Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 2

№ 1. Захват крестоносцами Юрьева в 1224 году

5. Итак, чтобы Ливонская церковь могла избавить от бед свою дочь — эстонскую церковь, рожденную во имя Христа, достопочтенный епископ Рижский созвал братьев-рыцарей, а также людей церкви с пилигримами, купцами, горожанами Риги и всеми ливами и леттами и объявил поход для всех, кто принадлежал к Ливонской церкви. И все собрались в полном повиновении с войском своим у озера Растигерве, позвав с собой вышеназванного достопочтенного епископа Рижского с братом его, не менее достопочтенным епископом Германом, со всеми церковными людьми и рыцарями. Совершив там дело молитвы и совещания, отправили вперед лучших и сильнейших в войске, чтобы они, пройдя Унгавнию в течение дня и ночи, на следующее утро могли осадить замок Дорпат (Darbatense). Те, снова разделив свои силы, одних отрядили для нападения на замок, других направили в Виронию для разорения все еще непокорных жителей. После трехдневного похода они в изобилии привели овец, быков и прочее, что войску пригодилось. Епископы с пилигримами и всем множеством войска шли сзади и в день Успения Пресвятой Девы [15 августа 1224 года] достигли замка. В этот же день в прошедшем году взят был замок Вилиендэ. Поля они покрыли шатрами, стали нападать на защитников замка, соорудили малые осадные машины и патереллы, военные орудия в большом количестве изготовили, подняли крепкую осадную башню из бревен, которую восемь дней искусно строили из крупных и высоких деревьев в уровень со стенами замка, затем установили ее надо рвом, а внизу тогда же начали рыть подкоп. Для рытья земли днем и ночью выделили половину войска так, чтобы одни рыли, а другие выносили осыпающуюся землю. Поэтому с наступлением утра значительная часть вала над подкопом обрушилась вниз в ров, и вскоре можно было продвинуть осадную машину ближе к замку. Тем временем к королю послали парламентеров — священников и рыцарей, знатных мужей. Ему предлагали свободный проход, лишь бы он со своими людьми оставил замок. Но король, ожидавший, что его освободят новгородцы, упрямо отказывался покинуть замок. В это время по шатрам распространились слухи, будто бы пришли русские разорять область. И тотчас же явились в полной готовности тевтоны, желавшие с ними сразиться, и выступили в поле, оставивши других осаждать замок. Но так как русских не оказалось, они снова вернулись к штурму замка. Многих наверху вала ранили стрелами из арбалетов, других перебили камнями метательных орудий; бросали в замок из патерелл раскаленное железо и огненные горшки, навели великий страх на осажденных, ибо одни соорудили орудия, называемые ежами и свиньями, другие складывали костры из бревен, прочие поддерживали огонь. И бились так много дней. Точно так же и те, кто был в замке, построили свои машины и патереллы против орудий христиан и посылали стрелы из своих луков и баллист против стрел христиан. И рыли подкоп день и ночь, без отдыха, так что башня все больше приближалась к замку. Нет отдыха для уставших: днем сражаются, ночью устраивают игры с криками. Все проводят ночи без сна: ливы и летты — громко крича и ударяя мечами о щиты, тевтоны — ударяя в литавры, играя на дудках и других инструментах, русские — играя на своих музыкальных инструментах и крича. И собрались вновь все христиане, ища совета у Бога. Был среди них Фредегельм — предводитель и судья пилигримов, человек знатный и богатый, который говорил: «Надо взять этот замок штурмом, с бою, и отомстить злодеям на страх другим. Ведь во всех замках, ранее взятых ливонским войском, осажденные всегда получали жизнь и свободу. Оттого и другие совсем перестали бояться. Но теперь мы того из наших, кто первым взберется на вал и ворвется в замок, наградим великими почестями, дадим ему лучших коней и лучшего пленника из взятых в замке, кроме короля, которого вознесем надо всеми, повесив на самом высоком дереве». Эта мысль всем понравилась. Люди принесли обет Господу и Пресвятой Деве, и как только наступило утро, после торжественной мессы началась битва. Стали собирать дрова, но весь труд был напрасен, так как не пришло еще время для Божьего возмездия. В девятом часу эсты в замке разожгли костры, открыли широкое отверстие в валу и стали через него скатывать вниз колеса, наполненные огнем, направляя их на башню и набрасывая сверху большие кучи дров. Но сильные христианские воины в доспехах разбросали огонь, разломали колеса, сбили силу пламени и защитили свою башню. В то же время другие нанесли дрова и подожгли мост; русские же все собрались к воротам, чтобы дать отпор.

6. Иоанн фон Аппельдерин, брат епископа, славный рыцарь, взяв факел в руку, первым стал подниматься на вал. Вторым за ним сразу же отправился его слуга Петр, и они без задержки добрались до самого верха вала. Увидев это, и другие воины устремились вслед за ними. Что же сказать дальше? Каждый спешил взойти первым ради вящей славы и чести Иисуса Христа и Матери Его Марии, а также чтобы и самому получить честь и награду за свой подвиг. И взошел кто-то первый, а кому это удалось, не знаю, знает Бог; за ним последовала вся масса. Каждый помогал товарищу подняться в замок, а иные проникли через отверстие, через которое осажденные скатывали колеса с огнем. Те, кто поднялся первыми, освобождали место следующим, гоня эстов мечами и копьями с вала. Когда уже многие тевтоны проникли в замок, за ними двинулись летты и некоторые из ливов и тотчас же начали избивать людей — и мужчин, и даже некоторых женщин, не щадя никого, так что число убитых дошло уже до тысячи. Русские, оборонявшиеся дольше всех, были, наконец, побеждены и побежали сверху внутрь укреплений. Их вытащили оттуда и перебили; всего вместе с королем убито было около двухсот человек. Другие же воины, окружив замок со всех сторон, не давали никому бежать. Всякий, кто выходил из замка, пытался пробраться наружу, попадал в их руки. Поэтому изо всех бывших в замке мужчин остался в живых только один — вассал великого короля Суздальского, посланный своим господином вместе с другими русскими в этот замок. Братья-рыцари снабдили его потом одеждой и отправили на хорошем коне домой в Новгород и Суздаль поведать о происшедшем его господам.

Когда все мужчины были перебиты, началось у христиан великое торжество: били в литавры, играли на свирелях и других музыкальных инструментах, потому что отомстили наконец злодеям и истребили всех вероломных, собравшихся туда из Ливонии и Эстонии.

После того собрали оружие русских, одежду, коней и всю добычу, бывшую в замке, а также оставшихся еще в живых женщин и детей, подожгли замок и на следующий день с великой радостью пошли назад в Ливонию, славя Господа на небе за дарованную победу.

Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но, услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город.

№ 2. Послание папы Григория IX архиепископу Упсалы, 9 декабря 1237 г. [812]

Gregorius episcopus, seruus seruorum Dej, venerabilibus fratribus Vpsalensi archiepiscopo et suffraganeis eius salutem et apostolicam benedictionem. Plantauit vineam dextera Domini eamque sanguine filii sui voluit irrigari, vt ex fluente de Christi later riuulo fecundata vinum produceret, cuius refectus dulcedine plantator altissimus exultaret. Sed, prodolor, ecce ab apro de silua exterminium patitur, ecce singularis ferus eandem suis pastibus demolitur.

Nam, sicut transmisse ad nos vestre littere continebant, illorum qui Tauesti dicuntur nacio, que olim multo labore ac studio uestro et predecessorum uestrorum ad fidem catholicam conuersa extitit, nunc procurantibus inimicis crucis prope positis ad antiqui erroris reuersa perfidiam cum quibusdam barbaris nouellam ecclesie Dej plantacionem de Tauestia funditus dyabolo coadiuuante subuertunt, paruulos, quibus in baptismo Christi lumen illuxit, violenter de hac luce subtractos interimunt, quosdam adultos, subtractis ab eis primo visceribus, demonibus immolant, et alios vsque ad amissionem spiritus arbores circuire compellunt, sacerdotes vero quosdam exoculant et, quibusdam eorum manibus et ceteris membris crudeliter mutilatis, reliquos in combustionem et cibum ignis paleis inuolutos exponunt, sicque ipsorum paganorum seuiciis regnum Sweorum opprimitur, quod de facili extremam fidej desolacionem incurret, nisi sibi Dej et apostolice sedis auxilio succurratur. Verum cum tanto libencius contra huiusmodi apostatas et barbaros inpugnandos sit a viris Deum timentibus assurgendum, quanto maioribus ecclesiam Dej dampnis affligere cupiunt, qui fidem catholicam tam detestabilj crudelitate confundunt, fraternitati uestre per apostolica scripta mandamus, quatinus viros catholicos in regno predicto et vicinis insulis positos, vt contra eosdem apostatas et barbaros crucis signaculum assumentes ipsis (!) viriliter et potenter expugnent, preceptis salutaribus inducatis.

Nos enim attendentes, quod Deo tanto gracior est defensio fidej, quanto ceteris virtutibus anime fides debet preciosior reputari, de omnipotentis Dej misericordia et beatorum Petri et Pauli apostolorum eius auctoritate confisi, illam ob id assumentibus signum crucis concedimus veniam peccatorum et ipsos ea volumus immunitate gaudere, quam habituri essent, si in terram sanctam personaliter se transferrent. Datum Laterani quinto idus decembris pontificatus nostri anno vndecimo.

Григорий епископ, раб рабов Божьих, благословенному брату Упсальскому архиепископу и его суфраганам шлет привет и апостольское благословение.

Насадил он виноградник одесную Господа и кровью Сына собрался оросить его, чтобы из текущего от Христа обильного ручья виноград этот, оплодотворенный, вино произвел, чтобы, отдыхая, прелестью его радовался высочайший возделователь его. Но, вот несчастье, вепрем из сада был изгнан, [зверь] этот дикий своим набегом сад разрушил.

Поскольку, как это следует из содержания присланных нам ваших писем, народ, который называется тавасты (Tauesti), который в свое время великим трудом и рвением вашим и ваших предшественников был обращен в католическую веру, сейчас под воздействием рядом живущих врагов креста, вернувшись к неверию прошлого заблуждения[813], вместе с некоторыми варварами при содействии дьявола полностью разрушает новый посев Церкви Божьей в Тавастии (Tauestia).

Малолетних, которым при крещении засиял свет Христа, они, насильно этого света лишая, умерщвляют; некоторых взрослых, предварительно вынув из них внутренности, приносят в жертву демонам, а других заставляют до потери сознания кружиться вокруг деревьев[814]; некоторых священников ослепляют, а у других из их числа жесточайшим способом перебивают руки и прочие члены, остальных, обернув в солому, предают сожжению; таким образом, яростью этих язычников владычество шведское ниспровергается, отчего легко может наступить совершенное падение христианства, если не будет прибегнуто к помощи Бога и его апостолического престола. Но, чтобы с тем большей охотой поднялись бы мужи богобоязненные против наступающих отступников и варваров, которые Церковь Божию столь великими потерями привести в упадок жаждут, которые веру католическую с такой отвратительной жестокостью губят, мы предписываем вам, брат наш, настоящим апостолическим посланием, чтобы вы спасительными предписаниями побудили католических мужей, сколько их живет в упомянутом королевстве [Швеции] и на соседних островах, чтобы они, взяв на себя знак креста, против этих отступников и варваров мужественно и мощно выступили[815].

Ведь мы, размышляя, что Господу тем приятнее защита веры, чем дороже она была достигнута прочими доблестными делами духовными, на милосердие всемогущего Господа и праведных апостолов Петра и Павла полагаясь, в следствии этого принимающим знак креста мы признаем прощение грехов и хотим, чтобы радовались они сами этому освобождению, которое обретут, если в святую землю лично отправятся.

Дано в Латеране в пятые иды декабря понтификата нашего год одиннадцатый.

№ 3. Житие Александра Невского[816]

О Господе нашемь Исусе Христе, Сыне Божии.

Азъ худый и многогрешный, малосъмысля, покушаюся писати житие святаго князя Александра, сына Ярославля, а внука Всеволожа. Понеже слышах от отець своихъ и самовидець есмь възраста его, радъ бых исповедалъ святое и честное и славное житие его. Но яко же Приточникъ рече: «Въ злохытру душю не внидеть премудрость: на вышнихъ бо краих есть, посреди стезь стояше, при вратех же силных приседит»[817]. Аще и грубъ есмь умомъ, но молитвою святыа Богородица и поспешениемь святаго князя Александра начатокъ положю.

Съй бе князь Александръ родися от отца милостилюбца и муже-любца, паче же и кротка, князя великаго Ярослава и от матере Феодосии. Яко же рече Исайя пророк: «Тако глаголеть Господь: Князя азъ учиняю, священни бо суть, и азъ вожю я»[818]. Воистинну бо без Божия повеления не бе княжение его.

Но и взоръ его паче инех человекъ, и глас его — акы труба в народе, лице же его — акы лице Иосифа[819], иже бе поставилъ его египетьскый царь втораго царя въ Египте, сила же бе его — часть от силы Самсоня[820], и далъ бе ему Богъ премудрость Соломоню, храборъство же его — акы царя римскаго Еуспесиана, иже бе пленилъ всю землю Иудейскую[821]. Инегде исполчися къ граду Асафату приступити, и исшедше гражане, победиша плъкъ его. И остася единъ, и възврати к граду силу ихъ, къ вратом граднымъ, и посмеяся дружине своей, и укори я, рекъ: «Остависте мя единого». Тако же и князь Александръ — побежая, а не победимъ.

И сего ради некто силенъ от Западныя страны, иже нарицаются слугы Божия, от тех прииде, хотя видети дивный възрастъ его, яко же древле царица Южичьская приходи к Соломону, хотящи слышати премудрости его[822]. Тако и сей, именемъ Андреяшь, видевъ князя Александра и, възвратився къ своимъ, рече: «Прошед страны, языкъ, не видех таковаго ни въ царехъ царя, ни въ князехъ князя».

Се же слышавъ король части Римьскыя от Полунощныя страны таковое мужество князя Александра и помысли в собе: «Поиду и пленю землю Александрову». И събра силу велику, и наполни корабля многы полковъ своих, подвижеся в силе тяжце, пыхая духомъ ратным. И прииде в Неву, шатаяся безумиемь, и посла слы своя, загордевся, в Новъгородъ къ князю Александру, глаголя: «Аще можеши противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою».

Александръ же, слышав словеса сии, разгореся сердцемъ, и вниде в церковъ святыя Софиа, и, пад на колену пред олътаремъ, нача молитися съ слезами: «Боже хвалный, праведный, Боже Великый, крепкый, Боже превечный, основавый небо и землю и положивы пределы языком, повеле жити не преступающе в чюжую часть». Въсприимъ же пророческую песнь, рече: «Суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щитъ, стани в помощь мне»[823].

И, скончавъ молитву, въставъ, поклонися архиепископу. Епископъ же бе тогда Спиридонъ[824], благослови его и отпусти. Он же, изшед ис церкви, утеръ слезы, нача крепити дружину свою, глаголя: «Не в силах Богъ, но въ правде. Помянемъ Песнотворца, иже рече: «Сии въ оружии, а си на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовемь, тии спяти быша и падоша, мы же стахом и прости быхом»»[825]. Сии рек, поиде на нихъ в мале дружине, не съждався съ многою силою своею, но уповая на Святую Троицу.

Жалостно же бе слышати, яко отець его, князь Великый Ярославъ, не бе ведал таковаго въстания на сына своего, милаго Александра, ни оному бысть когда послати весть къ отцю своему, уже бо ратнии приближишася. Тем же и мнози новгородци не совокупилися бешя, понеже ускори князь поити. И поиде на ня въ день въскресениа, иуля въ 15, имеяше же веру велику къ святыма мученикома Борису к Глебу.

И бе некто мужь старейшина в земли Ижерстей, именемъ Пелугий, поручено же бысть ему стража нощная морская. Въсприя же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща, наречено же бысть имя его въ святемъ крещении Филипъ, и живяше богоугодно, в среду и в пяток пребываше въ алчбе, тем же сподоби его Богъ видети видение страшно в тъй день. Скажемъ вкратце.

Уведавъ силу ратных, иде противу князя Александра, да скажеть ему станы. Стоящю же ему при краи моря и стрежаше обою пути, и пребысть всю нощь въ бдении. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ по морю и виде насадъ единъ гребущь по морю, и посреди насада стояща святая мученика Бориса и Глебъ въ одеждах чръвленых, и беста рукы дръжаща на рамех. Гребци же седяху, акы мглою одеани. Рече Борисъ: «Брате Глебе, вели грести, да поможемь сроднику своему князю Александру». Видев же таковое видение и слышавъ таковый глас от мученику, стояше трепетенъ, дондеже насадъ отиде от очию его.

Потомъ скоро поеде Александръ, он же, видев князя Александра радостныма очима, исповеда ему единому видение. Князь же рече ему: «Сего не рци никому же».

Оттоле потщався наеха на ня въ 6 час дне, и бысть сеча велика над римляны, и изби их множество бесчислено, и самому королю възложи печать на лице острымь своимь копиемъ.

Зде же явишася 6 мужь храбрых с самем с ним ис полку его.

Единъ именем Гаврило Олексичь. Се наеха на шнеку видев королевича, мча подъ руку, и възъеха по досце и до самогу коробля, по ней же хожаху с королевичем, иже текоша передъ ним, а самого, емше, свергоша и с конем в воду з доскы. И Божьею милостью небреженъ бысть, и пакы наеха, и бися с самем воеводою середи полку ихъ.

2 — именем Сбыславъ Якуновичь, новгородець. Се наеха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единем топоромъ, не имея страха въ души своей, и паде неколико от руку его, и подивишася силе и храбръетву его.

3-й — Яковъ, родомъ полочанинъ, ловчий бе у князя. Се наеха на полкъ с мечемъ, и похвали его князь.

4 — новгородець, именемь Меша. Се пешь натече на корабли и погуби 3 корабли з дружиною своею.

5-й — от молодыхъ его, именем Сава. Се въеха в шатеръ великий королевъ золотоверхий и подъсече столпъ шатерный. Полци Олександрови, видевше шатра паденье, върадовашася.

6-й — от слугъ его, именем Ратмеръ. Се бися пешь, и отсупиша и мнози. Он же от многых ранъ паде и тако скончася.

Си же вся слышах от господина своего великого князя Олександра и от инехъ, иже в то время обретошася в той сечи.

Бысть же в то время чюдо дивно, яко же во древьняя дни при Езекии цесари[826]. Еда приде Санахиримъ, асурийскый цесарь, на Иерусалимъ, хотя пленити град святый Ерусалимъ, внезапу изиде ангелъ Господень, изби и от полка асурийска 100 и 80 и 5 тысящь, и, въставше утро, обретошася трупья мертвы вся. Тако же бысть при победе Александрове, егда победи короля, об онъ полъ рекы Ижжеры, иде же не бе проходно полку Олександрову, зде обретоша много множъство избьеных от ангела Господня. Останокъ же их побеже, и трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори. Князь же Александръ возвратися с победою, хваля и славя имя своего Творца.

Въ второе же лето по возвращении с победы князя Александра приидоша пакы от Западныя страны и возградиша град въ отечьстве Александрове. Князь же Александръ воскоре иде и изверже град их из основания, а самых извеша и овех с собою поведе, а инех, помиловавъ, отпусти, бе бо милостивъ паче меры.

По победе же Александрове, яко же победи короля, в третий год, в зимнее время, поиде на землю немецкую в велице силе, да не похвалятся, ркуще: «Укоримъ словеньскый языкъ ниже себе».

Уже бо бяше град Псков взят и наместникы от немець посажени. Он же въскоре градъ Псковъ изгна и немець изсече, а инех повяза и град свободи от безбожных немецъ, а землю их повоева и пожже и полона взя бес числа, а овех иссече. Они же, гордии, совокупишася и рекоша: «Поидемъ и победим Александра и имемъ его рукама».

Егда же приближишяся, и очютиша я стражие. Князь же Александръ оплъчися, и поидоша противу себе, и покриша озеро Чюдьское обои от множества вои. Отець же его Ярославъ прислалъ бе ему брата меньшаго Андрея на помощь въ множестве дружине. Тако же и у князя Александра множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крепции. Тако и мужи Александровы исполнишася духом ратнымъ, бяху бо сердца их, акы сердца лвомъ, и решя: «О княже нашь честный! Ныне приспе время нам положити главы своя за тя». Князь же Александръ воздевъ руце на небо и рече: «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою от языка непреподобна, и помози ми, Господи, яко же древле Моисию на Амалика и прадеду нашему Ярославу на окааннаго Святополка»[827].

Бе же тогда субота, въсходящю солнцю, и съступишяся обои. И бысть сеча зла, и трусъ от копий ломления, и звукъ от сечения мечнаго, яко же и езеру померзъшю двигнутися, и не бе видети леду, покры бо ся кровию.

Се же слышах от самовидца, иже рече ми, яко видех полкъ Божий на въздусе, пришедши на помощь Александрови. И тако победи я помощию Божиею, и даша плеща своя, и сечахуть я, гоняще, аки по иаеру, и не бе камо утещи. Зде же прослави Богъ Александра пред всеми полкы, яко же Исуса Наввина у Ерехона[828]. А иже рече, имемь Александра руками, сего дасть ему Богъ в руце его. И не обретеся противникъ ему въ брани никогда же. И возвратися князь Александръ с победою славною, и бяше множество полоненых в полку его, и ведяхут босы подле коний, иже именують себе Божии ритори.

И яко же приближися князь къ граду Пскову, игумени же и Попове и весь народ сретоша и пред градомъ съ кресты, подающе хвалу Богови и славу господину князю Александру, поюще песнь: «Пособивый, Господи, кроткому Давыду победити иноплеменьникы и верному князю нашему оружиемь крестным и свободи градъ Псков от иноязычникъ рукою Александровою».

И рече Александръ: «О невегласи псковичи! Аще сего забудете и до правнучатъ Александровых, и уподобитеся жидом, их же препита Господь в пустыни манною и крастелми печеными, и сихъ всех забыша и Бога своего, изведшаго я от работы изь Египта».

И нача слыти имя его по всемь странамъ, и до моря Хонужьскаго[829], и до горъ Араратьскых, и об ону страну моря Варяжьскаго[830], и до великаго Риму.

В то же время умножися языка литовьскаго и начаша пакостити волости Александрове. Он же выездя и избиваше я. Единою ключися ему выехати, и победи 7 ратий единемъ выездомъ и множество князей их изби, а овех рукама изыма, слугы же его, ругающеся, вязахуть их къ хвостомъ коней своихъ. И начаша оттоле блюсти имени его.

В то же время бе царь силенъ на Въсточней стране, иже бе ему Богъ покорилъ языкы многы, от въстока даже и до запада. Тъй же царь, слышавъ Александра тако славна и храбра, посла к нему послы и рече: «Александре, веси ли, яко Богъ покори ми многы языкы? Ты ли един не хощеши покорити ми ся? Но аще хощеши съблюсти землю свою, то приеди скоро къ мне и видиши честь царства моего».

Князь же Александръ прииде в Володимеръ по умертвии отца своего в силе велице. И бысть грозенъ приездъ его, и промчеся весть его и до устья Волгы. И начаша жены моавитьскыя[831] полошати дети своя, ркуше: «Александръ едет!»

Съдумав же князь Александръ, и благослови его епископъ Кирилъ, и поиде к цареви въ Орду. И видевъ его царь Батый, и подивися, и рече велможамъ своимъ: «Истинну ми сказасте, яко несть подобна сему князя». Почьстив же и честно, отпусти и.

По сем же разгневася царь Батый на брата его меншаго Андрея и посла воеводу своего Неврюня повоевати землю Суждальскую. По пленении же Неврюневе князь Великый Александръ церкви въздвигну, грады испольни, люди распуженыа събра в домы своя. О таковых бо рече Исайа пророкъ: «Князь благъ въ странах — тих, уветливъ, кротокъ, съмеренъ, по образу Божию есть»[832]. Не внимая богатьства и не презря кровъ праведничю, сироте и вдовици въправду судяи, милостилюбець, благъ домочадцемь своимъ и вънешнимъ от странъ приходящимь кормитель. На таковыя Богъ призирает, Богъ бо не аггеломъ любит, но человекомъ си щедря ущедряеть и показаеть на мире милость свою.

Распространи же Богъ землю его богатьствомъ и славою, и удолъжи Богъ лет ему.

Некогда же приидоша къ нему послы от папы из великого Рима, ркуще: «Папа нашь тако глаголет: «Слышахом тя князя честна и дивна, и земля твоя велика. Сего ради прислахом к тобе от двоюнадесятъ кординалу два хытреша — Агалдада и Гемонта, да послушаеши учения ихъ о законе Божии»».

Князь же Александръ, здумавъ съ мудреци своими, въсписа к нему и рече: «Отъ Адама до потопа, от патопа до разделения языкъ, от разьмешениа языкъ до начяла Авраамля, от Авраама до проитиа Иисраиля сквозе море[833], от исхода сыновъ Иисраилевъ до умертвия Давыда царя, от начала царства Соломоня до Августа[834] и до Христова рожества, от рожества Христова до страсти и воскресения, от въскресения же его и на небеса възшествиа и до царства Константинова[835], от начала царства Константинова до перваго збора и седмаго — си вся добре съведаемь[836], а от вас учения не приемлем». Они же възвратишяся въсвояси.

И умножишяся дни живота его в велице славе, бе бо иереелюбець и мьнихолюбець, и нищая любя, митрополита же и епископы чтяше и послушааше их, аки самого Христа.

Бе же тогда нужда велика от иноплеменникъ, и гоняхут христианъ, веляще с собою воиньствовати. Князь же Великый Александръ поиде к цареви, дабы отмолити людии от беды тоя.

А сына своего Дмитрия посла на Западныя страны и вся полъкы своя посла с нимъ и ближних своих домочадець, рекши к ним: «Служите сынови моему, акы самому мне, всемь животомъ своимъ». Поиде князь Димитрий в силе велице, и плени землю Немецкую, и взя град Юрьевъ, и възвратися к Новугороду съ многымъ полоном и с великою корыстию.

Отець же его князь Великый Александръ възвратися из Орды от царя, и доиде Новагорода Нижняго, и ту пребывъ мало здрав, и, дошед Городца, разболеся. О горе тобе, бедный человече! Како можеши написати кончину господина своего! Како не упадета ти зеници вкупе съ слезами. Како же не урвется сердце твое от корения! Отца бо оставити человекъ может, а добра господина не мощно оставити: аще бы лзе, и въ гробъ бы лезлъ с ним!

Пострада же Богови крепко, остави же земное царство и бысть мних, бе бо желание его паче меры аггельскаго образа. Сподоби же его Богъ и болший чин приати — скиму. И так Богови духъ свой предасть с миромъ месяца ноября въ 14 день, на память святаго апостола Филиппа.

Митрополит же Кирилъ глаголаше: «Чада моя, разумейте, яко уже заиде солнце земли Суздальской!» Иереи и диакони, черноризци, нищии и богатии, и вси людие глаголааху: «Уже погыбаемь!»

Святое же тело его понесоша къ граду Володимерю. Митрополитъ же, князи и бояре и весь народ, малии, велиции, сретоша и въ Боголюбивемъ[837] съ свещами и с кандилы. Народи же съгнатахутся, хотяще прикоснутися честнемь одре святаго тела его. Бысть же вопль, и кричание, и туга, яка же несть была, яко и земли потрястися. Положено же бысть тело его въ Рожестве святыя Богородица, въ архимандритьи велицеи[838], месяца ноябриа, въ 24, на память святаго отца Амфилохия.

Бысть же тогда чюдо дивно и памяти достойно. Егда убо положено бысть святое тело его в раку, тогда Савастиян икономъ и Кирилъ митрополит хотя розьяти ему руку, да вложат ему грамоту душевную[839]. Он же, акы живъ сущи, распростеръ руку свою и взят грамоту от рукы митрополита. И приятъ же я ужасть, и одва отступиша от ракы его. Се же бысть слышано всемъ от господина митрополита и от иконома его Савастияна. Кто не удивится о семъ, яко телу, бездушну сущю и везому от далних градъ в зимное время!

И тако прослави Богъ угодника своего.

№ 4. Договорная грамота литовского князя Герденя с ливонским магистром и городами Ригой, Полоцком и Витебском[840]

Княз(ь) Гердень кланяетьс(я) всем темь, кто видить сую грамот(у), тие люд(и), што ныне живи суть, а темь, кто напосле приидуть, темь ведомо буди, какъ миръ есмы створил(и) промежи местеря и с ратьманы рижьскыми, и с полочаны и видьбляны тако, како грамот(а) написано, тако имъ надо всею землею отступит(и), што есть Лотыгольская земля, какъ не въступатися на тую землю, што княз(ь) Костянтинъ дал местерю съ своею брат(ь)ею, съ своею грамот(ои) и съ печатью, како боле того на ту землю не поискывати.

Верху того, про ту[842] пакость, што ся в розмирьи створило, какъ имъ от обою сторону отступити, што Руськая земля словеть Полочькая, от тое земли местерю и брат(ь)и его отступит(и) с всею правдою.

Верху того, немечькому гостю в Полочьскую волно ехат(и) торговат(и), купити и продат(и). Тако ж полочаном и видиблянину[843] полно гостити в Ригу и на Готьскы берегъ.

А где будет(ь) кто кому виноват, в томь городе правит(и), где тотъ ч(е)л(о)в(е)къ живеть, инде суд(а) ему не искати, которои волости ч(е)л(о)в(е)къ извинитьс(я), ту ему правда дат(и), или вина его.

А старому миру стояти княз(я) Герденя, княз(ь) тыих[844], кто по нем будет(ь).

Што поклепани[845] на резне и што словеть Лотыгольская земля, от того ся отступили с всею правдою, Местерь, также брат(ь)я его, отступили, што словет(ь) Полочьская земля, со всею правдою.

Сию грамот(у) тогды нап(и)сана в Ризе, коли б(ог)ъ былъ а лет и с летъ и ѯ лет и д ле(т) по рожен(ьи) б(о)жии дни за три дни.

№ 5. Договорная грамота полоцкого князя Изяслава с ливонским магистром и городом Ригой[846]

Слов(о) Изяслав(а), княз(я) полочьког(о), къ еп(иско)пу и къ местерю и къ всемъ вельневицем и ратьманом, всемъ горожаном: Полотескъ Видьбескъ одно есть, а воли есми б(о)жии и въ Молшелгове. А Изяславъ со мною однъ. На семь къ мне целовати кр(е)стъ въ правду, любовь имети и миръ, какъ было при первыхъ княз(ья)хъ полочьскы полочаномъ видьбляномъ волное торгованье въ Ризе, на Готьскомъ бере(ге)[848] и въ Любьце.

А рубежа не деяти.

А кому с кымъ тяжа, суд дати безъ перевода.

А суженого не послуживати.

А где кому годно, ту тяжеться.

Поручник(и), и долъжникы и холопы выдати.

А што ся въ рать деяло и въ рубежехъ, про то вамъ не мъщати, ни намъ вамъ мещати.

Чего ся есме отступили въ Ризе, к тому вамъ не приискывати ни людеи, ни земли, ни воды, ни борти.

На семь же целуите ко мне кр(е)стъ, по любьви в правду без всякого извета.

№ 6. Повесть о Довмонте

В лето 6773. Взя Воишегл в землю Литовскую, и прибеже Довмант во Псков и крестися. Того же лета побишася Литва межи собою некия ради нужа. Блаженый же князь Домонт с дружиною своею и со всем родомь своим оставль очьство свое, землю Литовскую, прибеже во Псков.

Се бысть князь Домонт от племени литовска, первие имея ко идолом служения по отьцу предания; егда Бог восхоте избрати Себе люди новы, и вдохну в онь благодать Святаго Духа, и возбнув, яко от сна, идольского служения, и помысли своими бояри креститися во имя Отца и Сына и Святаго Духа. И крещен бысть в соборной церкви в Святей Троицы, и наречену бысть имя ему во святом крещении Тимофей. И бысть радость велика во Пскове, и посадиша его псковицы на княжение въ граде Пскове.

И по неколицех днех помысли ехати с мужи псковичи и пленити землю Литовскую. И поспешением Святыя Троицы, ехав с мужы псковицы съ трими девяносты, и плени землю Литовскую, отечество свое, и княгиню Герденеву полони и дети ея, и все княжение его повоева, и възратися с множеством полона къ граду Пскову. Перебродився Двину, отьеха за 5 верст и ста шатри на бору чисте, а стражи поставя на реце Двине Давыда Якуновича, внука Лаврова, с Лукою Литовником, два 90 муж отпровади с полоном, а въ едином 90 сам ся оста, ждя по себе погоне.

Герденю же своими князи дома не бывшу, и приехаша в домы своя, аже домове их и земля вся пленена. Ополчився Гердинь, и Готорт, и Любми, и Лигайло, и протчии князи, въ 7 сот погнаша вслед Домонта, хотяша его руками яти, а мужи лютой смерти предати, а муж пскович мечи иссечи. И пребродився Двину реку, сташа на брезе.

Стражи же, видевше рать велику, пригнаша, поведаша Доманту: «Рать пребродився Двину». Домант же рече Давыду и Луве: «Помози вам Бог и Святая Троица, уже еста устерегла рать велику. Полезета долов». И рече Давыд и Лува: «Не лезеве долов, хощеве живот свой дати на славу и кров свою пролити с мужи со псковичи за Святую Троицу и за вся церкви святыя. А ты, господине княже, поеди борзо с мужи Плесковичи на поганую Литву». Довманть же рече псковичам: «Братия мужи псковичи, кто стар, то отец, а кто млад, то брат. Слышал есм мужество ваше во всех странах. Се же, братие, предлежит нам живот и смерть. Братия мужи псковичи, потягнете за Святую Троицу и за святыя церкви, и за свое отечество».

Тогда же преспел день великаго славнаго воеводы мученика Христова Левонтея, и рече княз Тимофей: «Святаа Троица, и святый великий воевода Леонтей, и благоверный князь Всеволод, помози нам в час сий на супротивныя вроги». И ехав князь Домонть с мужи псковичи, Божиею силою одным и святого Левонтия одным девяностом 7 сот победи. Тогда убиен бысть князь великий литовский Готорт, и инех князей многих избиша, а иная литва в Двине истопоша, а инех Двина изверже 70 на остров Гоидов, а иные на прочия островы извержены быша, а иные вниз по Двине поплыша. Тогда же убиен бысть Онтон, един псковитин, сын Лочков, брат Смолигов, а инии вси без вреда сохранени быша молитвою святаго Леонтея. И возвратишася с радостию великою ко Пскову граду со многою корыстью, и бысть радость и веселие во граде Пскове о пособии Святые Троицы и славного великомученика Христова Леонтея и благоверного князя Всеволода. Богу нашему слава.

Паки же по том времени, в лето 6775, великий князь Дмитрий Олександрович з зятем своим з Довмантом, с мужи с новгородцы и со псковичи иде к Ракавору. И бысть сеча велика с погаными немцы на поле чисте, помощию Святые Софеи Премудрости Божии и Святые Троицы немецкие полки побиша. И прошед горы непроходимыя, и иде на Вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморие, и паки возвратися, исполни землю свою множеством полона. И славна бысть вся земля его во всех странах страхом грозы хрбръства князя Дмитрея, и зятя его князя Довмонта, и мужи ею новогородцов и пскович.

По том по неколицех днех останок собравшеся поганой латыне, и пришедше тайно, и взяша с украины несколько псковских сел, и возвратишася вскоре. Боголюбивый же князь Довмонт, не терпя обидим быти от нападания поганых немець, выехав погонею малою дружиною, в пяти насадах съ 60 мужь, Божиею силою 800 немець победи на реце на Мироповне, а два насада бежаша во иныя остро-вы. Боголюбивый же князь Довмот, ехав, зажже и остров, и пожже их под травою, а инии побегоша, а власы их зажжени горят, а иных изсече, а инии истопоша в воде пособием Святыя Троицы и славнаго великаго воина Георгия, и молитвою благовернаго князя Всеволода месяца апреля въ 23 день, на память святого Христова мученика Георгия. И возвратися во град Псков, и бысть веселие и радость во граде Пскове о пособии Святыя Троица и святаго воина Георгия.

Слышав же местер земля Ризския мужество князя Довмонта, ополъчився в силе тяжце без Бога, прииде къ граду Пскову в кораблех, и в лодиях, и на конях, с пороки, хотя пленити дом Святыя Троица, а князя Довмонта рукама яти, а мужей пскович мечи иссещи, а инех в работу ввести.

Слышав же Довмонът ополчающася люди без ума, во множестве силы, без Бога, и вниде в церковь Святыя Троица и, положив мечь свой пред олтарем Господним, пад, моляся много со слезами, сице глаголя: «Господи Боже сил, мы людие Твои и овца пажити Твоея, имя Твое призываем, призри на кроткия и смирены свяше, а гордых высокия мысли низложи, да не опустеет пажить овець Твоих». Взем мечь игумен Сидор и весь ерейский чин, препоясавше и мечем, благословившей, отпустиша. И Довмонт же во множестве ярости мужьства своего, не дождав полков Новогородцких, с малою дружиною с мужи псковичи выехав, Божиею помощию изби полки их, самого же местера раниша по лицу. Они же трупия своя многи учаны накладше, везоша в землю свою, а останок их устремишася на брег месяца июния во 8 день, на память святого мученика Феодора Стратилата.

И паки же по временех княжения его начаша погании латыня силу деяти на псковичех нападением и работою. Боголюбивый же князь Тимофей, не терпя обидим быти, ехав с мужи псковичи и плени землю их и град их пожже. И по том по мале времени бысть знамение в луне месяца сеньтября.

Тое же зимы за умножение грех наших изгониша ратию немцы посад у Пскова в лето 6806, месяца марта въ 4 день, на память святого мученика Павла и Улияны; и избиша игумены, и черньцы, и черницы, и убогия, жены и младыя дети, а мужей Бог ублюде. Во утрей же день погании немцы оступиша град Псков, хотяще его пленити. Боголюбивый же князь Тимофей, не стерпя дождати мужий своих большая рати, и выеха с малою дружиною с мужи псковичи и со Иваном Дорогомиловичем и съ его дружиною противу их. И помощию Святыя Троица и молитвою благовернаго князя Всеволода у святаго Петра и Павла на брезе удари на них. И бысть сеча зла, яко николи же бывала у Пскова; и раниша самого кумендеря по главе, а вельневича, изымав, к великому князю Андрееви, а прочии вскоре повергоша оружия своя и устремишася на брег страхом грозы храборства Довмонтова и мужий его пскович. Тогда беяше и мор на людех зол.

Сий бо бе князь не точию храбръством показан от Бога, но боголюбець показася, в мире приветлив, и церкви украшая, попы и нищая любя, и вся праздники честно проводя, попы и нищая и черньцы кормя, и милостыню дая сиротам и вдовицам. Яко же рече Исайя пророк: «Князь в стране уветлив, боголюбив, страннолюбець, кроток, смирен, по образу Божию есть; Бог бо мира не аггелом любит, но и человеком щедряет и показует милость Свою на мире».

И прославися имя князей наших во всех странах, и бысть имя их грозно на ратех, и быша князи князем и воеводы воеводам, и бысть грозен глас их пред полки, аки труба звенящи, и бысть побеждая, а не победимы, яко же бе и Акрита един побеждая полки въ крепости силы своея. Тако же и великий князь Александр, и сын его князь Дмитрей с своими боляры и с мужи новогородцы, и зъ зятем своим Довмонтом и съ его мужи псковичи побежая страны поганыя — Немець и Литву, Чюдь и Корелу. То не единого ли ради Езекея сохранен бысть Иерусалим от пленения Сенахиримля, царя Асирийска. И паки же и великим князем Александром и сыном его Дмитреем и зятем его Довмонтом спасен бысть Новъград и Псков от нападения поганых немець.

И по том въремени мало здрав пребыв благоверный князь Тимофей, и нача болети, и в той болезни преставися къ Богу в жизнь вечную месяца майя въ 20 день, на память святого Фалелея. И проводиша его всем собором, игумени и черньцы, и все множество людий плакахуся его, и тако положиша и́ во Святой Троицы с похвалами и песньми духовными. Бысть же тогда жалость велика во граде Пскове мужем же и женам и малым детем по благоверном князи Тимофеи.

№ 7. Повесть о Раковорской битве

В лето 6776. Сдумаша новгородци с княземь своимь Юрьемь, хотеша ити на Литву, а инии на Полтескъ, а инии за Нарову. И яко быша на Дубровне, бысть распря, въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору, и много в земли ихъ потратиша, а города не взята; застрелиша же с города мужа добра Федора Сбыславича и инехъ 6 человекъ; и приехаша здорови.

Того же лета сдумавше новгородци с посадникомь Михаиломъ, призваша князя Дмитрия Александровича ис Переяславля с полкы, а по Ярослава послове послаша; и посла Ярославъ в себе место Святъслава с полкы. И изыскаша мастеры порочные, и начата чинити порокы въ владычни дворе.

И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и изъ инехъ городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци, а мы к нимъ не придаваемъ, а крестъ целуемъ». И целоваша послы крестъ; а тамо ездивъ Лазорь Моисиевичь водилъ всехъ ихъ къ кресту, пискуповъ и божиихъ дворянъ, яко не помогати имъ колыванцемъ и раковорцемъ; и пояша на свои руце мужа добра из Новагорода Семьюна, целовавше крестъ.

И совкупившеся вси князи в Новъгородъ: Дмитрии, Святъславъ, брат его Михаило, Костянтинъ, Юрьи, Ярополкъ, Довмонтъ Пльсковьскыи, и инехъ князии неколико, поидоша к Раковору месяца генваря 23; и яко внидоша в землю ихъ, и розделишася на 3 пути, и много множьство ихъ воеваша.

И ту наехаша пещеру непроходну, в неиже бяше множьство Чюди влезшее, и бяше нелзе ихъ взятии, и стояша 3 дни; тогда мастеръ порочныи хытростью пусти на ня воду, Чюдь же побегоша сами вонъ, и исекоша ихъ, а товаръ новгородци князю Дмитрию всь даша.

И оттоле поступиша к Раковору; и яко быша на реце Кеголе, и ту усретоша стоящъ полкъ немецьскыи; и бе видети якои лесъ: бе бо съвкупилася вся земля Немецьская. Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку, и начата ставити полкы: Пльсковичи же сташа по правои руце, а Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше, а по леву ста Миахило, новгородци же сташа в лице железному полку противу великои свиньи. И тако поидоша противу собе.

И яко съступишася, бысть страшно побоище, яко не видали ни отци, ни деди. И ту створися зло велико: убиша посадника Михаила, и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича, Твердислава Моисиевича, Михаила Кривцевича, Ивача, Бориса Илдятинича, брата его Лазоря, Ратьшю, Василя Воиборзовича, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Поромана Подвоиского, Полюда, и много добрыхъ бояръ, и иныхъ черныхъ людии бещисла; а иныхъ без вести не бысть: тысячьского Кондрата, Ратислава Болдыжевича, Данила Мозотинича, а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ; а Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то бог весть.

Но то, братье, за грехы наша богъ казнить ны и отъятъ от насъ мужи добрые да быхом ся покаяли, якоже глаголеть писание: дивно оружие молитва и постъ; и пакы: милостыни совкупилася с постомь, от смерти избавляета человека; и пакы помянемъ Исаия пророка, глаголюща, аще хощете послушати мене, благая земная снесте; аще ли не хощете, ни послушаете мене, оружие вы поясть, и тако поженеть единъ 100 васъ, а от ста побегнет 1000 васъ. Мы же ту страсть видевъше, ни худе покаемся трехъ своихъ, но горше быхомъ на зло, братъ брата хотяще снести завистию и друг друга, крестъ целующе и пакы преступающе, а не ведуще, кака есть сила крестная: крестомь бо побежены бывають силы бесовьскыя, крестъ княземъ пособить въ бранехъ, крестомь огражаеми вернии людие побежають супротивныя; иже бо крестъ преступають, то и сде казнь приимають, и на ономь веце муку вечную. Мы же на преднее възвратимся.

Бывшю бо великому тому снятию и добрымъ мужемъ главами своими покывающе за святую Софью, милосердыи господь посла милость свою въскоре, не хотя смерти грешнику до конца, кажа нас и пакы милуя, отврати ярость свою от нас, и призре милосерднымь си окомь: силою креста честнаго и помощью святыя Софья, молитвами святыя владычица нашея Богородица приснодевица Мария и всех святыхъ, пособи богъ князю Дмитрию и новгородцемъ, месяца ферваря 18, на память святого отца Лва, в суботу сыропустную; и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ, якоже не мочи ни коневи ступити трупиемь.

И тако въспятишася от города, и узреша иныи полчищь свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскые; и хотеша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: «уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами»; и тако сташа близъ противу собе, ожидающе света.

Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побе-гоша. Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святои Софьи. Буди, господи боже милостивыи человеколюбче, въ ономь веце стати со всеми угодившими ти от века, иже кровь свою прольяша за святую Софью, животъ свои отдавше честно.

И даша посадничьство Павше Онаньиничю; а тысячьского не даша никомуже, ци будеть Кондратъ живъ.

№ 8. Послание ливонского магистра Отто фон Лютерберга городскому совету Любека, 1 апреля 1269 г. [851]

Frater Otto, domus Theutonicorum per Livoniam magister, honorabilibus viris, consulibus Lubicensibus, quid pro sua possibilitate poterit amicitiae et honoris. Discretionem vestram latere nolumus, quod solemnes nuntii vestri, videlicet Henricus Wullenpunt et Ludolfus et lacobus consilio nostri legationem suam honorifice perfecerunt, quod etiam ipsis pro labore suo et honesto negotio non potestis plenarie gratiari. Insuper a nobis scribimus sic, quod omni promotione tam in partibus, quam extra partes, non cessabimus vos qua possumus promovere, quod a vobis habere volumus viceversa. Praeterea, quia grave esset, omnia singulariter exprimere per scriptum, volumus, ut quid dicti nuntii, Henricus et Ludolfus et lacobus vobis dixerint, quia consilio nostro processerunt, ut verba sua rata et inviolabilia observetis. Datum Riga, secunda feria post Quasimodogeniti.

Брат Отто, магистр дома Тевтонского в Ливонии, славным мужам, советникам любекским, в ознаменование дружбы и уважения. Упреждая Ваше беспокойство, хочу сказать, что уполномоченные послы ваши, а именно Генрих Вулленпунт, Людольф и Якоб советом нашим свое посольство достойно исполнили, так что даже собственным трудом и достойным занятием вы не сможете их в полной мере отблагодарить. Сверх того от нас напишем так, что в каждом начинании, так в мелком, как в крупном, мы не замедлим, насколько можем, оказать вам содействие, рассчитывая при этом на взаимность. Кроме того, так как трудно все детали выразить на письме, мы хотим, чтобы [их] вам рассказали названные послы Генрих, Людольф и Якоб, так как нашим решением они отправились, [и] чтобы слова их вы почтили как имеющие законную силу.

Дано в Риге, второй день после Антипасхи

№ 9. Договорная грамота Новгорода с князем Ярославом Ярославичем, январь 1264 г. (№ 1)[852]

[Благосл]овлен[и]е от владыкы, поклонъ от по[са]д[ни]ка [Ми]хаила, и от [т]ысяцьскаго Кондрата, и [от] вс[е]хъ соцьскыхъ, и [от] всехъ стареишихъ, и от всего Новагорода къ князю Ярославу. На семь ти, княже, хрьстъ целов[а]ти, на цемъ то целовал[ъ хрьстъ] отець твои Ярославъ.

I. Держати ти Новъ[гор]одъ по пошлине, како держалъ отець твои.

II. Грамотъ ти, княже, не посужати. А мужа ти без вины волости не лишати. А бес посадника ти, княже, волостии не роздавати, ни грамотъ даяти. А волостии ти, княже, новгородьскыхъ своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а даръ от техъ волост[ии] имати.

III. А се волости новгородьскые: Волокъ съ всеми волостьми, а держати ти сво[и] тивунъ на половине, а но[в]городець на половине въ всеи волости Волоцьскои; а в Торожку, княже, держати тивунъ на своей чясти, а новгородець на своей чясти; а Городець, княже, далъ Дмитрии съ новгородци Иванку, а того ти, княже, не отъяти. А се волости новгородьскые: Бежиче, Городець, М[еле]чя, Шипино, Егна, Вологда, Заволоцье, Колоперемь, Тре, Перемь, Югра, Печера; а ты волости дьржати мужи новгородьскыми; а даръ от нихъ имати.

IV. А свіньи ти бити за 60 верстъ от города[853].

V. А закладниковъ ти, княже, не приимати, [ни] твоей княгыни, ни тво[и]мъ бояромъ; н[и с]е[лъ ти] держати по Новгородьскои волости, ни твоей княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни твоимъ дворяномъ; ни свободъ ставити по Новгородьскои волости.

VI. А и Суждальскои ти земле Новагорода не рядити, ни волостии ти не роздавати.

VII. А на Озвадо ти, княже, ездити лете звери гонитъ. А в Русу не ехати, ехати ти в Русу на третиюю зиму.

VIII. А в Ладогу, княже, ехати на третиее [л]ето. А осетрьнику твоему ездити в Ладогу по отца твоего грамоте.

IX. А куда пошл[о] судии твоему ездити по волости, ехат[и и]мъ межень по Петрове [д]ни.

X. А что твои брать отъялъ былъ пожне у Новагорода, а того ти, княже, отступитися: что новгородцевъ, то новгородьцемъ; а что пошло князю, а то княже.

XI. А выводъ ти, княже, въ всеи волости Новогородьскои не надобе.

XII. А дворяномъ твоимъ, княже, ходити по пошлине, како пошло исперва.

XIII. А от новгородьця и от новоторжьця у мыта имати от воза по 2 векши и от хмелна короба.

XIV. А за Волок ти своего мужа не слаті, слати новгородца[854].

XV. На томъ ти на всемь хрьстъ целовати по любъви, безъ всякого извета, въ правьду, при нашихъ послехъ.

№ 10. Договорная грамота Новгорода с князем Ярославом Ярославичем, январь 1264 г. (№ 2)[855]

Благословление от владыкы, покла[няни]е от посадника Михаила, и от тысяцьскаго Кондрата, и от всего Новагорода, и от всехъ стареишихъ, и от всехъ меньшихъ къ князю Ярославу. На семь, кня-же, целуи хрьстъ къ всему Новугороду, на цемь то целовали деди, и отци, и отець твои Ярославъ.

I. Новъгородъ ти держати въ старине, по пошлине.

II. Что волостии всехъ новгородьскыхъ, того ти, княже, не держати своими мужи, нъ дьржати мужи новгородьскыми; а даръ имати тобе от техъ волостии. А бес посадника тобе волостии не раздавати.

III. А кому раздаялъ волости братъ твои Александръ илі Дмитрии съ новгородци, тобе техъ волостии без вины не лишати. А что ти, княже, пошло на Торожку и на Волоце тивунъ свои дьржати: на своеи чясти дьржати, а новъгородьць на своеи чясти дьржати. А въ Бежицахъ, княже, тобе, ни твоеи княгыни, ни твоимъ бояромъ, ни твоимъ дворяномъ селъ не дьржати, ни купити, ни даромъ приимати, и по всеи волости Новгородьскои. А се, княже, воло[с]ти новгородьскые: Волокъ съ всеми волость[м]и, Тържькъ, Бежице, Городьць Палиць, а то есме дали Иванкови, потомъ Мелечя, Шипино, Егна, Вологда, Заволоцье, Тре, Перемь, Печера, Югра.

IV. А в Русу ти, княже, ездити осень, а лете не ездити, ездити на Озвадо звери гонитъ.

V. А в Ладогу ти, княже, слати осетрьникъ и медовара по грамоте отця своего Ярослава.

VI. А судъ, княже, отдалъ Дмитрии съ новгородци бежичяномъ и обонижаномъ на 3 лета, судье не слати.

VII. А из Бежиць, княже, людии не выводити въ свою землю, ни изъ инои волости новгородьскои, ни грамотъ имъ даяти, ни закладчиковъ приимати ни княгыни твоеи, ни бояромъ твоимъ, ни дворяномъ твоимъ: ни смерда, ни купцины.

VIII. А без вины ти мужа волости не лишити.

IX. А грамоты ти, княже, не посуживати.

X. А пожне, княже, что пошло тобе и твоимъ мужемъ, то твое.

XI. А что былъ отъялъ брать твои Александръ пожне, а то ти, княже, не надобе. А что, княже, братъ твои Александръ деялъ насилие на Новегороде, а того ся, княже, отступи.

XII. Дворяномъ твоимъ и тивунимъ погонъ имати, како то пошло.

XIII. А на томъ ти, княже, на всемь хрьстъ целовати бес перевода, прі нашихъ послехъ; а мы ти ся, господине княже, кланяемъ.

XIV. А что, княже, мыть по твоеи земли, и по [и]нои волости, и по всеи Суждальскои земли, а то, княже, имати по 2 векши от лодье, и от воза, и от лну, и от хмелна короба.

XV. А дворяномъ твоимъ по селомъ у купцевъ повозовъ не имати, разве ратнои вести.

XV. Тако, княже господине, пошло от дедъ и от отець, и от твоихъ и от нашихъ, и от твоего отчя Ярослава.

№ 11. Договорная грамота Новгорода с князем Ярославом Ярославичем, 1269/1270 г. [856]

Благословление от владыкы, поклонъ от посадника Павше, и от всехъ старешиихъ, и от всехъ меншихъ, и от всего Новагорода къ господину князю Ярославу. На семь, княже, целуи хрьстъ къ всему Новугороду, на цемь то целовали деди и отець твои Ярославъ.

I. Новгородъ ти держати въ старине, по пошлине.

II. Что волостии всехъ новгородьскыхъ, техъ волостии, княже, не держати ти своими мужи, нъ держати мужи новгородьскыми; а даръ, княже, тобе имати от техъ волостии. А бес посадника ти, княже, суда не судити, ни волостии раздавать ни грамотъ ти даяти.

III. А кому волости роздаялъ Дмитрии съ новгородци и Александръ, брать твои, техъ волостии тобе без вины не лишати. А что ти, княже, пошло на Торожку и на Волоче: тивунъ свои дьржати на своей чясти, а новгородець на своей чясти. А въ Бежичяхъ тобе, княже, ни твоеи княгыни, ни твоимъ бояромъ, ни твоимъ слугамъ селъ не держати, ни купити, ни даромъ приимати, и по всей волости Новгородьскои. А се, княже, волости новгородьскые: Волокъ съ всеми волостьми, Торжекъ, Бежиче, Городець Палиць, Мелечя, Шипино, Егна, Заволочье, Тре, Перемь, Печера, Югра, Вологда.

IV. А в Русу ти, княже, ездити на третиюю зиму. А лете, княже, ездити на Озвадо звери гонитъ.

V. А в Ладогу, княже, слати осетрьникъ и медовара по грамоте отца своего Ярослава; а ту грамоту, княже, отъялъ еси, а та грамота, княже, дати ти назадъ. А в Ладогу, княже, ездити на третиее лъто.

VI. А из Бежиць, княже, людии не выводите въ свою волость, ни изъ инои волости новгородьскои, ни грамотъ имъ даяти, ни закладниковъ приимати ни твоеи княгыни, ни бояромъ твоимъ, ни слугамъ твоимъ: ни смерда, ни купцины.

VII. А без вины ти, княже, мужа без вины не лишати волости.

VIII. А грамотъ ти не посужати.

IX. А пожне, княже, что твое и твоихъ мужь пошло, то твое и твоихъ мужь.

X. А что былъ отъялъ братъ твои Александръ пожне, то ти не надобе. А что, княже, грамоты посубилъ еси отца своего и брата своего, а свое грамоты подаялъ еси на ты грамоты, ты грамоты отъимати, а старые оправливати. А что, княже, братъ твои Александръ деялъ насилие на Новегороде, того ти ся отступите.

XI. А дворяномъ твоимъ, како пошло, погонъ имати: от князя по 5 кунъ, а от тивуна по 2 куне.

XII. А что, княже, мытъ по Суждальскои земли и въ твоеи волости: от воза имати по 2 векши, и от лодье, и от хмелна короба, и от лняна.

XIII. А дворяномъ твоимъ у купчевъ повозовъ не имати, разве ратнои вести.

XIV. А свободъ ти, ни мытъ на Новгородьскои волости не ставите. А на Имоволозьскомъ погосте куны ти имати и на Важаньскомъ.

XV. А что еси, княже, отъимъ у Кюрили Хотуниче[857], далъ еси попу святаго Михаила, а городискымъ попомъ не пошло дани има[ти] на новгородьскомъ погосте, вдаи опять.

XVI. А холопъ или роба почнеть вадити на господу, тому ти веры не яти.

XVII. А на Низу, княже, новгородца не судити, ни дании ти раздавати.

XVIII. А что, къняже, тобе было гнева на посадника и на всь Новгородъ, то ти, княже, все нелюбье отложити и от мала и от велика, не мщати ти ни судомь, ни чим же.

XIX. А кто почнеть вадити к тобе, тому ти веры не яти.

XX. А про послы, княже, и про купче новгородьскые, что въ Костроме и по инымъ городомъ, то, исправивъ, пусти въ Новъгородъ съ товаромъ.

XXI. А въ Немецьскомъ дворе тобе торговати нашею братиею; а двора ти не затваряти; а приставовъ ти не приста[в]ливати.

XXII. А про полонъ, кто кде заточенъ, или человекъ, или конь русьскыи и новгородьскыи, то исправи.

XXIII. А село святои Софии исправи къ святои Софии.

XXIV. А до владыкы, отча нашего, гнева ти не держати.

XXV. На томъ, господине, на всемь крьстъ целуи къ всему Новугороду.

XXVI. А гости нашему гостити по Суждальскои земли безъ рубежа, по цесареве грамоте.

XXVII. А судье слати на Петровъ день, тако пошло.

XXVIII. А вывода, ти, княже, межи Суждальскою землею и Новъмьгородомъ не чинити.

XXIX. А что закладниковъ за Гюргемь на Торожку или за тобою, или за кн[я]гынею, или за мужи твоими: кто купець, тотъ въ сто; а кто смердъ, а тот потягнеть въ свои погостъ; тако пошло Новегороде, отпустите ихъ проць.

№ 12. Договор Новгорода с Готландом и немецкими городами о мире и торговле[858] 1191/1192 гг. [859]

Се язъ князь Ярославъ Володимѣричь, сгадавъ с посадникомь с Мирошкою, и с тысяцкымъ Яковомь, и съ всѣми новгородъци, по-твердихомъ мира старого с посломь Арбудомь, и съ всеми нѣмьцкыми сыны, и съ гты, и съ всемь латиньскымь языкомь. Послалъ есмь посла своего Григу на сеи правдѣ.

1. Первое: Ходити новгородцю послу и всякому новгородцю в миръ в Нѣмечьску[860] землю и на Гъцкъ берегъ; такоже ходити нѣмьчьмь и гтяномъ в Новъгородъ безъ пакости, не обидимъ никымже. Аче будеть судъ князю новгороцкъму Новѣгородѣ или нѣмецкъму в Нѣмчьхъ, а в томъ миру ити гостю домовь бес пакости. А кого богъ поставить князя, а с тѣмь мира потвердить, любо ли земля без миру станеть.

2. А оже убьють новгородца посла за моремъ или нѣмецкыи посолъ Новѣгородѣ, то за ту голову 20 гривнъ серебра.

3. А оже убьють купчину новгородца или нѣмчина купчину Новѣгородѣ, то за ту голову 10 гривнъ серебра.

4. А оже мужа свяжють без вины, то 12 гривнъ за соромъ старыхъ кунъ.

5. Оже ударять мужа оружеемъ, любо коломъ, то 6 гривнъ за рану старые.

6. Оже упьхньть любо мятель роздрьть, то 3 гривны старые.

7. Оже пошибаеть мужеску жену, любо дчьрь, то князю 40 гривнъ ветхъми кунами, а женѣ или мужьское дчери 40 гривенъ ветхыми кунами.

8. Оже съгренеть чюжее женѣ повои с головы или дщьри, явится простоволоса, 6 гривнъ старые за соромъ.

Грамота с текстом договоров 1191/1192 и 1263/1264 гг. (нижняя часть)

Грамота с текстом договоров 1191/1192 и 1263/1264 гг. (нижняя часть)

9. Оже тяжа родится бес крови, снидутся послуси, и русь и нѣмци, то вергуть жеребьее: кому ся выимьть, ротѣ шедъ, свою правду възмуть.

10. Оже емати скотъ варягу на русинѣ или русину на варязѣ, а ся его заприть, то 12 мужь послухы, идеть ротѣ, възметь свое.

11. а) Оже родится тяжа в Нѣмцехъ новгородцю, любо нѣмчину Новѣгородѣ, то рубежа не творити, на другое лѣто жаловати; оже не правять, то, князю явя и людемъ, взяти свое у гости, оже тяжа родится в Новѣгородѣ;

b) оже тяжа родить в ыное земли в рускыхъ городѣхъ, то у тѣхъ свое тяжа прашати, искати Новугороду не надобе,

c) а тяжа на городы, а нѣмчинъ свободь и новгороци.

12. Оже придетъ въ своеи лодьи в нѣмецкои домовъ, аче самъ не поидьть в неи опять мужь, дасть кърмьнику.

13. Нѣмчина не сажати в погребъ Новѣгородѣ, ни новгородца в Нѣмцьхъ, нъ емати свое у виновата.

14. Оже кто робу повержеть насильемъ, а не соромить, то за обиду гривна; пакы ли соромить, собѣ свободна.

15. Оже убьють таль или попъ новгороцкое или нѣмецкъе Новѣгородѣ, то 20 гривнъ серебра за голову.

№ 13. Договор Новгорода с Готландом, Любеком и немецкими городами о мире и торговле[861]*

Се азъ князь Олександръ и сынъ мои Дмитрии, с посадникомь Михаилъмъ, и с тысяцькымь Жирославомь, и съ всѣми новгородци докончахомъ миръ с посломъ нѣмьцкымь Шивордомь, и с любьцкымь посломь Тидрикомь, и с гъцкымь посломь Олъстенъмъ, и съ всѣмъ латиньскымь языкомь**. Что ся учинило тяже межи Новгороци и межю нѣмци, и гты, и со всѣмъ латиньскымь языкъмъ, то все отложихомъ, а миръ докончахъмъ на сеи правдѣ.

1. Новгороцмъ гостити на Гоцкыи берегъ бес пакости, а нѣмцьмъ и гтъмъ гостити в Новъгородъ бес пакости и всему латиньскому языку, на старыи миръ.

2. Пудъ отложихомъ, а скалви поставихомъ по своеи воли и по любви.

3. А в Ратшину тяжю платити есмы 20 гривнъ серебра за двѣ голове, а третьюю выдахомъ.

4. А нѣмцьмъ, и гтъмъ, и всему латиньскому языку платити по двѣ кунѣ от капи и от всякого вѣснаго товара, что кладуть на скалви, и продавше и купивше.

5. А старыи миръ до Котлигнѣ. А новгородцьмъ въ становищи на Гоцкомъ березѣ бес пакости, въ старыи миръ. А зимнии гость, оже не поиметь нашего посла, ни новгородцьскыхъ купець из Новагорода или из Новагорода до Котлингъ немецкъму гости, оже бес посла поидуть, то Новугороду тяжя не надобе, въ старыи миръ.

6. Оже кто гоститъ в Корѣлу, или нѣмци или гтяне, а что ся учинитъ, а то Новугороду тяжя не надобе.

7. А которыхъ трее дворць въпросили ваша братья посли, а тѣхъ ся есмы отступили по своеи воли.

8. А се старая наша правда и гармота, на чемь цѣловали отци ваши и наши крестъ.

9. А гдѣ ся тяжя родить, ту ю кончати.

10. А иное грамоты у нас нѣтуть, ни потаили есмы, ни вѣдаемъ. На томь крестъ цѣлуемъ.

Примечания (*):

К грамоте прикреплены три золотых печати на красных шелковых шнурках у верхнего края и три свинцовых, оттиснутых теми же матрицами, на нитяных шнурках, у нижнего края[863]:

1. Печать новгородского архиепископа Далмата (1251–1273). На лицевой стороне надпись в пять строк «Далматъ архиеппъ новъгородеск» и вокруг точечный ободок. На оборотной стороне изображение Богоматери «Знамение» в полный рост и по сторонам надписи «мр. у» и «со. θ»[864].

2. Печать князя Ярослава Ярославича (великий князь Владимирский: 1264–1272). На лицевой стороне изображение св. Афанасия Александрийского с надписью по сторонам «Агиωс — Аθанаси». На оборотной стороне изображение св. Федора Стратилата в полный рост с копьем в правой руке и щитом в левой, а по сторонам надпись «Агіо — Θеодор»[865].

3. Печать «Всего Новгорода». На лицевой стороне надпись в четыре строки «+печать всего новагород». На оборотной стороне изображение Господа Вседержителя на престоле с надписями по сторонам «ІС» и «ХС»[866].

Примечание (**). Свидетельствовали договор:

1. Князь Александр Ярославич «Невский» (1221–1263), второй сын великого князя Ярослава Всеволодовича, новгородский князь-наместник (1231–1246), князь новгородский (1246–1263), великий князь Киевский (1249–1263), великий князь Владимирский (1252–1263).

2. Князь Дмитрий Александрович (ок. 1250–1294), второй сын великого князя Александра Ярославича, новгородский князь-наместник (1259–1263), князь переяславский (1263–1294), князь новгородский (1272–1273, 1276–1294), великий князь Владимирский (1276–1294).

3. Новгородский посадник Михаил Федорович (уб. 1268). Избран на посадничество при содействии князя Александра Ярославича зимой 1257/58 г. — выведен с посадничества в Ладоге. Убит в Раковорской битве 18 февраля 1268 г. [867]

4. Новгородский тысяцкий Жирослав (Жирох). Избран тысяцким при содействии князя Александра Ярославича зимой 1257/58 г. — тогда же, когда и посадник Михаил Федорович. Смещен зимой 1263/64 г. при смене новгородского князя: при Ярославе Ярославиче, ставшем новгородским князем 27 января 1264 г., тысяцким стал Кондрат (ум. 1268)[868]. Можно предположить, что Жирослав — это новгородец Жирослав Давыдович, которого (на первом месте) совместно с Михилом Мишиничем и Елферием Сбыславичем летом 1268 г. князь Ярослав Ярославич осуждал за пассивность в поведении новгородских войск в Северной Эстонии после Раковорской битвы[869].

5. «С посломъ нѣмьцкымь Шивордомь, и с любьцкымь посломь Тидрикомь, и с гъцкымь посломъ Олъстенъмъ». Состав немецкой делегации вызывал у исследователей различные мнения о его полномочиях. Главой делегации, очевидно, был Шиворд. Он отмечен как «посол немецкий», в то время как Тидрик конкретно от Любека, а Ольстен — от Готланда. И. И. Срезневский считал Шиворда послом Риги[870]. М. Н. Бережков шел дальше и допускал, что он представлял интересы Ревеля[871]. Обе точки зрения критиковал Л. К. Гётц, который сомневался в признании немецкими городами значения Риги уже в середине XIII в. По мнению исследователя, Рига стала полноправным партнером немецких магистратов не ранее 1280 г. [872] Можно согласиться с тем, что посольство не мог возглавлять представитель Риги (или Ревеля), который выступал бы прежде послов Любека и Готланда. Скорее всего, Шиворд был послом именно немецких городов, возможно, и любекским горожанином, но с более широкими полномочиями. Аналогичный договор со Смоленском подписывали тоже сначала Готские и Любекские представители, а потом представители других немецких городов — Зоста, Мюнстера, Дортмунда, др. [873]К. Хёлбаум и Л. К. Гётц производили имя Шиворд (Shiword; Živord) от Sivert[874]. Любекский горожанин с таким именем упоминается в документах в мае 1272 г. — Siward (Sivardus) von Brügge[875]. Скорее всего, в данном случае допущена небольшая ошибка в имени и речь идет о Шифриде (Sifrid), то есть Зигфриде (Siegfried) фон Брюгге. Издатели грамот так и интерпретировали этого персонажа. Фамилия фон Брюгге (или де Понте) относилась к одной из самых влиятельных в Любеке. Людольф фон дер Брюгге (Ludolf van der Brucge) упоминается в составе Любекского магистрата уже в конце XII в. Возможно, его предки происходили из Шлезвига[876]. Siegfried von Brügge (Sifrid de Ponte) упоминается как любекский бюргер в 1231–1284 гг. и как член магистра в 1256–1284 гг. [877] Он принадлежал к самым состоятельным и влиятельным горожанам Любека своего времени. Свидетелями его торговых операций выступали представители высшей знати[878]. А герцог Померанский пожаловал ему в наследственный лен часть налоговых сборов[879]. Торговые и банковские операции Шифрида де Понте носили действительно очень масштабный характер. Его потомки были членами магистрата на протяжении последующих двух столетий. В 1272–1287 гг. в магистрате заседал Шифрид II де Понте (Siffridus de Ponte; ум. 1295). А в 1331–1347 гг. — Шифрид III де Понте (Siffrido de Ponte; ум. 1349). В 1403–1430 гг. членом магистрата был Альберт фон дер Брюгге (Albert von der Brügge). Впоследствии некоторые представители этой фамилии приобрели рыцарское достоинство[880]. Вполне можно предположить, что крупный любекский делец Шифрид де Понте (фон Бюгге) возглавлял в 1259–1262 гг. посольство в Новгород. В этот период датированные грамоты с упоминанием его имени имеют промежуток: с 16 января 1259 по 13 февраля 1263 гг. [881] Возможно, в это время его не было в Любеке.

Если осмотреть членов Любекского магистрата с именем Шифрид в указанное время, то обнаружится и еще один кандидат на руководство новгородским посольством. Это Шифрид де Бохольт (Sifridus de Bocholte), который фиксируется среди членов Любекского магистрата в 1256–1295 гг. [882] Он был представителем очень знатного Любекского рода, выходцев из Вестфалии. Бохольты входили в магистраты и других немецких городов, в частности Дортмунда. Первым в Любек перебрался из Клеве (Kleve) во Фландрии двоюродный брат отца Шифрида — Ричард (упом. 1229–1240 гг.). Отец Шифрида Генрих (упом. 1229–1249 гг.) уже занимал место в Любекском магистрате. После его смерти этот пост перешел к Шифриду. Впоследствии источники фиксируют еще 16 представителей этой фамилии, связанных с Любеком. Прежде всего, это дети самого Шифрида, среди которых было два епископа — шлезвигский Йохан (с 1311 г.; ум. 1331) и любекский Генрих (с 1317 г.; ум. 1341). Один из сыновей Шифрида получил имя в честь отца — Sifrid II — хотя впоследствии оно не повторялось[883].

6. Любекский посол Тидрик. И. И. Срезневский, а вслед за ним и Л. К. Гётц, считали, что этот Тидрик (Дитрих) упоминается в документе 20 ноября 1262 г., в котором город Любек поручался перед Бременским архиепископом за своих горожан Генриха, Конрада и Дитриха («Heinrico, Conrado et Thiderico»)[884]. Однако в этой грамоте речь идет, скорее всего, о простом горожанине, а не о члене магистрата, что более подходит для посла. С другой стороны, других Дитрихов, лишенных фамилии или прозвища, источники 1250-х и 1260-х гг. не упоминают.

7. Готский посол Ольстен. К. Хёлбаум интерпретировал имя как Holste[885]. Гётц предпочитал производить от Holmsteinn[886]. В иных письменных источниках не зафиксирован.

№ 14. Грамота князя хана Менгу-Тимура рижанам о свободном пути[887]

Менгу Темерево слово клъ Ярославу князю: даи путь немецкому гости на свою волость. От князя Ярослава ко рижаномъ, и к болшимъ и к молодымъ, и кто гоститъ, и ко всѣмъ: путь вашь чистъ есть по моеи волости; а кто мнѣ ратныи, с тимъ ся самъ вѣдаю; а гостю чистъ путь по моеи волости.

№ 15. Проекты торговых соглашений Новгорода с Любеком и Готландом 1268/1269 г. [889]

При работе в городском архиве Любека в 1762 году Иоганн Дрейер обнаружил три документа, относящихся к договорным отношениям Ганзы и Новгорода XIII века. Один из них был составлен на латинском языке, отчего без труда был прочитан исследователем и немедленно опубликован[890]. Два других акта были написаны на средненижненемецком языке. Они существенно отличались от первого по содержанию, но были почти идентичны между собой. Пытаясь разъяснить условия их возникновения, один из схожих документов Дрейер в том же году подарил Российской Академии наук. В начале 30-х гг. XX в. его обнаружила в архиве РАН М. В. Крутикова, а Е. А. Рыдзевская посвятила ему обстоятельную заметку[891]. Это оказался список первой половины XIV в. (предположительно 1338 г.) с более ранней грамоты, которая была оставлена Дрейером в Германии и до сих пор хранится в городском архиве Любека (Ruthenica № 5). Оригинал был впервые опубликован в 1830 году И. М. Лаппенбергом в составе сборника документов по ганзейской истории, начатого Г. Ф. Сарториусом[892]. В то же издание вошла и латинская грамота (Ruthenica № 2), впервые опубликованная Дрейером в 1762 году[893].

Дрейер считал документ на нижненемецком «Новгородской скрой» и не удостоил его вниманием в своей работе[894]. Только исследования Сарториуса-Лаппенберга ввели этот источник в научный оборот. Причем акт на латинском языке был воспринят только как проект договора, а за грамотой на нижненемецком утвердился статус реализованного соглашения.

Действительно, начальная часть немецкого текста серьезно отличалась от латинского варианта тем, что содержала традиционный формуляр договора, перечисляющий имена должностных лиц, заключивших его: князь Ярослав Ярославич, новгородский посадник Павша, тысяцкий Ратибор и немецкие послы Генрих Вулленпунд из Любека, Лудольф Добриссике, Яков Куринге[895]. Сопоставление имен со всей очевидностью убедило исследователей, что акт был составлен в период с 1268 по 1270 г. [896] То же время создания предполагалось и для латинской грамоты, которая, таким образом, оказывалась предварительным проектом торгового соглашения, предложенным немецкой стороной[897]. Краткость, более прижимистые условия договора, а также личная форма обращения в начале текста, составленного на нижненемецком, заставляли думать, что этот акт является переводом с русского того двустороннего соглашения, которое имело юридическую силу[898].

Указанное отношение к этим документам (латинский = немецкий проект, нижненемецкий = русский договор) на долгие годы утвердилось в исторической науке и предопределило характер внимания к ним исследователей и публикаторов. Акт на нижненемецком был не только неоднократно переиздан на языке оригинала Е. С. Тобиеном, Ф. Г. фон Бунге, К. Хёльбаумом и Л. К. Гётцем[899]. Он уже вскоре был переведен на русский язык. Первый перевод осуществил в 1855 г. И. Е. Андреевский[900]. Затем его существенно исправил А. Энгельман и переиздал С. В. Бахрушин в 1909 г. [901] Наконец, в 1949 г. был опубликован наиболее приближенный к оригиналу академический перевод Е. А. Рыдзевской[902].

Латинский акт публиковался, возможно, даже чаще, но исключительно на языке оригинала. Кроме изданий Дрейера и Лаппенберга он вошел в сборники Тобиена, фон Бунге, Хёльбаума, Бахрушина и Гётца[903]. Необходимость русского издания этого документа осознавалась уже Н. М. Карамзиным, который в примечаниях к своей «Истории» подробно его пересказал. Частичный перевод на русский Андреевский отразил в подстрочных комментариях к изданию нижненемецкого текста[904]. Тем не менее, полного русского перевода латинского акта (возможно, проекта договора 1268/ 1269 г.) так никогда осуществлено не было.

Рубеж XIX–XX вв. был ознаменован повышенным интересом исследователей к русско-немецким договорным отношениям, в частности, к новгородско-ганзейским документам XIII в. Об этом говорит и обилие публикаций указанных документов, и объем литературы, посвященной их изучению. Позднее, после окончания Первой мировой войны, внимание к этому кругу вопросов значительно ослабло, а отсутствие полноценного перевода латинского проекта договора 1268/1269 г. фактически исключило его из состава исторических источников. Этот пробел намерено восполнить настоящее издание[905].

№ 15/1. Немецкий проект торгового договора Новгорода с Любеком и Готландом (латинская грамота)[906]

In nomine Domini amen. Notum et evidens sit omnibus Christi fidelibus presentem paginam inspecturis, quod secundum justiciam ab antiquis a mercatoribus inter Ruthenos Nogardie habitam hec eorum justicia et libertas noscitur exstitisse.

I. Cum mercatores Theuthonici vel Gotenses veniunt in Berkø[907] in regno regis Nogardensium, erunt sub pace et protectione regis et Nogardiensium, et quicquid eis in dicione Nogardiensium injurie irrogatum fuerit, super hoc Nogardienses respondebunt. Eandem protectionem et pacem habebunt mercatores predicti in reditu ad locum p re fatum quam et in veniendo.

Cum autem mercatores veniunt in aquam, que dicitur Nü[908], fruentur libertate, quam ab antiquo in omnibus habuerunt[909].

II. A loco, ubi primo inchoat dominium Nogardiensium, hospites libere utentur silva secando ea, de quibus habent necesse, ascendendo et descendendo. Item hospites estivales cum venerint in terram, erunt sub antiqua pace et si voluerint hospites, rex, borch[g]ravius[910], dux[911] et Nogardienses discreciores osculabuntur crucem, sicut moris est, in signum pacis et fedus concordie et amoris.

III. Cum hospites in regno Nogardiensium et sub eorundem pace et protectione sunt, si res eorum furto subtracte fuerint et summa furti sit infra dimidiam marcam kunen, reus se redimere poterit cum 2[912] marcis kunen; si vero supra predictam summam et infra dimidiam marcam argenti furtum commiserit, virgis decorietur et ad maxillam cauteriabitur vel redimat se cum 10 marcis argenti; qui autem ultra dimidiam marcam argenti furatus fuerit, communem[913] subibit sentenciam. Si furta predicta commissa fuerint inter Berkø et Engera[914], intimabitur oldermanno de Engeren, qui veniet infra duos dies, et si infra duos dies non venerit oldermannus, illi, qui furem deprehenderunt, secundum quantitatem furti de eo judicabunt nec eis super hoc imputari debet excessus. Simile erit, si furtum contigerit inter Engeren et Aldagen[915] et ita deinceps usque Nogardiam veniatur.

IV. Cum hospites hyemales venerint ad torrentem, qui dicitur vorsch, intimabitur oldermanno vectorum, qui dicuntur vorschkerle, ut mane veniant ductores, et decoquetur eis ipso mane unum caldarium et non plus, quo decocto et expedito dicti vectores sine dilatione expedient mercatores, nec aliqui assumentur in lodias nisi viri robusti et ydonei, per quos res hospitum conserventur. Iidem[916] vectores cum ad tabernam pervenerint piscatorum, recipiant precium suum videlicet quilibet vectorum 8 capita martarorum et unum par maparum vel loco maparum 3 capita martarorum, et deinde hospes absque ulla mora expediatur.

V. Cum autem hospites memorati devenerint ad locum, qui dicitur Gestevelt[917], quelibet navis onerata[918] bonis teloneabit unam marcam cunen, navis onerata[919] gravibus utpote carnibus, farina, siligine vel brasio theloneabit dimidiam marcam kunen, navis vero onerata[920] victualibus ad nichilum obligatur; thelonearius ibidem scrutabitur bona, pro quibus dandum est theloneum, nec dabitur theloneum antequam bona in Nogardiam veniant. Quando hospites estivales venerint ante torrentem, qui dicitur vorsch, statim absque mora vectores conducent eos ad tabernam piscatorum, quo dum perveniunt quelibet lodia dabit vectoribus 4 panes et unam scutellam butiri; si panes habere noluerint, dabuntur eis pro quolibet pane due cunen et pro butiro 3 capita martarorum. Cuilibet vectori dabuntur 8 capita martarorum et unum par maparum vel loco maparum 3 capita martarorum. Idem jus habebunt hospites estivales de dando theloneo quod et hospites hyemales, ut supradictum est.

VI. Cum hospes lodias conducit in Nogardia[m][921], si lodie occurrerint navibus in Nu, quelibet lodia accipiet precium suum et pernam vel 5 marcas cunen pro perna; si venerit lodia in occursum mercatoribus in Aldagen vel in Wołcowe minne[922], recipiet medietatem precii et dimidiam pernam vel 2½ marcam cunen.

VII. Quecunque lodia cum aliis lodiis conducta non venerit, tempore deputato precio suo carebit[923]; quecunque lodia conducta non tamen onerata in de[s]censu[924] confracta fuerit vel periclitata, similiter precio suo carebit.

VIII. Cum mercatores cum lodiis ascendunt et ex infortunio aliqua dissensio inter mercatores et vectores orta fuerit vel percussio intervenerit et lis per compositionem sedata fuerit, non debet eadem dissensio amplius ventilari. Cum mercatores ascendunt Wolcowe et veniunt ad Veritin Ritsagen[925], prima die famuli mercatorum non intrabunt Ritsagen, set secunda die intrabunt et exibunt, cum venerint Dhrelleborch[926]. Cum hospes res suas posuit in lodiis et ex infortunio aliqua lodia periclitata fuerit vel confracta, nichil de hoc ad hospitem, set de precio respondebit pro longitudine vie, qua res duxit, et hospes sustinebit da[m]pnum[927], quod exinde percepit. Quando naves mercatorum sunt in Nü, secundum antiquam justiciam libere possunt negociari hospites cum Carelis et Engeris.

IX. Cum hospites veniunt in Nogardiam, debent vehicula esse parata ad deferendas res hospitum et cuilibet lodie dabuntur 15 cunen; predictum precium dabitur infra quindenam; Gotenses 10 cunas dabunt pro rebus suis deferendis. Hospites cum exierint a curia Theuthonicorum, dabunt lodiis in de[s]censu[928] dimidiam marcam cunen.

Curie Theuthonicorum et Gotensium et hospites liberi erunt, ita quod Nogardienses nec personis nec rebus habendis, tractandis vel vendendis aliquas possunt ponere constituciones; curie hospitum predictorum adeo debent esse libere, ut si aliquis excessum aliquem commiserit et ad eas confugerit, non debet dari extra[929] eas in manus alicujus, set placitari debet pro eo, ac si esset in ipsa ecclesia constitutus.

X. Item nulli precones, qui dicuntur schelke, debent intrare curiam Gotensium vel Theuthonicorum, nuncius autem ducis curiam intrare potest. Si Ruthenus deliquerit in hospitem, intimabitur duci et oldermanno Nogardiensium, qui causam conplanabunt; si autem hospes deliquerit in Ruthenum, intimabitur oldermanno hospitum et nullus alium accipiet per vestem, set oldermannus manum porriget pro reo, ut ipsum producat[930] ad racionem.

XI. Item placita hospitum inter hospites et Ruthenos habenda sunt in curia sancti Johannis coram duce, oldermanno, Nogardie[n]sibus[931] et non coram aliquo alio. Item custos, qui dicitur biriz[932], nullum habet jus intrandi curiam nec usquam ante curiam erit, cum non sit de antiquo jure. Inter curias Theuthonicorum in platea non debet esse pugna vel percussio cum fustibus, qui dicuntur velen, quia de hujusmodi ludo insolito ab antiquis in loco predicto[933] posset oriri discordia inter hospites et Ruthenos.

XII. Si aliquis ausu temerario curiam Theuthonicorum vel Gotensium invadere presumpserit vel eam violenter intraverit armata manu ibique aliquem aut rebus aut corpore molestaverit vel dampnificaverit, dampnum, quod ibidem acceperit, pro suo optinebit. Si autem evaserit et quaestio contra eum mota fuerit et devictus fuerit auctor injurie, duplicem emendam faciet scilicet 20 marcas argenti et quilibet de suis complicibus emendabit 1½ marcam argenti. Si autem aliquod dampnum in curia fecerit, emendabit, quod si ipse emendare non suffecerit, Nogardienses pro eo satisfacient in emenda. Si vero aliquis invasorum curie aut personarum in curia pro excessu suo detentus fuerit, pena publica punietur.

XIII. Si quis autem temerarie curie plancas aut portas secuerit aut in curiam arcu vel aliis armis sagittaverit aut inpetum cum lapidibus vel aliis fecerit, convictus satisfaciet in 10 marcis argenti.

Item omnibus venientibus ad curiam hospitum indifferenter et libere possunt vendere res suas, quia modica vel nulla est differenda mercatoribus inter hospitem et Nogardiensem; simile erit[934] de empei-one et vendicione extra curiam et in eo nichil delinquunt predicti mercatores. Hospites libere et sine contradictione pueros suos mittant ad discendum loquelam in terram, quocunque volunt.

Item ab ecclesia sancti Nycholai usque ad curiam hospitum curia non debet occupari edificiis usque ad plateam. Cimiterium sancti Petri sepietur, sicut antiquo consuetum est, et simili modo curia Theuthonicorum et Gotensium[935].

XIV. Sanctus Petrus et sanctus Nycholaus in Aldachen[936] secundum jura antiqua rehabere debent sua prata.

XV. Item si aliqua dissensio emergit inter hospites et Ruthenos in Nogardia, illa dissensio ita debet conplanari et terminari, ut, cum hospites estivi venerint, cum dissensione prehabita nichil habeant disponere, sive terminata sit eadem dissensio sive non. Si etiam aliqua dissensio orta fuerit inter hospitem et Ruthenum, sedari et conplanari debet secundum jura, ut, cum hospes abire disposuerit, racione dissensionis nullatenus inpediatur. Item si fuerit discordia inter hospites et Nogardienses, sedari debet in loco, ubi orta est, si autem sedari non possit, nulla pandatio fiet primo et secundo anno, set si in tercio anno dissensio conplanari non possit et fiat pandatio, admittetur. Item nullus hospes potest detineri in curia alicujus Rutheni, nisi prius indicetur oldermanno, ut premuniat[937] aliquem, qui suspectus est, ne intret curiam Rutheni.

XVI. Item si aliqua werra vel discordia inter terras circumjacentes et Nogardienses [exstiterit][938], racione hujus discordie hospes inpediri non debet, quia nichil cum werra habet disponere ex parte utraque, quocunque ire voluerit, libere dimittatur. Nullus eciam hospes Theuthonicus vel Gotensis tenetur ire in expedicionem nec ad hoc de jure poterit coartari. Si hospes veniens de superioribus partibus terre versus Gotlandiam ire voluerit, dabit ecclesie sancti vridach[939] marcam argenti, non plus.

XVII. Item si hospes debet ducere testimonium in Ruthenum, habebit duos hospites et duos Ruthenos, similiter Ruthenus contra Theuthonicum. Si Ruthenus et hospes discordaverint in testimonio et neuter eorum velit pretestificari, super hoc sordentur, quis eorum pretestificetur, et quii pretestificatus fuerit, evincet in causa, de qua tractatur.

XVIII. Si aliquis Ruthenus solvere debet hospitibus et Ruthenis, prius solvet hospiti, Rutheno, si autem hospiti solvere non sufficiat, redigetur in servitutem, cum uxore et pueris hospiti et eum, si vult, hospes deducere poterit, dum tamen antequam eum deducat publice offerat redimendum; qui autem se de eo intromiserit, hospiti debita persolvet.

XIX. Item si clericus in sacris ordinibus constitutus, oldermannus et nuncius malo casu occidantur, quos absit, dupli[ci][940] emenda satisfiet scilicet 20 marcis argenti; si vero alius interficitur, emendabitur cum 10 marcis argenti, servus autem proprius emendabitur cum 2½ marca argenti; vulnus[941] viri liberi emendabitur 1½ marca argenti, vulnus servi cum dimidia marca argenti. Qui alii dedit alapam, emendabit dimidiam marcam argenti.

XX. Libra bis equari debet in anno, si expedire videbitur, similiter sch[a]la[942] argenti. Bona, que adducit hospes, ponderari debent in curia in libra sicut quondam in pondario et recipiet ponderator 9 schin de cap. Bona, que emit hospes a Rutheno, ea Ruthenus presentabit ad libram sine expensis hospitis, set hospes dabit ponderatori 9 schin pro cap, non plus. Quicunque ponderator constituetur, in quacunque libra ponderabit, osculabitur crucem, quod cuilibet ex utraque parte equaliter ponderet. Ponderator argenti hospitibus predictis ponderabit sine precio. Quicquid argenti examinator receperit ad comburendum de hospite, superposicionem deconputabit de tali argento, quale ab eo recepit. Cum hospes argentum suum facit ponderari, una ponderatio debet fieri in una scala et secunda ponderatio, si placet hospiti[943].

Si aliquis hospes argentum vendiderit examinatori argenti et quod ei ponderator argenti exponderat, ille, qui recipit, non reportat, super hoc Nogardienses respondebunt. Stater[944], qui dicitur cap, debet gravitate continere 8 Livonica talenta.

XXI. Item per funem sancti Petri debet hospes mensurare bona sua[945].

XXII. Cum hospites hyemales vel estivates exierint a curia et venerint ad vorsch, tunc, si volunt, accipient unum ductorem[946] scilicet vorschke[r]l[947], cui dabunt 8 capita martarorum et unum panem.

XXIII. Quicunque hospites sunt in curia estivates vel hyemales et habent[948] equos, eis utantur, bona sua vel fratris sui Ubere adducendo et deducendo cum suis equis.

XXIV. Curia Gotensium cum ecclesia et cimiterium sancti Olavi et prata adjacentia in omnibus libera erunt secundum justiciam habitam ab antiquis.

XXV. Via a curia Gotensium trans curiam regis usque ad forum[949] libera erit et edificiis inoccupata liber[t]ate[950], quam rex edidit Constantinus. Item circa curiam eorundem Gotensium secundum justiciam antiquam ad 8 passus[951] edificia poni non debent nec lignorum congeries circumponi nec aliquid in ea fieri debet preter ipsorum voluntatem.

XXVI. Item curiam gildae, quam iidem Gotenses vendiderunt, non tenentur renovatione pontis aliquatenus procurare[952].

Jura[953] et libertates prescript[e][954], quas hospites mercatores in[955] dominio regis et Nogardiensium sibi fieri postulant, eedem[956] libertates et jura ipsis Nogardiensibus, cum in Gotlandiam venerint, in omnibus inpendentur favorabiliter et benigne. Amen.

Во имя Господа, Аминь! Да будет известно и объявлено всем верным Христу, которые будут смотреть настоящую грамоту, что, согласно правде, полученной издревле купцами от русских из Новгорода, признается, что эта [грамота] выступает как правда и свобода для них.

I. Когда купцы тевтонские или готские прибудут в Бьёрко во владения новгородского князя, они окажутся под миром и защитой князя и новгородцев, и если что-либо им в новгородских владениях несправедливое будет причинено, за это будут отвечать новгородцы. Этой же защитой и миром будут обладать упомянутые выше купцы [и][957] при возвращении в заранее установленное место, настолько же как во время прибытия. Если купцы прибывают по воде, именуемой Нева[958], они будут пользоваться свободой, каковую имели издревле во всем.

II. От места, где начинается владение новгородцев, гости могут свободно пользоваться лесом, вырубая столько, сколько считают нужным и при прибытии и при возвращении [из Новгорода].

Также летние гости, когда прибудут в землю, будут под старым миром, и, если гости захотят, князь, посадник, тысяцкий и другие новгородцы будут целовать крест, как установлено обычаем, в знак мира и договора согласия и любви.

III. Когда гости находятся во владении Новгородцев и под их же миром и защитой, и если будут украдены их вещи, стоимостью ниже половины марки кун[959], то вор может откупиться 2 марками кун; если же кражу совершит на стоимость выше означенной суммы и ниже половины марки серебра, то розгами будет побит, и щека будет клеймена, или пусть выкупит себя 10 марками серебра[960]. Тот же, кто украдет свыше половины марки серебра, подпадет под общепринятый [в таких случаях][961] приговор. Если описанные кражи будут совершены между Бьёрко и Ижорой (Engera), то об этом будет сообщено ижорскому старосте[962], который должен прибыть через два дня; а если через два дня не придет староста, то те, кто схватили вора, могут сами вынести приговор в соответствии с размером кражи, и это не должно вменяться им в вину. Подобное же будет, если кража случится между ижорой (Engeren)[963] и Ладогой, и так же на всем пути до Новгорода.

IV. Когда зимние гости придут к потоку, который называется Порог (Vorsch)[964], [об этом] будет сообщено старосте перевозчиков, именуемых порожанами (vorschkerle)[965], чтобы [уже] утром [к ним] прибыли проводники; и пусть им тем же утром согреют один, но не больше, котел воды (caldarium)[966], который без промедления, после того как закипит и будет готовым, будет доставлен купцам названными перевозчиками; и не будут приниматься на лодьи никакие иные, как мужи сильные и достойные, через которых вещи гостей сохранятся.

Те же перевозчики, когда достигнут рыбачьего пристанища (taberna piscatorum)[967], пусть возьмут свою цену — каждому из перевозчиков по 8 куньих мордок (capita martarorum)[968] и один стандартный кусок ткани (par maparum)[969] или, вместо ткани, 3 куньих мордки, после чего гость без какого-либо промедления пусть будет отпущен.

V. Когда же упомянутые гости прибудут на место, именуемое Гостинополье, каждый корабль, груженый товарами (bona), уплатит одну марку кун. Корабль, нагруженный тяжелым (gravis) [товаром, таким] как мясо, мука, пшеница или солод (brasium)[970], платит полмарки кун; корабль, нагруженный продовольствием (victualia)[971], ничем пусть не облагается. Мытник (Thelonearius)[972]там же [пусть] проверит товары, за которые должно быть дано мыто (theloneum), и [пусть] не будет дано мыто, прежде чем товары не прибудут в Новгород. Когда летние гости достигнут потока, именуемого Порог, тотчас без промедления перевозчики соберут их [всех] в рыбачьем пристанище, где, когда они подойдут, каждая лодья даст перевозчикам 4 хлеба и одну чашку (scutella) масла; если они хлеба брать не захотят, пусть им будут даны за каждый хлеб две куны и вместо масла — 3 куньих мордки. Каждому перевозчику будет дано 8 куньих мордок и один кусок ткани, или вместо куска ткани 3 куньих мордки. То же право будут иметь летние гости относительно того мыта, которое им следует уплатить, так же как и зимние гости, о чем говорилось выше.

VI. Когда гость собирает лодьи к Новгороду, если лодьи встретятся с судами в Неве, каждая лодья пусть получит свою плату и окорок или 5 марок кун вместо окорока. Если лодья прибудет к месту сбора купцов в Ладоге или в устье Волхова, [то пусть] возьмёт половину цены и половину окорока или 2½ марки кун [вместо окорока].

VII. Всякая лодья, отправившаяся вместе с другими лодьями, но не дошедшая [до места назначения], своей платы лишится по истечении определенного срока; всякая лодья, отправившаяся [вместе с другими лодьями], однако не нагруженная, которая при возвращении будет поломана или повреждена, также своей платы лишится.

VIII. Когда купцы с лодьями прибывают и из-за несчастья какое-либо разногласие между купцами и перевозчиками возникнет, или драка будет, и спор посредством примирения (composicio) улажен будет, не должно это же разногласие шире раздувать. Когда купцы достигают Волхова и прибывают к Веритин Ритзаген (Veritin Ritsagen), в первый день слуги купцов не будут входить в Ритзаген (Ritsagen), а во второй день будут входить и выходить, когда придут [в] Холопий городок. Когда гость свои вещи положил в лодьи, и из-за несчастья какая-то лодья будет повреждена или поломана, ничто по этому поводу гостю [дано не будет], но он заплатит за длину пути, которым вещи провез, и гость примет на себя убыток, который из-за этого получил. Когда корабли купцов (mercatores) находятся в Неве, в соответствии с древней правдой гости (hospites) свободно могут торговать с карелами и ижорой (Carelis et Engeris).

IX. Когда гости прибывают в Новгород, подводы (vehicula) должны быть уже готовы к перевозке вещей гостей, и за каждую лодью будут даны 15 кун; указанная плата будет дана через 15 дней (infra quindenam)[973]. Готы за перевозку своих вещей дадут 10 кун. Гости, когда уедут из Немецкого двора, дадут за лодии при отбытии половину марки кун.

Дворы Немецкий и Готский и гости [пусть] будут свободными, так что новгородцы ни на людей, ни на вещи хранящиеся, перевозящиеся или продающиеся не смогут наложить никаких ограничений. Дворы упомянутых гостей должны быть столь свободными, что если кто-либо совершит какой-либо побег и в них найдет убежище, не должен он быть выдан вне дворов в чьи-либо руки, но должен быть вместо этого помилован, если он был помещен в самой церкви[974].

X. Также никакие вестники (precones), которые называются шельками (schelke)[975], не должны вступать во двор Готский или Немецкий; посланник же тысяцкого во двор войти может. Если русский обидит гостя, сообщено будет тысяцкому и старосте[976] новгородцев, которые разрешат дело; если же гость обидит русского, сообщено будет старосте гостей, и никто другой не схватит [его] за одежду, но староста [сам] наложит [свою] руку [на него] как на обвиняемого, чтобы привести [его] самого на суд[977].

XI. Также решения касательно гостей [в споре] между гостями и русскими должны выноситься на дворе Святого Иоанна в присутствии тысяцкого, старосты, новгородцев и без присутствия кого-либо другого. Также пристав, который зовется бирич (biriz), никакого не имеет права входить во двор и не будет [находиться] нигде перед двором, так как нет этого по древнему праву. Между дворами немцев на улице не должно быть драки или боя с дубинками, которые называются фелен (velen)[978], так как из такого рода непривычной древней забавы в указанном месте может возникнуть разногласие между гостями и русскими.

XII. Если кто-либо с безрассудным дерзким замыслом во двор Немецкий или Готский вторгнуться решится, или в него силой вломится вооруженным, и там чьи-либо вещи или кого-либо лично тронет или повредит, ущерб, который он там приобретет, будет за ним [— не будет компенсирован]. Если же убежит, и разыскивать его будут, и найден будет виновник несправедливости, пусть совершит двойное возмещение (emenda)[979], то есть 20 марок серебра, и каждый из его сообщников возместит 1½ марки серебра. Если же какой-либо ущерб во дворе совершит — возместит; каковой если сам возместить не сможет, новгородцы вместо него будут ответственны за возмещение. Если же кто-либо из вторгнувшихся во двор или его людей будет на дворе, не успев убежать, задержан, то наказывать его будут всенародно.

XIII. Если же кто безрассудно забор или ворота у двора разломает (secuerit)[980], или во двор из лука или другим оружием пустит стрелы, или станет бросать камни или что-то другое, будучи уличенным, ответит 10 марками серебра.

Также всем прибывающим во двор гостей без различия и свободно могут продавать свои товары, так как для купцов между гостем и новгородцем нет различия или оно не велико. Подобное будет и относительно купли и продажи вне двора, и при этом указанные купцы ничего противозаконного не совершают. Гости пусть свободно и невозбранно посылают своих детей изучать язык в ту землю, куда захотят. Также от церкви св. Николая вплоть до двора гостей двор не должен быть занят строениями вплоть до улицы. Кладбище св. Петра будет огорожено в соответствии с древним установлением, и подобным же образом двор Немецкий и Готский.

XIV. Святой Петр и Святой Николай в Ладоге в соответствии с древними правами должны продолжать владеть своими лугами.

XV. Также если какая-либо ссора возникает между гостями и русскими в Новгороде, эту ссору таким образом должно устранить и разрешить, чтобы, когда придут летние гости, ссора, имевшая место прежде, не должна никак их касаться, разрешена ли была эта ссора или нет. Если же какая-либо ссора возникнет между гостем и русским, она должна быть улажена и устранена сразу же согласно праву, чтобы, когда гость решит уехать, из-за ссоры ему никак не препятствовали. Также если будет разногласие между гостями и новгородцами, оно должно быть улажено на месте, где возникло; если же не сможет быть улажено, то никакого задержания (pandatio)[981] не произойдет в первый и второй год, но если в третий год ссора не сможет быть устранена и задержание произойдет, [тогда] оно допустимо. Также никакой гость не может быть задержан во дворе какого-либо русского, если только прежде не было сообщено старосте, чтобы он предостерег того, кто [в чем-то] подозревается, дабы не входил во двор русского.

XVI. Также если какой-либо раздор (werra)[982] или разногласие между соседними землями и новгородцами [возникнет], гостю из-за этого разногласия не должны препятствовать, так как война не должна никак его касаться ни с той, ни с другой стороны; куда бы он ни захотел пойти, пусть будет свободно отпущен. Также никакой гость немецкий или готский не привлекается к участию в [военном] походе, и к этому по праву не может быть принуждаем. Если гость, прибывая с вышеупомянутых частей земли, пожелает идти к Готланду, [пусть] даст церкви святой Пятницы марку серебра, [но] не больше[983].

XVII. Также если гость должен давать показания на русского, то у него пусть будут [свидетелями] двое гостей и двое русских, подобным же образом русский против немца. Если русский и гость будут расходиться в показаниях[984], и ни тот, ни другой из них не захочет [дальше] убеждать, относительно этого будет брошен жребий, кто из них более убедителен и кто окажется более убедительным, тот победит в тяжбе, относительно которой велось разбирательство.

XVIII. Если какой-либо русский должен уплатить гостям и русским, то [пусть] раньше уплатит гостю, чем русскому. Если же гостю уплатить не сможет, [то пусть] отправится к гостю в рабство, с женой и детьми, и его, если хочет, гость может увести, однако прежде чем он его уведет, пусть публично предложит [его] выкупить; каковой же за него вступится, [тот] гостю долги выплатит.

XIX. Также если клирик, имеющий священнический сан (clericus in sacris ordinibus constitutus)[985], староста или[986] посланник будет убит, что не подобает (quod absit), [то] ответят двойным возмещением (emenda), соответствующим 20 маркам серебра; если же кто-то другой будет убит, возместится 10 марками серебра, раб же частный будет возмещен 2½ марками серебра; рана свободного мужа будет возмещена 1½ марки серебра, рана раба — ½ марки серебра. Кто ударил по лицу другого, возместит половиной марки серебра.

XX. Весы (libra) должны выравниваться дважды в год, если покажется нужным, подобным же образом и скалва (sch[а]lа)[987] серебра. Товар, который привозит гость, взвешиваться должен на дворе на весах (libra), как раньше в весовой (in pondario)[988], а весовщик возьмет 9 векшей (schin)[989] за капь (de cap)[990].

Товар, который покупает гость у русского, его русский доставит к весам без затрат гостя, но гость даст весовщику 9 векшей за капь, [но] не более. Кто бы не назначался весовщиком, на каких бы весах он не взвешивал, должен целовать крест, что взвешивает одинаково для обоих сторон. Серебро упомянутым выше гостям весовщик взвешивает без платы. Сколько бы серебра ни взял пробирер (examinator)[991] для плавки у гостя, то [свою] прибавку (superpositio)[992] [он] подсчитает от того серебра, которое получил от гостя. Когда гость свое серебро отдает взвешивать, одно взвешивание должно делаться на одной скалве (scala), и второе взвешивание, если угодно гостю[993].

Если какой-либо гость серебро продаст пробиреру серебра, и сколько ему весовщик серебра отвесит, то тот, приняв [серебро], не возвращает [его гостю назад][994]; за это будут отвечать новгородцы. Вес[995], который называется капь, должен по тяжести содержать 8 ливонских фунтов (Livonica talenta)[996].

XXI. Также с помощью веревки (funis) святого Петра должен гость измерять свой товар[997].

XXII. Когда зимние или летние гости уедут из двора и прибудут к Порогу, тогда, если хотят, они возьмут одного проводника, а именно порожанина, которому дадут 8 куньих мордок (capita martarorum) и один хлеб.

XXIII. Любые гости, находящиеся на дворе, летние или зимние, и имеющие лошадей, пусть ими пользуются, свой или своего товарища товар свободно привозя и увозя на своих лошадях.

XXIV. Готский двор с церковью, и кладбище святого Олава, и окрестные луга во всем свободными будут в соответствии с древней правдой.

XXV. Дорога от Готского двора через княжеский двор до торговой площади свободной будет и не занятой постройками, согласно свободе, которую объявил князь Константин. Также, вокруг двора тех же готов, согласно древней правде, на 8 шагов не должны строения ставиться и груды бревен наваливаться, и ничто в нем не должно производиться без их дозволения.

XXVI. Также о дворе гильдии, который те же готы продали, они не должны заботится, как-либо поновляя мостовую.

Теми же правами и свободами, изложенными выше, которые гостящие купцы во владениях князя и новгородцев для себя потребовали, и сами новгородцы, когда прибудут на Готланд, во всем будут пользоваться с одобрением и радушием. Аминь.

Иллюстрации:

Примечание к илл. 2:

Дрейер допускал в этом месте порчу текста. Он считал, что вместо Veritin Ritsagen следует читать verum Vitlagen, а вместо die famuli — die kanili. Весь отрывок с многочисленными исправлениями выглядел у него так: veniunt ad verum Vitlagen, prima die kanili mercatores non intrabunt Vitlagen (Dreyer, 1762. S. 179). В этом направлении пытался рассуждать и Ф. Круг, который даже предложил читать vicum Vitiagen, в котором можно было видеть деревню Виляги (Vylägi) на Волхове в 46 км от Ильменя (Krug, 1848. S. 632). В противном случае, писал Ф. Круг, «на ум приходят» различные Vitten (от vitta — земельный надел). Если же отрешиться от названия топонима, то, по мнению Круга, кроме Гостинополья на Волхове существует только одна пристань, «где проезжающие совершают большое количество покупок» — Соснинская пристань (совр. Волхов мост) в 74 км от Ильменя (Krug, 1848. S. 632–633). Версии с прочтением как Vitiagen продолжал разрабатывать и М. Н. Бережков. Он был убежден, что корень топонима следует сопоставлять с vitta, т. е. «небольшим земельным участком, застроенным лавками, магазинами и жилыми помещениями». Так, по мнению М. Н. Бережкова, иноземцы «обозначали лавки или рядки, довольно обычный вид новгородских поселков, составляющих нечто среднее между городом и деревней» (Бережков, 1879. С. 153–154). В определении местоположения Vitiagen'а Бережков отсылал к работе А. Ильинского, в которой перечислены рядки, располагавшиеся на Волхове в XVI в. По данным 1582 г., на протяжении от Новгорода до Ладожского озера было только 3 поселка с «рядовским», т. е. торгово-ремесленным, а не сельскохозяйственным населением: село Грузино (81,5 км от Новгорода) с 43 дворами мастеровых и торговых людей, слобода Вежище в погосте Коломенском (35 км от Новгорода) с 8 дворами и рядок Хутынского монастыря в 10 км от Новгорода с 12 дворами. Все они, кроме Вежище (осталось 8 дворов), запустели уже к 1583 г. (Ильинский, 1876. С. 269–270). К сожалению, этот путь рассуждений не находит надежной основы в источниках, хотя на него до сих пор иногда ссылаются (Сорокин, 1997. С. 15). Кроме того, историки этого направления фактически проигнорировали материалы публикации Лаппенберга, в которой содержится факсимильное воспроизведение рассматриваемого отрывка. Ближайший осмотр убеждает, что правильным чтением все же следует признать Veritin Ritsagen (Sartorius, 1830. S. 37, b. Ср.: Tobien, 1844. S. 88). В связи с этим вел свои изыскания К. Хёльбаум. Прежде всего, он допустил, что речь идет о двойном (русском и иноземном) названии населенного пункта: Veritin (или) Ritsagen. Обследование карты убедило его, что такое место на Волхове только одно — это местечко Веретья (Veretia) на правом берегу Волхова чуть выше Старой Ладоги у порогов, которое в одном из атласов было обозначено как Ручей (Rutschei). Хёльбаум предположил, что эти названия могли обозначать различные стоянки (на правом или левом берегу), которыми гости пользовались при прибытии и отъезде (HUB. I. S. 230). Позднее исследователь развил свои наблюдения, сопоставив Veritin-Ручей с названием шестого днепровского порога в трактате Константина Багрянородного «Об управлении империей» — βερούζη (Веручи). Сам император переводил это слово как «Кипение воды» (Константин Багрянородный, 1991. С. 48–49, 325, прим. 42). По мнению Хёльбаума, Веручи (Veroutzi), то есть др. — рус. вьручии (кипящий, пузырящийся) — это и есть слегка измененное Veritin, второе названия поселения на Волхове возле Ручья (Höhlbaum, 1879. S. 136). Эта версия не стала у исследователей ведущей. Можно добавить, что еще спустя почти столетие Б. Клейбер попытался связать название порога βερούζη (Веручи) со словом «ручей», но не нашел поддержки у коллег (Kleiber, 1959. S. 90–91; Константин Багрянородный, 1991. С. 325, прим. 42). Гётц подробно обследовал гипотезы Круга, Бережкова и Хёльбаума, но признал, что для него «это место темно так же, как оно было уже для Сарториуса-Лаппенберга» (Goetz, 1916. S. 103, 112). В. А. Брим вообще отказался рассуждать на эту тему, в рамках которой «все предположения не могут иметь серьезного значения», так как правильность чтения (Ritsagen или Vitiagen) до сих пор не установлена (Брим, 1931. С. 225–226). Наконец, в 1937 г. К. фон Штерн посвятил топониму Veritin Ritsagen специальную работу, ставшую самой объемной. Он подверг разбору все высказанные ранее версии. Гипотеза Хёльбаума о соответствии Veritin Ritsagen Ручью Veretia была им отвергнута (Stern, 1938. S. 193). Но в основу собственной работы им был положен все тот же, слегка трансформированный тезис о двойном названии: русскому Veritin соответствует скандинавское Ritsagen. Общим для них Штерн признал некий «поворотный» характер месторасположения: Veritin он производил от «веретено», то есть от «вертеть», a Ritsagen — от заимствованного из русского слова «рычаг», которое в форме Rytsagen в XV–XVI вв. в Риге обозначало устройство в виде колеса для накручивания каната (Stern, 1938. S. 194). Место для этого «поворотного» поселения, которое вполне сопоставимо, по мнению того же Штерна, с «рядком» Бережкова, следует искать в промежутке от Гостинополья до Холопьего городка. И в этом отношении Штерн предлагает вернуться к версии, высказанной еще Кругом, о расположении Veritin Ritsagen в районе Соснинской пристани у железнодорожного моста через Волхов (Stern, 1938. S. 198). Таким образом, версия о локализации рассматриваемого топонима около Соснинской пристани, действительно занимающей очень удачную позицию в месте, где русло Волхова делает изгиб, оказывается наиболее популярной среди исследователей. К сожалению, эти книжные схолии никак не подкреплены археологическим материалом. Так, например, нигде не учитывается чуть ли не единственное крупное укрепленное поселение на побережье Волхова в промежутке от Гостинополья до Холопьего городка — это городище у дер. Городище (ок. 20 км ниже Киришей), которое хотя и плохо обследовано, но уверенно относится к X в. Вокруг него, начиная с XI в., существовал обширный посад, а функционировало оно вплоть до XVI в., когда здесь останавливался Сигизмунд Герберштейн (Лебедев, 1977. С. 157–159). Вероятно, позднейшие работы позволят более уверенно сопоставить Veritin Ritsagen с одним из существующих топонимов и/или археологическим памятником. В настоящем издании мы будем обозначать его транслитератцией с латинского: Веритин Ритзаген.

№ 15/2. Русский проект торгового договора Новгорода с Любеком и Готландом (немецкая грамота)[998]

Ic coning Jeretslawe coning Jeretslawen sone hebbe geprovet mit dheme borchgreven Paucen, mit dheme hertogen heren Ratibore unde mit dhen oldermannen unde mit al dhen Nogarderen unde mit dheme Dhutschen boden Henrike W[u]llenpunde van Lubeke, mit Ludolve Dobriciken unde Jacobe Curinge dheme Coten unde bestedeget den vredhe unde beschreven unse rechtecheit tiegen juwe breve to ju Dhutschen sonen unde Goten unde aller Latinscher tungen dhen olden vredhe to dher Nu wart.

Я, князь Ярослав Ярославич, сгадав с посадником Павшей, с тысяцким господином Ратибором, и со старостами, и со всем Новгородом, и с немецким послом Генриком Вулленпунде из Любека, с Лудольфом Добриссике и Яковом Куринге, готами, подтвердил мир и написал нашу правду согласно вашим грамотам, для вас, немецких сынов, и готов, и всего латинского языка, старый мир о пути по Неве[999].

I Binnin Ketlingen van Gotlande unde wedher van Nogarden bit tote Ketlingen so wat so dheme gaste dar entuschen schut, dar schal dhe koning vore andworden mit al dhen Nogarderen dheme somergaste. Unde dhe wintergast sal comen uppe dhes koninges hant, des bor[ch]greven unde al dher Nogardere uppe dhen olden vredhe sunder hindernisse. Unde scholen nemen dhe Nogardeschen boden unde dhe Nogardeschen coplude uppe dhen olden vredhe unde of se dhe[r] Nogardeschen boden nene[n] nemet, geschut en wat tusgen Nogarden unde Ketlingen, dhar nehevet dhe koning unde dhe Nogardere nicht mede to donde; willet oc dhe Nogardere nenen boden senden noch ere copmanne nicht varen unde dhe Dhutschen varen sunder boden, so solen se varen sunder hindernisse tote Keltingen[1000] uppe dhen olden vredhe. So welic Dhudiche ofte Gote veret copfart to dhen Crelen, geschut eme dhar wat, dhar nehebbet dhe Nogardere nicht mede to donde. Willet oc dhe Nogardere bi eres silves willen nicht wedher varen mitten coggen, so scholen se geven van jewelikeme vare ene halve mark silveres.

За Котлингом от Готского берега и обратно, от Новгорода до Котлинга [,] А учинится там что гостю, отвечать за то князю и всем новгородцам перед летним гостем[1001]. А зимнему гостю приезжать на княжей руке и на посадничьей и всех новгородцев, по старому миру, без пакости. И брать им новгородского посла и новгородских купцов, по старому миру. А не возьмут они новгородского посла, и учинится что между Новгородом и Котлингом, князю и новгородцам до того дела нет. А не пошлют новгородцы посла или не поедут их купцы, и поедут немцы без посла, ехать им к Котлингу без пакости, по старому миру. А отправится немец или гот гостить в Корелу и учинится ему что, Новгороду дела до того нет. А не захотят по своей воле новгородцы ехать обратно с кораблями, то дадут они с каждого поезда ½ марки серебра.

II So wanne dhe gast comet in dhe Nu unde hevet to dunde holtes odher mast, dhe mach he howen an beidhentsit dhes wateres, war so he wil.

А приедет гость на Неву и понадобится ему дерево или мачтовый лес, рубить их ему по обоим берегам реки, где захочет.

III Vet men enen dhef tusgen Ketlingen unde Aldagen, dhen sal men voren tote Aldagen, dhar sal man over en richten al na sineme broke. Wert en dhef gevangen tusgen Aldagen unde Nogarden, dhen sal men to Nogarden over richten na sineme broke.

А поймают вора между Котлингом и Ладогой, везти его в Ладогу и там его судить по его преступлению; а поймают вора между Ладогой и Новгородом, судить его в Новгороде по его преступлению.

IV So wenne dhe Dhudeschen unde dhe Goten comet in dher Volkov vore dhen vorsch, so solen se dhe vorschkerle vorderen sunder letten unde setten in ere schepe vrome lude unde nemen van en dat van older[s] gewesen hevet unde nicht mer;

А приедут немцы и готы по Волхову к порогу, то требовать им пороговых лоцманов без задержки, и сажать в свои корабли добрых людей и платить им[1002], как исстари было, но не больше.

V Unde swenne so dhe gast upwart comet to Gestevelde, so sal he geven, also he van older tit hevet gegeven unde nicht mer;

А приедет гость вверх в Гостинополье, он дает столько, сколько исстари давал, но не больше.

VI Unde dhe lodienman, dhe gew[u]nnen is toter Nu unde wedher up, dhe schal hebben vor sine spise 5 marc cunen ofte enen baken, is he gew[u]nnen van Nogarden wante tote Aldagen unde wedher up, 3 marc cunen ofte enen halven baken vor sine spise.

А лоцману, нанятому на проезд вниз по Неве и обратно вверх, получать на прокорм 5 марок кун или один окорок; а был он нанят от Новгорода до Ладоги и обратно вверх, то 3 марки кун или полокорока на прокорм.

VII Is dhat lodie tobrekt, dhe ut varet na gude ofte geladhen is mit gode, dher lodien darf men nicht gelden, mer der lodien hure sal men geven.

А разобьется ладья, которая поехала за товаром или которая нагружена товаром, то за ту ладью платить не надо, а за наем ладьи платить надо.

VIII Of dhe vorbenomeden lod[ien]man an der upvart edher ut[vart] schelende werdhen mitten gesten unde of se sic under en vorevenen an der reise, dhat schal bliven stede, unde of se sic nicht vorevenen mogen, so scholen se comen to rechten degedingen vor den hertogen unde vor dhe Nogardere uppe sunte Johannes hof.

А поспорят вышеназванные лоцманы с гостями по пути вверх или вниз, и помирятся они между собой в пути, то тому быть твердо; а не смогут они помириться, идти им на суд перед тысяцким и перед новгородцами на двор святого Ивана.

IX Dhe vorlude tote Nogarden scholen nemen van jewelker lodien up tote Nogarden to vorende van deme strande in dhen Dudesch[en] hof 15 cunen unde in dher Goten hof 10 kunen, van dher utforinge to halver mark cunen van dher lodien.

Возчикам в Новгороде брать с каждой ладьи за перевозку в Новгороде с берега в Немецкий двор 15 кун, а в Готский двор — 10 кун; а за вывоз по 1/2 марки кун с ладьи.

X Is dhe Nogardere schuldig tote Gotlande, men ene sal nicht ensetten in dhe pogarden; liker wis also nesal men to Nogarden dhen Dhutschen of dhen Goten don noch schelke uppe ene setten noch bi dhem cledhe nemen, mer dhat schal an jewedher siden vorderen des hertogen bode.

А задолжает новгородец на Готском берегу, то в погреб его не сажать; также не делать этого и в Новгороде с немцем или готом, ни бирича к ним не посылать, ни за одежду их не хватать, а каждую сторону требует пристав тысяцкого.

XI Schut en tvist tuschen dhen Dudeschen unde dhen Nogarderen, dhe twist sal endegen up sente Johannis hove vor deme borchgreven, dheme hertogen unde vor dhen copluden.

А будет ссора между немцами и новгородцами, кончать ссору на дворе святого Ивана перед посадником, тысяцким и купцами.

XII Comet we mit eggachter wapen in dhere Dhutschen hot unde dhar wene w[u]ndet of dhar got nemet ofte in dhere Goten hof, wert he gevangen, men sal ene bringen to rechte unde na dheme broke richten.

А придет кто-нибудь с острым оружием в Немецкий двор или в Готский двор и там ранит кого-нибудь или возьмет товар, а поймают его, то вести его на суд и судить по преступлению.

XIII Werdhet oc dhe porten ofte dhe tune gehowen, na dheme broke sal men richten, unde dhar dhe tune van older[s] umbe dhe hove gewesen hebet, dar men dhen olden tun ut rut, dar schal men dhen nigen wedher ansteken unde dhar nicht over gripen.

А порубят ворота или тын, то судить по преступлению; и где был издавна тын вокруг двора, там, если старый тын вырвут, поставить новый и не захватывать больше.

XIV Dar dhe wische sin dher Dutsgen ofte dere Goten, dhe solen se hebben, war so se se bekennet.

Где есть луга у немцев или у готов, ими владеть им там, где они их объявят.

XV So wat so twist geschut an dhere somervart, dar hevet dhe wintervart nicht mede to donde, unde wat so twist geschut an dhere wintervart, dar hevet dhe somervart nicht mede to donde. So wat sake to wervende hebben van gerichtes wegene wintervart unde somervart, dhat scholen se endegen vor dheme hertogen, dhen oldermannen unde dhen Nogarderen unde scholen varen eren wech s[u]nder hindernisse. So war so dhe twist geschut, dhar sal men se endegen. So war so inpandinge geschut, des ersten jares sal men et kundingen unde nicht nemen unde dhes anderen jares also, unde wert it nicht af geleget, dhes dherden jares sal men panden unde nemen sin gut.

А будет ссора во время летнего поезда, то зимнему поезду дела до нее нет; а будет ссора во время зимнего поезда, то летнему поезду дела до нее нет. А будет у зимних и у летних гостей дело до суда, то кончать им это дело перед тысяцким, старостами и новгородцами и ехать своим путем без пакости. Где случится ссора, там ее и кончать. А дойдет до задержания имущества, то в первый год объявить о том, но не брать; и на другой год тоже; а если не будет выплачено на третий год, то задержать и взять его товар.

XVI Schut en twist tusgen dhen landen unde dhen Nogarderen, dhe engelegen sint, so schal dhe gast varen ungehinderet bi watere unde b[i] lande also wit, also dhe walt is dhere Nogardere. So we bi dher Nu comet, dhe sal bi dher Nu weder varen, comet he bi lande, bi lande sal he wedher [var]en sunder hindernisse.

А будет вражда между новгородцами и соседними с ними землями — гостю ехать без пакости водой и горой повсюду, где новгородская власть. Кто приехал по Неве, тому и обратно ехать по Неве, а приехал сухим путем, то и обратно ему ехать сухим путем без пакости.

XVII Is dhat sake, dhat twe tugen solen, Dhudeschen unde Nogardere, unde se beidhe dregen over en, so sal men en truwen; is oc, dat se schelet unde se over en nicht ene dreget, so solen se loten under en, so wes lot sic ut nemet, dhe is recht an sineme tuge.

А случится так, что придется давать показания двоим, немцу и новгородцу, и они сойдутся на одном и том же, то им верить; а поспорят они и не сойдутся на одном и том же, то бросить им жребий, и чей жребий вынется, тот прав в своем показании.

XVIII So we so copinge hevet mitt eme Dhudeschen unde mitt eme Goten unde sin gut vorveret ofte vordot, he mot allererst gelden dhen gesten unde sint anderen luden, dhen he schuldech is. Lovet sin wif mit e[re]me manne, mit ereme manne schal se vor dhe schult egen wesen, of se nicht nemogen vorgelden; lovet aver dhe vruwe nicht mit ereme manne, se blivet ledhech van dhere schult.

А будет у кого торг с немцем и с готом и он испортит его товар или растратит его, то прежде всего ему уплатить гостям, а после другим людям, которым он должен. А поручится жена за своего мужа, и идти ей в холопство за долг вместе со своим мужем, если они не могут заплатить; а не поручится жена за своего мужа, и она свободна от того долга.

XIX Wert en Nogardesch bode gesclagen over se, dhen sal men beteren mit 20 marc silveres, to likere wis enen Dhudeschen boden to Nogarden unde binnen erer gewalt mit also vele gudes; dhese benomeden beteringe sal men oc don vor enen prester unde vor enen olderman, vor jewelic hovet 20 marc silveres to beteringe unde vor enen copman 10 marc silveres. Wert ein man gewunt mit eggachteme wapene of mit chuppelene, men schal eme beteren anderhalve mark silveres. Slet en man dhen andern an sin ore ofte an sinen hals, he schal eme beteren 3 verdhinge.

А убьют новгородского посла за морем, то платить за него 20 марок серебра; так же и за немецкого посла в Новгороде и в подвластной ему земле столько же; упомянутое возмещение дать и за священника, и за старосту, за всякую голову 20 марок серебра возмещения, а за купца 10 марок серебра. А будет кто ранен острым оружием или дубиной, то платить ему 1½ марки серебра. А ударит один человек другого в ухо или в шею, то должен ему заплатить 3 фердинга.

XX Dhat gewichte unde dhat gelode van silvere unde van anderemme gode, da[t] men weget uppe dhere schalen, dhat schal men gelic halden unde recht. Dhat cap sal behalden an dhere wichte 8 punt Livisch.

Вес и гири для серебра и другого товара, который на весах взвешивается, держать ровно и правильно. В капи быть весу 8 ливских фунтов.

Свидетельствовали договор:

1. Coning Jeretslawe coning Jeretslawen sone — князь Ярослав Ярославич (ум. 1272), четвертый сын великого князя Ярослава Всеволодовича, князь тверской (1246–1272), князь новгородский (1264–1272), великий князь Владимирский (1264–1272).

2. Borchgreven Paucen — новгородский посадник Павша Ананьич (ум. 1274). Избран посадником после гибели в Раковорской битве (18 февраля 1268 г.) посадника Михаила Федоровича. Смещен посадничества — заменен на Михаила Мишинича — после попытки утверждения на новгородском столе Дмитрия Александровича осенью 1272 г. Вскоре вернулся на посадничество и оставался на этом посту до своей смерти (1273–1274)[1003]. Основатель большой новгородской боярской фамилии.

3. Hertogen heren Ratibore — новгородский тысяцкий Ратибор Клуксович. Избран тысяцким летом 1268 г. при содействии князя Ярослава Ярославича, когда стало очевидно, что тысяцкий Кондрат погиб — после Раковорской битвы его долгое время считали пропавшим без вести. Летом 1269 г. был изгнан из Новгорода вместе с князем Ярославом Ярославичем. Зимой 1269/70 г. выполнял функции посла князя Ярослава Ярославича и ездил в Орду[1004]. Впоследствии не упоминается.

4. Dhutschen boden Henrike Wllenpunde van Lubeke. Немецкий посол Генрих Вулленпунт из Любека принадлежал к одному из самых знатных, но, к сожалению, быстро угасших родов Любека. Основатель династии — Генрих Вулленпунт (Heinricus Wullenpunt) — известен по источникам как член Любекского магистрата (consulibus Lubicensibus) с 1222 по 1246 г. [1005] И он был не просто рядовым консулом, но фактически являлся главой города. Из 17 известных документов, в которых перечислены члены магистрата тех лет, в 10 Генрих Вулленпунт назван на первом месте[1006]. Вперед он пропускал только представителей фамилии Бардевич сначала Элвера (Elverus de Bardewich)[1007], а потом Генриха (Henricus de Bardevich) и Годшалька (Godescalcus de Bardewich)[1008]. Можно сказать, что в 20–30-е гг. XIII в. Любеком правили две фамилии: Бардевич и Вулленпунт. А после смерти в 1230-е гг. старших братьев Бардевич, власть сконцентрировалась в руках у Вулленпунта[1009]. В период 1234–1246 гг. он только раз назван в документах вторым в числе любекских магистратов. Генрих Вулленпунт умер в период между 1246 и 1250 гг. Его похоронили в специально отстроенной им капелле св. апостолов при кафедральном соборе Любека, которому он оставил богатые подношения на помин души. О его поминовении будут сообщать документы Любекского епископа вплоть до 1319 г. [1010] Известны три сына Вулленпунта. Вероятно, по старшинству: Николай (Nicolaus), Генрих (Heinricus II) и Элвер (Elverus). Все они последовательно являлись членами магистрата: Николай в 1250–1261 гг. [1011], Генрих в 1261–1274 гг. [1012] и Элвер в 1271–1280 гг. [1013] Впоследствии в начале XIV в. в любекский магистрат входил еще один представитель фамилии Вулленпунт — Герхард (Gerhardus; ум. 1316)[1014], но потом вскоре династия пресеклась[1015]. Интересующий нас Генрих II Вулленпунт — второй сын бургомистра Генриха Вулленпунта — упоминается в четырех документах. Первый раз 4 октября 1261 г. среди членов магистрата вместе с братом Николаем[1016]. Потом как член магистрата на вполне почетном пятом месте 16 февраля 1271 г. [1017] И затем дважды в 1274 г. [1018] Указанные даты вполне позволяют допустить, что в 1268 г. он участвовал в посольстве в Новгород, а его знатность вполне соответствует статусу главы посольства.

Стоит заметить, что в большинстве документов XIII в. фамилия Вулленпунт (Wullenpunt) писалась как Улленпунт (Wllenpunt) или даже Уллепонт (Wllepont), поэтому вставлять в фамилию букву «u» (W[u]llenpunt), как это сделали издатели ГВНП, совершенно не обязательно[1019].

5. Ludolve Dobriciken, Goten. Посол Готланда Людольф Добриссике, к сожалению, по другим источникам не прослеживается. По Висбю и Готланду почти не сохранилось документов на XIII в. Как можно судить по любекскому актовому материалу, имя Людольф встречалось нередко. Некий любекский горожанин Людольф (без фамилии или прозвища) отмечен в 1259 г. [1020] Надо полагать, это другой человек. На Готланде, как известно, сосуществовало две общины — собственно готская (древняя, местная) и немецкая (в Висбю, переселенцев из Любека). Скорее всего, послы были выдвинуты каждой общиной отдельно.

6. Jacobe Curinge, Goten. Посол Готланда Якоб Куринге по другим источникам не прослеживается. Возможно, фамилия указывает на связь с Курляндией, хотя прозвища с таким корнем были в немецких городах широко распространены. Так, в Любеке в XIII в. существовала большая семья de Kuren, среди которых известен Иван де Курен (Ywanus de Kuren)[1021]. Встречаются также Kuro, Curo, Cure и даже Curow (Kurow)[1022]. От Готланда до Курляндии, как известно, ближе, чем даже до Швеции. Торговые и личные связи были плотными, и наличие таких — куршских, куронских или курляндских — фамилий не должно удивлять.