Сфинксы XX века

Бесстрастная иммунология и темпераментная хирургия

Эта глава в отличие от всех остальных может показаться несколько пессимистичной. Но это не пессимизм, а открытый взгляд в глаза сегодняшней реальности. Той реальности, которая существует ныне в хирургических клиниках, занимающихся пересадкой органов и тканей.

Признание собственного несовершенства — это не пораженчество. Наоборот, в таком признании сила, понимание необходимости работать дальше. Закрывать глаза на истинное положение вещей, заявлять, что все прекрасно, что все трудности позади, что осталось только уточнить некоторые детали в клинике, значит тормозить развитие проблемы преодоления барьера несовместимости, отдалять момент ее решения.

Очень часто фанфарные сообщения о якобы достигнутых результатах, когда желаемое выдают за уже осуществленное, приводят к тяжелым последствиям. Как часто в печати журналисты сообщают о новых видах лечения! Сколько раз мне попадались статейки с неизбежно броским названием вроде «Операция без скальпеля»! И камни желчных пузырей ликвидируют то при помощи ультразвука, то при помощи оливкового масла. Гангрены ликвидируют то с помощью лекарств, а то с помощью кислорода и высокого давления. В результате многие больные отказываются от жизненно необходимой им операции, и упускается драгоценное время. Сообщи, что сейчас уже решена проблема несовместимости, что уже можно пересаживать руки, ноги — и многие больные вместо лечения будут добиваться этой сверхновой операции.

Поэтому лучше трезво оценить, что мы имеем и на что можем надеяться в ближайшем будущем.

Ученому особенно важно видеть правду и не заниматься самообманом.

«Наука — дело абсолютно объективное», и нужно уметь встречаться лицом к лицу с беспощадной объективностью, чтобы стоять на твердой почве фактов, а не питаться зыбкими ощущениями, рождающими самообман. И надо быть бесстрастным в оценке реальной обстановки.

«Но творят науку люди, испытывающие всякого рода страсти…»

Одна из добрых и благородных страстей — желание принести практическую пользу. В области медицинских наук — желание дать нечто спасающее жизнь и здоровье людей. Но эта страсть сама по себе ничего не может дать.

Природу, бесстрастно скрывающую свои тайны, не трогают сами по себе желания исследователя, какие бы они серьезные ни были. Желания должны быть подкреплены упорным исследованием. Природа не уступает атаке, вооруженной только темпераментом, — она требует систематического умного труда.

Невозможно, как бы вы этого ни хотели, искусственно создать белок, по крайней мере до тех пор, пока не будет изучено и расшифровано во всех деталях его устройство. После этого надо будет научиться соединять его отдельные части именно в той последовательности и таким образом, как это сделано природой. А для этого, оказывается, нужно исследовать массу такого, что, казалось бы, не имеет никакого отношения к белку. Любое явление природы требует расшифровки своих тайн, прежде чем разрешает человеку пользоваться собой. И этих тайн может быть целая гряда. Мы взбираемся на одну высоту только затем, чтобы увидеть следующую. Но пользоваться можно лишь той, которая взята, как бы желанны ни были плоды, растущие на следующей. Сначала приходится искать пути, которые приведут на нее.

И если сегодня люди могут передать цветное изображение, кинофильм или спектакль из Москвы в Париж, то это следствие раскрытия многих тайн. Если же мы не можем по своему желанию заставить корову, ее потомство и потомство потомства давать в два раза больше молока и масла, то это значит, что недостаточно раскрыты тайны наследования признаков. Нужно неустанно вести поиск, пока генетика не расшифрует, каким образом построены гены, контролирующие эти признаки животного, как передается записанная в них информация и каким образом ее нужно модифицировать, чтобы получить желаемое изменение наследственных признаков. В частности, чтобы получить больше молока и масла.

Объективность беспощадна. И нужно иметь силы признаваться в этом. Иметь силы сказать: сегодня мы еще слишком мало об этом знаем, нужно еще много работать, учиться, думать, исследовать, проверять, прежде чем осуществить одну из самых благородных страстей — принести людям пользу.

Каждую четверть часа на земном шаре умирает более 1000 человек. Из каждой 1000 смертной причиной 270 являются заболевания сердечно-сосудистой системы, 206 происходят от несчастных случаев и 154 от рака. Больше половины людей, умирающих в возрасте старше 45 лет, погибает от сердечно-сосудистых заболеваний. Подумайте, сколько людей можно было бы спасти, научившись пересаживать сердца или даже только сердечные клапаны!

Каждую минуту 12 человек на земле умирает от рака, который нельзя оперировать, если опухоль уже проросла какой-либо жизненно важный орган. Подумайте, сколько людей можно было бы спасти, если уметь пересаживать органы взамен удаленных!

270 умирает от заболеваний сердца, а 206 — от несчастных случаев. И большая часть погибших от несчастных случаев уходит из жизни в расцвете сил, со здоровыми сердцами. Эти-то сердца прямо просятся для пересадок. Впрочем, это опять фантазия. Надо ведь стараться, чтобы несчастных случаев было как можно меньше.

На каждую 1000 смертей в возрасте от 5 до 14 лет 441 приходит в результате несчастного случая, чаще всего травматического характера. Надо ли говорить, что здесь жизнь пострадавшего целиком зависит от возможностей хирургии практически применять трансплантацию органов и тканей?

И тем не менее мы должны быть честными перед беспощадной объективностью: если не подавлять иммунитет специальными воздействиями или препаратами, пересаженные чужеродные органы через несколько дней или недель отторгаются. Отторгаются с абсолютной неизбежностью. И сколько бы хирурги-экспериментаторы ни льстили себя надеждой на то, что следующая операция пересадки чужого органа пройдет успешно и орган приживет; сколь страстны ни были бы они в своем желании преуспеть; с каким бы усердием, не щадя сил и времени, они ни отдавались бы своей работе в операционной, им приходится признать: чужие органы отторгаются. И не потому, что не хватает хирургического мастерства. Мастерства хватает.

Примером тому Владимир Демихов. Им в наши дни проведены десятки успешных в техническом смысле трансплантаций. Пересажены конечности, почки, легкие и другие органы и даже группы органов. Например, легкие вместе с сердцем или целая голова. И если бы не конечные постоянно печальные результаты… Он повторяет тот путь, которым прошел Каррель 60 лет назад.

Интересна история пересадок почек от человека человеку. Такие пересадки, конечно, начались, несмотря на то, что десятки хирургов-экспериментаторов вновь и вновь подтверждали в опытах на животных вывод Карреля о неизбежности отторжения гомотрансплантатов.

В 1934 году русский хирург Ю. Ю. Вороной осуществляет первую в мире пересадку почки от трупа женщине 26 лет при острой уремии, вызванной отравлением ртутью. Почка была пересажена под кожу верхней трети бедра и функционировала двое суток.

В 1945 году в Харварде три исследователя — хирург Чарли Хуфнагел, уролог Эрнст Ландштейнер и биолог Давид Хьюм произвели вторую попытку. Они пересадили трупную почку, соединив ее сосуды с сосудами на руке больной женщины. Почка функционировала несколько дней.

В 1952 году Давид Хьюм, Джон Меррил и Бен Меррил сообщили о шести пересаженных почках. В течение месяца все трансплантаты отторглись.

Потом были попытки Мюррея в 1954 году, Крига в 1960 году…

Неудачи продолжались до тех пор, пока не научились подавлять иммунитет. Но явная закономерность не смущала отдельных хирургов и большинство журналистов.

Сколько раз распространялись великолепные сенсации. Моряк по имени Хулио Луна из Эквадора потерял руку. Во время военных учений рука была оторвана ниже локтя взрывом гранаты. Хирург гуаякильского госпиталя в Эквадоре пересадил пострадавшему руку, взятую от трупа. В газетах появилось сообщение: пересаженная рука прижила! Моряк даже шевелил пальцами. А через три недели гораздо более скромное сообщение, поступившее из бостонского госпиталя США, куда был переправлен Хулио Луна. Началось осложнение, и, чтобы спасти жизнь моряка, пересаженную руку пришлось ампутировать.

Или еще сенсация. «В результате операции, которая длилась менее 40 минут, 44-летнему портовому рабочему Дэвису из Денвера пересадили почку шимпанзе. Спустя полтора месяца Дэвис бодрыми шагами вошел в зал, где заседала конференция Тулонского университета, и сообщил, что чувствует себя превосходно». А через несколько недель менее шумное сообщение: «Портовый рабочий Дэвис скончался».

Вот как бывает, когда иммунитет на страже.

Я думаю, обязательно найдется читатель-скептик, не поверивший в иммунологическую природу отторжения пересаженных органов.

— Что за барьер несовместимости? Что за генетическая чужеродность? Все равно хирурги не добиваются каких-либо серьезных успехов при пересадках органов в отсутствие генетических различий, в отсутствие иммунологической несовместимости.

— Нет, добиваются. И чтобы объективность не пострадала, я приведу примеры успехов хирургического мастерства, когда они работают в условиях, исключающих несовместимость тканей.

Прежде всего аутотрансплантация — пересадка собственных тканей и органов. Первых крупных успехов в экспериментальных аутотрансплантациях сложных органов — конечностей и почек — добился еще Алексис Каррель в начале столетия. За прошедшие годы его результаты были неоднократно повторены и усовершенствованы.

Успехи аутотрансплантаций не ограничиваются экспериментами. Они есть и в клинической практике.

Евгений Николаевич Мешалкин полностью отделяет легкое, перерезая сосуды, бронхи, нервы — все, чем орган связан с телом человека, и снова пришивает его. Легкое приживает и работает после этого, как и до операции. Можно спросить: зачем он это делает? Но это уже другой вопрос. При полном отделении легкого с последующим его пришиванием наверняка нарушаются все нервные связи органа с организмом. Существует мнение, что эта операция может помочь в случаях тяжелой астмы — болезни, сопровождающейся удушьем. Таких операций при астме, не поддающейся другим видам лечения, профессор Мешалкин провел около десяти. Окажется ли эта операция действительно благотворной, пока не известно, — будущее покажет. Для нас с вами здесь главное не это: полное отделение и последующее пришивание такого сложного органа, как легкое, заканчивается его полным приживлением и нормальной работой. Но… Легкое свое. Здесь нет иммунологической чужеродности.

1960 год. Американские хирурги успешно приживили 18-летнему юноше руку, которая была отрезана поездом. Операция прошла успешно. Юноша пользуется потерянной и вновь приобретенной рукой. И тут успех искусства хирургов, которым не мешала иммунологическая несовместимость. Рука своя.

Индржих Кржиж, 16-летний фрезеровщик, ученик ремесленного училища чехословацкого города Брно. В 6 часов вечера 16 октября 1964 года ему оторвало кисть во время работы на станке. Молодой врач Института травматологии города Карел Фиала принял решение приживить оторванную кисть. В 7 часов 10 минут, через 1 час и 10 минут, — операция. А через месяц Индржих уже шевелил пальцами пришитой руки. Она прижила и никогда не отторгнется.

В 1966 году латвийская крестьянка Антонина О. попала в беду — машина полностью сорвала ей скальп. Череп обнажился, и поверхность, лишенная кожи, была слишком велика, чтобы закрыть ее кожным лоскутом, взятым с другого места тела. Рижский хирург Калнберц пришил сорванный скальп на место. Скальп прижил! Девушка получила вновь свою прическу.

Подобных операций накапливается в хирургических клиниках все больше и больше. Они проводятся и в Советском Союзе, в лаборатории Владимира Васильевича Кованова, в Институте травматологии и ортопедии, возглавляемом Мстиславом Васильевичем Волковым. А пересадки собственной кожи, когда лоскуты берутся в одном участке тела, чтобы закрыть дефект в другом, являются повседневными операциями современных хирургов. Как правило, аутотрансплантаты приживают, неудачи не связаны с иммунологическим барьером. Здесь все определяется хирургическим мастерством и жизнеспособностью пересаживаемой ткани.

Помимо аутотрансплантаций, есть еще примеры, когда отсутствуют генетические различия между донором и реципиентом, когда иммунитет молчит. Это, как мы уже говорили, пересадки органов от братьев или сестер — близнецов. Тканевые антигены таких близнецов, как и все у них, идентичны. Антигены друг друга не воспринимаются как чужеродные, и пересадки проходят успешно.

Американский хирург Жозеф Мюррей из Бригхэма занялся пересадкой почек от человека человеку в 1952 году. Он начал свою работу именно в то время, когда все пересаживаемые почки у всех хирургов неизбежно отторгались.

Но у него не отторгались!

Не отторгались потому, что он верил в иммунологию, верил в то, что генетически чужеродные ткани несовместимы. Поэтому он стал подбирать для пересадок таких больных, у которых есть идентичный близнец. Случаев отторжения не было.

К 1962 году в мире накопилось не менее 25 таких трансплантаций. В 22 случаях операции закончились успешно, с истинным приживлением пересаженного органа.

На сегодняшний день число таких операций перевалило за сотню. Сроки наблюдений — 5–10 лет. Почти все почки живы. Лишь некоторые перестали работать, но не потому, что отторглись. В них развился тот же патологический процесс, та же болезнь, которой страдал этот человек до трансплантации и которая вывела из строя его собственные почки. Но это уже результат природы болезни, с которой не умеют бороться. Ведь пересадка органов, как и вся хирургия, — это уже крайность. К ножу прибегают не потому, что хирурги любят оперировать, а оттого, что терапевты не могут вылечить. Стремиться надо к бескровному лечению. Когда становится ясна природа болезни, чаще всего находят способы борьбы с ней более нежные, чем оперативные. Если же нет — приходится оперировать. И конечно, операция пересадки почки не вылечивает человека, если причина не в ней, а во всем организме.

Я преклоняюсь перед хирургией, но вот что говорит нам беспощадная объективность: мастерство хирургов великолепно, самые сложные пересадки возможны, но… если иммунитет молчит.

Что же конкретно дала иммунология хирургии? Если коротко ответить на этот вопрос, то потребуется всего две фразы. Во-первых, иммунология создала способы выбирать наиболее подходящего донора. Во-вторых, она нашла и дала хирургам способы подавления иммунитета.

Подбор донора…

Вспомните главу «Калейдоскоп антигенов», и сразу станет ясно, как это не просто. Ведь антигенов несовместимости открыто более 20. А это значит, что число возможных комбинаций не меньше 20²⁰, то есть несколько миллионов. Иначе говоря, подобрать тождественного по антигенам донора практически невозможно. Тогда какой смысл подбирать?

Оказывается, смысл есть. Дело в том, что значение тех или иных различий и «сила» разных антигенов не одинаковы, что трансплантационные антигены, имеющиеся в почке, сердце или другом пересаживаемом органе, можно обнаруживать на лейкоцитах, то есть белых клетках крови. По ним типируют предполагаемых реципиентов и доноров. И из нескольких «зол» выбирают меньшее. То есть подбирают пару донор — реципиент, между которыми нет сильных различий. Здесь весь расчет строится на известном иммунологическом правиле: чем меньше различия по антигенам совместимости, тем слабее реакции отторжения тканей, тем легче с ними бороться.

Для того чтобы подбор был эффективен, необходимо протипировать как можно большее количество предполагаемых реципиентов и доноров. Только при достаточно большом выборе можно найти достаточно высокую степень совместимости. Вот почему и возникли специальные международные организации «Евратрансплант» в Лейдене, Риме, Париже, Осло. Они ведут подбор на уровне нескольких стран.

Как же осуществляется типирование? Что необходимо иметь? Прежде всего нужно иметь набор специальных типирующих сывороток. Их создавали в течение последнего десятилетия одновременно несколько групп иммунологов, работающих в разных странах. Шаг за шагом, путем бесконечных проб и сопоставлений открывался один лейкоцитарный антиген за другим, получалась одна типирующая сыворотка за другой. Первым эту работу начал известный французский иммунолог Жан Доссе. Затем подключились лаборатории Терасаки (США), Ван Руда (Голландия), Батчелора (Англия), Чепелини (Италия) и других ученых в других странах. К настоящему времени разные лаборатории обладают наборами сывороток, типирующих от десяти до двадцати антигенов тканевой совместимости. Доссе типирует 19 антигенов, Ван Руд — 18, Терасаки — 12, Батчелор и Чепелини — 15.

У типируемого человека берут кровь. Из крови выделяют белые кровяные клетки — лейкоциты. Их промывают и в отдельных пробирках смешивают с каждой из типирующих сывороток. Затем к смеси прибавляют небольшое количество какого-нибудь нетоксичного красителя, например метиленовую синь. Если лейкоциты содержат определенный антиген, то в соответствующих пробирках они окрасятся. Это происходит оттого, что соответствующие антитела повреждают клеточную оболочку лейкоцитов и краска легко проникает в них. Так в течение нескольких минут определяется антигенная характеристика лейкоцитов данного человека. Остается только сравнить ее с такими же характеристиками других людей и подобрать наименее различающуюся пару.

Вот что дали иммунологи хирургам «во-первых». Они научили их выбирать самых оптимальных для пересадок доноров. Конечно, это не отменяет полностью несовместимости, но степень ее может быть сведена до минимума. И тогда становится особенно эффективной иммунодепрессивная терапия, то есть то, что иммунология дала хирургии «во-вторых».

Современная химиотерапия обладает набором удивительных химических препаратов, чье действие направлено именно на то звено в организме, на которое надо подействовать врачу в данный момент. Не будем говорить об антибиотиках, которые избирательно поражают микробов. Оставим в стороне гормоны, упомянув только об инсулине, который, будучи введен в кровь, заставляет печень превратить сахар крови — глюкозу — в печеночные запасы гликогена. Вспомним эфир и другие наркотические вещества с их уникальным свойством выключать сознание или лобелин — стимулятор дыхательного центра. В распоряжении врачей имеются химические вещества, понижающие температуру тела и повышающие ее, стимулирующие сердечную деятельность и замедляющие работу сердца, и многие другие.

О чудесах химиотерапии следует написать отдельно. Приведенная здесь крупица сведений имеет только одну цель — задать вопрос: существуют ли химические агенты, способные останавливать выработку антител? В наши дни на этот вопрос можно ответить «да». Такие вещества есть, хотя они и очень токсичны. Чтобы затормозить иммунные реакции отторжения, нужно ввести почти смертельные дозы их. Отсутствие строго специфических препаратов, выключающих только иммунитет, не затрагивая других важных функций, и, следовательно, не токсичных, объясняется тем, что механизмы иммунных реакций до сих пор во многом еще являются тайной. Никто не знает, каким образом клетка, вступив в контакт с чужеродным белком, строит молекулу направленного против белка антитела. Но время придет, химиотерапия поставит на полку своего арсенала ампулы с веществом, избирательно останавливающим выработку антител. Тогда барьер несовместимости тканей будет окончательно ликвидирован, будет полностью открыта дорога хирургии будущего.

Но и сейчас уже можно похвастать успехами. Успехами, показывающими, что с помощью введения взрослым животным некоторых химических веществ можно получить состояние длительной иммунологической неотвечаемости, можно добиться длительного приживления чужих клеток, тканей, органов. К сожалению, подавляется весь иммунитет, в том числе и противомикробная защита. Резко вырастает опасность послеоперационных инфекционных осложнений.

Современные способы подавления иммунологической несовместимости тканей — это еще только первые шаги в данной области. И все-таки прогресс несомненен. Лучше всего он может быть проиллюстрирован на примере пересадок почек от одного человека другому.

Я уже рассказал о том, что до начала применения тех или иных физических, химических или биологических средств подавления иммунитета, то есть примерно до конца пятидесятых годов, все клинические попытки гомотрансплантации почек заканчивались отторжением органа в течение нескольких недель. В 1960–1962 годах появились первые сообщения о применении таких иммунологических депрессоров, как рентгеновское облучение, 6-меркаптопурин, кортизон и другие. Продолжительность функционирования пересаженных почек возросла в отдельных случаях (не более 20 процентов) до 6–9 месяцев.

Создание ряда новых химических препаратов, совершенствование их применения значительно увеличили количество долгоживущих трансплантатов. По данным Международного почечного центра за 1965 год, процент почечных трансплантатов от неродственных доноров, функционирующих больше одного года, возрос до 30. Прогресс в этой области продолжается. По данным того же центра за 1969 год, основанным на анализе 2321 случая пересадок, вышеназванный показатель возрос до 42 процентов. При использовании почек от родственных доноров эта цифра составила 87 процентов. В советских клиниках Бориса Васильевича Петровского, Юрия Михайловича Лопухина и Николая Алексеевича Лопаткина получены аналогичные результаты.

Академик Петровский впервые в Союзе в 1965 году начал серию пересадок почек от живых доноров-родственников. Сейчас его клиника обладает наибольшим опытом в этой области. Ю. М. Лопухин и Н. А. Лопаткин осуществили десятки операций пересадки трупных почек.

Наиболее эффективными иммунодепрессивными агентами оказались препараты четырех классов: стероиды (кортизон, кортикостерон и др.), антиметаболиты пуринового, пиримидинового и белкового обмена (имуран, метотрексат, тиогуанин, 6-меркаптопурин и др.), алкилирующие агенты (производные иприта, циклофосфамид и др.), антибиотики типа актиномицинов С и Д, пуромицина и др.

Специального внимания заслуживает иммунодепрессивное действие антилимфоцитарных сывороток (АЛС), то есть сывороток против лимфоцитов — против клеток, которые вырабатывают антитела и осуществляют отторжение пересаженного органа. АЛС готовят посредством иммунизации лошадей или других животных лимфоцитами человека. Эти лошади становятся иммунными против человеческих лимфоцитов, а выделенные из их крови сыворотки обладают способностью убивать лимфоциты людей. Вот эти сыворотки и получили название АЛС, ими стали широко пользоваться в клиниках.

Несмотря на то что биологическое действие АЛС изучалось со времен крупнейших русских ученых И. И. Мечникова и А. А. Богомольца, исследование этого препарата с точки зрения его применения для подавления трансплантационного иммунитета началось с 1962 года, после экспериментальных работ. Первым хирургом, применившим у человека АЛС при трансплантации почки, был профессор из Колорадо Томас Старцл. Произошло это в 1966 году.

Большой интерес к АЛС обусловлен тем фактом, что данный иммунодепрессор подавляет трансплантационный иммунитет в большей степени, чем противомикробный. Пересаженный орган не отторгается, а организм сохраняет способность сопротивляться инфекции.

И все-таки все известные на сегодня препараты для подавления иммунитета — это яды широкого профиля, повреждающие многие системы организма. Передозируешь препарат — смерть. Недодозируешь — восстанавливается иммунитет, начинается отторжение органа. Вот и балансирует больной между жизнью и смертью, как на перекладине. Чем лучше препарат, тем шире эта перекладина. Но даже АЛС значительно угнетает кроветворение и резко ослабляет защитные силы организма против микробов.

Принципы получения депрессоров направленного действия, отменяющих только отторжение и не повреждающих больше ничего, еще предстоит создать. Одной из перспективных идей, разрабатываемых в Советском Союзе, может оказаться идея использования конкретных трансплантационных антигенов в качестве проводника или доставщика химического депрессанта в клетки.

Расчет в этом случае строится на предположении, что комплекс антиген — депрессант будет идти в организме по пути данного антигена-виновника с высвобождением яда в тех клетках, которые захватывают данный антиген. Таким образом, ответственные клетки окажутся выбитыми, а все остальные не пострадают.

Вот что дала иммунология хирургии — выбор наилучшего донора и способы угнетения иммунитета. Какой из этих подарков необходимо совершенствовать в первую очередь? Что более важно? Ответить трудно. Дело в том, что сам по себе подбор донора не решает проблемы полностью, так как подобрать идеально совпадающего по тканевым антигенам невозможно. Но чем меньше различия, тем легче бороться с отторжением. Вот почему даже очень известные хирурги, признанные мастера своего дела, потерпели крах при пересадках сердца, если они пренебрегли помощью иммунологии, пренебрегли необходимостью подбора доноров по антигенам тканевой совместимости.

Крупнейший американский хирург из Хьюстона Дентон Кули осуществил наибольшее количество пересадок сердца, но все его пациенты довольно быстро погибали в связи с развивающимися явлениями несовместимости, которые не поддавались подавлению депрессантами. Кейптаунский иммунолог Мартин Бота, будучи в 1969 году в Москве, говорил по этому поводу в интервью для «Литературной газеты»: «Я не хочу сказать о Кули ничего плохого, но мне кажется, он несколько пренебрежительно относится к иммунологам и не всегда считается с их рекомендациями. На симпозиуме, прошедшем недавно в Монреале, мы рассмотрели опыт ста пятидесяти пересадок сердца, проведенных к тому времени в мире, и пришли к выводу, что ткани реципиента и донора не должны быть несовместимы более чем по двум-трем группам антигенов. Если несовместимость больше, я лично не хотел бы участвовать в операции».

Конечно, придет время, когда препараты для подавления иммунитета и предотвращения отторжения станут специфическими и совершенными. Тогда, может быть, отпадет необходимость типировать и подбирать доноров и реципиентов. Но сейчас иммунодепрессивное лечение весьма токсично и опасно. И тем опаснее, чем сильнее степень несовместимости пересаживаемой ткани.

Поэтому типирование абсолютно необходимо!

— Доктор Ван Руд! Срочная телеграмма. По правительственному каналу из Упсалы, Швеция.

Профессор Ван Руд, директор регионального отделения Евратранспланта в Лейдене, резко отодвинул рукопись. Рука рванулась к тумблеру внутренней радиосети. Голова с огромной, по юношески пышной шевелюрой повернулась в сторону вошедшего молодого сотрудника.

— Читайте!

Юноша, перебирая телеграфную ленту, торопливо прочитал:

— В 14 часов 37 минут в клинику доставлен мужчина 40 лет. Множественные переломы позвоночника и основания черепа. В сознание не приходил, состояние безнадежное. Комиссия констатировала смерть мозга. Поддерживается искусственное кровообращение. Несчастный случай произошел в 14 часов 10 минут. Органы брюшной полости не повреждены. Может быть использован как почечный донор. Группа крови A, MN, Резус — CDe, Даффи — а, Лютеран — Ь, Келл — Кк. Лейкоцитарные антигены — HL-A1, 2, 7, 15, 17.

— Присаживайтесь, Дэви! — попросил молодого человека Ван Руд, взглянул на часы — 16.05, — и включил радиосеть.

— Вычислительный отдел, внимание! Закодируйте биологическую индивидуальность донора: A, MN, CDe. Даффи — а, Лютеран — Ь, Келл — Кк, HL-A1, 2, 7, 15, 17. Повторите! Благодарю вас. Жду ответ.

Обращаясь к сотруднику, профессор добавил:

— Заполните карту изоантигенной индивидуальности этого человека, уточните место его рождения. Поместите карту в группу Скандинавских стран. Кстати, приготовьте мне сведения о частоте встречаемости антигена HL-A17 среди жителей Швеции и Норвегии. Мне кажется, что этот новый антиген встречается у них гораздо чаще, чем среди англичан и французов.

Вспыхнула зеленая лампочка ресивера, Ван Руд включил тумблер.

— Слушаю.

— Подходящий, практически идентичный реципиент находится в Лондоне, в английском национальном почечном центре. Мужчина 37 лет, двусторонний гидронефроз. В клинике находится полтора месяца на аппарате «искусственная почка». Ждет пересадки. Фамилия — Эванс.

— Благодарю вас.

Лампочка погасла. Часы показывали 16.15.

— Дэви, соединитесь срочно с Лондонским почечным центром. Сообщите о подходящем для Эванса доноре. Потребуйте срочного подтверждения реализации предложения.

Ван Руд снова углубился в бумаги. И, как всегда, ненадолго. В 16.40 вошел Дэви.

— Из Лондона позвонили. В Упсалу за почкой вылетел самолет английской военной авиации.

— Военной авиации?

— Да, у них контракт. Так сказать, мирное использование дежурных военных самолетов. Я сообщил в Упсалу. Почка в контейнере будет ждать самолет на аэродроме. Через 3 часа она будет в Лондоне.

— Молодец, Дэви. Я думаю, через 4 часа она уже будет служить другому человеку.

То, что я только что рассказал, не шутка и не фантазия. Такая международная организация — Евратрансплант уже действительно существует, и иммунолог из голландского города Лейдена профессор Ван Руд возглавляет одно из отделений Евратранспланта. В августе 1969 года он был в Москве на XII Международном конгрессе трансфузиологов. Я познакомился с ним, и он рассказывал, как эта организация возникла. И сцена, которую я описал, почти повторяет его рассказ. Но относится она к начальным периодам работы Евратранспланта. Сейчас они еще более усовершенствовали дело. Но об этом несколько позже. Я прямо процитирую кусок доклада Ван Руда на конгрессе. А пока несколько слов о том, почему понадобился такой центр на всю Европу.

Все из-за той же неповторимости индивидуальности. Одинаковых людей нет или почти нет. Представьте себе, что вам нужен человек с определенными параметрами: блондин, глаза серые, нос с горбинкой, рост 179 сантиметров, вес 75 килограммов, объем легких 5,8 литра, размер ноги 41, возраст 30 лет, женат, имеет двоих детей в возрасте… и так далее по трем десяткам показателей. Спрашивается, легко найти такого или хотя бы сходного человека? Практически невозможно. Да еще чтобы у него можно было взять почку или другой орган для пересадки вашему больному.

Я перечислил сейчас различные внешние качества. При пересадке донора подбирают по другим качествам… По особенностям белкового строения его клеток и тканей — по тканевым антигенам. Но задача та же. Найти идентичного нельзя на всем земном шаре. Это такая случайность, что ею можно пренебречь. Но может быть найден мало похожий и очень похожий. Чем более сходен, тем успешнее пересадка, но и тем труднее найти. Вот и возникла проблема — как искать. Можно положить в клинику больного, определить характеристики его тканей и начать гоняться за донором, то есть за человеком, который погибает от несчастного случая, например автомобильной катастрофы, и тот или иной орган которого может быть использован для пересадки.

Один случай — не подходит. Пропал донор.

Второй случай — опять не подходит. Вероятность сходства очень мала. Можно перебрать сто, двести доноров — и безуспешно.

Вот и возникла идея сделать все наоборот. Не донора подбирать больному, а больного, ждущего операции, подбирать к случайному донору. Действительно, в десятках клиник мира лежат сотни больных, например, с почечной недостаточностью. Они живут только потому, что по нескольку раз в день подключаются к аппарату «искусственная почка». Они могут ждать подходящего донора. Их ткани можно заблаговременно типировать и сведения отправить в единый центр. Несколько сотен или тысяч вариантов человеческих индивидуальностей запомнит электронновычислительное устройство. По всем трем, четырем и более десяткам признаков. Для любого случайного донора может быть быстро найден очень сходный реципиент. Вопрос только в быстрой организации связи и доставки пересаживаемого органа. Пока он еще не погиб.

Вот так и начал свою работу Евратрансплант. Сейчас стало еще четче. Вот что говорил Ван Руд: «Функции этой организации заключаются в следующем: на карточках печатаются кандидаты для пересадки почек, их группы лейкоцитов и группы крови, а также другая информация, которая сохраняется в памяти счетно-вычислительного устройства. Каждый месяц счетно-вычислительное устройство делает фотоотпечаток, в котором все эти реципиенты распределены в таблицах согласно их группам лейкоцитов. Эти фотоотпечатки отсылаются различным центрам, которые связаны с Евратрансплантом. Если один из таких центров имеет потенциального донора, то этот центр связывается по телефону с ближайшим, наиболее подходящим реципиентом. Врач, на попечении которого находится донор, может непосредственно связаться с врачом, под наблюдением которого находится больной. Через картотеки Евратранспланта получили почку 67 больных; в среднем органы, требующиеся для пересадки, подходили в 2–5 раз лучше, чем без посредства Евратранспланта».