Сестрички

Глава 3

— Об этом не может быть и речи, — говорит Виктор. — Это невозможно. Я не потерплю такого. У меня нет сексуальных комплексов, но всему есть пределы.

Виктор измеряет шагами светелку Эльзы. Он в пижамных штанах (наверное, это дань возрасту), но грудь и плечи обнажены. Он поигрывает мускулами. На животе ни жиринки. Он красив. Красивый, взволнованный мужчина.

На часах два тридцать ночи. Эльза отчаянно борется со сном.

— Не спи! — теребит ее Виктор.

— Давай поговорим утром.

— Ты слишком легкомысленно относишься к своей добродетели, — укоряет он. — Впрочем, девушки твоего поколения вряд ли имеют об этом понятие.

— Не в этом дело. Просто моему организму требуется больше сна, чем твоему. Я же моложе.

Виктор с унылым видом опускается на кровать, прямо на Эльзины ступни.

— Ну вот, все-таки попрекнула меня. Я ждал, что рано или поздно это случится.

Эльза выдергивает из-под него ноги. На этой койке особенно не поворочаешься. Кстати, за время ужина смятые любовниками простыни, к стыду Эльзы, заменили свежими.

— С другой стороны, если тебе все равно, то такая сделка моему бизнесу пойдет на пользу. Ты бы видела его биллиардную, Эльза! Хэмиш еще тот барахольщик. Чего там только нет — и фарфор, и гобелены, и серебро. А гобелены, могу поклясться, елизаветинские.

Незадолго до этого разговора Виктор сообщил, что Хэмиш готов за две с половиной тысячи отдать всю биллиардную и библиотечную лестницу в придачу, если на одну ночь заполучит себе в постель Эльзу.

— Может быть, он пошутил? — говорит теперь Эльза.

— Откуда я знаю? — рассеянно отзывается Виктор.

— Или устроил тебе своеобразную проверку, — продолжает она. — Хотел узнать, что ты за человек на самом деле.

— Это и мне приходило в голову. Но чтобы пройти эту проверку, надо сказать «да» или сказать «нет»?

— В любом случае это не имеет значения, потому что я не хочу к нему в постель, — заявляет Эльза.

— Как, разве он не привлекает тебя? Я считал, что все девушки падки на миллионеров.

— Какой ты старомодный, — вздыхает она. — Все равно я тебя люблю, и тебе не придется даже думать об этом.

— Не придется? — Виктор вдруг сделал стойку, как гончая на зайца. — Что ты имеешь в виду — не придется?

Но Эльза уже спит. Просыпается она в четыре тридцать. У нее затекла ступня. Оказывается, Виктор спит, навалившись ей на ноги.

Эльза теребит его, освобождает ему место под одеялом. Он просто ледяной на ощупь.

— Мы не женаты, — вдруг заговаривает Виктор. — У тебя нет по отношению ко мне никаких обязательств. Ты должна поступать так, как считаешь нужным. Я и так уже злоупотребил тобою.

— Нет, Виктор, что ты.

— Не «что ты», а злоупотребил!

Скоро Виктор засыпает. И быстро согревается, насыщаясь женским теплом. А вот Эльзе слишком жарко и тесно. Давят тяжелые ноги Виктора. Через час он опять просыпается и спрашивает:

— А ты напечатала для Джеммы опись?

— Забыла.

— Тогда постарайся успеть перед завтраком. Она ведь ждет. Я не хочу, чтобы хорошая сделка срывалась из-за такой ерунды, — бормочет Виктор и снова засыпает. А в шесть утра, когда с рассветом появляются из мрака очертания комнаты, со скрипом приоткрывается дверь. Эльза лежит неподвижно, широко распахнув глаза, вжавшись в стену.

И вот сначала заглядывает, потом протискивается в щель, потом крадется через комнату Хэмиш-Румпельштильхен в шелковом ночном халате, цвет которого в тусклом свете зари угадать невозможно. Хэмиш пробирается к письменному столу, садится за пишущую машинку и печатает страницу за страницей. Он печатает, пока солнце не набирает утреннюю силу и халат не превращается в кроваво-алый. Или это снится Эльзе? Видит она наяву или в грезах, что Хэмиш, собираясь уходить, медлит подле ее кровати и смотрит на нее, спящую, одновременно презрительно и похотливо? И неужели ей снится, что под этим взглядом ее захватывает волна сладострастного возбуждения, которого она еще не испытывала в жизни? Это не простое вожделение, это желание беспомощного отдаться сильному, это желание нищего прижаться к богатому, это желание ничтожества напиться чужой власти. Это сладострастие во сто крат сильнее чувственного, оно исходит из самых глубин плоти и на нем, и только на нем, зиждется человеческое общество.

Эльза чувствует это — и спит. Наяву трудно постичь такое откровение.

— О, я вижу ты поработала, — в семь пятнадцать говорит Виктор. Он собирается перед завтраком вернуться в свою комнату, чтобы не смущать прислугу. — Похоже, ты делаешь успехи. Опечаток нет. Или это машинка такая? Ха, надо же, я даже не проснулся. Устал, наверное. Слушай, Эльза, если ты и впредь будешь так печатать, пожалуй, я смогу отдавать тебе счета. Сэкономим.

Эльза молчит. А что ей говорить?

— Знаешь, что меня тяготит? — произносит Виктор, пробегая пальцами по ее голой спине. Эльзу от этого пробирает дрожь. — Оказывается, в воскресенье здесь будет Дженис. Я понятия не имел об этом. Пожалуй, надо тебя в воскресенье утром отправить в Лондон. Какая у тебя красивая спина… Дженис вечно сутулилась.

Эльза плачет.

— Но, дорогая моя, так будет лучше для тебя. Я хочу пощадить твои чувства. Конечно, напрасно Джемма все это затеяла, но ее, бедняжку, можно понять. Она ведь живет, устраивая чужие судьбы, и постоянно является чьим-нибудь доверенным лицом. Кстати, она могла бы преуспеть в нашем бизнесе. Увы, никакой осторожности, только чутье на достойную вещь. У Хэмиша все наоборот. Одна осмотрительность и никакого чутья. Господи, почему деньги всегда попадают в дурные руки?

— А почему ты не хочешь, чтобы мы вместе вернулись в Лондон?

— Я бы с удовольствием. Ты что, думаешь, мне здесь так уж нравится? Здесь явно не моя стихия, а еда такая, что на несколько лет сократит жизнь любого. Но ведь все зависит от сделки. Торговля еще не закончена. Тем более, если на тебя позарился Хэмиш, то чем скорее ты вернешься в нашу лавку, тем лучше.

— Я у тебя как товар в витрине. Не забудь только ярлычок «Продано» повесить.

— Как ты неблагодарна, — вздыхает Виктор. — Я для тебя так стараюсь.

— Если остаешься ты, остаюсь и я, — принимает твердое решение Эльза. Виктор удивлен и огорчен, будто краб, которого он уже собирался съесть, зашевелил клешнями. Скоро Виктор уходит, гонимый заботой о прислуге. С Эльзой он расстался суховато, лишь клюнув ее поцелуем в нос.

Утром постельное белье снова заменили, хотя необходимости в этом не было никакой. Ночь выдалась бессонной и утомительной, но уж никак не страстной.