Сердце Дракона. Семнадцатый том. Часть 2

Глава 1541

Глава 1541

Хаджар играл на струнах Ронг’Жа. Перебирал пальцами натянутые до звона, металлические нити, зажимая то один лад, то другой. Он делал это легко, не задумываясь, не разделяя свои движения и мелодию. Иногда ему даже казалось, что с музыкальными инструментом он управлялся лучше, чем с мечом.

Все же, еще до того, как верный и преданный клинок оказался в его ножнах — Хаджар выживал только благодаря старенькому, потрепанному Ронг’Жа. Он уже не помнил, сколько раз менял колки, сколько струн сорвал с базы, и сколько раз латал саму базу.

— Лэтэя, — вдруг произнес он.

Девушка очнулась из глубокой медитации и, сменив позу лотоса на обычную, посмотрела на восток. Солнце еще лишь едва-едва коснулось нежными пальцами смуглого неба, заливая его мягкими, розовыми красками. Она поправила волосы и протянула ладонь, позволяя свету звезд собраться на кончиках пальцев и вспыхнуть ночным светом.

Лэтэя словно приветствовала солнце, а то будто отвечало ей. Маленький ритуал, который девушка проводила с самого детства — сама не зная почему.

— Ты никогда не задумывалась, — Хаджар смотрел на свой старый, потрепанный инструмент. — если я каждый раз чиню Ронг’Жа, то… в какой момент я начну играть на новом инструменте, а старый умрет?

Он провел ладонью по шероховатой базе. Сколько раз он чинил своего старого напарника и верного спутника на столь длинных и далеких тропах Безымянного Мира.

Они начали свой путь еще до того, как он узнал, что судьба наградила его братом и другом, и продолжил после того, как та же судьба отобрала возлюбленную и не рожденного ребенка.

— Знаешь, — Лэтэя заправила выбившуюся прядь волос за ухо. — мне почему-то кажется, что ты уже задавал мне этот вопрос. Когда-то очень давно… как если бы я слышала его во сне.

— Да, — протянул прославленный генерал, бегущий от своего собственного имени. — мне тоже так кажется. Словно я уже спрашивал это. Очень давно…

Они какое-то время вместе смотрели на небо, будто пытались найти забытые воспоминания о покрытых туманом прошлого сновидениях, где уже слышали подобные слова и ощущали те же душевные порывы. Это, как если бы чувство дежавю вызвало смутные догадки о таком же, но чуть более старом чувстве дежавю.

А может они просто устали с дороги.

— Ты ведь спрашиваешь не о Ронг’Жа, да?

Хаджар посмотрел на девушку. Её золотые волосы струились среди лучей рассветного солнца. Они немного мерцали, как если бы небесное светило, вдруг обретя личность и чувство, заботливо и любя их перебирало.

Лэтэя коснулась мерцания и то тут же исчезло. Она посмотрела на ладонь и на миг в её глазах отразилась та же душевная тоска, что иногда Хаджар замечал на озерной глади. Там, где отражались его собственные глаза.

— Не о Ронг’Жа, — закончив песню, он отложил инструмент в сторону. Он протянул ладонь к солнцу. — Я уже забыл, что такое — сон, потому что иначе будет плохо. Или что такое — бояться порезаться ножом, когда режешь хлеб. Хлеб… из муки. Теплый и чуть сладковатый. Теперь я могу лишь мечтать об этом вкусе. И это только…

— Только вершина твоих воспоминаний, — закончила за него Лэтэя. Она чуть улыбнулась и, пододвинувшись к нему, положила голову на плечо. Так они и сидели, вместе наблюдая за рассветом. — Ты напоминаешь мне Кассия. Он тоже родился смертным и, в часы, когда болели его военные раны, задавался тем же вопросом. Если он прошел через такое количество битв, если каждый раз его тело перерождалось на пути развития, если крепла его душа и энергетическое тело, то… что осталось от Кассия, рожденного его матерью и отцом. Так он спрашивал у южных ветров, надеясь на ответы.

— Матери наших матерей учат, что южные ветра не всегда бывают искренне, — улыбнулся Хаджар.

— Да, но они мудры, — ответила тем же Лэтэя.

Мудры… Хаджар помнил одного из самых и преданных людей, которых встречал на своем пути. Мастер Южный Ветер. Остался ли он тем же, кто отправился в Море Песка, или за принцем вернулся уже кто-то другой. Но ведь, все же, вернулся…

— Ты знаешь, Хаджар, я видела тебя в разных ситуациях. В битвах с противниками всех мастей. Но ни разу я не ощущала, чтобы от тебя исходила ненависть. Даже к Кань Дуну. Ни разу я не помню слепого гнева в твоих глазах или черной ненависти и злобы в твоей душе.

Хаджар промолчал. Он помнил иначе. Он помнил, как каждый его шаг был пропитан злобой. Каждый взмах меча — источал ненависть. И, не вняв словам мудрой тигрицы, он едва не сгорел в этом пламени. Но даже после этого, ступая по земле праотцов и матерей его матерей, он все еще испытывал их — и ненависть, и гнев.

— Я бы хотел, чтобы это была правда, — прошептал он, — но…

— Со стороны всегда виднее, Хаджар Дархан, Безумный Генерал, — перебила Лэтэя. — не знаю, что начертано в свитке твоей судьбы, но это — все еще твой свиток. Не важно, сколько тел ты сменишь, какого цвета твои волосы, что за одежды ты носишь или какой меч держишь, только встретив тебя, я будто повстречала родственную душу. Старого друга. Забытого брата. Близкого мне человека. И я знаю — ты чувствуешь то же самое.

Хаджар снова промолчал. Он был уже далеко не молод, чтобы слепо верить своему сердцу. Слишком часто оно обманывало его.

— И я всегда хотела спросить — почему?

— Почему… что? — не понял Хаджар.

— Почему ты не испытываешь ненависти? Даже к Аглену… даже к Кань Дуну, — Лэтэя повернулась к нему. Её глубокие глаза цвета ночного неба, искрящегося разноцветными звездами, заглядывали ему глубоко в душу. — Ты преисполнен не ненависти, а… жалости. И каждый раз, когда твой меч проливает кровь, она выглядит иначе, чем у других. Будто твой меч… роняет слезы.

Хаджар отвернулся. Он смотрел на восток. Туда, где поднималось солнце. Его рука сама собой накрыла обручальный браслет, а в груди стало больно, так невыносимо больно, что ни один удар меча, клинка, копья, стрелы, топора, молота или кулака не мог сравниться с этой болью.

Хаджар предпочел бы, чтобы его пронзили тысячи оружий, но только не это чувство. Но оно его так и не покидало. Все эти годы. И все эти странствия.

— Как можно ненавидеть тех, кто слаб? — произнес он. — так однажды сказал… сказало существо. Из очень старых легенд.

— Легенд? Ты о ком.

Хаджар отнял руку от груди. Он так и не смог ответить на этот вопрос. Он не смог признать, что, как некогда Черный Генерал, так теперь и он — испытывал к своим противникам, врагам и тем, кто сбился с пути, лишь жалость, но не ненависть.

Примус, Солнцеликий, Морган Бесстрашный, Чин’Аме… он испытывал к ним лишь жалость и сожаление. Каждый из них, в своей собственной истории, был героем. Спасителем и освободителем. И для каждого из них Хаджар Дархан стал монстром и злодеем, отобравшим или уничтожившим все, что было ценно.

И единственная разница, что Хаджар — общий для них всех враг, был все еще жив.

Если бы Хаджар пал, то стал бы очередным, поверженным монстром в чьей-то героической истории, а пока он жил — все было наоборот.

Так как можно испытывать ненависть? Ненависть к собственным, кривым отражениям в разбитых зеркалах мира боевых искусств.

— Иногда я думаю, а когда и мне повстречается тот герой, для которого я останусь лишь монстром, желающим разрушить все, что дорого, — прошептал Хаджар.

— Монстром? — переспросила Лэтэя. — Ты никогда не был монстром, генерал.

Хаджар лишь улыбнулся. Чуть печальнее, чем того хотел.

— Пойдем, друг мой, — он поцеловал её в волосы и поднялся на ноги. — солнце уже высоко. И, быть может, если праотцы услышат наши слова, то сегодня мне не придется никого убивать. Потому что, видит Высокое Небо, я устал от бессмысленных смертей.

Среди бесконечных трав, на холме, около камня, сидел старец, закутанный в рваный плащ из лоскутов тьмы.

— Ты никогда не был монстром, генерал, — звучали эхом слова, сказанные другом перед тем, как длань Яшмового Императора пронзила её грудь.

— Ты всегда была ко мне добра, — произнес хриплый, почти лишенный сил, голос. — и это тебя погубило тогда… погубит и сейчас.