Серебряные яйцеглавы

32

Хотя Флэксмен и Каллингем и пальцем не пошевелили в период описанных перипетий, даже с целью поднятия боевого духа персонала или чтобы просто выйти поразмяться из конторы, теперь полностью оснащенной электрозамками, начиная с двери возле уже работающего эскалатора, и они начали уставать от Писательского Дерби серебряных яйцеглавов. Правда, скорее морально, чем физически.

Флэксмен, пытаясь преодолеть свои детские страхи, стал подолгу беседовать с яйцеглавами, яростно и почти безостановочно кивая во время разговора с ними и предлагая сигары в моменты забывчивости. По совету психиатра он даже приказал снять привинченный Гаспаром простой засов, мотивируя это тем, будто тот является скорее символической защитой от страхов детства, чем реальной защитой от нынешних опасностей.

Тем не менее все усилия Флэксмена свелись на нет, когда яйцеглавы узнали о его страхах. Ради собственного удовольствия они стали мучить его рассказами об операции (о великой операции, проведенной Цуки), описывая, как тот чувствовал бы себя отделенным от тела, как отрывали бы ему нерв за нервом, запаивали бы его мозг в металлический футляр, или просто импровизировали и рассказывали страшные истории о привидениях, делая вид, что это части из создаваемых ими книг.

Лимузин Флэксмена уже все реже и реже использовался для транспортировки яйцеглавов, поскольку все чаще возил своего хозяина в долгие оздоровительные поездки в Санта Моника Хиллз.

Каллингем вначале был весьма польщен тем, что яйцеглавы добровольно ищут редакторской помощи. Когда же осознал истинную причину — над ним попросту хотели поиздеваться и, тонко подтрунивая, забавлялись тем, что исследовали мозговые извилины и сокрушались по поводу их ограниченного количества, — то обалдел еще больше Флэксмена. Но в то утро, в которое, по предсказанию Гаспара, у него произошел нервный припадок, длиннотелый директор появился со странной секретаршей (запрет о найме новых сотрудников определенно ее не касался), представив как мисс Уиллоу. Пристроившись тихонько возле Каллингема, она лишь время от времени водила карандашом по страницам записной книжки, но, видимо, как-то по-своему успокаивающе воздействовала на издательского шефа.

Вместе с тем мисс Уиллоу поражала удивительной, хотя и надменной красотой. У Гаспара, едва он ее увидел, просто дух захватило. Не считая немного широковатых бедер и таза, фигура у нее была как у высококлассной манекенщицы. А прекрасная головка венчалась короной глянцевых платиновых волос, великолепно сочетавшихся со строгим черным костюмом и ажурными темными чулками. Ее бледное лицо запоминалось резкой смесью интеллекта и страстности, что также подходило к сивиллам и нимфам высшего разряда.

Гаспар немедленно воспылал к секретарше Каллингема страстью. Ему вдруг пришло в голову, что эта платиновая холодность, если ее слегка подогреть, будет именно тем, что поможет ему отвлечься от странной привязанности к дерзкой мегере Бишоп. Дважды он заставал мисс Уиллоу одну и пытался заговорить, но каждый раз с одинаковым успехом: она абсолютно не реагировала на его присутствие.

Хорошенько все обдумав, Гаспар в конце концов решил, что мисс Уиллоу скорее всего весьма высокооплачиваемый психотерапевт. Да и невозможно было придумать ничего другого, что объясняло бы столь быстрое восстановление нервной системы Каллингема, еще недавно бывшего на грани умопомешательства. Этой теории соответствовала и черная записная книжка, и то, что Флэксмен, вдобавок ко всем своим страхам, казалось, боялся и мисс Уиллоу. Неврастеник всегда опасается всех психотерапевтов, кроме своего собственного, а то, что Флэксмен перебрался в небольшую комнату, примыкавшую к главной конторе, как раз об этом и свидетельствовало.

Если бы Гаспару не приходилось выполнять так много физической работы, он наверняка сам начал бы искать психотерапевта — человека или робота, — ибо его некогда спокойная, живущая по заведенному порядку личность стала вместилищем сплошных углов и зияющих дыр. Он даже подивился тому; какое невероятное у него либидо, если после ежедневных физических наслаждений, вдавливаемых до недавних пор неуемной Элоизой Ибсен, сейчас приходилось покорно выносить девушку, которая только издевалась над ним да ругалась. Но больше всего беспокоило его собственное безумное воображение. Получалось так, что многие годы по вечерам он с удовольствием зачитывался и восхищался словодурью, а теперь способен был выудить из памяти лишь бессмысленный розовый туман вместо захватывающих приключений. Наконец, уже на несколько ином уровне, Гаспар глубоко проникся чувством ответственности к проекту «Яйцеглавы», хотя все больше убеждался в том, что не был достаточно защищен от злобного и жестокого мира, не желавшего бороться по правилам. Кстати, последнее наблюдение принадлежало Зейну Горту, но робот опять почти тут же убежал и оставил на нем всю тяжесть защиты Рокет Хауз и Инкубатора.

Впрочем, вся защита, состоявшая из одолженного пулевого револьвера, от которого у Гаспара весь левый бок был в синяках, скунсового пистолета Джо и кадуцея Попа (пусть даже в нем, как заявлял тот, и была шпага), была сплошным фарсом. И хуже всего было то, что Флэксмен и Каллингем, помешавшись на секретности, ничего не делали для защиты проекта каким-либо иным способом. Гаспар однажды даже обнаружил выброшенную Флэксменом холодящую кровь записку, подписанную неким Гарроте. Тот требовал две тысячи долларов еженедельного отступного и пятьдесят процентов от чистого дохода с проекта, в противном случае грозил нанести по яйцеглавам смертельный удар.

И были бесконечные знамения прочих опасностей. Но ни один из компаньонов и слышать не хотел о том, чтобы позвонить в муниципальную полицию или в любое частное агентство. По их словам, официальное заявление могло разрушить завесу секретности, окружавшую проект. По твердому убеждению Гаспара, ее и так давно не существовало. Правда, успокаивая его, Флэксмен выразился примерно так: «Гаспар, это только мелкие суетливые бизнесмены выплакивают помощь у правительства. Флэксмены всегда боролись с миллионерами!»

Зейн Горт, всегда представлявшийся Гаспару эдаким карманным линкором, безусловно, был бы идеальным главой обороны Рокет Хауз, но он постоянно сачковал. Стальной робот, которого редко кто видел в конторе более десяти минут в день, с ног до головы погряз в какой-то странной таинственной деятельности, не имеющей практически ничего общего с писательским трудом. Встречи с коллегами-физиками, друзьями-инженерами, поездки за пределы Нью-Анджелеса и долгие заседания в домашней мастерской поглощали все его время. Трижды Зейн «заимствовал» Полпинты у няни Бишоп, и в нарушение правил Цуки исчезал с маленьким яйцеглавом на три-четыре часа. Однако где они были и чем занимались, и тот, и другой скрывали.

Зейн даже перестал замечать мисс Блашес, хотя истеричная розовая цензорша вдруг прониклась материнскими чувствами к яйцеглавам, во всяком случае, это так выглядело: она вязала шерстяные накидки пастельных тонов с отверстиями для розеток, «чтобы им было теплее в холодные дни и они не казались такими голыми». Короче, роботесса стала достаточно благоразумной, и Гаспар ежедневно начал давать ей отдельные поручения — например, охрану дверей, — которые не мешали ее вязанию.

И все-таки, не выдержав, Гаспар решил объясниться с Зейном. Писатель как раз дремал на койке Попа Зенгвелла в мужской уборной, когда Зейн неожиданно зашел заменить батареи и смазаться.

— Всего час назад, — говорил Гаспар, наблюдая, как Зейн рассеянно проходится масленкой по всем своим шестидесяти семи смазочным точкам, — я обнаружил коротышку робота с квадратной головой, изъеденного оспинами и окрашенного в коричневый цвет, который что-то вынюхивал внизу. Я выставил его через парадную дверь, но сейчас, должно быть, он пробрался черным ходом.

Зейн обернулся и, поразмыслив, заметил:

— Это, вероятно, мой старый соперник Каин Бринкс. Коричневый лак и оспины — просто неуклюжая попытка замаскироваться. Он, несомненно, замышляет какое-то злодейство. Впрочем, напротив дома, если не обманывает мое рентгеновское зрение, я видел припаркованный мусоровоз, а в нем — кто бы ты думал? — Кленси Гольдфарб. Ну, этот наверняка что-нибудь задумал. И скорее всего, ограбление книжных складов. Они всегда его привлекали.

— Но, черт возьми, Зейн, — попытался воззвать к совести робота Гаспар, — если ты знаешь все это, то почему же ничего не делаешь?

— Гаспар, главной ошибкой всегда считается уход в оборону, — рассудительно заявил тот. — Именно поэтому теряешь инициативу, а мышление опускается до уровня противников. Я же хочу съесть другую рыбку. Иными словами, если бы я распылял свои силы на оборону Рокет Хауз, то погубил бы всех нас.

— Черт возьми, Зейн, это просто каламбуры. Ты должен…

Робот ткнул захватом в грудь Гаспара.

— Я хочу дать тебе один совет, старый гормон. Не влюбляйся в мисс Уиллоу.

— У меня мало шансов, она ведь холодна, как рыба. И все же почему?

— Просто не нужно. Йих-хии!

Робот швырнул старые батареи в мусорную корзину и исчез из уборной прежде, чем Гаспар успел выдавить из себя третье «черт возьми». Чувствуя дичайшее раздражение, он поднялся и пошел на охранный пост, куда сам себя назначил.

Дверь в новую контору Флэксмена была открыта. Пользуясь царившим внутри нее полумраком, Гаспар в своих мокасинах тихонько подкрался к примыкавшим дверям старых апартаментов, принадлежавших теперь Каллингему, откуда просачивалась полоска света. Затаив дыхание, он через небольшую щель заглянул в старую контору.

На кушетке в мягком серебристом свете торшера, стоящего в углу комнаты, сидела, склонившись, мисс Уиллоу. Задетый странным предупреждением Зейна, Гаспар решил тут же храбро войти и предложить ей переспать. По крайней мере, думал он, если это ее и не шокирует, то хотя бы заставит заметить его. Но в последний момент Гаспар увидел вытянувшегося навзничь на кушетке со снятыми ботинками и головой на коленях мисс Уиллоу Каллингема. Трудно было не позавидовать столь великолепной обстановке для раздумий.

Перебирая пальцами волосы директора издательства, мисс Уиллоу преданно улыбалась и сладким-сладким голоском, который мог принадлежать только высококлассной манекенщице или психиатру и который привел Гаспара в полное оцепенение, мурлыкала:

— Как сегодня мамин Дики-птичка?

— Устал, ой как устал, — по-детски простодушно жаловался Каллингем. — Устал и хочет пить. Но мне хорошо здесь и так приятно смотреть на красивую мамочку.

— Мама даже лучше, — откликнулась мисс Уиллоу. — Сегодня Дики-птичка был послушным? Не нервничал?

— Нет, мамочка, ни капельки не нервничал.

— Прекрасно.

Мисс Уиллоу начала медленно расстегивать молнию на черном жакете. Потом так же не спеша развязала ленты на черной шелковой блузе, которая легко соскользнула вниз, обнажая самый совершенный бюст, какой только доводилось видеть Гаспару.

— Красиво, красиво, — заворковал Каллингем.

— Непослушный Дики-птичка, — лукаво корила его мисс Уиллоу. — Мамин маленький большой злюка какой привкус хочет сегодня?

— Шоколадный, — страстно пробормотал Каллингем, припадая то к одной, то к другой груди, — и мятный…

Именно в тот вечер Гаспар в полном отчаянии прочел первый из дословомельничных романов, рекомендованных яйцеглавами и навязанных ему няней Бишоп. Он назывался «Приключения Гекльберри Финна».