Сезон мертвеца

2

Они стояли в тени колоннады на площади Святого Петра, и Лука Росси с грустью размышлял, сколь вредно с его лысой башкой целый день торчать на жгучем солнце. В желудке будто жернова ворочались – результат неумеренного потребления пива и пиццы вчера вечером. В довершение всех неприятностей сегодня утром он узнал, что ближайшие четыре недели его напарником по дежурству будет сущий пацан. Лично он, Росси, привык четко исполнять определенные и понятные функции. Неопытный парень казался ему досадной помехой.

Еще раз взглянув на нового напарника, он тяжело вздохнул:

– Ладно, ты что-то хотел рассказать. Ну, про трюки твоего Караваджо.

Коста улыбнулся в ответ, отчего Росси захотелось, чтобы тот не выглядел столь откровенно юным. Ведь на этом святом месте приходилось задерживать довольно опасных и злобных типов. Понимая, что особой помощи от наивного напарника не дождешься, он прикинул, как лучше использовать стройного, похожего на подростка полицейского в случае необходимости.

– Это никакие не трюки.

До сих пор они служили на разных участках. Росси полагал, что пацан понятия не имеет, с какой стати ему выпало дежурить со старым толстым копом. Однако ничего подобного Коста не спрашивал. Казалось, он принял этот факт как должное – впрочем, как и все остальное. Самому Росси было о нем кое-что известно, как и многим в их управлении. Ник Коста имел репутацию человека, на которого нельзя положиться. Он, например, почти не выпивал и даже не ел мяса. Постоянно поддерживал спортивную форму, занимался на тренажерах и слыл неплохим марафонцем. А его отцом был один из тех строптивых типов, дела которых хранят в чертовых папках красного цвета. Помимо прочего, папаша оставил Нику в наследство странное увлечение – помешательство на живописи, особенно на работах Караваджо, о жизни и творчестве которого знал все до последней мелочи.

– А мне это кажется какой-то хитростью.

– Всего лишь знание и умение, – твердо возразил Коста, чье лицо вдруг приобрело серьезное выражение, каковое и должно быть у двадцатисемилетнего мужчины. – Никакой ловкости рук, просто волшебство. Но волшебство реальное.

– Небось там такого волшебства навалом. – Росси кивнул в сторону ватиканских кварталов. – Все залы увешаны.

– Нет, там только одна его картина, "Снятие с креста", да и ту они взяли из какого-то музея. Ватикан никогда не ценил Караваджо. По их мнению, он был излишне революционным и чересчур сочувствовал беднякам. Изображал апостолов с грязными ногами, как простых смертных, которых можно встретить на улице.

– Так вот что тебе в нем нравится. Думаю, этого ты набрался от своего старика.

– Это только часть того, что мне нравится у Караваджо. И я имею собственное мнение, независимое от других.

– Ясное дело. – Росси припомнил, что отец Ника являлся источником постоянных конфликтов и редко соглашался с общим мнением. Он никогда не брал взяток и заслужил репутацию крайне неуживчивого человека. – И где же такие шедевры хранятся?

Парень кивнул на реку:

– В шести минутах ходьбы отсюда, в церкви Святого Агостиньо. Картина называется "Мадонна Лоретто", или "Мадонна паломников".

– И что же в ней замечательного?

– Грязные ноги. Ватикан просто ненавидел подобные полотна. Это великолепная работа, но я знаю и лучше.

После небольшой паузы Росси произнес:

– Ты, наверное, не увлекаешься футболом? А то могли бы поболтать на эту тему.

Ничего не ответив, Коста включил радиосканер и сунул в ухо наушник. Росси шумно вдохнул раскаленный воздух.

– Ты чувствуешь вонь? – проворчал он. – Они тратят бешеные деньги на строительство самых огромных в мире церквей, папа почти все время торчит в своей резиденции. А запах здесь словно в глухом переулке, заваленном гниющими отбросами. Похоже, они разрубают тела убитых на части и сбрасывают в сортир. Не стоит ли нам это проверить?

Коста упрямо шарил по радиоволнам, хотя оба полицейских знали, что это строго запрещается инструкцией.

– Эй, – проворчал Росси, – тебе не кажется, что мне могут за тебя намылить шею? Если Фальконе услышит, как ты возишься с этой хреновиной, он надерет тебе задницу.

Пожав узкими плечами, Коста смущенно улыбнулся:

– Я просто хотел найти для тебя что-нибудь о футболе. Какие проблемы?

Росси шутливо поднял могучие лапы и рассмеялся:

– Тогда лады. Ты меня убедил, приятель.

Они взглянули на редкие стайки обалдевших от зноя прохожих, еле передвигавшихся по площади. Росси подумал, что для карманников и сумочников сегодня слишком уж жарко. Погода способствовала снижению уровня преступности куда эффективнее любого наряда полиции. Вряд ли стоило упрекать Косту за возню с радиосканером. Кому приятно торчать на дежурстве рядом с местом, где тебе не особо рады и твои полномочия резко ограничены. Может, у Косты и было в генах что-то антиклерикальное, однако большая часть его высказываний – в отличие от отцовских – носила аполитичный характер. Тем не менее Ватикан – неотъемлемая часть Рима, чтобы ни талдычили политики. И противно наблюдать, как юный гаденыш на твоих глазах нагло выхватывает у туристки сумку и скрывается среди толпы, кишащей внутри собора Святого Петра. Там он сразу становится неприкосновенен, поскольку папская территория находится в ведении швейцарских гвардейцев, облаченных в театрально-синие мундиры и носки до колен.

Коста вовсе не ожидал услышать что-нибудь важное по приемнику. Сегодня для этого в Ватикане не было особых поводов. Но само по себе пользование служебным радио было своеобразной формой протеста – дескать, мы здесь.

Недалеко от них просеменила большая группа монашек, возглавляемых старушкой с красным флажком на папке. Процессия напомнила Росси длинного черного крокодила. Бросив взгляд на часы, он пожалел, что стрелки ползут так медленно.

– Тоска зеленая, – сказал он, потянувшись, и почувствовал на плече руку Косты.

Молодой полицейский внимательно слушал какое-то сообщение, до Росси из наушника доносился только пронзительный треск.

– Кого-то застрелили, – произнес Коста озабоченным голосом. – В читальном зале Ватиканской библиотеки. Ты не знаешь, где это?

Росси кивнул:

– Конечно, знаю. Все равно что в Монголии, дружище.

Коста вопросительно прищурился:

– Там кого-то убили. Мы что, так и будем торчать здесь или выясним, в чем дело?

Вздохнув, Росси медленно ответил:

– Повторяй за мной: "Ватикан – другое государство". Если тебе опять непонятно, то при желании Фальконе разъяснит это лучше меня.

"Фальконе и в самом деле способен объяснить все куда выразительнее и короче", – подумал Росси. Ему даже не хотелось представлять себе возможную беседу с начальником. Он вообще был рад, что последние пять лет ему удавалось избегать подобных объяснений, и молил Бога, чтобы это счастье продлилось подольше.

– Понял, – согласился Коста. – Но это не означает, что нам запрещено хотя бы взглянуть, что там произошло. Согласно инструкции мы лишь не имеем права никого арестовывать в Ватикане.

Поразмыслив над его словами, Росси прикинул, что в принципе парень прав.

– И это все, что ты услышал по радио? Ну, что кого-то застрелили?

– А разве этого мало? Ты предлагаешь вернуться в участок и сообщить Фальконе, что мы даже не предложили свою помощь?

Похлопав по куртке, Росси проверил, на месте ли пистолет, и Коста машинально повторил его движение. Затем они посмотрели в самый конец виа ди Порта-Анджелика, где располагались ворота в частные ватиканские владения. Швейцарских гвардейцев, обычно стоявших там и проверявших у посетителей документы, на сей раз видно не было – вероятно, их срочно вызвали в библиотеку. Два римских карабинера прошествовали через ворота без единого вопроса, словно по приглашению.

– Предупреждаю, бежать не собираюсь, – бросил на ходу Росси. – Тем более в эту дьявольскую жару.

– Ваше право, – ответил Коста, быстро обгоняя его энергичным спортивным шагом.

– Мальчишка... – буркнул старый полицейский, покачав головой.