Сердце Таэраны

Глава вторая

Таверна под названием «Мокрый лапоть» стояла на берегу Мид-Бранга; подальше от Сойхольма, обитатели которого, мягко говоря, не приветствовали пьянство среди подданных. В свое время один из Великих Магистров Белого Ордена даже попытался искоренить виноградники, коими так славился этот одаренный природой край.

Конечно, ничего из той затеи не вышло… кроме подорванной торговли и изрядно похудевшей орденской казны. И тогда, впервые, наверное, за всю историю, Белые Рыцари вынуждены были пойти на попятную, и относиться к человеческим слабостям хоть ненамного, но терпимее. Тем не менее, питейные заведения в землях Ордена были такой же редкостью, как честные люди в Грейпорте — этой всетаэранской столице торгашей и менял.

Однако по мере удаления от цитадели Белых Рыцарей народ мало-помалу смелел. У самой же границы, коей, собственно, и являлся Мид-Бранг, набрести на вполне приличную таверну уже не составляло труда. Вот Даррен и набрел — во время обратного пути к наемничьему лагерю.

Посетители «Мокрого лаптя» в основном делились на два вида — наемники вроде Даррена и рыбаки. Наемников привлекала близость этой таверны к границам сразу трех стран: Мирха, Хвиэля и владений Белого Ордена. Известно, что чем больше границ, тем больше разногласий, а значит и поводов пустить в ход оружие: хоть собственное, хоть наемное. Соответственно, для поиска заработка это место подходило людям вроде Даррена как никакое другое. Потому они и обретались поблизости — наполняя себе карманы и оставляя часть заработанного у держателей таверн.

Что касается рыбаков, то они забредали в «Мокрый лапоть» после очередной «речной прогулки» на лодке и с неводом. Они благоухали рыбой, а денег каждый из них приносил немного — гораздо меньше, чем средний наемник. Другой вопрос, что первых сюда захаживало много больше, чем вторых, так что обслуживание рыбаков нельзя было назвать невыгодным.

Еще больше, чем по достатку, наемники и рыбаки различались поведением по эту сторону уютных стен. Вольнонаемный воин просто не прочь был успокоить душу и потешить тело кружкой-другой после очередного трудного дня с кровопролитием и усталостью. Рыбак же, посидев день в отсыревшей лодке, срочно жаждал согреться — и согревал себя изнутри, стараясь влить побольше как можно более дешевого и крепкого пойла.

И если наемники, устав сражаться за хлеб насущный, в тавернах вели себя тихо и скромно, то рыбаки, напротив, отмечались целой гаммой звуков — начиная с отрыжки и кончая нарочито громкой просьбой «принести еще». Для крайних случаев подле дубовой стойки находился вышибала, похожий на орка: такой же коренастый и с угрюмым туповатым лицом. Надо сказать, что он редко оставался без работы.

Что же касается Даррена, то он предпочитал не шуметь и вообще не привлекать к себе внимание. Сидя в дальнем, полутемном углу, он не спеша потягивал пиво… да вот еще беседовал с каким-то типчиком, подсевшим за его столик. Типчик показался более-менее миролюбивым и приветливым; он попросил наемника рассказать какую-нибудь интересную историю о его «подвигах»… а потом еще одну и еще. Даррен не возражал, ибо за удовольствие послушать наемничьи байки типчик угощал его пивом за свой счет. И рассказывал, нередко уподобляясь вышеупомянутым рыбакам в преувеличении собственной доблести. И только случай с говорящим троллем Даррен описал без прикрас. Очень уж удивительным он показался наемнику; добавлять же что-то сверх оного было излишним.

— Интересно, интересно, — в очередной раз промурлыкал типчик, а затем выражение его лица внезапно изменилось: из вальяжного стало по-деловому сосредоточенным, — что ж, я думаю, теперь можно и о делах поговорить.

— О делах? — тупо повторил за ним Даррен, прикладываясь к кружке и глотая оставшееся на ее дне пиво, — о делах…

Тут он заметил, что собеседник, как говорится, «ни в одном глазу». И что он уже который час сидит и поцеживает одну и ту же кружку пива, в то время как Даррен уже основательно набрался. И не было в этом открытии ничего приятного: ведь когда ты пьян, а твой собеседник трезв, добра ждать не приходится.

Впрочем, непохоже было, чтобы типчик намеревался причинить какой-либо вред Даррену: обмануть его, ограбить или убить.

— О делах, — кивнул он наемнику и продолжил, — как я понял из твоих рассказов, ты вполне подходишь… для одного дела.

Даррен не сдержал вздоха облегчения. Что ж, и на том спасибо: незнакомец, угощавший его пивом, оказался всего-навсего вербовщиком. Из тех, кто бродит по пыльным дорогам Таэраны и отыскивает наемников для особо важных (и дорогостоящих для нанимателя) миссий. С этими людьми Даррену до сих пор пришлось иметь дело лишь дважды… однако он успел убедиться, что вербовщики — народ изобретательный, и что выявить их раньше времени почти невозможно.

Кто-то из вербовщиков провоцирует приглянувшегося наемника на драку. Кто-то ни к селу ни к городу заводит с ним разговор об оружии, задавая нарочито глупые вопросы, будто свидетельствующие о дремучем невежестве. Кто-то прикидывается богатым купцом, у которого разбойники отняли весь товар, кто-то — знатной дамой, нуждающейся в защите по дороге домой. Последнее тоже не редкость, как не является редкостью существование вербовщиков-женщин.

В общем, вербовка наемника считалась почти искусством — чем-то средним между торговлей и колдовством. И без таланта на данном поприще делать было нечего.

— Ах ты падаль хтоническая! — ругнулся, правда беззлобно, Даррен, — я еще думал: чего тебе мои байки… Ладно, рассказывай. Не зря ж деньги тратил.

Наемник чуть ли не по привычке вновь припал к кружке… но убедился, что пива не осталось даже на донышке и, вздохнув, поставил ее на стол.

— Заказчику нужен кто-то, способный сопроводить его представителя в Рах-Наваз…

— Чего?! — Даррен аж поперхнулся, едва услышав это название.

— Рах-Наваз. Город магов, расположенный в пустыне на юго-западе Таэраны, — ответил вербовщик с толком и с расстановкой; ни дать ни взять, прилежный ученик на экзамене.

— Я знаю, что такое Рах-Наваз, — от нетерпения наемник повысил тон, — и где он… расположен. Ты мне вот что объясни: какой недоношенный ублюдок, упавший с печи вниз башкой и изнасилованный… тремя орками сразу… какой, короче, пожиратель драконьего дерьма вздумал переть в гости к магам? И какому… куйгуку могло прийти в его башку отправлять кого-то в Рах-Наваз?

Орочье ругательство «куйгук» переводилось как «сын свиньи и свинопаса»; проще говоря существо, зачатое противоестественным путем. За это слово в землях орков легко можно было расстаться с жизнью. Но вот на вербовщика красноречия Даррена не произвели ни малейшего впечатления. Он был опытным работником, прямо-таки знатоком своего дела, так что наслушаться успел всякого.

— Если интересно, поясню, — последовал его предельно спокойный ответ, — нанимателя зовут Морандор, его представителя… точнее, представительницу — Ирайа.

— Баба? — Даррен нахмурился еще больше. Деньги деньгами, а отправляться отнюдь в не увеселительную прогулку в компании с женщиной его не прельщало. Ибо понимал он: защитить и уберечь ее будет гораздо труднее, чем мужчину. А уж позволить какой-то глупой бабе помыкать собой на правах нанимателя… Одна мысль об этом приводила наемника в уныние.

— Во-первых, девушка, — поспешил уточнить вербовщик, — а во-вторых, и она, и Морандор являются… так называемыми Темными Эльфами.

— Хтоники… — буркнул Даррен.

— В-третьих, я настоятельно прошу тебя: не называй Ирайу и самого нанимателя хтониками, Падшими и прочими обидными прозвищами. В конце концов, какое нам дело до тех причин, за которые они эти прозвища получили? Сами себя, кстати, они предпочитают называть «Лаин». Что значит «свободные»… В-четвертых, жизнь у Темных Эльфов, знаешь ли, тоже не мед — так что по живучести они нам еще фору дадут… независимо от пола. Я больше скажу: если верить Морандору, в клане Темных можно быть либо воином, либо чародеем… либо жертвой на алтаре, соответственно. Я к тому, что нянчиться с беспомощной бабенкой тебе не придется.

— И на том спасибо, — наемник вновь потянулся было к кружке… но память, лишь слегка притупленная хмелем, напомнила ему, что кружка пуста.

Даррен снова вздохнул и вернулся к разговору.

— Я все-таки не понимаю, — молвил он, — чего этим недоэльфам понадобилось в Рах-Навазе? И с чего ради я должен…

— Ну ты прямо как новичок, — не то с иронией, не то с разочарованием в голосе протянул вербовщик, — что нужно Темным — не нашего ума дело. Ни твоего, ни моего. От тебя требуется: провести Ирайу в Рах-Наваз, а когда она сама сделает там свои дела, привести обратно. Вот и все.

— Не все, — отрезал Даррен, — это ты… как новичок. Не знаешь, что я могу отказаться, и вы оба подавитесь: ты — пивом, Морандор — своим золотом.

— Кстати о золоте, — приободрился вербовщик и назвал сумму, услышав которую его собеседник едва не упал со стула.

— Вот те на! — только и смог он сказать, — никогда столько не зарабатывал. Как понимаю, часть — тебе?

— Одна десятая, — скромно ответил вербовщик и улыбнулся, — не переживай: пиво уже включено в эту сумму.

— А я и не волнуюсь, — Даррен икнул, — ладно, по рукам. Это ж какой куш должен ждать Морандора, чтобы он так расщедри… расщедривался?

Развить эту мысль наемнику не удалось. Внезапно дверь в таверну распахнулась, впуская в уютное натопленное помещение вечернюю прохладу и сырой ветер с реки. В проеме показались три человеческие фигуры, укутанные в серые плащи с капюшонами, закрывавшими лица.

Мгновенно стих беззаботный шум, безраздельно властвовавший в таверне. Посетители, все как один, оглянулись в сторону вошедших.

— Нам нужен Август Бримхайм, — зычным и отливавшим сталью голосом произнес один из «серых плащей». Затем его взгляд (невидимый из-под капюшона, но цепкий) наткнулся на стремительно бледнеющего и испуганного вербовщика.

— А-а-а! Бежим! — крикнул тот, буквально потянув за собой Даррена. А «серые плащи», с шорохом и легким лязгом, уже извлекали из-под своих одеяний мечи.

— Ну уж нет, — наемник резко поднялся, тоже хватая клинок. Все то пиво, что он влил в себя за вечер, будто ударило ему в голову, придав безумную храбрость.

— Нет! Тебе не справиться! — скулил вербовщик… но он ошибся.

Хмель хмелем, а кое-какие навыки Даррен все же не утратил, тем более что ему не раз приходилось противостоять численно превосходящему противнику. Он знал и помнил — на уровне инстинктов: там, где грубая сила не на твоей стороне, помочь могут ловкость и неожиданность. В соответствии с этой простой истиной и действовал наемник.

Так, когда один из «серых плащей» двинулся на нетрезвого противника, Даррен внезапно схватил топор и метнул в его сторону. «Серый плащ» не успел даже парировать эту атаку — гениальную в своей простоте, и рухнул, словно прогнившее дерево. Один из его товарищей попытался было достать Даррена мечом, однако наемник сумел отбить его удар.

Тем временем второй из «серых плащей» попробовал добраться до вербовщика. Увы, тот оказался не только проворен, но и находчив: ускользая от вражеского клинка он еще и умудрился прихватить с одно из столиков большой блюдо с жареной рыбой. А также запустить им прямиков в лицо преследователя. Выигранного времени Августу Бримхайму хватило, чтобы выскочить за дверь и скрыться в сумраке наступающей ночи.

Тем временем Даррен все-таки не устоял на ногах и в результате очередной атаки отлетел к стене и сполз на пол. Добивать его «серый плащ» не стал — наивно решив, будто пьяный и поверженный противник уже неопасен. К тому же его товарищ, избавившись от блюда, указал на дверь, за которой скрылся преследуемый вербовщик. Словно хотел сказать: «не забывай, нам нужен только этот».

Они повернулись к Даррену спиной — и совершили роковую ошибку. По крайней мере для одного эта ошибка стала и последней в жизни. Поднявшись с пола и пошатываясь, наемник все же подобрался к «серому плащу» на расстояние, достаточное, чтоб пронзить его мечом. Тот успел лишь вскрикнуть.

Его напарник бросился было в атаку, но получил хорошего пинка и рухнул на стол, за которым ужинала целая компания из шести человек. Подвыпившие и крайне рассерженные мужики почти разом поднялись со стульев и принялись от души молотить «того гада», что испортил им трапезу. И меч бедолаге не помог, ибо его «серый плащ» выронил при падении…

— …так значит ты — Бримхайм, — обратился Даррен к вербовщику, с которым вновь встретился, когда покинул таверну, — никак благородных кровей?

— Барон. Древний род Восточного Мирха, — с легким пафосом, разбавленным столь же легкой иронией, ответил тот, — с многовековой историей… и успевший за эти много веков многое достичь, а достигнув — профукать. Мой отец унаследовал полуразвалившийся замок и деревушку, впоследствии вымершую от холеры. Я же… плюнул на все титулы, ибо понял, что в наше время они мало что значат. Предпочел зарабатывать деньги… которые, как известно, не пахнут — вместо того чтобы «благородно» мереть с голоду. Надеюсь, это все, что ты хотел спросить?

— Напрасно надеешься, — возразил Даррен, — не все. Самое главное: кто были эти люди? Уж не кто-то ли из «нашего брата»… кого ты кинул?

— Не говори ерунды. Никого не кидал… и никогда. Мое дело — найти человека для заказа. Оплату же определяет сам заказчик, понятно?

— Понятно, — наемник вздохнул, понимая, что в своем подозрении попал пальцем в небо, — то есть ты не знаешь, кто это был?

— Ума не приложу, — Бримхайм развел руками, — и первый раз вижу… таких. Еще они откуда-то мое имя узнали… непонятно. И фамилию. Я-то своим дворянством не щеголяю: все больше представляюсь как Бримми. А кстати… как я понял, ты их вывел-таки из строя?

— Ага, — Даррен кивнул, довольно ухмыляясь. Потому как понимал, что его победа над «серыми плащами» была отнюдь не каким-то чудом или удачей. Просто стечением обстоятельств, а также плодом умений, которые, согласно известной пословице, «не пропьешь».

Того же мнения о воинских талантах Даррена придерживался и вербовщик.

— Потрясающе! — молвил он с искренним восхищением, — если после пива… и с троими, тогда ты и впрямь подходишь. И, как понимаю, ты пошел за мной, потому что согласен?

— Пожалуй, что да, — согласился наемник, — как я уже говорил: «по рукам».

— По рукам! — вербовщик довольно осклабился, лицом став похожим на крупную жабу.

Земля была почти сплошь устлана ковром из рыжеватых опавших листьев, слегка смоченных дождем. Листья понемногу падали с деревьев — а те по-прежнему стояли целиком одетые в свои осенние наряды. Время от времени эту картину оживляли порывы ветра, раскидывавшего кучки листвы, что скапливались на полянах.

Такое зрелище навевало тоску… когда же тоска становилась особенно сильной, в лес заглядывало солнце. Его лучи, пробиваясь сквозь кроны деревьев, освещали поляны, делая листья уже не рыжими, а золотыми. Именно за это, наверное данное место получило имя Дорбонар, что значит «Золотой Лес». И ничего, что на всех остальных землях Таэраны едва началось лето: стоит месяц Норуи по эльфийскому календарю. Вот уже не первую тысячу лет древнее чародейство поддерживает в Дорбонаре всего одно время года — нескончаемую осень.

Мало кто бы смог устоять перед красотой Золотого Леса — не устоял и принц Леандор. Сам будучи эльфом, он отродясь не бывал на родине древних предков, а большую часть времени проводил в Обители Вечной Весны — столице Хвиэля. Однако очарование не ослепило принца: он знал, что Дорбонар отнюдь не место для беззаботных прогулок или восторженного любования. И что местные жители не испытают ни капли радости, увидев на своей земле чужака. Даже хвиэльского принца… и особенно хвиэльского принца.

Первое Разделение произошло больше полутора тысяч лет назад: в ту пору, когда, к примеру, люди были еще полудикими существами, едва начавшими использовать железо — получаемое от северных соседей гномов в обмен на хлеб и овощи. Таэрана еще не была изуродована безумной волшбой: на месте юго-западной пустыни росли леса и текли реки, а Темная Долина не имела покамест совсем никакого населения — ни живого, ни мертвого.

Тогда-то часть эльфов покинула Золотой Лес — сочтя, что его легендарный создатель, Лесной Хозяин, разгневался на своих питомцев, что самовольно установили в его владениях вечную осень. Эти эльфы ушли на восток, где и основали королевство Хвиэль, в лучшие времена простиравшееся до самого Трома. Те же из Перворожденных, кто остался, до сих пор поклоняются Хозяину, чтут древние обычаи и живут семейными кланами. А также не очень-то признают власть хвиэльского короля.

Если быть точным, какое-то время они не признавали эту власть вовсе. И только человеческая Империя, начавшая набирать силу, заставила сплотиться обе ветви Перворожденного Народа. Как бы ни относились друг к другу эльфы Хвиэля и Дорбонара, но и им снова пришлось почувствовать себя прежде всего эльфами: единым народом перед лицом общего врага. И какого: грязных дикарей, возомнивших себя хозяевами Таэраны; тех, кого Перворожденные наградили презрительным прозвищем «рхаваны».

Свирепые лесные воители встали тогда плечом к плечу с гордыми аристократами в сверкающих доспехах. И выстояли — с колоссальным трудом и ценой потери половины хвиэльских земель. С той-то поры Дорбонар и считается подвластной территорией хвиэльского короля — по приказу которого воины и чародеи Лесных Эльфов с готовностью пойдут в бой. Последнее, однако, не мешало им в мирное время жить так, как они жили, и не привечать гостей извне. Вот потому-то, продвигаясь через царство нескончаемой осени, Леандор сохранял бдительность и предельную осторожность.

За несколько дней пути он остановился всего раз — и отнюдь не для привала, на который жалко было тратить время. Чары, наложенные на время пути, позволяли принцу сохранять силы и оставаться бодрым даже несмотря на отсутствие отдыха. Но нет: Леандор сделал остановку, дабы почтить могилу одного из древних патриархов своего народа.

Могила была отмечена большим камнем, испещренным причудливой вязью Дриандана — «древесного алфавита», древней письменности Перворожденных. Говорят, что ни один другой народ Таэраны не способен воспроизвести ее… Судя по извилистой надписи, похороненный здесь эльф прожил одну тысячу шестьсот тридцать восемь лет. Огромный срок, даже по меркам Перворожденных; одна жизнь, а столько в себя вместила. Столько событий из жизни мира — и эльфийского народа в частности.

Раскол, война с имперцами, снова раскол — в этот раз с появлением Темных Эльфов… грызня за землю с Белым Орденом, упадок Хвиэльского королевства. И выжженная земля к западу от Дорбонара, и город магов, и Черный Магистр, чья злая воля сделала долину на северо-востоке континента Темной. А эльф, лежащий в этой могиле все это время жил, взирая на беспокойный и меняющийся мир.

Едва Леандор отошел от могилы, как его чуткий слух уловил шорох и треск. Мгновение спустя принц увидел, как с окружавших его деревьев по веревкам спустилось… нет, соскользнуло на землю несколько гибких фигур, затянутых в темно-зеленые костюмы. Лезвия мечей засверкали в их руках…

Надо сказать, что Леандор был готов к подобной встрече — причем готов отнюдь не только морально. Эльфийский принц не имел ничего общего с избалованными «дворцовыми детьми», вроде изнеженных отпрысков имперской семьи или наследников богатых купеческих домов. Видимо потому и не суждена была долгая жизнь человеческой Империи, что каждое новое поколение привыкало пользоваться прошлыми достижениями; пользоваться, почти не создавая нового. Жить как бабочки-однодневки… что и неудивительно, учитывая, сколь куцый век был отпущен человеку для жизни.

Перворожденные — совсем другое дело. Так что ни появление противника, ни даже его численное превосходство ничуть не смутили Леандора. И все же он надеялся разрешить дело миром, ибо кровь любого эльфа, кроме Падших, есть слишком большая ценность, чтобы проливать ее, словно воду.

— Даэрта Дорбонар! — крикнул принц, поднимая руку в приветственном жесте, — Даэрта Таурон! Суилад Носс!

Так, в строго заведенной очередности, он воздал дань уважения Золотому Лесу, Лесному Хозяину, а также клану, к которому принадлежали темно-зеленые фигуры. Но те словно не обратили внимания — и приближались, правда, не спеша.

— Мне лишь нужно пройти, — молвил Леандор, — я не посягаю на вашу землю и не прошу вашего гостеприимства. Я направляюсь в пустыню… и потому не задержусь здесь.

— В пустыню? — с ехидцей переспросил один из эльфов, — а вот этого-то нам как раз и не надо.

И его товарищи ускорили шаг.

Тогда принц ударил — не оружием, а чарами под названием Плеть Холодного Пламени. Плеть должна была поразить сразу всех противников, окружавших Леандора, поразить насмерть… но могучие чары даже не поколебали их поступь. А один из них даже рассмеялся.

Но даже это обстоятельство не испугало и не особенно удивило принца. Похоже было, что от королевских чар у этой группы имелась защита. Откуда — вопрос в данном случае более чем праздный, особенно если учесть, что в походном арсенале Леандора имелись не только боевые заклинания.

Два легких, но острых клинка ждали своей очереди — и, когда она подошла, заплясали в руках принца с быстротой вихря. Защиты от обычного, сделанного из металла, оружия у нападавших, похоже, не было, потому они и опешили и даже вынуждены были немного отступить. Во всяком случае, попадать под стремительные и неуловимые лезвия никому не хотелось. Один из эльфов вскинул было лук… однако стоящая неподалеку и замеченная только сейчас фигура в сером плаще остановила его грубым окриком:

— Не сметь! Его нужно взять живым!

Этот серый (по-видимому, главарь) оказался посообразительней подельников. И понимал, что если кровь Перворожденного просто дорога, то уж королевская кровь бесценна. И о пролитии оной мгновенно становится известно всему эльфийскому народу. Последствия же будут таковы, что убийц не спасет даже защита от чар уровня Плети Ледяного Пламени; особенно если убийцы сами эльфы.

Впрочем, противники Леандора и не думали сдаваться. Неожиданно (для принца, а не для них), ломая кусты, на поляну выскочило два белых тигра — зверя, что не водятся нигде больше, кроме Золотого Леса. Красивые и грациозные, умные и гордые — они, тем не менее, были опасны, как и подобает хищникам. И даже легкая способность к приручению не делала белых тигров домашними кошками, особенно если приручены они враждебной стороной.

Принц встретил тигров ударом Плети, которая смела и буквально размазала по земле одного из зверей. Однако второй сумел не только увернуться, но и сбить Леандора с ног. Перегрызать горло, понятное дело, не стал, а просто прижал к земле передними лапами. И принялся ждать воли хозяев… что, собственно, его и погубило.

Изловчившись, принц пронзил красавца-зверя одним из своих мечей. Однако подняться и снова вступить в бой ему не удалось. Тончайшая (и в тоже время прочная) сеть упала на Леандора откуда-то сверху; очевидно, ее набросили те из эльфов-противников, что остались на дереве, а не спустились, подобно товарищам.

Когда же принц попытался прорвать или прожечь сеть с помощью боевых чар, он понял: эта ловушка тоже защищена. Заговорена, если выражаться точнее.

— Не трепыхайся! — с усмешкой крикнул один из эльфов.

— Вы ответите за это, — негромко, но с плохо скрываемой яростью в голосе произнес Леандор, — я наследный принц Хвиэля и Дорбонара.

— Уже хорошо, — это молвил обладатель серого плаща, подошедший к плененному принцу, — вашего-то высочества нам и нужно. Выходит, мы не ошиблись.

С этими словами он откинул капюшон плаща… и Леандор обомлел. Под капюшоном пряталось лицо вовсе не Перворожденного, а человека. Презренного рхавана!

— Но как? — вскрикнул он, оглядываясь на враждебных, но соплеменников, — как случилось, что вы помогаете ему?

— Всяко лучше, чем помогать тебе, — с ненавистью ответил один из эльфов и повернулся к человеку, — и что теперь?

— Для начала найдите для него какое-нибудь помещение, — обстоятельно, начальственным тоном, произнес обладатель серого плаща, — не к дереву же привязывать высочество? А там уж решим…

Никогда в жизни Ирайе не доводилось видеть неба. Ее предки были изгнаны из Хвиэля больше двух веков назад; изгнаны под землю, в глубокие пещеры и гроты, это обиталище настоящих хтоников. Этих древних, жутких, неподдающихся описанию тварей, что были хозяевами мира во времена Тысячелетней Ночи. Окрестив так Темных Эльфов, Перворожденные словно вычеркнули этих отщепенцев из числа соплеменников… и разумных обитателей Таэраны вообще.

Темные Эльфы, Падшие Эльфы — они были не только изгнаны, но и прокляты хвиэльским королем. Солнце, этот источник жизни, теперь сделалось для них… пусть и не смертельно-опасным (как в случае с троллями), то уж во всяком случае небезвредным. От его лучей даже за короткое время кожа Падших обгорала, а глаза совсем утрачивали возможность видеть. Потому-то подземелья могли быть единственным местом, пригодным для обитания Темных Эльфов.

Но Хвиэль просчитался: спасением для изгоев стала ночь. Многие кланы (включая тот, что возглавлялся Морандором) совершали регулярные ночные вылазки наверх — для торговли, но чаще для добывания необходимых вещей. И для захвата пленников, называемых почему-то рабами, хотя главным их предназначением было служить расходным материалом в жестоких ритуалах. В чародействе, питаемом не силами природы, а страхом, болью и свежей горячей кровью.

Оборотной стороной проклятья стало великолепное ночное зрение Темных — и они его с успехом использовали. По всей Таэране нельзя было найти лучших воров или наемных убийц. Для них, легких и гибких, крадущихся в темноте и неуловимых как тени, просто не могло быть непреодолимых преград. Даже самая неприступная ограда содержала бреши (только б найти), даже самый бдительный страж мог отвлечься (главное выждать момент). А для того чтобы схватить любую ценность или нанести тот единственный удар, и вовсе достаточно мгновения.

«Денежные мешки» Грейпорта и прилегающего к нему Западного Мирха охотно пользовались услугами Падших — для мести конкурентам или расправы с неугодными дворянами. Последние еще наличествовали даже в западных городах, и из последних сил держались за свои привилегии, за то положение, что они обрели еще во времена Империи.

Впрочем, дворян становилось все меньше: в интригах и распрях от вековых обид они изводили друг друга еще вернее, чем их самих — торговцы и менялы. Нередкими были случаи, чтобы какой-нибудь грейпортский граф жертвовал остатками былого богатства, фамильным антиквариатом и даже родовым особняком, дабы извести целый род недругов. В этом случае в ход шли проклятья и прочая вредоносная волшба… а Темным не приходилось даже покидать своих подземелий; они были только рады, потому как и заработок больше, и трепыханий меньше.

Но и торговцы и дворяне прекрасно знали другое: рядом с изгоями Перворожденного Народа даже самые прожженные и циничные типы из числа наемников-людей (вроде Даррена) казались сущими простачками. Те строго блюли условия заказа — в то время как Темные работали на презренных рхаванов лишь до тех пор, пока эта работа была выгодна клану. Бывали случаи, что Падшие убивали самого заказчика (спроста или сдуру расплатившегося вперед) вместо того чтобы рисковать жизнью, выполняя его задание.

И главное: наемники-люди оставались прежде всего воинами и прежде всего людьми. Они нанимались для боя; пусть далеко не всегда честной и благородной, но схватки — с другими воинами или чудовищами, вроде троллей. Проникнуть же в чей-то дом, чтобы убить мирно спящего и беззащитного другого человека они, как правило, брезговали. И, соответственно, вся та работа, что вызывала отвращение у Даррена и ему подобных, с готовностью выполнялась Темным Эльфами. Даже если в жертву предназначались дети, Падшим было на это наплевать. Что рхаваны, что выблядки рхаванские — для них это не имело значения.

Но Ирайе до сих пор не приходилось покидать родных подземелий даже ночью. И потому, едва пройдя через проход из пещеры, она просто вошла в ступор от видения мира, не ограниченного тесными туннелями или сводами пещер, от множества незнакомых звуков и запахов… и, наконец, от звезд. Словно крестьянское дитя, впервые попавшее в город, застыла она в изумлении и восхищении, глядя снизу вверх на громадный свод, усыпанный звездами.

И лишь рука идущего рядом Морандора, что легла ей на плечо; лишь его голос, грубоватый, но с мягкими интонациями, вывели Ирайу из этого состояния.

— Идем, девочка — произнес предводитель клана, — время дорого… А на тебя вся надежда.

Навстречу двум Темным — высокому старику и небольшой щуплой девушке, шел человек с факелом. Человек! Презренный рхаван!

Хотя, если рассудить здраво, лучшего варианта все равно не сыскать. Не к оркам же обращаться — к этим тупицам, неспособным даже пройти по струночке ничего не разрушив и не сломав. И уж точно не к гордым «высшим» собратьям…

Человек же на роль проводника подходил идеально. При всех своих недостатках, люди отнюдь не глупы, прилично владеют оружием, да и чародейство уже не вызывает в них суеверного трепета. И при всем этом — существа они беспринципные, за лишний кругляш золота готовые на все, причем, без лишних вопросов.

— Даррен, — произнес человек, протягивая руку в дикарском приветственном жесте. Ирайа, понятное дело, не ответила тем же… однако поняла, что рхаван представился, назвал свое имя.

— Ирайа из клана Морандора, — сказала девушка. Такое «развернутое» представление в ее случае вовсе не было проявлением какого-то гонора, как у людских графов или баронов. Нет, она сказала чистую правду: сколь бы ни были свободными нравы, царящие в кланах Лаин, свобода эта служила лишь ширмой, лишь ретушью, прикрывавшей всецелую принадлежность клану рядовых его членов. Клан был становым хребтом общества Падших: только ему во всем мире Темные Эльфы хранили верность, и только он кормил их и защищал. И за каждого Падшего отвечал тоже весь его клан — вставая за него горой и погибая… но не сдавая.

— Что ж, с господином Дарреном мы уже оговаривали… все условия, — полушепотом произнес Морандор, — так что не смею вас больше задерживать. Время дорого.

— Даэрта Лаин, — прошептала Ирайа на языке эльфов, и предводитель клана, развернувшись, направился обратно к пещере.

— Ортад Сангранол, — услышала девушка. И легонько всхлипнула, словно прощаясь с родным языком. Теперь ей предстояло изъясняться только на наречии рхаванов — причем, довольно долго.

Впрочем, Ирайа не очень переживала по этому поводу: ведь язык самого многочисленного из таэранских народов был хорошо знаком и ей.