Шанхай. Любовь подонка

礼物 Подарок

…«Айз-шопинг» — так Ли Мэй называла это. Обожала гулять по магазинам. Часами она могла путешествовать по этажам торговых моллов — огромных магазинов, перебегать из одной лавки с мелочевкой в другую, с интересом, точно первый раз в жизни увидела, разглядывать всякую дребедень на ковриках уличных продавцов.

«Ты как дите малое», — ворчал я, утомленный, и вспоминал, что она, в сущности, дитя и есть. И что я старше нее ровно на столько, сколько она прожила на свете.

Одним из любимых ее магазинов был двухэтажный «Херши» возле Народной Площади. Шоколадное царство — от запаха в магазине кружилась голова. На любой вкус: в коробках и коробочках, в прозрачных мешочках и россыпью, в виде животных, сердечек, цветов, фигурок людей…

— Я хочу тебе сделать подарок, — торжественно сказала она.

Мы сидели за столиком на узкой, уютной улочке Французского квартала. Ли Мэй пила свой любимый латте. Я отпивал мокко из крошечной чашки и ругался про себя на дороговизну.

Улочка была пешеходной, тихой и архитектурно совсем не шанхайской. Двухэтажные дома, больше похожие на виллы. Фонари, явно под старину.

За соседними столиками было полно лаоваев. Туристического вида китайцы прохаживались от кафе к кафе, изучая написанные мелом меню.

— Уже давно сделала. Кстати, все хотел спросить… Ну как, заметили соседки изменения твои?

Несколько мгновений она соображала, о чем я. Потом фыркнула и махнула на меня рукой.

— Ты опять только об этом… Нет, не заметили. Но то, о чем ты говоришь — не подарок. Это… — подбирая слово, она пошевелила пальцами, — это жертва… Нет, не то… Вот! Это — клятва верности тебе. Как присяга. Не смейся! Мы недавно с подругами говорили. Знаешь, о чем?

— Обо мне.

— Да ну тебя! Об изнасилованиях. Да, не удивляйся. Очень много случаев, и в университетах тоже. Так вот я решила — если это случится, попрошу насильника убить меня. Или сама убью себя, как только смогу.

Я испугался.

— О чем ты говоришь? С ума сошла… Чтобы я не слышал такого больше! Ясно?

Упрямо промолчала.

— Чтобы даже не думала о таком! Цветок мой милый… Да в жизни что угодно случается… И уж если помимо твоей воли, ты вообще ни при чем. И вот что…

Я подался вперед, через столик.

— Если ты когда-нибудь сделаешь подобное… Я тебе обещаю — я застрелюсь.

— Что?.. — оторопела она.

— Ты слышала. Повешу на стене холст, встану к нему спиной, суну ружье вот сюда, — я ткнул себя пальцами под нижнюю челюсть, — и нажму спуск. У писателей так принято, между прочим. Не веришь — Хэмингуэя вспомни…

— Зачем холст…

Пробормотала растерянно, собираясь заплакать — глаза заблестели.

— А чтобы получилась картина. Из собственных мозгов. «Думы о любимой». Хочешь?

Я не знал, как отнестись к этому «умри, но не дай поцелуя без любви», будто всплывшему из девичьих тетрадок моего детства — мы выкрадывали их из тумбочек второго отряда, потом, таясь от вожатых, лезли через забор лагеря, бежали в овраг и там, вдоволь насмеявшись над зачитываемыми вслух страницами, сжигали девчоночий вздор на костре.

Рыдала она минут пять. Я переставил плетеное кресло поближе к ней. Обнял, закрывая от остановившейся возле нас группы туристов. Футболка на груди, куда уткнулась Ли Мэй, потемнела от влаги.

— Ну, все? — погладил ее по голове. — Перестала? Будем жить вечно?

Послушно кивнула.

— Повтори: «Мы будем жить вечно!» — приказал ей учительским тоном.

— Мы будем жить вечно! И я вечно буду верна тебе.

Как умудренный лаоши, я не стал возражать.

— Ну, так что за подарок? — мягко напомнил, подвигая ей недопитую чашку.

Она очнулась, оживилась и, еще хлюпая носом, поведала мне о том, что я ношу лишь футболки, ни разу она не видела меня в рубашке. Поэтому решила взяться за мой гардероб.

— Ты даже на урок не надеваешь, да?

— Господи… Нет. По двум причинам: у меня нет рубашек, и я не люблю их.

— Ты не понимаешь. Это очень стильно. Есть много модных рубашек, тебе пойдет.

— Пустая трата времени, — отрезал я.

— Почему?

Я согнул руку в локте. Оттянул рукав футболки.

— Видела уже, — взглянув на вздувшийся бицепс, сказала Ли Мэй.

— Вау! — раздалось с соседнего столика.

Две бальзаковского возраста лаовайки в темных очках изобразили едва слышные аплодисменты.

Ли Мэй метнула в них ревнивый взгляд, опустила мою руку. Демонстративно обняла меня и поцеловала в шею.

— Вау!

Лаовайки снова захлопали, на этот раз погромче.

Похоже, обе дамы были слега навеселе.

Покивав и помахав им, сказал Ли Мэй:

— Не шьют на таких, как я, рубашки. Тем более — модные.

Я рассказал Ли Мэй, как смирилось с моим видом начальство — на юбилее университета я единственный был в «casual». Президент университета немного изменился в лице, когда телевизионщики вдруг решили завалиться ко мне на урок, с камерой и микрофоном. Я сидел на столе, в джинсах и футболке, общался со студентами.

Но все обошлось. Ребятам с телевидения даже понравилось, и они пригласили меня на ток-шоу преподавателей иностранного языка.

— Тебя показывали по телевидению? — поразилась Ли Мэй.

— Ну да. По местному, правда, по шанхайскому. Если я тебе скажу, что еще и в газете обо мне писали — ты что, со стула упадешь?

— А в газете-то, каким образом?

— Да очень просто. У них была серия репортажей про иностранцев. А у завкафедрой нашей есть подруга, русский язык учила раньше. Сейчас как раз в газете работает, «Вечерний Шанхай», кажется. Ну и свела нас вместе. Пообщались, чаю попили. Она все расспрашивала, что мне особо не нравится в Шанхае.

— Дай угадаю… Что плюют на улицах?

Я улыбнулся:

— Вот видишь… Это плохо — я становлюсь для тебя предсказуемым.

Она энергично замотала головой:

— Нет, нет! Просто я тебя хорошо знаю! Это же здорово, разве нет?..

Девочка моя, я сам себя совершенно не знаю… И хуже всего — боюсь узнать. Мне часто снится берег реки. Я стою по колено в воде, увязая босыми ступнями в иле, и разглядываю темную воду. Там — жутковатый омут. Мне хочется узнать, насколько он глубок и опасен, я вытягиваю ноги из ила и делаю шаг…

И всегда просыпаюсь от страха. Но об этом я никому не рассказываю. Даже Ли Мэй.

— На самом деле, я тоже хочу тебе подарок сделать, — я с загадочным видом полез в карман.

Достал бархатистую коробочку.

Ли Мэй поставила чашку на стол и замерла.

Только тут я сообразил, что именно она могла подумать.

Поспешно сказал:

— Это не кольцо.

Облегченно вздохнула. Тут же пояснила:

— Я просто рада, что не сейчас. То есть… ты сам решишь, когда… Вернее, надо ли вообще… Просто сейчас ведь совсем рано… И я не знаю, как… И родители… Учеба… Я же студентка еще…

Окончательно запуталась. Умолкла. Покраснела.

— У нас, у русских, вообще-то не дарят колец, как в американском кино, — неуверенно сказал я. — Только на свадьбе надевают, обручальные.

— Ты своей жене дарил? — моментально вспыхнула любопытством.

Ну, уж нет. Инке нечего делать тут, за столиком во Французском квартале. Даже мысленно.

— Причем тут она… Возьми, открой!

Я кивнул на коробочку и подвинул поближе к ней.

Она осторожно, словно черепашку за панцирь, взяла. Повозилась с замочком. Распахнула крышку и забавно округлила рот и глаза.

— Серьги?!

— Да.

— Но ведь у меня нет в ушах дырок. Я не смогу…

— Это то, что мы сделаем. Прямо сейчас поедем, тут недалеко. Быстро, и главное, совсем не больно, — заверил ее.

На всякий случай.

— Мой знак!

Она продолжала разглядывать пару крошечных золотых львов.

Я с важным видом кивнул.

— Спасибо… — Она явно была растеряна. — Но я не могу… Я не боли боюсь… Просто прокалывать уши — очень вредно. Там ведь много важных точек… Ты знаешь, наша традиционная медицина счита…

— Стоп, стоп! — выставил я ладони. — Миллионы, сотни миллионов людей живут с проколотыми ушами и знать не хотят о вашей традиционной медицине.

Пожала плечами:

— Не все люди умны.

Я вдруг разозлился.

— Ну да. Все лаоваи дураки, а китайцы — кладезь мудрости.

Все еще держа коробочку в руках, поглядела на меня внимательно и серьезно.

— Прости, — смягчился я и погладил ее по руке. — Да черт с ними… Это всего лишь кусочки металла, они не стоят даже разговора. Давай выбросим, и всего делов. Вон и урна рядом…

Отдернула руку. Я подумал, из-за обиды.

Но она захлопнула коробочку и прижала к груди.

— Ты что!.. Я не отдам.

Я смирился.

— Ладно. Тогда сестре подари.

— Вот еще… Во-первых, она тоже серьги не носит. А во-вторых — это мой подарок.

Как и следовало от меня ожидать — дурацкий и бесполезный, подумал я, но вслух сказал другое:

— И тем не менее… Допивай кофе и поедем. Я вчера договорился с мастером, у нас время назначено. Не пропадать же…

— Ты что — себе хочешь уши проколоть? — обомлела она.

— Да. Отобрать у тебя подарок и носить самому.

Быстро спрятала серьги в сумочку.

— Ты была когда-нибудь в тату-салоне? — спросил ее, расплачиваясь с тихим и вышколенным официантом.

— Нет. Там опасно. И девушке нечего делать в таком месте.

— Папа говорил? — подмигнул я.

— Мама.

— Пришло время ослушаться, — заговорщицки произнес я. — Поехали.

— Я ничего там делать не буду!

Запаниковала, сжав в руках сумку.

— Посидишь со мной рядом.

— А что ты собрался…

— Твое имя. На руке…

Я уже тянул ее из-за стола, поглядывая на часы.

— Ты — чокнутый! — убежденно сказала она.

Салон ютился на небольшой улице неподалеку от Народной площади. Если бы не черная витрина с золотым драконом и десятком выцветших фотографий спин, животов и конечностей с рисунками — ничем бы не отличался от зажавших его по бокам парикмахерских.

Внутри был крохотный зал с парой раковин, низким столиком с каталогами, пожилым облезлым диван из кожзаменителя и парой табуреток. За полузадернутой шторкой — топчан и нечто вроде зубоврачебного аппарата. Тату-мастер, молодой неулыбчивый парень с разрисованными руками, выслушал мою идею — Ли Мэй переводила — скептически. С Ли Мэй он общался на шанхайхуа, я почти не понимал их.

Парень курил вонючую сигаретку и качал головой.

— В общем, он говорит… — замялась Ли Мэй. — Ну, он сказал, не нужно так делать.

— Почему?

— Сказал, что обязан предупредить — девять из десяти потом возвращаются, просят изменить или убрать.

— После расставания? — усмехнулся я.

— Да, именно. Хотя все уверены, что это на всю жизнь.

— Видишь ли, Цветок, что-то должно оставаться на всю жизнь — или сами люди, или память о них.

— Но часто люди не хотят, чтобы память оставалась.

Это верно, подумал я. Это знакомо мне, как никому другому.

— И еще он говорит… Только ты не обижайся на него…

— Что лаоваев он не обслуживает? — предположил я.

— Перестань. Он говорит, что тебе не подходят выбранные иероглифы. Это будет… по-девчоночьи как-то.

Я задумался.

— Но мне хочется, чтобы у меня было твое имя. Есть что-нибудь звучащее как «мэй», но чтобы было «не по-девчоночьи»?

Ли Мэй забавно постучала себя пальцем по носу. Я уже был в курсе: это у нее признак работы мысли.

— Нет, это тебе не подойдет… Есть «красота»-мэй, есть «сестренка»-мэй[10]…

— Сестренка… вот и отлично! Ты же младше меня. Я буду следить за тобой, как Старший Брат!

Вряд ли она читала книгу Оруэлла, но вариант родства был отвергнут с негодованием. По ее словам, пессимистичное мэй-«нет» никуда не годилось, а мэй-«уголь» не понравился и мне самому.

— Что, и с фамилией дело обстоит так же? — растерянно спросил я.

Лицо Ли Мэй просветлело, она быстро переговорила с мастером. Тот, оглядев меня, кивнул одобрительно.

— Вот! Раз уж тебя не отговорить все равно, то можно взять иероглиф «ли» со значением «сила». Мастер считает, тебе это подойдет.

Я вспомнил незамысловатый иероглиф из двух росчерков —力.

— Годится.

Мастер кивнул на кушетку и полез за перчатками.

Неотрывно и с опаской разглядывая процесс, Ли Мэй прислушивалась к жужжанию машинки и покачивала головой.

— Теперь тебе точно придется носить рубашки. С длинным рукавом, — сказала она, разглядывая мое предплечье.

— Вот еще. И не подумаю!

Я смотрел на растущие линии иероглифа.

— Силу не прячут. Как и любовь. Ими — гордятся.

— Что скажут у тебя на работе?

— Плевать. А что скажешь ты?

Кротко вздохнула.

— Уже сказала. Ты — чокнутый. Но я люблю тебя.

Когда мы вышли из салона, Шанхай уже расцветал вечерними огнями. Горели витрины, мигали светофоры. Красиво подсвеченные, стояли высотки, спокойно и величественно обозначая себя в теплой синеве беззвездного неба.

Держась за руки, мы ринулись в сторону вечернего зарева над Народной площадью, чтобы нырнуть в безумный водоворот из машин и людей…