Севильский любовник

ГЛАВА 7

Жарило солнце, распускаясь на синих небесах огромной желтой камелией. Ни облачка, ни ветерка. И хорошо, что ветра нет, иначе пыль будет нестись над ареной, мешая матадору и зрителям. Они восторженно кричали, совсем как болельщики на футболе. Это был опасный спорт, будоражащий кровь, но в то же время и грациозное искусство.

Марианна, замерев, сидела на трибуне и, не мигая, смотрела, как вышагивают по песку мужчины в красных костюмах, совершая почетный круг по арене — была годовщина смерти знаменитого Манолете, погибшего от удара быка, и это шествие стало традицией для матадоров.

Севильская маэстранса была прекрасна и привлекала поклонников корриды со всего мира. Девушка со своим спутником сидели на привилегированных местах — в тени, и отсюда можно было в полной мере насладиться захватывающим, но жутковатым действом. Стоило признать, что на солнце, где были более дешевые билеты, публика была более активна и весела. На всех трибунах слышались крики и улюлюканья. Публика заходилась от восторга, предвкушая щекочущую нервы игру со смертью.

Воспоминания про неприятную встречу в ресторане Ронды почти не тревожили Марианну, и она готова была поверить в то, что Альмавива действительно что-то испытывает к ней, иначе не тратил бы столько времени на то, чтобы развлекать ее, оставив все свои дела.

Пытаясь сосредоточиться на происходящем, Марианна выбросила из головы лишние мысли и вцепилась в руку Энрике. По песку шел элегантный и высокомерный матадор, который готов был бросить вызов своему чудовищу. И казалось, что опасность для него — совершеннейший пустяк.

— Знаешь, что говорил знаменитый Манолете, когда убивал своего очередного быка? — наклонившись к девушке, спросил Энрике. — Что каждый раз после того как помощники, члены его квадрильи, раздразнят животное, сердце Манолете сжимал дикий страх, и когда он выходил на арену, то сначала должен был убить свой страх, и лишь потом уже сражаться с быком!

— Мне кажется, это верно не только для корриды… — прошептала Марианна едва слышно. Ей тоже нужно сейчас убить свой страх. Иначе она сорвется, сделает что-то не так, испортит все. Как всегда все портила… Ведь ее недолгие отношения с мужчинами обычно заканчивались из-за страха оказаться брошенной. Она только сейчас призналась себе в этом. Она уходила, не позволяя себе окунуться в любовь, не позволяя себе раскрыться… Всегда уходила.

И как уйти сейчас? Как уйти, когда при одной мысли о разлуке сердце перестает биться и горло схватывает приступ удушья? Как уйти, когда жизнь без Энрике кажется пустой и лишенной смысла?.. Но всегда кто-то уходит. Марианна не наивная девочка, давно не верит в сказки о любви. И она понимает — кто-то должен будет уйти первым. И если это сделает Альмавива — она просто не справится с болью… и с тоской.

Марианна с ужасом следила за происходящим на арене и почти жалела, что согласилась пойти на корриду. Там тореро вытанцовывал вокруг быка, почти не пользуясь мулетой — красной тряпкой на деревянной ручке, которую Марианна прежде принимала за плащ. Тореро позволял быку так близко подойти… так опасно изворачивался при этом, кружась на песке… кажется, этот парень родился на арене, и его судьба — побеждать свой страх и своих быков. Белая рубашка с жабо, сильно обтягивающие штаны, доходящие до колен, в которых наверняка жутко неудобно, смешные розовые гольфы и короткий жакет — явно жесткий, впивающийся в ребра, украшенный золотым шитьем… наряд тореро был традиционен, но как же тяжело ему в нем крутиться и уворачиваться от острых рогов быка. Но тореро ловок и красив, он похож на циркового акробата.

Оказалось, что коррида — действительно одновременно потрясает и ужасает. Но прекрасного — больше. Во время одного из эффектных пируэтов тореро послал воздушный поцелуй в сторону трибун. И Марианна вздрогнула, когда он едва не напоролся на рог, но вовремя отскочил. Ей показалось, или этот воздушный поцелуй, из-за которого чуть не случилось непоправимое, был послан именно ей? Наверняка показалось!..

— Не бойся, — прошептал на ухо Энрике, — сейчас часто подпиливают рога быков… хотя это и не слишком честно.

А на трибунах творилось нечто невообразимое — Марианна видела такое когда-то на футбольном матче. Люди орали, вскакивали с мест, прыгали, свистели и бешено аплодировали. Хорошо хоть не было сводящих с ума свистков, которые любили проносить на стадионы футбольные болельщики. Восторг публики отчасти передался и Марианне, она даже подалась вперед, чтобы рассмотреть, что сейчас происходит на арене. Но когда бык помчался в ее сторону — хоть и понимала, что он не прорвется на трибуну — в ужасе зажмурилась и спрятала лицо на груди Энрике.

Марианна слышала овации, крики, но не могла себя заставить взглянуть на арену. Она боялась. И могла честно себе в этом признаться. Во время одного из наиболее громких ревов публики девушка чуть повернулась и бросила быстрый взгляд на тореро — он в этот момент уже поднял руки, приветствуя зрителей, а в холке быка торчал клинок, и пикадоры окружили его.

— Нет, коррида совсем не романтична, — пробормотала Марианна, — все дело в страсти…

— Ты хочешь с ним познакомиться? — вдруг спросил, перекрикивая толпу, Энрике. Глаза его смеялись.

— С кем? С этим тореро?

— Это мой хороший приятель, я приглашу его на ужин, думаю, ему тоже будет интересно рассказать о своей работе иностранке. Жаль, что ты не попала на тот бой, о котором я говорил, но Палома с Энрике уехали в отпуск, возможно, в другой раз получится… если, конечно, у тебя будет желание еще раз побывать на арене.

Марианна улыбнулась, кивнула, но в этот момент остро ощутила свою чуждость этой стране. И подумала, что скоро ее отпуск закончится, и — что тогда?..

Нет, она не будет сейчас думать об этом и портить себе отдых!

Ансельмо Ромеро носил гордую и древнюю фамилию, но было это совпадение или действительно парень являлся потомком основателя династии тореро, неизвестно. Сам же он безумно гордился этой случайностью. В Испании была легенда про плотника Ромеро, который спас от разъяренного быка какого-то важного господина, упавшего с лошади, использовав для этого свою шляпу, так и появилась пешая коррида, в которой в итоге стали использовать плащ.

— Редко когда иностранцы могут должным образом оценить корриду, я был удивлен вашему интересу… Надеюсь, это не покажется фривольностью, если мы сразу перейдем на «ты». Друг моего друга — мой друг! — поначалу Ансельмо был не слишком разговорчивым, он пил свою сангрию и искоса посматривал на Марианну, явно пытаясь оценить ее, понять, что она из себя представляет.

Девушка скованно улыбалась и не знала, о чем разговаривать с тореро.

— Не все испанцы могут ее оценить! — попытался сгладить напряжение Энрике. — Что для тебя коррида, Ансельмо? Почему ты стал тореро? Расскажи! Может, это поможет сеньорите Марианне больше понять наши традиции?

— Потому что всякий раз, когда я выхожу на арену, вступаю в дикую схватку со свирепым соперником. Он так же храбр и смел, как и я — это целое искусство! А еще мой дед был пикадором, прадед — тореро. Только отец почему-то отошел от семейной традиции. Я всегда восхищался корридой. Это целая жизнь — неистово страстная и дикая. Я чувствую себя древним гладиатором, выходя на арену. Этого всего не объяснить словами. Это нужно чувствовать. Этим нужно жить. Это в крови. Наверное, с любовью к корриде рождаются.

Марианна поймала взгляд тореро — он глядел пристально и долго, будто и ее хотел околдовать, как до этого — быка. Видимо, это привычка — так смотреть. Матадору нужно постоянно быть начеку.

— А что самое сложное? — решилась спросить Марианна. Ей казалось — это выход на арену, тот миг, когда бык летит навстречу.

— Самое сложное — забыть о публике! — рассмеялся Ансельмо. — Они все наблюдают за тобой, любят тебя, кричат, но ты должен забыть. И смотреть только на быка. Это сложно. Отвлекся — окажешься на рогах… Только если противники корриды добьются своего, все это останется в прошлом, — голос его стал усталым, глаза остекленели.

— Просто нужно что-то менять, — вспыльчиво заявил Энрике и чуть подался вперед. — Нужно, чтобы меньше страдали быки, нужно увлекать молодежь, которая сейчас занята только футболом! А матадоры? Где прежние мастера? Ансельмо, согласись, они часто выходят на арену, делают несколько простых движений, быстро убивают быка, у которого подпилены рога — и все! Где страсть, где спектакль? Где шоу?

— Я согласен, мало стоящих тореро, — криво улыбнулся Ансельмо, его взгляд потух. — Но и школ прежних не стало! А насчет противников… Первая — Каталония! Черта с два им нужно запретить корриду. Дело не в жалости к быкам. Дело в национализме… И никто не переубедит меня в обратном.

Марианна заметила, как Энрике бросил быстрый взгляд на друга, словно ему не понравилось, куда свернула тема разговора. Да, тема сепаратизма была болезненной для любого испанца.

— Ты просто не любишь каталонцев, — попытался перевести все в шутку Альмавива.

— Да нет, я их очень даже уважаю, — напряженно улыбался тореро, принимаясь за паэлью. Ел он быстро, резко, глотал, казалось, почти не жуя. И то и дело посматривал на Марианну странным своим взглядом, который она никак не могла понять и прочесть.

Но он взволновал ее. Не так, как взгляд Энрике, иначе. В черноте тореровых глаз была та тьма, из которой рождаются народные стихи и песни, то самое цыганское романсеро, там была та тьма, которая может тебя уничтожить, если прикоснешься к ней.

Нет, влюбиться в Ансельмо Ромеро она никогда бы не смогла. Опасный и непредсказуемый, взрывной и дикий. Гордый и самовлюбленный. С таким мужчиной тяжело… да и слишком он увлекающийся. Делить любимого с толпой поклонниц — что может быть ужаснее?

Марианна неосознанно сравнивала мужчин между собой, бросая на них короткие быстрые взгляды. И сравнение было не в пользу тореро не только в плане их характеров — профиль Энрике был красивее, взгляд его прямее и честнее, лицо — благороднее. В нем не было лихости Ромеро, и Марианна поняла, что ей это даже нравится.

— Коррида — символ Испании, и ее противники не смогут ее запретить! — в голосе тореро уже не усталость — там едва сдерживаемая ярость и страсть.

— А может, они по-своему правы? — осторожно спросил Энрике, будто дразня Ромеро.

И Марианна, глядя на этих мужчин, поняла, что у них весьма странная дружба — в ней есть место и противостоянию, и соперничеству, но при этом у них есть много общего — увлеченность своим делом, гордость за свою страну. И им никогда не бывает вместе скучно.

— В чем? — ухмыльнулся Ансельмо, и стало ясно — этот спор происходит не в первый раз, но он — лишь традиция, лишь игра, по крайней мере, для одного из мужчин, и на самом деле Альмавива не имеет ничего против корриды, он лишь дразнит тореро, как пикадоры дразнят быка в начале боя. Он играет с ним. Но матадору не нравятся эти игры, он злится. И Марианна увидела, что Энрике может быть и жесток — ведь то, как он ведет себя, нельзя назвать дружеским подтруниванием. На такой тон можно и обидеться.

— В том, что коррида жестока, что на арене происходит самое настоящее убийство, — парировал Альмавива со странным прищуром.

Тореро ухмыльнулся, помолчал, медленно отправил в рот кусочек копченого окорока и потом сказал:

— Мы не должны ничего объяснять миру. Бой быков — это как с искусством, с литературой или танцем… с рисованием. Все критерии субъективны, книга или картина может тебе нравиться, может вызывать неприятие или отвращение. Но факт остается фактом — она имеет место быть. И так считаю не только я.

Марианна молча слушала — ей казалось дикостью многое из того, что говорил Ансельмо, но его голос и его рассуждения завораживали. Не то чтобы он мог убедить ее в своей правоте, но было интересно вникать в это все, узнавать изнутри. И его позиция нравилась ей почему-то больше, чем насмешки Энрике. Потому что он был честен с самим собой и миром, это тореодор, будто бы явившийся из славного прошлого Испании.

— Но я могу понять защитников, которые говорят о страданиях животных. Мне тоже не доставляет радости убивать, но иберийские быки выращиваются специально для корриды, и если бы не она, неизвестно, сохранился бы этот вид? — Ансельмо продолжил есть, запивая вином закуски и колбаски. То и дело он поглядывал на Марианну, словно призывая ее вступить в диалог.

Она же отвела взгляд от тореро — он смущал ее — и принялась рассматривать смуглых испанок с цветами в волосах, их красивых и галантных спутников, загорелых, стильных, одетых в цветные рубашки, дымящих сигарами и пьющих вино. Громко кричали дети, откуда-то доносилась музыка, и жара, к вечеру немного отступившая, уже не так сводила с ума.

— Вчера, например, был новилладас, но я хотел, чтобы ты побывала на арене, когда там мой друг, — принялся говорить Энрике, объясняя подробности боя. — Ансельмо уже не выступает против молодых быков, там участвуют новильеро, новички. Именно такие бои хотят закрыть прежде всего, но если это случится, то новые тореадоры останутся без работы. Кризис будет не только экономический, но и кадровый. И знаешь, несмотря ни на что, я все же не хотел бы, чтобы коррида исчезла. Это магия испанского праздника, в этом есть свое волшебство. Это старая Испания, Испания Лорки и Дали, та страна, где я родился и где хотел бы умереть.

За соседний столик пришла шумная толпа пикадоров и бандильеро. Все они были, как на подбор, высокими красавцами, словно рыцари из дамских романов. Белые и красные рубашки, узкие темные штаны, широкие пояса — парни явно красовались, нарядившись, и поглядывали на девушек призывно и игриво.

— Наша коррида — это дуэль, бой на равных, — завершает пикировку с Энрике его друг матадор и широко улыбается, снова пытаясь привлечь внимание Марианны.

Кажется, Альмавива этим не очень доволен, он хмурится и уже даже жалеет, что решил позвать на ужин Ансельмо. Марианне их переглядывания становятся смешны, она выпила пару бокалов вина, и кровь ее вскипает, будто девушка предвкушает, как эти мужчины начнут сейчас сражаться за ее внимание и улыбку.

Но вскоре их перепалка стала наскучивать, было видно, что это игра. По крайней мере, девушка поняла четко — Альмавива ее отдавать не собирается. Он хозяйским жестом притянул ее к себе за талию, пока она рассматривала ресторанчик. Вообще Марианна иначе представляла места, где гуляет публика с корриды — ну, конечно, она не думала, что на стенах будут висеть бычьи головы или столы будут липнуть от пива и крови, но и этот мини-музей с плакатами и антуражем корриды оказался для нее весьма необычным. Еще перед тем, как они зашли и выбрали столик, Энрике рассказал, что хозяин этого места пикадор на пенсии, а его сын — начинающий тореро.

Марианна снова посмотрела на красующегося напротив нее Ансельмо — он напоминал ей хвастливого Дон Кихота, тогда как Альмавива был похож на Дон Жуана.

— Знаешь, почему у нас стала так популярна коррида? — наклоняется вперед тореро, взгляд у него цепкий. Раздевающий. Кажется, для него поединок с давним другом тоже перестал быть игрой. — В прошлом было много войн, испанцы привыкли сражаться, рисковать, страдать и умирать. И риска, чтобы вырваться из нищеты, они не боялись. Как и смерти. Сеньорита, вам больше нравятся храбрые люди или… успешные?

И он бросил победный взгляд на Альмавиву, будто был уверен заранее, что девушка ответит так, как нужно ему, Ансельмо.

— Храбрость безрассудна и опасна. Если вы спрашиваете о том, что мне больше нравится на арене… мне интереснее было наблюдать за вашими движениями, за быком, за мулетой… Как в театре за игрой актеров. Понимаете, о чем я? — ловко ушла от ответа Марианна. — И когда бык выбирает — вы или мулета… вот это уже страшно. Я не люблю бояться.

— Но сегодня матадорам уже не нужно никому ничего доказывать, — разочарованно пожал плечами Ансельмо, глядя, как Альмавива гладит руку своей спутницы, то и дело задерживаясь на тонком запястье. — Времена другие, все вокруг похожи, все похоже. И это печально. Но, знаете, сеньорита, корриде страшны не запреты, не ужас перед ней — ей страшно равнодушие. И я боюсь, что не защитники животных погубят ее… мы сами, своим неумением быть такими, как тореро прошлого. Но нельзя жить только прежним великолепием. Нужно смотреть в будущее. Молодежь не идет на трибуны, молодежь идет на футбол! Вот в чем главная опасность. «Реал Мадрид» и «Барселона»»! Вот наши враги! — распалялся все сильнее Ансельмо, и возможно, тот факт, что не удалось привлечь к себе внимания иностранки, в этом сыграл немалую роль. — А футболисты успешны, их знают по всему миру, как и гонщиков или теннисистов… Зачем людям коррида с ее странными и непонятными правилами?

— Я думаю, что если вы сами будете любить и ценить свое дело, то никто и никогда не сможет окончательно запретить его, потому что вы сможете доказать — это благородно, это красиво, это… это искусство! — Марианне вдруг захотелось поддержать тореро, увидеть в его глазах тот огонь страсти и любви, который горел пять минут назад. — И если вы будете хранить традиции, то прошлое останется рядом с вами — не как тень, но как нечто славное и великое. И что бы ни говорили противники корриды и иностранцы… все зависит от вас. От того, как вы будете популяризировать бои быков и, возможно, от того, насколько безопасными и менее кровавыми они могут стать.

— Кстати, ваш кабальеро водил вас с Музей изящных искусств в Севилье? — вдруг спросил Ансельмо, резко сменив тему разговора. — Там есть один портрет… вы удивительно похожи на девушку, жившую много лет назад. Только цвет волос и глаз другие.

По лицу и улыбке Альмавивы Марианна поняла, что он тоже заметил ее сходство с незнакомкой с портрета — причем давно знал о нем. Но не успела расспросить об этом, как ее спутник поспешно позвал официанта, чтобы рассчитаться, отговорившись тем, что ему срочно нужно созвониться с кем-то из московского офиса, и Марианна должна помочь ему. Ужин закончился быстро и совершенно неожиданно, и провожаемая заинтересованным взглядом тореро девушка покинула ресторан.

Она вспомнила, что Энрике говорил об этой картине ночью, когда они любили друг друга, но утром, когда Марианна напомнила ему об этом, как-то слишком поспешно перевел разговор. Это было весьма и весьма странно. Посмотреть бы на нее, на эту испанскую даму, на которую она якобы так похожа.