Севильский любовник

ГЛАВА 6

Альмавива предложил поехать в Ронду — ему хотелось показать Марианне как можно больше прекрасных атмосферных мест, пока у него была возможность переложить все свои дела на брата, о котором рассказывал весьма сухо — они явно не слишком ладили. Утром, после того как девушка заехала в гостиницу переодеться — в этом узком коротком платье было не слишком комфортно путешествовать — Энрике повез ее сначала позавтракать, заказав фрукты, сангрию и легкие закуски тапас. Но Марианна от вина отказалась — на такой жаре она могла быстро захмелеть, и потому пила только воду.

Дорога в Ронду была короткой — чуть больше ста километров — и безумно красивой. Но сложной из-за серпантина и холмистой местности. Добрались за пару часов, и то лишь потому, что останавливались освежиться фруктовыми коктейлями.

Сам город поразил и покорил Марианну — белые домики над обрывом, крытые красноватой черепицей, казались игрушечными и чем-то напоминали греческие деревни, а скалы, покрытые невысоким кустарником и изрезанные узкими тропками были величественными и древними. Этот город над пропастью влюбил в себя Марианну. Думалось — как же люди живут у самого края ущелья, это какие крепкие нервы нужно иметь. Альмавива показал девушке мост через огромный овраг, который делил город на две части, и у нее замирало сердце, когда она стояла на краю. И, конечно, будоражило то, что рядом находится он — Энрике Альмавива. Такой загадочный, такой галантный.

Марианна до сих пор ничего не знала толком про этого мужчину — кроме того, что он происходит из старинного аристократического рода и владеет винодельнями. Может, он вообще женат? И этот роман для него — всего лишь веселое приключение? Но спрашивать мужчину о его чувствах или намерениях она не могла. Это смущало.

— Ты так задумчива, — сказал Альмавива, обняв ее за плечи. От него пахло дорогой туалетной водой и кофе. — Ты слишком тиха. Тебе не нравится здесь? Если нет, мы можем уехать. Поедем сразу в Малагу… там море.

— Нет, город чудесен, — отстранилась девушка, словно боялась стоять на краю обрыва. У нее и правда вспотели и похолодели ладони, и в животе образовалась пустота — Марианна боялась высоты. — Просто… просто все произошло так быстро… Я не хочу, чтобы ты решил, что я всегда так легко начинаю отношения…

— А почему я мог так решить? — искренне удивился Альмавива. — И даже если так — что в этом плохого? Ты свободная взрослая женщина, я свободный взрослый мужчина, и мы сами вольны решать, как проводить время без оглядки на то, что кто-то скажет… Кому какое дело до нас, Марианна? В моей стране женщины не слишком переживают о таких пустяках. Они живут и любят одним днем, не помня о прошлом и не думая о будущем. Вы, русские, всегда слишком переживаете обо всем, я давно заметил это, не первый год веду дела с твоими соотечественниками. Но вы умеете развлекаться и любите жить. Только слишком совестливые. А не нужно ни о чем жалеть. Никогда.

Марианна изо всей этой тирады поняла одно — он не женат и не собирается, он свободен. Все его рассуждения о русском и испанском характерах по сравнению с этой фразой казались совершенно несущественными.

— Здесь самая древняя арена для корриды, — резко перевел тему Альмавива. Словно заметил, что девушка почти не случает его и решил отвлечь ее. — Жаль, что она закрыта. Здесь проходили шикарные бои.

Потом были прогулки по старинным узким улочкам белой деревни — pueblos blancos — именно так назывались дома в мавританском и греческом стиле в этих краях. Конечно, осенью здесь было бы приятнее гулять, но Марианна радовалась и этому — красивый город, красивый мужчина. Романтика старой Испании.

— Я хочу показать тебе свою страну. Мне приятно, что тебе нравятся наши традиции и культура, — идя рядом с девушкой, говорил Альмавива.

Марианна слушала, не забывая рассматривать белоснежные здания с цветами в окнах и удивительные пейзажи, открывающиеся взгляду, когда они с Энрике выходили к оврагу и скалам. Было видно, что мужчина искренен, говоря о своих чувствах — испанцы вообще очень гордятся своей страной. Жаль только, что о будущем он не говорит, наоборот, акцентирует на том, что жить нужно одним днем.

Город, в котором чувствовался дух прошлого, уютная и прекрасная Ронда… и Энрике, и его голос, и его рассказы о былых временах — все это будто соткало удивительную сеть грез и иллюзий, очаровывая Марианну.

Потом они с Энрике спускались в ущелье Эль Тахо, чтобы увидеть Новый мост снизу — и зрелище было действительно фантастическим. Альмавива без раздражения фотографировал девушку, которой хотелось сохранить как можно больше воспоминаний об Испании, и она с радостью пользовалась возможностью позировать на фоне достопримечательностей. Марианна очень любила фотографироваться, но не все спокойно относились к ее беспрерывным просьбам снимать еще и еще. А Энрике это явно приносило удовольствие, и он сам выбирал фон и ракурс поудачнее, помогал с композицией.

— Впервые мне везет с фотографиями, — смеялась Марианна. — Раньше только мамин брат поддерживал это увлечение, обычно людей такое бесит.

— Я когда-то занимался фотографией почти профессионально, — признался Энрике.

Марианна лишь вскинула в удивлении брови — интересно, какие еще у него увлечения? Он стал открываться, и это не могло не радовать.

Подниматься из ущелья было нелегко, но красота скал того стоила. Потом была прогулка по аллеям парка Аламеда дель Тахо, и казалось, что этот чудесный день никогда не закончится.

Правда, запустение арены, где теперь был музей и продавались афиши с прежних боев, вызвали у Альмавивы злость и раздражение, и Марианна даже пожалела, что они пошли посмотреть на древнюю достопримечательность. Она не хотела, чтобы Энрике расстраивался, этот прекрасный день не может быть ничем омрачен!

— Они ничего не понимают в корриде! Это наша история, это сердце и дух старой Испании! — он хмурился, глядя на пустую арену, залитую солнцем.

И Марианна поспешила увести любовника отсюда, заявив, что хочет увидеть какой-нибудь музей. Отличным вариантом оказался музей разбойников — там были экспонаты, посвященные андалусийским бандитам, которые напоминали про Кармен. В новелле очень ярко были описаны ущелья, похожие на то, которое пересекало надвое Ронду, и где прятался Хосе, покоренный роковой цыганкой. В музей ведьм, посвященный инквизиции, Марианна идти отказалась — не слишком приятное место. А после тягостного впечатления от пустой арены, где больше не ревут от восторга или разочарования трибуны и не машут плащами матадоры, хотелось получать только положительные эмоции.

Больше всего Марианну поразила крепость, в которой в небольших домиках живут люди. Она видела уже когда-то подобное в Толедо во время короткой командировки, но времени все там осмотреть не было.

С крепостной стены открывались чудесные виды, а поцелуи Альмавивы и вовсе дарили ощущение полета — казалось, вот сейчас раскроются крылья за спиной, и Марианна сорвется в сторону скал, чтобы парить над этим городом древности и волшебных грез. Парить вместе с тем, кто дарит ей эти крылья. А Энрике едва смог оторваться от ее губ. Поцелуй длился, кажется, целую вечность.

Ближе к вечеру пара отправилась в ресторан, чтобы за бокалом вина насладиться атмосферой вечернего города и долгожданной прохладой. Остановились в отеле, расположенном в старинном здании. Такие аутентичные места называли — Парадор. Вид на скалы Эль Тахо очаровывал и дарил умиротворение. Впереди была целая ночь.

И Марианна знала, что будет она еще прекрасней предыдущей, ведь именно это обещал страстный и голодный взгляд Альмавивы.

Но вечер закончился не так, как хотелось бы Марианне. Она уже предвкушала, как они с Энрике покинут ресторан, как будут неистово целоваться над обрывом, и как ее голова будет кружиться — не то от страсти, не то от высоты. С этим мужчиной она готова была на край света и за его край — лишь бы он был рядом. И это пугало. Это тревожило, ведь она ничего не знала о будущем с ним или без него, а хотелось — нет, не надежды, которая может быть слишком призрачной — а понимания, что ждет впереди. Если это короткий курортный роман, то лучше быть к этому готовой сразу. Не хочется влюбиться в Альмавиву так, чтобы потом мучиться в разлуке, не зная, как жить дальше.

Сердце — хрусталь. Вот-вот разобьется, вот-вот упадет на острые грани скал, чтобы разлететься над Рондой — древней и прекрасной, окутанной синим покрывалом сумерек, что ползут из ущелья. Лишь едва светит луна в прорехах туч, словно кокетка выглядывает из-за веера.

— Какая неожиданная встреча!

Этот голос, прозвучавший за спиной Марианны, был звонким и резким, как удар хлыста. Она замерла, словно почувствовала опасность. А лицо Энрике — только что расслабленное и довольное — окаменело. Черты заострились, а в глазах вспыхнул странный огонь. Марианна слишком мало знала мужчину, чтобы понять, что значит этот взгляд — радость от встречи с незнакомкой, что стоит за ее плечом или злость… А может, дьявольский коктейль ревности и любви.

— Не ожидала тебя здесь встретить, — продолжала незнакомая женщина.

Резко запахло ее духами — с нотками гортензии и восточных пряностей, они показались Марианне слишком ядовитыми, лишенными какой-либо нежности. Такой и была она вся — сеньорита Эстер Мария Домингес Кастро. Колючей испанской розой с черными длинными волосами и пронзительными цыганскими глазами, в которых пляшут черти. Смуглая, тонкая, пышущая жизнью и страстью. Если когда-либо и существовала Кармен, то наверняка она была похожа на эту сеньориту.

Марианна молчала, боясь сказать или сделать что-то не так. К тому же она не понимала, кто эта женщина для Энрике.

— Я тоже, — холодновато отозвался Альмавива, залпом опрокинув бокал вина. — Эстер, мне кажется, тебе стоит…

— Я сама решаю, что мне стоит, а что — нет! — тон ее резкий — вот-вот взорвется вулкан.

И глаза сеньориты горят от едва сдерживаемой ярости. Сложив руки на груди, хищно улыбнувшись, она смотрит на Марианну змеиным взглядом, и той становится не по себе. Но что она сейчас может сделать? Она ведь не знает всей ситуации. Она не знает, кто она, эта Эстер.

Официант подносит стул, решив, что сеньорита — еще одна гостья их ресторана, он любезно подает меню, но Эстер просит стакан воды и все. Садится, изящно отставив ногу. Платье из красного атласа кажется второй кожей, оно удивительно идет ей. Марианна понимает — слишком она блеклая рядом с этой дамой, слишком… никакая.

— Я не приглашал тебя за наш столик, — Альмавива груб.

Но что скрывается за этим? Злость преданного мужчины? Отверженного любовника? Марианна не знает, и это пугает ее.

Марианне хотелось встать и уйти, но это было бы позорное бегство. И она сидела, выпрямившись, не прикасаясь к бокалу, хотя так хотелось сделать глоток освежающего вина, чтобы заставить чувства и мысли вспыхнуть — они будто замерли. Застыли в янтаре, как мухи. И она застыла. Сидела и смотрела, как незнакомка со звучным именем и внешностью Кармен пытается скандалить, и как Альмавива все больше раздражается, но почему-то не смеет заткнуть этой сеньорите рот. Ее чистый выговор, ее стать, ее манеры — все говорило о том, что она, как и Энрике, принадлежит к старой аристократии.

— Ты должен завтра быть на званом ужине у Фернандесов, — сверкнула глазами сеньорита, делая вид, что Марианны тут нет, демонстративно повернувшись к ней спиной.

— С каких пор семейство Кастро будет решать, где я должен находиться? — голос Энрике холоден, но в глазах его — огонь. Он сейчас полыхнет, сорвется, как бык, который увидел плащ матадора.

И Марианна четко понимает — этих двоих что-то объединяет. Любовь или ненависть — неважно. Но чувства эти крепки.

— Позволь представить сеньориту Воронцову, — наконец, говорит Альмавива.

Эстер поворачивается, будто грациозный черный лебедь, ее взгляд острее кинжала, он как мулета в руках тореадора.

— Очень приятно, — цедит она так, что сразу ясно — ничуть ей не приятно.

— Мой переводчик, — добавляет Альмавива.

Марианна вспыхивает от этих слов. Переводчик? Но молча улыбается, не показывая свои чувства. Ревность. Да. Она ревнует. Ревнует так сильно, как никогда в жизни. Переводит взгляд на черную пропасть оврага, на белые дома старой Ронды, что кажутся призрачными в синей мгле, на россыпь жемчужных огней, убегающих во мрак. Вот бы тоже сорваться вдаль, покинуть этот проклятый ресторан и этого проклятого испанца!

— Ты подведешь свою семью, — бросает Эстер, вставая. Она изящно отставила ногу, и изгиб ее бедра как гитара. И сама она — олицетворение страстной и хмельной Испании.

Наверное, Альмавива когда-то любил ее.

И когда сеньорита, наконец, соизволила уйти — и то лишь потому, что увидела входящего в ресторан седоватого импозантного мужчину, Марианна выдохнула с облегчением.

— У меня ничего нет с этой женщиной, — послышался голос Энрике. Он смотрел пристально и немного насмешливо.

— С чего ты взял, что меня это волнует? — попыталась улыбнуться Марианна и осушила свой бокал. Вино горечью осело на губах, а ведь еще недавно казалось сладким, как мед.

— Ты смотрела на нее, как матадор смотрит на быка на арене. Или бык на матадора… — задумчиво покрутил свой бокал Энрике. — Я думаю, что все-таки свожу тебя на корриду. Ты странная женщина, Марианна. Я думаю, тебе понравится. Русским почему-то всегда нравится бой быков, наверное, потому что вы тоже, как и мы, испанцы, подвержены страстям. Чего стоят ваши революции! Вы живете как огонь. Одним днем.

— Ты умеешь красиво говорить, Энрике, но умеешь ли ты что-то чувствовать? — неожиданно для себя самой спросила Марианна. — Или ты как ваш самый известный любовник — дон Жуан — ищешь вечно того огня, что сможет растопить твое ледяное сердце?

Она встала, резко бросив салфетку, но была поймана за запястье.

— Куда ты? — с бешенством спросил Энрике, тоже вскочив. Он навис над ней, сверкая глазами.

— В Севилью, в свой отель! — резко бросила Марианна и, вырвав руку, бросилась прочь.

Но уйти ей не дали. Энрике немного замешкался — видимо, рассчитывался за ужин, и поймал ее уже во дворике ресторана, в темноте, окутанной ароматами роз и азалий. Молча прижал ее к стене, одной рукой схватив за запястья и, дернув ее руки вверх — так, чтобы она не могла его оттолкнуть, второй удержал за подбородок. Ногой при этом раздвинул ей бедра, посадив девушку на свое колено. Она трепыхнулась, но он был сильнее.

— Ты моя, слышишь? Моя! — он хрипло дышал, целуя в шею, спускаясь все ниже, к груди, что тяжело вздымалась под тонкой тканью летнего платья.

Марианна, не в силах сопротивляться такой атаке, прижалась к нему всем телом, дрожа от страсти. И лишь услышав чье-то улюлюканье и аплодисменты, Энрике взял себя в руки и отпустил девушку — иначе, как ей казалось, он занялся бы с ней любовью прямо в этом саду.

Альмавива молча взял ее за руку и повел к автомобилю.

И ночь летела за ними на крыльях ветра, и словно слышались в нем стоны всех влюбленных, и словно не было больше ни вчера, ни завтра, как и говорил Энрике. Был этот миг — короткий, но острый, грешный и невыносимо прекрасный.

И был он — мужчина, который держит крепко за руку, который гладит плечо, который целует так нежно и страстно, что можно задохнуться от нахлынувших чувств. Есть только он — шепчущий на своем красивом и страстном языке о том, о чем шепчут все влюбленные, и Марианна верила — верила, что все именно так, как он говорит. Что вместе — навсегда, что любовь его — как море и солнце, что она, Марианна, самая прекрасная и чарующая в мире женщина. И красивые слова Энрике не казались пошлыми или глупыми, а ведь прежде девушка не верила таким фразам. Прежде она вообще не чувствовала того, что чувствует сейчас.

Она улетала в небо и падала в пропасть, а автомобиль несся по краю оврага, и туман дрожал где-то на дне, и звезды падали в него, и забывалось все, что было. И странная сеньорита, которая явно не оставит в покое этого мужчину, и ресторан, и нелепая глупая ссора… Вот бы не было больше таких ссор! Никогда бы не было.

И когда приехали, наконец, к той гостинице, где утром оставили вещи, ночь уже вступила в свои права, и ярко-желтая луна красовалась на небе. Поднялись поспешно, смеясь, словно дети, вломились в номер, едва не снеся высокий торшер и напольную вазу. Был это хмель или просто страсть — неважно, главное — они, наконец, наедине, и никто им не помешает.

— Ты похожа на луну, — шептал Энрике, — такая же бледная и печальная, но она никогда не обожжет, как солнце, никогда не сделает больно.

Он срывал с нее одежду, жадно при этом целуя каждый сантиметр открывающейся кожи, он сыпал комплиментами и повторял все время, что она теперь принадлежит ему. И что он никуда ее не отпустит.

И она верила. Она хотела верить, хотя частью своего сознания понимала, что утром все может быть иначе. Утром Энрике может пожалеть о своих скоропалительных обещаниях.

Но он был так нежен и нетерпелив одновременно, с таким трепетом смотрел на Марианну, что сердце ее билось так быстро, словно вот-вот разорвется.

— Пообещай, что никогда не оставишь меня, — требовал он, опрокидывая ее на широкую кровать.

Атласное покрывало приятно холодило горячую кожу, а нависший темной тенью мужчина заставлял дрожать от предвкушения того, что должно случиться. И Марианна обещала все, что он требовал, и она сама сдирала с него одежду, которую он не успел снять. И вот уже сплелись тела, стали единым целым, и вот уже только ночь и луна, заглядывающая в окно, остались во всем мире. И не было ничего — даже проклятой, сводящей с ума ревности, от которой Марианне хотелось кричать.

Удерживая за запястья и раскинув ее руки в сторону, Энрике жадно рассматривал ее, то и дело склоняясь, чтобы поцеловать в губы или напрягшуюся от желания грудь, а Марианна выгибалась ему навстречу, словно хотела еще полнее слиться с этим мужчиной, она хотела его так, как никого и никогда.

Кто знал, что эта поездка подарит ей такую любовь? И не сгорит ли эта любовь с рассветом, не развеется ли по отрогам скал гордой древней Ронды, как исчезает утром туман? Было страшно, и в то же время весело. Странное безумие, дикая и бешеная жажда обладания…