Шансы. Том 1

ДЖИНО. 1934

Клементина Дьюк оказалась права. Джино и вправду не пришлось жалеть о том решении, что он принял октябрьским вечером шесть лет назад у ворот дома мистера и миссис Дьюк. Тот момент стал поворотным в его жизни.

Джино лежал на постели в голубой спальне, предназначавшейся гостям дома в Уэстчестерс. Внезапно на него нахлынули воспоминания.

На полной скорости он пригнал машину к больнице, высадил девчонку на ступенях, нажал кнопку звонка и тут асе бросился к машине, исчезнув еще до того, как кто-либо успел задать ему хоть вопрос. Что там было с девчонкой потом — ее собственные проблемы. Неудачников на своем веку Джино повидал немало.

Клементина Дьюк была исполнена самой искренней признательности. В начале следующей недели она пригласила Джино в свой городской особняк, чтобы обсудить случившееся. К ужину, как она сказала. Но с приходом Джино мысль об ужине отошла на второй план.

Тот вечер запомнился Джино навсегда. В доме только они вдвоем — ни слуг, ни сенатора. Горящие свечи, курильницы, дымящиеся благовониями.

На Клементине халат из блестящего белого шелка. Проклятые соски упрямо лезут Джино в глаза. Крепко сжав его руку, Клементина низким голосом проговорила:

— Полагаю, ты знаешь, что мой муж — гомосексуалист.

— Кто?

— Гомосексуалист. То есть мужчина, которого нисколько не возбуждает то, что я закидываю ему ляжки за спину. Наоборот, он любит других мужчин. Ему нравятся их плоские мускулистые ягодицы. Желательно молодые. Желательно черные.

— Ты хочешь сказать, что он педик?

— У тебя отвратительный уличный язык.

— Фью! — Джино присвистнул сквозь стиснутые зубы. — Ты, должно быть, шутишь. Педики не женятся.

— Вот как? Скажи об этом моему мужу. Думаю, он захотел бы поспорить с тобой по этому вопросу.

— Для чего ты мне все это говоришь?

— А как ты сам считаешь? — Ее сузившиеся глаза стали похожи на кошачьи, она взяла его руку и положила себе на грудь.

Иного приглашения Джино не требовалось. В конце концов, под роскошными одеяниями Клементина представляла собой всего-навсего еще одну классическую потаскушку.

Ублажил Джино ее от души, там же, при свете свечей.

Грудь Клементины вздымалась, она шептала сквозь стоны его имя; наконец тело ее расслабилось в оргазме. Улыбнувшись, она удовлетворенно произнесла:

— Я знала, что ты будешь великолепен. Грубоват немного, но это простительно — ты еще так молод.

Джино почувствовал себя оскорбленным. До этого ему еще ни разу не приходилось выслушивать жалобы.

— Эй, что значит «грубоват»?

— Я покажу тебе.

И Клементина показала. Шаг за шагом провела она его по только что пройденному пути, но на этот раз вынудила Джино делать все очень-очень медленно, очень-очень нежно.

— Вместо того чтобы сосать мою грудь, полижи ее, — предложила она. — Дай мне ощутить, как это приятно. — Джино на деле испытал правоту ее слов. — Когда ты входишь в меня, не спеши, расслабься. Ты ведь не воду качаешь, ты должен получить чувственное наслаждение.

— Как? Как?

— Насытить свою похоть. Свои плотские желания.

— Эй, не могла бы ты говорить попроще? Клементина тихо рассмеялась.

— Мне кажется, ты настолько сосредотачиваешься на том, чтобы угодить женщине, что напрочь забываешь о собственном удовольствии.

— Мне тоже приятно, — возразил он. Она положила свой пальчик ему на губы.

— Конечно. Дикий оргазм. А я хочу, чтобы он длился у тебя столько же, сколько у меня.

Он погладил ее мягкую белую попку.

— Ни слова не понимаю из того, что ты говоришь.

— Поймешь. Поймешь.

И он действительно понял. Позже.

Несколько месяцев спустя их занятия любовью сделались настолько изощренными, что Джино с трудом дожидался очередной встречи. Теперь до него дошло, что она имела в виду. Освоился даже с некоторыми ее словами: сладострастный, гедонический, чувственный. Но то, что они испытывали в объятиях друг друга, нельзя описать даже этими мудреными терминами. До этого Джино привык считать себя достаточно опытным любовником, а оказывается, он всего лишь играл в детские игры.

Встречаясь после жарких постельных схваток лицом к лицу с сенатором, Джино начинал испытывать комплекс вины.

— Не будь смешным, — издевалась над ним Клементина. — Его это ничуть не беспокоит — у него свои собственные интересы. Я же тебе говорила. К тому же ты ему нравишься, он считает тебя ловкачом. И пока мы не лезем на рожон…

До сих пор Клементина настаивала на том, чтобы Джино не порывал с Синди, пусть все думают, что она — его девушка.

— Я никогда не буду ревновать тебя к ней, — сказала она как-то после того, как Джино представил их друг другу. — Пусть она остается где-нибудь рядом. Во всяком случае, я смогу быть уверенной в том, что ты каждое утро получаешь свой завтрак.

На самом деле Джино получал куда больше. Синди сделалась незаменимой. Она готовила, убирала квартиру, поддерживала в порядке его одежду, сидела за рулем — когда ему это требовалось, и, самое главное, аккуратным почерком вела записи по его важнейшим сделкам. При этом она умудрялась оставаться такой же привлекательной, как и прежде.

За шесть полных бурными событиями лет Джино Сантанджело успел подняться на самый верх. С небольшой дружеской помощью, конечно.

Чарли Луканиа. По успешному завершению одной из сделок и ради простоты произношения он сменил имя на Лаки Лючиано — Счастливчик.

Энцо Боннатти. После происшедшей в Чикаго на День Святого Валентина — 14 февраля 1929 года — бойни благополучно перебрался в Нью-Йорк. В одном из гаражей на чикагской Нор-Кларк-стрит к стене были поставлены семеро гангстеров и расстреляны из автоматического оружия — скорее всего, дело рук противоборствующей группировки. Поговаривали о том, что Энцо имел к случившемуся некоторое отношение, и его поспешный отъезд из Чикаго вызван страхом мести, но доказать что-либо не представлялось возможным.

Алдо Динунцио. Добросовестный трудяга с небольшой примесью воровской крови. Женился на Барбаре Риккадди, которая со знанием дела выбила из его головы всякую дурь. Отец двоих детей, третий на подходе.

И сенатор Освальд Дьюк. Наиболее значительная персона среди друзей.

Не будь его — кто знает, что сталось бы с Джино Сантанджело? Возможно, он превратился бы в еще одного мошенника, добывающего себе на жизнь контрабандой спиртного? Работающего по мелочам? Проматывающего свои жалкие доходы на новые костюмы, машины, выпивку и женщин.

Сенатор Дьюк, как и обещал, добела отмыл принадлежавшие Джино капиталы. Несколько тысяч туда, несколько — сюда, и все деньги оказались вдруг вложенными в приносящие солидный доход акции.

Джино это тяготило. Он предпочитал наличные — пусть лежат себе в банковском сейфе, где их всегда можно пощупать рукой.

— Доверься Освальду, — неоднократно повторяла Клементина. — Он сделает тебя богатым.

Вчитываясь в колонки цифр на страницах «Уолл-стрит джорнэл», Джино постепенно поверил ей. А весной 1929 года, когда Освальд стал настаивать на продаже части акций и переводе денег за границу, он даже вступил с ним в спор.

Со злостью Джино следил за тем, как курс его только что проданных акций продолжал расти и расти.

— Вот дерьмо! — жаловался он сенатору. — Зачем нужно было от них избавляться?

— Подожди, и ты сам поймешь, — отвечал Освальд.

29 октября 1929 года биржа рухнула, погребя под десятками тысяч ничего не стоивших бумажек множество людей, их состояния и надежды. Так началась Великая американская депрессия.

Но Джино она не потревожила. Джино остался в отличной форме.

С того дня, что бы в финансовом отношении ни рекомендовал сенатор, выполнялось Джино беспрекословно. Естественно, в ответ Освальд иногда обращался с просьбой о той или иной услуге. Так, ничего серьезного. Обычно сенатор слегка касался ладонью руки Джино и мягко говорил:

— Постарайся лично проследить за этим делом, дорогой мальчик.

Джино так и делал.

Услуги варьировались. Молоденький чернокожий джазист был, к примеру, предупрежден, что его мгновенно кастрируют, если только он попробует еще раз приблизиться к сенатору. Журналисту какой-то газетенки, собиравшемуся тиснуть неугодную мистеру Дьюку статью, пришлось руками объяснять, что он не прав.

Однако подобные просьбы сенатора были столь редки, что Джино даже не задумывался над ними. Его абсолютно не беспокоило, о чем попросит старик в следующий раз. Ведь в конце концов, он, Джино, спал с его женой. И делал деньги. Чего же можно еще желать?

Энцо Боннатти перебрался в Нью-Йорк в самое подходящее время. В грохоте падающих обломков биржи, в атмосфере всеобщей паники и страха «бурные двадцатые годы», как их называли, готовились уступить место следующему десятилетию. Денег, бывших когда-то в избытке, теперь всем не хватало. По городу всюду закрывались забегаловки. Это приводило к таким стычкам между главарями различных гангстерских групп, о которых в прежние времена никто и не слышал. Денег в оборот поступало все меньше, и поэтому каждому требовалось как можно быстрее урвать жирный кусок.

Основные боевые действия развернулись между двумя представителями старой школы: Джузеппе Массерия, или, как его звали, Джо-Боссом, и Сальваторе Маранцано.

Лаки Лючиано, Энцо Боннатти, Вито Дженовезе и Фрэнк Костелло — молодая поросль — держались в стороне от поединка, надеясь в душе на то, что два гиганта перегрызут горло друг другу.

Джино оказался и вовсе на периферии событий. В те годы он стал правой рукой Боннатти — позже они выступали уже как партнеры.

Война между двумя кланами длилась несколько лет. Закончилась она весной тридцать первого года с убийством Массерии. А несколько месяцев спустя вслед за своим противником отправился и Маранцано.

Теперь, когда старая гвардия безвозвратно ушла, никто уже не мог помешать Лаки Лючиано стать единственным и полновластным хозяином. Вместе с ним поднимались по лестнице могущества и его друзья.

Лючиано рассчитывал дать организованной преступности новое лицо. Он создавал общенациональный синдикат, под эгидой которого его члены могли бы действовать в мире и согласии друг с другом. Под непосредственным руководством Лаки был сформирован «комитет братьев», во главе которого он поставил самого себя. И тем не менее именно он настоял на том, чтобы все члены комитета стали пользоваться равным правом решающего голоса.

Джино, вошедшему в состав комитета, его стиль нравился. Он восхищался силой Лаки, его хваткой и практическим складом ума. Этические нормы Джино не тревожили.

— Он — убийца, — твердо сказала однажды Клементина Джино. — Это им организована смерть Массерии. — Они вдвоем сидели за столиком в ресторане, а потом Лаки вышел в туалет, и как раз в это-то время к Массерии подошли двое наемных убийц и расправились с ним. — Лаки давно уже место в тюремной камере. Больше я к себе в дом его не жду, никаких приглашений.

Джино не мог сдержать улыбки. Похоже, Клементина была искренне уверена: от того, пригласит ли она на свой раут человека или нет, зависит положение того в Организации. И все же разговоры с ней Джино нравились, для женщины она очень много знала. От подобных ей можно немалому научиться. А уж от мужа Клементины — и того больше.

Об отмене «сухого закона» Освальд информировал Джино задолго до принятия в декабре 1933 года официального правительственного решения, так что тот имел достаточно времени, чтобы переключиться на другие, на менее прибыльные сферы: азартные игры, ростовщичество, нелегальная лотерея. Несмотря на давление Энцо, Джино исключил из поля своей деятельности операции с наркотиками и проституцию. Этот в общем-то незначительный конфликт продемонстрировал наметившееся расхождение интересов бывших такими сплоченными ранее партнеров, и в январе 1934 года Энцо и Джино окончательно решили пойти каждый своим путем. Расстались они лучшими друзьями. Алдо предпочел остаться вместе с Джино, который по достоинству оценил это проявление верности. Им вдвоем всегда хорошо работалось.

Старый враг Джино, Розовый Банан, после выполнения одного весьма неудобного контракта вынужден был покинуть город — к великому облегчению Алдо, до сих пор ожидавшего с его стороны мести в темную ночь.

Несмотря на общий спад в экономике страны, тот бизнес, которым занимался Джино, оставался делом прибыльным. Подпольной лотереей увлекались тогда поголовно: управляющие банками в не меньшей степени, чем таксисты. Отличное средство пощекотать собственные нервы. Все очень просто: ставишь монетку в десять или двадцать пять центов на какой-нибудь номер, и если он выпадет, то выигрыш может составить две-три сотни, а то и больше — в зависимости от суммы ставки.

Полученную от этих лотерей прибыль Джино называл «дурацкими деньгами» и пускал их в оборот.

В трех различных районах города у него было более пятидесяти человек, крутивших колесо лотереи и собиравших денежки с участников. Вея наличность стекалась в пять сборных пунктов, располагавшихся, как правило, в задней комнате небольшого магазинчика. Каждое поступление записывалось в книгу, а через некоторое время на небольшом пикапе за деньгами приезжал уполномоченный Джино человек. Механизм был налажен отлично и сбоев не давал.

Помимо тех сумм, которые Джино передавал сенатору Дьюку для отмывания посредством инвестиций, он чуть ли не в каждом городском банке обзавелся личными сейфами, битком набитыми наличными.

Понимая, что у него нет возможности тратить свои деньги без указания источника доходов, он еще в тридцать третьем году приобрел ночной клуб, заявив, что необходимые на покупку средства он выиграл на скачках. К моменту отмены «сухого закона» заведение было капитально отремонтировано и оформлено заново. Получив новенькую лицензию на право продажи спиртного, Джино устроил шикарную церемонию открытия. Свой ночной клуб он назвал «У Клемми». С первого же дня от посетителей отбоя не было.

В конце концов ему удалось убедить Веру оставить проституцию и работать у него в клубе в гардеробе. Та согласилась; новое занятие давало более высокий и стабильный доход, предназначавшийся Паоло и ожидавший лишь его очередного освобождения из тюремной камеры. Паоло получил пять лет за нападение с угрозой для жизни всего через неделю после выхода за ворота тюрьмы, и в течение этой недели он даже не удосужился повидать Веру.

— Он был очень, очень занят, — уверяла Вера, видя в Паоло теперь свою единственную земную любовь, а вовсе не какого-то там уголовника, бившего ее смертным боем.

— Ты совсем сошла с ума, если хочешь его дождаться, — сказал Джино.

— У тебя своя жизнь, у меня — своя, — упрямо ответила Вера.

Клементине, безусловно, был приятен тот факт, что носящий ее имя ночной клуб пользуется таким бешеным успехом. Несколько ее появлений там привели к тому, что весь нью-йоркский свет вскоре считал для себя обязательным регулярно наносить визиты в самое, бесспорно, изысканное заведение города. Джино, как владелец, становился знаменитостью. Женщины сходили по нему с ума. Клементину это, однако, ничуть не тревожило. Она сама настояла на том, чтобы Джино женился на Синди.

— Девчонка знает о тебе все, — говорила Клементина. — А потом, тебе же нужно в конце концов защитить себя от рыскающих повсюду налоговых агентов. Женись на ней. В этом случае она не сможет дать против тебя никаких показаний, если эти ищейки что-нибудь раскопают.

Идея стоящая.

— Да, — согласился Джино. — Так я и сделаю. А сейчас Джино лежал на постели в голубой спальне особняка Дьюков в Уэстчестере, глядя в потолок, дымя сигарой и размышляя о предстоящем бракосочетании.

Быстротекущее время не нанесло никакого ущерба привлекательности Синди. Добавился лишь блеск в глазах — отражение сверкавших на ней драгоценностей. Но и они не могли изменить Синди, они лишь свидетельствовали о еще одной черте характера Джино. Выродок с широкой душой. Хотя таким ему и положено быть. В конце концов, не так уж и много у него подружек, готовых мириться с мыслью о том, что приходится делить его с другими. Совсем не так уж много.

О'кей, она сама пошла за ним, по собственной воле. Однако это вовсе не означало, что он должен ей лгать. Делать вид, что помолвлен, в то время как его сан-францисский цветок давно уже принадлежал другому. Об этом Синди узнала, когда у той родился ребенок. Спустя десять месяцев после того, как Синди поселилась в квартирке Джино. Коста как-то позвонил по телефону:

— Передай Джино, что Леонора родила дочь. Синди едва дождалась его прихода.

— Джино, милый, у твоей невесты сегодня родился ребеночек. Я полагаю, что ваша помолвка теперь недействительна?

Джино побледнел и, не проронив ни слова, вышел из квартиры. Больше они об этом никогда не говорили. По всему было видно, что Джино теперь не скоро задумается над созданием собственной семьи.

Синди продолжала прилагать все усилия для того, чтобы занять в сердце Джино более прочное место. Она знала, что путь его лежит на самый верх, и она твердо рассчитывала оказаться там вместе с ним.

И Синди добилась своего. С очевидным успехом.

В ближайшее время они должны пожениться, она заставила-таки его решиться на этот последний шаг. Вот когда она почувствует себя счастливой и беззаботной, как жаворонок.

Так ведь нет. Синди ощущала себя самой жалкой, самой несчастной и абсолютно никому не нужной.

Похоже, что Джино Сантанджело вовсе не собирался принадлежать ей. Весь целиком — голова, ноги и то, что между ними — он был в безраздельной власти этой похотливой суки мадам Дьюк.

Коста Дзеннокотти осторожно постучал в дверь голубой спальни.

— Да, — крикнул Джино, — входите! Коста вошел с подносом, на котором стояли два стакана, бутылка вина и вазочка с печеньем. Джино уселся в постели.

— Эй, что это еще за дрянь? Я же просил принести мне выпить.

— Миссис Дьюк сказала, что сейчас время для вина.

— Долбать я хотел миссис Дьюк! Коста поставил поднос на стол.

— Так она сказала. Не спорить же мне с ней. Джино засмеялся. Что же в Клементине есть такого, что наполняет души молодых людей почтением, если не священным ужасом?

— Ну налей, — скомандовал он, рассматривая ногти с только что сделанным маникюром. — Чего ждешь?

Коста подчинился. Он только вчера приехал в Нью-Йорк, обрадованный приглашением Джино и польщенный его словами о том, что лучшего шафера, чем Коста, ему, Джино, не сыскать.

Друг друга они не видели с двадцать восьмого года, только переписывались, и происшедшие перемены просто поразили Косту, хотя сам он никак не мог понять, в чем они, собственно, заключаются. Джино казался исполненным непоколебимой уверенности в себе, той уверенности, что приходит с годами, совершенно естественной для добившегося успеха сорока — или пятидесятилетнего мужчины, но уж никак не вяжущейся с двадцативосьмилетним Джино. И все же теперь его друг ничем не напоминал уличного мальчишку. Ухоженность и лоск во всем: от кончиков пальцев до носков ботинок.

Джино давно уже забыл, что когда-то не жалел бриолина для своих волос. Густые и волнистые, теперь они аккуратно уложены в короткой стрижке. А потом, он стал выше ростом.

Коста не знал, что вырасти Джино помогли специальные прокладки в обуви.

Одежда — только лучшего качества. Темной ткани, шитые на заказ костюмы-тройки, шелковые итальянские рубашки, свитера из тончайшего кашемира, свободного кроя пальто из викуньи. В прошлом остались костюмы в полоску и яркие безвкусные галстуки.

Солидных мужских украшений тоже было в меру: бриллиантовая булавка для галстука, массивные золотые запонки, выполненные в одном стиле с дорогими часами от Картье. На мизинце — очень простой работы перстень с одним-единственным великолепным розовым бриллиантом.

И только шрам на щеке мог подсказать наблюдателю, с чего Джино начинал. Шрам и холодный блеск черных зрачков, таивших в своей глубине неукротимую первобытную дикость.

Коста бросил взгляд на часы.

— Осталось ровно тридцать минут, — несколько нервно заметил он. — Как у тебя настроение?

— Отлично, малыш.

— Не волнуешься?

— Из-за чего? Я живу с ней уже шесть лет. Коста кивнул. Ну да, конечно. С того самого времени, как Леонора вышла замуж…

Как бы прочитав его мысли, Джино невозмутимым голосом спросил:

— Что там Леонора?

Левое веко Косты чуть заметно дрогнуло.

— У нее все в порядке.

Ему не хотелось говорить правду. Леонора пристрастилась к спиртному, спала с каждым встречным, почти не ночуя дома и совершенно забыв про свою дочь.

— А девочка? Сколько ей уже?

— Почти шесть. Хорошенькая куколка. В горле у Джино стоял комок, однако голос звучал по-прежнему ровно.

— Да. Так я и думал. Как ее зовут?

— Мария.

Он затушил окурок сигары.

— Славное имя.

На мгновение мелькнула мысль — а ведь он в любой день может зачать в Синди своего ребенка.

— Может, ты закончишь свой туалет? Джино поднялся.

— Ты прав.

Он окинул взглядом Косту. Парень смотрелся неплохо. Приятные черты лица, вылитый образцовый студент юридического колледжа, с блеском завершивший трехлетний курс обучения. Джино знал, что сейчас Коста работает в фирме своего отца.

— Девушку ты себе так и не завел? Постоянную? Коста усмехнулся.

— Ты что, не читаешь мои письма?

— Как это не читаю! Зачитываюсь ими.

— Тогда что же ты задаешь мне такие вопросы? Еще полгода назад я написал тебе, что обручился с Дженнифер Бриэрли.

— Видимо, это письмо почта потеряла. Как она выглядит?

— Дженнифер? Да ты же видел ее. Подружка Леоноры, помнишь, когда ты приезжал к нам?

— Ах да… ну конечно… очень неплоха. — Он абсолютно не помнил, что эта Дженнифер из себя представляет. — И когда же ты решишься?

Коста посерьезнел.

— Не знаю. Нужно подождать, пока я окончательно стану на ноги. Год, может, два.

— Эй, — Джино подтолкнул друга локтем, — а помнишь кискин дом, куда мы с тобой ходили? Твое крещение, а? — Он захохотал. — Никогда не забуду выражения твоего лица, когда ты от нее вышел! Как будто ты только что впервые попробовал мороженое. Готов поклясться, что к ней ты больше не приходил!

— Приходил, — ухмыльнулся Коста.

— Господи помилуй!

Стук в дверь прервал их воспоминания. Коста поднялся.

На пороге стояла Клементина, изящная, в элегантном платье розового шелка с черной отделкой.

— Вы позволите мне войти? Коста учтиво склонил голову.

— Прошу вас, миссис Дьюк.

— Зовите меня Клементина. — Она плавно проскользнула мимо него к Джино. — Привет, — мягко проговорила она, беря его руку в свои. — Жених уже готов?

— К чему?

Клементина провела языком по тонким губам.

— К церемонии, конечно.

— Сколько у меня в запасе времени?

— Еще двадцать пять минут.

— Послушай, Коста, — как ни в чем не бывало сказал Джино, — будь добр, зайди за мной через двадцать минут. Мне нужно сказать Клемми пару слов наедине.

— Как прикажете.

Бросив на Клементину восхищенный взгляд, Коста вышел.

— Малыш влюбился в тебя, — констатировал Джино, когда дверь закрылась.

Клементина подошла к туалетному столику, чтобы внимательно рассмотреть свое отражение в зеркале.

— Неужели? — равнодушным голосом спросила она.

— Готов держать пари. — Джино подошел к ней сзади, обнял. — Так же, впрочем, как и я, но я — на свой лад.

Крепко прижав Клементину к себе, Джино стоял и раскачивался из стороны в сторону.

— Ах вот как?

Он продолжал раскачиваться.

Она почувствовала, как напрягся его член.

— Джино!

Но он уже расстегивал брюки.

— Хочу трахнуть тебя еще раз — пока холост.

— Не говори глупостей! У нас нет времени. Я уже совсем одета. И в любом случае — не здесь. Это невозможно.

— Невозможного не бывает. — Пальцы его проворно бегали по пуговицам ее блузки. — Ты сама меня этому учила.

Клементина поняла, что Джино не шутит.

— Но это же просто смешно, — слабо сопротивлялась она.

— Да. Ну и что?

Справившись с блузкой, он отбросил ее на кровать. Через мгновение туда же полетели и кружевные трусики.

— Осторожнее! Моя косметика… прическа…

— Обопрись о стол. Все останется как есть. Она склонилась над столиком, упершись в него руками, уже изнывая от нетерпения. Он вошел в нее сзади мягко, медленно, так, будто в их распоряжении была целая вечность.

— О-о… — У Клементины перехватило дыхание. — Ты оказался способным учеником…

— С такой учительницей…

Он стоял и раскачивался, и мысли его были заняты предстоящим бракосочетанием, Синди, будущим ребенком.

И впервые за много-много месяцев он подумал о Леоноре.

Кончая, он дрожал, как дикий зверь. Обрушившаяся лавина оргазма стерла из памяти все воспоминания.

Сегодня он станет законным мужем законной жены. Жизнь начнется заново.