Сердечные струны

ГЛАВА 10

Привязав Секрета к повозке, Роман направлял мустанга по освещенной луной пыльной дороге. Теодосия крепко спала рядом с ним — как и обещал, он увез ее из Киддер Пасс в середине ночи. Спросонья она не возражала, а лишь делала все машинально.

Добравшись до городка Уайт Крик на рассвете, он отнес ее в гостиницу — она так и не проснулась, даже когда снимал с нее одежду и укладывал на кровать; позаботившись о повозке и лошадях, присоединился к ней и быстро уснул.

Проснувшись через несколько часов, Теодосия поняла, что находится в незнакомой комнате, без одежды, на кровати рядом с Романом. Первой ее мыслью был испуг: он тоже обнажен, как и она, — но, осмотревшись, убедилась, что это не так.

— Что такое Тибет? — спросил Иоанн Креститель из своей клетки, которая стояла на маленьком столике у окна. — Земля великанов? Кто, черт возьми, эта Ингрид?

Теодосия понаблюдала, как попугай выплескивает воду на подоконник. Где же они? — гадала она, разглядывая маленькую, но чистую и хорошо меблированную комнату, и вспомнила, как Роман разбудил ее в Киддер Пасс, объявив, что надо сбить Джистеров со следа, а потом длинную темную дорогу; кроме этого, ей ничего не припомнилось из событий прошлой ночи.

Вглядевшись в лицо Романа, решила, что беспокоиться не о чем: с ней ничего не случилось, осталась в целости и сохранности — Роман позаботился.

Согретая такими мыслями и жаром его тела, она увидела его шляпу и портупею, висевшие на вешалке у двери, — знакомое зрелище вызвало улыбку. Закрыв глаза, поймала мысль, пробившуюся словно сквозь мягкий туман благодаря солнечному свету, И задумалась: а что, если просыпаться рядом с Романом каждое утро весь остаток жизни?

Выйти за него замуж?

Ее глаза расширились — ахнула так внезапно, что едва не задохнулась, резко отодвинувшись от него, встряхнула головой, отгоняя от себя нелепые мысли.

— О, Теодосия, — прошептала она, — выйти за него?

Одно дело наслаждаться компанией и вниманием Романа, беспокоиться о внутренних ранах, нанесенных ему печальным прошлым, чувствовать теплоту по отношению к нему; совсем другое — мечтать о том, чтобы стать его женой.

Боже милостивый, что же это с ней происходит? Грезить среди бела дня — это совсем не похоже на нее; такие причудливые мысли не имеют под собой никакой почвы, а ей всегда казалось, что твердо стоит на земле обеими ногами.

Сходит с ума, вот что; настолько обольстилась комплиментами этого ослепительно красивого мужчины и его страстью к ней, так тронута теми нежными чувствами, которые у нее пробудились, что совершенно забыла о своих важнейших целях.

Решимость с новой силой проснулась в ней.

Пришло время действовать, чтобы осуществить планы, помнить о ребенке для Лилиан и Аптона, полностью сосредоточиться на поисках мужчины, чей ум и интеллект соответствовали бы Аптону. И к тому же, как можно забыть о своей мечте отправиться в Бразилию? И потом, в планах Романа ей нет места — он не собирался обзаводиться семьей; предел его желаний — лошадиное ранчо!

О Боже, их отношения зашли слишком далеко.

Она села и, стараясь не разбудить Романа, на четвереньках подвинулась к краю кровати.

Ее круглая, белая попка привлекла внимание Романа, когда он открыл глаза: Боже, какое замечательное начало дня! Потянувшись, вернул ее обратно, к себе в кровать.

— Роман, отпусти меня немедленно. — Упершись обеими руками ему в грудь, она отталкивалась изо всех сил.

Неподдельный гнев, прозвучавший в ее голосе, сбил его с толку. Держа ее за плечи, он не размыкал рук.

— Что…

— Я хочу одеться и приступить к исполнению своих планов…

— Ты даже не знаешь, где ты, Теодосия. Какие ты можешь строить планы?

— Уже построила. — Она не смотрела ему в глаза, зная, что если сделает это, то снова забудется. — Не имеет значения, что не знаю, где я. Какой бы ни был это город, уверена, что здесь есть почтовая контора, где можно напечатать и расклеить циркуляры. Если все пройдет хорошо, уже вечером смогу проводить собеседование.

Он уже не находил ее объявления о любовнике такими забавными, как раньше. Отпустив ее, лег на спину и уставился на медную вешалку у двери.

Теодосия встала с кровати, открыла одну из своих сумок и быстро набросила шелковый халат.

— Мы спали вместе, в одной кровати. — Она взглянула на него и тут же пожалела о сказанном.

Длинные иссиня-черные волосы Романа растекались по подушке, лежали на матраце, представляя удивительный контраст с белизной простыней.

Его атлетическая фигура не переставала изумлять ее: даже оттуда, где она стояла, была видна каждая выпуклость мускулов, каждая мужественная линия крепкого длинного тела — одно бедро, пожалуй, казалось таким же, как ее талия!

Она не могла понять, как это они вдвоем помешались на кровати, когда его тело заполняло ее полностью.

— Было поздно, когда мы приехали сюда, — сказал Роман, продолжая смотреть на вешалку, но чувствуя на себе ее взгляд. — В комнате только одна кровать, и я не собирался спать на полу.

— Незачем было снимать с меня одежду.

— Ты не возражала, когда я снимал ее вчера. — Он свесил ноги с кровати и встал.

Ее сердце забилось, заполняя всю грудь. Завороженная грацией этого зрелища, она лишь зачарованно смотрела, как он приближается.

— Ради Бога, Теодосия, скажи, что случилось между вчерашним вечером и сегодняшним утром, почему ты так себя ведешь?

— Мечтала о том, чтобы стать твоей женой.

— Ответь мне!

— Я не уделяла достаточно времени и сил своим планам, и не кричи на меня. — Взволнованная, она сложила руки на груди, опустила их, затем снова сложила.

— Когда я… с тобой… — она запнулась, барабаня пальцами по рукам, — то забываю о своих целях. Честно признаюсь, мне очень приятно твое внимание, и, как сказала уже вчера, не могу устоять против твоих сексуальных чар. Но не имею права и не должна забывать о своих стремлениях. Ребенок Лилиан и Аптона…

— Ты говорила, что не жалеешь о том, что случилось вчера. — Он бросал в нее эти безжалостные слова, словно больно бьющие камни.

Она опустила взгляд.

— Не жалела. И не жалею. Но было крайне опасно с моей стороны позволять тебе такие вольности. Оглядываясь назад, сознаю, что моя готовность заставила тебя поверить, что мы продолжим такие интимные отношения, что совсем не так. Прошу прощения за то, что ввела тебя в заблуждение.

Он не понимал ее извинений, хотелось снова держать ее в своих руках.

— Роман, понимаю, почему ты спал со мной этой ночью, но вскоре придет время, когда… Как только выберу мужчину для зачатия ребенка… — Она подняла глаза и встретилась с его взглядом. — Когда найду его, тебе придется спать в другом месте, и скажу, что потребуется больше, чем одна ночь, — не собираюсь потерпеть неудачу в своих стремлениях и буду пользоваться услугами мужчины до тех пор, пока не забеременею.

Глаза Романа так сузились, что он едва мог видеть. Тысячи мужчин жили в Техасе, и не все они были такими, как тот грязный сукин сын, которого он выбросил в окно в Уайлд Виндз. Вполне возможно, что действительно найдется подходящий кандидат.

— Ты понимаешь, Роман?

Его рот скривился, но он совладал со своим гневом.

— Понимаю, Теодосия. — Быстро оделся.

— А теперь скажу тебе кое-что, ты, надеюсь, поймешь, — сказал он, застегивая ремень на бедрах. — Твои планы — твое дело. Единственное, что меня волнует, — получить остальные деньги, которые нужны мне для ранчо.

— Прошу прощения? Но у тебя уже есть деньги, чтобы купить…

— У меня еще нет лошадей, — огрызнулся он. — Как можно называть ранчо лошадиным без лошадей? Заплатишь мое жалованье, когда придет время, и мне наплевать, пользуйся услугами хоть каждого гения от Штатов и до Китая. Вышел из комнаты, хлопнул дверью, направляясь в салун.

Принял виски на завтрак, еще виски на обед, а к тому времени, когда изрядно накачался и оставил салун, циркуляры Теодосии уже висели на каждом столбе в Уайт Крик.

Хотя группа мужчин за дверью ждала спокойно, Теодосия не собиралась начинать собеседование до тех пор, пока не вернется Роман.

Как он мог так с ней поступить, спрашивала она себя в тысячный раз с тех пор, когда начали появляться кандидаты. Неужели забыл, что нанят как телохранитель? И ведь уже получил сто долларов вперед!

Теодосия подошла к окну, вглядываясь в пыльную улицу внизу, но не увидела никаких признаков безответственного повесы — гнев растекался по ней, словно медленно действующий яд.

От внезапного стука в дверь она вздрогнула, испугавшись, отвернулась от окна, стискивая лиф платья.

— Я уже объявила, что собеседование еще не началось, — крикнула она тому, кто барабанил в дверь. — Если вы только потерпите еще немного…

— Это я! Открой эту чертову дверь!

При звуке низкого голоса Романа облегчение наполнило каждую ее клеточку, она неспешно впустила его в комнату.

Как только открылась дверь, один из кандидатов протиснулся вперед.

— Мы пришли первыми! Почему вы открываете ему?

Прежде чем Теодосия успела ответить, Роман выхватил свой кольт и ткнул им между глаз мужчины: медленно, словно наслаждаясь каждой секундой напряжения, взвел курок.

— Могу позаботиться о том, чтобы ты никогда не вошел.

Встревоженная жестокостью поведения Романа и его угрозой, Теодосия попыталась понять, что с ним. Он не был склонен использовать силу, если не видел в этом необходимости, но угрожать убийством — совсем не похоже на него.

— Роман, — мягко произнесла она, положив руку ему на плечо, — он только хочет, чтобы соблюдалась очередность, и это не причина, чтобы убивать его.

Он опустил пистолет и вошел в комнату.

Теодосия почувствовала запах виски — от него несло как из бочки! С вновь нахлынувшим гневом девушка наблюдала, как он открыл клетку Иоанна Крестителя и вынул попугая. Затем сел на кровать и, прислонившись спиной к стене, усадил птицу на колени и начал гладить ее по голове.

Теодосии ужасно хотелось сказать ему все, что она о нем думает. Как он посмел напиться! О, она выскажет ему все, только закончит собеседование!

Взмахом руки пригласила в комнату первого претендента, высокого голубоглазого мужчину с вьющимися черными волосами.

— Пожалуйста, садитесь, сэр, — сказала она, указывая на два мягких кресла у окна.

Как только мужчина сел, Роман начал беседу с попугаем.

— Итак, птичка, что ты знаешь?

Иоанн Креститель поклевал пуговицу на рубашке Романа.

— Сэр, вы видите мои ноги.

Роман взглянул на тощие птичьи ноги.

— М-да, и они чертовски сексуальны.

— Роман, — вмешалась Теодосия, — пожалуйста…

— Вы тоже получаете удовольствие от мацерирования, мистер Монтана? — спросил Иоанн Креститель, поднимая правое крыло.

Роман кивнул.

— При каждом удобном случае. И как бы часто я этим ни занимался, я не ослеп и не сошел с ума, и у меня не выросли волосы на ладони.

Подавив ярость, Теодосия села в кресло и обратила внимание на кандидата.

— Могу узнать ваше имя, сэр?

— Эндрю Колби.

— Итак, мистер Колби, вижу, что вы соответствуете физическим требованиям, поэтому перейдем к интеллектуальным…

— Вы, мисс Уорт, самая сладкая из всего, что я когда-либо пробовал, — объявил Иоанн Креститель громким голосом. — Во время поцелуя мужчина должен начать ласкать грудь женщины.

Роман застучал о кровать кулаками и бурно расхохотался.

Рот Эндрю открылся так широко, что Теодосия услышала, как хрустнула челюсть.

— Мистер Колби, пожалуйста, постарайтесь не обращать внимания на эти два раздражителя на кровати и покажите мне широту вашего академического образования.

Эндрю открыл рот и на мгновение задумался.

— Начал ходить в школу здесь, в Уайт Крик, в четырнадцать лет отец послал меня в школу для мальчиков в Иллинойсе в надежде, что буду изучать медицину, но к тому времени, когда исполнилось восемнадцать, я понял, что хочу поступить в юридическую школу. К несчастью, у отца не хватило денег, чтобы продолжить учебу. Вернулся в Уайт Крик и сейчас работаю в качестве помощника адвоката. Узнал многое о законе, работая на этой должности, но не скопил достаточно денег, чтобы заплатить за образование. Вот почему откликнулся на ваше…

Роман прервал его громким исполнением «Дикси». Иоанн Креститель подхватил песню, но на совершенно другой высоте, в результате получилась режущая слух какофония.

Теодосия достигла пределов терпения — соскочив с кресла, направилась к кровати, но прежде, чем первое слово возмущения слетело с ее губ, кто-то распахнул дверь с такой силой, что та ударилась о стену.

По-солдатски отчеканивая каждый шаг, в комнату вошла женщина средних лет в черном шелковом платье и с разъяренным выражением на лице. Войдя, повернулась к двери и ткнула пальцем в пятерых мужчин, ожидающих в коридоре.

— Брики Борден, вот погоди-ка, расскажу Сисси, что ты был одним из тех, кто ответил на отвратительное объявление этой мисс Уорт! Теперь Сисси никогда не согласится выйти за тебя замуж! А ты, Хоган Грэппи, можешь не сомневаться, что Айрис очень скоро узнает о твоих вечерних занятиях и вышвырнет тебя из дома еще до ужина! И ты, Клевой Дертер! Твоя мать услышит об этом, как и твоя, Руфус Гарди!

Мужчины в коридоре исчезли, так же, как и Эндрю Колби.

С недобрым предчувствием Теодосия подошла к женщине, ворвавшейся в комнату, и присмотрелась к ней: седые волосы стянуты в такой тугой узел, что кожа на лице натянулась, на носу, длинном, тонком и остром, — на самом кончике примостилась черная бородавка, а морщинистый рот так выпячивался, что, казалось, она только что выпила уксуса.

— Кто…

— Я мисс Эдит Фоулер, и мой брат, Кэмпбелл, мэр Уайт Крик. Десять минут назад, выйдя с репетиции церковного хора, увидела и прочла один из ваших мерзких циркуляров и пришла потребовать, чтобы вы немедленно покинули Уайт Крик. Мы не терпим женщин вашего сорта. Уверена, мой брат поддержит мое требование, поэтому поторопитесь!

Иоанн Креститель спрыгнул с кровати и заковылял по полу, остановившись прямо перед мисс Фоулер.

— Даже если я закрою глаза и уши, все равно буду знать, что нахожусь рядом с вами, потому что чувствую ваш запах, — сказал он.

Совершенно не заботясь о происходящем, Роман сбросил сапоги, не переставая ухмыляться.

Теодосия бросила на него гневный взгляд, затем повернулась к чопорной, жеманной и не в меру щепетильной мисс Фоулер.

— В мои намерения не входит потревожить чувствительность людей, проживающих в Уайт Крик, мисс Фоулер. Если вы узнаете все обстоятельства, которые побудили меня напечатать это объявление, уверена, вы позволите мне остаться в вашем городе.

Пожалуйста, садитесь, и я объясню вам свою отчаянную ситуацию.

Любопытство и возможность получить свежий материал для сплетен с дамами швейного кружка в Уайт Крик слегка смягчили мисс Фоулер. Она натянуто кивнула и прошла, чтобы сесть в одно из кресел у окна.

Иоанн Креститель последовал за ней, остановившись у носков ее туфель.

— Я никогда не спала без ночной рубашки и не собираюсь этого делать.

Роман снова хихикнул.

— Ты никогда не ощущал прохладных простыней на своей коже э… перьях? — науськивал он попугая, не обращая внимания на гневный взгляд Теодосии.

Птица вытянула шею к мисс Фоулер.

— Я лишь экспериментирую со своими чувствами. Сейчас ты девственница, и обещаю, по-прежнему будешь ею, когда закончу.

Роман снова скрючился от смеха, а Теодосия закрыла глаза и сосчитала секунды в попытке сохранить самообладание.

— Мисс Фоулер…

— В жизни не была так шокирована, — сказала мисс Фоулер, сдвинув серебристые брови. Она отодвинула ноги от попугая, довольная, что ее юбки прошуршали по птичьей голове. Напуганный Иоанн Креститель подпрыгнул в воздух, хлопая крыльями, попытался залететь к мисс Фоулер на колени. Действуя автоматически, она подняла руки, чтобы отогнать его, попугай увернулся от ее размахивающих рук и прыгнул на спинку кресла. Почувствовав себя теперь в большей безопасности, наклонился, приблизив клюв к самому уху мисс Фоулер, и произнес:

— Я никогда не видела пенис.

С белым, как мел, лицом мисс Фоулер ухватилась за подлокотники кресла и стиснула их так сильно, что хрустнули суставы.

— Не могу найти в себе силы отказать в удовольствии твоего прикосновения, — продолжал Иоанн Креститель, потираясь головой о ее висок. — Это лишь намек на то, что такое занятия любовью.

Мисс Фоулер вскрикнула.

Со звоном в ушах Теодосия поспешила забрать своего попугая. Держа его под рукой, посмотрела на мисс Фоулер и начала извиняться.

Но Иоанн Креститель еще не закончил высказываться.

— Полагаю, вы ищете телохранителя, мисс Уорт? Немалое время должно быть уделено мужчиной для подготовки женщины к виду его наготы.

Прижав сумочку к своей отвисшей груди, мисс Фоулер соскочила с кресла и едва не упала, торопясь не слышать больше такого непристойного разговора.

Роман не мог сдержаться — хохотал так сильно, что подводило живот.

— Как ты мог? — возмутилась Теодосия. — Только этим утром я повторила важность моих целей, и, тем не менее, ты не обратил никакого внимания на то, что тебе сказано. Напротив, счел допустимым утопить себя в спиртном, и когда вернулся, то сделал все возможное, чтобы испортить собеседование.

И чтобы еще больше усугубить и без того неприятное положение, не предложил мне помощи с этой хлопотливой мисс Фоулер. Зная, что Иоанн Креститель не прекратит своего передразнивания, раз уж начал, сделал все что мог, чтобы ввести его в это состояние болтливости!

Роман наблюдал, как вздымается ее большая, полная грудь.

— Иди сюда, — сказал он голосом, выдававшим его чувственное намерение.

Она осталась там, где стояла, рядом с креслом, на котором сидела мисс Фоулер.

— Сколько виски ты выпил?

— Шестьдесят четыре с половиной бутылки. Теперь иди сюда.

От его издевки и провала задуманных смотрин будущего отца ребенка гнев Теодосии возрос.

— Я покидаю Уайт Крик. — Она удивлялась ярости своего голоса, но видела, что это не произвело впечатления на Романа. Этот нахал растянулся на кровати и закрыл глаза!

— Да, мы отправимся через минуту, — пробормотал он. В голове у него шумело от воздействия виски. — Начинай собирать вещи.

И вскоре раздался храп, отдававшийся по всей комнате. Словно удар топора, ярость поразила ее с такой силой, что она едва не задохнулась.

Через десять минут все ее вещи были упакованы, еще через десять несколько служащих отнесли багаж вниз. Подготовка к отъезду лошади и повозки заняла еще десять минут. Через полчаса после того, как Роман захрапел, Теодосия выехала из города.

Роман проклинал темноту ночи — без луны, освещающей дорогу, нельзя было отыскать следов Теодосии. С раскаянием и дурными предчувствиями, грызущими его изнутри, он продолжал двигаться на юго-запад, туда, по словам конюшего, поехала Теодосия. Продвигаясь в тяжелом ночном тумане, выкрикивал ее имя, но безрезультатно.

Так прошел весь остаток ночи, а когда рассвело, то тоже не оказалось никаких ее следов — поток нескончаемых ругательств оставил у него во рту привкус ржавчины. Развернув Секрета, проехал около пяти миль, прежде чем заметил отпечатки колес повозки. Шелуха подсолнуха подсказывала ему, что отыскался след Теодосии. И час спустя нашел ее спящей под повозкой, и как раз вовремя.

Стая койотов тесно окружила повозку, уткнувшись носами в землю. Несколько хищников отделяло всего ничего от того места, где она лежала; другие подкрадывались к лошади, привязанной к повозке. Роман моментально осознал, что если выстрелит в койотов, то напугает лошадь, которая уже проявляла признаки паники. Если мустанг рванется, привязь не выдержит, повозка переедет Теодосию.

Единственное, что можно сделать, — успокоить лошадь до того, как она поймет, что происходит, и надо поторопиться.

К счастью, в скорости его Секрет не уступал никому — в одну секунду огромный серый жеребец, отозвавшись на приказ хозяина, рванулся вперед. Когда его конь помчался прямо на волков, Роман, как никогда, оценил то доверие, которое испытывало к нему животное.

Большинство койотов разбежались, но самые храбрые остались, чтобы не упустить добычу. Не сводя глаз с мустанга и не упуская из виду разъяренных хищников, Роман спрыгнул с седла и схватил уздечку лошади прежде, чем та успела испугаться. Выхватив кольт, приготовился стрелять в койотов.

Но не успел он сделать первый выстрел, как мустанг встал на дыбы. Роман с трудом удержал повозку.

Проклятие, нельзя стрелять! Голодные волки подобрались слишком близко к Теодосии — рисковать нельзя. Делая все возможное, чтобы успокоить мустанга, он выстрелил в воздух, отшвыривая ногой камни и криком пугая голодных зверей.

Теодосия моментально проснулась, и крик ужаса вырвался из ее горла: сердце колотилось от страха, ломило в висках. Она резко поднялась, забыв; что находится под повозкой. Ударившись головой о твердое дерево, ощутила головокружительную боль, в глазах потемнело. Последнее, что сумела разобрать, прежде чем потерять сознание, — кто-то выкрикивал ее имя.

— Теодосия! — еще раз крикнул Роман. Он слышал ее крик, но под повозкой не мог ее видеть. Испугавшись, что ее могут покусать, швырнул пистолетом в стаю крадущихся койотов.

Самый крупный из волков взвыл от боли и, поджав хвост, повернулся и побежал в дубовую рощу, другие звери потрусили вслед за ним. Роман понял, что угодил в вожака.

Как только звери убежали, мустанг начал успокаиваться. Роман длинно, пронзительно свистнул, подзывая Секрета, — жеребец остановился рядом с мустангом. Рассчитывая, что присутствие жеребца окончательно успокоит мустанга, Роман побежал к повозке и бросился под нее, зацепив в спешке клетку с попугаем, но не обратил на это внимания.

— О Боже, — прошептал он, внимательно оглядев Теодосию и увидев кровь у нее на виске. Осторожно вытащив ее из-под повозки, поднял на руки. Поборов волну тревоги, Роман отнес ее к краю рощи и положил на мягкую постель из влажных от росы листьев.

Судя по большой красной шишке, распухавшей у виска, он понял, что она не была укушена койотом, а ударилась головой, вероятно, когда пыталась сесть под повозкой.

Не обнаружив других повреждений, быстро развел большой костер, помня, что, если волки оставались поблизости, пламя удержит их от нападения. Вытащив кое-что из медицинских запасов, которые он держал в седельной сумке, обработал рану Теодосии: промыл чистой водой, заварил в котелке ветки полыни и листья ореха; когда отвар остыл, приложил к ране повязку, смоченную в пахучем отваре, и с облегчением вздохнул — опухоль начала спадать.

Теодосия не приходила в сознание, его беспокойство возросло. Продолжая держать у нее на лбу прохладную салфетку, он прижал ее к себе.

— Теодосия, очнись. Ну, очнись же, Теодосия.

Его тревога усилилась, когда она не отреагировала на его голос. Он быстро расстегнул лиф платья, стянул его к талии и вылил воду из фляжки на грудь.

Вода растеклась по сорочке, намочив ее. Она пошевелилась.

— Теодосия! — громко позвал Роман, похлопав ее по щеке. — Ради Бога, очнись! Открой глаза! Посмотри на меня, Теодосия!

Сознание возвращалось к ней медленно: вначале до нее дошел низкий, но отдаленный голос, за которым последовало ощущение влажности и холода, затем — пульсирующей боли в голове и жжения в виске.

Постепенно она почувствовала что-то большое и теплое с правой стороны — равномерный стук отдавался в ее правом ухе ритмичным звуком, она узнала его — сердцебиение. Кто-то держал ее.

Лежа с закрытыми глазами, она пыталась понять, что случилось и кто ее держит; вспомнила звук выстрела и чувство испуга и смятения. Кто-то… выкрикнул ее имя, больше ничего не могла вспомнить.

Биение сердца у ее уха усилилось, послышался низкий голос. Сильные руки держали ее.

— Роман.

Она еще не открыла глаза, но когда прошептала по имя, он понял, что она приходит в себя; продолжая похлопывать ее по щеке, приговаривал:

— Очнись, милая.

Ласковое слово слетело с губ помимо его воли. «Милая?» — повторил он про себя. Он никогда за всю свою жизнь не называл так ни одну женщину.

— Ну, хорошо, — повысил он голос, — хватит уже очнись же!

Открыв глаза, она увидела двух Романов, смотревших на нее. Заморгав, попыталась протереть глаза, но прошло несколько секунд, прежде чем стала видеть окружающий ее мир.

Первое, что она увидела — кусочки ясного голубого неба, — глаза Романа, слабо улыбнулась, затем посмотрела на его губы.

Если они могли о чем-то сообщить, то его душевное состояние было ужасным.

— Роман? Что слу…

— Лежи тихо, — предупредил он. — Не разговаривай.

— Но я только хочу…

— Ты ударилась головой. — Теперь, когда у него было доказательство, что все в прошлом, тревога уступила место гневу. — Вначале ты оставила своего телохранителя спящим в Уайт Крик, ехала одна всю ночь; разумеется, выбрала безлунную, так что твой след невозможно было отыскать; привязав лошадь, не выпрягла ее; отправилась спать под повозку, забыв разжечь костер; и в итоге ты едва не стала завтраком для чертовой стаи волков, которые не боялись подойти, потому что не было огня. Вот тогда, ударившись головой, ты и потеряла сознание.

Ее голова все еще кружилась, и потребовалось почти целых пять минут, чтобы все понять.

— Почему назвал меня милой?

Он нахмурился. Значит, она все-таки слышала. Черт побери!

— При чем здесь…

— Как ты можешь думать обо мне, как о милой, а затем так сердиться?

Он мягко положил ее на землю и поднялся на ноги.

— Не собирался называть тебя милой, понятно?

Это одно из слов, выражающих беспокойство, глупых слов, которые люди говорят, когда нервничают. О, черт, Теодосия, ты была без сознания и не приходила в себя! Оно просто вырвалось, и все тут, поэтому забудь, что я это говорил.

По ней пробежала дрожь, она увидела, что лежит мокрой и полураздетой, ее грудь явственно просвечивала сквозь прилипшую сорочку.

— Ты снял с меня платье.

Он увидел подозрение в ее огромных карих глазах.

— Ага, а потом изнасиловал, разыскиваюсь в пяти штатах за изнасилование бессознательных женщин. — Он отошел от повозки и поднял кольт, который швырял в койота. Боже, подумать только, бросался одним из своих ценных пистолетов в проклятого волка! Никогда не совершал подобной глупости за всю свою сознательную жизнь.

И все из-за женщины. Женщины!

Бормоча проклятия, он перезарядил оба кольта и дал один Теодосии. — Последний раз ты ела вчера. Надо что-то дать желудку, иначе голова будет кружиться еще сильнее. Пойду охотиться — буду неподалеку, и пока меня не будет, оставайся там, где сидишь. Если что-нибудь случится, выстрели два раза в воздух. Ты ведь знаешь, как стрелять из пистолета? Она подняла револьвер, прицелилась в небо и взвела курок. В эту же секунду тоненькая веточка свалилась на нее, заставив вскрикнуть от удивления.

Покачав головой, Роман отправился искать завтрак.

Когда он через некоторое время вернулся, Теодосия крепко спала, положив руку на грудь, все еще держа пистолет, нацеленный прямо в лицо.

— О, черт бы… — пробормотал Роман, забирая оружие и засовывая его обратно в портупею. — У тебя нет ни капли разума, которого Бог дает даже хомяку.

Запах пищи вскоре разбудил Теодосию. Открыв глаза, она увидела Романа, помешивающего что-то в котелке над костром.

— Что ты готовишь?

— Суп. В повозке нашлась провизия, но ничего такого, из чего готовится свежий суп. Но я обошелся своими средствами. Сомневаюсь, что ты сможешь отказаться от такой вкуснятины.

Держась за голову, Теодосия села. Прошло несколько секунд, прежде чем боль несколько стихла, она заговорила.

— Что за суп?

— Их степных цыплят. Я убил трех.

— Степных цыплят?

Он бросил в суп немного соли.

— Слышал, что их еще называют куропатками, но это название не особенно мне нравится.

— Никогда не ела Tympanuchus cupido pinnatus на завтрак.

Он искоса взглянул на нее.

— Это науканизм для названия супа из степного цыпленка?

— Науканизм?

— Это название языка, на котором ты говоришь, когда начинаешь свои заумные речи.

Она игнорировала его колкость.

— Tympanuchus cupido pinnatus действительно суп из степного цыпленка.

«Шишка на голове явно не повредила ее мозги», — подумал он.

— Как ты можешь думать о чем-то мудреном, когда речь идет о трех ощипанных, кипящих, степных цыплятах?

— Я…

— Не важно. Вот. — Он налил в миску супа и подал ей. Себе он положил мяса.

— Кажется, наелась, — сказала Теодосия, доев суп. — С тех пор, как я покинула Уайт Крик, делала все так, как, мне казалось, сделал бы ты.

Он бросил косточку в костер.

— Да? Но я никогда бы не улегся, воображая какой-нибудь званый обед и приглашая волков съесть его.

Она осторожно легла спиной на листья.

— Я бы не оказалась в таком затруднительном положении, если бы ты не вывел меня из себя своим возмутительным поведением. После того, как мисс Фоулер ушла, я сказала тебе, что покидаю Уайт Крик. Но ты, будучи в состоянии алкогольного опьянения, не имел ни воли, ни способности сопровождать меня. Неужели ты в самом деле собирался найти меня в комнате, когда проснешься?

— Уж, конечно, я не ожидал найти тебя здесь, в волчьем королевстве! Куда, по-твоему, ты направлялась?

Она набрала горсть песка и дала ему просыпаться между пальцами.

— В город.

— Какой город?

— Первый, что мне встретится. Он встал.

— Ты направлялась на юго-запад, Теодосия. Через четыре-пять дней ты бы оказалась в пустыне, в полном одиночестве в компании кактусов, москитов и гремучих змей. — Он прошел к повозке и стал рыться в вещах Теодосии.

Когда он принес ей ночную рубашку, она нахмурилась.

— Что…

— Надевай. Ты не едешь никуда ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Ты останешься здесь до тех пор, пока я не решу, что тебе можно отправляться в дорогу, поэтому располагайся поудобнее.

Она надела рубашку через голову, опустила ее, затем сняла все, что оказалось под ней.

— Ты ошибаешься, что у меня нет попутчика, — сказала она, продевая руки в рукава рубашки.

— Со мной Иоанн Креститель, который является великолепной компанией. Он не унижает меня, не кричит. Принеси его, пожалуйста.

Роман поднял одежду с земли, бросил ее в повозку, затем наклонился, чтобы достать клетку из-под дна телеги: дверца клетки распахнулась.

Иоанна Крестителя в ней не было.

— Роман? Пожалуйста, принеси его мне, — повторила Теодосия, недоумевая, почему он стоит так неподвижно.

Стоя к ней спиной, Роман прижал клетку к груди и отчаянно пытался решить, что делать. Если сказать, что птицы нет, она заставит искать ее и, конечно, захочет пойти с ним, должна будет пойти, так как он никак не мог оставить ее здесь незащищенной.

Но как же ее раненая голова? Она не может никуда ехать.

Он не скажет, что птицы нет, но если не скажет, попугай уйдет еще дальше. Теодосия никогда не простит ему, если что-то случится с ее любимцем. Проклятие!

— Роман?

— Э… он спит. — Роман поставил клетку в повозку так, чтобы Теодосии не было ее видно. — Спит как убитый. Он… разве я только что не сказал тебе, что ты должна сегодня отдыхать? Ложись спать! — Все еще не глядя на нее, он обошел повозку, окидывая взглядом каждый дюйм земли, который проходил, ища следы Иоанна Крестителя.

От Теодосии не ускользнул расстроенный тон его голоса. Что-то было не так. Стараясь выяснить, в чем дело, она попыталась подняться, борясь со слабостью, которая пошла через нее. Делая по одному маленькому осторожному шагу, приблизилась к повозке.

— Иоанн, — прошептала она, увидев пустую клетку. Ухватившись за край телеги для поддержки, подняла клетку.

Когда Роман обернулся, первое, что он увидел, был предательский блеск глаз.

— Не плачь. Я найду его. Боже, только не плачь. Она безмолвно кивнула, затем покачнулась.

Клетка упала на землю.

Роман тут же подхватил ее на руки.

— Клянусь, найду его, Теодосия, но не пойду искать прямо сейчас, не могу взять тебя с собой. Ты опять чуть не потеряла сознание, и я…

— Койоты, — прошептала она. — Что, если они его съели?

— Не съели. Они его не съели. Понятно? — Боже, он надеялся, что койоты не съели попугая.

— Пожалуйста, найди его, Роман.

Ее голос дрожал — от страха ли, от боли, Роман не знал.

— Найду, но…

— Со мной ничего не случится. Я буду править повозкой, а ты поедешь верхом.

— Черта с два! — Он пожалел, что закричал, в ту же секунду, как увидел, что слезы снова наполнили ее глаза. — Я же просил тебя не…

— Не могу сдержать слезы, — прошептала она, чувствуя, как несколько слезинок защекотали ей губы. — Иоанн Креститель для меня больше, чем домашнее животное, Роман. Он… ну, что бы ты почувствовал, если бы пропал Секрет, и единственный человек, который мог найти его, отказался бы помочь?

В тот же момент, когда прозвучал этот вопрос, Роман понял, что потерпел поражение. Действительно, если бы Секрет пропал, он бы обыскал каждый дюйм земли, пока не нашел бы его.

А попугай разве не сыграл свою роль в спасении Теодосии от братьев Повязок? — припомнил он.

Роман тяжело вздохнул. Он пойдет по следу африканского попугая через весь Техас, заодно заботясь о раненом гении из Бостона, на котором не было ничего, кроме ночной рубашки.

Это выглядело глупейшей вещью, которую он когда-либо делал.

Не говоря ни слова, он посадил Теодосию в заднюю часть повозки и сделал для нее постель.

— Я поведу мустанга. Ты останешься в повозке.

Знаю, тут мало места, но ты подогни ноги или что-то в этом роде. — Он смотрел, пока она устраивалась на постели.

Забросав землей костер и привязав Секрета к повозке, он возобновил поиски следов, которые бы указали, в каком направлении ушел попугай.

— Ты не поедешь верхом? — спросила Теодосия, наблюдая, как он обследует землю вокруг повозки.

— Попугай не настолько тяжел, чтобы оставить следы, которые можно увидеть, сидя в седле. Я должен быть ближе к земле. Он ведь не умеет летать, верно?

— Только на короткие расстояния. — Она поморщилась, когда боль прострелила голову. — У него подрезаны крылья.

— Ты подрезала ему крылья? — удивленно спросил Роман. Он недолюбливал попугая, но, тем не менее, не мог представить, как можно было сделать с ним что-то подобное.

— Лишь укоротила некоторые из перьев, те, которые необходимы для полета. Он не испытывал боли во время процедуры. — Усилием воли, удивившим ее саму, она боролась с ужасной слабостью, охватившей все тело. — Как давно, по-твоему, он ушел?

Роман припомнил, что сбил клетку, когда вытаскивал Теодосию из-под повозки.

— Около трех часов.

— Три часа? О, Роман…

— Он же попугай, Бог мой, а не бегун! Не мог он далеко уйти, особенно не умея летать.

Она приказала себе успокоиться.

— Вот птичий след, — пробормотал Роман, проследив глазами за отпечатками лап до тех пор, пока они оставались заметными. — Песок, — сказал он, наклоняясь. — Вот здесь он прилип к траве. — Поднявшись, поглядел вдаль. — Он пошел в этом направлении.

— Как ты…

— Если ты почувствуешь себя хоть чуточку хуже, скажешь мне, Теодосия. Обещай, что скажешь, не то я не сдвинусь с места, чтобы искать твою птицу.

Она знала, что он сдержит клятву.

— Обещаю.

Удовлетворенный, Роман взял за уздечку мустанга и пошел, не сводя глаз с травы.

— Что ты видишь? — Теодосия держалась за края повозки, наблюдая за действиями Романа.

— Прошедшей ночью была сильная роса. Когда Иоанн Креститель шел утром по траве, у него на лапах был песок, и он остался на мокрой траве. Нам повезло, что трава растет островками, окруженными песком. Каждый раз, оставляя траву, он проходил через песок, затем снова по траве. Роса уже высохла, но песок еще остался прилипшим к траве. Так у нас есть след.

Несмотря на страх за попугая и боль в голове, продолжающую ее мучить, объяснение Романа поразило ее. Живя в Бостоне, она проводила тысячи часов в компании умнейших людей, но никогда не встречала никого, кто бы владел теми изумительными навыками, которые сейчас демонстрировал Роман.

Она поняла, что если есть на свете человек, способный найти Иоанна Крестителя, то им был Роман Монтана.

И час спустя он доказал, что она права. Теодосия увидела Иоанна Крестителя. Хотя он напоминал не более чем серое пятно на расстоянии, она узнала его — красные перья его хвоста светились, как маяк.

Птица восседала на роге оленьего скелета, спокойно прихорашиваясь.

— Роман, вот он! О, пожалуйста, давай поймаем его, пока он снова не убежал!

Роман не двигался. Что-то было не так. Он не видел ничего тревожного, но все его инстинкты предостерегали, что опасность где-то рядом. Застыв, он наблюдал и ждал ее доказательств.

Она предстала в виде мужчины: спрятавшись в дубовой роще и сливаясь с растительностью, воин команчи целился копьем в Иоанна Крестителя.