую она прочла вместе с Генри, и без всякого стеснения, от всего сердца обняла жениха, а потом от всего сердца и без всякого стеснения поцеловала прямо в губы. А Генри отступил и в смятении и тоске воскликнул:

– Но боже, Леонсия, ведь это же конец всему! Мы никогда не сможем быть мужем и женой!

– Что такое? – вскипел Энрико. – Какой об этом может быть разговор теперь, когда все уже готово к свадьбе? Что это значит, сэр? Это оскорбление! Вы обвенчаетесь, и обвенчаетесь сегодня же!

Генри, на которого чуть ли не столбняк нашел, лишь посмотрел на Леонсию, как бы предоставляя ей говорить.

– Но по законам божеским и человеческим, – сказала она, – ни один человек не может жениться на своей сестре. Теперь мне понятно, почему я питала к Генри такое странное чувство. Он мой брат. Мы родные брат и сестра, если эти документы не врут.

И Пын понял, что может передать Торресу приятную весть: свадьба не состоится ни сегодня, ни вообще.