Серебряный мир. Книга о фотоискусстве

Этика

Бывают случаи, когда снимать нельзя. Но никаких жестких правил насчет этого нет. Двадцатый век перебрал все возможные похабства, а мы живем в двадцать первом. Каждый фотограф вырабатывает свой, простите за высокопарность, кодекс чести. Если же он никогда о нем не задумывался, ему следует задуматься, является ли он фотографом.

Я не снимаю:

1. Мертвых людей.

2. Спящих людей.

3. Людей, которым не могу заплатить.

Третье (пояснения начну с конца). Услугами профессиональных моделей и натурщиков я не пользуюсь, так что вопрос вроде бы снят с повестки дня. Однако сегодня в электричке я оказался в ситуации, заставившей меня задуматься. Уличных музыкантов и лабухов, распевающих в электричках и проходах метро не люблю, и не потому, что они сплошь халтурщики. Изредка удается услышать настоящий талант. Однажды на переходе «Маяковская» — «Восстания» один чувак лабал Баха на баяне. И как лабал! Во-первых, от самой идеи играть фуги на баяне у меня чуть ум за разум не зашел. Во-вторых, делал он это великолепно. Но в основном эти музыканты — раздолбаи, срубающие капусту [99]. Почему я должен платить деньги за то, что они нарушают мой покой сиплыми воплями под расстроенную гитару?

Ну вот. Некий дядька пел в поезде нечто душещипательное. Растрогать меня сложно. Видимо, он что-то во мне задел (я сидел к нему спиной и мне пришлось повернуться). Было бы неплохо его сфотографировать, подумал я. «Жанр» — совсем не мой жанр, но вдруг накатило [100]. Стал бы я снимать, не будь у меня мелочи? (Бывает ведь такое, что она отсутствует.) Нет, совесть не позволила бы. Ведь человек на работе, и, хотя он мне фактически навязался, работу надо как-то оплачивать. Тем более что в этих обстоятельствах он не имеет ни малейших авторских прав.

Однако случай спорный, правда?

Второе. Однажды кто-то сказал мне, что спящего человека фотографировать нельзя, потому что в этот миг его может покинуть душа. Суеверие? Думайте как хотите, но я к таким вещам отношусь довольно серьезно. В уфологических журнальчиках можно увидеть много странных снимков, на которых запечатлено нечто необъяснимое. Авторы утверждают, что фотоаппарат способен фиксировать что-то, невидимое для глаза (речь не идет об ИК- или УФ-лучах, или о других явлениях, неизвестных науке). Конечно, снимая на просроченную «Тасму», можно увидеть все, что угодно, вплоть до чертей. Но я уверен, что браком или сбоями всего не объяснишь.

Вот очень таинственный случай из моей практики. Получив обращаемые пленки из лаборатории, я устроился поудобнее и стал их неторопливо разрезать и монтировать слайды в рамки. Первый кадр на одной из пленок сразу привлек внимание: на нем было что-то красивое и очень странное. Когда я включил проектор с этим слайдом, меня тряхануло: на снимке был пейзаж, которого я не снимал. Более того, я никогда не видел этого пейзажа и не представляю себе, где бы такой мог быть. Легко понять, как я был потрясен. Мне сразу же пришло в голову, что это снимок потустороннего мира. Глядя на слайд, я замечал все больше и больше подробностей, но потом стал притормаживать свою фантазию, опасаясь спятить. На самом деле никаких подробностей не было, я их домысливал: качество снимка оставляло желать лучшего. Тем не менее в общих чертах был виден пруд, деревья и дома за ними. В общем-то, совершенно ничего потустороннего; похоже, я погорячился. Такой пейзаж вполне можно было бы сфотографировать и на Земле. И все-таки, все-таки… Я его не снимал. После этого я изменил свое отношение к мистике, связанной с фотографией [101]. Было и продолжение. В следующей партии пленок оказалась какая-то лестница. Не снимал я никаких лестниц! Однако, повернув снимок на девяносто градусов, я понял, что это отопительная батарея. Этот кадр также был первым, по сути — случайным. Мне удалось не свихнуться. Но откуда взялся пейзаж на той пленке, до сих пор не понимаю.

Первое. Дмитрий Бальтерманц, автор одного из самых страшных снимков в истории фотографии «Горе», опубликовал эту работу лишь спустя двадцать лет после съемки. Напомню сюжет фотографии тем, кто подзабыл: в грязи лежат трупы людей, а живые их оплакивают. Великая Отечественная война. Сколько Дмитрий Николаевич передумал за эти два десятилетия, нам не представить. Можно сказать: время было такое. Однако я уверен: будь какое-нибудь другое время, Бальтерманц, как человек, помнящий, что такое совесть, все равно крепко подумал бы, прежде чем этот снимок публиковать.

Причем тут совесть? Ведь он снял правду [102]. Это одна из самых сложных проблем в фотографии, да и в морали. Мне кажется, что я не смог бы сделать подобного снимка — дело не в художественном уровне, а в сюжете. Почему? Не знаю. Боюсь мертвецов? Нет. Здесь что-то иное, что́, вряд ли смогу объяснить, но попробую. Я думаю, что у меня это получилось бы бестактно. Я не фронтовой журналист. Снимать похороны в мирной жизни мне также не по нутру.

Подумав, можно прийти к выводу, что эти принципы диктуются не моей этикой, а комплексами. Все может быть. Что можно посоветовать? Слушайте себя, может быть, в какой-то момент Ваш внутренний голос скажет: «Остановись, не снимай». Должны ли Вы добыть снимок любой ценой?