Шансы. Том 1

КЭРРИ. 1913 — 1926

Стояло долгое жаркое филадельфийское лето. Льюрин Джонс сидела на кровати, которую она делила со своим шестилетним братишкой Лероем, и по ее красивому темнокожему личику катились слезы. Ей было тринадцать, и она находилась на седьмом месяце беременности. Никто, кроме нее, об этом не знал, и обратиться ей было не к кому. Отца у нее не было, денег тоже, а ее мать, Элла, высохшая, превратившаяся в старуху женщина, подкладывала свою дочь под каждого желающего, требуя с него в качестве платы наркотики.

Лерой захныкал, и она вновь опустилась на кровать. Но сон никак не приходил. С нижнего этажа доносилась громкая музыка — опять к матери пришел очередной «друг». Через мгновение снизу послышался какой-то шум, а за ним — вздохи и стоны. Сдавленные вскрики, звуки ударов по телу.

Зажав одеялом уши, девочка плотно смежила веки. Прошло немало времени, прежде чем она смогла заснуть, Ее мучили кошмары… ей казалось, что она задыхается, ей хотелось кричать… она слышала собственный крик.

Внезапно глаза ее раскрылись. Крик действительно был.

Выскочив из постели и бросившись к двери, она почувствовала запах дыма еще до того, как успела раскрыть ее, и он клубами стал наполнять комнату.

Льюрин закашлялась, но все же заставила себя сделать шаг через порог. Ей тут же стало ясно, что дом охвачен огнем. Пламя подбиралось к верхним ступеням лестницы, от слышавшихся снизу криков в жилах стыла кровь.

Каким бы странным ото ни было, в панику она не впала. И хотя по щекам ее текли слезы, она совершенно точно знала, что должна делать.

Она вернулась в спальню, закрыла за собой дверь, распахнула окно и что есть сил закричала проходившим по улице людям, призывая их подойти поближе и поймать на руки ее братика. Вытащив Лероя из кровати, она перевалила его через подоконник.

В тот момент, когда она сама выпрыгивала из окна, спальня за ее спиной уже вся была объята пламенем. Приземлилась она неудачно, внутри у нее что-то хрустнуло. Лужа крови под ней мгновенно натекла такая, что санитар из подъехавшей «скорой» только беззвучно пробормотал:

— Боже, спаси ее… О Боже, прошу тебя, спаси ее!

В больницу ее привезли уже мертвую.

Санитар успел сообщить молодому врачу, что она была беременна, и ординатор, полный энтузиазма недавний выпускник колледжа, вооружившись стетоскопом, услышал биение сердца еще не родившегося ребенка. Едва слышное, слабое. Бросившись к хирургу, он убедил его сделать погибшей кесарево сечение. Не прошло и часа, как Кэрри появилась на свет.

Шансов выжить у нее было немного. Совсем крошечная, она едва дышала, и врач, давший ей возможность родиться, заявил, что девочка вряд ли протянет больше двадцати четырех часов.

Но Кэрри, это имя ей дали сиделки, оказалась упрямой. Не погибнув при падении матери, смягченном, как подушкой, околоплодными водами, принявшими на себя основной удар, она явно собиралась надолго пережить свое преждевременное появление в этот мир.

Шла неделя за неделей, а она все поражала окружавших своей неистребимой волей к жизни. Недели складывались в месяцы, девочка набирала вес и сил, превращаясь в обыкновенного крепенького младенца, росшего, по сути, настолько здоровым, что забота врачей становилась совершенно излишней. Проблема заключалась лишь в одном — кому она нужна?

Родственников в этом мире у нее мало: бабушка — Элла, которую в полубеспамятном от наркотиков и выпивки состоянии вытащили-таки из горящего дома, и дядя — шестилетний Лерой.

Перспектива кормить еще один рот Элле пришлась не по вкусу. Приглашенная в больницу, она разразилась потоком громкой брани, уверяя персонал в том, что к ней девочка не имеет ни малейшего отношения. Мысль о том, что малютка, над которой они ночей не спали, попадет в руки подобной, с позволения сказать, женщины, привела сиделок в ужас. Одна из них — Сонни, мать троих детей — заявила, что заберет девочку себе, Элла ответила немедленным согласием, и с этого дня Кэрри росла в семье Сонни, которой и в голову не приходило рассказать своей новой дочери о том, при каких трагических обстоятельствах сделала она свой первый вдох. Относилась она к Кэрри точно так же, как к своим родным детям. Семья не была богатой, но то, чего не могли принести в дом деньги, восполнялось любовью. Очень скоро Кэрри стала своей для всех.

В тот день, когда ей исполнилось тринадцать, вновь в ее жизни появилась Элла, с легкостью разрушив тот светлый мир, в котором жила Кэрри.

Кем была эта странная, невесть откуда взявшаяся опустившаяся в нужде женщина с ввалившимися глазами и начавшими редеть волосами? После уничтожившего дом пожара дела у Эллы не пошли лучше. Проститутка с уродливым телом и обезображенным лицом — кому она нужна? Какое-то время она еще умудрялась держаться на плаву, но очень скоро уже ей пришлось заняться мелким воровством, чтобы раздобыть хоть какие-то деньги на наркотики. Настоящим спасением какое-то время был Лерой. Он рос здоровым и сильным, поэтому однажды Элла забрала его из школы и заставила работать на себя. К двенадцати годам он научился содержать и ее и себя. Элла целыми днями валялась в трансе в единственной комнате крошечной квартирки, которую они снимали, а Лерой добывал где-то деньги. Так продолжалось до его восемнадцатилетия, после которого он взял и просто исчез. Элла осталась совершенно одна — немощная, больная женщина без единого цента.

Вот тогда-то, впервые за прошедшие годы, она и вспомнила о своей внучке — как ее там? Кэйри? Кэрри? Да, Кэрри. Если Лерой мог на нее работать, то неужели дочка Льюрин не сможет? В конце концов, ведь они все же родственники, разве нет?

И Элла отправилась на поиски.

В Нью-Йорк они прибыли в конце лета 1926 года — тринадцатилетняя девочка и ее бабка. Элла решила, что здесь можно заработать побольше, а потом — черт побери! — ей хотелось пожить в по-настоящему крупном городе, где вокруг столько интересного.

Жизнь в Нью-Йорке началась с отвратительной комнатки и с работы на кухне какого-то ресторана — Кэрри мыла там полы. Выглядела она гораздо взрослее своего возраста: высокая, стройная, с пышной грудью, блестящими черными волосами и ясными глазами.

Согнутая в подкову приступами кашля, Элла была уверена в том, что у Кэрри отличные перспективы, и мытье полов в них никак не вписывается. Нужно только выждать, нужно запастись терпением. Девчонка оказалась трудной… временами даже злой. Казалось бы, ей следовало быть благодарной бабушке за то, что она все-таки разыскала ее. Но нет! Каких трудов стоило вырвать ее из цепких рук той семейки, что решила приглядывать за ней. Они даже полицию вызвали, но Элла быстро утвердилась в своих правах. Кэрри должна пойти с ней. Боже праведный, она как-никак приходится девочке бабушкой, единственным кровным родственником, и этот факт не изменишь никакими доводами в мире.

— Сколько тебе лет? — требовательно спросил шеф-повар, низенький толстяк.

Кэрри, на коленках скоблившая грязный кухонный пол, в тревоге подняла на него глаза.

— Клянусь своей задницей, тебе еще нет шестнадцати. — Он хмыкнул.

Это повторялось изо дня в день. Она уже не менее двадцати раз сказала ему, что ей шестнадцать, но он так и не поверил.

— Ну? — Он плотоядно облизал губы. — Что же мы будем делать?

— Что? — равнодушно переспросила она.

— Что мы будем делать? Когда управляющий узнает, что ты еще совсем девчонка, он вышвырнет твою пухлую черную попку отсюда так быстро, что даже опытная шлюха не успеет за это время взять в рот.

Кэрри не отрывала больше взгляда от пола. Может, он уйдет, если не обращать на него внимания?

— Эй, чернушка, я ведь с тобой разговариваю. — Он склонился над ней. — Я не собираюсь никому ничего говорить — то есть, конечно, если ты будешь поласковее со мною.

Прежде чем она успела двинуться, его жирная лапа скользнула к ней под юбочку.

Кэрри тут же вскочила, сбив при этом ведро, полное мыльной воды.

— Не смейте ко мне прикасаться!

Он попятился от нее, лоснящееся лицо его покраснело.

В этот момент вошел управляющий, тощий человек, представлявший собой полное ничтожество. Цветных он ненавидел. Холодными безжизненными глазами управляющий смотрел на растекшуюся по полу воду.

— Убери все это, — сказал он Кэрри, глядя при этом в стену за ее спиной, — сама она для него не существовала. — А потом убирайся отсюда к черту и не вздумай приходить еще раз.

Толстяк шеф-повар исследовал на кончике мизинца содержимое левой ушной раковины.

— Глупенькая, — проговорил он. — Я бы не стал делать тебе больно.

Она медленно собирала тряпкой воду, не в состоянии поверить тому, во что превратилась ее жизнь. Ей хотелось плакать, но слез не было. Когда женщина, называвшая себя ее бабушкой, пришла, чтобы забрать ее, она плакала столько, что пролитых слез, казалось, хватило бы на долгие годы. А потом был Нью-Йорк — и вместо школы она должна была уродовать свои руки мытьем полов.

— Тебя испортили, — сказала ей бабушка Элла. — Но ничего, моя девочка, я это поправлю. Ты меня слушаешь? Твоя мать все время трудилась. Она наводила порядок в доме, ухаживала за своим братом и наслаждалась этим.

Кэрри ненавидела это. Она ненавидела свою бабку, ненавидела Нью-Йорк, свою работу. Ей хотелось домой, в Филадельфию, к людям, которых она считала своей настоящей семьей.

И вот теперь ее выгнали с работы. Бабушка Элла разразится руганью; больше Кэрри не придется утаивать цент-другой, которые время от времени она подбирала с пола. Нет, это было просто нечестно.

Убравшись в кухне, Кэрри вышла из ресторана и в задумчивости остановилась на тротуаре, размышляя над тем, что ей делать. Может, попробовать подыскать себе самой что-то, пока бабушка не узнала о том, что ее выгнали?

Приближалась зима. На улице стало холодно, а пальто у нее не было. Озябшая, она шла вдоль стен домов, мимо витрин дешевых забегаловок, с голодной жадностью вдыхая запах горячих сосисок. Это было все, что она могла себе позволить, тем более что чернокожей и не разрешили бы сесть за столик.

В Нью-Йорке Кэрри поняла, что значит быть черной. Здесь она впервые услышала слово «ниггер» и научилась пропускать мимо ушей все те гадости, которые окружающие отпускали по поводу цвета ее кожи. В Филадельфии меньшинством были белые. Там она жила в окружении цветных соседей, ходила в цветную школу. Белые. Интересно, что асе заставляет их думать, будто они лучше других?

Она прибавляла шагу, проходя мимо смотрящих на нее мужчин. В последнее время она заметила, мужчины постоянно пялятся на нее. Старенький свитер, из которого Кэрри давно выросла, плотно обтягивал ее груди. Но при ходьбе они все равно раскачивались, а она этого терпеть не могла. Мама Сонни обещала купить ей бюстгальтер, но когда Кэрри заикнулась об этом Элле, то бабка, окинув фигуру девочки острым взглядом, заявила:

— Не бойся вытряхнуть их наружу, милочка. Пусть на них посмотрят. Ты только дай мужикам их пощупать — и у тебя всегда будет работа.

Но ведь это же было не так, правда? Если бы этот жирный шеф не трогал ее, она бы продолжала спокойно работать.

Она остановилась у витрины итальянского ресторанчика, выглядевшего таким теплым и уютным, дрожа от холода. Поднявшийся ветер сделал ее кожу похожей на гусиную. Обхватив плечи руками, Кэрри стояла и думала, как ей быть. Мимо прошел бродяга, обдав ее запахом перегара, напомнившим сразу же о бабке. Кэрри понимала, что должна на что-то решиться. Что ужасного может с ней случиться, если она сейчас войдет через главный вход и спросит насчет работы? Ведь не «съедят же ее, в худшем случае только оскорбят как-нибудь. В Нью-Йорке к этому быстро привыкаешь.

Набравшись храбрости, она скользнула внутрь, подумав внезапно, что лучше бы ей этого не делать. Ей показалось, что она стоит у двери уже несколько часов, и люди не спускают с нее взглядов, хотя на самом деле промелькнули считанные секунды и по лестнице к ней стал спускаться какой-то огромный мужчина. Она вновь обняла себя за плечи, готовая к тому, что сейчас ее вышвырнут на улицу.

— Эй! — услышала она. — Нужен столик? В это было невозможно поверить. Столик! Ей? Чернокожей девчонке в ресторане для белых? Он что, с ума сошел?

— Я ищу работу, — едва слышно проговорила она. Мытье полов, посуды… Что угодно.

— А! Тебе нужна работа! — воскликнул мужчина. — Давай-ка пройдем на кухню. Не знаю, есть ли у нас что-нибудь, мы поговорим об этом. Любишь горячую пасту?

Кэрри и представления не имела о том, что такое паста, но уж больно хорошо прозвучало слово «горячая», а потом она никак не могла прийти в себя от дружелюбного голоса. Она только кивнула, и мужчина, положив ей на плечо руку, повел девочку через ресторан. На кухне она познакомилась с его женой, Луизой, и узнала, что самого его зовут Винченцо. Супруги так суетились вокруг нее, как будто им было абсолютно безразлично, какого цвета ее кожа.

— Такая молоденькая, — ласково проговорила Луиза, — совсем еще ребенок.

— Мне шестнадцать, — тут же заявила Кэрри, но по взгляду, которым обменялись муж и жена, ей стало ясно, что они ей не поверили. Ей захотелось сказать им правду, но бабка совсем запугала ее. «Если ты кому-нибудь проболтаешься о том, сколько тебе лет, — с угрозой в голосе говорила она, — то тебя тут же отправят в исправительный дом для девчонок, сбежавших из школы».

Как это было гадко, ведь именно сама бабушка Элла забрала ее из школы и разрушила то маленькое счастье, в котором она жила.

Никакой работы для нее в ресторане Винченцо с Луизой не нашли; кухонька была совсем крошечной, и в ней уже работали трое помощников. Но Винченцо куда-то вышел и вскоре вернулся с хорошей новостью: мистеру Бернарду Даймсу, их постоянному посетителю, требовалась уборщица по дому, так что если она не против, это можно будет устроить. Если она не против!

Винченцо провел ее в зал и представил мистеру Даймсу, окинувшему девочку спокойным взглядом своих карих глаз.

— Вы сможете выйти на работу в понедельник? — спросил он.

Она кивнула, боясь проронить хоть слово.

Кэрри вышла из ресторана, не помня себя от свалившейся на нее удачи. Что она скажет бабушке Элле? Правду — что теперь она будет работать в частном доме и получать больше денег? Или ложь — что она по-прежнему скоблит кухонные полы?

Ложь, как бы противна ее натуре она ни была, представлялась Кэрри более разумной. Теперь она сможет оставлять какие-то деньги для себя, отдавая бабке прежнюю сумму.

Так продолжалось в течение месяца. Каждое утро Кэрри выходила из убогой квартирки, где она жила вместе с Эллой, и направлялась в центр, где на Пятой авеню стоял особняк мистера Даймса. Работу ее проверяла строгая экономка. Самого хозяина, мистера Даймса, Кэрри видела всего дважды, и оба раза он улыбался ей и интересовался, как у нее идут дела.

У нее было такое ощущение, что она его хорошо знает. Ежедневно она готовила ему постель, меняла шелковые простыни, наводила порядок в ванной, чистила его ботинки, стирала и гладила его одежду, убиралась в кабинете, где задерживалась иногда перед оправленными в серебряные рамки фотографиями знаменитостей.

Мистер Даймс был театральным продюсером. Миссис Даймс в природе не существовало: на светских раутах и вечеринках его сопровождали, время от временя меняясь, ослепительные блондинки. Но на ночь в его доме они никогда не оставались — Кэрри была уверена в этом. Мистер Даймс представлялся ей самым красивым и солидным мужчиной, которого она в своей жизни видела. Как однажды она открыла для себя, мистеру Даймсу было тридцать три года и он был очень богат.

В один из дней экономка предложила Кэрри, если та, конечно, не будет возражать, переселиться сюда, в дом на Пятой авеню.

— Там на первом этаже есть небольшая комнатка. Без поездок по городу тебе будет гораздо легче. Кэрри пришла в восторг от идеи.

— Я с радостью.

— Тем лучше. Приноси в понедельник свои вещи.

Мыслям в голове Кэрри стало тесно. Так она и сделает! Уж здесь-то бабушке Элле никогда ее не разыскать. О новой работе она ничего не знает, а выследить ее у нее просто ума не хватит.

Даже в мечтах не могла она себе представить, что будет жить в доме на Пятой авеню. Собственная комната! Пять долларов в неделю! У нее немного уйдет времени на то, чтобы скопить достаточную сумму и вернуться в Филадельфию, в свою родную семью.

Все это было в пятницу, до претворения мечты в жизнь ее отделяли только суббота и воскресенье. По дороге домой Кэрри строила планы своего освобождения. Элла уже ждала ее, вернее, не ее, а те деньги, которые девочка приносила по пятницам. Получив их от Кэрри, она тут же ушла.

Кэрри улеглась на постель. Она чувствовала себя слишком уставшей, у нее не было сил даже на то, чтобы дойти до ближайшего ресторанчика и купить себе кусочек цыпленка или хотя бы овсяных хлопьев. Откуда-то с улицы в комнату неслась громкая музыка. Спать! Больше всего на свете ей хотелось сейчас закрыть глаза и поскорее уснуть. Чем быстрее она заснет, тем быстрее наступит суббота, а за ней — воскресенье, а потом…

Через два часа ее разбудило прикосновение руки, грубо трясшей видневшееся из-под одеяла плечо.

Проснулась Кэрри не сразу, долго терла глаза.

— Что такое, бабушка? В чем дело?

Но это была не бабушка. Рядом с постелью она увидела высокого темнокожего молодого человека с широко раскрытыми глазами и лохматой шевелюрой.

— Кто ты такой? — испуганно вскрикнула Кэрри.

— Можешь не бояться, — парень улыбнулся. — Я — Лерой. Пришел разыскать свою мать.

— Как ты вошел сюда? — начала было Кэрри, но тут же увидела, что он просто вломился — тонкая фанерная дверь не представляла собой никакой преграды.

— Похоже, ты — дочка Льюрин. Кто-то мне говорил, что мать согласилась забрать тебя к себе.

Кэрри села в постели. О Лерое она слышала. Бабушка Элла частенько вспоминала о нем. «Чертов сопляк, щенок! Сбежал от родной матери! Да попадись он мне на глаза, я ему голову проломлю!»

— Она куда-то вышла. Тебе лучше прийти завтра. С независимым видом Лерой уселся на край постели.

— Вот еще! Никуда я не уйду. Я слишком устал. Пожрать здесь что-нибудь найдется?

— Ничего.

— А, дерьмо. Как это похоже на мою любимую мамочку. — Его глаза уставились на Кэрри. — Полагаю, что и ты сделаешь от нее ноги, точно так же, как и я когда-то. — Взгляд Лероя остановился на ее груди, едва скрытой под дешевенькой комбинацией. — А ты ничего. Готов поклясться, что маман выставляет тебя на продажу.

Кэрри закуталась в одеяло.

— Я работаю уборщицей, — строго сказала она, надеясь, что Лерой вот-вот встанет и уйдет.

— Скажите пожалуйста! У кого-нибудь из жирных белых шишек, а?

— В ресторане.

— В ресторане. Де-е-рьмо! — Глядя на нее сузившимися глазами, он принялся грызть заусенец. — Если ты не прочь поторговать своей писькой, то твой дядечка может это тебе устроить.

Внезапно ее охватила сильнейшая тревога. Как будто в мозгу сработала сигнализация: Опасность. Опасность. Опасность.

Она попыталась встать одновременно с ним. Но Лерой был крупнее, сильнее. Одним движением он прижал ее руки к постели.

— Только не говори мм, что твоя попка — тоже недотрога, — хмыкнул он, одной рукой сжимая ее запястья, а другой жадно шаря по ее телу.

— Отпусти меня, — взмолилась Кэрри.

— С чего вдруг? — Он захохотал. — Я-то не покупатель. Я получу это бесплатно. Я же твой дядя, девочка.

Он яростно сорвал с нее комбинацию. Она выгнула тело, бессильно пытаясь стряхнуть его с себя, однако ударом руки Лерой распластал ее на кровати, раздвинул ей ноги и грубо овладел ею.

Боль была невыносимой. Но закричала она не от боли — от отчаяния, от ужаса, от сознания своей полной беспомощности.

— Эгей!!! — с хохотом воскликнул, он, кончая. — Да ты не надула меня — ты и вправду была целкой! Да обосрутся боги Мы же с тобой сделаем на этом состояние. Мы же разбогатеем на твоей узенькой щелке! Ну и дела! Он слез с нее.

Кэрри лежала совершенно неподвижно, боясь пошевелиться. Меж ног она чувствовала горячую, обжигающую влагу. Так вот что это такое. Вот что нужно мужчинам. Это и есть секс.

Лерой, довольный, расхаживал по комнате, застегивая брюки и бормоча что-то себе под нос, рассматривая их небогатые пожитки.

— Деньги какие-нибудь у вас есть?

Она тут же вспомнила о нескольких долларах, которые ей удалось накопить, — они были завернуты в чулок, спрятанный под матрасом.

— Нет, — прошептала она в ответ.

Ей очень хотелось, чтобы в этот момент в комнату вошла бабушка Элла и своими глазами увидела то немыслимое, что с ее внучкой сделал Лерой.

— Де-е-рьмо! Ни денег, ни жратвы. Де-е-рьмо! Делать здесь совершенно нечего, разве только что палку кинуть.

И внезапно он вновь навалился на Кэрри, царапая ее нежную кожу, тыча между ног твердым, действительно, как палка, членом.

Темная, непроницаемая волна накрыла ее; Кэрри почувствовала, что куда-то падает, падает, спасаясь от жуткой боли.

— А, брось, получай удовольствие, девочка, — доноси лось до нее пыхтение Лероя. — Это совсем неинтересно — если ты не ловишь кайф.

Когда Кэрри пришла в себя, то услышала чьи-то голоса, какие-то слова, в которых не было абсолютно никакого смысла. Она чувствовала себя разбитой, никому не нужной и, что было хуже всего, совершенно беспомощной.

Голос принадлежал бабушке Элле. Слава Богу, она вернулась!

Кэрри сделала попытку сесть, но силы полностью оставили ее.

— Ты оказал нам большую услугу, — со смешком произнесла Элла. — Теперь, когда ты привел ее письку в рабочее состояние, мы наконец сможем зарабатывать настоящие деньги. Знаешь, сынок, я-то хотела подождать, пока ей исполнится четырнадцать, но сейчас, милый мой, мне кажется, что лучшего времени для того, чтобы заняться бизнесом, не выберешь!