Сфинксы XX века

Первооткрыватель в науке — понятие всегда условное

Однажды Петр Леонидович Капица рассказал притчу-загадку.

Шли по берегу реки три человека. Один был очень внимательный, другой имел зоркие глаза, а третий умел плавать. Шли они, шли, вдруг Внимательный говорит: «Что-то на том берегу интересное лежит». Присмотрелся Зоркий и воскликнул: «Да ведь это кошелек!» Переплыл Пловец реку, взял кошелек, а в нем — золото.

Вот тут притча и превращается в загадку: кому принадлежит золото — Внимательному, Зоркому или Пловцу? Ответить на эту загадку и просто и сложно. Просто потому, что кажется, будто золото принадлежит всем троим. Сложно потому, что кажется, будто и без любого из трех можно было получить золото. Можно же было построить плот и обойтись без Пловца. Можно было обойтись и без Зоркого. Наконец, и без Внимательного можно было набрести на кошелек случайно.

Эта притча в шутливой форме отражает очень серьезные вопросы, важные для понимания развития науки, в том числе и такой вопрос — кому принадлежит честь находки, кто первооткрыватель? Любопытно, что многие крупнейшие ученые, имена которых стоят у истоков крупнейших открытий и обобщений, подчеркивают значение фактов и явлений, описанных другими исследователями до них, которые проторили или указали им путь. «Наука развивается лишь благодаря сотрудничеству людей всех стран», — говорил известный русский хирург Н. В. Склифосовский. А «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгеймер писал: «Обычно смысл открытого в 1964 году становится ясен лишь в контексте открытий 1955, 1950 или еще более ранних лет. Именно там нужно искать те условия, которые подготовляли новые открытия; там зародились концепции, в свете которых делаются эти открытия; там лежат истоки языка и традиции».

Слова «открытие» и «первооткрыватель» можно воспринимать только условно. Всякое открытие происходит на основе уже достигнутого. Левенгук не открыл бы мир микробов, если бы не было микроскопа. Пастер не создал бы принципа вакцинации, если бы не была сформулирована микробиологическая концепция заразных болезней. И так далее. Всегда что-то было раньше. Кто-то подготовил почву для открытия. Всегда были предшественники. Всегда кто-то был раньше. Это истина. Она верна и при рассмотрении развития проблемы пересадки органов и тканей. Вот два примера.

В одной из глав я рассказал об Алексисе Карреле как о хирурге-экспериментаторе, который начал эру пересадки целых органов, в том числе и почек. А на самом деле экспериментальная пересадка почки впервые была осуществлена другим человеком за три года до опытов Карреля.

24 января 1902 года на заседании Венского хирургического общества доцент Эмерих Ульман выступил с докладом «Пересадка почки». В докладе он рассказал об опытах пересадки почки собаки с ее нормального места на шею. И продемонстрировал собаку.

13 марта 1902 года в венском еженедельном «Клиническом журнале» появилась статья Эмериха Ульмана, которая называлась «Экспериментальная пересадка почки». Это не была малозаметная периферийная публикация. Нет. Венский журнал в то время был ведущим медицинским журналом Европы. Ульман писал: «Считалось невозможным трансплантировать такой большой орган, как почка. Тем не менее это было сделано, и жизнеспособность пересаженной почки сохранялась вместе с ее физиологической функцией… Дальнейшие эксперименты покажут, могут ли почки быть трансплантированы от одной собаки другой… и, наконец, могут ли (хотя это кажется едва ли возможным) пересаженные почки взять на себя бремя процессов полного очищения крови, т. е. останется ли живым животное, если его собственные почки удалить, оставив функционировать только пересаженные?»

27 июня 1902 года на очередном заседании хирургического общества вновь выступал доктор Ульман: «Вначале меня постигла неудача при трансплантации почки от животных одного вида другому, но сегодня я в состоянии продемонстрировать вам, перед столь выдающейся аудиторией, козу, у которой в области шеи находится трансплантированная туда почка собаки. Вы можете видеть, что почка функционирует совершенно нормально и что моча вытекает по каплям из конца выведенного наружу мочеточника. Я должен искренне признаться, что успех эксперимента удивил даже меня самого. Хотя давно известно, что извлеченная из тела почка при перфузии чужеродной кровью начинает секрецию, я не предполагал, что это возможно в живом организме; такую точку зрения разделяли все специалисты».

Итак, Эмерих Ульман произвел все три вида пересадок: ауто-, гомо- и гетеротрансплантации. По-видимому, он не делал различий между ними. И он не сообщил в печати о дальнейшей судьбе пересаженных почек. И вообще, он больше никогда не публиковал никаких данных на тему о пересадке органов, хотя он много и продуктивно работал как хирург. В 1902 году ему был 41 год, а прекратил он свою академическую работу в двадцатых годах нашего столетия.

Неизвестно, почему он увлекся трансплантациями и почему он разочаровался в них. Ясно одно, что Алексис Каррель начал свои опыты под влиянием Эмериха Ульмана. Он сам писал об этом. И вот сегодня всеми признано: с Карреля началась научная эра трансплантации органов. И это действительно так. Он ее обосновал. Он сформулировал биологическую (не хирургическую!) природу несовместимости. Он ее первооткрыватель. Об этом никто не спорит. И все-таки кто-то был раньше. Это был доцент Эмерих Ульман. Но и он, конечно, был индуцирован кем-то еще…

Может быть, сицилийским врачом Бранкой, может быть, другим. Кто знает? Но обязательно кто-то был.

В 1923 году молодой венский хирург Эмиль Холман занимался пересадкой кожи с целью лечения кожных поражений у детей. Для этого на пораженные поверхности он трансплантировал по 150–170 маленьких кусочков кожи, взятой от доноров. Трансплантаты временно приживали и способствовали выздоровлению. Но в некоторых случаях развивались странные явления, которые были похожи на анафилаксию. Через несколько дней после повторной пересадки дети начинали плохо себя чувствовать, у них появлялась сыпь на всем теле. Доктор Холман вспомнил работы Теобальда Смита, вспомиил, что чужеродные белки при повторном введении могут вызывать иммунизацию, но иммунитет в этом случае не друг. Она проявляется в виде опасной реакции — анафилаксии. И доктор Холман стал в таких случаях удалять ранее пересаженные лоскуты кожи. Явление анафилаксии исчезало.

После этого наблюдения Эмиль Холман производит пересадку кусочков кожи не от случайных доноров, а сознательно выбирая их. Так, чтобы одному ребенку при первой пересадке попали лоскуты от двух разных людей, а при повторной пересадке от первых двух и от третьего, кожу которого этому ребенку в первый раз не пересаживали. Вот что писал хирург в одной из своих статей, опубликованных в 1924 году:

«3 апреля донор И. В. представил 9 гомотрансплантатов, а донор Е. Н. — 12.

21 апреля, когда все гомотрансплантаты от И. В. и Е. Н. хорошо прижили, третий донор — М. Ф. — предоставил группу из 9 гомотрансплантатов.

25 апреля донор Е. Н. предоставил вторую партию гомотрансплантатов.

2 мая гомотрансплантаты от И. В. и первые гомотрансплантаты от Е. Н. были нежизнеспособны, а вторичные гомотрансплантаты от Е. Н., наложенные 25 апреля, были уже в состоянии отторжения… Во время этих очевидных признаков отторжения всех гомотрансплантатов от И. В. и Е. Н. трансплантаты от третьего донора — М. Ф. имели цветущий вид. Они начали расплавляться примерно 14 мая и постепенно полностью исчезли».

Эмиль Холман сделал потрясающе точное предположение, которое могло бы лечь в основу изучения природы несовместимости тканей. Он писал: «Представляется вероятным предположить, что каждая группа трансплантатов вызывает появление своих собственных антител, которые ответственны за последующее исчезновение пересаженной кожи».

Он сделал это предположение, но больше не разрабатывал данной проблемы, не повел в этом направлении исследований.

Вот почему вся честь открытия и обоснования иммунологической природы отторжения несовместимых тканей принадлежит английскому ученому Питеру Медавару, хотя он начал работать на 20 лет позже. Но именно он нанес на карту иммунологии реакции тканевой несовместимости.

Во время второй мировой войны доктор Медавар был лектором по зоологии в Оксфордском университете. Совместно с хирургом Томасом Гибсоном он занялся совершенствованием методов пересадки кожи, столь необходимых в военное время. Начали они с повторения опытов Эмиля Холмана и убедились, что вторичный трансплантат, взятый от того же самого донора, отторгается значительно быстрее, чем первичный; реакции отторжения протекают чрезвычайно бурно — «по вторичному типу», демонстрируя роль иммунизации организма первичным трансплантатом.

В отличие от Холмана Питер Медавар не ограничился предположением. Он провел сотни экспериментов на животных, изучил микроскопическую картину отторжения, он определил специфичность иммунизации, получив, таким образом, главные доказательства иммунной природы отторжения. В 1944 году Медавар опубликовал статью «Поведение и судьба кожных трансплантатов у кроликов». В этой работе было доказано, что «механизм, посредством которого элиминируется чужеродная кожа, принадлежит к общей категории активно приобретенных иммунных реакций».

Откройте любой учебник, спросите кого угодно — кто первооткрыватель иммунной природы несовместимости тканей. И вы получите ответ — лауреат Нобелевской премии сэр Питер Медавар. И ответ этот правильный. А все-таки и до него уже много было сделано. В 1910 году Алексис Каррель сказал: «Ищите природу несовместимости не в хирургических неудачах, а среди биологических причин». В 1924 году Эмиль Холман заподозрил иммунные реакции.

Первооткрыватель в науке — понятие всегда немного условное.