Сердце женщины

ПРЕДИСЛОВИЕ

В VIII веке в результате завоевания арабами обширных территорий в Азии и Северной Африке сложилось огромное государственное образование — Арабский халифат. Арабы принесли в завоеванные страны свой язык и новую религию — ислам. Средневековая арабо-мусульманская культура, впитавшая и многие достижения предшествовавших цивилизаций, прежде всего эллинистической, и культурные традиции покоренных народов, достигла высокого расцвета и дала миру великих поэтов, мыслителей и ученых, чьи труды почитались и изучались в средневековой Европе как образцовые.

Но с началом европейского Возрождения центр культурного развития переместился в Европу. Арабские страны, завоеванные турками, превратились постепенно в отсталые провинциальные владения Османской империи.

И когда в конце XVIII века европейцы пришли в качестве колонизаторов на Арабский Восток, арабы оказались лицом к лицу с противником, не только намного превосходящим их военной мощью, но и далеко обогнавшим их в области научных знаний и достижений культуры.

Теперь уже европейские искусства, живопись, музыка, литература воспринимались образованными арабами как высокие образцы, вызывавшие желание следовать и подражать им. В борьбе с колониализмом, в стремлении отстоять свою независимость, но и в тесном взаимодействии с передовой западной мыслью и культурой, совершался процесс перестройки всей системы арабской литературы, ее переход от средневековых жанровых и повествовательных форм к современным.

Художественная литература была одним из важнейших каналов всестороннего ознакомления арабов с духовной жизнью Запада. В художественных конфликтах она отразила и весь драматизм исторического противостояния двух миров, восточного и западного.

Национально-освободительная борьба, достижение независимости, первые трудные шаги по пути самостоятельного развития составляют основное содержание истории арабских стран в XX веке. Однако судьбы их складывались по-разному. Египту, например, уже в начале 20-х годов удалось добиться, пусть формально — английские войска продолжали находиться на его территории, — статута независимого государства. Сирия и Ливан оставались подмандатными территориями Франции вплоть до 1946 года. А Алжир, считавшийся даже не колонией, а «заморской территорией», то есть составной частью Франции, сбросил колониальное ярмо лишь в 1962 году, после долгой и кровопролитной освободительной войны.

Всем известна трагедия, жертвой которой стал арабский народ Палестины. После первой мировой войны Палестина была отдана Англии в качестве подмандатной территории. После второй мировой войны, в 1947 году, решением ООН она была поделена на два государства, арабское и еврейское. Захват Израилем части территории арабского государства, а впоследствии и других арабских земель привел к тому, что палестинские арабы оказались либо в положении беженцев, лишенных родины, либо — людей, не имеющих законных гражданских и национальных прав в собственной стране.

Неудивительно, что тема становления национального самосознания, борьбы за национальное освобождение, за утверждение своей независимости стала главной и общей для литературы всех арабских стран в XX веке. В то же время разница исторических условий, путей и сроков достижения независимости сказалась и на темпах развития литературы, и на ее особенностях от страны к стране. Современная арабская литература представляет собой явление сложное, неоднородное, а главное — очень динамичное, в ней сочетаются как черты единства, общности, так и признаки возрастающего национального своеобразия.

Арабский литературный язык остается общим для всего арабского мира, но в каждой стране существует свой местный разговорный язык, сильно отличающийся и от литературного, и от других арабских региональных разговорных языков. Этот местный язык все более воздействует на норму литературного языка в каждой стране. В странах же Арабского Магриба, испытавших долговременное французское колониальное присутствие, — Алжире, Тунисе и Марокко — наряду с литературой на арабском языке продолжает существовать и высокоразвитая франкоязычная литература.

Система современных жанров складывалась в арабских литературах неравномерно — рассказ, повесть, роман появились в разные сроки и, соответственно, находятся на разных уровнях зрелости.

Ранее всего, уже в конце XIX века, традиционные повествовательные жанры: рисаля — послание, рихля — описание путешествия, макама — средневековая плутовская новелла — с присущими им лексическими и стилистическими нормами стали вытесняться в Сирии и в Египте. С некоторым запозданием этот процесс происходил в Тунисе и в Ираке. В Алжире и в Марокко арабоязычный роман получил развитие только в 40-е годы. А в Ливии, например, роман в современном смысле этого понятия появился лишь в 1970 году.

Дальше, чем где-либо, традиционные формы и в прозе, и в поэзии сохранялись в странах Аравийского полуострова. Включенные в настоящий сборник рассказы писателя из Саудовской Аравии Хасана Абдаллаха аль-Курейши «Стоны сакии» и бахрейнского новеллиста Мухаммеда Абд аль-Малика «Тени прошлого» свидетельствуют одновременно и о молодости жанра рассказа в этих странах, и о несомненном усвоении их авторами уроков современной новеллистики соседних, обладающих более развитой литературой арабских стран — Египта, Сирии, Ирака.

Причины позднего становления современных литературных форм в странах Аравийского полуострова понятны. Лишь в последние десятилетия многовековой родоплеменной уклад жизни в них стал стремительно разрушаться под натиском современного промышленного производства, невиданных доходов от добычи нефти и быстрого проникновения западных стандартов в повседневную жизнь преуспевающих предпринимателей и высокопоставленных чиновников.

О несомненной одаренности автора говорит рассказ йеменского прозаика Мухаммеда Ахмеда Абд аль-Вали «Лучше бы он не вернулся!..». Как и переведенная на русский язык его повесть «Сана — открытый город», он заставляет сожалеть о том, что ранняя смерть (гибель в авиакатастрофе) не позволила развиться этому самобытному таланту.

Освоение и переработка опыта европейской литературы в арабских странах имели свою последовательность, которая определялась уровнем развития и потребностями национального самосознания. На начальном этапе арабского «возрождения» — нахды в XIX веке арабских литераторов более всего притягивал европейский XVIII век — век Разума и Просвещения, идеи Руссо и лозунги Великой французской революции. Одновременно их вдохновляла и литература европейского романтизма. Разочарование в возможностях осуществления просветительских идеалов заставило арабских мыслителей и литераторов обратиться к более пристальному изучению национальной жизни, национального характера — литература вступила на путь реализма.

Руссо и Ламартин, Вальтер Скотт и Гюго, Мериме, Мопассан, Чехов, Достоевский, Толстой, Б. Шоу, Хемингуэй, А. Камю, Фолкнер — это лишь немногие и крупнейшие имена, которые стали вехами на пути освоения арабской литературой опыта европейской и мировой литературы. Наряду с этим постоянно ширилось и углублялось изучение собственного культурного наследия, активное использование сюжетов и образов средневековых памятников классической и народной литературы в современных художественных произведениях. И по мере развития контактов с мировой литературой арабская литература все более преодолевала свою зависимость от нее, свою подражательность, становилась самостоятельной в образных и сюжетных решениях, в суждениях об окружающем мире.

Настоящий сборник, в который включены произведения авторов из арабских стран, написанные преимущественно в 50—70-е годы, призван дать представление о развитии жанра повести и рассказа, отразив как характерную для них общность или близость проблематики, образного языка, так и отличия, создаваемые спецификой местных условий становления литературы, многообразием писательских индивидуальностей.

Читатель обратит, конечно, внимание на то, сколь большое место занимает почти во всех повестях и рассказах арабских авторов образ женщины, тема женской любви, растущей общественной роли женщины, наконец, воздействия личности любимой женщины, жены на поведение мужчины, на выбор им жизненной позиции.

Собственно, появление образа женщины, отстаивающей свое право на любовь, на свободный выбор спутника жизни, было одной из примет начала современного этапа в истории арабской литературы, как и многих других литератур стран Востока. Озабоченные общественным прогрессом своих народов, писатели видели в освобождении женщины, в преодолении патриархальных обычаев и норм морали, превращавших женщину в затворницу, в узницу домашнего очага, путь к освобождению всего общества. В этом, вероятно, кроется и одна из причин необычайного успеха, выпавшего в арабских странах на долю романа А. Дюма-сына «Дама с камелиями». Будучи переведена на арабский язык в 1915 году, трогательная история Маргариты Готье, парижской «дамы полусвета», впервые в жизни искренне полюбившей и приносящей свою любовь и жизнь в жертву счастью любимого человека, неоднократно ставилась на сцене арабских театров, экранизировалась и во множестве вариантов воплощалась в прозе, чаще всего в адаптированном к национальным условиям виде. Адаптация вообще была на раннем этапе развития современной литературы одним из излюбленных способов перенесения сюжетов европейской прозы на арабскую почву. Изображенное в романе Дюма сильное романтическое чувство, идущее наперекор условностям и предрассудкам, затрагивало, видимо, очень чувствительные струны в душах арабских и литераторов, и читателей.

Повесть одного из создателей современной египетской новеллы Махмуда Теймура (1894—1973) «Любовь куртизанки», написанная в 1937 году, являет собой пример такой адаптированной версии «Дамы с камелиями». Использовав в сокращенном виде фабулу романа, арабский прозаик меняет все реалии, стремясь приблизить содержание к восприятию читателей-египтян. Ему было бы затруднительно, не шокировав их, сделать героиней истории пылкой, безрассудной любви девушку из «добропорядочной» семьи. «Куртизанка» же (по-арабски «гания» — красавица, женщина легкого поведения), «очищающаяся» через любовь и выказывающая благородство души, была именно тем персонажем, который, не задевая нравственного чувства публики, мог нести мысль о благой силе любви, о ее преображающей душу человека красоте — в те времена слово «любовь» еще таило в себе для ушей многих некий постыдный смысл, ассоциировалось с грехом.

Усвоение автором уроков европейской литературы заметно и в рассказе египтянина Хильми Мурада «Женщина-сфинкс» (1945), хотя здесь уже не идет речь об адаптации сюжета. Мысль, подсказанная, по-видимому, пьесой О. Уайльда «Женщина, не стоящая внимания», послужила лишь отправной точкой для вполне самостоятельной истории на тему о «странной» женщине. И загадочность поведения героини получает объяснение в свете норм жизни египетского общества — все ее поступки продиктованы не стремлением привлечь к себе внимание экстравагантностью, а заботой о соблюдении традиционной крепости своей семьи.

Особое место занимает образ женщины в произведениях, посвященных событиям национально-освободительной борьбы. В освободительном движении, объединявшем различные общественные силы, участвовали многие женщины. Сами условия борьбы способствовали разрушению многих прежних представлений о нормах поведения мусульманки. Приобщаясь к «мужскому» делу, оказываясь в равном положении с мужчинами, женщины, естественно, переступали отведенные им традицией границы общественной активности.

Повесть «Сердце женщины» известного тунисского прозаика старшего поколения Мухаммеда Ларуси Матви очень характерна для времени, когда она была написана (конец 50-х гг.). Лишь недавно успешно завершилась борьба за независимость страны, и писатель полон веры в то, что новая жизнь принесет всестороннее освобождение. Произведениям арабской прозы первых лет независимости свойствен оптимистический взгляд на перспективу будущего общественного развития. Повествуя о событиях национально-освободительной борьбы, авторы подчеркивают в своих героях их мужество и целеустремленность. Художественный конфликт обусловлен противостоянием героев-патриотов внешнему врагу. Традиционные нормы национальной жизни воспринимаются ими как ценности, подлежащие защите и сохранению.

Такова и Халима, героиня повести Мухаммеда Ларуси Матви, натура цельная и волевая. Стимулы ее поведения просты и естественны. Французский колонист погубил ее отца, несправедливо обвинив его в воровстве, и на девочку легла не только тяжесть сиротства, но и клеймо «дочери вора». Это и стало тем психологическим толчком, который определил ее последующий путь в ряды участников активного сопротивления колониализму. Халима — единомышленница и помощница своего мужа, общее дело служит залогом крепости их любви.

Нетрудно заметить черты сходства между «Сердцем женщины» и повестью «Нава» известного алжирского прозаика Ат-Тахира Ваттара (на русский язык переведены его романы «Туз», «Землетрясение», «Любовь и смерть в смутное время»). Хотя героиня ее не училась, как Халима, в школе и сама не участвует в освободительной войне, боязнь за мужа, сражающегося в рядах партизан, общность их патриотических чувств также создают прочную основу любви и преданности. В рассказываемой Ат-Тахиром Ваттаром истории замужества героини присутствует, казалось бы, нарушение традиции — Нава убегает с возлюбленным из родительского дома. Но нарушения такого рода сами были традиционны, именно таким образом решалась проблема брака по любви, когда возникшее взаимное чувство заставляло девушку отвергать предписываемый обычаем брак с двоюродным братом.

По сравнению с повестью Мухаммеда Ларуси Матви, у Ат-Тахира Ваттара более проработана повествовательная ткань, подробнее даны реалии деревенского быта, тоньше выписаны оттенки настроения героини, но в главном — в характере персонажей, в атмосфере их взаимоотношений, в патриотическом пафосе два произведения близки.

Новое, рожденное условиями национально-освободительной борьбы понимание любви, значения духовной близости, общности взглядов в отношениях мужчины и женщины присутствует и в рассказе видного ливанского прозаика Сухейля Идриса «Дорога». Его герой готов отказаться от женитьбы на любимой девушке именно из-за ее равнодушия к тому, что составляет для него смысл и оправдание жизни.

Не только признавая за женщиной право на участие в общественной жизни, но и требуя от нее этого участия, арабские писатели в то же время осуждающе относятся к поверхностному, несерьезному увлечению мнимыми ценностями «цивилизации», легкомысленно «импортируемыми» на национальную почву. Не истинная любовь движет молодым героем рассказа ливийца Абд аль-Кадира Абу Харуса «Импортированная жена», он озабочен лишь соображениями ложно понимаемого престижа. Поэтому и терпит фиаско, женясь скоропалительно на «образованной» и «современной», а по существу, пустенькой ливанке.

Но не исчезает из литературы и тема жестокого, часто бесчеловечного обращения с девушкой или женщиной, заподозренной — иногда даже без оснований — в том, что она не уберегла свою честь, нарушила супружескую верность. Истории, подобные рассказанной иракским прозаиком Зуннуном Айюбом, получившим широкую известность в 40—50-х годах, в новелле «Честь», можно встретить у многих арабских авторов не только первой половины века, но и наших дней. Сюжеты такого рода в изобилии подсказывает газетная хроника.

Бесчеловечностью оборачивается поведение интеллигентного героя мелодраматической истории популярного египетского писателя Юсуфа ас-Сибаи (рассказ «Секина»). Относясь к своей преданной и любящей служанке как к существу низшего порядка, этот герой становится виновником ее смерти.

И все же литература в целом дает доказательства неизмеримо возросшей роли женщины и в общественной, и в семейной жизни. Прошли времена, когда была еще незыблема вера самой женщины в то, что только мужчина может быть истинной опорой семьи. О силе этой веры и ее крушении проникновенно повествует в новелле «Они хотели воспитать мужчину» старейшая египетская писательница Бинт аш-Шати (псевдоним Аиши Абдаррахман; означает «дочь побережья»).

«Ничто не действует так на мужчину, как мнение о нем женщины», — говорится в рассказе «Замужество» недавно скончавшегося писателя Исы ан-Наури, одного из основоположников палестинской и иорданской литературы. Эта мысль присутствует во многих произведениях, входящих в настоящий сборник, особенно в тех, которые связаны с патриотической темой.

Лейла, героиня рассказа палестинца Раджи Абу Газали «Хватит иллюзий!», играет роль «пружины», вечно подстегивающей своего инертного мужа Ибрагима, будоражащей его мысли, побуждающей к деятельности. Палестинцы, живущие в Саудовской Аравии, они вроде бы неплохо устроились и даже могут позволить себе поехать в отпуск в Лондон. Но Лейла вновь и вновь ставит перед мужем проблему выбора: либо спокойное, тихое существование, возможности которого обеспечивает его приличная зарплата бухгалтера фирмы, либо вступление в ряды Организации освобождения Палестины, чего требует их внутренний нравственный и патриотический долг. Что значит жить? По мнению Лейлы, «жить это как раз и значит добиваться своих прав, действовать, протестовать, бороться».

Интеллигентная, образованная Лейла убеждает мужа логикой своих рассуждений. Но иногда мужчине, чтобы прозреть, достаточно одного случайно услышанного слова, мнения о себе из уст женщины. Это происходит в рассказе сирийской писательницы Ульфы аль-Идлиби «Возвращение». Его герой, также палестинский беженец, в прошлом человек богатый и живший на широкую ногу, а ныне вынужденный работать таксистом, испытывает жгучий стыд, услышав, что бывшая его любовница искренне считает его погибшим, так как уверена, что если бы он был жив, то до нее дошли бы известия о его деятельности в рядах Сопротивления. Он же прозябает на чужбине, ничего не делая для освобождения родины.

Одного свидания с юной племянницей, которая потеряла ногу во время израильской бомбардировки и никогда уже не сможет осуществить свою нехитрую мечту — надеть модные красные брюки, оказывается достаточно герою рассказа Гассана Канафани «Письмо из Газы», чтобы отказаться от ожидающей его «сытой, безмятежной» жизни в далекой Калифорнии и принять решение остаться на родине, в Газе, узкие улочки которой «пропитаны особым запахом бедности и отчаяния».

Искалеченная красота, загубленная молодость, попранная любовь, несостоявшееся счастье — это образы, которыми палестинские писатели, живущие в разных арабских странах, не только выражают свои горькие чувства, свою тоску по оставленной родине, но и стремятся пробудить в читателях — своих соотечественниках дух активного протеста и сопротивления. В палестинской литературе конца 60-х — 70-х годов отразилась та общая перемена настроения, которая была вызвана подъемом движения сопротивления, созданием Организации освобождения Палестины. Литература «плача», какой она была после 1948 года, превращается в литературу действенного призыва, в литературу Сопротивления. Горьким и гневным осуждением пассивной жертвенности стала повесть «Люди под солнцем» выдающегося писателя и публициста Гассана Канафани, погибшего в 1973 году в результате организованного израильтянами в Бейруте террористического акта. Призыв к стойкости, к борьбе звучит в романе живущего в Израиле Эмиля Хабиби «Странные события, связанные с исчезновением Саида Абу ан-Нахса аль-Муташаиля» (на русский язык переведен в 1981 г.), в произведениях многих других писателей-палестинцев.

В рассказе Эмиля Хабиби «Миндаль наконец зацвел» воплощена та же, что и в его романе, тема двойственности сознания человека, живущего в условиях отчуждения от своих национальных и гражданских прав. Слабость диктует ему желание спокойно прожить свою частную жизнь, но ни на миг не оставляет его ощущение ущербности и бесцельности жизни, лишенной главного — служения родине. Чувство родины ассоциируется у героя Хабиби с изумрудно-зелеными весенними лугами, с запахом цветущего миндаля, с первой любовью. Забвение юношеской любви перечеркивает и прошлое, и настоящее человека, оборачивается предательством не только по отношению к женщине, к старым друзьям, к своей стране, но также и по отношению к самому себе.

Психологический рисунок образов в этих произведениях Хабиби и Канафани, где герой начинает вглядываться в самого себя, значительно более сложен, нежели в произведениях литературы «плача», в которых герой изображался находящимся во власти одного чувства и сознание его не становилось объектом более пристального изучения со стороны автора. Вообще психология героя арабской литературы 60—70-х годов намного сложнее, чем героя литературы предшествующего десятилетия, в том числе героя — участника национально-освободительной борьбы, целиком захваченного ею, живущего ее целями и еще не столкнувшегося со сложными проблемами строительства новой жизни, которое не замедлило поставить под сомнение многие традиционные ценности национального существования.

Душевное смятение у героя арабской литературы начинается тогда, когда он пытается претворить в жизнь идеалы справедливости, выношенные в ходе борьбы за национальное освобождение. Так, действительность очень скоро обнаруживает утопичность идеалов юноши Тауфика, героя повести суданца Ибрагима Харделло, написанной в 70-е годы. Автор уже ясно отдает себе отчет в наивности представлений Тауфика, который, мечтая о социалистическом «Городе солнца» и готовя себя к роли политического лидера, намерен руководствоваться примером Ленина, Мао Цзедуна и мусульманского халифа, жившего в VII веке, — Омара Ибн аль-Хаттаба. Странное, на наш взгляд, сочетание имен вождя пролетарской революции В. И. Ленина, Мао Цзедуна и раннеисламского религиозного деятеля вполне естественно для строя мышления молодого арабского интеллигента, который, почерпнув из книг западных авторов поверхностно, а подчас и превратно изложенные передовые идеи современности, осмысливает их на основе традиционного багажа знаний догматов и истории ислама. Поэтому в его сознании ленинские идеи научного социализма легко ассоциируются с представлением о равенстве всех членов мусульманской общины в «золотой век» раннего ислама. Внутренний мир Тауфика показан в повести с разных сторон — пылкий, темпераментный юноша одинаково горячо переживает политические идеи и любовные чувства. И причинами его душевного кризиса становятся в равной мере глухота, а подчас прямая враждебность окружающих к его политическим идеалам и разочарование в том традиционном взгляде на любовь и брак, который совсем недавно был для него естественным. Хотя средства психологического анализа, которыми пользуется И. Харделло, нельзя назвать глубокими и разнообразными, особенности характера и мировосприятия Тауфика переданы живо и достоверно — чувствуется, что автор повести, бывший преподаватель Хартумского университета, хорошо знает описываемую им среду.

Суданские писатели, за исключением известного романиста Ат-Тайиба Салиха (на русском языке изданы его романы «Сезон паломничества на Север», «Свадьба Зейна», «Бендер-шах»), переводились у нас мало. Ат-Тайиб Салих представлен в настоящем сборнике циклом маленьких «Прелюдий», кратких раздумий о любви между людьми с разным цветом кожи, принадлежащими к разным мирам, о ее изначальной обреченности. Это один из аспектов широкой проблемы взаимоотношений Востока и Запада, которой посвящен роман «Сезон паломничества на Север». Проведший долгие годы в Англии, талантливый суданский прозаик с большой заинтересованностью, серьезно относится к сохранению самобытных устоев национальной жизни перед лицом наступления западной буржуазной цивилизации. По уровню художественного мастерства повесть И. Харделло «Душевная смута» уступает произведениям Ат-Тайиба Салиха. В то же время во взгляде И. Харделло на суданскую действительность отсутствует свойственный его собрату по перу «экзотизм» — герой его повести, никогда не выезжавший за пределы Судана, уже осознает анахронизм многих традиционных установлений, болезненно переживает их давящую власть.

Как уже было сказано, Египет ранее других арабских стран обрел свою самостоятельность и вступил на путь современного развития. На протяжении всей первой половины XX века он играл роль центра арабской политической мысли и культурной жизни, а египетская литература значительно опережала в своем становлении литературы других арабских стран. В последние годы развитие современных литературных форм и жанров происходит повсюду очень быстрыми темпами, и разница уровней постепенно сглаживается. Арабская литературная мысль активно воспринимает новые веяния и импульсы, исходящие от литератур других стран мира, и стремится внести свой, все более заметный вклад в мировую литературу.

Исторические судьбы Египта после революции 1952 года складывались драматично. Эйфория надежд на нахождение собственного, незаимствованного пути национального развития, который гарантировал бы социальную справедливость всем общественным слоям и классам, оказалась кратковременной. Правительством Гамаля Абд ан-Насера были осуществлены серьезные прогрессивные социальные преобразования. Но одновременно в стране быстрыми темпами шло вызревание капиталистических отношений. Осознание этого, столкновение лицом к лицу с грубой реальностью буржуазного общества, с его духом откровенного торгашества и индивидуализма оказало серьезное воздействие на литературу. Уже в начале 60-х годов в творчестве крупнейших прозаиков Нагиба Махфуза, Юсуфа Идриса и других, а затем и писателей молодого поколения возникают новые темы и мотивы, рожденные ощущением неблагополучия, разлада между официальными лозунгами «справедливости для всех» и истинным положением дел в обществе.

Нагиб Махфуз в «Раздражающем звуке» прибегает к прямому контрасту. Пользуясь приемом, напоминающим кинематографический, он объединяет «в одном кадре» персонажей из «мира искусства» с их интеллектуальным снобизмом, распущенностью и эгоистическим равнодушием ко всему, что не есть они сами, и человека, зарабатывающего себе на жизнь изнуряющим физическим трудом — удел подавляющего большинства народа.

В 70-е годы, когда правительство Садата аннулировало и свело на нет практически все социальные завоевания предшествующего периода, обличительный пафос египетской литературы достиг высокого накала. Появилось множество произведений сатирического плана, а также таких, в которых большую роль играет документальная основа.

Повесть Мухаммеда Юсуфа аль-Куайида «Война на земле Египта» — образец египетской прозы конца 70-х годов, прозы, сосредоточенной на исследовании сферы сознания личности, меняющегося под воздействием перемен, происходящих в окружающем мире. Хотя в повести большое место занимают события войны с внешним врагом, главная ее тема — борьба внутренняя, непримиримое противостояние собственников и неимущих, владеющих землей и работающих на ней.

Произведение, открыто, смело ставящее самые больные для Египта 70-х годов вопросы, отличается и зрелостью художественной формы. Автор его уверенно владеет средствами современной прозы, сочетая приемы документализма, стилизации повествования под документ, получившие в настоящее время широкое распространение в мировой литературе, с исповедальностью внутренного монолога. Шесть рассказчиков излагают и комментируют, каждый со своей позиции, известные им события из жизни крестьянского юноши Мысри (имя его означает «египтянин»), который был вынужден пойти в армию вместо, и под именем, сына старосты их деревни.

Обладая полной свободой высказывания, персонажи повести предстают перед читателем с разных сторон: в свете того, что говорят о себе они сами, того, что говорят о них другие, и их реальных поступков и действий. Благодаря углубленному психологизму и изображению событий в их социальном срезе писателю удалось раскрыть существующую в жизни «связь всего со всем», показать, как ликвидация прогрессивных социальных начинаний революции 1952 года отражается в нравственной сфере, возрождая старую феодальную мораль, воздвигающую непреодолимые сословные перегородки между людьми, оборачиваясь профанацией патриотического чувства, долга защиты родины.

Во многом по-новому предстает в повести и постоянный герой современной египетской, да и всей арабской, литературы — крестьянин. Крестьянский сын Мысри — человек думающий, размышляющий над своим предназначением на земле. Благодаря природным способностям, он сумел успешно окончить среднюю школу и мечтает учиться в университете. Над Мысри еще сохраняют свою власть многие традиционные представления, ему не хватает смелости и решительности в борьбе с наглым самоуправством старосты, но в его сознании зреет новый взгляд на жизнь и на свое место в ней. И судьба Мысри дает начало некоей цепной реакции, заставляет многих его соотечественников, его сверстников задуматься над правдой жизни и истории.

В своих современных формах арабская литература начиналась с заимствований, подражаний, адаптации. Пристальный интерес к национальной жизни, углубленное исследование национального характера, поиски соответствующих художественных средств — все это способствовало постепенному высвобождению ее из-под власти европейских эстетических образцов. За последние полвека бурно развивающийся арабский мир пережил немало драматических событий и крутых переломов. Неизмеримо выросло за это время национальное самосознание. Художественное творчество арабских литераторов служит тому лучшим свидетельством. Именно в последние десятилетия, выйдя из ученического возраста, литература все более обретает собственное лицо. Арабские писатели в поисках оригинальных художественных средств и приемов обращаются к разным источникам: это и новейший опыт мировой романистики, и художественное наследие средневековой арабской литературы, отличавшейся богатством образов и тем, специфическими жанровыми формами и стилем повествования. Соотношение между заимствуемым и самостоятельным, скопированным и самобытным решительно меняется в ней в сторону последнего. Наиболее зрелые произведения арабских писателей способны сегодня выразить самые тонкие нюансы мысли и оттенки чувств, передать сложность духовного облика человека, поставить вопросы, тревожащие ум и совесть людей во всех уголках земли.

Прогрессивных писателей арабских стран заботит будущее арабских народов. Они испытывают серьезную тревогу, видя, как отсутствие единства и сплоченности оборачивается слабостью перед лицом экономического и культурного империализма, перед военными провокациями США и Израиля на Арабском Востоке.

В общности арабской истории, культурного наследия, литературы видят они мощный стимул объединения слова и дела арабов в поисках путей в будущее.

В. Кирпиченко