Сеятели смерти

Глава 23

Когда стало совершенно очевидно, что ничего и не произойдет, по крайней мере, прямо сейчас, я отвернулся от стены с рубильниками и посмотрел на Леса, который стоял, опустив ствол автомата в пол, бледный и перепуганный. Я бросил взгляд на свой револьвер. В барабане остался только один патрон, о чем я и так знал, но у меня не было ни малейшего желания им воспользоваться. Лес угадал мои мысли.

— Я… я просто не смог, дружище, — пролепетал он. — То есть, она же подняла руки вверх, понимаешь? Я просто не смог хладнокровно пристрелить ее. Давай, стреляй!

— Хладнокровно, теплокровно! — пробурчал я. — Господи ты Боже мой! При чем тут температура? Мы стояли и молчали, и в наступившей тишине я вдруг услышал у себя за спиной слабое тиканье. Я подошел к стене и тронул коробку красного рубильника: она слегка вибрировала, точно живая, внутри что-то работало, наверное, часовой механизм. Ага, теперь все встало на свои места.

— Можно было бы догадаться, — сказал я. — Не стала бы она устанавливать тут рубильник, чтобы замкнуть цепь и тут же взлететь на воздух. Взрыв должен произойти с отсрочкой времени от пяти минут до получаса. Этого вполне достаточно, чтобы после включения рубильника смыться отсюда. И вполне достаточно, чтобы крысы успели подальше разбежаться до того момента, как эта скала превратится в гору щебня... Ты бы лучше покараулил в коридоре. Я сейчас приду. Коли уж ты сейчас нажал на спусковой крючок, может, в следующий раз будет легче.

Он посмотрел на меня без всякой обиды и безвольно пошел к двери, отчего мне стало совсем не по себе. То есть что сделано, то сделано, зачем лишний раз поминать его грех. Я скорчил гримасу и бросил взгляд на распростертую на полу худенькую китаянку: ее губы все еще слабо улыбались. Я подошел к Макроу и осмотрел его. Он был мертв. Ну, что ни говори, а это уже какое-то достижение. Смуглолицый тоже был мертв. Мне пришло в голову, что я так и не выяснил ни его имени, ни национальности. Да это и не имело особого значения. Я вытащил револьвер из кобуры у него под мышкой.

Мой взгляд привлекли разложенные на письменном столе бумаги. Я подошел и стал рыться в поисках каких-нибудь важных документов, секретных формул или инструкций, предписывающих способы уничтожения мира — или его спасения. Ничто не показалось мне существенным. Однако на столе все еще высилась горка моих личных вещей. Я неторопливо надел на запястье часы и укрепил свой складной нож на лацкане пижамы. Этот нож мне подарила женщина, которую я любил, и мне не хотелось расставаться с ним, тем более что этой утраты можно было избежать. Не имея карманов, я не мог никуда положить остальное, поэтому я все там оставил.

Едва я сделал несколько шагов к двери, как в коридоре коротко рявкнул “шпагин”, и его очередь эхом прокатилась под низким потолком каменного коридора. Лес обернулся ко мне.

— Там уже все на ногах, но я смогу прикрывать лестницу, пока хватит патронов, — сказал он. — Ты взял у того “пушку”? Дай мне!

Что-то с ним все же случилось, раз он вознамерился стрелять в людей. Бремя вины постепенно таяло, и его лицо имело чуть ли не счастливое выражение. Я дал ему лишний пистолет.

— А теперь беги, приятель. Возвращайся тем же путем, каким мы сюда пришли. Как дойдешь до смотровой — поверни направо. Там есть проход, который, как мне говорили, ведет к поверхности утеса. Выход закрыт крашеным папье-маше или брезентом, так что моря ты не почуешь и не увидишь, но эта преграда не слишком серьезная. Ты плавать умеешь?

— Более или менее, — ответил я. — Послушай...

— Один из нас должен уйти, чтобы предупредить наших. Ты же не хочешь воспользоваться сейчас моментом, чтобы вдруг корчить из себя благородного, а, дружише? В конце концов, у меня уже появились симптомы заболевания. Я обречен. А у тебя есть шанс — если ты отсюда выберешься. Ну, пока!

Я взглянул на Леса, присевшего на корточки у стены. Похоже, я оставлял здесь целую армию обреченных людей. Но мне опять-таки нечего было ему сказать, что не прозвучало бы пошло. Убегая по коридору, я услышал за спиной очередь “шпагина”. Я едва не упал, споткнувшись обо что-то маленькое и мягкое, издавшее громкий писк. Трудно было поверить, что столь тщедушное тельце может создавать такой шум. Черный рубильник мадам Линь, очевидно, сделал свое дело. Крысы вышли из клеток.

Я смотрел вверх, ожидая увидеть в лестничном пролете часового, который наверняка услышал выстрелы. Он появился в моем поле зрения, выйдя из смотрового отделения. Я отпрянул и подождал, пока он отчетливым силуэтом очертился на фоне света, и уложил его последней пулей, оставшейся в барабане моего “смит-вессона”. А внизу вновь раздалась автоматная очередь.

Проходя мимо помещения, где осталась Вадя, я на миг подумал о ней. Но я прекрасно знал: она и не надеется, что я ради нее замешкаюсь, — и я не стал мешкать. Все равно в ее состоянии она ни за что не смогла бы прыгнуть в воду с высокой скалы и не смогла бы плыть на длинную дистанцию. Этот морской заплыв погубил бы ее столь же неотвратимо, как и взрывчатка мадам Линь. В проходе, ведущем к вершине утеса, было холодно и темно, но я не скучал в одиночестве. Я убеждал себя, что все равно не смогу подхватить от этих крыс ничего такого, что бы уже не подхватил от шприца, но их писк и топот не способствовали поднятию моего морального духа.

Вдруг коридор кончился глухой стеной, и я сбил в кровь костяшки пальцев о какую-то деревянную перегородку. Между балками я нащупал брезент и рассек его ножом. Солнечный свет хлынул в туннель. Удача была бы на стороне мадам Линь, не отвернись она от нее чуть раньше. Ясное утро сменилось туманным дождливым днем. Я как будто заметил силуэт судна далеко в открытом море, но полной уверенности у меня не было. Я взглянул вниз.

Зрелище оказалось не слишком обнадеживающим. Конечно, я когда-то научился кое-как плавать в бассейне, где вода была умеренно приправлена хлоркой, а затем, уже поступив на службу в нашу контору, где меня обучали обращаться с огнестрельным и холодным оружием, шифрами и паролями, применять отравляющие вещества и приемы боя без оружия, я получил кое-какие навыки управления весельной лодкой. Однако вода никогда не была моей любимой стихией.

Не могу назвать вам точную высоту того утеса. Он не был столь уж невероятно высок, как явствовало из замечания мадам Линь, но пока что ничего из того, о чем она говорила, не соответствовало ее описаниям. Внизу у подножия торчали острые рифы, на которых черный прибой обращался в пену. Чтобы не упасть на них, при прыжке надо было хорошенько оттолкнуться. Справа, за кромкой утеса, виднелась бухта. Слева — одни голые камни, и никаких признаков места для высадки. И вся эта громада должна была с минуты на минуту взорваться, если, конечно, мадам Линь не гнала мне туфту про свою умопомрачительную взрывную систему.

Мне оставалось только отплыть подальше в море и подождать, пока эта махина не взлетит на воздух, и потом надеяться лишь на то, что мне хватит сил как-нибудь добраться до берега.

Стоя на самой вершине утеса, я услышал крики и выстрелы со стороны бухты. Внезапно там раздался странный треск, и я даже сначала решил, что Лесу удалось прорваться на лестницу и завязать бой вблизи погрузочной площадки, что было чистейшим безумием. Потом из-за утеса показался нос небольшой лодчонки. Когда она полностью предстала моему взору, я увидел, что это лодка с навесным мотором. Я сразу узнал человека, сидевшего у руля: Бэзил спасался бегством. Серый ящик, который он вынес из кабинета мадам Линь, лежал рядом с ним на банке.

Времени на раздумья у меня не было, что и хорошо. Под моими ногами ползали полдюжины мерзких зверьков, так что мне волей-неволей пришлось уносить ноги. И я прыгнул, оттолкнувшись посильнее и стараясь улететь как можно дальше от утеса. Самоубийство не входило в мои планы, но на какое-то мгновение, когда я парил в воздухе, мне показалось, что я перестарался и сейчас прямехонько врежусь в лодку Бэзила, в результате чего, вне всякого сомнения, сломаю себе шею. Тут Бэзил поднял глаза, вздрогнул и резко рванул румпель, однако, уже подвластный силе гравитации, я приводнился со значительным недолетом до его судна.

От удара о воду у меня едва не лопнул череп. Соприкосновение с водной гладью было равносильно удару дубинкой. Ослепнув, я почувствовал, как неумолимо иду ко дну, не имея сил перевернуться и всплыть. Были моменты, когда я не мог даже определить, в какой стороне спасительная поверхность. Когда же я, окоченев в обжигающе холодной воде, наконец сориентировался в пространстве, мне уже не хватало кислорода. Еле шевеля руками, я поплыл вверх, вынырнул и, ловя губами воздух, успел заметить, как что-то тяжело нависло над моим плечом. Я увидел Бэзила, стоящего в моторке в полный рост: он размахивал веслом, намереваясь, в свою очередь, проверить прочность моей головы. По-видимому, когда он панически вильнул в сторону, во избежание столкновения с моим телом, у него каким-то образом заглох мотор, а может, он и сам его вырубил, боясь перевернуться.

Я снова ушел под воду и, раскрыв глаза, увидел, как лезвие весла впилось в водную твердь и, выгнувшись, медленно прорезало толщу воды. Бэзил, хороший мальчик, прибежал прямехонько ко мне в руки. Он не представлял для меня никакой опасности. Плавал он явно не лучше меня, и я отплатил свой долг Ваде — и, возможно, Нэнси Гленмор, — не приложив слишком много усилий. Он даже и не пытался сопротивляться. Втащив его обратно в лодку, я понял, отчего он был столь безволен. У него действовала только одна рука. К запястью другой был Прикован серый ящик.

Мне удалось перевалить его тело поперек борта так, чтобы мой челн не сильно накренился. Я подплыл к другому борту, подтянулся, влез в лодку и потом уж втащил Бэзила. Я быстро осмотрел металлический ящик и узнал его: это был обычный курьерский чемоданчик. Судя по весу, внутри, кроме бумаг, лежало еще что-то. Вне всякого сомнения, там находилась мина-ловушка — на тот случай, если чемодан попадет в чужие руки: чека взрывателя должна сорваться, когда наручник станут открывать без помощи нужного ключа, или если перерубят цепь, или если чемодан попытаются вскрыть фомкой или иным нетабельным инструментом.

Я ни на секунду не задумался о характере содержимого невзрачного чемодана. До последнего момента строя свои коварные козни, мадам Линь вовсе не собиралась вверять результаты своих экспериментов команде корабля, на котором она готовилась совершить побег. На самом деле она, вероятно, намеревалась использовать себя в качестве приманки, чтобы в случае неблагоприятного развития событий отвлечь внимание посторонних от своего предварительного рапорта, который она отсылала доверенному агенту на берегу, используя Бэзила в качестве своего курьера.

Как и Вадя, я тоже был слегка удивлен тем, что она не захотела выполнить данного ею обещания и не выдала этого парня. Разумеется, я еще ни разу в жизни не встречал женщину, которую бы так мало беспокоили соображения личной преданности. Но теперь ее поведение стало мне понятным, ибо в данной ситуации Бэзил был идеальным курьером. Человек посмелее, имея в руках столь ценный секретный груз, возможно, подвергся бы искушению каким-то образом извлечь для себя выгоду, — но только не Бэзил. У него не хватило бы духу позволить кому-то ковыряться с заминированным чемоданом, к которому его приковали, какой бы навар ему от этого ни светил. Прикованный к бомбе, он ни о чем другом не мог думать, как только о том, чтобы избавиться от нее побыстрее и с меньшим риском, передав его человеку, обладающему нужным ключом от наручника.

В любом случае мне в руки попал секрет супервируса доктора Арчибальда Макроу. Помимо этого, я, без сомнения, также являлся обладателем секрета сыворотки, способной убить вирус, — ну, скажем, так, со шестидесятипроцентной эффективностью.

Я повернулся к мотору и дернул за пусковой тросик. С берега по мне вели стрельбу: я уже оказался в виду бухты. Там на берег был вытащен катер — куда больше, чем моя моторка, — загруженный штабелями клеток, но погрузка приостановилась. Двое охранников шли по пояс в воде прямо на меня, стараясь сократить расстояние до цели. Я снова дернул тросик, проклиная себя за то, что ни черта не понимаю в двухтактных лодочных движках: с этой дурацкой разновидностью механизмов я был знаком мало.

Снова залопотал автомат. Я услышал визг срикошетивших пуль и увидел, как неумолимо приближается к моей моторке полукруг пулевых фонтанчиков. А потом мне почудилось, что весь мир содрогнулся — и утес рухнул в море.