— Джон, что ты делаешь?

Он не двигался.

— Я думаю, конечно, может, и не самое подходящее время, чтобы попробовать. Я догадываюсь…

— Перестань немедленно!

— Ну, ты так хороша, что я просто не могу с собой справиться. Я целый день об этом думаю.

Она попыталась вырваться.

— Эй, не суетись. — Он поцеловал ее в шею. Она почувствовала его желание, когда он прижался к ней. — Ну, Сабрина… Ну что же такое — почему Логану можно, а мне нет?

— Хватит, сукин сын! — крикнула она по-итальянски, с силой вырываясь из его объятий.

Он поднял руки с непостижимой невинностью, как баскетбольный игрок, несправедливо обвиненный в нарушении правил.

— Ну да, я тебя не интересую. Но стоило хотя бы попробовать.

— Вон, Рестон! Немедленно!

— Ладно, не валяй дурака. Давай работать дальше.

— Немедленно вон отсюда!

Никогда он не слышал слов, произнесенных с таким холодом.

— Слушай, ну я же нормальный. Больше такое не повторится. — И он потянулся к стулу, на котором висела куртка. — Я действительно прошу прощения, Сабрина. — Джон застегнул молнию и отступил к двери.

— Пожалуйста, давай просто забудем все это, ладно? Это все только между нами.


Прошла половина конференции, прежде чем Логан понял, что вклиниться в личную жизнь Шейна совершенно невозможно, и он решил поговорить о соединении Q в самолете.

Самолет уже летел два часа, а он все пытался подыскать момент. Но, к его разочарованию, если не сказать — удивлению, он снова оказался пленником, вынужденным выслушивать все подробности похождений Шейна. Случилось так, что Кристина в конце концов оказалась на высоте. И, хотя она не стала выслушивать аргументы, что никак не может заразиться спидом, все произошло потрясающе неожиданно, они причудливо провели время — большую часть последнего дня читали вслух порнографические письма из журнала «Пентхауз».

— Несравненная женщина!

А потом, закончив свой рассказ, он спокойно задремал.

— Доктор Шейн, а есть ли какой-то специфический аспект конференции, который вы хотели бы обсудить? Я делал записи.

— Потом.

Логан немного поколебался.

— А со мной произошел очень интересный случай в здании, где работал Пауль Эрлих.

Шейн приоткрыл один глаз.

— О, знаю это место. Ничего заслуживающего внимания там не делают.

— Да нет, дело в другом. Просто я случайно спустился вниз по лестнице и нашел кое-какое оборудование. Очень старое. Мне кажется, оно из лаборатории Пауля Эрлиха.

Шейн сел и с искренним удивлением посмотрел на Логана.

— И какого дьявола?.. Что ты делал в этом подвале?

— Ну, я…

— Что-то прихватил? Сувенирчик?

Взволнованно Логан полез во внутренний карман пиджака и достал листок бумаги.

— Вот это.

— Ничего себе, парень! — Шейн протянул руку и взял листок. — Черт побери! А ты знаешь, что тебя могли бы арестовать?

Надев очки, Шейн быстро пробежал глазами листок.

— Я нашел его в ящике со старыми химическими реактивами.

— И?

— Ну, мне это показалось очень интересным.

— Почему? Какие-то каракули на пожелтевшем клочке бумаги.

— Вы правы. Но если присмотреться…

Шейн бросил на него тяжелый взгляд.

— Логан, когда, черт тебя побери, ты научишься выкладывать все начистоту? Мы оба понимаем — это самый первый вариант химической структуры, над которой ты работаешь со своей итальянской бабой!

Вот момент сам и представился. А Логан оказался к нему совершенно не готовым.

— Да, так оно и есть, — признался он.

— И что там написано?

— Что написано? — Он посмотрел на листок, будто впервые видел его. — Нужен перевод?

— Да, Логан. Мне кажется, это так называется.

— Хорошо, — заколебался Дэн. — Но самое главное — в рисунке.

— Полисульфонат ароматик.

— Язык очень странный, довольно высокопарный. Я подумал, может, это написал японец, один из сотрудников Эрлиха, для какого-то журнала…

Шейн отмахнулся.

— Давай-ка ближе к делу, Логан. Что значит для тебя эта находка? — Он помахал бумажкой. — Если что-то значит.

— Да. — Логан помолчал. — Да, она очень важна. — Я думаю, это соединение сперва разрабатывалось в Германии, еще давно. Найти бы этому подтверждение, вот было бы интересно.

— Логан, давай конкретно: важно или интересно? Ты ученый. И понимаешь, это не одно и то же.

Логан казался удрученным.

— Нет, не думаю, что находка много значит, во всяком случае, для научного определения…

— Правильно. Значит, ты развлекаешься, да? Или, черт побери, что-то другое? Я хочу узнать все, чем ты занимаешься. Все до мелочей.

Следующие два часа Логан рассказывал. Он начал с появления Ларри Тилли у него в кабинете. Шейн несколько раз нетерпеливо прерывал его резкими комментариями и откровенными вопросами. Но интерес его не угасал до самого конца рассказа.

— Соединение Q против рака груди? — сказал он в конце. — Что ж, должен признать, это кое-что новое. И на какой стадии вы сейчас?

— Я уверен, пока меня не было, Сабрина и Рестон уже изложили все на бумаге.

— Так вас трое? — спросил он подчеркнуто равнодушно.

— Пока.

Снова закрыв глаза, Шейн удобнее устроился в кресле.

— Похоже на вариант жизни втроем, если, конечно, после работы вы занимаетесь этим.

Логан прореагировал резче, чем собирался.

— Доктор Шейн, я не хочу слышать ничего подобного. Мы потратили слишком много времени на этот проект. И мы думаем о его реальном потенциале.

Шейн удивленно раскрыл глаза и пожал плечами. Было похоже, что он подумывал — не извиниться ли.

— О, ну прости меня, я же не сказал, что ты ее трахаешь. И вообще, почему ты со мной не так откровенен, как другие?

— Я просто пытаюсь вам объяснить, как много…

Но Шейн прервал его, успокаивающе пожав ему руку.

— Хорошая идея. На меня она произвела впечатление. Но я, конечно, хочу посмотреть ваши данные. И увидеть, что вы предлагаете.

— Значит, вы заинтересовались? Вы нам поможете? — спросил потрясенный Логан.

— А как ты думаешь, для чего я вообще взял тебя в это проклятое путешествие?

* * *

21 сентября 1919 года

Франкфурт

Своего рода юбилей — прошло ровно шесть лет с тех пор, как мы начали работать в лаборатории профессора Эрлиха. Кажется, как давно это было! И каким я был наивным. Я думал, что вот-вот мы найдем ответ! А теперь уже столько дней я в полном отчаянии, и мне кажется, результата не будет никогда.

В конце войны мы думали, что хуже быть не может. Но сейчас ясно, как мы ошибались. Голод. Нищие. И, естественно, то, что необходимо для работы, достать невозможно. Когда охотимся за крысами для лабораторных опытов в подвале, мы шутим — обнаружив, что мясные кладовые пусты, они разбежались.

Но я все еще делаю попытки. Сегодня утром закончил последний вариант соединения 74 — получились красивые белые кристаллы, они слегка темнеют, если их вынести на солнечный свет. Надеюсь, у них активность выше. Может, ответ заключается в размере молекулы.

Более чем когда-либо мне не хватает поддержки доктора Эрлиха и его совета.

* * *

Как и все из ее поколения, она до сих пор чувствовала себя молодой. Возможно ли, что прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как она жила в Сакраменто, писала о местной политике для «Би»? Иногда, закрыв глаза, она видела себя такой, какой была в то время, — волосы до плеч, в смешных широких брюках, сидит перед старым тяжелым «Ундервудом», пытаясь успеть вовремя сдать материал.

Но сожаления редко посещали ее. Свой выбор — поступиться многообещающей карьерой — она сделала сама. И дело не только в изменившихся обстоятельствах, но и в том, как она стала себя ощущать. Четырнадцать лет назад, когда родился Чарли, ей захотелось остаться дома, и она была ужасно счастлива, что может себе это позволить. Она будет наблюдать, как растут ее дети, будет рядом с ними. Через семь лет, когда Элисон, ее второй ребенок, пошла в школу, прежняя жизнь казалась уже невозможной. Естественно, на первое место вышла карьера Джона. Сакраменто остался в приятных воспоминаниях. На месте их старого дома выстроен другой, огромный. И теперь, когда она заходила в редакцию, ее поражала тишина — грохочущие машинки заменены компьютерами. И всякий раз она появлялась там с мужем.

Честно говоря, иногда ей было обидно — нелегко жить в тени восходящей политической звезды. Ей не очень нравилось, что, когда он выходил на публику, его взгляд становился тяжелее, а на лице непроизвольно появлялась деланная улыбка. Его частые разъезды плохо сказывались на детях.

Но она все еще утверждала, что ее брак удачный, и в отличие от большинства супружеских пар она и впрямь так думала. Может, он не был таким крепким и солидным, как у ее родителей, но времена изменились, стали труднее, и разве отчасти не амбиции Джона явились причиной, по которой она вышла за него замуж?

И, кроме того, она его уважала. Только она одна знача, как серьезно он относится ко всему и как близко к сердцу принимает компромиссы, на которые вынужден идти. И как часто, даже в самой трудной ситуации, он изо всех сил пытается остаться верным самому себе. Тому лучшему, что в нем есть. Она воспринимала себя как важную составную часть происходящего, как его партнера, друга. И он ей полностью доверял, может, даже больше, как она теперь понимала, чем она доверяла ему. Почти целую неделю после первой ноющей боли в пояснице она не говорила ему ничего, и доктор продолжал ее успокаивать. Он из предосторожности предлагал сделать биопсию. («Предосторожности для кого? — подумала она несколько непочтительно. — О чьем будущем НА САМОМ ДЕЛЕ он беспокоился?»)

Наконец она согласилась сделать биопсию — это легче, чем продолжать сопротивляться. И потом она перестанет думать об этом.

Но она решила пока ничего не говорить Джону. Неподходящее время — его голова забита другими проблемами. Она расскажет ему потом, когда станут известны результаты. И когда она отбросит свой страх и все прояснится.

Биопсию назначили на послезавтра. Посмотревшись в зеркало, она снова успокоилась. Оттуда на нее смотрела не больная женщина, а такая, какой она себя ощущала. Невероятно молодая.

* * *

Глядя на текст, безумно уставший, Рестон вдруг расхохотался. Логан и Сабрина, сидевшие в другом углу комнаты, подняли на него глаза.

— Не знаю, как вы, ребята, но я читал это обоснование столько раз, что уже ничего не соображаю, словно оно написано на древнегреческом.

— Мы все устали, Рестон, — резко проговорила Сабрина. — Но это не причина для того, чтобы прекратить работу.

— Я хочу сказать, — Рестон пропустил мимо ушей ее фразу, — знаете, как я уже читаю: вместо «обеспечить подходящее лечение» — «обеспечить подходящую проститутку». И еще удивился: не могли же мы вставить что-то этакое, уж совсем пикантное.

— Бьюсь об заклад, как раз эта фраза заинтересовала бы их, — сказал Логан.

— Особенно Шейна, — кивнул его друг.

Логан рассмеялся. Он рассказал им все до мелочей о своих беседах со старшим коллегой.

— Не над чем смеяться, — резко бросила Сабрина. — Я не думаю, что Шейн хочет получить протокол, над которым можно хохотать. Тем более комитет, которому этот документ будет представлен.

Логан снова почувствовал неловкость. Что с ней? Отчего столь внезапная потеря чувства юмора? И эта устойчивая неприязнь, враждебность к Рестону?

Он ощутил это сразу после возвращения из Германии. В тот вечер за обедом Сабрина рассказала ему об их разногласиях по поводу пациентов.

— Это серьезное дело, — произнесла девушка ровным голосом. — Я знаю, тебе нравится Рестон, но я не думаю, что нам стоит принимать его в свою компанию.

Логан понимал не хуже нее, что здесь есть о чем подумать. Но когда он подошел к вопросу вплотную, то обнаружил, что Рестон рассуждает разумно. Действительно, он весьма убедительно изложил свои аргументы, данные статистики по успешным результатам работы с протоколами за многие годы, чем серьезно подкрепил свою точку зрения, высказанную Сабрине. Но когда Дэн понял, что не выиграет, то больше не делал попыток отстаивать свою позицию.

— Итак, — спросил Логан, — насколько я понимаю, ты хочешь остаться с нами, даже если мы не можем гарантировать успех?

— Эх, ну что мне еще остается? Я хочу сказать, ничего другого я и не ожидал. Но чтобы дела пошли лучше, надо подчиняться большинству, даже если большинство ошибается. — И, открыв кейс, он вынул шампанское. — Я думаю, и тост есть подходящий. — Он многозначительно посмотрел на Сабрину. — Ну что-то вроде: «Один за всех и все за одного!»

Прошло еще несколько недель, и научные разногласия свелись к минимуму. Но отношение Сабрины к Рестону оставалось прежним. И Логан чувствовал — он еще не готов говорить с ней об этом. Раза два он пытался, но она отказалась признаться, в чем дело.

— Слушай, — воскликнул Логан, — мы все волнуемся насчет реакции Шейна. Так почему бы нам всем не попытаться расслабиться?

— Но я не нервничаю так, как ты, потому что Шейн лично от меня ничего не ждет.

— Ну спасибо, — усмехнулся Логан. — Очень здорово узнать, что ты всегда рядом со словами поддержки.

С тех пор как Логан привлек Шейна в советники по работе над проектом, тот смотрел на него как на многообещающего ученого. И Логан, конечно, рисковал больше своих коллег. Сперва Шейн держал его на расстоянии — пусть трое молодых сами разработают весь проект. И пусть воспринимают это разрешение как любезность. И теперь, уже изучив их работу, он даст им знать, готов ли он их поддержать.

— Ну что ж, — вздохнул Логан. Он посмотрел на часы. — Как вам нравится — этот сукин сын опаздывает!

— Что касается меня, — пожала плечами Сабрина, — я не беспокоюсь. Работа хорошая.

Вздохнув, Логан закрыл свой экземпляр протокола из пятидесяти пяти страниц плюс перепечатки шести статей и других данных. Все это вместе походило на солидный годовой отчет.

Конечно, это лишь часть дела. Даже с поддержкой Шейна их задача остается не из легких. Произвести впечатление на скептиков из отборочного комитета, убедить их, что, несмотря на молодость и неопытность, они целиком отдались своей идее, что они изобрели новый метод, что работают над чем-то очень перспективным, — дело трудное. Да еще подать это так, чтобы их цели воспринимались как вполне реальные и достижимые, но в то же время чтобы надежда на успех не казалась скромной.

Они придумали такое название: «Вторая фаза клинического лечения метастазирующего рака груди с помощью соединения Q», тем самым придавая своему предложению оттенок вычисленной осторожности, как если бы авторами являлись опытные, знающие ученые, уверенные в том, что мир никогда не выдает всех своих секретов.

В то же время они горели желанием получить разрешение. Поскольку с соединением Q не проводились клинические опыты как с антираковым агентом, то можно было только предполагать, как пациент прореагирует на этот курс. Но это, считали они, дело времени. Надо выяснить токсичность, короче, сделать то, чем другие исследователи иногда с готовностью пренебрегали.

Итак, упорная бригада внимательно относилась к каждому аспекту курса лечения, над которым работала. После принятия трудного решения относительно пациентов, подходящих для курса, осталась техническая сторона лечения. Например, доза и расписание приема лекарств. Поскольку соединение Q не абсорбировалось, если его принимать внутрь, то возможно только одно — внутривенное вливание. Только оно могло быть эффективным. Причем возможны два варианта — через капельницу или путем сильной дозы разового впрыскивания.

После долгих вечеров бесплодных размышлений они выбрали капельницу. В конце концов, с этим вариантом меньше гадания на кофейной гуще. Способны ли раковые клетки погибнуть от поддержания постоянного уровня лекарств в крови? Или они могут быть разрушены только в случае перебора токсинов — случае, при котором могут подвергнуться риску и здоровые клетки?

В конце концов, возможно, именно это и определило их выбор: капельница — дело более осторожное, значит, и решение, принятое ими, будет более ответственным. К такому выводу они пришли, ухлопав уйму времени в нескончаемых спорах.

— Извините, — сказал Шейн, наконец появившись в квартире Логана с опозданием на сорок минут. — Парень из службы здоровья зашел ко мне, и я никак не мог от него избавиться.

— Все в порядке, доктор Шейн.

— Эти ублюдки-бюрократы, наверное, никогда не отдыхают. Требуют описания каждого проклятого клинического курса в институте. Можете поверить? А сами ни черта не понимают, что там написано.

Логан нетерпеливо кивнул.

— Правильно. — Интересно, до какой степени Шейн намерен им доверять?

— Ну что же. Рад видеть вас всех. Мне нравится — немножко таинственно, секретно, и я уверен, что нет хвоста.

— Ваше пальто, доктор Шейн?

— Логан, я Сеф. Ну сколько раз тебе про это напоминать?

Логан решил, что это хороший признак.

Он улыбнулся.

— Ваше пальто, Сеф?

— Нет. Меня дома ждет Элис, и я в конце концов должен уделить ей внимание. И то, что я собираюсь сказать, не займет много времени.

Это прозвучало, как удар в солнечное сплетение, но Логан не подал вида.

— Неплохое местечко, — огляделся Шейн.

— Спасибо.

— Ну так что, ты меблировал квартиру через Армию спасения или даже через «Гудвилл»?

— В общем-то, доктор Шейн, извините, Сеф, через «Икеа».

— Что с тобой, Логан? У тебя совсем плохо с чувством юмора?

— Да, это не самое сильное его качество, — заключил Рестон.

— Я думаю, — ровным голосом сказала Сабрина, — сейчас нас всех волнует только одно — что вы думаете о нашем предложении.

Шейн засиял, взглянув на нее.

— Хоть у одного из вас хватило духу заговорить прямо! — Он расстегнул пальто и бросил его на стул, а из внутреннего кармана мятого твидового пиджака вынул экземпляр этого самого предложения. Листки были в таком виде, как будто над ними хорошо поработали.

— А у вас есть что-нибудь выпить?

— Пожалуйста, доктор Шейн…

Шейн мрачно посмотрел на Логана.

— Это хорошо. Очень хорошо.

Теперь Логан снова смог вздохнуть. Потом, переведя дух, спросил:

— Вы действительно так думаете?

Шейн посмотрел на Рестона, потом на Сабрину, на их лицах отразилось удовольствие или просто облегчение.

— Подождите минутку. Это совсем не значит, что вы обойдетесь без критики. — И тотчас, как бы раскаиваясь, что позволил им испытать краткий миг радости, начал: — Мне не нравится капельница. Нужно впрыскивание.

— Мы много думали, — осмелился вставить Логан. — Почему вы считаете…

— Да потому, что ваше дело — рисковать, — нетерпеливо бросил Шейн. — Идти не на безрассудный риск, а на стоящий того. Какой уровень воздействия вы собираетесь получить?

— Очень низкий, — тихо ответил Рестон.

— Не давайте мне тех ответов, которые я хотел бы услышать. Скажите мне то, чего я еще не знаю. Какой уровень токсичности даст это лекарство?

Рестон покраснел.

— Высокий.

— Черт побери, правильно. При лечении вашего приятеля Тилли, как вы знаете, его надпочечники полетели. Так чего вилять? Рак его все равно убьет. Так почему не ударить по раковым клеткам как следует?

— Мы как раз стараемся свести опасность к минимуму, — пояснил Логан. — Мы хотим завершить работу с живым пациентом.

— Да бросьте. Когда приступаешь к лечению такой болезни, ты невольно стоишь перед реальностью фатального исхода. Вы ведь все равно травите людей, причем больных, которые на волосок от смерти. Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.

Наступило молчание.

— Доктор Шейн, мы говорим о терапевтической основе, мы хотим пробить брешь в лечении. Доза, ядовитая для раковых клеток, ядовита и для здоровых.

Он согласно кивнул.

— Вы понимаете задачу. И грань очень тонкая… Даже для самых хороших лекарств. Так вот, наша задача и состоит в том, чтобы найти эту грань. И что отличает великих врачей от болтунов, так это желание идти до конца и не дрогнуть. Конечно, легко сказать, да трудно сделать.

Шейн изучающе оглядел слушателей. Сабрина ухватила суть. И Рестон, если с ним вести дело по-хорошему. Но Логана, казалось, он не убедил.

— Слушай, — продолжил Шейн, обращаясь к Логану. — Дело не в том, что я не понимаю твоего порыва. Ты даешь пациентке внутривенно менее токсичную дозу, и она тебя готова любить до смерти. И всем говорит: «Мой доктор — гений. Он дает мне химиотерапию, и никаких побочных эффектов». — Он многозначительно замолчал. — Но ты знаешь, что ты делаешь? Ты убиваешь ее своей добротой. — Он умолк, и лицо его стало таким серьезным, каким Логан его никогда не видел. — Твоя работа — найти лечение. Вот и занимайся этим. И не важно, кто ты — святой или дерьмо. И можешь не волноваться о своей популярности.

Логан спорить не стал. За такую прямоту он еще больше начал уважать Шейна. Этот тип не только умен, но и с характером, что не менее важно.

Но все же Логана что-то беспокоило. Не важно, насколько добрыми намерениями был продиктован совет Шейна, не важно, как все убедительно звучало, но… Шейн ничего не теряет. Логан и его команда, работающая над соединением Q, не может пойти дальше без его благословения, но если их постигнет крах, то это крушение для них, а не для него.

— А как насчет надпочечников? — не унимался Логан. — От дозы, которую вы предлагаете, у каждой пациентки они выйдут из строя, как и у Тилли.

Шейн пожал плечами.

— А ты в качестве профилактики давай им гидрокортизон. Он нейтрализует токсичность лекарств и обеспечивает выработку гормонов.

Логан уже думал об этом.

— Но это, может, только для начала. Нам, видимо, придется иметь дело с разрешительной комиссией, и кто знает, сколько еще вопросов возникнет. — Он помолчал. — Ну что же, я полагаю, это те мосты, которые нам предстоит перейти.

Шейн улыбнулся. Он понял, что Логан склонился к его варианту.

— Но, слава Богу, у вас есть я, который посоветует, как это сделать.

— Так мы можем на вас рассчитывать?

— Естественно. — Он встал и потянулся за пальто. — Кстати, когда вы будете переписывать обоснование, я бы вам посоветовал несколько смягчить текст, чтобы разрешительная комиссия сосредоточилась на главной задаче, а не на возможных побочных эффектах.

— Мы просто хотели быть честными и ответственными.

— Слушай, мне наплевать на то, чего ты опасаешься. Комитет в любом случае все понимает. И не забудь, Логан, теперь мы все по одну сторону баррикады.

* * *

В тот вечер, когда Рестон ушел, Логан вынул свою бутылку шампанского. «Редерер кристалл». Он отдал за нее сорок баксов. Все было продумано еще несколько недель назад. Просто удивительно, как быстро он почувствовал, что спадает напряжение.

— Что-то не так? — спросил он Сабрину, когда они пили по второму бокалу. И, поскольку он испытывал легкое раздражение, фраза прозвучала с другим оттенком. — Черт побери, что не так?

— Я немного устала.

Он обнял ее.

— Привыкай, настоящей работой еще и не пахло.

— Этот Шейн, — произнесла она, вымученно улыбаясь, — у него какая-то грязноватая мораль, но он не скучный.

— Все что угодно, только не это! Приставь к нему шарманщика, наряди в цирковой костюм, и он пройдется на руках по улице. — Логан помолчал. — Единственное, чего хотел бы я, чтобы он перестал отпускать эти свои непристойные реплики.

Она внимательно посмотрела на него. С самого начала лицо Дэна понравилось ей, это лицо порядочного человека. Глубокие морщины — свидетельство того, как она понимала, что у него есть характер.

— Но он не хочет оскорбить. Наоборот, его манера — свидетельство того, что ты ему нравишься.

— Да, но чуть больше такого дружеского расположения, и я готов застрелиться.

Несмотря на кажущуюся самоуверенность, Логан, как она убедилась, был легко ранимым человеком. Поскольку сама она вела налаженную размеренную жизнь, то не могла претендовать на глубину понимания других. Логан был ей симпатичен. И от этого она испытывала неловкость. Отдавшись своей карьере не меньше, чем он, Сабрина не хотела тратить время попусту, осложнять свою жизнь романтическим увлечением. Конечно, этот парень интересовал ее больше, чем кто-либо за последнее время, но она все отчетливее убеждалась в правильности его слов — смешивать личные и профессиональные отношения не стоит, это может обернуться ужасной ошибкой.

— Извини, Логан, — сказала Сабрина, — сегодня нам следует чувствовать себя счастливыми.

— А кто говорит, что я несчастлив? — Он улыбнулся. — Ты шутишь? Единственное, чего мне не хватает в данный момент, это большой гаванской сигары.

Она засмеялась. Но он понял, что расстояние между ними даже не начало сокращаться.

— Давай-ка посмотрим на это вот так. Мой крест — Шейн, а твой — Рестон.

Рестон! Конечно, он загвоздка в данной ситуации. Стоит ли ей открыться Логану? Несколько раз она была близка к этому, но удерживала себя прагматическим вопросом: а как это может отразиться на их работе? Что сейчас самое главное? Чтобы хорошо двигался их протокол. Рестон полезен в этом деле.

— Ну, — сказал он вдруг довольно весело, подумав про себя, что если она смутится, то пусть это останется шуткой. — Я думаю, пора отметить это дело. — И он кивнул в сторону спальни.

— Нет еще, Логан. Мы так хорошо сидим. — Однако Сабрина буквально разрывалась. Их отношения могли стать угрозой работе. Она не доверяла Рестону. А Логан, наоборот, полностью. Иногда она чувствовала, что едва ли способна довериться целиком и своему любовнику-коллеге. Даже в научных делах.

Она потянулась к шампанскому.

— Я тебе кое-что покажу. Мы сможем это оставить между нами?

— Ну что еще? Животное, овощи или минерал?

— Я серьезно, Логан. Я нашла статью. О Накано. Ничего особенно важного, но я бы не хотела, чтобы Джон Рестон про это знал.

Ах, Господи. И когда она успела так невзлюбить Рестона?

— Согласен. Но что за черт! Джон вообще не интересуется историей. Он думает — это просто бессмысленно.

— Так ты обещаешь?

— Да, если хочешь.

Она поднялась, пересекла комнату и вынула из портфеля бумаги.

— Вот, — сказала она, протягивая ему листки. — Немного, но кое-какие новые детали.

Это был ксерокс газетной вырезки за 18 августа 1923 года. Три абзаца из немецкой газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг». Просто объявление. Доктор Микио Накано, директор отделения медицинской химии компании «И. Г. Фарбениндустри» завтра выступит на заседании франкфуртской лиги «Жены войны». Тема: «Успехи „И. Г. Фарбениндустри“ в борьбе против болезней человека». В заметке говорилось, что докладчик — японец, помощник знаменитого Пауля Эрлиха. И указан его возраст — тридцать четыре года.

— Где ты откопала?

— Я связалась со всеми крупными химическими фирмами Германии и просила сообщить, известно ли им что-нибудь об этом человеке.

— Но «Фарбен» больше нет…

Они оба знали об уроке, полученном гигантской химической монополией из-за неправильного использования научного потенциала, — эта фирма с энтузиазмом участвовала в программе геноцида Третьего рейха, вплоть до применения рабского труда в Освенциме. Союзники распустили ее сразу после войны, а директоров объявили военными преступниками.

— Да, ее нет. Но есть компания-наследница, «Хехт». Это хранилось в ее архивах, единственные сведения об этот человеке. — Сабрина улыбнулась. — Немцы мало что выбрасывают.

— Значит, мы были правы насчет этого парня. Он работал с Эрлихом. — Логан посмотрел на нее. — Ты знаешь, ты просто фантастическая женщина! Ты понимаешь?

— Да нет, я просто любопытная, как и ты. Но мы так мало знаем о его работе.

Но Дэн видел, что сейчас Сабрина стала сама собой. Ее привычная напряженность и осторожность сменились небывалой открытостью.

— И ты очень красивая, — вырвалось у него. — И, я думаю, ты заслужила еще шампанского.

— Нет, спасибо. — Она взяла его руку и нежно поцеловала. — Я думаю, теперь время подошло. И мы выполним всю программу нашего праздника.

* * *

18 августа 1924 года

Леверкузен

Зачем я согласился работать в «Фарбен»? Они используют меня как ученую мартышку. И мне пришлось всю вторую половину дня потратить на выступление с этой речью. Я — с моим немецким! Естественно, было тяжело не только аудитории, но и мне самому.

Вот еще одно доказательство, что «Фарбен» мало интересует проект. Герр директор Амброс, который когда-то поддерживал меня, сейчас говорит, что слишком много лабораторного времени тратится на мое соединение. И это задевает коммерческие вопросы. Сейчас труднее, чем когда-либо, получить время для работы в лаборатории.

Прошлой ночью не мог спать. Что для меня хуже? Потерять работу или сохранить ее?

Соединение 157 бесполезно. Оно не сохраняется при комнатной температуре и плохо растворяется в водной среде.

Завтра начну работу над соединением 158.

* * *

Логан чувствовал себя несколько неуверенно, когда на следующий день появился в больнице и начал утренний обход. Меньше всего сейчас ему хотелось иметь дело с Рочелл Боудин.

За последние месяцы Рочелл стала еще более трудной пациенткой. И, хотя Логан гордился умением справляться с такими больными, ему уже требовались физические усилия, чтобы сохранить обычную манеру поведения и держаться с ней ободряюще спокойно. Почти каждый день, даже когда ему не полагалось быть в больнице, Логану передавали желание Рочелл видеть его. Если она не жаловалась на дозировку лекарства, то плакалась на больничную еду или хотела обсудить с ним телепрограмму об исследованиях в области рака, которую видела накануне вечером: ей показалось, что это имеет отношение к ее курсу лечения.

Логан понял, хотя и поздно, что сам виноват — разве не он приложил такие усилия, чтобы выказать особое расположение к ней? И больная восприняла это как должное, считая себя вправе претендовать на исключительное отношение. Теперь едва ли она захочет иметь дело с каким-то другим врачом в институте.

Истинная причина ее капризов заключалась в том, что ей хотелось иметь друга. Особенно в последние несколько недель. Муж Рочелл, Роджер, поначалу проявивший полную преданность, совсем исчез из виду. Логан заметил: в ее голосе все меньше убежденности, когда она говорит, что муж занят делами.

Да, такой сценарий развития всегда горек. Серьезная болезнь — истинная проверка связи между людьми, выявляющая, действительно ли они любят друг друга. И, будь на месте Рочелл другой человек, Логан проникся бы откровенным сочувствием и к нему.

Его отношение к Рочелл диктовалось протоколом и частью курса лечения, которым руководил этот отвратительно непредсказуемый Ларсен. Со стороны Логана требовались четкость и исполнительность, потому что на карту было поставлено его будущее.

Смывая холодной водой остатки сна, Дэн вдруг почувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Сестра Леннокс.

Он повернулся и угрюмо посмотрел на нее. Эта женщина всегда приносила ему дурные новости.

— В чем дело?

— Мне бы очень не хотелось беспокоить вас из-за этого, доктор…

— Боудин?

Она кивнула.

— Она спрашивает про вас со вчерашнего дня и сегодня, как только проснулась, снова. Ее беспокоит число лейкоцитов в крови по результатам последнего анализа.

— О Господи! — Вообще у него никогда не возникало этических проблем, он разрешал пациентам смотреть их истории болезни. Но Боудин злоупотребляла этим, требуя показывать ей результаты анализов раньше, чем врачам. И очень часто толковала их неверно. — А что там?

— Сорок две сотни. У меня здесь, с собой.

Она протянула Логану листок, и он быстро просмотрел его.

— Ага… Я думаю, она снова захочет снизить дозу. Так ведь?

Сестра кивнула.

— Да, именно этого она и хочет.

— Господи! Что за!..

— Желаю удачи!

— Да. Если бы дело было только в ней. — И он понуро пошел по коридору к палате Боудин, моля об одном, и это стало уже привычным: свести разговор к пяти-десяти минутам, причем с наименьшими эмоциональными потерями.

— Доктор Логан?

Логан был так занят своими мыслями, что почти не обратил внимания на голос за спиной.

Или это, может, потому, что голос звучал непривычно сдержанно?

— Доктор Логан.

Он повернулся и с испугом увидел… Стиллмана.

— Доктор Стиллман, — заикаясь, произнес он. — Простите, я не слышал.

Старший коллега подошел к нему, протягивая руку и улыбаясь.

— Нет проблем. Я просто хотел узнать, не найдется ли у вас нескольких минут для разговора.

Логан колебался.

— В общем-то я иду к пациентке. Но если это займет…

— А к кому?

— Рочелл Боудин.

— Счастливчик! Да, надо быть поосторожней, если хотите, чтобы Ларсен не вцепился вам в задницу. — Он еще раз улыбнулся, давая понять, как хорошо он понимает коллегу.

— Ну а потом загляните ко мне.

Входя к Рочелл, Логан надел привычную маску любопытства и взволнованности.

— Доброе утро, Рочелл, — с искусственной живостью приветствовал он больную. — Мне передали, что вы хотите меня видеть.

Она сидела на кровати, обложившись подушками, и смотрела по маленькому телевизору, свисающему с потолка, передачу «Доброе утро, Америка».

— Где вы были вчера?

— Рочелл, — сказал Логан с подчеркнутым терпением, — вы же знаете, у меня по средам не больничный день. Я был в клинике для обследований.

— Я имею в виду вчера вечером. Обычно вы навещали меня по вечерам.

Он не мог этого отрицать. Раньше он проводил время с пациентами и в свои нерабочие часы. И это так выгодно отличало его от институтских боссов. Но с тех пор, как он начал работать над соединением Q, об этом не могло быть и речи.

— Послушайте, Рочелл, мне жаль, но сейчас у меня очень напряженное время. — Он откашлялся. — Мне сказали, что вы хотели поговорить со мной.

— Вы видели результаты моих последних анализов?

— Да, они со мной. — Он попытался изобразить симпатию, какую только мог. — Я знаю, вам кажется низким число лейкоцитов, но, уверяю вас, это не опасно.

И правда, после того как семь месяцев подряд химия разрушала ее костный мозг, Боудин держалась отлично.

— Я не просто хочу уменьшить дозу, я настаиваю на этом.

— Рочелл, вы прекрасно знаете, что согласно курсу лечения…

— Я и так уже достаточно больна, — оборвала она его. — Почему вы не можете дать мне перерыв?..

— Рочелл, пожалуйста, вы знаете, что я, что мы все… думаем только о ваших интересах.

— Правда?! — вдруг по-детски воскликнула она. — Иногда я этого не замечаю.

— Послушайте, вы подумали о том, о чем мы с вами говорили в последний раз?

Речь шла об имплантации специальной метки под ключицу. Дело в том, что у пациентов, долго принимавших химию, сосуды, близкие к поверхности, сужаются и становятся почти невидимыми. Внутривенные вливания от этого очень болезненны, а при наличии метки процедура стала бы очень простой, все равно что вставить вилку в розетку.

— Не знаю, — сказала она. — А это больно?

— Рочелл, мы уже говорили, боль будет минимальная. Хирургу понадобится всего пятнадцать минут, он сделает все под местной анестезией. А когда вы закончите химиотерапию, эту штучку легко удалят.

— Вы думаете, мне стоит это сделать?

В другой раз к этому вопросу Логан отнесся бы вполне нормально, но сейчас он почувствовал раздражение.

— Да, конечно.

— Ну, если вы так говорите… тогда я согласна.

— Хорошо. Я думаю, вы правильно решили. Я скажу хирургу, доктору Рудману, чтобы он пришел. — Он посмотрел на часы. — Рочелл, сегодня у меня тяжелое утро. Может быть, вы поговорите еще с кем-нибудь из врачей?

— Я больше ни с кем не хочу говорить.

— Ну хорошо, мне надо идти. — Он повернулся и направился к двери.

— А попозже вы навестите меня?

Но Логан притворился, что не слышит, и, не останавливаясь, пошел к Стиллману.

— Ну, как дела? — спросил коллега, и голос его по-прежнему звучал ласково, что насторожило Логана.

Логан покачал головой.

— Это не женщина — кошмар.

Стиллман рассмеялся.

— Ну что ж, садитесь, расслабьтесь. — Он указал на стул у стола. — Кто знает, может быть, мы все так устроим, что вам больше не придется иметь с ней дело.

Логан улыбнулся. Какого черта, куда он клонит?

— Это было бы здорово.

— Я почти не видел вас в последнее время. Чем занимаетесь?

Логан пожал плечами.

— Да ничем особенным. То одно, то другое.

— То одно, то другое? Звучит так, что вы могли бы тратить свое время с большей пользой. — Он умолк, подавшись вперед. — Нет смысла ходить вокруг да около. Я хочу взять вас в свою бригаду.

— В свою бригаду? — Логан был ошарашен. — Это правда?

— Лекарство, о котором я говорил с вами и с этим, как его там?..

— Джоном Рестоном.

Стиллман кивнул.

— …Так это лекарство почти готово, чтобы начать курс. И я собираюсь сформировать бригаду.

— Бог мой! Невероятно!

Если Стиллман и не почувствовал в голосе Логана должного энтузиазма, то не подал виду.

— Я знаю, мне не надо вас уговаривать, Логан, но должен сказать, это будет потрясающее лекарство, и все, кто станет работать с ним, получат свою долю славы.

— Невероятно лестное предложение, спасибо.

Стиллман отмахнулся.

— Да ладно, речь не о том, я хочу взять вас, потому что вы профессионал. Я видел, как вы работаете в клинике и в палатах с пациентами. Отбор пациентов, кстати, очень важен для лечения.

Стиллман ждал ответа, но Логан просто кивнул, а тот продолжал давить на него.

— Нет необходимости говорить, что работа идет хорошо и что ваше имя появится в газетах. — Он засмеялся. — Ну, конечно, не как ведущего исследователя, но, во всяком случае, оно там будет.

Логан понимал, какое это необычное предложение. И в других обстоятельствах оно бы много значило для его карьеры. Логан понимал, нужна весомая причина для отказа.

Но он снова кивнул. Потом решил рискнуть.

— Сэр, а вы можете рассказать мне про ваше лекарство?

Вопрос молодого исследователя звучал весьма дерзко. Но Стиллман, уверенный в себе ученый, воспринял его великодушно.

— Что ж, как я уже говорил, главная задача лекарства — помешать росту опухоли. Но более детально я не готов рассказать.

Еще не готов? Логан удивился. Не готов, а лекарство, кажется, накануне представления комитету? Что-то не вяжется.

— Сэр, но, если я соглашусь участвовать в проекте, я хотел бы знать несколько больше.

— Ах, вы хотели бы! — Стиллман откинулся на спинку стула. — Ну, для начала — лекарство будет самым новым, самым свежим, ни на какое другое не похожим, и пресса просто проглотит его.

— Великолепно.

— Вы, — добавил он, — будете дураком, если не воспользуетесь шансом.

И вдруг, пока он сидел там, его осенило: он мог поклясться, дать голову на отсечение, что Стиллман со своим лекарством на нуле! Это один из вариантов старого лекарства, вот почему он ничего не может толком рассказать.

Так что курс лечения Стиллмана ничуть не угрожал соединению Q. Стиллман думал только о завтрашнем дне — как бы сделать рекламу и получить фонды под лекарство.

— Могу я немного подумать? — тянул время Логан. — Я хочу сказать, это очень серьезное решение.

Во взгляде Стиллмана блеснуло раздражение. Но он справился с собой.

— Конечно, — ответил он. — Безусловно. — Он поднялся, протянул ему руку. — Я и другим говорю, что одно из ваших качеств, которое мне нравится, Логан, — отсутствие импульсивности.

* * *

Логана и его помощников с самого начала заботило одно — прежде чем их протокол предстанет перед комитетом, его должен просмотреть человек, который меньше всех будет рыдать от счастья, подписывая такой проект. Реймонд Ларсен.

А все очень просто — как глава медицинского отделения Ларсен руководил системой, в которую включался каждый новый курс лечения. Он расписывал койки, клинический курс, решал, будет ли лечиться пациент амбулаторно или стационарно, он распределял и повседневную работу между исследователями-первогодками.

Но то, что могло постороннему человеку показаться препятствием, Логан воспринимал как простое неудобство. На его взгляд, Ларсен никак не мог остановить их проект — ни один здравомыслящий ученый не станет выступать в роли человека, блокирующего разумную идею. И, что еще важно, соединение Q поддерживает Сеф Шейн. А Шейн в фаворе у самого Кеннета Маркелла, величественного предводителя Американского института рака.

Если что-то другое Ларсен и не понимал, то реальность институтской политики — несомненно.

Конечно, Логан ни на секунду не сомневался, что Ларсен воспримет такую новость с распростертыми объятиями. Незадолго до этого Шейн изложил последний аргумент, почему Ларсен не будет против:

— Знаешь, почему он вынужден цепляться за способных людей? Потому что у него самого нет ни грамма таланта.

Для главы медицинского отделения соединение Q являло собой двойное унижение: молодые ученые отклонили его попытки подружиться и, более того, прилепились к его заклятому врагу Шейну.

Само собой разумеется, Логану предстояло, по крайней мере, контролировать себя. И, идя по аллее к административному зданию в офис Ларсена, прижимая к себе пакет, в котором лежал окончательный проект с протоколом, Логан снова и снова репетировал про себя, что скажет старшему коллеге: как давно он трудится над этой идеей и как Шейн заинтересовался этим проектом, и он, Логан, очень надеется, что Ларсен тоже даст свою оценку их курсу.

Но он обрадовался, узнав, что того нет на месте.

— А можно это оставить у вас? — спросил он Элейн, секретаршу Ларсена.

Она посмотрела на него с любопытством.

— А что это?

Во время долгих сидений над курсами лечения прошлых лет у Логана и Элейн завязались дружеские отношения, теплые и искренние. И он решил сказать правду.

— В общем, это новый курс лечения.

— Твой? — И она посмотрела на него не то с удивлением, не то с недоверием. Логан не смог бы сказать точно. — Правда?..

— Да, мой и еще двух коллег. — Улыбаясь, он замолчал. — Я хотел даже принести цветы, чтобы расположить тебя к нашему делу, но подумал — уж слишком откровенно.

— А вообще-то мог бы.

— Когда, ты думаешь, появится доктор Ларсен?

— А что, ты и ему собираешься принести цветы?

Улыбка Логана получилась вымученной.

— Я просто хотел поговорить с ним, рассказать о нашем проекте…

— Я уверена, — сказала она, — ему понравится. — Она подвинула пакет на край стола и с подчеркнутой серьезностью вернулась к своим делам.

Когда Логан еще раз зашел в конце дня, Ларсен оказался на месте, а по его лицу Дэн сразу понял — прочел.

Но этот человек являл собой образец самообладания.

— Добрый день, доктор Логан, — кивнул он, выходя из своего кабинета.

— Добрый день, доктор Ларсен.

Повисло молчание. Разве не ясно, зачем пришел Логан?

— Сэр, может быть, у вас найдется несколько минут?

Ларсен посмотрел на часы.

— Боюсь, это совершенно невозможно. Через пять минут я должен быть в лаборатории.

— Понятно.

Ларсен пошуршал бумажками на столе секретарши и поднял на Логана глаза.

— Мы заняты одной очень интересной работой по формированию злокачественного генотипа. Очень интересное дело.

Логан молчал. Никогда раньше, ни разу, он не слышал, чтобы Ларсен заговорил о своем исследовании. Или выразил такой энтузиазм, как сейчас, вообще по поводу чего-то.

— Прекрасно, сэр, — наконец проговорил он.

— Да, ну что ж… так прошу прощения…

Логан вышел следом за ним в коридор.

— Доктор Ларсен…

Ларсен, ускорив шаг, не отзывался.

— Сэр, а в другое время я мог бы поговорить с вами?

— Я очень занят, молодой человек.

— Но я просто хотел сказать пару слов о…

Ларсен вдруг резко остановился и посмотрел Логану в глаза.

— О чем?

Логан вздрогнул от отчетливого гнева в голосе Ларсена. Но пути назад уже не было.

— Я просто подумал, может, вы прочитали то, что я оставил для вас.

— Да, я посмотрел. И что вы хотите услышать от меня?

Логан очень старался, чтобы его тон показался заискивающим.

— Ну, вообще-то, сэр, я был бы очень благодарен за совет, как сделать лучше…

— Совет? — улыбнулся Ларсен, внезапно зло усмехнувшись. — Очень хорошая работа, Логан. Мои поздравления вам и вашим друзьям. И доктору Шейну, конечно.

— Хорошо… Но, может, какие-то рекомендации?

Ларсен стоял и молча смотрел на него холодным взглядом.

— Я опаздываю, Логан. — И, повернувшись, широкими шагами пошел прочь.


Наутро весть о новом курсе лечения разнеслась по институту. Она была интереснее любой сплетни, даже о какой-нибудь любовной связи. Кто эти трое? Как они сплелись с Шейном? Действительно ли добьются успеха?

Логану казалось, что большинство из тех, кто был на его уровне, относились к новости с симпатией, а если и завидовали, то умело скрывали за теплыми словами поздравлений.

— Это, наверное, здорово для всех нас, первогодков? — спросил кто-то. — А может, нам надо всех вас ненавидеть?

Но больше всего Логана беспокоила реакция Стиллмана. И она не заставила себя долго ждать. Во второй половине дня он увидел Стиллмана.

— Итак, — резко проговорил Грег, прежде чем Логан успел открыть рот, — как я догадываюсь, вы дали ответ на мое приглашение.

— Доктор Стиллман…

— Заткнись, гаденыш, твои объяснения меня не интересуют.

Логан уставился в пол.

— Я просто хочу, чтобы ты знал: я могу превратить твою жизнь в ад. Ты всадил мне нож в спину и теперь берегись!


— Ну, — вздохнул Рестон, — могло быть и хуже.

— Куда уж хуже!

— Он мог тебе сказать, что на самом деле думает.

Логан улыбнулся Рестону. Он знал, друг потрясен не меньше него самого.

— Спасибо. Твои слова вдохновляют.

— Слушай, Логан… — Сабрина, как всегда, мыслила практично. — Итак, мы просто узнали то, что и раньше было ясно, — Стиллман не будет рыдать от счастья, так ведь? И Ларсен тоже. Ну и кое-кто еще. И что они могут нам сделать?

Логан пожал плечами.

— Я не думаю, что уж очень много гадостей, особенно если нам удастся провести наше предложение.

— Совершенно верно. Я тоже так считаю.

— Я просто беспокоюсь, не навредят ли они нашему курсу с помощью комитета. Вообще у них было шесть недель, и если бы они хотели, то устроили бы нам веселую жизнь.

— Помнишь, ты мне говорил, что у меня легкая паранойя? Так вот, настала очередь то же самое сказать и вам. — Она перевела взгляд с одного на другого. — Наш курс сильный, и комитет это увидит. В конце концов, — она чисто по-итальянски закатила глаза, воздев руки к небесам, — в конце концов, от нас сие не зависит.

— Она права, — с жаром согласился Рестон, глядя на Сабрину. — Абсолютно права.

— Да, — снисходительно кивнула девушка. — Я права.

— Ну что ж, — сказал Логан, — сейчас мы ничего не можем сделать, кроме как следить за каждым своим шагом. Кто знает, на что они способны.


Мелкие неприятности посыпались сразу же. Внезапно сотрудники лабораторий, главная медсестра, фармацевты стали держаться с ними холоднее, не торопились выполнять обычные просьбы. Рестон как-то обнаружил, что без всякой видимой причины код, по которому он звонил из клиники в город, изменился. А нового пока нет. Следом за этим научный сотрудник второго года работы упрекнул его за то, что он выпил воды из графина в палате пациента. В резком тоне ему напомнили, что количество воды, выпиваемой пациентом, строго контролируется, будто эти несколько глотков имеют для статистики огромное значение.

А через неделю Сабрину вызвали к Питеру Кразасу и запретили угощать пациентов шоколадом.

— Он заявил мне, что у них строгая диета, — отчитывалась она в тот вечер. — Это, мол, исследовательский институт, и в нем разрешено использовать только исследовательские материалы. И к ним относится даже еда! Говорит, а сам улыбается, будто это очень остроумно.

— А так оно и есть, — кивнул Логан. — Потому что семьи тащат какую угодно еду больным. — Притянув Сабрину к себе, он почувствовал, как напряглись ее плечи. — Что же ты ему сказала?

— А что я могла сказать? Он — босс.

Этот эпизод больше других дал понять, какие намерения у недоброжелателей — подавить профессиональную веру в талант обращения с людьми, который и есть дар врача.

— Да брось ты, — отмахнулся Логан и снова подумал, как бы не забыть по дороге домой захватить аспирин, голова раскалывается. — Ну что мы можем сделать? Это все преходящее. Ну еще недели две — и мы предстанем перед комитетом.

Главное заключалось в том — и они все это знали, — по своей сути, работа с курсом шла хорошо. И, если бы недруги могли добраться до них, они бы не ограничились уколами по мелочам.

— Тебе легко говорить, Логан. — Она улыбнулась. — У меня в шкафу четыре фунта перуджинского шоколада. Там скоро заведутся мыши и тараканы.

— Мне легко говорить? А кому пришлось отдать свое место на парковке парню из Эстонии? И кто теперь полмили топает пешком от общей стоянки каждый день? — Он помолчал, голова болела, но ему удалось улыбнуться. — Я не рассказал тебе еще кое-что. Вот отгадай, кому теперь надо иметь специальное разрешение, чтобы получать тиленол из больничной аптеки? А?


Через десять дней, в воскресенье, то есть за пять дней до долгожданного заседания комитета, они проснулись от резкого телефонного звонка.

Это был Рестон.

— Уже принесли «Пост»?

— Ага, — ответил Логан.

— Так возьми ее, страница шестая, второй раздел новостей.

Он раскрыл и увидел заголовок: «Финансирование рака под вопросом». В статье плач по нехватке бюджетных денег на медицинское исследование самого высокого уровня. Но опытному глазу было ясно, что стоит за этим. Позиция Стиллмана. Сам он был подан как «всемирно известный», как «один из мировых специалистов в области рака груди», более того, как «человек, который стоит на пороге открытия нового лекарства с потрясающим потенциалом». А раз так, его работа должна получить соответствующую финансовую поддержку. А все другие лекарства не имеют никакого шанса для практического применения и лишь отвлекают деньги от чуда Стиллмана.

«Меня беспокоит спасение жизни реальных женщин, — сказал Стиллман репортеру, — а правительство слишком часто вкладывает деньги в разные фантазии. И мы удивляемся, почему у нас нет искомых результатов».

Логан позвонил другу.

— Я не думаю, что это предмет для беспокойства. Просто этот ублюдок выпускает пар.

— Неужели? — Рестон был в отчаянии и не очень верил словам Логана. — Ты правда так думаешь?

— Джон, еще раз прочитай, и повнимательнее.

На чем Логан сосредоточился, так это на вполне ясной цели атаки. Соединение Q. Оно не называлось, и никто бы даже не предположил, что недовольство Стиллмана вызвало лекарство, имеющее отношение к АИРу.

Логану стало совершенно ясно, что руки Стиллмана связаны. Он не мог рисковать имиджем института, который якобы так далек от мелочности, склок, он — бастион вдохновения и надежд, где мужчины и женщины выполняют волю Господа. В конечном счете, именно этот имидж института обеспечивал отличное финансирование, а значит, это касалось и всех них, занятых в этом деле.

* * *

Пока команда соединения Q ожидала за дверями конференц-зала на третьем этаже административного здания, уверенность Логана росла. Обмениваясь приветствиями с членами комитета, входившими в зал, молодые ученые чувствовали, что попали в общество пэров.

Они даже побеспокоились о внешнем виде. Под руководством Сабрины купили ради такого случая новые костюмы, традиционного покроя, но и не самые дешевые, почти как ее итальянский, темно-серого цвета в тонкую полоску.

Логану доверили представлять всю команду, и он должен был изложить членам комитета основные положения документа, только что ими прочитанного.

Из семи человек, входящих в комитет, с четырьмя Логан уже был накоротке — доктором Лореном Ростокером из хирургической онкологии, доктором Бренданом Херлихи из медицинского отделения, доктором Манелло из радиационной онкологии и с Мэрилин Леннокс, представлявшей службу медсестер. Остальные трое не были медиками, но представляли те сферы, с которыми медицинские учреждения должны сотрудничать. Среди них биоэтик из университета Джорджтауна, священник епископальной церкви из Анандейла, штат Вирджиния, и некто по имени Мэрион Уинстон из службы заботы о пациентах. И ему показалось хорошим предзнаменованием, что эта женщина приятного вида представилась им и каждому пожала руку, пожелав удачи.

Комитет заседал за закрытыми дверями не более пятнадцати минут, обсуждая в общих чертах курс лечения, потом молодых исследователей пригласили войти.

— Ну что ж, — начал Херлихи из медицинского отделения, он председательствовал, сидя во главе стола, — я сразу же должен сказать, что в этой идее много интересного. — Он остановился, ожидая, пока приятные слова дойдут до слушателей. — Однако, как вы понимаете, мы можем одобрить весьма ограниченное количество протоколов, и только отвечающих самым строгим критериям не только с точки зрения науки, но и с точки зрения этики. — Он кивнул в их сторону. — Ну а теперь, я полагаю, доктор Логан выскажется от имени бригады?

— Да, сэр.

Логан пересел на стул у противоположного конца длинного стола и улыбнулся.

— Дамы и господа, от имени моих коллег и от меня лично я хотел бы поблагодарить вас за время, которое вы нам уделили, и за ваше внимание. Я мало что могу добавить к тому, что вы уже знаете. Мы предлагаем использовать соединение Q для метастазирующего рака груди во второй фазе лечения. И, чтобы получить достойную статистику, мы полагаем, что нам нужны сорок пациентов на двенадцать месяцев…

Он как бы повел слушателей по тайнам соединения Q, чтобы каждому члену комитета, даже не медику, стало ясно, что это за лекарство.

— Я не претендую на то, чтобы заявить: мы знаем о действии этого лекарства больше, чем нам известно на самом деле, — сказал он, завершая свою речь, считая, что выбрал правильный тон — почтительный и искренний. — Но то, что мы уже наблюдали, — бесспорно. Совершенно очевидно, что лекарство способно блокировать чувствительные окончания на поверхности клетки и тем самым не давать опухоли прорастать дальше. Но самое удивительное то, что это лекарство существовало, но его никогда не использовали для тщательно контролируемого клинического лечения именно против этой болезни. Вот ситуация, которую с вашей помощью мы хотели бы исправить. Спасибо за внимание.

— А что насчет вашего документа?

Это была Уинстон, представительница службы заботы о пациентах.

— Простите?

— Ваша позиция зиждется на том, что документ отвечает нуждам женщин, которых вы намерены подвергнуть лечению? Он что, хорош для них?

Логан колебался. К чему она клонит?

— Мы думаем, что этот документ демонстрирует то, что и должен продемонстрировать, — наконец проговорил он. — То есть он дает сценарий развития нашего дела.

— Разве? Доктор Логан, как вы сами признались, лекарство очень токсично. Я не врач, но из достоверных источников знаю, что вы и близко не подошли к тому, чтобы рассказать нам обо всех возможностях побочных явлений. Вы не упомянули о возможности кровоизлияния в мозг, сердечного приступа.

Итак, эта женщина показала свое невежество. Из всех возможных побочных явлений вероятность названных ею была бесконечно мала. Однако Логан заволновался, что она может своим вопросом подстегнуть других. Ведь, следуя инструкциям Шейна, в последнем, окончательном варианте проекта предложения они лишь слегка коснулись возможных побочных явлений. Ему вдруг стало жарко.

— Мисс Уинстон, я не думаю, что возможно то, о чем вы говорите.

— Суть в том, доктор, — заговорил биоэтик, — что многие из нас отлично понимают — чем менее скрупулезны исследования, тем менее изучена отрицательная сторона лекарства.

В его тоне Логан услышал надменность, взбесившую его. Какого черта, откуда этот человек, который никогда в жизни не прикасался к больному, может знать о тщательности исследования? Он чувствовал, что почти готов кинуться через стол и вцепиться ему в горло.

— Что ж, — его голос звучал ровно, — все, что я могу сказать вам, так только то, что мы очень много над этим работали. Конечно, мы могли бы продолжить и перечислить другие побочные явления, но лишь чисто абстрактно. Суть в том, что надо как можно больше узнать об этом лекарстве.

— Понимаю, — сказала Уинстон, — и вы намерены использовать пациентов в качестве подопытных кроликов.

— Нет, я этого не говорил, это нечестно. — Логан остановился и внутренне собрался. — Ведь некая степень неопределенности всегда присутствует при испытании нового лекарства?

Он с надеждой посмотрел на медиков вокруг стола, на хирурга, радиолога и медсестру. Конечно, они на его стороне, но никто не произнес ни слова в его поддержку.

— Доктор Логан, — продолжала Уинстон, и ее голос звучал угрожающе, — мы ведь этот вопрос поднимаем не в вакууме. Всех нас должно беспокоить то обстоятельство, что наше общество за последние несколько лет уже не раз сталкивалось с такими врачами, которые больше заботились о своей репутации, чем о здоровье пациентов. Честно говоря, в вашем случае нас бы меньше волновали эти вопросы, если бы не некоторые аспекты вашей личности, привлекшие внимание собравшихся.

Он попытался улыбнуться.

— Мисс Уинстон, право, я не понимаю, о чем вы говорите.

— Вас хоть как-то заботит Рочелл Боудин, пациентка института?

Логан почувствовал, как в животе у него что-то напряглось и его затошнило. Он тайком взглянул на Леннокс, но та смотрела вниз, делая какие-то пометки в блокноте.

— Да, я один из врачей, которые помогают лечить Рочелл Боудин.

— Из вашего ответа я уяснила, что вы прекрасно понимаете свою ответственность.

— Да. Я бы сказал, что даже слишком понимаю.

— Если честно, то пациентка не разделяет подобного мнения. Я лично беседовала с миссис Боудин. — Уинстон с мрачным триумфом потрясла записной книжкой. — Может быть, вам интересно узнать, что она говорит о вас? Вот послушайте. Она описывает вас так: «Самый равнодушный врач, которого мне довелось встретить в институте». Она говорит, что вы хронически безразличны к ее нуждам. И еще, снова цитирую: «Я чувствую, что он только хочет меня использовать». Она также полагает, что вы редко, а может, вообще никогда не говорите ей полной правды. — Она закрыла книжку. — Я могла бы продолжить.

Никогда в жизни Логан не сталкивался ни с чем подобным. По своей сути он просто не создан был иметь дело с такими интригами.

— Я бы тоже мог кое-что сказать о Рочелл Боудин, — запинаясь, проговорил он.

— И что же?

— А то, — добавил он, — почти каждый, кто имел с ней дело, знает, что это за пациентка. — Он посмотрел на Леннокс. — Я думаю, медсестра Леннокс подтвердит это.

Леннокс подняла глаза от своего блокнота и покраснела.

— Иногда она бывает слишком трудной.

— А вы знаете, что миссис Боудин проходит по одному из протоколов доктора Ларсена?

— Да, знаю.

— Ну что ж, я должна вам сказать, что доктор Ларсен полностью разделяет ее мнение относительно ситуации. Не собираетесь ли вы сказать нам, что доктор Ларсен некомпетентен и что он не способен иметь свое суждение?

Так вот в чем дело! Значит, Ларсен!

Логан почувствовал полную беспомощность. Все кончено. С этим невозможно бороться.

— Мисс Уинстон, я не знаю, что вы хотите от меня услышать, но я делаю все, что могу, для Рочелл Боудин, как и для всех остальных пациентов. Я…

— Послушайте, — вдруг прервал его знакомый голос, — это же абсурд. Здесь идет разговор не о том. — Логан безошибочно узнал голос и резко повернулся, чтобы убедиться. Конечно же, на пороге стоял Шейн. Трудно сказать, сколько времени он уже был здесь. — Вы хотите обсуждать документ? Прекрасно. Можете обвинять меня. Это я велел им укоротить его и подсластить. Но, Боже мой, вы же не выплеснете вместе с водой ребенка?

Все, находившиеся в комнате, понимали, а Шейн лучше других, никто не сможет его остановить. Он подошел к столу и встал рядом с Логаном.

— Для чего мы все здесь, черт возьми, собрались? Я имею в виду не эту комнату, а институт. В нашей стране рак — серьезнейшая проблема. И особенно рак груди. Так ведь? И я не думаю, что мы идем семимильными шагами к победе над этой болезнью. Смертность от нее на том же уровне, что и двадцать лет назад. Кто хочет, чтобы все так и продолжалось? Самое ужасное, что мы до сих пор не понимаем механизма болезни. И вот наши друзья предлагают идею, кажется, они нашли путь, как ударить по ней в самый корень. На мой просвещенный взгляд, основанный на двадцатилетием опыте, это новая рациональная идея, очень тщательно продуманная, она дает реальную надежду женщинам, которым уже не на что надеяться. — Помолчав и оглядев сидящих за столом, ожидая, когда же наконец они оценят всю важность сказанного, он добавил: — Поэтому я прошу вас отбросить в сторону политику, интриги, слухи, предположения, все это сейчас не важно. Мы знаем — никто из заболевших не думает ни о чем другом, как о попытке встать на ноги, и у них только один вопрос, они смотрят в глаза врачу и спрашивают: «Мне надо пройти этот курс лечения?» И, если тот уверен, что пациентка подходит, она идет на этот курс. Вот истина. Может быть, она не совсем укладывается в теорию из учебников, но именно так это и происходит. — Он перевел дыхание. — И я скажу вам еще одно. Если, Боже упаси, этой пациенткой была бы моя жена, я бы хотел, чтобы она прошла этот курс лечения, даже если бы мне не были известны рамки его токсичности.


Комитет заседал при закрытых дверях не больше получаса и принял решение. Соединению Q разрешили более мягкий протокол, сократили его размах, определили более строго контролируемую версию предложенного.

Надпись на бутылке шампанского, появившейся у дверей Сефа Шейна, не претендовала на оригинальность. Сделал ее Логан, и все трое подписались: «Мы никогда не сможем выразить вам свою благодарность».

* * *

Согласно указаниям комитета команда соединения Q должна была нанести удар — добиться положительных результатов на первых же пятнадцати пациентах. Это означало, что масса опухоли должна уменьшиться наполовину.

Задача пугающая. Но, несмотря на это, несколько дней после заседания Логан буквально летал. Наконец они получили возможность доказать, что лекарство и активно, и относительно безопасно.

Они знали, что их идея уязвима с точки зрения токсичности. Допустим, лекарство на пациентов не повлияет, конечно, это неудача. Но и она стоила их усилий. Но, если от лекарства пациентам станет хуже или вообще оно убьет их, — это катастрофа. И для врачей такая же страшная, как и для больных. Еще до Гиппократа в медицине утвердилась истина: жизнь пациента — святое. И если кто-то из врачей, несмотря на лучшие намерения, подрывает веру пациента в себя, может встать вопрос о его профессиональной непригодности.

Начиная исследования, они были полны решимости сделать все возможное, чтобы избежать подобного несчастья.

А это означало — на первое место надо поставить отбор пациентов.

— Легко, — сказал Шейн. — погубить хорошее лекарство плохим лечением. Наилегчайший путь — набрать тех пациентов, у кого вообще мало шансов на успех.

К сожалению, почти каждый потенциальный кандидат входил в эту категорию. Потому как после установления диагноза их уже лечили химиотерапией или облучением. А после этого, как правило, у пациента появляется сопротивляемость одной терапии, и она сохранится при применении другого лечения.

Таким образом, самое большее, на что они могли надеяться, — отобрать пятнадцать женщин, принявших минимальное лечение.

Отбор кандидатов затрудняло то обстоятельство, что Ларсен отказался выделить команде Q отдельный офис. Это означало, что им не могут звонить напрямую. Они должны полагаться на свои пейджеры, а потом перезванивать. Сами же они могли звонить только из общей комнаты, в которой обычно все больше отдыхали, чем работали.

Но Ларсен не мог помешать звонкам. Не мог он отказать им в доступе к общей системе телекоммуникации, связывавшей онкологический мир с внешним. Как и любой институтский протокол, он в виде краткого обзора работы по соединению Q был заложен в систему, доступную любому врачу, который мог напрямую соединиться с институтом.

Заложенное в систему описание курса лечения завершалось призывом: нужны подходящие кандидаты. По настоянию Рестона — в их трио ему лучше всех удавались формулировки, — этот призыв получился кратким и заманчивым. Для эксперимента нужна небольшая группа женщин с метастазирующим раком груди, без нарушений в крови или сердечных приступов. Контактный телефон Даниэла Логана из Американского института рака: 1–800–555–2002

Они ждали шквала звонков и были озадачены, когда в первые несколько дней поступил всего один запрос. И, когда Логан услышал сигнал на пейджере, он сразу направился в комнату молодых ученых, чтобы поскорее перезвонить.

Звонил врач по имени Жилетт из Браунсвилла штат Техас. По его голосу и вежливой манере говорить Логан решил, что это человек в возрасте. Его пациентка — миссис Мэри Дрэди.

— Она очень милая дама, — объяснял доктор, — и очень жаль, что с ней такое происходит.

Не имевший опыта в подобных беседах, Логан не знал, как себя вести. Может ли он задавать вопросы и если да, то какие? Насколько убедительно должны звучать его собственные высказывания о курсе лечения?

— Я очень сожалею, — сказал он. — Вы можете немного рассказать о больной?

— Да, ей сорок восемь лет, у нее два мальчика — подростка. Они играют в футбольной команде, хорошие такие мальчики, не из тех, которые доставляют слишком много волнений. Мы просто хотели сделать все возможное, чтобы ей помочь.

— Гм…

— И сегодня утром я позвонил в институт и обратил внимание на ваш новый протокол.

— Да, понимаю.

— А вы могли бы немного рассказать о нем?

Как же так, удивился Логан, его самого расспрашивают.

— Ну что же, он включает лекарство под названием соединение Q. У нас есть основания надеяться, что оно будет иметь хорошее действие на метастазирующий рак груди. Но я должен подчеркнуть, пока это чисто экспериментальное лечение. Мы находимся в самом начале.

— Ну, если честно, я уже почти отчаялся. Мы сделали все, что могли, и я не знаю, что дальше.

— А вы можете сказать, как давно поставлен ее диагноз?

— Конечно… Передо мной история болезни. — Он помолчал. — Первый раз у нее обнаружили уплотнение четырнадцать лет назад, в тридцать четыре года. Насколько я помню, это случилось во время ее второй беременности.

— Ага.

— Мы ждали. Но после родов произошли радикальные изменения, и ей сделали иссечение подмышечного лимфатического узла.

— Но это повторилось?..

— Да, пять лет назад. С тех пор мы пытались справиться с помощью стандартной химии. Но, как я уже говорил, дела стали отчаянно плохи…

Логан уже услышал больше, чем надо. Но он не знал, как сообщить плохие новости этому врачу на другом конце провода.

— Я думаю, отсутствие протеина, необходимого для покрытия клетки эстрагеном, — разрушительный фактор в таких случаях, — подчеркнул он, надеясь, что тот поймет намек.

— Да, боюсь, это так. — Доктор Жилетт помолчал. — Мы даже пытались давать ей вещество, производимое из коры хинного дерева, что растет в странах Тихого океана. Ее семья настояла на этом, когда газеты подняли шумиху относительно столь удивительного лекарства. Но никакого толка.

— Очень жаль. Это несчастье.

— Так что же делать, доктор Логан? Не хотите ли вы, чтобы я послал вам историю ее болезни?

Логан колебался.

— Доктор Жилетт, правда заключается в том, что мы не в силах ей помочь. — Он объяснил, какие им нужны пациенты.

— Ну доктор, пожалуйста. — Тот почти умолял его. — Я же не собираюсь диктовать вам, как лечить. Но я уверен, у себя вы можете сделать для нее гораздо больше, чем мы. И потом, у вас будет еще четырнадцать пациенток, так что же вы теряете? И что она теряет?

— Я искренне сожалею. — Это все, что он мог сказать. — Поймите, мы должны брать пациентов, подходящих для этого курса. Если нет, то мы ставим на грань риска весь эксперимент.

Этот звонок поверг Логана в замешательство на весь остаток дня. Да, об этом раньше он не задумывался — о степени жестокости в отборе, требовавшейся от него. Ему все время будут напоминать об этом другие врачи, мужчины и женщины, умоляющие его от имени своих пациентов.

Через несколько недель звонков стало больше, и Логан с удивлением заметил, как высок процент врачей, обращавшихся к его протоколу, в возрасте шестидесяти — семидесяти лет. То есть это люди, чей научный опыт корнями уходил во время для него совершенно чужое, будто в другое, девятнадцатое столетие.

И для врача, предлагавшего пациентке лечение такого рода, это не просто измена, признание того, что подобное новшество может быть ценнее того, что он сам может предложить, но и акт самопожертвования. Для него это был отказ от легких денег. Потому что в тех случаях, когда у пациента еще была относительно ранняя стадия болезни, доктор мог заработать много денег.

Шли дни, желанные кандидаты находились с трудом. Уже три недели, как Логан и компания приступили к делу, и только небольшая группа женщин была тщательно обследована, заполнены истории болезни, включены результаты рентгена, слайды патологии, но ни одна из них еще не была принята на курс лечения. Наконец лед тронулся, это произошло к концу дня в пятницу. Сабрина уже готовилась отправиться домой, когда медсестра сказала ей, что Рэйчел Мейгс, дежурившая в клинике для обследований, хотела бы немедленно встретиться с ней. Мейгс была одним из нескольких соратников, которые, казалось, искренне заинтересованы в их протоколе.

Как натура прагматичная, Сабрина поспешила на встречу.

— Я думаю, это как раз подходящий для вас вариант, — сообщила Мейгс и кивнула в сторону комнаты ожидания. — Я закончила обследование полчаса назад.

Сабрина посмотрела через стеклянную перегородку, там не было никого, кроме молодой женщины.

— Вот эта? — спросила она с сомнением.

Неужели Мейгс думает, что беременная женщина может даже предположительно годиться для такой программы? Или она просто решила пошутить?

Мейгс кивнула.

— Да, она. Я думаю, она вам подойдет.

Теперь все стало ясно — если не смотреть на огромный живот больной, она была явно истощена, кожа не розовая, а болезненно бледная.

И женщина вовсе не беременна, ее живот заполнен опухолью! Ну, конечно, неделю назад или еще раньше Сабрина изучала ее рентгеновский снимок и слайд опухоли в груди, метастазирующей в печень. Фамилия больной была Новик, и тогда коллеги одобрили ее кандидатуру для последующего обследования. Взглянув на нее, Сабрина подумала, что, наверное, сравнительно недавно эта женщина была очень хорошенькой.

— Вы, наверное, устали, да?

В общем-то процедуры, которые пациентке пришлось пройти, вряд ли можно было назвать трудными. Рентген груди, ЭКГ, анализ крови, пальпация опухоли. Но больная чувствовала себя так, будто провела дюжину раундов с чемпионом в тяжелом весе. С трудом поднявшись на ноги, она едва сохраняла равновесие.

— В общем да. Очень. — Джуди Новик благодарно улыбнулась. — Такой трудный день.

— Пошли, — сказала Сабрина, уводя ее в кабинет. — Давайте устроимся поудобнее.

История болезни подтверждала то, что можно было сказать и по виду пациентки. Рак разрушил ее тело. Но, с точки зрения протокола, ее состояние подходило для лечения. До сегодняшнего дня она приняла всего лишь курс терапии вспомогательным лекарством. Новик жила в Бедфорде, штат Пенсильвания, это немногим более двух часов езды до института.

— Ну, теперь, — сказала Сабрина, когда пациентка легла на кушетку, — я уверена, у вас есть ко мне вопросы. А у меня — к вам.

— Итак, — начала Новик и остановилась, — я не знаю, что сказать. Я здесь потому, что мой врач посоветовал поехать сюда. И семья.

Сабрина молча кивнула. Дело в том, что отбор кандидатов надо делать очень осмотрительно, и она прекрасно понимала, что если пациент махнул на себя рукой, то шансы на успех уменьшаются.

— Первое, что должна вам сказать, — лечение будет амбулаторным. Вам нужно полежать в больнице только вначале. А после этого — дома.

— А что это такое? Что это за… — Она умолкла на середине фразы. — Я даже не знаю, о чем мне спрашивать. Я не очень сильна в науке.

— Какое будет лечение? — Сабрина придвинулась ближе и заглянула ей в глаза. Тон ее стал откровенным и сочувствующим. — Я могу сказать вам только о наших надеждах. Это лечение совершенно новое. Но мы верим в него. Я не обещаю, что это легкое дело.

— А какой процент успеха можно ожидать?

— Я должна вам сказать, что наш курс в самом начале. Совершенно новая идея.

— А на скольких пациентах вы его испробовали?

Сабрина колебалась с ответом.

— Вы будете первая. Номер один. — Она улыбнулась. — Это своего рода честь, не так ли?

Женшинп отвела взгляд.

— Уж и не знаю, чувствовать себя польщенной или испугаться.

Как и Логан, Сабрина никогда не могла представить, что эта часть работы окажется такой сложной. Вдруг она почувствовала, что должна отстоять протокол перед пациенткой, которую, она была уверена, хочет взять.

— Я понимаю, — начала она, — и я бы хотела сказать что-то более определенное…

— Но в общем, вы считаете, для меня это единственный шанс…

Это было нечто, чего ни один уважающий себя врач не позволил бы сказать пациенту. Даже если бы, как сейчас, он так и думал.

— Просто вы мне кажетесь подходящей кандидатурой для этого лечения, — спокойно произнесла Сабрина. — А такое я могу сказать далеко не каждому больному.

Новик долго молчала.

— Джуди, могу я вас так называть?

— Да. Я думаю. Нелегко решить.

— Я бы тоже хотела вас спросить.

— Давайте.

— Вы говорили о семье. Вы замужем?

Как понимала Сабрина, крепкая семья могла бы серьезно поддержать в такой ситуации во всех смыслах. Надо иметь в виду, что придет время, когда пациент не сможет сам есть, не говоря уже о том, что дело может принять совсем серьезный оборот.

— Да, я замужем. И он ведет себя прекрасно.

— Хорошо. И это очень важно.

— Но я хочу лечиться не ради него, — резко, с внезапной горячностью сказала Джуди. — Я не хочу, чтобы вы так думали.

— Нет, я так не думаю.

— Я это делаю потому, что считаю — так надо.

— Конечно.

Сабрина внешне не проявила своих чувств. Но внутреннее волнение нарастало. Не значит ли это, что женщина уже согласилась участвовать в эксперименте?

— Потому что это ведь мое личное дело, разве нет? Я не из тех, кто лжет самой себе.

Сабрина могла позволить себе расслабиться — моральная сторона в этом случае не станет проблемой.

— И все-таки, — ровным голосом произнесла Сабрина, — прежде чем мы придем к согласию, вам надо еще подумать. Я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели документ, поговорили с семьей и доктором. Я должна рассказать о вас коллегам.

Больная кивнула.

— Прекрасно, но если делать, так делать. Я хотела бы начать. — Может, бессознательно она провела рукой по своему раздувшемуся животу. — И чем скорее, тем лучше.

* * *

3 октября 1927 года

Франкфурт

Какой прекрасный день! Долго сидели с Эммой в парке. Все еще не могу поверить в свою счастливую судьбу. Во всяком случае, семья не осуждает ее! Конечно, нельзя сказать, что одобряет. Конечно, глупо было бы ожидать этого. Теплота отношений придет позже с пониманием. Я горжусь, но стараюсь оставаться реалистом. Японский зять — не простое дело для немецкой семьи.

Но самая настоящая реальность — это то, что я узнаю в лаборатории. Однако версия соединений 284 и 285 и (особенно) 286 продолжают давать надежду. Температура плавления состава определена аналитическим способом. Нет ничего лучше химии.

Кроме Эммы.

Должен написать своим в Японию. Как они отнесутся к немецко-еврейской невестке?

* * *

Команде соединения Q скоро стало ясно, что отношение Джуди Новик — смесь скептицизма и надежды — станет нормой для всех, проходящих этот курс. Большинству пациентов с такой формой рака свойственна бравада, но в конце концов физическая слабость и эмоциональное истощение берут свое и они смиряются с неизбежным. И только немногие понимают, с каким риском все это связано и как долго придется ждать успеха. Они готовы подвергнуть себя опасности экспериментального лечения.

И именно по этой причине Логан смотрел на пациенток с обожанием и благодарностью. В списке уже было пять женщин. Они дали согласие к концу марта, второго месяца с начала работы. Информация о протоколе распространялась, в некоторые дни поступало до полдюжины серьезных запросов, и иногда в течение недели клиника обследования поставляла им трех-четырех достойных пациентов.

Вообще-то сейчас появилась другая забота — анализы, особенно когда Логан узнал, что Аллен Атлас в свое дежурство в клинике пытался подтасовать анализы женщины, тестируемой на лечение соединением Q, которая во всех отношениях казалась прекрасным кандидатом.

— Убирайся отсюда! — резко бросил Атлас, когда Логан поймал его на этом. — У женщины высокое давление.

— Не делай из меня дурака, мы оба знаем, чем ты занимаешься.

— Ага. Ты не ошибся. Это моя работа, и дай мне ее сделать.

— Ты же делаешь ее для Ларсена и Стиллмана.

Лицо Атласа покраснело, и Логан подумал, что зашел слишком далеко, потому что при всей извращенности политики института младшие коллеги стремились держаться вместе и обвинение в намеренном саботаже лечения весьма серьезно. Если это дойдет до начальства, можно ожидать серьезных неприятностей. Взбешенный Атлас не стал отрицать этого.

— По крайней мере, — парировал он, — эти ребята хотя бы знают, что делают.

Когда он успокоился, Логан постарался быть осторожнее. Вся троица решила, что, если на дежурстве в клинике кто-то из противников будет обследовать их кандидата, один из команды должен наблюдать за происходящим. Им приходилось выдерживать красноречивые молчаливые взгляды, зато они могли быть уверены, что их не обманут.

Именно поэтому в тот день Логан был в клинике. Внезапно его пейджер на поясе запищал.

Женщина, с которой он в данный момент разговаривал, некто Салли Кобер, в результате аварии еще подростком потеряла почку. Сейчас ей 66 лет, и этот факт уже не имел значения.

Когда запикал пейджер, Логан выключил его и улыбнулся пациентке.

— Я соединюсь через несколько минут.

— А вы не должны сделать это немедленно? Может, что-то неотложное?

— Нет, просто звонит врач о ком-то еще, кто интересуется курсом. А вы уже здесь.

— И в отличной компании, — улыбнулась она, оглядывая всех.

Хотя Логан всегда старался сохранять дистанцию, сейчас он ничего не мог поделать с собой — эта женщина поразила его. Двадцать лет назад ей уже было сделано иссечение, но сейчас над ключицей появился новый узел — чрезвычайно угрожающе развивающийся, но она воспринимала это с удивительным спокойствием.

— Теперь, поскольку я знаю, что со мной, — сказала она, — я понимаю — положение отчаянное.

— Да, я хотел бы, чтобы новости были получше, — ответил он ровным голосом.

— Ну что ж, тогда, похоже, вы в большинстве.

Бессознательно она провела рукой по седым, стального оттенка волосам.

— Вы любите футбол?

Он сконфуженно кивнул.

— Да, я болею за «Далласских ковбоев».

— О, ради Бога! Вы меня поразили, такой здравомыслящий человек! Я люблю «Гигантов».

— Это понятно, вы же из Нью-Джерси.

— Готова держать пари на первую игру «Гигантов» и «Ковбоев» в следующем сезоне.

— С моей стороны, было бы просто неприлично лишать вас ваших денег.

Она засмеялась.

— Это называется честность. Да, заключить такое пари — это отличный способ удержать меня здесь.

— Я вас знаю пятнадцать минут, но на такое пари я готов согласиться.

Она махнула рукой.

— Ради Бога, хватит льстить. Лучше вспомните о том телефонном звонке.

— Миссис Кобер, много ли вам известно о нашем курсе? Вы уже прочли информационный документ?

— Мне порекомендовал его мой врач. И вы мне кажетесь в полном порядке. Я не вижу причин, почему бы не согласиться.

— Боюсь, этого мало. Я бы хотел, чтобы вы все внимательно прочли.

Она протянула руку.

— Давайте. Я прочту, пока вы будете звонить.

Набирая номер, он с удовольствием хмыкнул: 804 — это код центральной части Южной Вирджинии. Удачно с точки зрения перевозки, если придется.

— Привет, — отозвался мужской голос.

Логан смутился. Обычно в клинике или в больнице ему отвечал женский голос регистратора.

— Надеюсь, я верно набрал номер. Это говорит доктор Логан из Американского института рака. Мне дали этот номер, но не назвали имя.

— Да, доктор Логан, вы правильно набрали номер.

— Вы звонили? Вы врач?

— Да, я врач. Но, боюсь, у меня нет пациентки, которую я мог бы предложить вам. Меня зовут Рей Куперсмит.

* * *

Как только Логан вошел в отель «Джефферсон» в Ричмонде, он сразу понял, почему Куперсмит выбрал это место для встречи. Оно, похоже, осталось со времен гражданской войны на Юге, все эти цветочные горшки, выгоревшая обивка на мебели — все так далеко от современно оборудованной напряженной жизни института. Логан, два часа гнавший машину на юг, ободрился: шанс, что их здесь кто-то заметит, равен шансу найти лечение от рака в раковине или в унитазе.

Было начало субботнего вечера, но в холле почти никого. Логан хотел было сесть на пузатый стул, но посмотрел наверх и увидел там человека на втором этаже, и человек ему кивал!

— Хорошее место, а? — сказал Куперсмит, когда Логан поднялся по лестнице. — Я подумал, что вы не заметите меня. — Он протянул руку. — Рей Куперсмит.

— Дэн Логан.

— Да, очень рад.

Логан сам не понимал, чего ждет от этой встречи, и все-таки это было что-то не то. Возможно, Куперсмит был старше него на несколько лет, он явно среднего возраста, высокий, худой, со впалыми щеками, с проницательными глазами и жидкими, давно не стриженными волосами. Вид у него был рассеянный, у Логана он почему-то ассоциировался с мошенниками или наркоманами.

Когда они сели за плетеный столик, Логан с жалостью отметил, что Рей был в поношенном пиджаке и брюках, не соответствующих пиджаку.

— Хотите выпить?

— Конечно, спасибо.

— Я тоже. — И Куперсмит подозвал официанта.

Куперсмит заказал джин с тоником, а Логан — пиво.

Они долго смотрели друг на друга, Логан понятия не имел, с чего начать разговор, а Куперсмит, казалось, не собирался ему помочь.

— Вы здесь часто бываете? — спросил Логан, запинаясь.

— Нет.

— А вы живете в Ричмонде?

— Нет. Местечко называется Уимз. Примерно в двадцати милях отсюда.

— А что вы делаете, чем занимаетесь?

— Ничего, живу, — сказал он с внезапной злобой. — Не беспокойтесь обо мне. Занимаюсь медициной. Практикую.

— И где это?

— В клинике. В Хоупвеле. А вы что, собираетесь меня проверять?

Логан это замечание пропустил мимо ушей.

— Я читал ваш протокол, и он произвел на меня большое впечатление.

Официант принес напитки, они замолчали.

— Вы, видимо, одаренный исследователь, — сказал Логан. Неизвестно почему, но Куперсмит сдавленно усмехнулся.

— Может, со временем я и ваш прочитаю. — Он пригладил волосы и улыбнулся. — Рак груди. Остроумно. Шикарная болезнь.

Логан не знал, то ли ему рассмеяться, то ли обидеться. Замечание было отпущено с явным намерением обидеть. Но человек, который это сказал, был достоин жалости, а не презрения.

— Мы здесь не для того, чтобы…

— Ну нет, конечно же, нет! Я, гений, занимался простатой. А попробуйте на это выбить деньги!

Вот начало того, что искал Логан.

— Я слышал, причина ваших неприятностей состояла не в недостатке финансирования.

Как-то судорожно голова Куперсмита дернулась влево, потом вправо.

— А кто это сказал?

— Стивен Лок. Он сказал, что вы подделали данные.

— Ложь! Они не давали мне нужных источников. Людей. Денег.

— Похоже, что не…

— А что я должен был делать? Было слишком много данных, и я не мог их все контролировать. Я ученый и ничего не приукрасил.

Логан кивнул.

Какой смысл спорить с ним?

— Данные были хорошие. Но они утверждали, что это ни о чем не говорит.

— И кто это они?

— Ларсен. Стиллман. Кразас. Вся компания. Эти ничтожные люди восстали против меня с самого начала. Чего бы я только не дал, чтобы добраться до этих мудаков!

Логан смотрел на него. Так вот почему этот парень пригласил его сюда!

— Слушайте, Рей, я ценю ваше предупреждение. Но вы, по-моему, несправедливы к этим людям. Они стараются решить наши проблемы.

— Вы даже не понимаете, о чем говорите. Вы не знаете половины всего.

— В общем-то я понимаю, о чем вы, но мы сейчас не в том положении, что вы в свое время. Нас трое, и у нас всего пятнадцать пациентов.

— С вашей надменностью вы как раз там на месте!

Логана смутила злобность нападок.

— Что вы хотите этим сказать? — резко спросил он.

— Надменный, самовлюбленный и тупой. В общем дерьмо, — выпалил Куперсмит с неприятной ухмылкой. — Держу пари, вам ни от кого не приходилось такого слышать!

Логан посмотрел на часы.

— Мне надо возвращаться.

— Прежде чем вас кто-то увидит со мной?

— Просто я не думаю, чтобы из этой встречи кто-то из нас извлек что-нибудь полезное.

— Я-то как раз извлек. Я выяснил, какие отвратительные лизоблюды работают там сегодня.

В общем-то, как ни неприятна была встреча, Логан тоже счел ее полезной. Было ясно, что он имеет дело просто с неуравновешенным типом. И именно это, несмотря на все обвинения и жалобы, было сутью всех проблем.

— Подождите минутку, — сказал Куперсмит с внезапным раскаянием. — Не уходите. Я еще не успел поговорить о серьезной науке.

— Простите, но я действительно не могу.

— Да ладно, еще по пиву.

Логан поднял кружку, он выпил меньше половины.

— Нет, я за рулем.

— Ты же будешь осторожен? — Он вдруг как-то сдавленно засмеялся, чем удивил Логана. — Ты такой козел, Логан!

* * *

— Ну что ж, — сказал врач, — по крайней мере, ей хоть в чем-то повезло. Не придется делать общий наркоз, чтобы взять биопсию, хватит местного, и скоро она уже будет дома.

— Правда? — спросила женщина с некоторым облегчением. — А я думала, все будет гораздо сложнее. — Она спрашивала обо всем слишком бесстрастно, будто речь шла не о ней, а о ком-то другом. Она подумала: наверное, это репортерская выучка. Или просто форма защиты.

Дело в том, что, когда проводили предварительное обследование, выяснилось, что у нее слегка увеличен лимфатический узел у позвоночника, примерно там, где ее и беспокоили боли. Оттуда можно взять кусочек ткани, не вторгаясь в кость. В противном случае процедура оказалась бы гораздо сложнее и потребовалось бы участие хирурга-ортопеда. С мягкой тканью всегда легче работать, чем с костной, брать на анализ и делать снимки под микроскопом.

У нее возникли новые вопросы, в частности, о происхождении этого лимфатического узла. Но она промолчала. В кабинете было трое медиков — анестезиолог, его помощник и медсестра. Все оказались достаточно приятными, и она почувствовала к ним доверие. Сам кабинет находился в изолированном крыле здания, и сюда не доносился привычный для больницы шум из коридора, даже звуки шагов.

Маленькая игла ввела ксилокейн, эта доза, предполагаюсь, анестезирует кожу. Потом уже трехдюймовая игла должна пройти в мышцу.

В комнате говорили о разном, о телевидении. Она призналась, что любит медицинские программы, и поинтересовалась мнением медиков, насколько правдивы эти передачи.

— Не очень, — заявили они. Только медсестра отметила, что довольно точно изображены отношения врачей и медсестер. Завязался спор о том, как по-разному мужчины и женщины смотрят на мир, и вдруг она подумала о сыне и дочери.

Совсем не о том, что происходило.

Ей надо было подождать пять минут, чтобы анестезия подействовала, потом ее уложили для сканирования.

Она подумала, что, наверное, многим пациентам не нравится этот закрытый цилиндр, способный вызвать клаустрофобию.

— А вы знаете, мне здесь даже нравится, — неожиданно признаюсь она им. — Будто находишься во чреве. — Но теперь ей надо было молчать. Процедура требовала абсолютной тишины.

Экран, за которым наблюдали врачи, показывал все ее нутро, структуру скелета, но их внимание было приковано к игле, которая медленно шла по направлению к узлу. Шесть сантиметров она прошла за несколько минут.

— Вот, — тихо проговорил врач.

Шприц вонзился и втянул кусочек ткани не больше булавочной головки. Этого достаточно.

Через пять минут ее уже вынули из цилиндра, оставив на два часа на кушетке, чтобы понаблюдать. Дай она согласие, ее продержали бы и подольше.

— Нет-нет, — настояла она, — у меня полно дел.

Она почувствовала, что анестезия сотворила чудо.

Уже несколько недель она не чувствовала такого облегчения, боль отступила.

Результаты биопсии будут готовы не раньше чем через двадцать четыре часа.

* * *

Фэйт Берн понравилась Логану с первых минут знакомства.

— Итак, доктор, — приветствовала она его, когда он вошел в кабинет, намереваясь обследовать ее. — К кому тут мне надо подлизываться, чтобы все пошло хорошо?

— Вы имеете в виду, чтобы попасть в программу? — засмеялся он. — Боюсь, ни к кому.

— Ага, значит, другими словами — к вам.

Эта шестидесятидвухлетняя вдова из пригорода Бостона была несколько толстовата, лицо — в ореоле седых волос, ясные голубые глаза. Похоже, она заставит его ходить на цыпочках.

— Ладно. Немного подхалимства не повредит. Но я сейчас должен приступить к обследованию.

Логан уже захотел, чтобы она подошла для протокола. В конце концов, где записано, что он не может гореть желанием найти своего пациента?

Ему нравились ее чувство юмора, прямота. Логан всегда хотел, чтобы пациенты говорили не таясь, что у них на уме, что их беспокоит.

— Во-первых, я хочу вам сказать, что я сюда явилась по собственному желанию, познакомиться с вами, — сообщила она ему через пять минут. — Мой доктор закормил меня всем этим старым вздором. И я ему сказала: «Хватит, не морочьте мне голову».

— Почему?

— Послушайте, ну я же не девочка. Этот рак мне еще не проел мозги. Я прочла соответствующую литературу и кое в чем разбираюсь. — Она открыто посмотрела в лицо молодому врачу. — Вы сами увидите, что я сильная, независимая женщина, а не размазня.

Логан улыбнулся.

— Не думаю, что кто-то может подумать о вас по-другому.

— И к тому же я за словом в карман не лезу.

Во время первого этапа обследования Логан узнал о Фэйт Берн гораздо больше, чем о некоторых людях, с кем был знаком всю жизнь. Ему стало известно, что ее муж Бен, коммивояжер, умер от болезни сердца пять лет назад. Да, у них были проблемы, но у кого их нет? Брак их был удачным. И все же только после его смерти, работая почасовиком-корректором в местной еженедельной газете, она по-настоящему почувствовала, кто она такая. У нее две дочери, одна замужем, школьная учительница, живет в Миннеаполисе, другая — социальный работник, лесбиянка, живет в Нью-Йорке.

— В общем-то, сказать по правде, — заключила она, — я бы предпочла женщину Элен моему зятю. И, если мне придется когда-то стать бабушкой, я думаю, что скорее заполучу внука от Элен и Фрэнсин, чем от Джойс и Рона из Миннесоты.

Логана очень заинтриговала специфика болезни Берн. Проявление злокачественности было необычным: сотни маленьких розовых узелков воспаленной полосой опоясывали грудную клетку, убегая на спину. И отдельные опухоли появлялись на том месте, где лет пятнадцать назад у нее была мастектомия…

— Когда я смотрю на это, — заключила Фэйт, — мне кажется, их не остановить. А если я в очень подавленном состоянии, то просто кидаюсь на разные мази — от угрей и вообще от чего угодно, что попадется под руку.

Ее случай был нетипичным, но молодой врач решил, что это не мешает включить ее в группу. Главное, злокачественная опухоль не внедрилась в жизненно важные внутренние органы. К тому же она почти не лечилась — только давняя мастектомия.

И еще кое-что. С помощью Фэйт можно было вставить перо Стиллману. В бумагах пациентки он обнаружил, что у нее была возможность пойти на протокол Стиллмана, но она отказалась.

— А почему? — Он почувствовал, что удобно задать такой вопрос. Ведь пациентка искала новое лечение и — неслыханное дело — отказалась от прославленного Стиллмана!

— Почему? Вы смеетесь надо мной, да? Я с ним встречалась. Можете назвать меня чудачкой, но мне больше нравится, когда ко мне относятся чуть-чуть иначе, чем к куску мяса.

Логан расхохотался.

— Думаю, вам не следовало бы смеяться, доктор. Он же ваш коллега.

— Вы правы, простите.

— Да, я догадываюсь, что вы ничего не могли с собой поделать. Вы ведь тоже с ним знакомы.

Обследование подходило к концу.

— Ну что ж, — сказал Логан, — я бы хотел осмотреть вас более тщательно. И, естественно, обговорить ваш случай с коллегами. Но я думаю, вас ждут хорошие новости.

Берн засияла.

— Отлично. Я так и думала, что здесь выйдет.

Логан почувствовал секундную неловкость. Может, она ждет слишком многого? Поняла ли она как следует, насколько призрачен успех, когда речь идет об экспериментальном лечении? Короче говоря, был ли он с ней так же откровенен, как с другими?

— Фэйт, — начал он ласково, как проповедник в церкви, — очень важно, чтобы вы точно знали, на что идете. Это не утвержденное лекарство Существует вероятность побочных явлений. Я хочу, чтобы вы очень внимательно прочли документ. Обсудили с вашим врачом и задали мне все вопросы, которые у вас возникнут.

— Конечно, конечно, — быстро закивала она, все еще улыбаясь. — Только сделайте мне одолжение. Скажите коллегам, чтобы они не беспокоились. У нас с ними будут самые замечательные отношения.


Через пять дней Фэйт была официально зачислена на курс, восьмой в списке. В очереди еще стояли шесть человек. Набор начался в феврале, шла первая неделя апреля, и, кажется, дела продвигались успешно.

Пришло время назначать лекарство.

Обычно пациенты получали его по очереди, и это означало, что первой будет Джуди Новик.

Логан понимал — это не самый хороший вариант. За первыми пациентами, и особенно за самыми первыми, старшие коллеги будут наблюдать очень внимательно, а из всего списка Джуди как раз была наихудшим вариантом.

Но, поразмыслив на эту тему, Логан оставил при себе свои сомнения.

И именно Рестон в одно дождливое воскресное утро, сидя в квартире Логана, заговорил об этом.

— Послушайте, — сказал он, — надо постараться начать с кого-то другого.

— Нет. — Сабрина тяжело опустила руку на стекло, покрывавшее стол. — Это неприлично! Об этом не может быть и речи!

— Почему? — Рестон повернулся к ней. — Мы можем делать все, что хотим. Это наш протокол. И к тому же это наша судьба. Мы должны об этом думать.

— Эту женщину надо лечить. Она рассчитывает на это.

— Но начать с Новик — пустить под откос всю программу.

— Джон, — парировал Логан. — не преувеличивай.

— Новик была уже на слишком серьезной стадии, когда ее брали, — сказал Рестон. — А с тех пор ее состояние ухудшилось. Мы не можем привязываться к какому-то пациенту.

Сабрина бросила на него убийственный взгляд.

— Мы заключили контракт с Джуди Новик. И ничего нельзя поменять.

— Честно говоря, я никогда не горел желанием ставить ее в списке первой.

— Это ложь. Она была нашей первой пациенткой. И мы были счастливы, когда нашли ее. — Сабрина посмотрела на Логана. — Во всяком случае, какое имеет значение, кто сильнее болен, кто слабее? Наша главная задача — уровень токсичности. Соединение Q может быть одинаково токсично как для человека с незначительной опухолью, так и с огромной.

В этом был смысл. По крайней мере, на первой стадии их главной задачей являлось доказательство того, что это лекарство не приближает смерть больного. Если рак убивает пациента, особенно на такой запущенной стадии, как у Новик, вряд ли летальный исход станет убедительным аргументом против самого лекарства.

— Во всяком случае, — произнесла Сабрина на полтона ниже, — если у Джуди все будет хорошо, для нас это шанс. Так ведь?

— Сабрина… — Рестон снисходительно улыбнулся, — послушай, я, конечно, восхищен твоим состраданием к больному. Вероятно, я тоже мог бы отдаться такому чувству, но я вижу только одно — когда Джуди Новик умрет, мы лишимся одного из объектов эксперимента. И ты, черт побери, знаешь это не хуже меня. Она слаба. И токсичность будет действовать на нее сильнее, чем на других.

Он ждал ответа, но его не было, и Рестон осмелел, полагая, что выиграл. Повернувшись к Логану, он широко развел руками, будто его аргументы были неотразимо разумны.

— Слушай, Дэн, почему мы не можем переставить ее в списке? Какая разница? Заменим ее одной из стойких старых дамочек. Кобер. Или Берн.

— Джон, миссис Кобер в списке под номером пять. А Берн — восьмая.

Рестон пожал плечами.

— Прекрасно. Готов уважать ваши сомнения. Давайте начнем с номера второго. С миссис Саттон.

Логан посмотрел на Сабрину, потом снова на Рестона.

— Итак, я должен решать? Правильно?

Никто не ответил на его вопрос.

— Ну что ж, начнем, как и запланировали.

Рестон вскочил. Деревянный стул грохнулся на пол.

— Дерьмо! Что за власть у нее над тобой, в конце концов?

— В твоих словах, конечно, есть смысл, — спокойно ответил Логан. — Я просто боюсь, что, если мы сейчас внесем изменения в список, это привлечет внимание ко всем нам. Нельзя допустить, чтобы мы показались им сомневающимися в соединении Q.

Рестон схватил пальто и кинулся к двери.

— Катитесь вы оба ко всем чертям вместе с вашим проектом!

Логан и Сабрина долго сидели молча.

— Он вернется, — наконец сказала она. — Ублюдок.

— И почему ты его так ненавидишь?

Она внимательно посмотрела на Логана.

— Просто, с моей точки зрения, он не слишком хороший ученый, Логан. Ты и сам увидишь.


Через две недели, утром, Джуди Новик давали первую дозу лекарства. Рестон вместе со всеми стоял возле ее койки. И если он еще не слишком смирился с происходящим, то держал это при себе. Все были напряженные, серьезные, важность момента обязывала. Технически это была простая процедура, но по сути — их дебют. Выход на Бродвей. И они должны были забыть обо всех своих разногласиях.

Пациентка сидела в кровати, обложенная подушками, бледная, а раздутый живот казался еще больше под тонкой тканью больничной рубашки. Сканер определил размеры опухоли, и потом, в процессе лечения, они будут сравнивать ее параметры. На вид опухоль казалась гораздо больше, чем десять на десять сантиметров.

Накануне Новик не разрешили есть твердую пищу, и, похоже, она не спала ночь.

— А вы уверены, что не будет больно? — спросила женщина, глядя на Сабрину.

— Сама процедура? Обещаю, что нет. — Она взяла пациентку за руку. — Мы очень волнуемся, вот почему мы все здесь.

— Мой муж спрашивал, нельзя ли ему присутствовать на процедуре. — Она кивнула. — Он внизу, в приемной.

— Дорогая, я думаю, это не самая блестящая идея, — сказала Седи Маккорвей, медсестра-ирландка, которой предстояло вводить лекарство. — Вы же прекрасно знаете, как мужчины могут на все это реагировать.

— Я возмущен! — засмеялся Логан.

— Доктор, в данном случае вы мой гость и возмущайтесь сколько хотите. Но отойдите от меня подальше.

Логан еще не знал, что это за птица — Маккорвей. Ее приставил к бригаде Шейн. Она новая сотрудница в институте, двадцать лет проработала в эндокринологии в больнице Джорджа Вашингтона, что неподалеку, и он все думал — годится ли она им. С другой стороны, ее серьезность и несколько саркастический юмор ему импонировали. Он чувствовал себя уверенно при ней. И, очевидно, она хорошо умела обращаться с пациентами.

— Не беспокойтесь, моя дорогая, — сказала она Новик, наклоняясь к ней, — все закончится скорее, чем вы думаете. — Быстрыми движениями она вставила трубочку в руку пациентки, закрепила в нужном месте. — Вот. И через несколько минут будем вводить лекарство. Сперва очень маленькую дозу — чтобы убедиться, что у вас нет на него аллергии.

Но вся медицинская аппаратура в комнате отнюдь не вызывала положительных эмоций. Это был аппарат ЭКГ с мерцающими лампочками и прибор на случай остановки сердца, передвижной центр — «аварийная тележка» с ящичками, заполненными разными лекарствами для подкожного впрыскивания. Изопретеренол для гипотензии. Атропин для стимуляции сердца. Эпинефрин, синтетический адреналин.

Новик так сосредоточилась на всех предметах, что не заметила, как Маккорвей передвинула зажим на трубке. Команда стояла молча, не отрывая глаз от жидкости в бутылочке над головой пациентки. Потом все внимание было переведено на Джуди — если бы у больной была негативная реакция, она дала бы себя знать в первые пять минут.

Прошло уже восемь.

— Ну что ж? — наконец спросила Джуди Новик. — Когда начнете вводить?

Сабрина рассмеялась и указала на бутылочку, из которой вытекала жидкость в трубочку.

— Видите, как все просто. Ну, теперь, я думаю, и ее мужу можно прийти. Правда? — спросила Сабрина.

Маккорвей пожала плечами.

— Я не возражаю.

— Давайте еще подождем минут десять, чтобы совсем увериться, — сказал Логан. — А готом пустим лекарство поскорее.

Если бы не эта чопорная профессиональная обстановка, он бы обнял Сабрину и поцеловал ее в губы. Но вместо этого он оглядел всех и сказал:

— И тогда уж позволим себе расслабиться. Правильно?

* * *

Сто раз за день, занимаясь повседневными привычными делами, он возвращался к мысли: неужели мы наконец это делаем? И совсем скоро узнаем ответ!

Раза три он заходил к Новик. Сабрина четыре раза. Даже Рестон забежал раза два. И всякий раз они видели — больная спокойно отдыхает, смотрит телевизор или читает, но к концу дня эти визиты врачей смутили ее, хотя внимание было приятно.

— Вы чего-то ожидаете? — наконец спросила она Логана, когда тот склонился над ней со стетоскопом. — Что-то не так?

— Да вовсе нет! — воскликнул он, чувствуя себя несколько глуповато. — Просто хотим еще раз убедиться, что все в порядке.

А вообще-то на самом деле все они хотели обнаружить одно и то же: свершившееся чудо. Однако даже при самом прекрасном стечении обстоятельств проходит несколько недель, прежде чем лекарство проявит свою эффективность. Очень редко, но случалось, что оно действовало на опухоль почти сразу.

Логан зашел на следующее утро, потом — в середине дня. Как и другие, он пытался убедить себя, что нечего быть таким назойливым, и они решили заглядывать к Новик по очереди — раз в два часа.

На третий день Джуди могла отправиться домой, и не было даже предлога, чтобы держать ее дольше.

— Прекрасно, — сказал Логан. — Передайте мужу, чтобы он завтра утром приехал за вами.

— Здорово. Я готова.

Он еще раз осторожно прощупал опухоль. Он знал ее слишком хорошо — не только размеры, но и очертания.

— В следующий раз вы должны приехать во вторник.

— Хорошо.

Неужели опухоль стала мягче? Нет. Игра воображения. Он знал, что такое самовнушение.

— Значит, как, все по-старому? Не болит?

— Все, как и утром. Все прекрасно.

— Хорошо. Это то, что и хотелось услышать…

В дверь резко постучали.

— Кто там?

— Извините, доктор, — сказала медсестра-стажер, заглядывая в дверь. — Миссис Берн на проводе, она говорит, что это очень срочно.

— Хорошо. Мы почти закончили. — Он улыбнулся Джуди Новик. — Продолжайте в том же духе, встретимся во вторник.

Он резко поднял трубку.

— Фэйт? — проговорил он озабоченно. — Это доктор Логан. Что-то случилось?

— Со мной ничего. Кроме рака. Но что с вами случилось?

— Не понимаю. — Голос в трубке был жестким, совсем не похожим на голос женщины, которую он видел две недели назад.

— Вы мне сказали подождать полтора месяца, чтобы начать лечение.

— Да.

— И как же так получается, что кто-то уже начал лечение? У вас есть любимчики?

— Кто вам сказал такое?

Именно поэтому в институте и старались, чтобы протокольные пациенты шли в общем потоке, сдавали анализы друг за другом, дабы не возникало никакого соперничества и до конца обследования очередность никак не отражалась на поведении пациентов.

— Не важно, кто сказал. Речь идет не о том.

— Фэйт, послушайте меня. У нас свой распорядок, и мы должны ему следовать. Лекарство назначается и выдается в том порядке и в той последовательности, в которой к нам на курс поступали пациенты.

— Мне плевать на это! — резко ответила она. — У меня рак! И я должна сама о себе побеспокоиться.

— Фэйт, — сказал он с преувеличенным спокойствием. — Мы обсудим это позднее. Сейчас я очень занят.

— Когда?

— После.

Через несколько минут, направляясь домой, Логан чувствовал смущение и раздражение, будто его предали. И он задавал неизбежный для каждого врача вопрос — вопрос, способный лишить уверенности в себе: как он мог ошибиться? Неужели он больше не вправе доверять собственной интуиции?

* * *

Нетрудно догадаться, кто стал источником информации для Фэйт. Мэрион Уинстон, представитель службы заботы о пациентах. Уинстон знакомилась с каждым пациентом, принятым на курс лечения. Ее цель, как она сама формулировала, — служить посредником между больными и медиками.

Логан утром вошел в ее кабинет, собираясь выяснить насчет звонка Фэйт Берн. Уинстон, увидев его, резко бросила:

— Да, мне звонила миссис Берн вчера вечером, домой. Очевидно, вы были не слишком внимательны к ней.

Логан решил держаться в рамках приличий. Он уже хорошо знал скандальный характер этой дамы.

— Послушайте, мисс Уинстон. Наша работа предполагает абсолютно равное отношение ко всем женщинам, включенным в курс.

— Хорошо, тогда давайте кое-что уточним. Я считаю, моя работа заключается в том, чтобы вызвать доверие больных. Чтобы они могли помочь нам решить, что такое равное отношение.

— Понятно. Значит, это вы предложили Фэйт позвонить?

— Она очень беспокоилась, и я дала ей понять, что следует известить вас об этом.

— Понятно, — повторил он тренированным спокойным голосом. Вот дьявол! Как теперь выкрутиться? — Мисс Уинстон… — начал он, — нам незачем притворяться, мы оба знаем, что вы с самого начала не были без ума от этого курса. Ну что ж, хорошо. Я просто надеюсь, что мы все же сумеем работать вместе, стараясь сводить до минимума трения.

— Конечно. — Она холодно взглянула на него. — Именно это всегда и входило в мои намерения. Здесь нет ничего личностного.

Он кивнул. Она произнесла это с убежденностью, внушавшей доверие.

— Ну так вот, я просто хочу, чтобы вы знали — лишняя информация может вызвать проблемы у пациентов.

— Доктор Логан, мне известно, что очень многие врачи предпочитают держать пациентов в неведении. Это дает им больше власти над ними. Для вашего сведения, моя работа состоит в том, чтобы просвещать больных, когда только возможно и где только возможно.

— Я просто говорю о том, что миссис Берн встревожилась напрасно. Мы никак не можем ее успокоить.

— Почему же нет?

— Потому что такова система работы. Во всяком случае, совершенно не важно, каков ее порядковый номер в очереди.

— Это для вас не важно.

— Именно для нее. Для ее шанса.

— Ну что ж, если это не важно, почему бы ее просто не передвинуть поближе? Мы оба знаем, что среди зачисленных на курс есть те, которым безразлично, какие они по счету.

— Но это было бы неправильно.

— Почему? Если это не имеет значения? — Уинстон сощурилась. — Вы понимаете, о чем я говорю? Ваше упорство бессмысленно. Просто поменяйте ее с кем-то местами. И закроем этот вопрос.

У Логана в голове все перепуталось. Он вздохнул.

— Я не знаю. Может быть. Надо подумать.

— Ну что ж, извините, мне пора идти, — сказала Уинстон. Она изобразила на лице что-то такое, что при других обстоятельствах можно было принять за дружескую улыбку. — Но я уверена, вы понимаете, как благодарны были бы вам Фэйт и я.

* * *

Когда Джуди Новик появилась в больнице в следующий вторник на вторую процедуру, перемен нельзя было не заметить. Хотя она еще не слишком крепко стояла на ногах и на первый взгляд ее опухоль не уменьшилась, цвет лица стал лучше, а сама она — бодрее.

— Я чувствую себя прекрасно. — подтвердила она. — Гораздо меньше устаю.

Стоя рядом с ней в кабинете для обследования, Логан и Сабрина обменялись быстрыми довольными взглядами.

И Сабрина решила тут же передать эту радость и пациентке.

— Хорошо, — сказала она. — Замечательно.

Хотя оба врача понимали: если и правда это воздействие лекарства, то оно может быть скоротечным, временным.

Но, проверяя опухоль, ощупывая ее, они не сомневались в том, что она стала податливее. А когда сделали замеры, то выяснили — она уменьшилась на три четверти сантиметра. Для статистики это, конечно, не цифра, но все равно ободряло.

В любом случае Новик явно ощущала прилив энергии.

— Вся неделя была просто замечательной, — заявила она. — Я снова встречалась с друзьями, муж водил меня в кино, а на днях я даже пробежалась по магазинам.

— Ну просто здорово, Джуди. Прекрасно. — Логан колебался, он не хотел, чтобы его слова прозвучали жестоко. — Но все же помните — не спешите, держитесь спокойнее, мы пока в самом начале процесса.

— Конечно, я понимаю. У меня нет никаких иллюзий. — Она вдруг улыбнулась, и ее лицо засветилось. — Но я могу откровенно признаться, я почти и не беспокоюсь. И я никогда не думала, что когда-то снова смогу себя так хорошо почувствовать. Хотя бы на один день.

Загрузка...