Сердце дьявола

— Орудие убийства нашли? Перчатки? — спросил он. — Хоть что-нибудь, кроме ценностей? Седоголовый поморщился:

— Нет, но это ничего не значит. Они вполне могли выбросить и нож, и перчатки. Мои парни прочесывают территорию по ту сторону забора.

— Одежду убитой девушки обнаружили?

— Конечно. Вещи они бросили вон там, — седоголовый указал на темный закут между забором и беседкой.

— Отпечатки сняли? Седоголовый усмехнулся неприязненно, ответил, не скрывая сарказма:

— Слушай, кто здесь старший? Может, ты? Так бери дело в свои руки. Подожди только, пока я уволюсь, а ты получишь официальный перевод. Волин смотрел на него в упор. Штатский не собирался делиться с ним информацией, это ясно. Но вовсе не из жадности, а потому, что никакой информации у него не было. Не было отпечатков пальцев, не было орудия убийства, не было окровавленных перчаток.

— Кто вызвал наряд?

— Ночной сторож. Он дежурит в помещении детского сада. Заметил, что кто-то разгуливает по территории, вот и вызвал.

— Показания со сторожа уже сняли?

— Слушай, у меня, между прочим, народу не дивизия здесь. Снимем, когда время придет.

— Понятно.

— Что понятно-то?

— Все. В общем-то, Волин действительно понял стратегию поведения седоголового. Понял, почему тот не слишком обрадовался присутствию постороннего и тем более известию о похожем убийстве. Рушилась стройная версия. Пропадала большая жирная галочка в отчете, причем в графе «раскрытые убийства». Неудивительно, что тот испытывал чувство досады. Волин подошел к подросткам, скомандовал стоящему рядом сержанту:

— Дай фонарь. Сержант вопросительно посмотрел на седоголового и, поскольку тот не отреагировал, протянул фонарь. Волин щелкнул кнопкой. Яркий луч ударил под ноги подросткам. Белое пятно быстро проползло по кроссовкам, по джинсам, по курткам…

— Подняли ноги и показали мне подошвы, живо. — Подростки послушно поднимали ноги, демонстрируя обувь. — Теперь вытянуть руки перед собой. — Те вытянули руки. Волин сосредоточенно осмотрел дрожащие пальцы, ногти, лацканы и обшлага курток. Выключил фонарь, спросил, глядя в белые пятна лиц: — Кто из вас его видел? Все трое? Или кто-то один?

— Все вместе, — пробормотал плечистый рыжий парень.

— Что вы-то здесь делали?

— Это… выпить зашли. Чтобы, значит, это… никто не мешал.

— Когда заметили убийцу?

— Ну, когда они пришли, сразу, — взял слово второй парнишка, — худенький, щуплый интеллигент. — Мы вон там сидели, — он повернулся и указал на темную беседку.

— Девушка сама шла? — продолжал допытываться Волин. — Убийца не тащил ее?

— Нет, — твердо ответил интеллигент. — Она сама.

— Эти двое сразу прошли в беседку?

— Сразу, — паренек шмыгнул носом. — Они так шли, ну… как будто гуляли. Мы подумали, что… просто… ну…

— Думали, он ее трахать собирается, — проворчал третий. — Хотели поржать.

— Зачем забрали кошелек, часы, ценности? — жестко поинтересовался Волин.

— Так это… — рыжий смутился. — Подошли посмотреть, а она уже того… готовая, короче. А портмоне, часы и сережки… это… лежат вместе с ее одеждой. На этом… на перилах, в общем. Ну и… мы подумали, ей уже не понадобится. Взяли, одним словом. А тут это… машина как раз. Мы шугнулись, полезли через забор. Да ваши догнали. Седоголовый хмыкнул, неопределенно шевельнул бровями, прокомментировал громко:

— А ты думал, они тебе что-нибудь другое расскажут? Им только дай — столько лапши на уши понавешают, год снимать будешь. Волин выключил фонарик, протянул сержанту, пробормотал:

— Значит, так, сержант, позовите сторожа, — затем повернулся к участковому: — Теперь вы, лейтенант. Сейчас займитесь составлением словесного портрета убийцы. Понятно?

— Так точно, — ответил тот. Волин подошел к седоголовому:

— Это не они. Хочется тебе или нет, а мальчишек придется отпустить.

— Почему это?

— Потому что на их одежде нет следов крови. И на обуви нет. И на руках.

— И что с того?

— Ничего. Тебя их адвокат живьем сожрет и не подавится. Посмотри на лужу. Она слишком большая. Кровь натекла равномерно, по обе стороны от трупа. Это означает, что тело положили на спину и больше не трогали. Убийца не смог бы раздеть девушку и отрезать ей голову, не наступив в кровь.

— Серьезно? — седоголовый указал на большую лужу крови, чистую, без единого отпечатка. — Как видишь, ИМ это удалось. Девушка раздета, голова отрезана, но следов, однако, нет. Пацаны эти говорят, что убийца якобы прошел к воротам вокруг детского сада. Но и на асфальтовой дорожке тоже нет отпечатков обуви. Так что… — он многозначительно ухмыльнулся. — Никакого убийцы не было, если, конечно, этот парень не Карлсон с пропеллером в заднице.

— На луже следы есть, — ответил Волин. — Только их уже залило. Экспертиза подтвердит, увидишь. И на дорожке они должны быть. Просто твои люди невнимательно смотрели.

— Мои люди всю дорожку носом перерыли, — оскорбился тот. — Можно новый асфальт класть. Следов там нет.

— Должны быть. Нужно осмотреть еще раз. Седоголовый огляделся по сторонам, затем тяжело уставился на Волина, спросил тихо, сквозь зубы:

— Чего ты хочешь, а? Чего тебе нужно? Твое-то какое дело, возьмем мы этих заср…ев или отпустим? Своих забот мало? Вот поезжай и займись работой в своем районе, а в наши дела не лезь. Волин тоже понизил голос, ответил в тон, зло и сдавленно:

— Слушай меня внимательно, коллега. Ты можешь, конечно, сейчас взять этих ребят под стражу, отвезти в отделение и «получить» от них «чистосердечное», затем «найти» нож и окровавленные перчатки. На их одежде и обуви могут вдруг «обнаружиться» пятна крови убитой девушки. Убийство с отягчающими — это верная «пятнашка» всем троим. А то и под «вышку» покатятся. Но девчонку убили не они, и тебе это известно не хуже, чем мне. А потом мы поймаем настоящего убийцу. Не знаю, будет ли стыдно тебе, но мне не нравится, когда кто-то говорит: «Менты, суки, гребут всех, кто под руку попадает». Понимаешь?

— Ну и что? — седоголовый с вызовом уставился на него, однако голоса не повышал, и это было хорошо. Значит, не знало его «окружение» о планах «главного», не решил еще следователь, что ему делать. И слава богу.

— Давай не станем совершать опрометчивых шагов, коллега, — предложил ему Волин и… подмигнул. Седоголовый несколько секунд смотрел на него, затем засмеялся:

— Ну черт с тобой. Раз у вас похожее убийство, значит, дело скинут в Городскую прокуратуру или, на крайняк, в Следственное управление. Создадут сводную группу. В общем-то, мне плевать, главное, что у нас его заберут. «Висяк» с возу, как говорится. Не пойму только, зачем тебе это нужно?

— Да так, знаешь. Интересно.

— Ну раз интересно… — седоголовый развел руками. — Только есть одно условие.

— Давай.

— Значит, так, — седоголовый кивнул на троих подростков, заговорил тихо, деловито и быстро: — Эти пацаны мои, мол. Не знаю уж, помогут они тебе или нет, но если помогут, то ты в отчете укажешь, что, мол, удалось выйти на след убийцы благодаря проявленной бдительности товарища такого-то из такой-то районной прокуратуры. Ну и заодно отметишь всестороннюю помощь и поддержку. Идет?

— Лады, — согласился Волин.

— Внеочередное за это, конечно, не дадут, но благодарность и премию — обязательно, — продолжал улыбаться седоголовый.

— Нет вопросов, старик. Если поймаем — обязательно укажу.

— Ну и хорошо. Тогда работай, сыщик. Командуй. Он деликатно отошел в сторонку. Благо что подбежал сержант. Посмотрел вопросительно на седоголового. Тот кивком указал на Волина:

— Докладывай, сержант.

— Значит, так. В помещении тихо. Огней нет. На стук никто не отзывается. Похоже, внутри никого. Волин повернулся к седоголовому:

— Можно вызвать заведующего детским садом?

— Только не заведующего, а заведующую. Женщина у нас тут работает. А в принципе запросто, — ответил тот. — Сержант, бери патрульную машину и пулей за заведующей. Адрес выясни у участкового. И чтобы через десять минут были здесь.

— Так точно. Сержант потрусил вдоль здания к железным воротам, а Волин повернулся ко второму патрульному:

— Необходимо еще раз тщательно осмотреть дорожку и клумбу. Патрульный кивнул:

— Хорошо. Волин отметил: не «так точно», а «хорошо». Не признавал его патрульный. Да и согласился неохотно. Неприятная работа, от которой нельзя отказаться. Что-то вроде субботника. Плевать. Главное, чтобы сделал. Волин поднялся по деревянным ступеням веранды, подошел к телу. Остановился у границы кровавого пятна, спросил криминалиста:

— Что скажете?

— В принципе все более-менее ясно. Сначала он, стоя за спиной жертвы, перерезал ей горло. Брызги крови долетели до перил, а ведь здесь никак не меньше трех метров. Потом, очевидно, для верности, несколько раз ударил ножом в грудь и шею, после чего отчленил голову от тела. Несомненно, убийца обладает необходимыми навыками обращения с ножом. Думаю, он совершал что-либо подобное и раньше.

— Мясника исключаете? — предположил седоголовый. Криминалист обернулся, посмотрел на него немного рассеянно, кивнул:

— Нет. — Подумал и добавил: — Хотя это маловероятно, конечно. У человека и коровы сложение все-таки разное. Да и пользуются мясники в основном топорами. С другой стороны, кто может помешать мяснику оставить топор и научиться «работать» ножом?

— Это он, — пробормотал Волин. — Это снова он. — Поинтересовался: — Отпечатки пальцев удалось получить?

— Н-нет, — криминалист грустно покачал головой. — К сожалению, ни одного четкого отпечатка. Этот тип носит резиновые перчатки. И вы, пожалуй, правы. Убийца должен был наступить в кровь. Придется поработать, но, надеюсь, нам удастся «проявить» отпечаток. Волин посмотрел на седоголового:

— Я рассчитываю на вашу помощь, коллега.

— О чем речь, — ответил тот. — Как только, так сразу. Заурчал у ворот «УАЗ». Из темноты во двор ударили лучи фар. Они скользнули по темному зданию детского сада. Проползли по голым стволам диких груш и яблонь, по сырым кустам сирени.

— Ну, наконец, — пробормотал седоголовый. Двигатель смолк. Громко и отчетливо хлопнули дверцы. На дорожке, под одиноким, невероятно ярким фонарем проплыли два темных силуэта: подтянутый — сержанта и размытый, бесформенный — заведующей.

— Резкая бабенка, — предупредил Волина седоголовый. — Ты учти. С ней надо аккуратно, не то раздавит. Броненосец «Потемкин», а не женщина. Энергии и напора — на троих. Сержант и заведующая приблизились. Дама оказалась не просто большой — гигантской. От нее веяло танковой мощью, гастрономным хамством и упрямством стенобитной машины.

— Так. Что здесь происходит? — с пяти метров дала она первый «залп». — В чем дело? Волин смотрел на нее из-под бровей. Знал он эту породу. Приходилось сталкиваться.

— Аркадий Николаевич Волин, следователь районной прокуратуры, — представился он, не уточняя, какого именно района. — Как вас зовут? Валентина Дмитриевна? Отлично. Валентина Дмитриевна, пройдите, пожалуйста, на веранду. Вот сюда. Позвольте, я вам помогу. — Волин впился пальцами в округлый монолитный локоть, потянул заведующую за собой. — Сюда, пожалуйста. Заведующая поднялась по ступенькам и тут же увидела труп. Охнула странно, с задыхающимся хрюком, замерла, оглянулась, спросила не то у Волина, не то у окружающих вообще:

— Что это?

— Труп, с вашего позволения, — ответил холодно Волин. — Женский труп.

— Как он здесь оказался?

— Это мы и собираемся выяснить. Заведующая проглотила фразу, переварила, тараща пустые глаза на обнаженное, окровавленное тело, затем поинтересовалась:

— А кто все это будет убирать?

— Что именно?

— Ну… вот это, — она ткнула пухлым пальцем в кровавое озерцо. — Это ж завтра дети придут. Как им тут гулять, играть?

— Хороший вопрос, — пробормотал не без сарказма криминалист. — Действительно, как? Заведующая снова смолкла, запыхтела, очевидно, прикидывая расстановку сил: кому убирать и какое время это займет.

— Поручите сторожу, — предложил Волин. — Он у вас все равно всю ночь сидит, ничего не делает.

— Нету. Уволила я его. Пил, зараза, по-черному. И деньги не выделяют на сторожей, — огрызнулась женщина с таким видом, будто именно Волин споил несчастного сторожа, а заодно и зажал деньги, предназначенные ценному работнику.

— Давно уволили? — осведомился тот деловито.

— Недели две уж будет. Волин повернулся к седоголовому:

— А? Слышал? Недели две.

— Тогда кто вызвал милицию? — озадачился седоголовый.

— Он сам. Убийца.

— Зачем?

— Хотел, чтобы вы нашли труп.

— Зачем?

— Возможно, затем, чтобы контролировать ситуацию. Допустим, он хочет точно знать, когда и при каких обстоятельствах обнаружено тело.

— Нет, ну а убирать-то кто будет? — повысила голос заведующая. — Я что, должна среди ночи сюда людей тащить?

— Песком закидаем, — пообещал седоголовый через плечо. — А с утра ваши люди заметут.

— Да, заметешь тут, — возмущение вылилось ревом корабельного гудка. — Тут заметать неделю. Капремонт придется делать. Это ж поди впиталось уже все, — брезгливый тычок в сторону кровавой лужи. — Вон сколько натекло.

— От нас-то вы чего хотите? — огрызнулся раздраженно седоголовый, оборачиваясь. — Чтобы мы это вымыли?

— Я не знаю, кто это будет мыть! — без паузы, сардонически вторил ему корабельный гудок. — Я знаю, что детям нужно где-то играть!

— Сил моих больше нет. — На лице седоголового отразилось отчаяние. — Сержант, проводите гражданку до ворот.

— Кстати, — Волин взглянул на участкового лейтенанта, — где тут ближайший телефон-автомат?

— У остановки, на углу, — ответил участковый.

— Нужно осмотреть все ближайшие телефоны-автоматы и снять отпечатки пальцев.

— Надо же, — седоголовый посмотрел на Волина с уважением. — Я вот не допер. Тот пожал плечами:

— Я допер, ну и что? Убийца — человек осторожный. И отпечатков своих скорее всего он нам не оставил, но проверить надо.

— Обязательно, — согласился седоголовый.

Во сне Боря вновь проваливался в алкогольный дурман, в запах дешевых папирос, сырости и тлена. Его мутный разум сжимался до размера пуговицы. Детский мирок, уродливый, словно сгоревший лес под луной, быстро заполнялся страхом и жгучей ненавистью. Разговоры клочьями всплывали в прокуренной темноте. Боря хотел сжаться, подтянуть колени к подбородку, но не мог. Он не контролировал собственное тело. Так случалось всегда после ПЛОХОГО поступка. За плохим поступком следовало неотвратимое наказание. Страх, не ледяной, а испепеляюще-горячий, обжигал лицо, руки и грудь. Бесплотный, но от этого не менее ненавистный голос резанул по глазам, заставив зажмуриться:

— Ты опять это делал? Да? Я все знаю. Ты снова это делал? Боря превратился в муравья, в пылинку, в микроба. Незаметного, безвольного, терзаемого лишь инстинктом выживания. Он должен спастись. А для этого нужно только молчать.

— Сколько раз тебе говорить: этого делать нельзя! Запрет впитывался в кровь, однако какая-то часть истерзанного Бориного «я» отказывалась повиноваться. Она была сильнее. Наверное, потому, что ей ничто не угрожало. Эта часть существовала сама по себе, вне страха. Она вообще была вне Бориного мира. Боря ненавидел ее не меньше, а может быть, и больше, чем весь этот несправедливый мир. За нее он расплачивался унижением и болью. По ее вине все происходило.

— Ты снова это делал? Я тебя отучу этим заниматься! Страх разрастался, накрывая весь мир, словно черное истлевшее одеяло. Вранье, что под одеялом можно спрятаться от беды. Нельзя. Одеяло — это всего лишь прямоугольный кусок байки или простеганной ваты. Разве оно может защитить хоть от чего-нибудь? Тем более от беды. От беды спрятаться нельзя. Боря рано это понял и, поняв, усвоил на всю жизнь. Но каждый раз все равно прятался под одеяло с головой, надеясь на чудо. И каждый раз чуда не происходило. Он чувствовал, как уверенная рука собрала одеяло в горсть, рванула, открывая его тщедушное голое тело. Черный чудовищный силуэт на фоне тускло-желтого прямоугольника дверного проема. Это был монстр. О нем не знал никто: ни мать, ни сестра, ни отчим. Он появлялся только в те вечера, когда Боря совершал плохой поступок. Монотонные голоса, доносящиеся из кухни, становятся чуть отчетливее. Фигура, горой нависающая над диванчиком, покачивается. Голос на самом деле вовсе и не голос, а жаркий сдавленный шепот-рык:

— Значит, опять за свое, да? Значит, опять? Боря распахивал рот, чтобы что-то сказать, но не мог выдавить ни единого звука. Шершавый, сожженный страхом язык царапал небо. Последнее, что он воспринимал, — широкую, шершавую лапу, ложащуюся на его лицо, закрывающую нос и разверстый в беззвучном крике рот. Больше не было ничего, кроме боли, ужаса и стыда.

— Нашел, — сержант выглядел запыхавшимся, взволнованным, но довольным.

— Что нашел-то? — прищурился седоголовый.

— Отпечаток. Похоже на кроссовку. Вон там, под стеной здания, полоска асфальта. Так он прошел по ней.

— «Он прошел по ней», — передразнил седоголовый. — Кто прошел по ком?

— Убийца прошел по дорожке, — простодушно поправился сержант.

— След четкий? — поинтересовался Волин, старательно подавляя зевок. Все-таки вторая бессонная ночь пошла.

— Не очень, — ответил патрульный, добросовестно пожимая мускулистым плечом. Волин обернулся к криминалисту:

— Займитесь.

— Конечно, — вздохнул тот. Не улыбалось ему всю ночь здесь торчать. Трудового энтузиазма хватает ненадолго. Спать и кушать хочется независимо от возраста, звания и рода деятельности. Но работа есть работа. Куда от нее денешься. — Разумеется, — подтвердил он.

— Хорошо. Пока вы закончите, мы побеседуем с мальчишками. Во всяком случае, это уже сдвиг. Пусть крохотный, но все-таки. Не такой уж этот парень предусмотрительный. Отпечаток — промашка. Значит, возможны и другие ошибки с его стороны. Надо только внимательно смотреть под ноги. Седоголовый наблюдал за Волиным. Тот правильно оценил взгляд. Понятно, о чем коллеге думалось: слишком много улик удалось «нарыть». С такими уликами уже можно проводить толковые следственные мероприятия. Выстраивать тактический план поиска. Это тебе не мертвый «висяк». Но… пока все эти улики «уплывают» в другой район. Вот и прикидывал седоголовый, а не отыграть ли ему все назад, не погнать ли «пришлого» со «своих земель», не попробовать ли раскрутить дело самому. Помощь — хорошо, похвально, но раскрытая «серийка» — это ведь совсем другой коленкор.

— Что? — спросил у него, упреждая первый удар, Волин.

— Ничего, — седоголовый улыбнулся и покачал головой. — Работай. Участковый уже закончил снимать показания, прятал густо исписанный бланк в папку. Волин остановился рядом, доставая из кармана блокнот и ручку, оглядел подростков. Седоголовый пристроился сбоку и чуть сзади, словно подчеркивая главенствующую роль «чужака».

— Ну что, ребята, рассказывайте, как выглядел этот человек.

— Так… — Участковый глянул на него с удивлением. — Я ведь уже все записал…

— И хорошо, — отреагировал Волин, не сводя взгляда с подростков. — Только ведь пока бумаги официально из района в район перешлют — три года пройдет. — И снова смущенным мальчишкам: — Давайте по порядку. Рост, телосложение, во что одет. Приметы. Цвет волос, глаз, форма лица. Все, что помните. Вперед. Начнем с тебя, — Волин кивнул рыжему. — Что ты видел?

— Так это… Мы ж за кустами сидели и еще… это… темно было, — рыжий смущенно оглянулся на друзей.

— Ну что-то вы все-таки видели?

— Ну, это… что-то видели, конечно. Но хорошо не рассмотрели. Это… ну, вот такой он… — рыжий поднял руку, отмечая рост убийцы. — Примерно. — «Метр семьдесят — метр семьдесят два», — записал Волин. — И еще, в куртке он был и штанах. Или это… в джинсах, может. Потом, значит, плащ надел. Длинный такой.

— Очки у него, — сказал «интеллигент». — В очках он был.

— Отлично, — пробормотал Волин, быстро записывая. — Что-нибудь еще? Возраст? Телосложение?

— Не, — третий паренек потряс головой. — У него куртка такая была, широкая. В ней не поймешь. А насчет возраста — мы же далеко сидели. Лицо толком не рассмотрели.

— Еще сумка у него была в руках, — вновь вступил «интеллигент». — Баул. Черная или темно-синяя. Толком не разобрал. И бейсболка на голове. Он, когда… ну, голову ей отрезал, кепку козырьком назад повернул. — Паренек поднял голову и посмотрел в небо, словно вместо облаков проплывали там обрывки его воспоминаний. — На кепке эмблема какая-то. А еще нож у него такой длинный был, как в фильме ужасов. С острым концом. Это я заметил, когда он уже выпрямился. Нож-то у него в руке был. А плащ он сразу снял и сунул в баул. И еще… Он замялся. Волин взглянул на него внимательно:

— Что?

— Не знаю… Мне показалось, что у него фигура такая… — паренек попытался облечь ощущения в слова. — Такая… странная, что ли.

— Рыхлая? — выпалил седоголовый.

— Может быть, — неуверенно тряхнул головой «интеллигент». — Трудно сказать.

— Почему тебе так кажется? — быстро спросил Волин. Паренек смутился, неуверенно пожал плечами:

— Не знаю. Не могу сказать. Просто показалось.

— Ну ясно, — оборвал седоголовый. — Что-нибудь еще?

— Да все вроде, — ответил рыжий.

— Понятно, — седоголовый махнул рукой. — Все, свободны. Идите по домам. Когда понадобитесь, вас вызовут. — Он с минуту смотрел вслед уходящим пацанам, затем вздохнул: — Насчет фигуры и роста можно смело пропустить мимо ушей. Во-первых, парни успели хорошенько поддать. Это потом уж они со страху протрезвели, а когда их взяли, те еще были свидетели, я тебе скажу. А вот куртка, очки, бейсболка и плащ — это интересно. Это уже факты. Фактики, — он посмотрел на Волина. — Ну что, коллега, будем закругляться? Ты все выяснил, что тебя интересовало?

— Похоже на то, — ответил Волин. — Во всяком случае, я больше ничего не вижу. Подожду, пока эксперт закончит со слепками работать, и поеду. Черт, нет. Едва не забыл. Как зовут потерпевшую-то? Давай я данные запишу…

Телефонный звонок Маринка услышала еще из-за двери. Чертыхаясь, она сунула ключ в скважину, подергала его вправо-влево, но старенький английский замок упрямо стоял на своем. В том смысле, что отпираться не желал. Маринка снова покрутила ключ. Ничего. Звонок продолжал заливаться издевательски-насмешливо. Это был Мишка. Точно, Мишка, больше некому. Никто из Маринкиных знакомых не держал трубку подолгу. Пять, от силы шесть звонков, а там — не подходит, значит, либо нет дома, либо спит после работы. Опять же, всем известно, что она последнее время живет у Мишки. Если и звонили бы, то именно туда. Мишка же наверняка хотел помириться. Подобные ссоры случались, хоть и не слишком часто. Мишка, как правило, звонил первым, а Маринка, как правило, его прощала. Замок соизволил открыться точнехонько под последнюю телефонную трель. Маринка даже не рванулась к телефону. Остановилась посреди темного коридора. Дома. Строго говоря, эту снимаемую квартиру нельзя было назвать «домом», но она позволяла Маринке чувствовать себя независимой. В достаточной степени. Сменив сапоги на тапочки, она прошла в комнату, огляделась. Странно было вновь оказаться в этой крохотной клетушке после Мишкиных хором. Странно и тревожно. Маринка не приезжала сюда уже месяц, а то и полтора. Даже деньги в последний раз она относила на «ту квартиру», ввиду отменной поддатости как хозяйки, так и сожителя. Чувство тревоги не отпускало. Маринка прошлась по комнате, заглянула в кухню. Что-то было не так. Что-то… Внезапно Маринка остановилась как вкопанная. Она поняла, что именно НЕ ТАК. На телевизоре, на мебели, на дверцах шкафа не было пыли. Либо в их районе — где пыль обычно копилась с фантастической быстротой и в фантастических же количествах — дружно встали все предприятия, а дворники начали мыть улицы шампунем, либо… Маринка растерянно огляделась. В ее отсутствие здесь кто-то был. Хозяйка квартиры, старая опухшая алкоголичка, проживающая у своего синюшного сожителя, конечно, могла заглянуть в поисках спиртного, но с чего бы ей вдруг воспылать страстью к чистоте? Маринка рванула трубку телефона, набрала номер. Слушая длинные, раскачивающиеся в телефонной пустоте гудки, она поймала себя на мысли, что подсознательно ждет голодного клацанья замка за спиной. Напряжение сковало плечи и руки, заставило плотнее сжать трубку.

— Алло? — нетвердо произнес явно «плывущий» голос хозяйки. — Говорите. Слушаю.

— Доброе утро, Вера Алексеевна, — поздоровалась Маринка.

— А-а-а, — хозяйка обрадовалась, алкогольно-туманно, но вполне искренне. — Добрень-кое утро, золотко. Д-добренькое. На этом поток хозяйкиного красноречия иссяк. А Маринка почти физически ощутила, как прорывается сквозь телефонную пустоту свежий водочный перегар. И запах черствеющей хлебной корки и высохшей луковой четвертушки, пришпиленной к тарелке, словно копьем, смятым папиросным окурком.

— Вера Алексеевна, простите, вы не заходили в квартиру в мое отсутствие? Вопрос был глупым. Изначально между Маринкой и хозяйкой существовала договоренность, что вторая не станет приходить в квартиру в отсутствие первой. Хозяйка, однако, не слишком строго соблюдала данный «пакт», но категорически, на пьяном голубом глазу, отрицала все Маринкины «наветы» и «нападки».

— У-о-о-у, — «мутно» тянула хозяйка. — К-как вы мог-гли про-а меня-а… нас… так гово… подумать.

— Вера Алексеевна, голубушка, — натянуто прервала пьяные излияния Маринка. — Я не думаю, я спрашиваю. Не заходили ли вы в квартиру в мое отсутствие?

— А-оуф-ф-ф, — Вера Алексеевна задумалась, затем ответила:

— Не-е-ет. Ну не-е-ет. Вот… эа-эа-эа… када-а брат ваш был дома, тада за-аха-хадила…ли. Мы.

— Какой брат, Вера Алексеевна? — невольно понизив голос до шепота, спросила Маринка, чувствуя, как шевелятся на голове волосы. — Какой брат? У меня нет братьев!

— Ну-у-у-у… Ваш брат. Так и ска-азал: «Брат я». Маринка заполошно оглянулась. Вроде бы все на месте, ничего не пропало. Подхватив телефон, она подошла к шкафу, открыла. Вещи здесь. Все здесь.

— Вера Алексеевна, как он выглядел, этот «брат»?

— Ну-у-у такой… такой… приятный такой. Обхо… охо… дительный. — Слово далось хозяйке с большим трудом. — На вас очень даже по… охо… хожий. И выпить налил… Еще бы, подумала Маринка зло. В таком состоянии все на всех похожи. А уж когда наливают «на халяву», так и вовсе на одно лицо. Мы с фонарем — близнецы-братья!

— Он что-нибудь говорил?

— Посидели, погово-орили. Как водится. Он еще деньги за-апла-атил. Это уж и вовсе смахивало на бред сумасшедшего. Кто-то приходит, забирается в Маринкину квартиру, а когда появляются хозяева, платит деньги. И не мало. Триста баксов. С чего бы вдруг? «Домушник»-альтруист? Мало похоже.

— А что конкретно говорил этот мой «брат»? Может быть, представился, сказал, откуда он, зачем зашел?

— Боря. Боря его зовут. Обхо… охо… дительный, — вставила Вера Алексеевна понравившееся слово. — Выпить налил. Понятно, подумала Маринка. Пошли на второй круг.

— Еще он говорил что-нибудь?

— Сказал, что-о вы скоро съедете от нас.

— В каком смысле?

— Ну-у-у… Вам лучше… знать. А-а-а он так и сказал, мол, через две недели как съедет, тада, мол, я у вас по-о-оселюсь. А мне что? По мне так хоть век живи, коли человек хороший, — закончила хозяйка сакраментальной дворнической фразой. Две недели, подумала Маринка. Почему две? Если это был странный телефонный знакомец, то почему две недели, а не одна? Если Маринке не изменяет память, то разговор сегодня шел именно об одной неделе, а не о двух.

— Вера Алексеевна, а когда это произошло?

— Эта-а? Ну-у-у-у, с неделю уж будет. С неделю.

— С неделю, — повторила механически Маринка и добавила уже про себя: «Всего, выходит, как раз две недели». — А как он все-таки выглядел?

— Ну-у-у, невысокий та-акой. С вас, может, росточком. Или повыше. Не разобрала… я. И сидели мы все время. А лицо такое, в очках. И волосы длинные такие, с «хвостом». Сзади. Белые, вот что. А сам в куртке он был. С щетиной, как у Вовки моего. А вообще, не скажу. Помню плохо, — хозяйка хохотнула с легким налетом смущенности. — Выпили мы в тот вечер шибко. Что было, то было. Еще этот ваш брат аж несколько бутылок поставил. Не жадный. И деньги дал, аккурат за две недели.

— Понятно, — Маринка была обескуражена и, что скрывать, слегка напугана. — Спасибо, Вера Алексеевна.

— Да не за что, золотко. Не за что. Вы… звони, ежели что не так. Я ж завсегда вам рада. Что-то глухо брякнуло. Видимо, хозяйка шмякнула трубку на рычаг. Маринка положила свою и еще раз огляделась. Это уже не было похоже на шутку. Даже на дурную. Какой-то психопат забрался к ней в дом. Зачем? Что ему было нужно? Брать здесь нечего. Хотел напугать? Оставил бы записку. Подбросил бы, в конце концов, дохлую кошку или что-нибудь в том же духе. Маринка прошла в кухню, заглянула в шкафы, проверила полки, бормоча на ходу:

— Не волнуйся, подруга. Это нервы. Нервишки шалят. Не бойся. В голове же крутилось совсем другое: «А что, если это псих действительно решил меня убить?» Ну, предположим самое худшее. Тогда, может быть, он приходил, чтобы отравить пищу? Съест Маринка кашу, макароны, картошку, не важно что, — и, пожалуйте, вперед ножками, прямиком в районный морг. Как тебе, подруга, подобная перспектива? Маринка решительно распахнула дверцы шкафов и принялась выгребать с полок продукты, сваливая их в мусорное ведро. Коробки, пакеты, пластиковые мешки, все, что попадалось под руку. В какой-то момент она выпрямилась, чтобы перевести дыхание, и увидела в оконном стекле… собственное отражение. И испугалась. Несколько минут Маринка смотрела на себя, всклоченную, с перекошенным от напряжения лицом, а затем засмеялась. Сперва слабо, потом все громче и громче. Нервное напряжение нашло выход. Маринка опустилась на пол, села, привалившись спиной к шкафу, зажимая руками живот. Дошла, молнией промелькнула в голове шальная мысль. Дошла. Совсем «чердак поехал». Не много же, однако, тебе надо, подруга. Всего-то пять минут разговора с пятидесятилетней алкоголичкой — и готово. Это же бред. Настоящий бред сумасшедшего. «Белая горячка». Сколько они тогда выпили? По собственному признанию хозяйки — изрядно. Чему же тут удивляться? Странно еще, что у них тут Боря сидел, а не маленькие зеленые человечки. Или не черти какие-нибудь. А если серьезно… Никого, конечно, здесь не было и быть не могло. Никто сюда не приходил. Многоуважаемая Вера Алексеевна выпила, что-то у нее замкнуло в головушке, а в результате хозяюшка, по доброте душевной, скоренько вылепила из Маринки очередную клиентку «пятнашки» или «Кащенко». Или «Белых столбов». Суть не меняется. Хоть «кремлевским санаторием» назови, а «психушка» — она и в Африке «психушка». Маринка поднялась, несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая рваное дыхание, утерла слезы со щек и взлохматила волосы.

— Все, — громко сказала она вслух. — Все. Ничего не было. Просто так совпало. Неудачно. В этот момент тренькнул телефон. Коротко. И тут же забился в электрической истерике. Хороший был аппарат. И звонок ничего себе. Мертвого из могилы мог поднять. Маринка посмотрела на ведро, забитое продуктами, вздохнула и пошла в комнату. Сняла трубку, плюхнулась в кресло.

— Алло?

— Марин, это я, — услышала она виноватый голос Миши. — Слушай, я тебе вчера нахамил, да? Насчет работы что-нибудь, да? — Замялся, повисла неловкая пауза. Маринка молчала. Временами в ней просыпалась маленькая ехидная стервочка. Просыпалась и молчала себе, от души упиваясь чужой униженностью. — Ты извини. Принял я вчера солидно, конечно. Клянусь, больше не повторится. — Он усмехнулся грустно. — Самое смешное, что я против твоей работы ничего не имею. Честно. Но вот прет из меня иногда какая-то дикая придурь. Сам себя убил бы за это. Маринка подумала, что надо бы его еще подержать на «строгом поводке», но потом рассудила: «Зачем?» Извинился человек. Решила расставаться — расставайся и нечего тянуть, а уж если надумала прощать — так прощай, не кобенься. Сама же потом в дурное положение попадешь. Да и запоминается унижение, что, естественно, не добавляет тепла в дальнейшие «супружеские» отношения. Как говорится, все хорошо в меру.

— Знаешь, Миш, — медленно сказала она, — если уж у тебя не получается пить и держать себя в руках, то ты, будь добр, выбери, что больше нравится. Но первое — без меня.

— Да я уж выбрал, — вздохнул он. — Честно. Как встал сегодня, так на белый свет смотреть не хочется. Ощущаю себя последней скотиной.

— Ладно, забыли. — Маринка дотянулась до сумочки, выудила из пачки сигарету, щелкнула зажигалкой. — Ты почему не на работе?

— Да я только до обеда договорился. Потом помчусь.

— За мной заедешь?

— Конечно, — в голосе Мишки прозвучало облегчение. — Конечно, заеду. Часиков в семь. Поужинаем в ресторане каком-нибудь, потанцуем.

— Хорошо. Маринка посмотрела на часы. Уже без пяти одиннадцать. Время летит — не успеваешь оглядеться.

— До вечера.

— До вечера, — ответила она спокойно и положила трубку. А дел-то еще, дел. В магазин сходить, прикупить продукты. Мясного на раз, да на гарнир чего-нибудь, что не портится. Что можно оставить, вдруг снова «Боря заявится». Маринка усмехнулась. Надо при встрече за хозяйкой внимательно приглядывать. Не ровен час, укусит. Поспать бы еще. Шесть часов за двое суток — не срок. Глаза сами собой закрываются. Маринка поискала взглядом пакет. Вроде бы в столе был, в кухне. Телефон зазвонил снова. Или в прихожей, думала Маринка, снимая трубку. Точно, в прихожей, в ящике для хозяйственных мелочей.

— Алло. Слушаю.

— Сюрприз. Маринка задохнулась. Ее вдруг бросило в жар. Пальцы сами собой плотнее стиснули трубку. Этот человек знал ее домашний телефон. Более того, ему было известно, что она сейчас здесь, в этой квартире.

— Я слушаю, — повторила Маринка машинально.

— Ты видела мой подарок?

— Что тебе нужно? — в голосе сами собой прорезались панические нотки. В голове — «вот тебе и „белая горячка“». — Почему ты преследуешь меня?

— Ты видела мой подарок?

— Что тебе нужно?

— Ты видела мой подарок? — не без раздражения переспросил незнакомец. — Ты видела его?

— Какой подарок? — растерянно прошептала Маринка. Она почему-то решила, что это обязательно будет труп. По закону банальных киноужасов. Где-нибудь под кроватью. — Что ты имеешь в виду?

— Посмотри в шкафу. Он бросил трубку. «Боря». Бред спившейся хозяйки. Сумасшедшая фантазия алкоголика. Незнакомец обрел плоть, из телефонного призрака превратился в живого человека. Странного, страшного, но живого. Маринка шагнула к шкафу, распахнула дверцы… ничего. Ни трупа, ни отрезанных рук-ног, ничего из того, что так любят изображать в своих «нетленках» режиссеры-писатели. Да и откуда им тут взяться? Только что ведь заглядывала. Маринка перевела дух. Если бы в шкафу все-таки оказался труп, она, наверное, грохнулась бы в обморок. Но, слава богу, ничего. Ничего. Боязливо, осторожно Маринка тронула вещи, лежащие стопками на самом дне платяной утробы. Хотя и видела, что в вещах не рылись. Ее рукой сложены. Чемодан чистый, ни пятнышка. Маринка глубоко вобрала в себя густой невкусный комнатный воздух. Мысли сменялись, как узоры в детском калейдоскопе. А что, если это все-таки шутка? Если незнакомец узнал ее имя-фамилию, почему бы ему не узнать и домашний телефон? Кстати, при поступлении на работу она написала в анкете именно этот номер. Ну, Сергей Сергеевич. Ну, добродушный вы наш. Если окажется, что не обошлось без вашего вельможно-братского участия, — держитесь. Ходить вам без головы. Подумав об этом, Маринка испытала некоторое облегчение. Опять же, с чего это ей пришло в голову, будто незнакомец точно знает, что она тут? Просто набрал Мишкин номер, подошел совсем не тот, кого он ожидал услышать. Тогда незнакомец позвонил сюда и… попал. Черт, глупо-то как. Как глупо. Она решительно сдвинула платья, пиджаки, плащи, куртки, все, что не носилось или носилось редко, по сезону, время от времени. Тяжело. Вещей скопилось прилично. Выбрасывать жалко, может быть, отдать часть хозяйке? — подумала Маринка, а мгновением позже застыла, словно соляной столб. Рука ее непроизвольно поднялась и легла ладонью на приоткрытый рот, сдерживая поднимающийся из легких крик. На задней стене шкафа жирными бурыми мазками была выведена цифра: 5.

Волин даже смутился от собственной поспешности, пролегающей в одной плоскости с мальчишеством. Но вот завелся и ничего не мог с собой поделать. Давно с ним подобного не случалось. И ведь знал же, знал, что не сегодня завтра приедут ребята из горпрокуратуры — и прощай дело. Хорошо еще, если в объединенную группу возьмут, а то ведь и того не будет. Скажут: «Спасибо, товарищ», — руку пожмут из вежливости, и все. А у него прямо свербело, зудело, гудело где-то под ложечкой. И если к первому убийству он отнесся с вполне понятной приевшейся рутинной скукой, то на втором «завелся». Всерьез «завелся», не на час. Этот парень, убийца, вроде как наступил на его, Волина, любимую мозоль — профессиональную гордость. Да и дела, подобного этому, у него еще не было. Нет, убийства ему расследовать приходилось, и подступался к ним Волин с не меньшей серьезностью и ответственностью, чем к двум последним, но вот пожара внутри не ощущал очень давно. Потому и вскочил ни свет ни заря — только-только шесть пробило, — сна ни в одном глазу, и пошел… да что пошел, побежал в ванную. На ходу завернул в кухню, поставил на плиту чайник. Большую кружку кофе. Нет, не большую, огромную. И горячего. Кипятка. А в голове уже крутилось-вертелось. Невысокий мужчина в куртке, джинсах и очках. Поднять бы картотеку на всех этих шизофреников-параноиков, но прав психиатр, прав. Ничего это не даст. Чтобы проводить глобальный поиск, понадобится народу в тысячу раз больше, чем он может сейчас привлечь. Счет-то идет даже не на дни, а на часы. Потом успокоится у этого придурка в голове, заляжет он на дно, уйдет в тину, и ищи его, жди, пока новый труп всплывет. Плеснул Волин ледяной водой в лицо, ухнул от удовольствия. Еще раз и еще. Схватил щетку, выдавил пасту.

— Ты чего это в такую рань вскочил? — прозвучал за спиной сонный голос жены, Люси. — Тебе же к восьми вроде? Он замычал, объясняя жестами, мол, дело срочное и отлагательств не терпит. Совсем не терпит. Жена смотрела на него, и по мутному туману, плывущему в ее взгляде, Волин понял: спит еще жена. Седьмой сон досматривает. А то, что стоит, разговаривает, так радио тоже разговаривает, если включить.

— Ну ты даешь, Волин, — грустно оценила жена его выдающиеся артистические потуги. — Чего налить-то тебе?

— Кофе, — прошамкал он, зажимая щетку зубами. Получилось «кохэ», но Люся поняла, запахнула поплотнее халат и пошла в кухню, шаркая задниками безразмерных тапочек. Дочка, Катька, еще спала. Одиннадцатый класс. Раньше восьми теперь не встаем-с. Как успевает умыться, одеться, красоту навести, да еще и на урок не опоздать — загадка, ответ на которую одному только богу и ведом. Хотя, может, и опаздывает. Просто родителям, «комодам» старым, добросовестно вешает на уши лапшу. А те и рады. Лапшичку эту осклизлую, слипшуюся, недосоленную, — стандартное варево современно веселящейся молодежи, — без масла и соуса «хавают». И еще кивают. Молодцы, мол, смена подрастающая. Так держать. Выйдет и из вас толк со временем. Или повара. Специалисты по лапше. Вытерся Волин мохнатым махровым полотенцем и свежий, бодрый, дрожащий от нетерпения вышел на кухню. Присел к столу, схватил кружку керамическую, шестисотграммовую, потеющую паром. Хлебнул и аж зажмурился от удовольствия.

— Я смотрю, у тебя, Волин, отличное настроение, — заметила жена, тоже попивая кофеек. Туман у нее в глазах уже рассеялся, хотя легкая отрешенность на лице еще осталась. — Что, присвоили очередное звание? Или начальство на пенсию провожают?

— Ни то, ни другое, — отреагировал он. Отпускать ответные остроты Волин не хотел. Зачем портить настроение? Да и шутки у него, честно говоря, всегда получались какие-то убого-громоздкие, корявые и совершенно не смешные. Во всяком случае, в подобных разговорах. И вопросы жена задавала не потому, что интересно, а чтобы потом можно было сказать подругам с чистой совестью: «Я к нему со всей душой, а он…» И подруги понимающе закачают своими бестолковыми головками-тыковками: «Да. У самих такие же. Испаскудился нынче мужик. Обмельчал. Вот раньше…»

— А что? Халтурка подвернулась? — продолжала допытываться жена.

— Почему халтурка? — не любил Волин разговаривать с ней о работе. — Дело подвернулось.

— Хорошее дело-то?

— Нормальное.

— Наверное, всей прокуратурой теперь одиноких старушек через улицу переводите? Все как обычно. Сарказм в голосе, намекающий на его, Волина, умственную несостоятельность, насмешливый взгляд из-под полуприкрытых ресниц. Господи, неисповедимы пути твои. Сжалился бы, объяснил, за что она ненавидит? Почему ты молчишь, господи? Не знаешь или не хочешь объяснять?

— Почему? — Волин уставился в кружку. Так ему было легче разговаривать. Не видя «расстрельных» глаз жены. — Убийства расследуем. Как всегда.

— Это называется «нормальной работой», да? Ты поэтому такой радостный?

— Нет.

— Надо заметить, Волин, у тебя искривленная жизненная планка. Он глотнул еще кофе, отставил кружку и поинтересовался:

— Что-нибудь случилось? У тебя зубы болят? Или ты встала не с той ноги?

— Нет, ничего не случилось, — покачала головой жена, тоже отставила кружку и добавила: — Убийство стало для тебя рядовым событием. Грустно, Волин. — Она словно подвела черту под разговором. — Пойду еще посплю. Волин посмотрел вслед жене, прислушался к ее шагам. Вот закрылась дверь в их комнату. Скрипнули пружины дивана. Интересно, подумал он, стали бы наши семейные отношения прочнее и лучше, если бы я регулярно вываливал на обеденный стол подробности своей работы? Отрезанные головы, расчлененные, разложившиеся тела, выбитые пулями мозги на асфальте. Лужи крови, горы мяса. Понравилось бы это ей? Наверняка нет. Но должна же она понимать, что работа следователя и работа инженера — в корне разные вещи. Разное окружение, разное отношение к жизни и уж тем более к смерти. Как следствие разные жизненные ценности. О чем он должен рассказывать вечером, придя с работы? О внутренних прокуратурских интригах? Люся — не будем говорить о дочери — уснет же первой. Не интересно ей это. Ей вообще другое нужно. Вот ведь жизнь, а? Что ни женщина, то Жанна д'Арк. Или уж, на худой конец, Джордано Бруно. Каждая «приносит себя в жертву» на алтарь мученического брака. И страдает. И сама же упивается этим своим страданием. Им не важны отношения. Им важно страдание, как блаженный процесс самопожертвования. Нация «джорданов брунов», патологических мазохистов, истязающих самих себя и с любопытством поглядывающих вокруг: «Заметили ли? Оценили?» И шагают «страдательницы» чугунной поступью Железного Гостя, возвышаясь над жизнью и не глядя под ноги. Не остановишь. Так уж сложилось, что он работал и работает как проклятый. Иногда задерживается допоздна. Но ведь это работа. Что, надевая кольцо ему на палец, Люся не знала, что дело будет обстоять именно так? Знала, конечно. Так на что же она обижается? С рождением Катьки в ее жизни появился собственный смысл. Еще один повод для жалости. «Я одна все тащу на себе, стираю, готовлю, за ребенком смотрю». Детский сад под боком. В ведомственный можно было устроить, предлагал же. Нет! «Там скарлатина, дифтерия, корь, коклюш и так далее, читай медицинскую энциклопедию. Я сама!» С подтекстом: «Буду нести свой крест!» «А ты…» Хорошо, не добавила: «Сатрап и деспот». Как же она не хотела делиться этим новообретенным смыслом с кем-либо, включая Волина. Замкнула Катьку на себя и сама замкнулась на дочери. Они создали свой собственный маленький мирок, в котором Волин просто не умещался. Как медведь в теремке. Собственно, он и не пытался. Попробовал пару раз, но бдительные «часовые» не дремали, осадили еще на подступах арктической холодностью и вздернутыми в недоумевающей брезгливости бровями. «Во-олин, Во-олин». У женщин это получается виртуозно. Они не станут делиться «плахой» с кем бы то ни было, чтобы, чего доброго, не стали их страдания хоть чуточку меньше. Домохозяйственные эмансипе. Бросил Волин это дело. Так они и жили, по схеме «2+1». Их двое, он один. Спираль времени скручивалась, превращаясь в тугую пружину, отталкивающую их друг от друга. Катька взрослела, а отношения оставались прежними. С женой — искренними, с ним — формальными. «Привет, Волин». «Пока, Волин». С легкой Люськиной руки и дочь начала звать его по фамилии. Не «папа», а «Волин». То есть слово «папа» напрочь исчезло из Катькиного лексикона. Словно он в ее жизни — жилец случайный, залетный, незваный гость на один день. Зачем обращать на него внимание? А что с разговорами пытается лезть, так это он просто чудит сдуру. Успокоится. Перебесится. Пройдет. Мысли пошли невеселые. Мрачные пошли мысли. Волин поставил кружку в раковину и побрел — уже не побежал, а просто побрел — одеваться. По ходу дела он пытался составить наиболее рациональный план следственных мероприятий на сегодня. Но не клеилось. Засела в голове какая-то мыслишка, не дающая ему покоя. Крутилась веретеном где-то в ворохе других мыслей и вылавливаться не желала. Черт с ней, подумал Волин. Себе дороже. Потом само вспомнится. Он накинул пальто, замотал горло индийским мохеровым шарфом, подхватил «дипломат» и шагнул за порог. Словно вынырнул из чужого странного мира. Наверное, с подобным чувством астронавт возвращается после долгого полета на привычную Землю. Только у него эти «полеты» ежедневные. И действительно, расступилось, вытолкнуло, выкинуло. Родился он, Волин, заново. В другую жизнь, отличную от жизни близких и любимых им людей. И теперь уже строилось в голове, складывалось, кирпичик к кирпичику, привычное: «Сашку Смирнитского к первой жертве, Леву Зоненфельда к родителям вчерашней девчонки, самому пообщаться с медиками, просмотреть заключения, отослать запросы, подбить, подравнять, прикинуть…» Его мир был миром чужого страха, чужой боли и чужой смерти. В его мире жил и бродил в темноте убийца-маньяк. Психопат, «серийник», «мыльница». На автобусной остановке жиденькая толпа. Выстроились вдоль тротуара, вытянув по-петушиному головы, и в глазах нет зрачков, один только больной вопрос: «Когда же?» Метались в грязных предрассветных сумерках пустые глазницы фар, но не автобусных, циклопьих, а мелких, автолюбительских. Не стал Волин дожидаться наземного транспорта, рванул к метро по прямой, через дворы, куперовский Следопыт мегаполисного розлива, — дворами близко, дойти дешевле, чем доехать, — и уже через двенадцать минут вскочил в переполненный вагон отечественного «сабвея». Затрясся на стыках в такт вагону, блаженно сдавленный чужими телами, до «Маяковки», с одной пересадкой на «Пушкинской», через время, расстояние и мысли. Ворох мыслей. Кипу, громаду невесомой «макулатуры», порожденной «серым веществом». Этот психопат не мог возникнуть из ниоткуда. И криминалист вчера подтвердил: «Есть у парня опыт». Умеет он обращаться с ножом. Умеет. Где-то когда-то он уже выплывал из темноты времени, чтобы оставить след — ножевые росчерки на чужой плоти. Их нужно только найти, заметить и рассмотреть внимательно. На «Маяковке» Волина подхватило и понесло к дверям. Первая волна «центровой эмиграции». Толпа у эскалатора, как капкан. Попал — не выбраться. Налево и по крутой лестнице наверх, к свету, к утреннему смогу Садового кольца, к бесконечным, как змеи-анаконды, пробкам, к шакальему вою клаксонов. Вылетел Волин из метро, успел только глянуть на часы, вмурованные в самую высокую точку площади — сталинско-строгий шпиль «Пекина», а сзади уже толкали, заставляя двигаться дальше. Бежать, трусить, галопировать. Забег начался, ставок больше нет, господа. На крыльце прокуратуры стояли Саша с Левой, курили и раскланивались со знакомыми. Лева задирал воротник своей студенческой кожаной курточки на «рыбьем меху» и старательно втягивал голову в плечи, так что над воротником торчала только шапка курчавых волос. Саша, напротив, ловил широкой грудью ветер, раздувавший полы его фасонистого кашемирового пальто. Нос Сашкин маячил алой нашлепкой на веснушчатом лице, «тлели» пунцово уши. И вообще, мерз Сашка, но виду не показывал. Еще бы. Столько молоденьких, симпатичных секретарш мимо пробегает, а он парень холостой — не женатый, да и бабник знаменитый. Свет, конечно, видывал бабников и покруче, но мало. Стало быть, приходилось марку держать.

— Приветствую, коллеги, — кивнул Волин на ходу. — Пойдемте.

— Доброе утро, Аркадий Николаевич, — ответили оперативники, отправляя окурки в крохотную урну у крыльца. В кабинете Волин устроился за столом, Лева рядом, Саша привычно приземлился пятой точкой на подоконник.

— Значит, так, коллеги, — объявил Волин, закуривая, — вчера обнаружен еще один труп. Судя по почерку, оба убийства совершены одним и тем же лицом. Саша и Лева переглянулись. Смирнитский шмыгнул оттаивающим носом и громко заметил:

— Ну и чудно. Теперь дело передадут в горпрокуратуру. Организуют сводную группу. Я правильно понимаю?

— Правильно, — кивнул Волин.

— Отлично. Так, значит, теперь нет смысла задницу рвать, правильно?

— Как тебе сказать… Волин посмотрел на Леву. Тот молчал, рассматривая свои бледные тонкие пальцы. Умница Лева, всегда десять раз отмерял, прежде чем хвататься за ножницы.

— Нет, ну а чего? — гнул свою линию Саша. — «Сводники» ведь все одно с самого начала пойдут. Зачем зря время тратить? У нас и своей работы невпроворот. Верно, Левушка? Лева молчал. Он ждал, что скажет Волин. А Волин, подумав, сказал следующее:

— В общем, так, братцы-кролики. Что там решит начальство, нам не ведомо. Рапорт я, конечно, подам, но, пока бумажка эта проплывет по всем инстанциям, пройдет дней пять, а то и все семь. По сегодняшней схеме, наш «дружок» успеет за это время убить еще двух-трех девушек. Не знаю, как тебе, Саша, но мне подобный расклад не слишком нравится. И, поскольку до момента официальной передачи дела в горпрокуратуру вы оба находитесь в моем распоряжении, придется как следует поработать. Сашка сразу поскучнел, дернул кашемировым плечом, поправил гордо белоснежное свое кашне, произнес безразлично:

— Как скажете, Аркадий Николаевич. Вы — старший. С бугра вниз виднее.

— Ну и отлично, — Волин полез в несгораемый шкаф, выудил ежедневник, открыл на нужной странице. — Саша, задание тебе: поедешь вот по этому адресу, — записал на листке адрес.

— Банк «Кредитный»? — удивился тот. — А что в нем?

— В этом банке, возможно, работала первая убитая девушка. Алла Викентиевна Ладожская. Проработай как следует ее контакты. Поговори с подругами, съезди к родителям. Если она была знакома с убийцей, то кто-нибудь должен был его видеть.

— А если никто не видел?

— Тогда кто-нибудь слышал. — Волин уже записывал второй адрес, домашний. — Среди подруг всегда найдется одна, самая близкая, которой поверяются даже самые страшные тайны. Твоя задача: эту подругу отыскать. Понял?

— Чего же тут не понять. Не дурак, чай.

— Кто ж сомневается, Саша. Знаю, что не дурак. — Волин протянул второй листок Леве. — Лева, то же самое, но со второй убитой девушкой. Ориентировочно: убийца — мужчина среднего роста. — Насчет телосложения Волин все-таки промолчал. — Носит очки. В момент убийства был одет в джинсы, кожаную куртку, бейсболку и кроссовки «найк». Носит с собой темную сумку-баул. Размер обуви — тридцать восемь — сорок один.

— Откуда информация? — мгновенно сделал стойку Саша. Лева тоже перестал разглядывать пальцы и с интересом посмотрел на Волина.

— Его видели трое подростков, — объяснил тот. — Как раз в момент убийства. Жаль только, что отпечаток кроссовки оказался смазанным.

— Лицо, конечно, не рассмотрели? — констатировал Саша.

— Мало того, они его еще и не поймали. И в отделение не доставили, — усмехнулся Волин. — А то бы и вовсе лафа была. Сиди себе, благодарности от начальства пожинай.

— Да это я так, — вздохнул опер. — Возможно, от их показаний зависела чья-то жизнь.

— Ладно, парни, по коням, — пресек дальнейшие разговоры Волин. — Времени у нас в обрез. Работаем.

Мишка примчался через сорок минут после звонка, выскочил из своего «Форда». А Маринка сидела у подъезда, зажимая трясущиеся ладони между коленками, бледная, перепуганная, пребывающая в прострации. Смотрела прямо перед собой и покачивалась, с монотонностью часового маятника, вперед-назад. Рисованная бурая цифра почему-то напугала ее похлеще любых телефонных звонков. Руки ходили ходуном, словно поворочала она отбойный молоточек, пудовый асфальтовый «карандаш».

— Что случилось, Мариша? Мишка выглядел встревоженным. В плаще, без пиджака, без галстука. Сорвался, полетел, плюнув на все. Маринка подняла на него взгляд. В глазах растерянность:

— Миша, там… в квартире… кто-то был.

— Ну-ну-ну, — успокаивающе пробормотал он, опускаясь на корточки. — Все в порядке. Все нормально. Пойдем посмотрим. Пошли?

— Миша… — бледные губы Маринки дрогнули. — Я боюсь.

— Чего? Не бойся, я же с тобой. Пойдем. Он подхватил ее под руку, помог подняться с лавочки, повел к подъезду. Маринка механически-послушно шла за ним.

— Не волнуйся, — бормотал Мишка. — Тебе нечего бояться. Сейчас поедем ко мне, а сюда я пришлю пару человек из нашей службы безопасности. Ребята толковые, все из бывших, милиция, гэбэ. Они быстро разберутся, кто приходил, зачем приходил. Не волнуйся. Считай, что этот парень у нас в кармане. По узкой лестнице они поднялись наверх. Гудя и поскрипывая, ползла вниз лифтовая кабина. Надрывно и жалостливо мяукала где-то наверху кошка. Выла на весь подъезд музыка. Бухтел за соседской дверью телевизор. На площадку Маринка поднялась первой, шагнула к дверям квартиры и… тут же снова отступила, впилась Мишке в запястье.

— Что такое?

— Он там, — прошептала едва слышно.

— С чего ты взяла?

— Я… По-моему, я закрывала дверь, когда выходила.

— Да? — Мишка с сомнением посмотрел на чуть приоткрытую входную дверь. — Ты ничего не путаешь?

— Миша, — не в силах справиться с бушующим в груди страхом, закричала Маринка. — Я закрывала дверь! Он там!!!

— Так, — Мишка посмотрел вверх-вниз по лестнице, скомандовал, понизив голос: — Только спокойно. Если этот умник действительно в твоей квартире, я его заломаю. Ты стой здесь. В квартиру не входи, пока не позову. Поняла? Маринка закивала. Лицо ее стало белее мела. Мишка бесшумно приоткрыл дверь и нырнул в темноту прихожей. Четырьмя этажами ниже громыхнули створки лифта. И разом в подъезде стало тихо. Смолкла музыка. И кошка заткнулась. Лишь продолжал что-то вещать теледиктор, размеренно и четко. Но его голос не нарушал всеобщей тишины, а наоборот, только подчеркивал ее. Маринка отступила на шаг. Ей вдруг показалось, что сейчас тот, кого Мишка назвал умником, — жуткий уродливый горбун с черным лицом, — выскочит из квартиры и заорет, распахнув гнилую, окровавленную пасть. Громко и страшно. Настолько громко и страшно, что она, Маринка, потеряет сознание. Минуты отмеряли вечность. Секунды — года. Маринка совершенно потеряла счет времени. Стрелки часов наматывали на циферблат века. Небо за окном окаменело и посыпалось вниз гранитным крошевом дождя. Облака мелькали свинцовым серебром, сменяя день за днем, ночь за ночью. А Маринка все стояла на пустынной площадке, зная, что за дверями соседских квартир люди рождаются, мгновенно взрослеют, еще быстрее стареют и умирают. Тела пергаментно мумифицируются, оставаясь лежать там, где их хозяев обогнала смерть. Шаги за дверью. Она попятилась, зажимая рот ладонью, чтобы не заорать истошно на весь подъезд. Дверь распахнулась. На пороге стоял Мишка. Маринка прикрыла глаза. Сказать, что она испытала облегчение, значит не сказать ничего. Девушка перевела дух. Рука сползла от губ к груди, сдерживая предынфарктный бой сердца. Мишка несколько секунд внимательно смотрел на нее, затем сказал:

— Здесь никого нет.

— Миша, как ты меня напугал, — выдохнула она.

— Заходи, — он шагнул в сторону, пропуская Маринку в прихожую. — Покажи мне надпись. И по его тону, по голосу, по собачьей настороженности во взгляде Маринка поняла: что-то случилось. Но ответила, стараясь не выдать давящей растерянности:

— Она в комнате, в шкафу, на задней стенке.

— Покажи мне, пожалуйста, сама.

— Господи, пожалуйста, — Маринка прошла в комнату, остановилась у шкафа, решительно распахнула створки, рывком сдвинула платья, костюмы, плащи в сторону. — Смотри. И, подавившись последним слогом, застыла, охваченная внезапно подступившей паникой. Задняя стенка шкафа оказалась абсолютно чистой. Цифра исчезла.

— О боже! — прошептала Маринка, протянула руку и осторожно коснулась пальцем холодного отшлифованного дерева. — Она была здесь. Я видела ее.

— Может быть, тебе показалось? — мягко спросил Мишка тем самым ублюдочно-увещевающим тоном, которым врачи разговаривают с буйными сумасшедшими. — Просто упала тень от пиджака или платья. Вот и померещилось.

— Мне ничего не мерещилось! — истерично повысила голос Маринка. — Кто-то написал ее вот здесь, в середине. И это была не тень! Не тень, ясно тебе? Кто-то написал ее, а потом, пока я ждала тебя внизу, стер!

— Ты думаешь, что он все это время ждал тебя в подъезде? Караулил, пока ты выйдешь? Мишка не издевался. Он спрашивал вполне серьезно, но Маринка сейчас не принимала ничего, кроме безусловной веры. Вопросы означали либо издевку, либо подозрение.

— Я не знаю! Не знаю!!! Мишка еще несколько секунд разглядывал ее, затем кивнул:

— Хорошо, сейчас поедем домой. Там ты будешь в безопасности. А сюда я пришлю парочку наших ребят и приставлю к тебе телохранителя. — Он взял ее за руку, слегка сжал. — Не волнуйся, с этой минуты тебе ничего не грозит. В конце концов, он не профессиональный киллер, а просто какой-то сбрендивший дурак. Против хорошего телохранителя ему не потянуть. Только, чур, больше не паниковать. Договорились? Все в порядке?

— Договорились, — тихо ответила Маринка и повторила: — Все в порядке. Ей стало гораздо легче. Мишка всегда держал слово, и если он сказал, что с ней ничего не случится, значит, можно не сомневаться, так и будет.

— Точно? — Мишка взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза. — Все прошло? Ты успокоилась?

— Точно, Миш. Со мной все нормально.

— Хорошо. Тогда пойдем. Они вышли из квартиры, и Маринка под бдительным присмотром Миши заперла дверь на оба замка.

— На какой срок снята квартира? — поинтересовался Миша, пока они ждали лифта.

— Осталась оплаченная… неделя.

— Сегодня же позвони хозяйке и откажись от квартиры. Если потребует компенсацию — скажи, что деньги я ей завезу завтра. Оплату за следующий месяц. На большее она может не рассчитывать. И пусть начинает подыскивать нового квартиранта. Кстати, составь список вещей, я зайду — заберу.

— У нее уже есть новый квартирант, — Маринка встрепенулась. — Слушай, ведь хозяйка, Вера Алексеевна, сказала, что заходила, когда он был в квартире. Этот парень ей и сожителю выпивку поставил.

— Серьезно? — Мишка сдвинул брови домиком. — Ну, так это вообще отлично. Дело упрощается. Я скажу ребятам, чтобы заглянули к твоей хозяйке, выяснили, как выглядел этот псих, ну и всякое такое. Думаю, они найдут его быстрее, чем он успеет досчитать до трех. Найдут и навсегда отобьют охоту шутить подобным образом.

— Хорошо бы, — вздохнула Маринка.

— Так и будет, поверь мне. Наши ребята свое дело знают. Они вышли из подъезда. Мишкин «Форд» стоял посреди дорожки, перекрывая подъезд. Ему в хвост пристроились белые «Жигули», оглашая двор истошным воем клаксона.

— Уже идем, — махнул рукой Миша. — Не нервничай. На пожар, что ли, опаздываешь? Забрались в салон. «Форд» запыхтел, мягко взял с места и, провожаемый возмущенным механическим завыванием «жигуля», покатил по подъездной дорожке.

Для начала Волин отослал запросы по аналогичным преступлениям, значащимся в сводке. Уточнял места происшествия и способ убийства, возраст и внешность жертв, время. Данные убийцы, когда задержан, на какой срок осужден. Когда закончил отбывать наказание, где проживает сейчас. Вариант: признан ли невменяемым, если да, то где проходил лечение и выпущен ли из клиники. Когда. Кипа бумажной работы. «Суровые героические будни». Битва богов с титанами. В смысле, следователя с бумажным болотом. А дальше, как в бодрой дурацкой песенке: «кто-то», «кое-где», «порой». «Икс», «игрек» и «зет». Хотя в их случае «зет» известен. Вычислить бы еще «икс» с «игреком». Вот и старался Волин, работал, высунув от усердия язык, пыхтел добросовестно, заполняя бесконечные бланки и бумажки, теребя протоколы, справки, заключения. Желая найти ответы на два вопроса: «Что общего у двух убитых девушек?» и «Что общего между двумя местами происшествия?». «Икс» и «игрек», замкнутые в систему. Почему убийца привел именно эти жертвы именно в эти места? Девушки абсолютно разные. Тут нахрапом не справиться. Тут надо разбираться плотно и вдумчиво. С местами происшествия проще. Все на виду. Что на виду? Дома? Разные. На первом месте — между «Динамо» и «Белорусской» — сталинские, на «Академической» — «хрущовки», хоть и кирпичные. Мусор? В детском саду нет мусора. Чисто там. Зеркальное отображение тоже не годится. «Академическая» чуть правее. Да и нет смысла в зеркальном отображении. И тут мелькнуло, всплыло: а что, если он «ходит конем»? Как в шахматах? Волин широким барским жестом сдвинул бумаги в сторону и полез в стол. Была же где-то тут линейка. Алюминиевая, неприятного такого цвета. Цвета беды. Ага, нашел. Вскочил — и к настенной карте. Вымерять, прикидывать, подсчитывать, щурясь и закусывая губу. Волин бормотал что-то невнятное, помечая отдельные улицы, ругался себе под нос, снова отмерял, уточнял, записывал. Через двадцать минут на его столе лежали шесть аккуратных прямоугольничков, совсем недавно составлявших блокнотный лист, на каждом из которых значился адрес: 1. Сад ЦДРА, со стороны Большой Екатерининской улицы. «Ничего себе местечко. Иди угляди его тут. Центр, народу полно, хоть и не лето». 2. Район Рязанского проспекта. Между Газгольдерной и 1-м Грайвороновским проездом. «Тоже та еще задачка. Промышленный район. На километр вокруг — одни предприятия». 3. Очаково. Улица Озерная, в районе Востряковского кладбища. «Подходящее местечко. Многозначительное». 4. Печатники. Между Шоссейной и улицей Песчаного карьера. «Опять предприятия». 5. Битцевский лесопарк, со стороны проезда Карамзина. «Час от часу. В Битцевском лесопарке можно сорок лет партизанить, не боясь, что поймают». 6. Южное Чертаново. Железнодорожная полоса в районе Дорожной улицы. «И снова хорошо. Жилых домов окрест — раз, два и обчелся. Где прикажете засаду прятать? Разве что под рельсы маскировать. Или под паровоз. Тот, что вперед летит». И все-таки стрелка на барометре настроения Волина медленно, но верно ползла вверх. Его умозаключения, конечно, были интуитивными, но уж лучше такие, чем вообще никаких. Он уже заканчивал «колдовать» над списком, когда зазвонил телефон. Волин снял трубку:

— Волин. Слушаю.

— Аркадий Николаевич? — Это был эксперт-медик. — Мы исследовали окурки.

— Какие окурки? — озадачился тот.

— Ну те, что вы направили на анализ.

— Я ничего не направлял на анализ, — возразил Волин, чувствуя все нарастающее изумление. — А об окурках вообще впервые слышу.

— Окурки из подъезда, — терпеливо продолжал объяснять эксперт. — Прислали из отделения. Сказали, что нашли в результате осмотра соседних домов. И еще сказали, что вы выпишете постановление чуть позже. Волин вздохнул, покачал головой:

— Бардак.

— И не говорите, — охотно подхватил эксперт. — Так что, заключение прислать?

— Пришлите. А что с этими окурками?

— На них следы слюны. Мы взяли образцы. Когда поймаете убийцу, проведем сравнительный анализ.

— «Когда», — повторил Волин. — «Если», а не «когда».

— Ну «если», — согласился собеседник. — Значит, я подошлю заключение, а вы мне выпишете постановление вчерашним числом.

— Хорошо. — Волин нажал на рычаг и тут же набрал номер отделения. — Алло? Дежурный? Волин, райпрокуратура. Слушай, голуба, выясни-ка, что это за история с окурками.

— Сейчас, товарищ следователь. — Дежурный с кем-то разговаривал, затем долго звал какого-то Семушкина и разговаривал с ним. Наконец он выдохнул в трубку: — Товарищ следователь, вы слушаете?

— Слушаю, слушаю, — буркнул Волин.

— Окурки были обнаружены в подъезде, на площадке между третьим и четвертым этажами. Их там много валялось, говорят. Штук пятнадцать. Ребята собрали и отправили их на экспертизу.

— Зачем?

— Они сперва решили, что это из жильцов кто-нибудь курить выходил, опросили всех на этаж выше и ниже. Безрезультатно. Гостей, говорят, тоже не было. А из окна, с этой самой площадки, хорошо просматриваются все подходы ко двору, где был обнаружен труп.

— Та-а-ак, — протянул Волин. — Что за окурки? От каких сигарет?

— «Прима». Моршанская.

— А почему сразу не сообщили? Дежурный помялся:

— Хотели, товарищ следователь, протокол вам отослать, да закрутились. Забыли. Отправим немедленно.

— Ну вы даете, братцы-кролики, — ошарашенно пробормотал Волин и повесил трубку. Теперь оставалось только ждать. Собрав бумаги, Волин отправился к главному прокурору района. Тот, слава Богу, оказался на месте. Никуда не ушел, по важным делам не уехал, сидел за столом, просматривал пухлое «дело», заключенное в серую казенную папку, и пил чай из стакана с эмпээсовским подстаканником. На волинское: «Разрешите» — глянул поверх очков, кивнул:

— А-а-а, Аркадий Николаевич, — приглашающе махнул рукой, закрыл «дело». — Заходи. Как раз хотел поинтересоваться, что там у нас с убийством этой… дамочки. Ну, той, что позавчера ночью нашли. Это ведь твое дело, нет?

— Мое, — подтвердил Волин. — Я к вам как раз по этому поводу.

— А-а-а, — «Главный» откинулся в кресле и снова стрельнул в Волина многозначительным взглядом. — Ну давай, докладывай, что там у тебя? Волин коротко рассказал о беседе с психиатром, о разосланных запросах, об оперативниках, отправленных к «потерпевшим», о своей версии «хода конем». И, чем дольше он говорил, тем яснее понимал, насколько малоубедительно звучат его слова. Для «Главного», разумеется. Тот скучнел с каждой секундой все больше и больше. Округлое, чисто выбритое прокурорское лицо с отвислыми белыми брылями вытягивалось, в глазах прорезалось безразличие. И, погоняемый этим безразличием, как кнутом, Волин помимо желания заговорил чуть быстрее, торопясь закончить, пока не прервали. И, конечно, не успел.

— Одним словом, Аркадий Николаевич, — перебил его «Главный», — никаких сдвигов в деле у тебя нет, так?

— Не совсем. Какие-то есть. И потом, слишком мало времени прошло, — заметил Волин. Он уже все понял. Не хочет «Главный» вешать такое преступление на свою обрюзгшую шею. Не хочет навлекать головную боль на розовую блестящую лысину, сияющую из венчика седых волос. Особенно теперь, когда появилась такая хорошая возможность спихнуть не сулящее скорых дивидендов дельце на горпрокуратуру. Пусть у них голова болит да шея гнется.

— Вот именно, — пробормотал «Главный» задумчиво. — Вот именно.

— Поэтому-то я и хотел попросить вас связаться с руководством МВД, чтобы они выделили людей для патрулирования указанных мной районов, — закончил Волин. — Существует определенная вероятность, что следующее преступление маньяк планирует совершить в одном из этих шести мест. Расчет его был прост. Дело все равно придется передавать. Соображения волинские примут форму отчета о проделанной работе. В горпрокуратуре решат, что, за отсутствием других версий, патрулирование имеет смысл. Ситуации оно не ухудшит, а при большом везении еще и улучшит. Опять же, создается видимость целенаправленных действий. А уж дальше, как говорится, дело случая. Точнее, везения. В случае успеха лавры пожнет тот, от кого исходила непосредственная инициатива. Если маньяка задержит патруль, затребованный райпрокуратурой, то райпрокуратура вообще и «Главный» в частности смогут поставить в квартальном отчете жирную галочку. С другой стороны, если патруль будет от горпрокуратуры, то и похвалы достанутся ей. С третьей — недельное патрулирование, не давшее результатов, вряд ли вызовет большой гнев начальства. В худшем случае, пожурят по-отечески. Что лично он, «Главный», теряет? Ровным счетом ничего. А пойди «волна» посерьезнее, всегда можно «перевести стрелки» на Волина. У него, «Главного», и своих забот невпроворот, времени вникать в детали каждого дела нет, а тут следователь доложил о… ну и так далее. Взял «Главный» со стола волинский список, просмотрел, покачал головой задумчиво, почмокал губами, прикидывая в уме все «за» и «против», обозрел укрепленную на стене карту, бормотнул без особой охоты:

— Многовато народу потребуется, а?

— Много, — согласился Волин. «Главный», лукавый старец, снова вперился взглядом в карту, пожевал собственные мысли, вздохнул тяжко, по-бурлацки, на долю свою незавидную. Качнулся плавно блестящий круг розовой лысины.

— Ладно, Аркадий Николаевич, посмотрим, что тут можно сделать, — и сразу же оговорился: — Но ты должен понимать, последнее слово остается за руководством. У нас с тобой свои соображения, тактические, так сказать, у начальства — свои. Если мне прикажут немедленно передать дело в горпрокуратуру, то тут уж, сам понимаешь, я возражать не смогу.

— Разумеется, — кивнул Волин, подивившись неказистости попытки «Главного» сыграть одновременно в двое ворот.

— Ты бумажки свои оставь. Я позже просмотрю, разберусь. Волин кивнул.

— Только время не терпит. Следующее убийство может произойти когда угодно, в любой момент. «Главный» поднял взгляд на визитера. Колыхнулись мешки под «бычьими» глазами, сошлись грозно седые брови, качнулись недовольно брыли.

— Разберусь. Не хуже твоего понимаю, что к чему.

— Можно идти?

— Иди, — «Главный» величаво махнул медвежьей лапой. — Иди. Появится новая информация — докладывай лично.

— Обязательно. Волин вышел из кабинета, отпустил узел галстука. Вздохнул полной грудью. Постоял несколько секунд, переваривая разговор. Плохой, надо сказать, разговор получился. Отвратительный. Чем дольше «Главный» будет «разбираться», тем вероятнее появление очередного трупа, а очередной труп — лишняя морока на плешивую голову «лукавого старца». И, стало быть, постарается он сбагрить мутное дело, чтобы не получить по шапке от непосредственного руководства. «Поплывет» дело по инстанциям, как лодочка по штормовому морю. И пока оно «к суше прибьется», этот психопат, маньяк чертов, успеет таких бед понаворочать и в таком количестве, — у самых бессердечных инфаркт случится запросто. Волин прошел в кабинет, тяжело плюхнулся в кресло, оглядел заваленный бумагами стол. Где-то тут, в ворохе отчетов и сводок, притаилось окровавленное прошлое конкретного человека — убийцы, носящего очки и бейсбольную кепку.

— Алла Викентиевна Ладожская, — таинственно, как пароль, произнес Саша и улыбнулся. Геракл, облаченный в форму внутренней охраны банка, покосился на управляющего — дородного типа с необъятной фигурой и круглым блиновидным лицом, — и положил лопатообразную ладонь на кобуру, из которой выглядывала жалостливая рукоять «макарова».

— А в чем, собственно, дело? — поинтересовался блинолицый управляющий и на всякий случай улыбнулся тоже.

— В шляпе, голубчик, в шляпе, — Саша достал из кармана пиджака «корочки», раскрыл, давая возможность охраннику и управляющему прочесть все до буковки и внимательно рассмотреть фотографию. — С кем Алла Викентиевна общалась наиболее близко?

— Э-э-э-э, — управляющий оглянулся, указал на окошко с цифрой 6. — С Наташенькой… Гхэ… В смысле, с Наташей Раменской общалась. Подруги они. — Он вдруг замолк, посмотрел, щурясь, на визитера. — А почему вы сказали «общалась»? С Аллой что-то произошло? Саша посерьезнел, убрал удостоверение в карман, предупредил, понижая голос:

— Произошло, произошло. Только давайте не будем кричать на весь зал, товарищ. Хорошо?

— Хорошо. Не будем, — лицо управляющего вытянулось и сменило оттенок с «наливной персик» на «летнее небо перед грозой». — Ее… — оглянулся через плечо, прошептал: — …убили, да?

— Почему вы так решили? — быстро поинтересовался Саша.

— Ну как… — управляющий растерялся. — Вы же сами сказали…

— Я ничего такого не говорил.

— Как не говорили?

— Да вот так. Не говорил и все. Я сказал: «произошло», а «произошло» вовсе не предполагает убийство. Алла Викентиевна могла попасть под машину, утонуть, отравиться газом. — Саша подался вперед, почти прижался к управляющему и, приблизив лицо к белесому «блину», едва не коснувшись носом носа собеседника, понизил голос уже даже не до шепота, а до почти неразличимого выдоха: — Так откуда вы знаете, что ее убили? Именно убили?

— Ничего я не знаю! — взвизгнул управляющий, испуганно отшатываясь.

— Я так сразу и подумал, — спокойно и уверенно заметил Саша, выпрямляясь. — Любому ясно: вы — честный человек. По нашей линии. А с остальным разберется налоговая инспекция, — и обаятельно поинтересовался: — Так как, вы сказали, зовут подругу Аллы Викентиевны? Наташа? Чудесное имя. Значит, пойду теперь побеседую с Наташей.

— Рабочий день ведь, — тоскливо брякнул в широкую кашемировую спину управляющий. — Клиенты. Саша резко развернулся на каблуках, вскинул удивленно брови:

— Что вы сказали, простите?

— Ничего, — быстро заверил его блинолицый. — Я нем, как рыба.

— Да? Значит, мне показалось, — кивнул Саша и зашагал к нужному окошку. Наташа оказалась очаровательной девушкой. Как раз в Сашином вкусе. Она изучала какие-то данные, появляющиеся на мониторе компьютера, что-то выписывала в широченную ведомость, что-то, наоборот, набирала на клавиатуре. Получалось это у нее чрезвычайно ловко. Оперативник навалился локтем на стойку, растянул губы в улыбке то ли Жерара Филипа, то ли Луи де Фюнеса, поздоровался:

— Добрый день, Наташа.

— Здравствуйте. — Девушка на секунду оторвала взгляд от монитора, но тут же вновь вернулась к работе. — Вы насчет карты? Подождите секунду, пожалуйста, я сейчас освобожусь. Саша почувствовал себя уязвленным. Еще бы, такая улыбка даром пропала.

— Вообще-то я не насчет карты, — буркнул он. — Даже если это — прикупной туз. Сомнительного качества острота «утонула» следом за игривой улыбочкой.

— Да? — слегка рассеянно спросила девушка.

— Да. — Саша привык, что дамы обращают на него внимание. Исключения нарушали его хрупкое душевное равновесие. — Кстати, вы не устали работать? Может быть, прогуляемся, пообедаем где-нибудь?

— Нет, спасибо. — Наташа набрала очередную команду, щелкнула по клавише «Enter», повернулась к собеседнику и вежливо поинтересовалась: — Слушаю вас.

— Вот так вот, — разочарованно произнес себе под нос оперативник. — Она, оказывается, меня даже не слушала. — Он кашлянул и попробовал воспроизвести коронную «бронебойную» улыбку еще раз, но ничего не вышло. Наташа терпеливо ждала. Тогда оперативник вздохнул и примирительно произнес: — Вообще-то я из милиции. И мне необходимо с вами поговорить с глазу на глаз.

— Вообще-то, — в тон ему ответила девушка, — перерыв у меня только через сорок минут.

— Вы из-за этого толстяка, что ли, беспокоитесь? — Саша стрельнул глазами на управляющего, бестолково-выжидательно мнущегося поодаль. — Так вы не волнуйтесь, я с ним уже договорился, — и, обернувшись, состроив вопросительную физиономию, показал на пальцах: «Мы тут отлучимся ненадолго? Как вы смотрите?» Управляющий быстро-быстро закивал. На лице его отразилось непередаваемое облегчение, смешанное с абсолютно искренней радостью. Мол, и пожалуйста, и на здоровье вам, идите себе, идите, идите, найдется, кем подменить, и вообще, это не проблема, даже не берите в голову. Господи, пустяки какие. Кстати, его, управляющего, ни капельки не затруднит посидеть за стойкой полчасика-час, а если надо, так он может и больше… Не дожидаясь окончания этого исполненного страсти и небывалого творческого подъема мимического монолога, Саша вновь повернулся к Наташе:

— Я же говорил. Он совсем не возражает. Наташа пожала плечами, легко поднялась с казенного стула. Фигурка у нее была под стать личику. Саша млел. Накинув пальто, девушка вышла из-за стойки, остановилась, выжидательно глядя на «расплывающегося» кавалера:

— И где вы намерены разговаривать?

— Меня Саша зовут, — сообщил оперативник и, непонятно почему, покраснел.

— Мое имя вам известно, — кивнула девушка. — Так где же мы будем разговаривать?

— Да где угодно… Госп… Где угодно! — По Сашиному лицу было видно, что он, не медля ни секунды, пригласил бы спутницу в ресторан и разговаривал бы там до самого вечера, а то и до ночи, но, во-первых, служба, во-вторых, романсы, которые навязчиво мурлыкали в кармане те самые, бумажные. — Пойдемте в скверик, что ли? Покурим. Наташа засмеялась звонко, прикрывая тонкой ладошкой рот и откидывая голову. Волосы у нее были длинные, прямые, цвета начищенной латуни. Саша судорожно сглотнул и подумал о том, что в безумно нудном процессе, именуемом «работой со свидетелями», иногда вдруг открываются довольно приятные стороны. Под бдительным взглядом Геракла в форме они вышли на улицу. Погодка не располагала к сидению по скверикам, но Наташа послушно следовала за Сашей. Они присели на узенькую, застеленную газетками лавочку, достали сигареты. Саша — «Мальборо», Наташа — тонкого валютного «Давыдова». Оперативник донжуанисто щелкнул зажигалкой. Закурили, помолчали, переваривая первые, самые вкусные затяжки.

— Наташа, у меня к вам большая просьба, — нарушил затянувшуюся паузу Саша. — Расскажите мне поподробнее про Аллу.

— Ладожскую?

— Именно. Наташа вдруг прямо и внимательно посмотрела на оперативника.

— Что-то не так?

— Да нет, все нормально. Так это из-за вас Алка не ходит на работу?

— С чего это вы взяли? Наташа еще несколько секунд разглядывала его, затем шевельнула тонкой ладонью.

— Ерунда. В любом случае с Алкой у вас ничего не получится, не тратьте зря время.

— Почему не получится? — навострил уши Саша. — Я что, не в ее вкусе?

— Да нет. В ее.

— Тогда почему не получится? Девушка вздохнула и отвернулась, словно разговор стал ей неинтересен.

— Потому, что Алка ждет не милиционера, а принца.

— В смысле? Романтик, что ли?

— Романтик, да, — Наташа усмехнулась. — Розовые замки Алке не интересны. Ей интересны замки вообще. Желательно старинные, несколько и в самых живописных уголках белого света. Так достаточно понятно?

— Вполне, — разочарованно протянул Саша. — Не дурак.

— Я так и подумала. — Девушка бросила сигарету в урну, отряхнула ладошки, взглянула на часы, поинтересовалась: — Это все, что вы хотели узнать?

— Наташа, — Саша полез в карман пальто, где у него лежала одна-единственная фотокарточка. — Вы сядьте, успокойтесь, расслабьтесь. Он говорил это таким ненатурально-беспечным голосом, что девушка сразу встревожилась.

— Что случилось? С Алкой что-нибудь произошло, да? Почему вы сразу не сказали?

— Да успокойтесь вы! — прикрикнул на нее Саша и сразу же почувствовал себя в своей тарелке. — Еще неизвестно, ваша ли это подруга, — солгал он. У самого-то сомнений уже не оставалось. Несколько дней не была на работе. Куда уж тут сомневаться. — Сейчас я покажу вам фотографию, а вы скажете мне, Алла это или нет. Хорошо?

— Хорошо, — не слишком уверенно кивнула Наташа. Оперативник вытащил из кармана карточку. Мертвенная бледность залила лицо девушки, дрогнули губы. Ответ уже не требовался. Саша спрятал фото в карман пальто и вздохнул.

— Значит, все-таки она. Алла Викентиевна Ладожская.

— Да, это Алла, — едва слышно прошептала Наташа. Она торопливо отвернулась, плечи ее затряслись. Плакала девушка совершенно беззвучно и оттого особенно жалобно. Саша приобнял ее.

— Ну, ну, ну. Все, все. Успокойся, успокойся. Ну? Успокойся, говорю. — Наташа шмыгнула аккуратным носиком, достала из нагрудного кармана платок, промокнула глаза. Саша внимательно наблюдал за ней. — Ну все? Молодчина.

— Даже не верится, — пробормотала девушка. — Два дня назад сидели вместе на кухне, болтали, планы строили и вот… Глаза ее снова наполнились слезами, и Саша, опасаясь нового приступа рыданий, жестко приказал:

— Прекращай это дело. Все. Стоп. Никаких слез. Слезами тут не поможешь. — Наташа посмотрела на него, всхлипнула и снова полезла за платком. — Ты, чем рыдать, лучше вот что… Лучше про ухажеров ее расскажи. Кто возле нее крутился в последнее время. Короче, обо всех знакомых твоей подруги. Тем более что, насколько я понял, их было не так уж и много. Наташа трясущимися пальцами достала еще одну сигарету, закурила, затянулась глубоко и жадно.

— Да. Алла жила довольно замкнуто. Никогда никому не рассказывала о своих проблемах. Нет, знакомые у нее были, но все… полезные, что ли. С девчонками в банке мало общалась. Да и я с ней познакомилась только потому, что сидела рядом. Просто так бы никогда не заговорила. Поначалу она казалась мне немного высокомерной.

— А чем Алла занималась в банке?

— Обслуживала кредитные карточки. Не самая интересная работа.

— Понял, — Саша посмотрел в небо, подумал. — Скажите, Наташа, Алла жила с родителями?

— Нет. Она сама из Солнечногорска. В Москве снимала квартиру. Однокомнатную. На «Щукинской». А насчет знакомых… Я с Аллой дружила. Девчонки общались, но по необходимости. Все. — Наташа подумала и добавила: — Любовников у нее не было. Во всяком случае, мне об этой стороне ее жизни ничего не известно.

— Что, такая женщина и не интересовалась мужчинами? — прищурился саркастически оперативник. Наташа усмехнулась язвительно:

— Знаете, Саша, как представителю сильного пола, я бы могла наговорить вам тысячу не самых лестных вещей, но не стану этого делать.

— Почему?

— Потому что все равно не поймете. Что же касается мужчин, то Аллу интересовал только один мужчина. Тот, который должен был стать ее мужем. Ради этого она и сидела в банке сутками. Понимаете, Алла была не из тех, кто меняет планы по ходу дела. Обычно, сделав ставку, она жестко придерживалась выбранной линии. И вообще, была девушкой независимой. У родителей денег никогда не брала, наоборот, сама старалась помогать. В меру возможностей, конечно, — Наташа вздохнула. — Ей ведь надо было еще и выглядеть.

— А не видели ли вы среди знакомых Аллы Викентиевны мужчину среднего возраста, рост примерно метр семьдесят пять. Носит очки, кепку-бейсболку, джинсы и кожаную куртку? Саша внимательно наблюдал за собеседницей. Девушка даже не задумалась.

— Нет. Алла не интересовалась «бандерлогами».

— Кем?

— Ну… Есть такой сорт мужчин. Раньше они носили тайваньские спортивные костюмы, теперь джинсы, «кожу», бейсболки, кроссовки. Такие, знаете, любят изображать из себя сильно «крутых». Ходят с «пластилиновыми» телефонами, пальцы — как хвост у павлина. И разговаривают через нос. Наташа попыталась изобразить «бандерлога». Саша засмеялся.

— Похоже. Я знаю таких ребят. Они «крутые» до того момента, пока у них на запястьях не защелкнут «браслеты» или не ткнут «пушкой» под челюсть.

— Вот-вот. Грязь, одним словом. Нет, к таким мужчинам она старалась даже не приближаться. Но вообще тип в очках крутился возле нее.

— Да? — Саша насторожился. — А как он выглядел?

— Довольно молодой. — Наташа прикрыла глаза, вспоминая. — Знаете, плохо помню. Честно говоря, когда он приходил, я внимания на него не обратила. Аллу многие мужики пытались «склеить». И очередь к ней выстраивалась именно поэтому, — она смутилась, объяснила: — Это ведь только первое время клиентов разглядываешь. Потом устаешь. Все эти ребята в костюмах от Хьюго Босса начинают восприниматься как банкоматы. Что-то такое неживое, но дающее деньги. А этот… Он был какой-то незапоминающийся, хотя я и не присматривалась. В очках. Пальто хорошее, дорогое. На голове… то ли кепка, то ли шляпа… Нет, скорее кепка. Иномарка у него, темная.

— Модель не запомнили? — быстро поинтересовался Саша.

— Нет. Я и видела-то ее всего один раз. Когда он заезжал за Аллой после работы. Вечером дело было. У банка всегда машин много, так что… — Наташа посмотрела на оперативника. — А знаете, похоже, что Алла от него зависела.

— Почему вы так думаете?

— Я только сейчас сообразила. Когда мы вышли, Алла увидела машину, попрощалась и пошла к этой иномарке. Я решила: посмотрю хоть, что за мужик. Думала, он выйдет помочь ей. Не тут-то было. Этот парень открыл дверцу, не выбираясь из салона. — Наташа прищелкнула пальцами. — Если бы так поступил мужчина, который для Аллы ничего не значил, она бы просто прошла мимо. Понимаете? Такой… поступок абсолютно не в ее характере. Но Алла села в машину, и они уехали.

— Так, так, так, — пробормотал Саша. — Значит, кавалер Аллы Викентиевны катается на темной иномарке.

— Да. Широкая такая машина, не малолитражка.

— Угу. А когда, вы говорите, это было?

— Два дня назад, — уверенно сказала Наташа. — Я запомнила, потому что вчера Алла не вышла на работу. Подумала еще: «Закрутилась».

— Тогда почему вы решили, что я — кавалер Аллы Викентиевны?

— Это выглядело вполне логично. Вы — хозяин, а тот парень — ваш шофер. Манеры у него, прямо скажем… Тогда и покорность ее становилась понятной. На «неумытость» шофера она тоже не обратила бы внимания.

— Скажите, а где Алла Викентиевна познакомилась с этим человеком?

— В банке. Он приходил насчет кредитки. — Наташа подумала и добавила: — Наверное, у него должна быть крупная сумма на счете. На маленькую Алла не купилась бы. Она в этом кое-что понимала. Ее нельзя было провести «на мякине».

— Владелец кредитки и иномарки, — пробормотал про себя Саша. — Отлично. — Он поднялся. Наташа смотрела на него с интересом. Ощущение было такое, словно у оперативника извлекли позвоночник и вставили вместо него жесткую пружину, которая толкала тело вперед, не позволяла ему находиться в покое. — Пойдемте, Наташа. Я провожу вас.

— Вам не дадут фамилии, — покачала головой девушка, вставая. — И тем более счета.

— Дадут, — хмыкнул с пуленепробиваемой уверенностью Саша. — Мне дадут. И то, и другое. Но не сейчас, а когда я вернусь с ордером.

Протокол осмотра подъезда, того самого, в котором нашли окурки, и заключение судебно-медицинской экспертизы по трупу Аллы Викентиевны Ладожской Волин получил только к обеду. Два листа, «сшитые» канцелярскими скрепками, — все, что осталось от когда-то красивой, жизнерадостной девушки. Впрочем, насчет жизнерадостной — это были догадки. Эти убористо исписанные странички вместили в себя все. Ужас грядущей смерти, боль, отчаяние, мольбу в глазах. И кровь. Волин взял заключение, пробежал глазами первую страницу. Смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами, в ночь с понедельника на вторник. А сегодня у нас… Волин взглянул на календарь. Пятница. Пятница! Он хлопнул себя по лбу. Черт, у Люськи же сегодня день рождения. А он, олух, забыл. То-то она взъелась с утра. Ну, теперь жди грозы. Настрополит Катьку, и будут обе смотреть волчицами. Надо бы пораньше с работы уйти, цветочков там купить, тортик, шампанского, что ли. Или водки? Впрочем, Катьке водку рановато. Обойдется шам… Без стука распахнулась дверь, в кабинет ввалился Саша. Лицо его сияло, как нимб над головой святого.

— Аркадий Николаевич, — гаркнул оперативник от дверей. — Нужен ордер! Волин отложил заключение.

— Так, Саша, спокойно. Расскажи мне, что произошло. Оперативник, пританцовывая от нетерпения, пересказал Волину разговор с Наташей.

— Сколько там фамилий? Сотня? Две? Ну, допустим, даже три сотни, — вопил он. — Из них человек двадцать с темными иномарками. Мы его вычислили! Пройдемся по списку, проверим алиби на вчера и… когда там? Три дня назад… вторник! И на вторник! Опс — готово! Через день этот ублюдок будет у нас в руках! Тепленьким!

— На понедельник, — поправил Волин. Новость, в общем, была хорошей. Однако он не разделял слишком уж бурного Сашиного оптимизма. — Ладожскую убили в понедельник. Так написано в заключении. Оперативник на мгновение застыл на месте, принялся что-то прикидывать в уме, наконец усмехнулся, покачал пальцем:

— Не-ет, Аркадий Николаевич, во вторник! В понедельник Наташа еще сидела с Аллой Ладожской на кухне. Во вторник Алла вышла на работу. Этот психопат забрал ее у банка вечером. Вы меня не путайте.

— Кто тебя путает? — Волин нахмурился, полез в заключение. — Ну? Вот ведь, черным по белому написано: «Между десятью и одиннадцатью часами, в ночь с понедельника на вторник». Это ты, друг мой, меня в заблуждение не вводи.

— Где написано? Где? — вскинулся Саша.

— Вот. Оперативник отыскал нужную строчку, прочел, хмыкнул, прочел еще раз.

— Фигня какая-то получается, — бормотнул озадаченно. — Это что же выходит? Ладожскую убили, затем она попила с Наташей чайку, вышла с утра на работу, просидела за стойкой до вечера, потом уехала и только в машине померла окончательно. Так? Неужели никто не заметил, что она уже мертва?

— Саша, прекращай юморить, — не без раздражения прервал его Волин. — Не будь циником. Терпеть этого не могу. Ты все-таки говоришь о покойнице!

— Так ведь и я о том же, — не сдержался оперативник, но тут же осекся, сказал уже серьезно: — Извините, Аркадий Николаевич.

— Давно бы так, — буркнул Волин. — Кто-то ошибается. Лично я склонен доверять экспертам.

— Аркадий Николаевич, — вздохнул Саша, — если бы вы увидели Наташу лично, то от вашей уверенности не осталось бы камня на камне.

— Не думаю.

— Аркадий Николаевич, так как насчет ордера?

— Да, — Волин достал бланк постановления, заполнил, поднялся: — Надо завизировать у «Главного». Посиди пока.

— Я покурю? Можно?

— Кури, — ответил Волин и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

Резкая трель рванула в тишине квартиры, словно граната. Маринка вздрогнула и посмотрела в сторону прихожей. Последний час она сидела в абсолютной тишине, снова и снова переживая испуг сегодняшнего дня. Вспоминая таинственно исчезнувшую цифру на стенке шкафа: 5. Не требовалось много ума, чтобы понять смысл этих зловещих «было — стало». Число жертв. Будущих жертв. Маринка переместилась с далекого седьмого на более престижное пятое место. Она зло скривилась. Интересно, подумалось ей сумрачно, а остальные четверо знают о своем месте в этой страшной очереди? Или нет? Звонит ли этот психопат им, чтобы насладиться чужим страхом, брызжущим, как сок из перезрелого граната? Да? Предположим, да. В таком случае, что они предпринимают? Обращаются в милицию? Бегут, куда глаза глядят? Что? Может быть, и ей стоило бы пуститься в бега? С Мишкиными возможностями она вполне могла бы «переждать» весь этот ужас где-нибудь за границей. В этот момент у нее появилась уверенность, что никакая «заграница» не спасет от лап убийцы-маньяка. Таинственного Бори. Психопата. Это можно назвать предчувствием, или предвидением, или еще Бог знает чем, важно, что Маринка была убеждена: расстояние не способно защитить ее. Что угодно, но только не бегство. По какой-то непонятной причине психопат Боря решил, что ему необходимо убить Маринку. И он это сделает. Пойдет за ней на край света. Но она станет седьмой жертвой. Господи, какой ужас. Маринка поежилась и зябко обняла себя за плечи. Именно в эту секунду и прозвучал звонок. Она вздрогнула и посмотрела в сторону прихожей. Сердце подпрыгнуло к горлу, забилось, разрывая гортань. Липкий, холодный пот пополз по спине. Звонок прозвучал еще раз. Долго и настойчиво. Кто-то очень хотел, чтобы его впустили в квартиру. А что, если это он? Боря? Несколько секунд Маринка сидела совершенно неподвижно, затем медленно, не производя ни малейшего шороха, поднялась и на цыпочках пошла к двери. Кто-то стоял там, на лестничной площадке, и ждал, пока она, Маринка, откроет дверь. Встревоженный голос утомленного рассудка вопил из-под многотонной толщи страха: «Дура! Подумай сама! Это не он! Он не стал бы звонить!» По мере приближения к двери голос этот тонул, становясь все тише и невнятнее, пока не смолк окончательно. Маринка уже была не в состоянии думать не только нормально, но даже просто думать. Ею управляли инстинкты, которые подсказывали: надо вести себя тихо. Тогда он подумает, что никого нет, и уйдет. Если же она обнаружит себя хотя бы легким шорохом, Боря сломает дверь, войдет и расправится с ней. Дверь у Мишки была не просто стальная, а бронированная, с каким-то там специальным наполнителем. Выбить ее плечом не удалось бы даже слону, но Маринка свято верила в то, что БОРЕ это удастся. Он всесилен. Она включила телеглазок. Новомодная, но чрезвычайно полезная штука. На маленьком черно-белом экранчике справа от двери появилось изображение высокого мужчины в пальто, костюме и галстуке. Он явно не подходил под описание, данное квартирной хозяйкой, славной Верой Алексеевной. Маринка протянула руку к интеркому, замешкалась, но все-таки нашла в себе силы надавить клавишу.

— Что вам нужно? — спросила она, надеясь на то, что говорит достаточно уверенно. — Кто вы? Мужчина кашлянул, взглянул на вмонтированный в стену динамик, спокойно ответил:

— Добрый день. Меня прислал Михаил. Я должен обеспечивать вашу безопасность.

— Только не здесь, — категорично потребовала Маринка. — В квартире я хочу находиться одна. Мужчина хмыкнул. На острых скулах заиграли желваки, однако голос его остался ровным и дружелюбным.

— Хорошо, но я должен убедиться, что в квартире вам ничто не угрожает. А для этого мне необходимо ее осмотреть. Маринка колебалась. Да, Мишка говорил, что пришлет охранника, но… В ней все еще жило «но», хотя первая жгучая волна ужаса уже схлынула. Если это, и правда, телохранитель, лучше позволить ему осмотреть квартиру. Маринка решительно повернула ключ, открыла дверь.

— Хорошо. Входите, осматривайте. Телохранитель улыбнулся мягко и шагнул в прихожую, пробормотав: «Спасибо». Он прошелся по комнатам, выглянул во все окна, осмотрел карнизы и стены под ними. Маринка бродила за ним, как собачка. Этот человек излучал спокойствие и уверенность. Время от времени охранник указывал на что-то и спрашивал: «За стеной мусоропровод? Лифтовая шахта примыкает к вашей квартире? К соседней? Хорошо. Дом через дорогу жилой?» И так далее, в течение примерно получаса. Закончив «экскурсию» посещением ванной, туалета и кухни, он повернулся к Маринке и сообщил негромко:

— Михаил изложил мне суть вашей проблемы. Уверяю вас, ни через окна, ни тем более через дверь этот парень войти не сможет. Если, конечно, вы сами ему не откроете.

— Я не открою, — быстро заверила его Маринка. Телохранитель улыбнулся:

— Ну и отлично. Успокойтесь, вам абсолютно нечего бояться. Единственное пожелание: зашторьте окна в спальне. И не открывайте их ни при каких обстоятельствах.

— Вы думаете, он может выстрелить через стекло?

— Не думаю, но совсем исключать подобную возможность не следует. Дальше, — он достал из кармана пальто передатчик. — Я или мой напарник будем вести круглосуточное наблюдение за вашим подъездом. Вы сможете связаться с нами в любое время при помощи этого передатчика.

— А почему не у двери? В подъезде теплее и…

— Россия — не Америка, — спокойно объяснил охранник. — Представителей милиции наше присутствие сильно нервирует. Да и у жильцов возникают неприятные ассоциации. У нас ведь до сих пор действуют правила социалистического общежития. Тут уж ничего не поделаешь. Мы остановились на наиболее удобном варианте — машина у подъезда. Чтобы подняться в квартиру, нам понадобится не больше десяти секунд. Вам не о чем волноваться.

— Я надеюсь, — вздохнула Маринка.

— Теперь насчет передатчика. Он уже настроен на нужную частоту, тумблеры не трогайте. Если нам понадобится что-то узнать у вас, вызовем по рации. Вы услышите. Пользоваться умеете? Нет? Смотрите, — охранник объяснил Маринке, на какую клавишу и в какой момент нужно нажимать. — И последнее. Ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, не открывайте входную дверь, если не увидите в глазок меня. Или напарника, конечно.

— А если придет Миша?

— Если придет Миша, один из нас поднимется вместе с ним. Вы все поняли?

— Все, — кивнула Маринка.

— Больше не открывайте никому! Никому! Ни соседям, ни друзьям, ни знакомым. Никому. Если кто-нибудь будет звонить в дверь — вы немедленно связываетесь с нами. Услышите возню на лестнице…

— Немедленно свяжусь с вами.

— Правильно.

— А… — Маринка замялась.

— Что? — Телохранитель кивнул. — Спрашивайте, не стесняйтесь.

— У вас есть оружие?

— Разумеется. Хотя мне еще ни разу не приходилось его использовать, — мужчина улыбнулся. Маринка кивнула. Она почувствовала себя гораздо лучше. Ей даже стало немного стыдно за страх, испытанный раньше. Рядом с этим парнем она вдруг ощутила, насколько бессмысленна была ее паника. Девушка улыбнулась. Впервые за несколько часов. Затем поинтересовалась:

— А хозяйка? Вера Алексеевна? Она что-нибудь рассказала?

— Как только ребята что-нибудь выяснят, сразу дадут знать. — Видимо, на лице Маринки слишком явно отразилось разочарование, поскольку охранник рассмеялся. — Не волнуйтесь, — сказал он. — Все будет нормально.

— Думаете?

— Уверен.

Серый «Москвич-2141» притормозил у кирпичной пятиэтажки, из салона выбрались двое ребят исключительно крепкого сложения. Оба с бычьими шеями и короткими стрижками. Оба в серых костюмах и пальто. Третий парень, сидящий за рулем, вытащил из «бардачка» бутылку водки, протянул приятелям, буркнул:

— Фуфырь не забудьте. Без фуфыря хрен что она вам расскажет.

— Забыл, — согласился первый, подхватил бутылку и сунул в карман. Затем достал из нагрудного кармана пиджака сложенный вдвое лист, развернул, сверился с адресом и двинул массивной челюстью: — Квартира тридцать шесть. Четвертый этаж. Напарник ничего не сказал. Просто зашагал по слякотной дорожке к подъезду. Первый потянулся за ним. Оба поднялись на нужный этаж, остановились у зашарпанной двери.

— А они точно дома? — поинтересовался первый невнятно, словно жвачку жевал. — Рабочий день все-таки.

— Точно, — ответил напарник. — Такие не работают. Такие только отдыхают. Я-то знаю. Полжизни с этой шушерой валандаюсь. Он поднялся на пару ступенек, поглядел вверх, словно хотел убедиться, что никто не подслушивает их разговор, стоя площадкой выше. Лестница была пуста. Тем временем первый протянул руку к болтающемуся на проводке звонку, но вдруг остановился и втянул ноздрями воздух. Белесые брови его сдвинулись к переносице.

— Чуешь? — спросил он. Напарник тоже принюхался и уверенно заявил:

— Газом воняет.

— Точно, газом, — поддержал первый, слегка бледнея. — Во, блин. И как меня угораздило на кнопку не нажать, а? Полетели бы мы с тобой в разные стороны, как, блин, грачи по осени.

— Хорош болтать, — хмуро отозвался напарник. — Иди милицию вызывай и аварийку.

— А ты?

— А я здесь побуду пока. Прослежу, чтобы какой-нибудь умник спичкой ненароком не чиркнул. Весь дом поднимет на воздух.

Лева сидел неестественно прямо, и вид у него был, как у комбайнера во время жатвы, то есть очень озабоченный. Он перелистывал блокнот, просматривал записи. Контраст между ним и Сашей поражал. Хотя оно и понятно. Ведь Смирнитскому не пришлось общаться с родителями убитой Аллы Ладожской. За него это сделают другие люди. Участковый, например. Волин рылся в бумагах, давая возможность оперативнику успокоиться и подготовиться к разговору.

— Кстати, — нарушил он молчание. — «Главный» связался с горпрокуратурой. Начальство договорилось с МВД о выделении патрулей.

— Хорошо, — бесстрастно заметил Лева.

— Но нам велено подготовить дело к передаче по инстанции. Оперативник поднял голову, посмотрел на Волина и задал один-единственный вопрос:

— Когда?

— Думаю, дней через пять. Пока группу соберут, пока утвердят состав… Подтекст был ясен: «За пять-то дней, глядишь, уже и ловить никого не придется. Сами управимся». Лева удовлетворенно качнул курчавой головой:

— Уложимся. Если постараемся.

— Я тоже так думаю. Оперативник открыл первую страничку, облизнул губы — видно, давил в себе неприятные воспоминания, — и очень буднично начал читать:

— Со второй жертвой дело обстоит следующим образом. Анастасия Сергеевна Пашина, семнадцать лет. Учащаяся ПТУ. Третий курс, швея-мотористка. Училась более чем средне. Дворовый ребенок. Родители целыми днями на работе, девчонка была предоставлена сама себе. Иногда пропадала на сутки. Пили, ясное дело, — Лева оторвался от записей, пояснил: — Они там во дворе сколотили компанию, человек десять-двенадцать. В основном мальчишки, но было и несколько девочек. По показаниям подруг, примерно две недели назад Настя познакомилась с каким-то молодым человеком. Произошло это в центре. Точнее, на Театральной площади. Она звонила по телефону-автомату, он стоял за ней в очереди. Разговорились, познакомились. Убийца пригласил Пашину в ночной клуб. Поужинали, обменялись телефонами. Номера, разумеется, никто не запомнил. Но Настя говорила, что ее «ухажер» — мужик с «крутой» машиной, «крутыми» деньгами и абсолютно без комплексов.

— В каком смысле? — не понял Волин.

— Во всех смыслах, Аркадий Николаевич.

— Они что, спали вместе? Лева усмехнулся одной стороной рта:

— Аркадий Николаевич, современная молодежь начинает жить полноценной половой жизнью, еще не успев выбраться из пеленок. Чему тут удивляться? Волин подумал о Катьке, хмыкнул, бормотнул: «М-да».

— Он покупал ей что-то из шмоток, несколько раз водил в ночные клубы. Компания, понятное дело, обижалась. Потребовали, чтобы девчонка приносила им спиртное со своих вечеринок. Она дважды принесла. Три бутылки водки. Сказала: «Папик откупается». Кое-что из купленных им вещей я изъял, — Лева положил на стол пластиковый пакет.

— Протокол составил? — поинтересовался Волин. — А то ведь не зарегистрируют.

— Конечно, — следом за пакетом на стол лег бланк протокола изъятия. — Все в порядке. Понятые засвидетельствовали. Необходимо как можно скорее передать вещи на экспертизу, возможно, убийца оставил «пальцы».

— Обязательно передам, Лева, обязательно, — заверил оперативника Волин. — Я, кстати, получил заключение экспертов по вещам Ладожской.

— Есть что-нибудь?

— Ничего путного. Вещи фирменные. Микрочастицы есть, но их слишком много и практически нет характерных. Кровь на одежде принадлежит убитой. Вот, собственно, все. Оперативник сразу потерял к заключению всякий интерес, посмотрел в окно и вздохнул:

— И ведь что самое интересное: казалось бы, этот тип не мог не «засветиться». Вокруг ведь уйма народу. Целая армия, можно сказать. Так нет. Он ни разу не зашел к Пашиной домой, не заехал во двор. Никто из всей компании не может сказать, как он выглядит. Правда, однажды ребята решили посмотреть на кавалера и пошли к метро.

— Почему к метро?

— Ну он подъезжал за Настей к метро. Но увидеть его мальчишкам так и не удалось. Этот гад даже не вышел из машины. Просто открыл дверцу. Мальчишки, конечно, заметили машину, темную иномарку, но даже не сумели определить модель. То ли «Пежо», то ли «Шевроле».

— Ничего себе разница, — хмыкнул Волин.

— Вот именно, — с тяжелым вздохом заметил Лева. — Денежный парень на темной иномарке — отличная «зацепка». На темных иномарках пол-Москвы катается.

— Да, но «Пежо» и «Шевроле» все-таки меньше, чем «Мерседесов» или «БМВ», — заметил Волин. — Хотя, с другой стороны, будет крайне трудно доказать, что ухажер Насти и убийца-психопат — одно и то же лицо. Лева опустил блокнот на колени.

— Он очень хитер, этот сукин сын. Никто его не видел, а значит, никто не может опознать.

— Кое-кто все-таки видел, — Волин в двух словах рассказал Леве о том, что удалось выяснить Смирнитскому. — Без всяких сомнений, это один и тот же парень. Денежный, на темной иномарке. Кассирша из банка может его опознать. Пацаны из детского сада.

— Ну и что? — по мере разговора Лева распалялся все больше и больше. — Аркадий Николаевич, вы же следователь, знаете лучше меня: ни один суд не примет данное обстоятельство в качестве доказательства. Ну да, был знаком с обеими убитыми девушками. И что с того? Это ведь не доказывает, что именно он убил их. Мальчишки эти тоже не свидетели. Все трое находились в состоянии алкогольного опьянения, вы сами говорили.

— Мало ли что я говорил? — помимо желания произнес вдруг Волин. — Я много чего говорю. Были — не были, какая разница? Сегодня были, завтра не были. Главное, что они его видели.

— Нет, не главное, — произнес вдруг Лева тихо. — Аркадий Николаевич, вы сейчас говорите, как Жеглов в том фильме. «Плевать, как сядет Кирпич, главное, что сядет».

— Никогда не любил этот момент.

— Я тоже.

— И тем не менее. Временами «способ Жеглова» становится единственным оружием против этой швали, — вздохнул Волин.

— Помните, что ответил Шарапов? «Если начать законом дыры в следствии затыкать, то это будет уже не закон, а кистень».

— Слушай, Лева, заканчивай со своей демагогией. Я этот фильм наизусть помню. Все, кому не лень, цитируют.

— Иногда полезно напомнить.

— Думаешь, будет лучше, если мы, поймав этого ублюдка, разведем руками и скажем: «Иди, дорогой, гуляй. Режь дальше. Поскольку мальчишки-свидетели у нас того… выпивши были». С родителями будущих жертв ты сам пойдешь объясняться? Или на участковых переложишь? — Волин прищелкнул языком. — Они очень обрадуются, уверяю тебя.

— Я и не отказывался. С родителями Пашиной беседовал.

— И что? Ты им тоже рассказывал про Жеглова с Шараповым? Лева серьезно посмотрел на Волина и упрямо сказал:

— Мальчишки были пьяны. Мы это знаем. Даже если они укажут на него пальцем, это будет обман. Подтасовка. Суд не примет их показаний, если выяснится, что они в тот вечер пили. И это мы тоже знаем. Получается, любой гад может убивать кого вздумается и когда вздумается, не боясь возмездия.

— Если экспертиза докажет, что этот парень вменяем, он получит «вышку», — спокойно ответил Волин. — Думаешь, этого мало? Или ты смертную казнь вообще не воспринимаешь как возмездие?

— В данном конкретном случае — нет, — продолжал гнуть свою линию оперативник. — То, что вы предложили, — не возмездие, а произвол.

— Тяжело с тобой, парень. «Твоя беда, Лева, в том, что ты не можешь привыкнуть к смерти, — подумал Волин. — Такие, как ты, не удерживаются на нашей работе. Либо попадают к психиатру, либо увольняются».

— Я хочу, чтобы суд получил реальные — реальные! — доказательства его вины, — упрямо твердил тем временем Лева. — Доказательства, а не подтасовку. Тогда и только тогда возмездие будет возмездием.

— А я, по-твоему, этого не хочу? — Волин навалился грудью на стол, чтобы заглянуть собеседнику в глаза. — Я, милый мой, хочу этого не меньше, а возможно, даже больше, чем ты! И вообще, успокойся. Этот парень все равно проколется, тут-то мы его и возьмем. Идеальных преступлений, как известно, не бывает. Оперативник замолчал, почему-то глядя на Волина. На лице его застыло странное выражение: смесь недоумения, горечи и отчаяния.

— Опять что-то не слава богу? — спросил Волин.

— Мы что, будем ждать, пока он проколется?

— Лева, ты с ума сошел? Я, по-твоему, кто? Садист? Или дегенерат? Ничего мы ждать не будем. Нам просто надо оказаться в нужное время в нужном месте. Понял? Мы возьмем этого гаденыша за задницу в тот самый момент, когда у него в руках будет нож. Тот самый нож. Такое доказательство тебя удовлетворит?

— Вполне, — оперативник улыбнулся. — Извините, Аркадий Николаевич. Я вспылил.

— Нормально, — отмахнулся Волин. — Значит, вот что мы сейчас сделаем. Поезжай-ка в ГАИ и возьми у них список владельцев всех темных иномарок. Не только «Пежо» и «Шевроле», а всех, понял? И чтобы одна нога здесь, другая там. Ясно?

Миша въехал во двор, вывернул руль, намереваясь запарковать «Форд» на любимом пятачке, у самого подъезда, — если не нашелся кто-нибудь порасторопней, — и… едва успел нажать на тормоз. Заняли, конечно. Да кто! Миша медленно повел машину в дальний угол двора. Поставил у мусорного контейнера, едва не уткнувшись бампером в осклизлый темно-зеленый бок стального короба. Чертыхнулся. Местечко — хуже не придумаешь. Надо было парковаться за углом, там место всегда есть. Но уж очень не хотелось разворачиваться. Хлопотно это в переполненном автомобилями дворике. Жильцов много, машин, соответственно, тоже, а места мало. Маловато местечка-то. Миша выбрался на улицу, захлопнул дверцу, нажал клавишу на брелке. Пискнула сигнализация, сами собой опустились штырьки за темными тонированными стеклами, глухо «сглотнули» замки. Миша удовлетворенно кивнул и зашагал вдоль дома к подъезду, поглядывая на знакомую «четверку» цвета «коррида». Ту самую, что так нахально красовалась у подъезда. Приблизившись, хлопнул ладонью по капоту, окликнул громко, со смешком:

— Ау, служба, просыпайся. Злодея проспишь. Сидевший за рулем телохранитель вылез из машины, поднял воротник пальто.

— Холодает, — заметил спокойно. Сна в его голосе и близко не бывало. Не спал он. Глаза ясные.

— Ну? — поинтересовался Миша, закуривая. — Как дела?

— Все тихо, — ответил тот. — Миша, если бы этот тип появился, ты бы узнал об этом вторым.

— Почему вторым?

— Потому, что первыми были бы я и клиент. Миша кивнул. Ему понравилось это «клиент». Бесполое слово, начисто лишенное как симпатии, так и антипатии. Универсальное. «В качестве клиента для меня все равны!» Нет друга, нет врага, есть клиент.

— Ребята съездили по адресу, который я им дал?

— Разумеется, — кивнул телохранитель.

— Им удалось что-нибудь выяснить об этом парне?

— Ничего. Когда они приехали, хозяйка и ее сожитель были мертвы.

— Как? — Миша застыл с приоткрытым от удивления ртом.

— Отравились газом. Выпили хорошенько, поставили на огонь кастрюлю с макаронами и уснули оба. Вода закипела, пена поднялась, пошла через край, погасила огонь. Вот так. Очень просто. Несчастный случай. Телохранитель тоже закурил. Миша несколько минут рассматривал огонек сигареты, обдумывал новость, покашливал, бормотал тихо: «М-да. Так-так-так-так-так. Ага». Сигарета истлела до самого фильтра. Миша подержал окурок, отпустил, и тот плавно упал к его ногам. Наступил мыском, припечатывая алый огонек к асфальту, растер в грязно-серый комок, спросил задумчиво: