Сфинксы XX века

Век пересадки сердца

У XX века очень много имен. Каждое десятилетие приносило свое. Сначала это был век электричества, потом радио, век автомобилей, воздухоплавания, атомный век, век электроники, кибернетики, освоения космоса. В 1968 году появилось еще одно имя — век пересадки сердца.

Это имя провозгласил хирург из Кейптауна Кристиан Барнард. Провозгласил так громко, что услышали во всех уголках мира. Так же как в свое время услышали первый атомный взрыв или запуск первого человека в космос.

Уверяют, что Барнард не ожидал, что получится так громко. Что он сделал первую операцию пересадки человеческого сердца не ради сенсации, а ради спасения человека. Так или иначе, 3 декабря 1967 года Кристиан Барнард пересадил новое сердце Луису Вашканскому; 2 января 1968 года он произвел вторую операцию Филиппу Блайбергу.

Но без сенсации, конечно, не обошлось.

Столкнулись десятки мнений! Из этого столкновения произошел взрыв. И даже если такие операции пока еще преждевременны, а по мнению многих, авантюрны, шаг сделан. Ворох противоречивых мнений подожжен. Хирург из Кейптауна поднес к нему факел.

Вспыхнувший костер ярко осветил всю проблему, пересадки органов. Вытянул из темноты самые потаенные трудности этой проблемы и показал людям, которые не представляли их раньше. Одни считали, что для успешной трансплантации органа достаточно хорошенько пришить его и он великолепно приживет. Другие привыкли думать, что пересаженный орган все равно отторгнется, как бы хорошо его ни пришили.

3 декабря 1967 года. Первая в мире пересадка сердца от человека человеку произведена. Операцию провел кейптаунский хирург Кристиан Барнард.

Это произошло до восхода солнца, а подготовлено все было еще в полночь. В 0 часов 45 минут донора перевезли в операционную, чтобы изъять сердце. Оно еще билось. Человек был уже мертв, мозг не работал, его электрические импульсы потухли. Оживить мозг, а следовательно человека, было уже нельзя. Луису Вашканскому, которому предназначалось это сердце, начали давать наркоз.

Донором сердца служила молодая женщина. Имя ее — Дениз Дарваль.

Дениз Дарваль накануне попала в автомобильную катастрофу и получила серьезные повреждения черепа. Медицина была бессильна помочь ей. Повреждения черепа были столь тяжелы, что надежд на спасение ее жизни не было. Она умирала. И если смертью считать гибель мозга, то в 0 часов 45 минут она была уже мертва. Ее дыхание поддерживалось специальным аппаратом. Это было необходимо, чтобы билось сердце. Его надо было вынуть из груди еще бьющимся. Вот почему, пока Луиса Вашканского готовили к операции, жизнь тела Дениз Дарваль искусственно поддерживали. Когда Вашканский был подготовлен, Дарваль была отключена от аппарата искусственного дыхания. Было 2 часа 20 минут. Сердце продолжало биться. В 2 часа 32 минуты оно остановилось и сразу же было изъято. Луис Вашканский в это время тоже лежал с рассеченной грудной клеткой. Сердце отключили от кровообращения и удалили. Удалили почти все. Осталась только верхняя его стенка — место, откуда отходят главные сосуды. В 5 часов 52 минуты пересадка сердца закончилась, и электрическим импульсом его заставили работать в новом хозяине. Оставалось только зашить грудную клетку. Луису Вашканскому было 55 лет. Он перенес три инфаркта миокарда — в 1959, 1960 и 1965 годах. Он страдал тяжелой сердечной недостаточностью. Его сердце было не пригодно для жизни. 3 декабря 1967 года он получил новое сердце.

6 декабря 1967 года. Прошло трое суток после операции. Состояние здоровья Вашканского улучшается, он в полном сознании. Продолжается назначение азатиоприна и кортизона — препаратов, угнетающих иммунитет. С этой же целью снова, как и в первый послеоперационный день, произведено облучение грудной клетки гамма-лучами радиоактивного кобальта.

10 декабря 1967 года. Неделя с новым сердцем. Состояние здоровья продолжает улучшаться. Аппетит хороший. Луис Вашканский «требует» подать ему бифштекс с яйцом.

14 декабря 1967 года. Одиннадцатый день после пересадки. Больному разрешено подняться с постели. Дача препаратов, угнетающих иммунитет, продолжается.

17 декабря 1967 года. Две недели. Начался кашель. Диагноз — двустороннее воспаление легких. По-видимому, препараты, угнетающие иммунитет, ослабили сопротивляемость организма к инфекциям, и началась пневмония. Больному назначают большие дозы пенициллина. Все контакты с ним запрещены.

19 декабря 1967 года. Состояние здоровья больного резко ухудшилось. Он с трудом дышит. Вечером его подключили к аппарату искусственного дыхания.

20 декабря 1967 года. Луис Вашканский — первый человек с пересаженным сердцем — скончался.

2 января 1968 года. «Как передает корреспондент агентства Рейтер из Кейптуана, группа хирургов кейптаунской больницы „Хроте-Схюр“ под руководством доктора Барнарда сегодня произвела вторую операцию по пересадке сердца. Сердце было взято от 24-летнего метиса, который получил вчера очень сильные повреждения мозга… Врачи некоторое время искусственно поддерживали ему жизнь, пока были сделаны все необходимые анализы на совместимость его тканей и крови с тканями и кровью 58-летнего зубного врача Блайберга, выходца из Европы, которому было пересажено сердце».

4 января 1968 года. Корреспондент агентства Рейтер передает из Кейптауна: «Филипп Блайберг продолжает поправляться после операции по пересадке сердца, и врачи собираются дать ему впервые после операции твердую пищу.

Сегодня утром Блайберг отдыхал в кислородной палатке, в которой он проведет последующие четыре дня. Он движется по тому же пути к выздоровлению, как и ранее Луис Вашканский, но состояние Блайберга пока подает большие надежды. Наблюдения и анализы проводятся через каждые 30 минут в стерилизованной палате, где лежит Блайберг и где приняты все меры по борьбе с инфекцией.

Блайбергу дают меньшую дозу лекарств, подавляющих реакцию отторжения, нежели Вашканскому.

Сегодня наступает момент, когда необходимо сохранять равновесие между подавлением несовместимости тканей и предотвращением инфекции такого рода, от которой умер Вашканский».

15 января 1968 года. Филипп Блайберг чувствует себя лучше, чем чувствовал себя Вашканский через две недели после операции. Он поднялся с постели и сделал несколько шагов по своей стерильной палате.

20 января 1968 года. Как сообщает агентство Франс Пресс, «состояние Филиппа Блайберга, человека с пересаженным сердцем, продолжает улучшаться. Он уже ходит по комнате без посторонней помощи. В его организме не обнаружено никаких признаков инфекции. Доктор Мариус Барнард, брат оперировавшего хирурга, заявил на пресс-конференции, что состояние Блайберга „весьма удовлетворительное“. Он добавил, что, по его мнению, „примерно через два месяца Блайберг сможет начать более или менее нормальную жизнь“.

Здесь отмечают, что сегодня — восемнадцатый день после пересадки сердца Блайбергу (Вашканский прожил после подобной операции 18 дней)».

10 февраля 1968 года. Состояние больного ухудшилось. Профессор Барнард сообщил, что у Блайберга наблюдались признаки отторжения пересаженного сердца, однако этот процесс удалось остановить назначением иммунодепрессантов.

15 февраля 1968 года. Состояние Филиппа Блайберга улучшилось. Он заявил журналисту, что чувствует себя очень хорошо, и поблагодарил население Южно-Африканской Республики за исключительный интерес, с которым оно следит за его выздоровлением.

16 марта 1968 года. Семьдесят четвертый день жизни с новым сердцем. Сегодня Филипп Блайберг выписан из больницы. «Я счастлив, что возвращаюсь домой», — сказал он толпе, ожидавшей его у входа.

11 июня 1968 года из Кейптауна сообщили, что Филипп Блайберг «серьезно болен». Состояние его здоровья резко ухудшилось. Предполагается воспаление легких. Блайберг помещен в больницу «Хроте-Схюр».

6 июля 1968 года. В опубликованном больницей сообщении говорится, что в состоянии здоровья пациента произошло дальнейшее ухудшение. Профессор Барнард готов пересадить ему новое сердце. Однако состояние Блайберга не позволяет делать повторную пересадку. Его вновь поместили в стерильную палату. Врачи диагностировали воспаление легких и воспаление печени. По мнению профессора Барнарда, воспаление печени связано с вредным действием медикаментов, которые вынужден принимать его пациент, чтобы противостоять реакции несовместимости.

Октябрь 1968 года. Филипп Блайберг поправляется, однако все еще находится в больнице. Профессор Барнард заявил корреспонденту Ассошиэйтед Пресс о том, что рано или поздно Блайбергу придется повторить операцию. «Мы не можем остановить процесс отторжения, — сказал хирург, — в наших силах лишь замедлить его».

Январь 1969 года. Исполнилась годовщина со дня пересадки сердца. Филипп Блайберг чувствует себя удовлетворительно. Он находится под постоянным наблюдением врачей.

15 августа 1969 года. Корреспондент агентства Рейтер передает из Кейптауна: «Филипп Блайберг, живущий с пересаженным сердцем дольше других пациентов, которым была сделана операция, серьезно заболел. Как сообщается, врачи обеспокоены ухудшившимся состоянием 60-летнего зубного врача, помещенного вчера в госпиталь „Хроте-Схюр“». Это уже третья по счету госпитализация Блайберга с тех пор, как 2 января 1968 года в его груди начало биться чужое сердце.

16 августа 1969 года. Филипп Блайберг скончался. Корреспондент агентства Рейтер передал сообщение из Кейптауна о пресс-конференции профессора Кристиана Барнарда, проведенной в связи со смертью Ф. Блайберга, которому девятнадцать с половиной месяцев назад было пересажено сердце. «Хроническое отторжение (несовместимость) повредило сердце до такой степени, что оно уже не выдержало», — сказал Барнард. Однако он добавил: «Мы будем продолжать пересадки сердца. Мы, безусловно, не ослабим наших усилий и, по всей вероятности, сделаем еще больше».

Я составил схематические протоколы двух первых пересадок сердца. Одна из них — первая в мире. Вторая, так уж получилось, одна из самых успешных. Человек с новым сердцем прожил девятнадцать с половиной месяцев. Этот рекорд пока превзойден только однажды, хотя в разных странах сделано более 200 пересадок сердца. Рекордсмен — 52-летний американец Роберт Макки. Операция была сделана 31 августа 1968 года в Станфордском медицинском центре крупнейшим американским хирургом Норманом Шамуэем. Западногерманский журнал «Квик» писал, что свой 600-дневный юбилей Макки отметил бутылкой шампанского. Еще несколько человек прожили после операции полтора года. Остальные погибали через несколько недель или дней после операции.

Итак, южноафриканский хирург поджег костер мнений. Вспыхнувший огонь ярко осветил всю проблему пересадки органов. Вытянул из темноты самые потаенные технические, иммунологические и морально-этические трудности этой проблемы и показал их людям. И, конечно же, каждый увидел их по-своему. Одним показалось, что это никакие не трудности, а пустяки. Другие говорили, что нужно прекратить пересадки, пока не сняты помехи, что не надо сеять преждевременных иллюзий и надежд. Третьи настаивали на пересадках сердца и продолжали их, уверяя, что только таким способом можно найти пути преодоления помех. Четвертые превозносили Кристиана Барнарда. Пятые предавали его анафеме.

Пылал костер мнений.

Рудольф Ценкер (Мюнхен): «Я не стал бы делать операции по пересадке сердца, поскольку проблема совместимости тканей не нашла надежного решения».

Поль Бине (Париж): «Мы весьма пессимистичны в оценке перспектив этих пересадок, ибо никто еще не располагает верным средством для приживления пересаженного органа. Такого рода операция относится к области экспериментальной хирургии».

Профессор Дюбост (Париж): «Чего бы мне, да и не только мне, хотелось для полной гарантии — так это уверенности, что реципиент для пересадки сердца подбирается со всей возможной осмотрительностью, и не одним человеком, как это было, а несколькими. Так, например, вполне возможно, что Луис Вашканский и поныне был бы жив, если бы ему не пересадили сердце…»

Эрнст Дерра (Дюссельдорф): «Я не мог бы жить в постоянном кошмаре, думая, что совершил непреднамеренное убийство».

Жан Ростан (Париж): «Невозможно, недопустимо быть против: ясно, что когда-нибудь пересадка сердца увенчается успехом».

Эмиль Ферстер (Страсбург): «Ныне ваш второй пациент вступил во второй месяц жизни. Никто не знает лучше, чем вы, что невозможно предугадать его будущее, никто не знает, не будет ли орган, который организм терпит сегодня, отторгнут им завтра. Но мы изучим законы отторжения у человека и законы терпимости, каких ошибок следует избежать, какие подводные камни обходить, какое оборудование придумать, чтобы спасти человеческую жизнь».

Казимеж Островский (Варшава): «Несмотря на смертельный исход — вероятность, с которой следовало считаться с самого начала, — это, несомненно, крупное достижение в медицине. Не подлежит сомнению, что после этой операции будут проводиться следующие, которые дадут возможность совершенствовать методы пересадки сердца. С точки зрения иммунологических трудностей ткани сердца имеют больше шансов „прижиться“ в чужом организме, чем ткани почки, например. Уже один этот факт подает надежды на успешное развитие техники пересадки сердца в будущем».

Евгений Зотников (Москва): «На события в Кейптаунской клинике можно взглянуть и глазами обыкновенного жителя планеты, преисполненного веры в победу медицины над первой бедой века — сердечно-сосудистыми заболеваниями. Я, вероятно, не ошибусь, сказав, что Кристиан Барнард окрылил надеждой миллионы людей, особенно безнадежно больных».

Питер Медавар (Лондон): «Героические приключения сегодня есть часть ординарной медицинской помощи завтра. Мы можем надеяться, что в течение следующих пяти лет трансплантация сердца, печени и легких превратится в обычную хирургическую процедуру».

Профессор Ленегр (Париж): «Операция, дающая больному несколько недель жизни, бесцельна».

Вернер Форсманн (Дюссельдорф): «Разве не чудовищна картина, которую мы сейчас наблюдаем? В одной операционной врачи в напряжении склоняются над больным, настолько тяжелым, что его сердце и легкие подключены к аппарату „искусственное сердце — легкие“. А в это же самое время в соседней операционной в таком же напряжении пребывает другая группа врачей. Все инструменты полностью готовы к операции… Врачи склоняются над своим молодым пациентом, который из последних сил пытается победить смерть. Но медики отнюдь не стремятся ему помочь: они ждут только одного — когда же наконец можно будет вскрыть это беззащитное тело и вынуть сердце, которое должно спасти кого-то другого».

Владимир Кованов (Москва): «Здесь хирург поставлен перед выбором — кого в первую очередь спасать: потенциального ли донора или предполагаемого реципиента? Вопрос о том, кому из них „быть“, а кому „не быть“, приобретает в такой ситуации более чем гамлетовскую драматичность. Не случайно нью-йоркская вечерняя газета в статье, посвященной пересадке сердца, приводит следующие слова одной своей читательницы: „Могу ли я быть уверена, что доктора сделают все от них зависящее для спасения моей жизни, если я попаду в катастрофу или внезапно заболею? Не окажет ли на них влияние мысль о том, что мои органы могут пригодиться другому человеку?“ Здесь есть над чем подумать…

Нам кажется, что в „гонке“ сердечных пересадок, последовавшей за опытами Барнарда, присутствует некий сомнительный привкус азарта».

Жорж Сент-Жорж (Париж): «Самое скверное — это то, что эта практика (сейчас затихшая) была использована мировой прессой таким образом, что возбудила совершенно ложные надежды о возможности менять сердца, как батареи в любом электромеханизме. Получилась нездоровая сенсация, и если проф. Барнард не женился на Жаклин Кеннеди, то просто зазевался».

Антуан Тюлье (Марсель): «Экспериментальная трансплантация органов человеческого тела, результаты которой для будущих больных весьма сомнительны (несмотря на всю рекламную шумиху), приносит безусловный вред, отвлекая медицинские силы, которые следовало бы использовать для обеспечения сегодняшним больным нормальных условий лечения… По-моему, это соперничество жаждущих славы „медицинских звезд“ необходимо прекратить».

Александр Вишневский (Москва): «Считать, что проблема трансплантации человеческого сердца уже решена, — преждевременно. Первый вопрос, который возникнет, — это вопрос о преодолении тканевой несовместимости пересаженного сердца».

Юрий Лопухин (Москва): «Операции трансплантации сердца я считаю преждевременными».

Борис Петровский (Москва): «Не умаляя значения подобного эксперимента для будущего науки, не могу не отметить, что у советских медиков есть своя точка зрения по поводу экспериментов на человеке. Известно, что советская медицина наиболее гуманная. Никаких иных побуждений, кроме помощи больному, у нас нет. Поэтому даже самого тяжелого больного мы должны попытаться спасти всеми доступными врачу средствами. В арсенале советского медика для реанимации существует много методов: искусственное кровообращение, искусственное дыхание, гипотермия, снабжение тканей и органов кислородом (оксигенизация), искусственная почка и многие другие.

Мы считаем, что если даже человек перенес инфаркт миокарда или страдает хронической коронарной недостаточностью, пусть он живет, соблюдая определенный режим, с собственным больным сердцем. (Можно привести очень много примеров, когда люди, перенесшие инфаркт, продолжают успешно работать.)

Видимо, решиться на пересадку сердца можно только в тех случаях, когда оно остановилось и больной погиб, то есть находится в состоянии клинической смерти, и никакие средства реанимации (оживления) не помогают уже восстановить функции сердца. Если пересаженное сердце поможет продлить жизнь такому больному — пусть на несколько недель или месяцев, — это будет оправдано как с моральной, так и с юридической точки зрения.

Еще более ответствен выбор донора. Совершенно очевидно, что у живого человека удалять для пересадки другому сердце, печень или легкое недопустимо. Исключение составляет только почка… И вот перед хирургом появляется дилемма: с одной стороны, необходима пересадка свежего органа, с другой стороны, недопустимо брать орган даже у тяжело больного или перенесшего травму, но еще живого человека, у которого не погасли функции сердца, легких, мозга и имеется надежда на оживление. По всем юридическим и моральным законам необходимо принять абсолютно все меры для оживления такого человека (искусственное дыхание, трахеотомия, остановка кровотечения при травме, трепанация черепа при кровоизлияниях в мозг, наконец, закрытый или открытый массаж сердца).

Можно привести много примеров, когда удавалось восстанавливать функции прекратившего биться сердца после трех-четырех и даже более часов его непрерывного массажа. Необходимо подчеркнуть, что эти активные мероприятия, в известной (иногда в большой) степени травмирующие органы, особенно сердце, абсолютно недопустимы там, где мы хотим взять сердце для пересадки. Врачи, определяющие допустимость пересадки, должны иметь трезвую голову, быть объективными.

Вполне понятно, что в Советском Союзе мы должны развивать проблему трансплантации спокойно и осторожно, только в крупных учреждениях, оснащенных соответствующим оборудованием.

Проблема пересадки органов очень интересная, перспективная. Ее нужно всеми силами развивать в научном плане, разрабатывать ее технические, иммунологические, юридические и организационные разделы. Мы уверены, что будущее принесет крупные успехи в преодолении иммунитета, обеспечении безопасности пересадки тканей и органов, надежности приживления».

Что сказать в заключение этой главы? Высказать еще одно — свое — мнение? Или лучше привести какие-либо объективные критерии? Конечно, лучше объективные и, конечно, лучше, если это будут цифры. Давайте посмотрим динамику ежемесячного количества пересадок сердца, осуществленных после первой операции Барнарда.

1968 год: январь — февраль — 4, март — апрель — 1, май — июнь — 16, июль — август — 14, сентябрь — октябрь — 34, ноябрь — декабрь — 32.

1969 год: январь — февраль — 14, март — апрель — 14, май — июнь — 5, июль — август — 3, сентябрь — октябрь — 4, ноябрь — декабрь — 2.

Увлечение явно прошло. Сенсационность кончилась. Первый штурм сменяется длительной осадой твердыни несовместимости.

Сначала я расскажу вам сказку.

Было одно королевство, каких немало. Процветало это королевство, богатело и никого не боялось. Правил там король Церебрус, и не думал он ни о каких врагах и захватчиках, потому что он был счастливый король. Счастье свое он получил в наследство от отца, а отец — от своего отца. И точно никто не знал, когда оно появилось в их роду. Счастье это жило в королевском дворце, звали его Лимфус. Лимфус был зачарованным джинном. Древние мудрые предки Церебруса создали этого джинна, наделили его способностью порождать из своего тела несметные полчища преданных воинов — лимфоидов, и поручили охранять королевство от иноземцев. Великую клятву дал Лимфус своим создателям: ничьим просьбам не верить, ничьих приказов не слушать. Даже если сам король будет просить не уничтожать каких-нибудь иноземцев, то и короля не слушать. Такое заклятье наложили на джинна и поселили его в королевстве, чем обеспечили беззаботную, спокойную жизнь стране на долгие годы.

Разослал молчаливый Лимфус своих лимфоидов во все концы и углы королевства, а сам сидит во дворце, никому не мешает, никаких особых привилегий себе не требует, сам никому ничего не навязывает, но и ничьих приказов, кроме приказа волшебных предков, не выполняет. Его собственные заботы никого не обременяют. Примчится верный лимфоид с Юга или Севера, доложит, что в таком-то месте бандиты границу перешли или с виду мирные иноземные жители в королевство забрались, встанет джинн. Выпьет волшебный напиток, которым во дворце самых знатных вельмож поят, народит из своего тела сто тысяч вооруженных лимфоидов и пошлет их на чужестранцев. Всех разыщут верные лимфоиды, даже если чужаки уже по городам разбежались и попрятались. Ни одного в живых не оставят. Церебрус и знать не знает забот о сохранении своего королевства от набегов внешних варваров, полчища которых живут по всей округе и рвутся в страну поживиться ее богатствами.

Хорошо устроено королевство Церебруса. В каждом городе свое ремесло. Населен каждый город мастерами этого ремесла. На другие дела они не отвлекаются. Один город для всего королевства обувь делает, другой ткани ткет, третий одежду шьет. В центре королевства — главный город. Город Кор. Это он снабжает всю страну продовольствием. День и ночь работают мастера этого города и рассылают продукты во все остальные города. Останови работу в Коре, и погибнет все королевство. Но кто остановит ее? Вездесущие лимфоиды присматриваются к каждому живому существу — свой или чужеземец (если чужой — умри).

Долго ли, коротко ли наслаждалось жизнью королевство Церебруса, только случился в городе Коре пожар. И погибли все мастера. И никакой другой город не мог выполнять работу Кора.

Стало королевство гибнуть…

Тогда обратился Церебрус к своему брату Церебрусу-старшему, который правил своим столь же прекрасным королевством, и спросил:

— Слышал ли ты о стране, которая стояла на берегу моря и в которой наводнение погубило все города и только главный уцелел, так как был хорошо защищен?

— Да, слышал.

— Я хочу взять этот город и перевезти вместе с мастерами на место моего Кора. Пусть они работают, спасут меня и сами останутся жить. Ведь без своего королевства они все равно погибнут.

— Не выйдет ничего, — ответил старший брат. — Лимфус погубит всех чужестранцев. У него приказ предков. А никто из мудрецов не расшифровал заклинания, которым был заколдован джинн. И никто не может приказать ему: вот этих чужаков — бандитов и гангстеров — бей, а этих не трогай, они нужны королевству. Он убивает всех. Его лимфоиды не трогают только своих.

— Я убью Лимфуса! — воскликнул Церебрус.

— И сразу же погибнешь, — сказал старший брат, — вспомни Церебруса-младшего. У него умер джинн, и полчища варваров из морей, лесов, степей по земле и воздуху вторглись в королевство и растоптали его за три дня.

— Тогда дай мне яда, которым можно отравить Лимфуса. Я буду подсыпать его в волшебный напиток, который он пьет перед тем, как породить лимфоидов. Он ослабнет и не сможет порождать так много войск. И может быть, я найду ту грань, когда лимфоидов еще будет хватать, чтобы защищать страну от варваров, но слишком мало для того, чтобы убить мастеров города, перенесенного в наше королевство из королевства чужого.

— Попробуй, — сказал Церебрус-старший. — У тебя нет другого выхода. Но помни. Этот яд очень сильный. Даже испарения его опасны для всех мастеров и для тебя самого. Даже дыхание Лимфуса станет опасным. По всему королевству распространятся ядовитые испарения.

И взял Церебрус яд, и стал подсыпать его по утрам и вечерам в чашу Лимфуса. Через три дня ослаб джинн, плохо слушал донесения лимфоидов и не порождал новых войск. Тогда перенес Церебрус город из погибшего королевства в свое. И ожили все другие города, ожило все королевство. Но полезли несметные полчища варваров, бандитов и гангстеров. Мастеров убивали, а города разрушали.

Испугался Церебрус, перестал давать яд Лимфусу. Очнулся джинн, породил тучу лимфоидов. Перебили они всех варваров, а заодно стали чинить расправу и над чужими мастерами в городе Коре. Залихорадила жизнь в Коре, вышла из нормального ритма, вот-вот остановится. Что делать Церебрусу? Опять насыпал яд в чашу джинна. А уже и сам еле на ногах стоит.

Кончилась беззаботная жизнь королевства. Балансирует его судьба на острие ножа. Много яда насыплешь — засыпает Лимфус, оживает город Кор, но оживают, лезут варвары из-за границы. Мало яда дашь, нарождаются лимфоиды, губят варваров, но и мастеров города Кора не щадят. И нет уже веселья в королевстве. Все мастера и градоначальники, министры и сам король отравлены ядовитыми испарениями, силы теряют.

Кликнул Церебрус клич по всем королевствам:

— Кто тайну Лимфуса-джинна откроет, заклинание его расшифрует, кто научит его врагов бить как прежде, а нужных чужеземных мастеров не трогать, тот получит все богатства и почести королевские и славу во веки веков.

Да найдется ли такой мудрец — не знаю. Или погибнет королевство Церебруса, не дождавшись разгадки тайны? И сколько еще таких королевств погибнет?

Вот и сказке конец.

А теперь подумайте. Разве человек с пересаженным сердцем не похож на королевство Церебруса? Чтобы сердце не отторгалось, врачи подавляют его иммунную систему (лимфоидную ткань) ядовитыми препаратами. Ядовитыми не только для лимфоидной ткани, но и для многих других. Подавляется его иммунная защита не только против пересаженного сердца, но и против микробов — возбудителей заразных болезней. Передозируешь препарат — сердце будет чувствовать себя лучше, но больной в любую минуту может умереть от инфекции. Недодозируешь препарат — сердце отторгнуться может.

Вот почему пересадка сердца на сегодня — это опыты, которые под силу крупным клиникам, отчаянным хирургам и отчаянным пациентам. За каждый день, неделю, месяц жизни таких пациентов идет борьба. Каждый день они находятся под наблюдением врачей. В любую минуту готов арсенал лекарств и средств, поддерживающих их неустойчивое балансирование между жизнью и смертью.

Вот и скажите мне: пересадка сердца — сказка или реальность?

Это уже не сказка, это факт, повторенный многими хирургами. Но это еще и не реальность. Иммунологам надо еще много поработать, чтобы раскрыть тайну джинна Лимфуса, чтобы научить его различать не только «свое» и «чужое», а и среди чужих отличать друзей от врагов.

Надо много поработать, чтобы пересаженное сердце или любой другой орган приживали навсегда и без осложнений. Эта цель оправдывает средства!

Давайте на некоторое время отвлечемся и забудем о барьере несовместимости или представим, что его научились преодолевать, что он больше не мешает.

Каковы в этом случае перспективы пересадки тех или иных органов? Отпадают ли все трудности и если остаются, то какие?

Поскольку я уверен, что в течение ближайших 10–15 лет способы преодоления несовместимости будут найдены, последующее описание может служить своеобразным прогнозом на будущее.

Почка

Фронт пересадок почки и в наши дни неудержимо ширится.

Успехи при пересадках почек во многим связаны с тем, что разработана великолепная машина — искусственная почка. Больных можно «подключать» к этой машине, и они в течение нескольких дней, недель и даже месяцев могут жить при абсолютной остановке функции своих собственных или пересаженных почек. За это время можно подготовиться к операции, вывести пересаженную почку из кризиса при начавшемся отторжении, вывести больного из тяжелого состояния, пересадить ему вторую и даже третью почку.

В будущем эта операция станет рутинной для большинства хирургических клиник как перспективный способ лечения ряда врожденных пороков этого органа, травм, опухолей и воспалительных заболеваний — нефритов, если, конечно, не будут найдены способы их терапевтического лечения. Трудности, которые необходимо будет преодолеть, связаны с двумя проблемами.

Первая — консервация почек и их длительное сохранение в банках органов. После ее решения отпадет одна из главных организационных трудностей наших дней, связанных с получением почки и необходимостью немедленной пересадки.

Вторая проблема — иннервация пересаженного органа. Мне могут возразить, что мировая практика показала большую автономию работы этого органа, несмотря на то, что во время операции перерезаются все нервы, идущие в почку. Тем не менее иннервация органа важна, а восстановление нервных волокон идет медленно и несовершенно. Поэтому проблема регенерации нервов — одна из важнейших в транспланталогии не только применительно к почке. Почка все-таки может функционировать без иннервации, а многие органы не могут, например глаз или рука.

Сердце

При пересадке сердца еще большее значение имеет проблема длительного сохранения органа. В настоящее время пересаживают еще теплое сердце, изъятое из груди только что умершего человека. Это создает не только технические трудности, но и морально-этические. Что считать моментом смерти — остановку сердца или гибель мозговой ткани? Мы знаем, что останавливающееся сердце можно оживить. И если за время его бездействия мозг не погиб, то оживет весь организм. Но если мозг необратимо изменен, а сердце бьется, то человек с его «душой» — интеллектом потерян. Но можно ли считать его трупом?

Я не намерен преувеличивать морально-этические трудности. Человечество решало и решает более сложные проблемы социальной морали. И эта задача найдет свое решение. Сейчас нужно думать не об этом, а о преодолении несовместимости и об искусстве консервировать жизнеспособное сердце на длительные сроки. Лишь после этого трансплантация сердца сможет стать более или менее распространенным способом лечения безнадежно неизлечимых сердечных недугов — быстро прогрессирующей стенокардии, тяжелых инфарктов, травм и некоторых неизлечимых пороков. В отличие от почки в наши дни количество пересаживаемых сердец уменьшается. Первое увлечение прошло. Это в определенной мере связано с отсутствием хороших аппаратов, заменяющих работу сердца. Искусственная почка может неделями заменять работу органа, если она ослабла или приостановилась. Аппараты искусственного кровообращения могут заменять сердце лишь на несколько часов, да и то при вскрытой грудной клетке. Поэтому врач фактически лишен возможности облегчить работу пересаженного сердца, а тем более полностью заменить его, если оно остановилось.

Любопытный расчет приведен в материалах специального совещания по пересадке сердца, которое происходило в Национальном институте сердца в США в 1969 году. Оценив количество потенциальных реципиентов, нуждающихся в пересадке сердца, иначе говоря, выяснив количество лиц, которых можно вылечить этим способом, группа специалистов пришла к важным выводам. В 1968 году сделано 100 операций по пересадке сердца, точнее 101. После преодоления главной причины неудач — несовместимости — эта цифра увеличится более чем в 100 раз. В клиниках мира будет производиться 10 000 трансплантаций ежегодно. Когда же будут созданы аппараты, содействующие кровообращению, эта цифра возрастет еще вдвое.

Печень

Проблема консервации и искусственного органа-заменителя здесь также стоит во весь рост. Печень — особенно большой и хрупкий орган. Разработка методов его замораживания или других способов консервации будет одной из труднейших задач. Серьезных успехов в деле создания искусственной печени также пока еще нет. В клиниках Советского Союза выполнено несколько операций по временному включению печени в кровообращение больного. Это не истинная трансплантация, а скорее использование живого донорского органа для временной функции пораженной печени. Истинные пересадки этого органа в будущем могут быть полезны при тяжелых некротических циррозах печени, опухолях, при редких пороках, когда ребенок рождается с печенью, в которой нет желчных протоков.

Эндокринные железы

Пересадка щитовидной и паращитовидных желез, надпочечников, половых желез, по-видимому, не представляет особых трудностей и будет распространенной операцией при недостаточности этих важнейших регуляторов жизнедеятельности организма.

Мозг

Проблема пересадки мозга особенно сложна, и я не могу выразить оптимизма в этом плане. Над всеми сложностями довлеют в этом случае две. Первая — регенерация нервов.

Так уж устроила природа, что нервные клетки взрослого человека не способны к делению, а нервные волокна весьма ограниченно регенерируют. Если не найти путей преодоления этого препятствия, то пересаженный мозг окажется отключенным от всего тела. Информация не будет поступать ни туда, ни обратно.

Вторая сложность состоит в том, что при пересадке мозга фактически пересаживается личность, пересаживается человек в тело другого человека. Так, может быть, лучше говорить о пересадке тела к мозгу (или к голове). А кто будет служить донором мозга? Это вообще нонсенс. Если с мозгом связана человеческая личность, то мозг не может быть «донорским», ибо он определяет личность. Донорским может быть тело. Следовательно, проблема пересадки мозга не существует. Она сразу же превращается в проблему пересадки всего тела одного человека к мозгу другого. А это уже выходит за рамки нашей книги, ибо она посвящена пересадке органов, барьеру несовместимости и связанным с ними проблемам и перспективам, а не пересадке личности из одного тела в другое. Я думаю, что это самостоятельная, захватывающе интересная психологическая проблема.