Шахматист

Родившийся 14 марта (астрологический знак Рыб) 1784 года Бенджамен Батхерст погиб 25 ноября 1809 года при таинственных обстоятельствах неподалеку от Перлеберга. В энциклопедиях в качестве даты его смерти указывают именно эту. Вопрос его исчезновения был признан одной из двух крупнейших загадок первой половины XIX века, равным афере таинственного найденыша и, якобы, незаконного потомка Бонапарта, Каспара Хаузера. Мне кажется, что в свете Мемориала и, тем более, письма к Диасу, с содержанием которого я ознакомил читателей, загадка исчезновения Батхерста перестает быть столь таинственной, и ее можно объяснить логическим путем.

Вопреки официальной версии историографов, я утверждаю, что Бенджамен Батхерст не умер в 1809 году, но очень хитрым образом «поменял шкуру», чтобы избежать смертельного удара от рук наемников Кэстлри, совершить месть и вести иную, более подходящую для него жизнь. Но, прежде чем я перейду к обстоятельствам исчезновения Батхерста, я должен дать читателю объяснения и комментарии, касающиеся нескольких других дел, связанных с операцией «Шахматист».

1. Двойник из Гостыня

Понятное дело, что, ознакомившись с сообщениями Пирха, Бернтропа и содержанием Мемориала, во время написания книги, в июне 1975 года, я осуществил поездку в гостыньский монастырь, чтобы идентифицировать двойника в монашеской рясе, того самого «монаха Стефана». Это оказалось легче, чем я предполагал, по причине буквально сказочно гостеприимных и готовых прийти на помощь отцов филиппинов. Принимая меня в гостях по-старопольски (такого грибного супа, не говоря уже о телятине, я не ел никогда в жизни), они предоставили в мое распоряжение специальный кабинет для работы, весь свой архив и бесценные манускрипты[302]. Два из них оказались для меня особенно ценными[303]. На их основании я узнал, что «пешку Шульмайстера» звали Стефан Блажевский.

Он родился в деревне Зайончково недалеко от Умани 3 августа 1773 года, следовательно, был на четыре года моложе Наполеона. Первоначальное образование получил в школе отцов-василианцев в Шарогродзе, в Подольской губернии. Завершил образование он у отцов пияров в Немравицах.

Из сообщения Пирха я знал, что Блажевский пребывал в Париже в качестве делегата польского клира у Наполеона, но мне казалось странным, что уже после одного пребывания он «хорошо владел французским языком» (Пирх). Только лишь пересматривая гостыньские архивы, я узнал, что Блажевский был в Париже раньше, во время путешествия по Западной Европе. Он выезжал с Франциском Потоцким и его матерью, Анной из Мыцельских, супругой подкомория Потоцкого, будучи гувернером юного графского сына.

В Париже Блажевский должен был пережить какое-то серьезное потрясение, поскольку после какой-то ночи, заполненной внутренней борьбой («Разве в этом конец жизни людской, — говорил он сам себе, — чтобы забавляться, а потом что?…)[304], утром заявил, что немедленно покидает Францию. В гостыньскую Конгрегацию его приняли в светском состоянии 18 ноября 1801 года. В священники Блажевского рукоположил познаньский епископ Игнацый Рачиньский 21 января 1804 года.

Для меня было очевидным, что после завершения операции «Шахматист» и освобождения Батхерстом, ксендз Блажевский, передав письмо Батхерста Шульмайстеру, будет последним спрятан. Во всяком случае, ас и один из руководителей французской разведки и контрразведки должен был, в качестве последствия собственного предложения, сделанного в постскриптуме письма к Батхерсту, склонить Блажевского на какое-то время удалиться из монастыря, чтобы его не достали руки мстящих за измену организаторов операции. Эти предположения полностью подтвердились. На несколько лет, по разрешению конгрегации, отец Стефан удалился из монастыря и осел в Хоцешевицах, где обучал сыновей старосты Мыцельского.

В 1811 году он возвратился в Гостынь, но продолжал проявлять крайнюю осторожность, «раза два или три в течение жизни видели его в трехстах шагах за воротами, да и то он сразу же возвращался; из кельи своей не выходил, разве что в церковь и трапезную» (ксендз Бржезинский). До самой своей смерти Блажевский жил в келье на втором этаже, с окном на север и видом на расположенное возле монастыря кладбище. Занимался он чтением «книг, посвященных церкви и аскезе», в самом конце исполняя функции Сеньора и Секретаря Конгрегации. «Весьма милостивый к убогим, в тихости подавал крупные милостыни; хороший наставник младших священников и кандидатов в монахи, от него они впитывали дух аскетизма» (Пирх даже обвинил его в фанатизме, поскольку они не сошлись в мнениях о Лютере).

Тяжелая легочная болезнь, скорее всего, туберкулез, которую Пирх заметил у отца Стефана уже в 1826 году, заставила ксендза Блажевского под конец жизни отказаться от исполнения обязанностей священника. Освобожденный конгрегацией, он отдался научным трудам и перевел с латыни книгу Paedagogus Christiansus[305]. Умер он 2 марта 1849 года, а имя его еще долгое время вспоминали с глубочайшим уважением.

Хотя граф Эдвард Рачиньский в своих Воспоминаниях о Великопольске…[306], цитируя сообщение прусского офицера, которого заинтриговало лицо монаха, не сообщил, в каком году это происходило, во вступлении я написал, что это было в двадцатые годы XIX века. Особо уверен я в этом не был, но воспользовался логикой. Ведь в 30-е и 40-е годы лицо Блажевского было бы уже слишком постаревшим, чтобы вызывать связь с лицом Наполеона, который умер в возрасте 52 лет, в 1821 году. Только лишь из материалов монастырского архива я узнал, что работа Оттона Пирха, которой воспользовался Рачиньский, называлась Воспоминания о путешествии 1826 года. Таким образом, я получил очередное подтверждение.

2. Филадельфы

Россиянин Ефим Черняк в своей посвященной поединкам разведок в мировой истории книге, называющейся Пять столетий тайной войны, написал:

«Когда Наполеон пал, и начался период бурбонской Реставрации, много шума наделала мистификация популярного французского писателя Шарля Нодье, в книге «История тайных обществ и военных заговоров с целью низвержения Бонапарте» (Париж, 1815 г.). Нодье публично заявил, что в армии Наполеона существовала сильная роялистская организация филадельфов, состоявшая из офицеров-героев, романтических рыцарей правого дела Бурбонов. Сообщение Нодье содержало всего одну, зато существенную, ошибку. Такой подпольной организации, которую изобразил автор, вообще не существовало. Истинными филадельфами была небольшая группа молодежи, к которой присоединилось несколько офицеров…»

Представленное выше заявление содержит всего одну, зато существенную, ошибку. Оно абсолютно неверное. В нем Черняк представил мнение, широко распространенное несколько десятков лет назад, но сегодня уже совершенно не актуальное.

В прошлом веке, как правило, Нодье верили и писали о филадельфах как о факте. Но как только появилось несколько трудов[307], доказывающих, что Нодье лжец, который по заказу двора состряпал мистификацию с целью подретушировать образ практически бездействовавших в наполеоновскую эпоху роялистов, в энциклопедиях появился уже новый тон: филадельфы были малозначительной организацией масонского[308] или реформаторского характера в духе наивного романтизма и не имели ничего общего с внутриармейским заговором против императора. Как раз это мнение и повторил Черняк, причем, в тот самый момент, когда серьезная историография признала его ошибочным. Просто-напросто, Черняк воспользовался устаревшими источниками[309].

То, что Нодье был в определенной степени лгуном и выдумщиком — сомнению не подлежит. Свою книгу он нафаршировал сведениями, преувеличивающими роль филадельфов, приписал им имена людей и события, с которыми те, скорее всего, не могли иметь ничего общего. Тем не менее, сейчас уже не подлежит никаким сомнениям, что филадельфы действовали внутри Великой Армии как грозная антинаполеоновская организация, а драматичный поединок между ней и французской контрразведкой завершился весьма кроваво. Это признали в качестве факта известнейшие французские историки во главе с такими мэтрами, как профессора Луи Маделин[310] или Жорж Лефевр[311], автор одной из лучших биографий Наполеона. Но, хотя они опирались на документальные источники[312] и мемуары[313], все равно не могли прояснить вопроса о возникновении и деятельности филадельфов. Они и до нашего времени в значительной степени остаются загадкой. Все те сведения, которые читатель найдет ниже, это, собственно, все (понятно, очень сокращенно), в чем можно быть уверенным на сто процентов; и этого очень и очень немного.

Истинный военный заговор под названием «Philadelphes» (Филадельфы) появился из объединения нескольких более ранних секретных организаций. Одной из них были «Олимпийцы» (Olimpiens). Им целую главу в своих мемуарах посвятил первый детектив в истории, бывший галерник, а затем — создатель французской уголовной полиции (Сюрте — Surete), Франсуа Эжен Видок[314]. Организация олимпийцев, состоявшая из офицеров (сначала только флота, но затем и армии), была образована в 1804 году в Булонь-сюр-Мер[315] по инициативе юного Кромбе де Намюра и провозглашала лозунги равенства, братства и ненависти к тирану. На то, какой тиран имелся в виду, указывал символ-герб олимпийцев. Это была появляющаяся из облаков рука, которая вздымала кинжал над бюстом Цезаря. В начале 1806 года в среду олимпийцев проникли идеи филадельфов.

Зарождение первых филадельфов произошло раньше, но здесь вопрос весьма запутан. Название было дано приятелем Робеспьера, Филиппом Буонаротти, демагогом и лжецом, который выдавал себя за потомка Микеланджело. В эпоху Революции он получил от Конвента гражданство Французской республики и звание правительственного комиссара. За злоупотребления на этом посту Буонаротти попал в тюрьму, где познакомился с якобинским террористом (и одновременно идеалистом), Франсуа Бабёфом, впоследствии — редактором газеты «Народный Трибун». За участие в заговоре Бабёфа, Директория приговорила итальянца к изгнанию. Тогда Буонаротти, якобы вдохновленный философией своего казненного приятеля[316], где любовь к народу смешивалась с ненавистью к классам собственников, начал создавать новые заговорщические организации, только нет никакой уверенности в том, имел ли он какое-либо отношение к появлению филадельфов.

Во времена Директории во Франции уже существовало несколько организаций (или региональных ячеек) филадельфов, в основном, во Франш-Конте и Бретани. В эпоху Консульства начались первые контакты филадельфов с олимпийцами. Очень скоро у полиции и разведки появились первые данные и более-менее верное понимание деятельности этих сообществ, были приняты и первые репрессивные меры[317]. Но император и правительство пренебрежительно относились к этим донесениям, считая филадельфов подобными самым разным анемичным группкам более или менее наивной оппозиции. До 1806 года такое отношение было оправданным, поскольку, как олимпийцы, так и филадельфы, пропитанные наивным идеализмом и масонством, никакой угрозы не представляли и поединка не стоили (рука с кинжалом у олимпийцев была всего лишь символом и ничем более). Но именно из-за такого пренебрежительного отношения был упущен момент их превращения в готовую идти на все подпольную организацию внутри Великой Армии.

По мнению Нодье и Видока, вдохновителем этих перемен был полковник Жак Оде (Oudet). Был ли он организатором объединения двух организаций, нам не известно. Более вероятно, что военный заговор филадельфов был образован группами отчаянных офицеров из более ранних организаций, покинувших своих товарищей-теоретиков, и имевших различные программы действий. Зато программа армейских филадельфов содержала только один пункт: свергнуть Бонапарта путем вооруженного переворота. Это, по крайней мере, имело смысл, поскольку пустой болтовней свергнуть Наполеона было невозможно.

Нелегко сориентироваться, действительно ли, как утверждал Кэстлри (это подтверждается и сообщением Нодье), филадельфы имели роялистскую ориентацию, или же они были республиканцами. Лично я, учитывая Мемориал, уверен, что филадельфы были заговором роялистов, хотя и не отбрасываю полностью возможности, что в их рядах сочетались самые различные, и даже противоположные, течения, связанные лишь ненавистью к Наполеону. Сам Оде, сын зажиточного крестьянина из Юры и убежденный революционер 1793 года, считался якобинцем. Но это ничего не меняет, поскольку известно, что многие якобинцы в эпоху Империи работали на Бурбонов.

Так или иначе, организация появилась и начала готовиться к покушению и захвату контроля над Великой Армией. По сведениям некоторых источников, главой заговора был полковник Оде (его филадельфийский псевдоним был «Филопоймен», от имени знаменитого греческого полководца, победителя спартанцев). Но возможно ли, чтобы во главе столь серьезного заговора стояла личность, столь мало значащая и столь низкого ранга? Лично я склонен предполагать, что за Оде, выступавшим для младших заговорщиков в качестве шефа, стоял некий «мозг» или группа влиятельных офицеров, желавших до времени скрывать свою принадлежность к филадельфам. Нодье упомянул генералов Моро (Moreau)[318] и Мале (Malet)[319], упоминали и про Бернадотта[320], но уверенности никакой нет. До настоящего времени мы так и не знаем, кто был истинный глава филадельфов[321]. Если бы мне пришлось указать на кого-то, я бы поставил на Мале, который неутомимо подсиживал императора и попытался совершить государственный переворот в 1812 году. Даже если он и не возглавлял их, то наверняка был в главном штабе филадельфов.

Зато нам известно, почему филадельфы не были разгромлены сразу, в самом начале своей деятельности, хотя с 1806 года разведке было известно про их тайные собрания. Здесь все дело в двойственности разведки. В тогдашней Франции функционировали две конкурирующие одна с другой организации разведки и контрразведки, одна — министра полиции Фуше, а другая — шефа жандармерии и охраны императора, генерала Савари, заместителем которого был Шульмайстер. Человеком, который первым напал на след, был Фуше[322]. Но министр полиции ненавидел (взаимно) Савари и к Наполеону относился с прохладцей, хотя формально служил ему. Неформально же министр сотрудничал с английской и австрийской разведкой, одновременно являясь рядовым агентом разведки русской[323]. В такой ситуации нельзя удивляться тому, что Фуше, хотя и поручил разрабатывать олимпийцев графу де L…, а филадельфов — другим своим агентам, ничего заговорщикам не делал. А вот Савари с Шульмайстером напали на след позднее, причем, как на это указывает Мемориал, только в связи с операцией «Шахматист».

Очередной вопрос: позволил ли «королевский гамбит» Шульмайстера идентифицировать и ликвидировать штаб филадельфов в 1806 году? Из хода операции «Шахматист» следует, что так оно и должно было быть. Но, видимо, не все удалось Шульмайстеру так, как он планировал, поскольку филадельфы выжили, по крайней мере, до 1809 года, а Мале действовал еще в 1812 году. Официально принято, что членов организации выявили и арестовали в 1809 году, после битвы под Ваграмом. Это событие связывается со смертью полковника Оде.

Битва под Ваграмом, в которой Наполеон разгромил австрийцев, закончилась 6 июля 1809 года. По сведениям Гуильона, командир 9-го линейного полка, полковник Жак Жозеф Оде (1773–1809), был ранен в сражении неприятельской пулей и умер 8 июля в предместьях Вены[324]. Гуильон, вообще не верящий в военный заговор филадельфов, не учел другой версии событий. Но эта вторая версия была, все же, признана (благодаря Маделину) истинной. Из многих французских печатных источников (например, Деланден де Сен-Эсприт, История Империи, Париж, 1863) становится известным, что казнь выявленных филадельфов была проведена особым способом. Репутации Великой Армии могло повредить то, что внутри нее действовали изменники и саботажники и поэтому их ликвидации не стали придавать публичности. Вместо того, чтобы ставить их перед расстрельными взводами, их выставляли на первые позиции во время боя. А после битвы уже никто не проверял, получили они смертельные ранения спереди или сзади[325]. Как там было с верхушкой филадельфов, подробно не известно. Вполне возможно, что вечером после битвы полковника Оде с его товарищами по организации французская контрразведка завела в засаду, где их перестреляли, а гибель записали в счет сражения. Этот окончательный удар филадельфам нанес императорский «Агент № 1», Карл Шульмайстер, наверняка не без помощи Савари и, быть может, Даву.

Подводя итоги: невозможно ответить на вопрос, повлек ли (и в какой степени) крупный провал 1806 года разгром организации, а в 1809 году лишь добили выживших, либо в 1806 году филадельфы каким-то чудом избежали разгрома, и только спустя три года пошли под нож. Одно кажется очевидным: выявлять и арестовывать членов организации начали в 1806 году, в результате операции «Шахматист», а закончилось все после Ваграма резней, которую Бенджамен Батхерст в зашифрованном письме Диасу назвал «окончательным расчетом».

3. Андроид фон Кемпелена

Объяснения, касавшиеся первоначальной судьбы автоматического шахматиста барона фон Кемпелена, я поместил в первой главе, в форме краткого «zwischenrede» (резюме) беседы Кэстлри, Персеваля и Генриха Батхерста. Остальное читатель узнал из слов Кэстлри, которые я сам взял из Мемориала и дополнил кое-какими деталями. Теперь же хочу добавить, как сложилась судьба «Турка» после шамотульской операции Бенджамена Батхерста.

Начнем с цитаты из мемуаров знаменитого, хотя и не слишком сильного умом камердинера Наполеона, Констана. Описанная здесь сцена имела место в сентябре 1809 года.

«Во дворце в Шёнбрунне можно было встретить всех знаменитых германских ученых. Не было такой новой книги или изобретения, чтобы Император не приказал представить себе его автора. Вот и господин Мальцл, известный механик, изобретатель метронома, имел честь продемонстрировать Императору пару собственных изобретений. Император с интересом ознакомился с искусственными ногами, которая намного лучше, чем деревянные, способны заменить настоящие, оторванные пушечным ядром.

Господин Мальцл построил так же автомат, известный во всей Европе под названием «Шахматист». Он привез его в Шёнбрунн, чтобы показать Императору, и поставил в апартаментах князя де Невшатель[326](…)

Автомат сидел за столом с шахматной доской, на которой уже были расставлены фигуры. Император взял стул, сел напротив автомата и со смехом сказал:

— Ну, коллега, поглядим, кто сильнее?

Автомат склонился и жестом руки как бы пригласил Императора начать партию. Через два-три хода Император сознательно поставил фигуру на неправильную клетку. Автомат поклонился, взял фигуру и поставил ее на правильное место. Император обманул его и во второй раз. Автомат снова поклонился, но на этот раз фигуру забрал.

— Верно, — ответил на это Император.

И в третий раз он сделал неверный ход. Тогда автомат покачал головой и, передвинув рукой по доске, смел все фигуры. Император горячо поздравил изобретателя[327].

Приведенная выше цитата лишь подтверждает то, что известно Читателю — Бонапарт после операции «Шахматист» прекрасно знал тайну изобретения барона фон Кемпелена, и он вовсе не собирался играть с автоматом (проверяя, «кто сильнее»), а только посмеялся над ним.

Констан написал очевидную глупость. Прежде всего, изобретателем «Турка» не был австрийский механик Иоганн Непомуцен Мальцл (1772–1838). Автомат, представленный Наполеону в Вене Мальцлом, был тем самым фальшивым андроидом фон Кемпелена, за судьбой которого мы проследили от Берлина до Шамотул. Историкам известен факт, что Мальцл стал хозяином «Турка» (якобы, он купил его) после 1806 года, привел в пригодное к использованию состояние и зарабатывал с его помощью на жизнь.

Второй нонсенс в сообщении Констана заключается в том, что из него можно сделать вывод, будто бы император впервые в жизни столкнулся с «Турком» именно в Вене в 1809 году. Удивительное дело — почему это камердинер, который много лет буквально не отходил от Наполеона, не знал, что император интересовался шахматным автоматом еще в Берлине, осенью 1806 года, и, как сообщают некоторые источники, даже выиграл у него партию! Может, Констан тогда выполнял какое-то поручение или был болен? Но тогда, почему Наполеон сделал вид, будто не узнает уже известное ему изобретение? И вот тут мы доходим до сути дела.

Если бы автомат фон Кемпелена не был связан с какой-то тайной политической игрой, ломал бы комедию Наполеон для своего ближайшего окружения? К тому моменту, когда Мальцл продемонстрировал ему «Турка», прошло всего два месяца от резни филадельфов, в результате которой погиб Оде. Быть может, ответ следует искать именно здесь? Скорее всего, французская контрразведка по каким-то причинам была не намерена открывать проведение операции «Шахматист», и потому Наполеон не вспомнил про Берлин и Шамотулы[328].

Второй существенный момент. Большинство людей, которые тогда видели «Турка», свято верили, что это самостоятельно играющая машина, то есть, классический андроид. И Констан тоже. Это уверенность была настолько сильной, что она затмила разум у всех непосвященных свидетелей представления в Вене. Ведь вовсе не нужно было знать секретов операции «Шахматист», чтобы понять, что с автоматом что-то не в порядке. Достаточно было проследить за поведением императора и сделать логические выводы. Наполеон был заядлым шахматистом[329], то есть, он должен был рьяно взяться за игру и попытаться выиграть. А что сделал он?

«Через два-три хода» игра перестала его интересовать, он начал дразнить спрятанного внутри игрока, доводя того до бешенства[330]. Более того, император не только делал «обманные ходы», но и дал понять (Мальцлу и игроку), что ему прекрасно известна система ориентирования, с помощью магнитов, спрятанного в сундуке шахматиста — в какой-то момент он начал водить по шахматной доске магнитом, «ослепляя» таким маневром противника[331]. Ничего удивительного, что закрытый в ящике австрийский гроссмейстер Аллгайер начал нервничать.

Имеется версия, будто Наполеон приступал к игре с «Турком» в Вене трижды. До настоящего времени в некоторых работах публикуют якобы подлинную запись партии, в которой андроид поставил Бонапарту мат на восемнадцатом ходу. Эта партия взята из воспоминаний Мальцла, который к тому же утверждал, будто не автомат, а сам Наполеон в гневе после проигранной партии смел фигуры с шахматной доски. Зная, что Мальцл был лжецом (в частности, он выдавал себя за изобретателя автоматического шахматиста), и помня, что Наполеон издевался над ним в Вене с помощью магнита, следует считать сообщения австрийца сказкой. Но даже если и правда, будто Наполеон сыграл какую-то партию с автоматом до конца, это вовсе не отрицает того факта, что своим поведением в первой игре он явно продемонстрировал свое знание тайны. Констан не процитировал слов «поздравления», но несложно догадаться, что в нем Бонапарт остроумно дал понять, что тот может обманывать камердинеров, но не монархов.

Вскоре после презентации в Вене Мальцл продал «Турка» вице-королю Италии, пасынку Наполеона, Эжену де Богарне, за тридцать тысяч франков. Сумма приличная, но это меньше, чем он мог заработать андроидом, представлявшим настоящую курицу, несущую золотые яйца. Вне всякого сомнения, австрийца заставили продать машину семейству Бонапартов, а конкретно — Наполеону, который пожелал владеть этим сувениром после покушения в Шамотулах. По вполне очевидным причинам император не мог выступить в качестве непосредственного покупателя, вот он и подставил сына своей первой жены[332].

После завершения наполеоновской эпопеи автомат пребывал в «Каса Буонапарте» в Милане, после чего его перевезли на баварский королевский двор[333]. Никому из князей он не был нужен (они не умели им пользоваться, поскольку не знали, что «Турок» — это фальшивый андроид), и уж менее всего, свергнутому и сосланному на Святую Елену императору. Зато Мальцлу он был нужен, и в 1817 году без особых хлопот австриец «Турка» выкупил. После этого он представлял его в европейских столицах, получая приличные доходы. С ним тайно сотрудничали несколько выдающихся шахматистов, которых Мальцл засовывал в сундук. Один из них, знаменитый Море, нанятый в 1820 году, доставил Мальцлу множество хлопот. В одном германском городке местный знахарь, у которого успех австрийца временно отобрал клиентов, из зависти крикнул во время игры: «Пожар!». Перепуганный Море начал вылезать из ящика, но сохранивший хладнокровие австриец набросил на сундук тяжелый занавес, так что тайна «Турка» не открылась. Но это не сильно помогло, потому что через несколько лет Море, рассчитанный Мальцлом за постоянное пьянство, проболтался, благодаря чему один французский журнал открыл публике секрет, до тех пор известный лишь небольшому числу посвященных. И таким образом, представление было сведено к банальному цирковому фокусу.

Мальцла, правда, это особо не коснулось, поскольку, уже с 1826 года, он пребывал с «Турком» в Америке, где имел успех, используя талант сидевшего в сундуке, прекрасного шахматиста Вильгельма Шлумберга. В 1836 году секрет автомата разгадал и публично объявил его знаменитый американский писатель Эдгар Аллан По. Через несколько месяцев Мальцл умер, а «Турок» начал переходить из рук в руки, пока наконец, 8 июля 1854 года, не сгорел во время пожара в Филадельфии[334].

Во всей этой необычной истории машины, которая чуть было не сыграла ключевую роль в истории континента, имеется какая-то «филадельфийская» последовательность. Первыми в истории настоящими андроидами владел Птоломей ФИЛАДЕЛЬФ. Самый знаменитый (и что с того, что фальшивый) андроид в истории стал причиной уничтожения общества ФИЛАДЕЛЬФОВ. И в заключение — в ФИЛАДЕЛЬФИИ Шахматист обрел смерть в огне.

4. «Реинкарнация» Бенджамена Батхерста

Но давайте вернемся к нашему герою и в 1809 год. Официальная версия (ее можно найти чуть ли не в каждой энциклопедии) таинственного исчезновения Батхерста гласит: убит по дороге между Берлином и Гамбургом. Но у этой версии имеется один маленький изъян — никаких доказательств в ее поддержку нет, так как тело якобы убитого не было найдено, не были обнаружены преступники и т. д. Теперь версия, которую выдвигаю я, ознакомившись с письмом Батхерста к Диасу, и которую считаю единственно правдивой: Батхерст осуществил своеобразную «реинкарнацию», воскрешение в новом теле, исчез и начал вторую жизнь.

Библиография, касающаяся вопроса исчезновения Батхерста, насчитывает не так уж много позиций[335]. Синтез всех этих работ был осуществлен Томпсоном и Падовером, которые собрали все обнаруженные факты в небольшом очерке[336]. Я процитирую его полностью, прерываясь в нескольких местах, чтобы снабдить комментарием или поспорить.

«Афера Батхерста является одной из самых запутанных тайн, оставленных нам историей. Она приковывала внимание двух поколений исследователей. Незадолго до поражения австрийцев под Ваграмом, Бенджамен Батхерст был назначен послом Великобритании в Вене[337]. К моменту его прибытия на место службы Франция вынудила Австрию отказаться от британского союзника и подписать мир. В этой ситуации Батхерсту не оставалось ничего иного, как только упаковать вещи и выехать. Он направился на север, в сторону Пруссии[338]. Ехал он в сопровождении всего одного слуги и курьера по фамилии Краузе, все время демонстрируя испуг, достигающий границ паники».

Здесь я прерываюсь в первый раз. Образ Бенджамена Батхерста, трясущегося от страха и паникующего всю дорогу, может лишь насмешить. Знакомство с Мемориалом здесь не при чем, дело, скорее, в логике. С каких это пор англичане давали чины полковников и ранг посла в столицах крупных держав (причем, на театре военных действий!) людям с психикой нервных девиц? Зато если принять, что Батхерст запланировал свое неожиданное исчезновение, здесь уже ничего удивлять не может. Он не мог бы лучше выстроить атмосферу угрозы, страха перед грозящей опасностью, чем не слишком сложными для воспроизведения воем перепуганного щенка. Давайте возвратимся к Томпсону и Падоверу:

«Это его душевное состояние непонятно, поскольку Батхерст путешествовал в роли купца из Гамбурга, Коха».

Снова прервемся, поскольку здесь появился крайне важный элемент. Дело даже не в роли (как мы знаем, игра ему удавалась превосходно) — просто это было частью того «ужастика», который был представлен Бенджаменом. А вот фальшивое имя имеет принципиальное значение. Если кто-то желает на время взять себе чужое имя, он никогда не «склеивает» его из буквочек, но берет какое-то известное ему, услышанное или прочитанное. Прошу читателей вспомнить, как звали хозяина берлинского постоялого двора, где Батхерст проживал в ноябре 1806 года.

Пошли дальше:

«Совершенно ничего не известно о первой части его путешествия, продолжавшегося две-три недели. 25 ноября после полудня трясущийся от страха Батхерст появился на почтовой станции в Перлеберге, небольшом мекленбургском городке, и тут же начал умолять местного коменданта, капитана фон Клитцинга, дать ему охрану. Объявил ли он Клитцингу причины своего испуга? Не известно. Известно зато, что он получил сопровождение в виде двух стражников. На следующее утро, за час до назначенного срока выезда, Батхерст отослал обоих стражников и отправился на конюшню осмотреть лошадей. Больше его никто не видел».

Странно. Трясущийся на каждом шагу от страха Батхерст внезапно отсылает своих «горилл». Но если принять версию о намеренной «реинкарнации», происшествие перестает казаться странным. Давайте проследим дальше текст Томпсона и Падовера.

«Узнав об исчезновении Батхерста, Клитцинг тут же задержал слугу и курьера. Был ли это в отношении них акт защиты, или акт репрессии? Этого мы тоже не знаем. На следующий день фон Клитцинг выехал в Берлин, чтобы связаться с правительством; после возвращения он вручил курьеру паспорт на фамилию Крюгер и берлинскую визу. Точно так же, как и его хозяин, Крюгер бесследно исчез. Через три недели, 16 декабря, две молодые женщины нашли мужские штаны в лесу недалеко от Перлеберга; в кармане находилось письмо Батхерста жене. В этом письме он говорил о грозящей лично ему опасности, и ответственным за свою возможную смерть делал проживавшего в Лондоне французского авантюриста, графа д'Антрагю. Весь лес тщательно обыскали, но никаких других следов молодого посла не нашли. В связи с трудностями сообщения между континентом и Великобританией, информация об исчезновении Батхерста добралась до Лондона в начале января 1810 года. «Morning Post» тут же сообщила, что французы убили Батхерста между Берлином и Гамбургом»[339].

Представленный выше абзац дает нам самый богатый доказательный или, если кто желает, косвенный материал. Во-первых, Батхерст выбрал дорогу для возвращения идентичную той, которой вел в 1806 году своих коммандос. Во-вторых, он исчез в окрестностях Перлеберга, и след его остался в лесу, в котором — как мы знаем из Мемориала — он закопал в ночь с 9 на 10 ноября 1806 года сундук с прусским золотом (имеется в виду лесная полоса между Ленценом и Перлебергом). Сразу же в голову приходит предположение, что наш герой выкопал сокровище, с помощью которого намеревался устроить для себя новую жизнь.

Теперь вопрос: что следует сделать, если хочешь, чтобы мир поверил, что кого-то убили, хотя тела убитого нет? Естественно, подбросить в укромное местечко пару запасных штанов, снабженных говорящим все письмом[340]. Этим письмом Батхерст убил сразу несколько зайцев: он попрощался с женой (джентльмен был обязан это сделать), скомпрометировал д'Антрагю и известил заинтересованных в своей смерти. Правда, в качестве убийцы он указал на француза, но связанного с англичанами. В выдвинутую «Morning Post» версию про убийство, совершенное солдатами Великой Армии никто, впрочем, и не поверил, что было отражено в работе Томпсона и Падовера:

«Гипотеза о совершенном французами убийстве была совершенно безосновательной, не имелось даже тени доказательств в ее пользу. Это был просто политический маневр. Хотя прусское правительство и назначило крупную награду за обнаружение тела, все поиски закончились фиаско.

На следующий год, миссис Батхерст[341], располагая специальным паспортом, полученным от Наполеона, поехала вместе с братом Бенджамена в Перлеберг. Французский посол, Сен-Марсан, предоставил им максимально возможную помощь в поисках, таких же безрезультатных, как и предыдущие. Тогда миссис Батхерст, считая, будто французы что-то знают, отправилась в Париж, где была принята министром иностранных дел Шампаньи и министром полиции Савари, но им тоже ничего не было известно. В связи с этим, она обратилась к самому императору, который дал ей слово чести, что понятия не имеет о судьбе ее мужа. Французы были уверены в том, что только английское правительство может сказать что-либо по данному поводу, и, похоже, они были правы».

Лично мне, все-таки, кажется нечто иное. Конкретно, что ни одно из правительств в деле не ориентировалось, а единственным французом, который мог бы что-то сказать относительно исчезновения Бенджамена Батхерста, был Карл Шульмайстер. Ведь кем был тот «старый приятель», о котором Бенджамен упоминал в письме к Диасу, будто бы предложивший ему в Вене помощь, и который «в таких делах могущественнее обоих императоров и царя вместе взятых»? Единственным таким человеком в Европе был наполеоновский «Агент № 1», который в захваченной французами Вене в 1809 году исполнял функции генерального комиссара полиции. Оба «члена клана», хотя и разыграли в 1806 году яростный поединок, а потом в письмах обменивались уколами, испытывали друг к другу симпатию (это прекрасно читается между строк этих писем), поэтому нет ничего удивительного в их договоренности, тем более, что эта договоренность была направлена против Кэстлри. Без помощи или, по крайней мере, разрешения Шульмайстера, у Батхерста были бы слишком ограниченные возможности перемещения на континенте и подготовки мести.

Снова возвращаемся к Томпсону и Падоверу:

«Через сорок с лишним лет, в 1852 году, сестра Батхерста, мисс Тистлетвейт, поехала в Перлеберг, и в фундаменте одного из старых домов нашла скелет, который со всей решительностью идентифицировала в качестве останков брата. Приняв во внимание большой отрезок времени, вероятность того, что она не ошиблась, крайне мала. Так что же случилось с Батхерстом? Эта загадка, скорее всего, так никогда и не будет выяснена, но можно позволить себе некоторые предположения. Политическое преступление — это наверняка. Скорее всего — преступление совершенное прусскими патриотами.

Кулисы аферы тонут во мраке. Тильзитский мир свел Пруссию к рангу французской провинции, поэтому многие прусские патриоты решили начать ответную войну, войну за независимость. В 1809 году полковник фон Кляйст предложил Каннингу план восстания в северной Германии и просил, чтобы английский флот посодействовал в устье Эльбы. Лондон выслал к Кляйсту некоего немца по фамилии Майнбург. Этот агент, который вез с собой 30 тысяч фунтов стерлингов, получил указание прозондировать настроения прусского правительства. Когда же это правительство выразило одобрение планам Кляйста, Англия была готова дать гарантии «своей доброй воли и помощи». Майнбург сообщил Каннингу, что Кляйста поддерживает большое число офицеров высшего ранга, таких как Блюхер и Гнейзенау, а так же король Фридрих Вильгельм III, который, правда, старается излишне это не афишировать. В то же самое время Майнбург выразил свои сомнения относительно самого Кляйста: по его словам сам полковник был всего лишь напыщенным и драчливым игроком.

И в этот момент на сцене появляется Батхерст. По пути в Вену он установил в Берлине контакт с офицерами, принадлежавшими к заговору, и именно от него Майнбург получил дополнительные инструкции. Следовательно, нити аферы Батхерста были растянуты между Берлином и Лондоном. Следует предполагать, что Лондон знал много, если не все, о судьбе Батхерста.

Во время миссии Майнбурга, по его рекомендации, консулом Великобритании в Берлине был назначен член Парламента, Джордж Гелвей Миллс. Весьма интересно, что корреспонденция Миллса за период с декабря 1809 по январь 1810 годов, то есть, относящаяся ко времени непосредственного исчезновения Батхерста и первых поисков — из британских архивов исчезла!»

Здесь Томпсон и Падовер правы. Характерным для крупных политико-шпионских и диверсионных афер является не только исчезновение документов из архивов, но так же и жонглирование ими достигающим артистических высот способом[342]. А так же продолжение этой игры через десятки и даже сотни лет, когда сложно даже представить, почему запыленные дела до сих пор пробуждают страх и страсти? Техада знал, что я опубликую содержание Мемориала, или говоря иначе, он решился отдать его мне. Почему лишь сейчас? Почему он не сделал этого сам? Почему сохранил инкогнито? Почему ни на мгновение не оставил меня с документом один на один?[343]

Но давайте снова вернемся к тексту Томпсона и Падовера:

«Осталось всего одно личное письмо Миллса, содержащее существенные для дела детали. За пять дней перед прибытием в Перлеберг Батхерст провел какое-то время в Берлине, но Миллса не посетил, хотя он этого визита ожидал. Сам Миллс искал объяснения этого факта в ужасном состоянии здоровья и психики Батхерста».

Лично я бы искал объяснение этого факта в чем-то другом. Как я уже написал: доверять наиболее важные дипломатические посты психически больным, неуравновешенным и трусливым истерикам не было в моде в Англии. Миллс был дипломатом и человеком умным, а кроме того, наверняка, знал своего коллегу. Так что сложно было бы при личной встрече, обмануть его комедией преследования и испуга. Батхерст предпочел не рисковать.

Откуда Миллсу стало известно про «тревожащее» состояние здоровья Батхерста, мы узнаем из продолжения статьи Томпсона и Падовера:

«Про ужасное состояние здоровья своего хозяина Миллсу и одному прусскому врачу, сообщил Краузе, который исчез вскоре после прибытия в Берлин».

По моему мнению, Краузе был агентом Шульмайстера, направленным в помощь Батхерсту. Он отвез англичанина в Перлеберг, помог в исчезновении, после чего возвратился в Берлин, нарассказывал всяких глупостей про страхи и истерии своего хозяина (ведь практически все сведения на эту тему даны Краузе!), и на этом его роль была закончена. Поэтому он исчез, и больше его не видели.

«Расспросив Краузе, Миллс отправился в Перлеберг, и 20 декабря выслал Майнбурга с рапортом в Лондон. Только после этого рапорта «Morning Post» информировала публику про убийство Батхерста французами[344]. По причинам, известным, наверняка, лишь Министерству иностранных дел, этот рапорт, равно как и признания Краузе, исчезли. Скорее всего, правительства Англии и Пруссии кого-то покрывали таким способом. Когда один из тайных британских агентов, приятель Батхерста, отправился в Перлеберг, чтобы провести частное расследование, Миллс запретил ему это делать и приказал вернуться.

Сомнительно, чтобы Батхерст был убит из-за депеш, которые вез его курьер Краузе. Самоубийство тоже необходимо отбросить — ведь тело найдено не было. Это не французы принимали участие в данной афере, поскольку не они, но британцы старались ее скрыть[345]. На ум приходит только одно объяснение: молодой дипломат был убит по приказу прусского «Бунда» Кляйста. Может быть, Батхерст был членом этой организации и участвовал в ее заседаниях? Заговорщики, видя его физическое состояние, имели право опасаться, что он не уследит за своим языком и, выдав тайну, обречет их на смерть. Было понятно, что, узнав про заговор, Наполеон заставит дорого за него заплатить пруссаков. Если данная гипотеза правдива, то нет ничего удивительного, что Берлин попросил Лондон хранить тайну. Другое объяснение этой загадки сложно найти».

Вот и все, что говорят нам Томпсон и Падовер. Вначале они тщательно изложили нам состояние сведений на тему исчезновения Батхерста, но под конец дали волю фантазии и заплыли в мутные воды, желая обязательно найти хоть какое-нибудь объяснение. При этом они выдвинули совершенно инфантильную гипотезу. Нет никаких предпосылок, позволяющих предполагать, будто бы Батхерст участвовал в прусском заговоре. Британский посол в Вене — участник одного из молодежно-офицерских прусских «Бундов», пропитанных националистическим и идеалистическим романтизмом, которые столь усердно подавлялись полицией и контрразведкой Империи?! Не смешите! Это звучит совершенно безвкусной шуткой из дешевого кабаре![346]

А реальными представляются только две возможности. Либо Батхерста убил Кэстлри ликвидируя участников операции «Шахматист», либо Батхерст произвел «автореинкарнацию» для того, чтобы усыпить подозрения Кэстлри и уже без хлопот конструировать механизм мести. У меня нет ни малейших сомнений относительно того, что правдива именно вторая версия, и это она является ответом на тот громадный вопросительный знак, который историки поставили на тайне исчезновения Батхерста. Я соглашаюсь с Наполеоном в том, что уничтожение тайны — это уничтожение красоты, но я не мог не опубликовать содержания Мемориала, раз уже мне была дана возможность ознакомиться с ним. Томпсон, Падовер и множество других ошибались, когда писали: «Скорее всего, эта загадка так и останется не раскрытой».

5. Цепь смертей

Нам не известны все звенья цепи смертей, растянутой Кэстлри в результате фиаско операции «Шахматист».

Поочередно убирались люди, которые хоть что-нибудь знали относительно операции; исчезали подлинные документы, появлялись фальшивые, поочередно исчезли Боннет де Мартанже, Степлтон, миссис и мисс Джибсон, Гимель, Робертзон и другие, имена которых мы не знаем.

После исчезновения Батхерста ситуация сделалась настолько напряженной, что даже самые наивные поняли, что им угрожает. «Жан-Барт» сбежал в Швецию. Только не все сумели сбежать или хоть как-то защититься. В 1810 году умер Баринг. В том же году Эстер Питт-Стенхоп наконец-то послушалась совета Бенджамена и сбежала «на край света», в Сирию, где до конца жизни осела в укрепленном, охраняемом днем и ночью замке на горе Шкиф (Дахр-Джун в горах Ливана). В 1812 году, в течение двух месяцев в Лондоне были убиты Персеваль и д'Антрагю. Эти смерти, каждая по отдельности, вызвали колоссальную сенсацию.

11 мая 1812 года премьер британского правительства Спенсер Персеваль, входя в Палату Общин, был убит на месте выстрелом из пистолета неким Беллингхемом, бывшим чиновником департамента финансов. Убийцу схватили, судили и казнили, но так никогда и не выяснили, зачем он совершил это преступление. Сам Беллингхем в качестве причины указал ненависть к премьеру, на которого он возлагал вину за собственные несчастья. Скорее всего, он был психически неуравновешенной личностью, следовательно — идеальным потенциальным убийцей, которого следовало лишь умело направить. Это единственное, до тех пор, убийство первого министра Альбиона было признано современниками и потомками «абсолютно бессмысленным»[347]. Но если знать про операцию «Шахматист», с подобным мнением вряд ли можно согласиться. Данное убийство было очень даже осмысленным и не последним звеном цепи смертей.

Устранение Персеваля, вне всяких сомнений, аранжировал д'Антрагю[348]. До сих пор я не успел представить этого человека.

Людовик Эммануэль де Лоне, граф д'Антрагю, появился на свет в 1753 году в качестве урожденного интригана и шпиона. В эпоху Революции и Империи он прославился бесчисленным количеством афер, в которых принял участие, неустанно работая на несколько разведок. В Лондоне, как нам известно, он осел в 1806 году и прожил шесть лет, получая деньги от Каннинга, Кэстлри, русских и австрийцев, то есть — справа и слева, от кого только было возможно. Тайны операции «Chess-Player» он не раскрыл, поскольку прекрасно понимал, чем это грозит. Тем не менее, не спасся, поскольку от судьбы не уйдешь.

В одной из лучших биографий д'Антрагю мы читаем, как во время путешествия графа по Египту в 1779 году какой-то восточный гадальщик предсказал ему: «Будешь опозорен на этом свете, твои женщины будут тебе неверны, а твои незаконные ублюдки убьют тебя»[349]. Версия этого же пророчества, но данная герцогом де Кастрие, звучит короче: «На этом свете ты будешь опозорен и тебя убьют»[350].

22 июня 1812 года семейство д'Антрагю выезжало из своего пригородного имения Бернз Террас в Лондон. Жена уже сидела в кабриолете, граф спускался по лестнице, чтобы присоединиться к ней. В этот момент принятый три месяца назад, и уволенный накануне самим д'Антрагю слуга, итальянец по имени Лоренцо выстрелил бывшему хозяину в голову с расстояния в несколько шагов, и промахнулся — пуля только зацепила волосы. Воспользовавшись шоком графа, Лоренцо забежал в свою комнату, взял там стилет и вонзил его в сердце жертвы. Но д'Антрагю не умер на месте. Он еще сумел добраться до своего кабинета, чтобы уничтожить какие-то бумаги, после чего свалился на кровать и через двадцать минут скончался.

И снова, как и в случае с Персевалем, сначала была выдвинута версия: убийство, совершенное безумцем из чувства мести. Но только на сей раз в нее никто не поверил, поскольку никто не желал выглядеть смешным. Лоренцо нашли с простреленной головой и лежащим рядом пистолетом, поэтому его признали самоубийцей, вот только никто собственно самоубийства не видел. А как всем известно, выстрел в голову не всегда производится владельцем этой головы. Бывает так, что стреляет и кто-то другой.

В историографии известно несколько правдоподобных версий смерти д'Антрагю: месть какой-то из обманутых им разведок (английской, австрийской, русской или французской); акция роялистских эмигрантов по приказу Людовика XVIII, которого компрометировали давние связи с д'Антрагю; месть какой-то секретной, возможно, и масонской, организации, членом которой состоял граф[351] и т. д.

Для меня же существует только один вопрос: Батхерст, действующий из мести, или Кэстлри, ликвидирующий слишком уж много знающее орудие?

Первая версия возможна (Лоренцо был дезертиром французской армии в Испании!), но мне она кажется маловероятной. Думаю, что убийство организовал Кэстлри, который, вне всяких сомнений, опасался «лояльности» графа, а более всего, того, что д'Антрагю оставит какой-то след операции «Шахматист» в своих бумагах. Раскрытие этого секрета могло раз и навсегда сломать для Кэстлри политическую карьеру. Несколько раз «воры» проникали в дом д'Антрагю (как сообщает Пинго, первый раз — уже в июле 1807 года), разыскивая какие-то документы. Кто-то даже устроил пожар в его кабинете и только по случайности его приятель, журналист Пелтье, спас находившиеся там бумаги. Это все, что можно сказать про д'Антрагю.

«Жан-Барт», тот самый «опаснейший авантюрист Европы», имя которого нам даже не известно, тоже не избежал судьбы. Бернадотт вышвырнул его из Швеции за заговорщическую деятельность. Судно, на котором беглец пересекал Зунд, было захвачено английским фрегатом. «Жан-Барту» удалось вывернуться или же его освободили, когда он доказал, что является агентом роялистов. Но самого факта, что его опознали, хватило, чтобы преследователи уже не теряли его. Последний раз его видели в штабе некого шведского генерала в Померании в 1813 году, после чего его след пропал навсегда. Либо его убили палачи Кэстлри, либо же он совершил «самореинкарнацию» в стиле Батхерста. Мне по данному вопросу больше ничего не известно, но я бы не удивился, если бы мне кто-нибудь сказал, что «Жан-Барт» и Батхерст связались друг с другом (возможно, при посредничестве Шульмайстера), и что первый получил от второго урок того, как исчезнуть бесследно (не считая соответствующего письма в штанах).

Де Тилли[352], после жизни, наполненной различными темными делами, 23 декабря 1816 года покончил с собой в Брюсселе, когда было доказано его нечистоплотное поведение. Вот здесь я уже склонен видеть руку Батхерста, который обещал Диасу, что будет мстить именно таким образом — вынуждая к самоубийству.

Предпоследняя смерть, являющаяся последствием операции «Шахматист», это убийство «Калифа». Связанный с Батхерстом и Диасом Бадиа Кастильо и Лейблих должен был знать, что ему угрожает, и потому, среди всего прочего, настойчиво старался получить миссию за пределами Европы. В 1817 году он получил такую от бурбонского правительства и выехал в Аравию. В августе 1818 года, по пути в Мекку, он тяжело заболел. Бадиа умер в ночь с 30 на 31 августа в Келаат эль Белка в сирийской пустыне. Перед смертью он сжег имевшиеся у него бумаги и заявил слугам, что его отравили. Из его письма (с датой 23 августа 1818 г.) французскому консулу Регно следует, что непосредственным отравителем был «здоровенный испанский монах», приятель «мегеры», то есть жены врача Шабосо, который лечил Лейблиха. Леди Стенхоп, с которой он находился в контакте (явно с помощью Батхерста), была уверена, что его отравили англичане, и пыталась это доказать,[353] но безрезультатно. Все дело интересовало ее еще и потому, что ей самой грозила смерть от тех же рук — ведь это она придумала идею похитить Наполеона.

На ум приходит еще один вопрос: почему же из всей этой гекатомбы в живых остался третий организатор операции «Chess-Player», Генрих Батхерст, в 1812–1827 годах министр по вопросам поселений, а до 1830 года — председатель Тайного совета, умерший только в 1834 году? Кэстлри, убив Персеваля, доказал, что не щадит никого. Ответ здесь может быть лишь один: после смерти Персеваля Генрих Батхерст понял, что ему грозит, и при первом же случае сказал своему компаньону приблизительно следующее:

— Дорогой мой Роберт, если бы со мной что-то произошло, ну знаешь, несчастный случай, неожиданная болезнь, пистолет безумца или банальная инфлюэнца, то через двадцать четыре часа после моей смерти описание нашего грандиозного политического заговора и операции, проведенной совершенно незаконно, за спиной правительства Его Королевского Величества, попадет туда-то и туда-то, дополненное различными мелочами, касающимися… Твое здоровье, Роберт!

По-другому я этого объяснить не могу, разве что Кэстлри попросту не успел ликвидировать коллегу по кабинету, поскольку в 1822 году его настигла месть младшего Батхерста.

И была это месть воистину потрясающая, обладающая признаками вендетты, характерной для Средиземноморья, в том числе — для Сардинии, то есть, тех мест, откуда была родом любовница Бенджамена. Выстрелить в человека или отравить его легко, но то, что сделал Бенджамен Батхерст, было шедевром жесточайшей мести. Шедевром, подготовка которого должна была потребовать множество времени и усилий, но финал которой был настолько сатанинским и невероятным, что, если бы я не сослался на официальные британские публикации, читатель мне бы не поверил.

6. Вендетта

Приготовить и реализовать свою месть сам Батхерст не мог. Для этого она была слишком сложной. В его распоряжении был Диас, возможно, «Жан-Барт» и Колхаун Грант, весьма вероятно, что Уилсон[354]. Я бы не исключал и помощи Шульмайстера, хотя все это только спекуляции. И, как часто бывает в такого рода делах, сложнее всего было придумать идею, которая в каждом из видов искусств, от литературы до власти, является самым главным. Батхерст долго размышлял и искал случая, целых шестнадцать лет! В течение этого времени Роберт Стюарт, второй маркиз Лондондерри, увековечивал свое место в истории в качестве великого лорда Кэстлри.

Вскоре после операции «Шахматист», в 1807, тори вернулись к власти. Кэстлри получил в правительстве герцога Портланда портфель военного министра и министра колоний. В 1809 году, после поединка с Каннингом, он вышел в отставку, чтобы вернуться в 1812 году и занять в кабинете графа Ливерпуля пост министра иностранных дел. Одновременно он выполнял функции главы своей партии и завоевывал все большее влияние, став главным двигателем всей британской политики. Эрве так характеризовал этого человека в своем труде, посвященном Ирландии: «Он был предусмотрительный, осторожный, стойкий, но ему не хватало возвышенных взглядов и достойных чувств»[355]. Правильно, об этом нам уже известно.

Кэстлри ненавидел Наполеона (о чем мы тоже знаем) и сделал все, чтобы его окончательно уничтожить. В значительной степени именно по его инициативе Бонапарт был обречен на ссылку и пожизненное заключение на острове Святой Елены. Там имело место странное событие, которое сейчас может представлять интерес для оккультистов и парапсихологов всех мастей. Перед самой своей кончиной в 1821 году Наполеон сообщил английскому врачу, доктору Арнотту, будто ему известно, что вскоре он будет отомщен, то есть, его палач, лорд Кэстлри, вскоре погибнет нехорошей смертью. Через несколько месяцев эти слова стали реальностью. Военный медик, генерал и историк, Б. Брайс, посчитал эти слова одним из доказательств ясновидения Наполеона[356]. Для меня же это, скорее, одно из доказательств гипотезы, что Уилсон контактировал со Святой Еленой, принимая участие в заговоре, цель которого состояла в освобождении императора. Скорее всего, это он с Батхерстом, посредством некой английской семьи, выслали на остров план побега, спрятанный в пустотелых шахматных фигурках. И через этот канал, Наполеон мог что-то узнать о грядущей судьбе Кэстлри.

На Венском Конгрессе Кэстлри оказался врагом малых стран и либеральных идей, он был одним из создателей Священного Союза, и в конце концов — как я уже говорил — посадил императора в грязную, населенную крысами клетку на затерянном в океане островке, не обращая внимания на критику даже в собственной стране. Там его тоже ненавидели: за кровавое подавление ирландского восстания (это — ирландцы!), за бойню в Питерлоо[357], за так называемые «Сикс-акты», вводившие слишком суровые наказания для низших классов. Так что не удивительно, что когда Кэстлри покончил с собой, в одном из лондонских соборов от радости начали бить в колокола и виновных в этой демонстрации суд присяжных после оправдал.

Эрве так описал смерть Кэстлри:

«В начале августа, через несколько дней после завершения парламентских заседаний, в лондонских кругах разошлась трагическая весть: Кэстлри в приступе горячки перерезал себе горло, хотя семья[358], врач и приятели, тщательно следившие за этим, убирали от него огнестрельное оружие, ножи и бритвы. К несчастью, кто-то забыл на столе перочинный нож, и всего нескольких минут одиночества хватило для того, чтобы с жизнью распрощался счастливейший из государственных мужей Британии, всемогущий министр, который на Венском Конгрессе стоял наравне с самим царем России».

И такую версию можно найти во всех энциклопедиях, исторических работах или школьных учебниках: господин министр иностранных дел как раз должен был отправиться на конгресс в Верону, как вдруг, в приступе безумия, покончил с собой. Я мог бы процитировать любое из множества подобных сообщений, но не случайно выбрал книгу Эрве, поскольку в ней речь идет об Ирландии. Дело в том, что месть Батхерста, к которой мы сейчас перейдем, одновременно была местью рока за Ирландию. Это проявилось в орудии самоубийства, на выбор которого Батхерст ни в какой степени не мог повлиять. Так вот: Кэстлри был ирландцем, он предал свою отчизну и отобрал у нее независимость, о чем я писал в главе I. Вождем утопленного в море крови ирландского восстания 1798 года был Тиболд Тон. Когда его схватили, в тюрьме он попросил милости: расстрелять его, а не повесить. Когда ему в этом отказали, он со стоическим спокойствием перерезал себе горло перочинным ножом. Некоторые утверждают, что История не может быть язвительной. Может, еще как может, особенно тогда, когда повторяется.

Но вернемся к Батхерсту и к истинной причине смерти Кэстлри. Долгое время она была известно только лишь специалистам, его биографам и т. д., а толпе представляли специально подготовленную жвачку, типа французского «Гвардия умирает, но не сдается!» вместо «Дерьмо!». Но времена меняются, и в 1973 году одна из английских газет выложила правду на стол. Прежде чем ее процитировать, попытаемся воспроизвести последовательность действий Батхерста.

Наверняка идея пришла ему (или кому-то из его людей) в голову, когда он вспомнил сладкую госпожу Джибсон и прелестное гнездышко между Хай Холборн и Оксфорд Стрит. Потом месяцы, а то и годы наблюдений, которые позволили убедиться, что неформальный лидер правительства чрезмерно слаб к дамочкам — будем деликатными — не самого достойного поведения, включая и уличных. В эпоху Регентства (1811–1820) Кэстлри был постоянным посетителем привлекательной брюнетки Гарриетт Уилсон[359]. Эта, так называемая «горизонтальная дама» была хозяйкой и первой звездой самого эксклюзивного в Лондоне публичного дома, который в тайне посещала вся правительственная и парламентарская элита Великобритании, в том числе, и герцог Веллингтон. Но этого ему было мало. Теперь я процитирую «Обсервер» за 27 мая 1973 года:

«Гарриетт Уилсон не была единственной «call-girl» — «девицей по вызову», пользовавшейся благосклонностью министра иностранных дел. По вечерам, возвращаясь из Палаты Общин, Кэстлри по дороге собирал проституток, которых приглашал в дом на площади Сент-Джеймс».

И как раз этим решил воспользоваться Батхерст. Но дело было простым лишь на первый взгляд. Он должен был укомплектовать «банду подлых шантажистов», разучить с ними роли, поиграть в гримера (в этом, как мы знаем, навыки у него имелись), найти соответствующее место, подобрать время и т. д. А потом… Передаю слово газете, которая так описала конец Кэстлри:

«К несчастью, его слабости не ушли от внимания банды шантажистов, которая расставила на него ловушку, накрыв его с неким типом, которого Кэстлри принял за женщину, но который оказался мужчиной, переодетым в женское платье. Шантажисты пригрозили министру тем, что все раскроют, и обвинением в педерастии, которая тогда каралась смертью. Интрига была самая грязная, поскольку Кэстлри ну никак не был гомосексуалистом Все закончилось трагически, министр поддался шантажу, а поскольку не мог вынести такой ситуации, выехал в свое деревенское имение в Кент и там перерезал себе горло».

Если отбросить мотив мести, представленная выше реляция поражает отсутствием логики. Все прекрасно понимают, что шантажисты всегда имеют то общее, что если уже и организовывают «грязную» и гнусную интригу, то лишь затем, чтобы заработать, и ничего более. Кэстлри прекрасно знал об этом, то есть, он знал, что обычным шантажистам мог бы заткнуть рот деньгами и продолжать свою карьеру дальше. Тогда почему же он испугался и психически сломался? Ведь это был человек жесткий, неуступчивый «fighter», как в политических, так и личных вопросах — кровавый поединок на пистолетах с Каннингом является достаточным доказательством. Кроме того, он был могуществен как царь России, и обычные шантажисты были бы просто безумцами, если не понимали того, что переходить дорогу такому человеку, это все равно, что бросаться с палкой на тигра. Но дело выглядит совершенно иначе, если это были не обыкновенные шантажисты, но такие, которые вместо альтернативы: донос или деньги, предоставили ему совершенно другое: донос или смерть! Кто мог поставить его перед подобным выбором? Только лишь мститель или желающий убрать его навсегда политический противник. А кто из политических противников был бы таким идиотом, чтобы рискнуть организовать подобную аферу? Если бы суть дела стала известна публике, что вовсе не сложно, он сам должен был бы покончить с собой. Остается только мститель.

Теперь мы выяснили почти все. Остается лишь объяснение последней в этом деле издевки истории. Кэстлри, самый рьяный враг Наполеона, больше всего сделал, чтобы победившая коалиция так подло обошлась с «Богом войны». Так вот, вся штука заключается в том, что именно Наполеон в качестве первого законодателя в истории в 1810 году отменил уголовное наказание за педерастию, утверждая, что подобной аномалией должны заниматься медицина и психология, но не право. В Англии же смертная кара за гомосексуализм была отменена лишь в 1861 году, поэтому в 1822 году ею можно было министра с успехом шантажировать.

Окончание

Первое прочтение Мемориала Бенджамена Батхерста не было для меня каким-либо удовольствием, поскольку мне пришлось переписывать текст в ужасном темпе, чуть ли не «вслепую», без перевода. Удовольствие пришло, когда я начал его литературно обрабатывать. Со своим «Шахматистом» я прошел длинный путь от Лондона до Шамотул, проплыл на «Чайке» и проехал на цирковой повозке Миреля, влюблялся в Джулию и спал у костра рядом с Томом, Сием, Юзефом, Брайаном Хейтером, Руфусом Брауном, Ригби и братьями Диасами. Я больше был там, с ними, чем за своим столом с копией Мемориала.

Раз уж мы вернулись к Мемориалу, стоит задуматься над тем, почему он находится в руках испанца. Первая догадка ведет к Мануэлю Диасу и быть может, в этом и заключается объяснение. Вполне возможно, что так случилось из-за Уилсона, который в свои последние годы был губернатором Гибралтара (с 1842 года)? Множество тропок операций «Шахматист», начавшихся после покушения, пересеклось на территории Испании («Калиф», Колхаун Грант, Бардахи-Азара и т. д.). Техада дал мне уклончивый ответ. Впрочем, он даже не существенен.

Гораздо больше я бы отдал за ответ на вопрос: какой была дальнейшая (после 1809 года) судьба Бенджамена Батхерста? Где он жил, с кем жил и когда умер? Возможно, после прочтения этой книги отзовется кто-то, кто знает об этом хоть что-нибудь. Я буду весьма благодарен.

Хотелось бы закончить поэффектнее. И я не могу это сделать лучше, чем словами Гамлета, которого Бенджамен так полюбил:

Он сказал это мне. А я его услышал.

Варшава, 1975