Сердечные струны

ГЛАВА 19

— Теодосия, — прошептала Лилиан, крепко обнимая ее. — О, моя дорогая маленькая сестричка, ты не представляешь, как я счастлива тебя видеть!

Знакомый аромат лимонной вербены и любви окутал Теодосию, и она испытала огромное успокоение в объятиях старшей сестры, вздохнула устало и облегченно, затем послала поцелуй Аптону, стоящему позади Лилиан.

— Лилиан, если не возражаешь, — сказал Аптон, похлопав жену по руке. Когда она отступила, тоже обнял Теодосию. — Мы скучали без тебя, дорогая. Ужасно.

— Я тоже, — ответила Теодосия, глубоко тронутая искренним вниманием Аптона.

Он отпустил ее, улыбнулся в ее большие карие глаза и потрепал по щеке.

— Наверное, удивилась, застав нас здесь?

— Мы приехали, чтобы дождаться тебя, — объяснила Лилиан. Она взяла Теодосию за руку и повела в дом.

В передней осталась та же скромная мебель, отметила Теодосия, но исчезли книги, микроскопы и другое научное оборудование.

— Он уехал, — сказала Лилиан, увидев, что Теодосия оглядывает комнату. — Вот почему мы здесь. Мы получили от доктора Уоллэби письмо немногим более двух месяцев назад. Прибыли его исследовательские субсидии, и он собирался уезжать в Бразилию. Сообщил, что ты вернешься в Темплтон, как только закончишь изучение южного говора, но его уже не будет здесь. Его письмо заканчивалось заверениями, что он с нетерпением будет ожидать тебя в Бразилии.

Аптон — занес вещи Теодосии в дом и закрыл дверь.

— Мысль, что ты вернешься в Темплтон и обнаружишь дом пустым, беспокоила нас, особенно с тех пор, как не могли узнать, останется ли с тобой сопровождающий, Роман Монтана. Некоторое время твои письма и телеграммы приходили регулярно, но затем прекратились. Беспокоясь, мы решили приехать и подождать тебя здесь.

Чувство вины охватило Теодосию.

— Простите, — жалобно выдавила она. — Мы с Романом… мы… длительное время находились вдали от городов. Не могла написать…

— Не нужно расстраиваться, милая, — мягко вмешалась Лилиан. — Главное, что с тобой ничего не случилось и ты снова с нами. — Она импульсивно еще раз обняла Теодосию. — Кроме того, мы приехали всего две недели назад и ждем не слишком долго.

Иоанн Креститель громко вскрикнул.

— Если бы не задирались рубашки и не выплескивалось семя, в мире бы не было людей, — провозгласил он.

Теодосия едва сдержалась, чтобы не ахнуть.

— С чего это птица янки поет гимн конфедератов? — продолжал попугай. — Тарк, видите ли, это Крат наоборот.

Лилиан и Аптон уставились на попугая. Птица клюнула дверь своей клетки.

— Здрасьте. Я Обл Смотт. Эту куклу не ставят под стекло, чтобы глазеть на нее.

Аптон кивнул в неожиданном понимании.

— Насколько я понимаю, Иоанн Креститель слышал огромное количество диалектных высказываний, характерных для местных жителей.

— Что? — переспросила Теодосия. — О, да, Аптон, он находился в обществе многих людей, склонных к гибким речевым отклонениям.

— И тебе понравилось изучать особенности южного наречия, дорогая? — спросил Аптон. — Наверное, сделала много записей, касающихся этой темы? Было бы крайне интересно взглянуть на них. Как мне недоставало наших дискуссий, Теодосия.

— Я…

— Как случилось, что ты заинтересовалась говором здешних жителей? — настаивал Аптон. — В письмах ты не упоминала о причинах такого интереса. Мы с Лилиан решили, что, возможно, твой проводник, Роман Монтана, разговаривает в такой манере. А кстати, где мистер Монтана?

— О, ради Бога, Аптон, — пожурила Лилиан. — Ты не даешь нашей бедной Теодосии ответить на один вопрос, как уже задаешь другой. Позже у тебя будет масса времени изучить ее записи, касающиеся речевых отклонений. Что же до тебя, Теодосия, ты выглядишь очень усталой. И у тебя красные глаза.

Теодосия не могла рассказать свою историю Лилиан и Аптону — боль еще оставалась слишком свежей, а она знала, что ее слезы глубоко расстроят их.

«Скоро, — подумала она, — очень скоро придется рассказать им о ребенке, которого зачала для них».

Опустив голову, сделала вид, что стряхивает пыль с платья, на самом же деле захотела почувствовать то особое место, где покоился ребенок. Рука задержалась на животе, ощущая присутствие Романа.

— Тогда не делай ничего, Теодосия, — сказал Иоанн Креститель, выплескивая воду. — Просто побудь со мной.

Повторение попугаем слов, сказанных когда-то Романом, чуть не закончилось слезами — она еле сдержалась.

— Теодосия? — забеспокоилась Лилиан. — Что-нибудь случилось?

Теодосия постаралась изобразить улыбку, протягивая руку, чтобы погладить щеку Лилиан.

— Может быть, выгляжу не лучшим образом, Лилиан, но ты — прекрасно. Наконец, немного поправилась, и у тебя, как никогда, цветущий вид.

Лилиан посмотрела на мужа.

— Скажем ей, Аптон?

— Да. — Аптон обнял жену за плечи. — Теодосия, для тебя замечательная новость.

Лилиан положила ладонь Теодосии к себе на живот.

— Я беременна, дорогая, и успешно прошла первый триместр. Фактически уже почти достигла пятого месяца. Все четверо врачей, осматривавших меня, уверены, что я рожу здорового ребенка.

Когда смысл слов Лилиан дошел до ее сознания, Теодосия почувствовала, что мир словно перевернулся с ног на голову. Лишенная равновесия, как физического, так и умственного, почувствовала, как подкашиваются ноги.

— Аптон, — крикнула Лилиан.

Он подхватил Теодосию, медленно клонившуюся к полу, и усадил на маленькую деревянную скамью у окна.

— Принеси воды, Лилиан, — сказал он, похлопывая по алебастровой щеке Теодосии.

Лилиан бросилась за водой.

— Теодосия, прости меня, — сокрушалась она. Я не подумала, что наша радость так на тебя подействует. Наверное, не следовало ее сообщать так неожиданно.

Теодосия видела, как шевелились губы сестры, но ее голос звучал, словно за сотню миль.

Лилиан и Аптону не нужен ребенок, которого она носит.

Эта истина, словно толстая веревка, сдавила ее, вначале стиснув неверием, затем удушая наступившим отчаянием.

«Бежать, — решила она, — от Лилиан и Аптона, из дома. От своих эмоций».

Надо подумать, одной, на воздухе. Да, на воздухе.

О Боже, что же ей делать?

— Теодосия? — пробормотал Аптон, поднося к ее рту стакан воды. — Выпей немного, дорогая.

Она сделала глоток, как он просил, и с огромным усилием заставила себя выглядеть овладевшей собой.

— Ваша новость ошеломила меня. Я счастлива за вас. Правда, счастлива. Мое возбуждение слишком сильно, и я хотела бы…

— Конечно, Теодосия, дорогая, — воскликнула Лилиан. — Тебе надо лечь и отдохнуть. После сна ты почувствуешь…

— Мне полезно немного прогуляться, Лилиан, — возразила Теодосия. — После глотка свежего воздуха отдохну.

Лилиан кивнула.

— Я составлю тебе компанию, — сказала она и повернулась, чтобы взять верхнюю одежду.

— Нет, ты не пойдешь, — сказал Аптон, — поймав жену за руку. — Ты отдохнешь, пока Теодосия прогуляется. А когда она вернется, чтобы полежать, будет достаточно времени посуетиться вокруг нее, что, как мне хорошо известно, ты и будешь делать. Думай о ребенке, Лилиан. Иди, Теодосия, только не уходи далеко и не задерживайся. Скоро стемнеет.

Она быстро вышла и, оказавшись на улице, поспешила уйти подальше от дома; избрав дорогу, которая вела из города, прошла мимо ярмарки — там оставалось несколько человек, которые складывали палатки и грузили скот в деревянные клети.

Не замечая того, что ее окружало, Теодосия продолжала спускаться по пыльной дороге и, обойдя резкий поворот, вышла к пустому выгону. Заросли сухого кустарника, кучи больших острых камней виднелись по всему пустынному полю. Рядом со старым полуразрушенным сараем кружила стайка морских чаек, крича и ссорясь за какую-то падаль.

Наклонившись, протиснулась между двумя перекладинами забора и оказалась в поле. Остановилась у кучи камней, прислонилась. Вдавливаясь, они причиняли боль.

Но это было ничто по сравнению с болью сердца: ребенок, которого носила Лилиан, благословлен обоими родителями, его ожидает теплый любящий дом; а что ожидает их дитя?

«Я хочу твоего ребенка, Теодосия». — Эти слова прозвучали, словно удар кинжала.

— Как могла так поступить с тобой, Роман? — спросила она. — Ты не любишь меня, но хочешь иметь своего ребенка. Как я могу лишить тебя этого права?

Но как ей отказаться от ребенка? Бесценного существа, которое стало всем, что у нее сохранилось от Романа, и она любила этого крошечного дитя так же сильно, как любила его отца.

Она задрожала, когда прохладный вечерний бриз перешел в сильный ветер. Потемнело, черные тучи собрались на небе, ветер рвал ее волосы и хлестал ими по лицу.

Страх перед надвигающейся бурей подсказывал ей, что надо бежать, а горе бросило на колени.

— Роман, — прошептала она и закрыла глаза. Дождевые капли смешивались со слезами, беззвучные всхлипывания сотрясали ее тело.

Вдруг она почувствовала, как большая рука сомкнулась вокруг ее плеча, вонзаясь в кожу.

Теодосия открыла глаза: двое мужчин в крысиных шляпах смотрели на нее сверху, оба ухмылялись — где она видела их раньше?

— Какой тесный мир, не так ли, Джорди? — сказал Баррис Джистер.

Джорди усмехнулся.

— Да, Баррис, и правда, тесный. — Он протянул руку и потеребил влажную золотую прядь. — Приятно снова встретиться, хорошенькая леди. Увидели, как вы прошли по дороге, и решили посмотреть…

Сельская ярмарка за городом, подумала Теодосия. Зачем она проходила мимо нее?

— Почему вы не пришли на ярмарку, хорошенькая леди? — спросил Джорди, все еще держа локон волос. — Она уже закончилась.

Баррис кивнул.

— Жаль, что вы не пришли. Мы выручили кругленькую сумму. А вы думали, что разорили нас окончательно в тот день в Киддер Пасс, а? Да, нам понадобилось немало времени, но мы снова проводим свои игры.

Теодосия вскрикнула, когда Джорди рывком поднял ее и поставил на ноги. Он ударил ее по лицу.

— В тот день, когда шериф Киддер Пасс со своим помощником прогнали нас, мы поклялись, что не забудем, по чьей это милости, леди.

Баррис вырвал ее у брата и злобно уставился на нее.

— Мы обещали вам, что когда-нибудь где-нибудь еще встретимся, и вот этот день настал. А так как с вами нет длинноволосого телохранителя, никто не помешает нам заставить вас заплатить за то, что вы с нами сделали.

Месть. Джистеры собираются мстить. Осознание смертельной опасности удвоилось, когда молния, сопровождаемая громовыми раскатами, расколола небо.

С силой, которой она в себе не подозревала, она вырвалась из цепких рук Барриса и, ослепленная дождем и слезами, помчалась к шаткому навесу, который приметила раньше. Убегая, слышала за собой тяжелые шаги Джистеров, чувствовала их горячее дыхание — в памяти всплыл день, когда так же убегала от банды Бланко.

Сегодня все повторяется: дождь колотит по ней, гром сотрясает, зло преследует, молнии полыхают над ней.

Но рядом нет Волшебной горы, которую умолила, загадав желание о Романе.

Нечеловеческий крик прорезал воздух. Пронизанный страхом, горем и отчаянием, он вырвался из ее горла непрерывным потоком.

И тогда внезапно прогремел пистолетный выстрел, заставив ее замолчать. Тяжелые шаги сзади затихли и в конце концов совсем исчезли. Она больше не слышала горячего дыхания, зло больше не преследовало ее.

Изумленная, она остановилась, когда увидела, что Джистеры удирают по залитому дождем полю, словно преследуемые тысячью демонов.

А потом Теодосия увидела его — пелена дождя смывала силуэт, но она уже знала, кто это.

Роман был верхом на коне, и его серый жеребец нетерпеливо бил копытом по земле; длинные, черные, как смоль, волосы развевались вокруг, словно темная шаль.

Он находился еще далеко, на другом конце поля, но она чувствовала, как его сияющий голубой взгляд, пронзая расстояние, проникал ей в самую душу.

Роман.

Она хотела выкрикнуть его имя, но зловещая стрела молнии казалась такой близкой, всего в нескольких дюймах от ее головы. Она почти ощутила ее жар, ее страшную опасность и была уверена — это вызов, от которого не убежишь.

Ужас снова проник в нее.

Укрытие сарая осталось позади, всего в нескольких шагах.

Роман был на другой стороне поля.

Мозг приказывал искать безопасное место в амбаре, а сердце тянуло вперед.

Не обращая внимания на молнию, она помчалась через луг.

Роман встретил ее на полпути, и когда поравнялся с ней, наклонился из седла и поднял на руки; прижав ее к груди, остановил Секрета посреди поля.

Теодосия смотрела на мужчину, которого любила: долго-долго сравнивала его реального с тем образом, который создала в своих мыслях. Молния сверкала где-то сзади, но его глаза успокаивали.

— Знаешь, — тихо начала она, глядя, как дождевые струйки стекали по его лицу. — Я преодолела страх перед молнией.

Он провел рукой по ее животу, по своему ребенку, напомнив, чего он хотел от нее.

— Ты приехал в Темплтон, — продолжила она, чувствуя капли дождя на губах, — сказать, что хочешь ребенка.

Он медленно кивнул, продолжая глядеть в ее глаза.

— И увидеть сеньора Мадригала.

— Сеньора Мадригала. — Она попыталась кивнуть, но была словно парализована. — Чтобы выкупить ранчо. Ты… ты будешь растить ребенка на своем ранчо. Вместе с лошадьми?

Он нахмурился, затем поднял мокрую бровь.

— Значит, ты уже не собираешься отдать моего ребенка своей сестре?

Она хотела спрыгнуть и снова убежать — как невыносимо больно быть так близко от него и знать, что ему нужен только ребенок.

Но если убежит, то заберет с собой и ребенка. Но она понимала, что не может так поступить с Романом. Она любит его, и никакая жертва ради него не может быть слишком большой.

— Я не отдам ребенка сестре, — ответила она с болью в груди. — Его возьмешь ты. А потом… — Она помолчала. — Потом уеду в Бразилию.

Роман поднял ее выше, чтобы видеть ее глаза.

— И я поеду с тобой.

Она застыла — шок и смятение.

— Ты поедешь со…

— Никакого ранчо. Он будет расти в Бразилии — с обезьянами, а не с лошадьми.

Ее смятение усилилось.

— Но я же обещала отдать тебе…

— Я приехал в Темплтон, чтобы сказать сеньору Мадригалу, что забираю все свои деньги.

Она не могла понять.

— Ты… ты отказываешься от своей мечты? — изумленно спросила она. — Но ведь десять лет! Зачем отказываться?

Он перебирал смуглыми пальцами ее мокрые золотые волосы.

— Однажды, не так уж давно, один гений поведал мне кое-что, показавшееся мне бессмысленным.

Но теперь я понимаю смысл сказанного: если любишь, ни одна жертва не кажется слишком большой.

Теодосия почувствовала, как все ее тело напряглось — она не могла видеть выражение его глаз, но догадывалась, что он скажет дальше.

Роман улыбнулся, любуясь большими, залитыми дождем глазами.

— Зачем лошадиное ранчо, если женщина, которую я люблю, собирается жить в Бразилии?

Ее мозг отказывал ей — она не могла думать, но сердце билось ровно, словно ожидало его следующих слов.

— Я люблю тебя, Теодосия.

Разряд радости ворвался в нее, более сильный, чем зигзаг молнии на небе.

Роман сжал ее в объятиях и заговорил, сбиваясь, невпопад.

— Понимаю, я не тот мужчина, которого ты… почти не ходил в школу… ты не можешь любить такого, потому что… ну, потому что у меня нет никакого диплома. Но, Теодосия, — твердо сказал он, — клянусь, я получу его, выучу все, что знаешь ты; буду стараться правильно выбирать слова; изучу звезды, солнце, корни растений. Выучу латинский и шведский, сделаю все, Теодосия, чтобы ты полюбила меня так, как я тебя.

Эта страстная клятва вернула ее в те счастливые дни, когда она терялась, погружая свои руки в массу его волос воронова крыла.

— Ты давно такой, и я люблю тебя, — призналась она сквозь слезы. — Люблю тебя с того дня, когда впервые увидела.

Он прижал ее к себе, поцелуем стер слезы и дождь с ее лица.

— Выходи за меня, Теодосия.

Она коснулась его губ и высушила не только свои, но и его слезы.

— При одном условии, — прошептала она.

— Что угодно. Боже, что угодно.

Она окунулась в его глаза, слишком голубые, чтобы быть настоящими.

— Научи меня той же мудрости, Роман, которую знаешь ты, — попросила она с любовью, которую обрела вновь. — Запомни, я выйду за тебя, если ты научишь меня здравому смыслу.

Вспомнив все ее необдуманные поступки и слова, он прикинул — мало и целой жизни, чтобы научиться здравому смыслу.

Целая жизнь. Проведенная, проверенная испытаниями, с женщиной, настолько прекрасной, настолько любимой, что не мог постичь, чем он заслужил такой бесценный дар.

— Согласен, мисс Уорт, — прошептал он нежно.

— Тогда берите меня, мистер Монтана. Улыбаясь, он наклонился к ней, и когда их губы встретились, сделал гениальное открытие: любовь — совсем не жертва, ибо, отдавая, получаешь намного больше, чем имеешь.