Сеятели смерти

Глава 11

Присев на корточки возле неподвижного тела, я не мог отделаться от мысли, каким плохим кавалером сегодня оказался. Менее чем за шесть часов я по собственной оплошности упустил одну даму, безрезультатно измучил другую — и теперь вот безвозвратно потерял третью, дав ей испить яд прямо на моих глазах. Тот факт, что мои глаза в этот момент были закрыты, меня нимало не оправдывал.

По правде говоря, чтобы раздумывать о таких вещах, стоя над еще не остывшим трупом молоденькой девушки, надо обладать довольно-таки эгоцентрическим взглядом на мир. Этот день оказался неудачным — и последним — также и для Нэнси Гленмор. Лежащая на ковре девушка казалась какой-то маленькой и точно сломанной: с прядью темных волос, упавшей ей на лицо, в обвившейся вокруг бедер гленморской юбке — дурацкой осовремененной версии старого шотландского килта, из-за которого у меня к ней с первого же момента возникло предубеждение. И я подумал: хватило ли бы мне благоразумия поверить ей, если бы ей хватило благоразумия надеть настоящую старомодную шотландку.

Ибо сама ее смерть очевидно свидетельствовала, что весь ее рассказ от начала и до конца был правдой. Конечно, если бы она была той, за кого я ее принял — вражеским агентом, заманившим меня сюда, чтобы отравить, она бы не притронулась к спиртному. Была, правда, еще слабая вероятность того, что она вражеский агент, каким-то образом допустивший ошибку в своих расчетах или ставший жертвой двойной игры. Но эти доводы с очень большой натяжкой можно было счесть объяснением того, что она сделала, или того, что сделали с ней.

Простейшее и наиболее вероятное объяснение заключалось в том, что она была именно той, за кого себя выдавала, — юной туристкой из Штатов, вознамерившейся посвятить свои студенческие каникулы поискам предков в Европе. В ходе этих поисков она узнала о дальнем родственнике, занимающемся такими же поисками. Ею овладело естественное любопытство, и она решила этого родственника отыскать. Вероятно, находясь вдали от родительского дома, она сама считала свое поведение рискованным, смелым и достаточно безрассудным, чтобы — так нервно, так по-дилетантски, конечно, — дать мне понять, что готова рассмотреть любую интересную идею, включая и половую связь, которую кузен Мэттью мог бы ей предложить.

Я-то, дурак, усмотрел в ее поведении признаки зловещего заговора, ибо ожидал и даже надеялся оный заговор обнаружить. Но то, что возбудило мои подозрения, объяснялось довольно просто: я имел дело с неопытной девчонкой в походном костюме, приобретенном ею специально для такого умопомрачительного путешествия, должного, по ее представлениям, обернуться легкомысленным и незабываемым приключением за границей — и к черту, поелику возможно, старую ханжескую мораль! Но она оказалась в Лондоне в неудачное время, посетила не ту контору, предложила себя не тому человеку, и вот теперь — была мертва.

Я нагнулся к мокрому пятну на ковре, принюхался — и ощутил уже испаряющийся слабый аромат фиалок. Я выпрямился и подошел к комоду осмотреть бутылку. В закупоренном сосуде запах оказался куда сильнее.

Совершенно очевидно, что в ее отсутствие кто-то проник к ней в номер и налил адского снадобья в виски. Из этого факта вытекал следующий вопрос: кому понадобилась ее смерть?

Итак, она ходила на Уилмот-сквер. Она разговаривала с настоящим — голубоглазым — Уоллингом. Можно было почти не сомневаться в существовании связи между ее смертью и ее визитом к этому человеку, которого, как я знал, впоследствии пытали с целью получения какой-то информации. По-видимому, он сообщил или дал ей нечто, представлявшее угрозу для Бэзила и его сатрапов. А после того, как она ушла от Уоллинга, его схватили и силой попытались выведать, что это было.

Но с другой стороны, размышлял я, возможно, все дело вовсе не в том, что он ей сказал. Бэзил установил в конторе подслушивающую аппаратуру — и на это указывал тот факт, что ему было известно о бизнесе Уоллинга достаточно, чтобы очень убедительно выступить в роли его двойника. Все, о чем Уоллинг говорил с Нэнси, было подслушано. Значит, он дал ей что-то, что не представляло для нее никакого интереса, но могло иметь большую ценность для меня. Судя по ее же собственным словам, она заявила о своем желании связаться со мной прямо там, в кабинете Уоллинга. Она спросила у Уоллинга, как найти меня в Лондоне...

Все оказалось очень просто и стало лишним доказательством того, сколь хороших результатов можно добиться, заставив себя немного пошевелить мозговыми извилинами. Я нашел это в ее сумочке: сложенный квадратик простой белой бумаги, вырванный из блокнотика для записей. Судя по всему, она даже не разворачивала его. Ей просто не было нужды сверяться с этой бумажкой, чтобы вспомнить имя и адрес, названные ей Уоллингом.

Я развернул листок: “Мэттью Хелм, “Кларидж”. Ниже торопливо приписаны три слова: “Проверить Броссак, Сазерленд”. Наконец-то в моих руках оказался ключ!

Внимательно, чтобы не сказать подозрительно, изучив надпись — я не имею привычки верить в чудеса, — я встал и подошел к столу. Малышка прибыла сюда хорошо экипированной. Вдобавок к подробной информации о своей семье, которой она намеревалась со мной поделиться, она привезла с собой карты. Это были генеалогические карты Шотландии, карты проезжих дорог Шотландии, которых требовалось не меньше дюжины, чтобы составить из них полную карту только основной территории Шотландии. Эта находка заставила меня со всей остротой ощутить утрату. Я вот что хочу сказать: готовые на все девицы встречаются в наши дни довольно часто, но вот девушки рассудительные настолько, чтобы понимать истинную цену хорошей карте, большая редкость.

Теперь я примерно знал, где следует начинать поиски. Сазерленд — графство на северо-западе Шотландии. По сути дела, это единственное графство в тех местах. Когда я начал изучать карту нужного мне района, в дверь постучали. Тихий вежливый стук — так могла бы постучать горничная, принесшая свежую смену полотенец, или знакомый, не желающий тревожить обитателей номера, возможно, занятого в данный момент чем-то весьма интимным — впрочем, у меня в Лондоне не было знакомых за исключением Кроу-Бархема.

Я торопливо сложил карту и сунул ее во внутренний карман пиджака — как и еще пару других, на тот случай, чтобы, если меня будут обыскивать, не было ясно, какой район конкретно меня интересует. Найденный в сумочке Нэнси клочок бумаги я затолкал в носок, что было лучшим тайником, нежели бумажник или ленточка шляпы, хотя и не особенно надежным. Я бы предпочел его уничтожить, но еще не до конца его обследовал. В дверь снова так же осторожно постучали. Я убедился, что все вещи Нэнси в ее сумочке, а сама сумочка лежит на столе, как бы небрежно туда брошенная. Потом я мрачно взглянул на мертвую девушку, лежащую на полу.

Я счел, что было бы кощунственно перетаскивать ее труп в ванную или заталкивать его в платяной шкаф. Ведь она все-таки была моей родственницей и не заслуживала унижения ее достоинства, которое ей удалось сохранить даже в момент смерти. К тому же любопытные, кто бы они ни были, все равно обыскали бы и ванную и шкаф. Я просто достал револьвер и пошел к двери — ив этот момент в дверь в третий раз постучали, громко и нетерпеливо.

— Мэтт! — произнес знакомый голос. — Мэттью, милый, впусти меня!

Если бы я и не узнал этот голос (существовала единственная женщина — по крайней мере, в Лондоне), — которая нарочно называла меня “милый” всякий раз, когда застигала в комнате с другой женщиной. Я вздохнул, опустил курок и сунул револьвер в карман, не выпуская, впрочем, из ладони. Я приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы выскользнуть из номера в коридор.

— Привет, Вадя! — сказал я, закрывая за собой дверь.

Со времени нашей последней встречи она быстро восстановила хорошую форму. Ее прическа вновь превратилась в аккуратную, хотя и не столь живописную, конструкцию. Измятый костюм и порванную блузку заменило прямое черное платье без рукавов — настолько прямое, насколько позволяли линии ее фигуры. Цветастый шифоновый шарфик она повязала на шею с таким стратегическим расчетом, чтобы скрыть синяки, которые ей удалось замаскировать тональным кремом. На ней были черные чулки с вызывающим узором — последний писк моды этого сезона (подозреваю, что всякая женщина имеет затаенное желание походить на уличную девку) и черные туфельки на каблуках.

— Это очень любезно с твоей стороны, Вадя, — сказал я. — И я, разумеется, тебе благодарен. Но, ей-богу, в этом не было никакой необходимости.

Она нахмурилась.

— Да о чем ты говоришь, милый?

— А разве ты пришла не затем, чтобы вернуть мой плащ? Я-то думал, ты боялась, что я без него подхвачу насморк.

— Ты, как всегда, шутишь. Твой плащ лежит у меня в номере, — сказала она со смехом. Потом перевела взгляд на оттопыривающийся карман моего пиджака. — А в этом есть необходимость? Тебе бы надо быть посдержаннее, Мэттью, а не то ты превратишься в одного моего знакомого, который, даже бреясь, прицеливается из “пушки” в собственное отражение в зеркале и приказывает ему не шевелиться.

Эти слова избавили меня от вежливых преамбул, и я сразу взял быка за рога:

— Так какого черта ты здесь делаешь, куколка?

— Я? Иду по твоему следу, конечно же! — ответила она. Ее лицо выражало святую невинность. — Или скажем так: я защищаю свои интересы. Мы же работаем вместе, не так ли? У нас же уговор. Когда я вижу, как ты о чем-то беседуешь с другой женщиной или заходишь к ней в номер, я начинаю тревожиться. Об этом мы с тобой не договаривались.

— Что-то я не припомню таких железных договоренностей, — заметил я. Она улыбнулась.

— Наверное, я употребила неудачное выражение. Возможно, мы не договаривались, а имели это в виду. Но в деле с Макроу мы же работаем вместе, разве нет? Даже невзирая на твое безобразное поведение сегодня днем, которое я тебе великодушно прощаю. — Она тронула себя за шею и уронила руку. — И если тут замешана другая женщина, почему бы мне с ней не познакомиться? Итак, кто она, Мэттъю?

Я пожал плечами.

— Просто девочка, которая, по ее мнению, приходится мне родственницей. Она попросила меня взглянуть на ее семейный архив.

Вадя внимательно посмотрела на меня, потом откинула голову назад и расхохоталась с нескрываемым весельем.

— Ты такой шутник, милый! Сначала — женушка, теперь троюродная кузина. Но ты же, конечно, не думаешь, будто я... поверю...

Подобную реакцию я ожидал. Иногда правда бывает полезнее лжи.

— Черт побери, хочешь верь, хочешь нет.

— Мэттью, пожалуйста! Я все еще не очень верю в этот твой брак и в эту твою молодую жену. Так что не надо теперь молоть еще какую-то чушь про твоих родственниц!

Я пожал плечами.

— Ну, ладно. Эта девушка — отчаянная Мата Хари с пистолетом в сумочке и с ножом в чулке. Так тебе больше нравится?

— И ты разрешишь мне с ней познакомиться? Я снова пожал плечами.

— Почему нет? Иди, познакомься!

Я раскрыл дверь и отступил в сторону. Вадя поправила шарфик на шее и вошла в номер. Она резко остановилась на пороге. Я услышал, как у нее перехватило дыхание, и отметил, что ее ладонь дернулась не к сумочке, а к груди.

— Поосторожнее! — посоветовал я. — Этот “тридцать восьмой специальный” производит столько шуму!

Левой рукой я нащупал дверную ручку, закрыл дверь и запер замок.

После минутной потери речи Вадя тихо усмехнулась.

— Кажется, мы уже играли эту мизансцену? Это ты ее убил, Мэттью?

— Слушай, может быть, ты все-таки соберешься с мыслями? Минуту назад ты настаивала, что она моя сообщница, теперь ты хочешь представить ее моей жертвой. Нет, я ее не убивал. А ты? — Вадя не ответила, и я добавил: — Кто-то подсыпал яд вон в ту бутылку на комоде. Малышка выпила первой. Потому-то я все еще жив. — Опустив несколько деталей, я сказал ей более или менее правду. — Яд, по-видимому, “петрозин-К”. Полагаю, тебе известно это зелье.

— Конечно. Но он оказался недостаточно эффективным. Вот уже несколько месяцев как нам его не поставляют.

— Но ведь немного могло заваляться у тебя на дне сумочки или в дальнем ящике комода.

— Зачем мне се убивать, Мэттью? Я пожал плечами.

— Откуда я знаю? Но странное совпадение: я приезжаю в Лондон с женой — и тут же моя жена исчезает, а ты сидишь в коктейль-холле отеля. Я знакомлюсь с девушкой, и ее сразу же отравляют, а ты толчешься под дверью ее номера. И на сей раз поблизости нет никаких азиаток, на которых можно свалить вину за происшедшее. Может быть, по какой-то причине ты хочешь, чтобы я имел дело только с тобой, а, Вадя? Мне лестно так думать. И все же зачем ты сюда пришла, скажи мне на милость: может быть, подменить отравленную бутылку нормальной и направить полицию по ложному следу?

Вадя издала тихий горловой смешок.

— Твои догадки гениальны, но посмотри на меня, милый! Просто взгляни на меня. Допускаю, что в дурацком костюме мадам Дюмэр я произвожу впечатление женщины с очень аппетитной фигурой, но тем не менее не настолько же я разжирела, чтобы спрятать бутылку шотландского виски под платьем. Если я пришла подменить бутылки, то где эта самая бутылка? — Она устремила на меня взгляд. — Но ведь ты сам непоследователен. Если я избавляюсь от молоденьких девушек, чтобы завладеть тобой, как ты скромно предположил, стала бы я вливать яд в бутылку, из которой ты и сам мог бы пить? Мне дан приказ сотрудничать с тобой. Мэттью, а не убивать. И пока здание не выполнено, я не представляю для тебя опасности.

Нельзя сказать, что это был железный аргумент, но я решил поверить ей, приняв ее слова за рабочую гипотезу. Пожалуй, чему я и впрямь поверил, так это невольному испугу при виде мертвой девушки — этого она не ожидала. По крайней мере, мне так показалось. Я вынул руку из кармана и усмехнулся.

— О`ксй, Вадя. Это было просто предположение. И я подумал, что не грех бы его проверить. Ладно, теперь нам лучше отсюда сматываться. Дай я только соберу свои вещи да сотру “пальчики”. Нет смысла облегчать жизнь британским сыщикам...

Я замолчал и приложил палец к губам. Кто-то шел по коридору. Я думал, что человек пройдет мимо, но шаги замерли перед нашей дверью. Я махнул Ваде рукой. Она кивнула, наклонилась, чтобы снять туфельки, и, осторожно ступая на цыпочках, скрылась в ванной. Я быстро оглядел номер. Мертвая девушка с валяющимся возле нее стаканом производила очень убедительное впечатление, что ее отравили. Я подошел к своему разбитому стакану, осторожно улегся на ковер, закрыл глаза и задышал как можно более неслышно.

Ждать пришлось целых три минуты, в течение которых некто в коридоре, по-видимому, прислушивался. Наконец я услышал щелчок вставляемого в замочную скважину ключа, и дверь распахнулась.