Шепот весны

8

— Ты просто чертовски привлекателен! — бросила на ходу Илона, входя в свою маленькую черно-белую кухню в воскресенье утром.

Петер и вправду выглядел великолепно — в костюме цвета морской волны его серые глаза отливали нежной голубизной.

За эти два дня Илона почти смирилась с мыслью, что любит Петера, и перестала бороться сама с собой — ведь она продолжала таять каждый раз, когда он дотрагивался до нее. А вчера вечером так и не смогла насладиться им сполна.

Что ж, жизнь идет своим чередом, и как бы не сложились дальше их отношения, она будет с благодарностью вспоминать время, которое они провели вместе. У нее хватит сил, чтобы вернуться к прежней жизни, когда пролетят эти пять месяцев.

Естественно, она никогда не откроет ему сокровенной тайны своего сердца, — это было бы глупо. Она прекрасно понимает, что произойдет сразу после такого признания. Мужчины, подобные Петеру, принимают женскую любовь как должное. Она и глазом не успеет моргнуть, как он превратится совсем в другого человека — самоуверенного, властного, даже жестокого. Исчезнут ласковые взгляды, нежные прикосновения, маленькие услуги, которые влюбленные мужчины оказывают своим избранницам. И что самое ужасное — она, Илона, превратится в его постельную принадлежность, некий инструмент для удовлетворения похоти, который всегда под рукой…

Нет, она не допустит этого, не позволит ему поглотить себя.

Чмокнув Петера в чисто выбритую щеку, Илона поставила чайник на плиту.

— Ты уже одет! — удивилась она. — Но ведь крестины назначены на одиннадцать.

— Уже десять, — заметил он.

— Правда? Но церковь всего в десяти минутах отсюда. И я уже приняла душ и сделала макияж. Через сорок минут я буду одета, и без четверти одиннадцать мы сможем выехать.

— А может, нам лучше отправиться чуть раньше, дорогая?

— Хорошо, я постараюсь управиться быстрее.

Петер страдальчески закрыл глаза.

— Хорошо еще, что мы летим не на самолете, — пробормотал он.

— Хватит ворчать, торопыга, — поддразнила Илона, наливая себе кофе, уже третью чашку с тех пор, как встала с постели. — Психиатры утверждают, что все ненормальные куда-то торопятся.

— По-твоему, я сумасшедший?

— Похоже, у нас обоих крыша поехала, — протянула она, томно потягиваясь.

Да, прошедшую ночь иначе и не назовешь, как безумной.

Илона и представить себе не могла, что она такая… выносливая. И только утром, открыв глаза, почувствовала цену этой выносливости. Каждая мышца, каждая клеточка измученного тела болели и ныли. Примерно так же она чувствовала себя, когда впервые слезла с седла лошади. Тогда ей только что исполнилось восемнадцать, и это была ее первая поездка верхом.

Кто мог подумать, что спустя почти десять лет она снова станет страстной поклонницей верховой езды? Эти ночные скачки не менее изнурительны, хотя и доставляют неизмеримо больше удовольствия.

Картина их последнего утреннего соития вновь встала перед ее глазами: Петер лежит под ней, черты его мужественного лица искажены страстью, а она взлетает над ним, как Валькирия.

Ее рука дрогнула, чашка наклонилась. Небольшое коричневое пятнышко поползло по скатерти. Илона не стала его вытирать, — все равно придется стирать.

Что ж, в этой жизни часто случается то, чего нельзя исправить. Она, Илона, встретила мужчину, которого ждала всю жизнь, и его любовь стала для нее необходимостью. Чем-то вроде сильного наркотика. Но Петер уедет, и ей придется тщательно «выстирать» свою жизнь.

— Интересно, почему Амелия пригласила в крестные именно меня? — почти весело спросила она, ставя пустую чашку на стол. — Ведь я совсем не религиозна. Конечно, мама меня окрестила, но с тех пор, каюсь, я в церковь не заглядывала.

— Это вполне объяснимо, — без тени улыбки возразил Петер. — Во-первых, ты ее лучшая подруга. А во-вторых… очень добрый, великодушный человек. Священники называют таких людей угодными Богу.

Илона удивленно вскинула брови.

— Ты шутишь, надеюсь.

— Нисколько. — Он был серьезен как никогда. — А кого они выбрали крестным отцом?

— Какого-то приятеля Франца. Они знают друг друга со школьной скамьи.

— Я думал, он пригласит тестя.

— Наверное, он решил, что Артур немного староват. К тому же он приходится Аннете дедушкой.

— Справедливо. А что наденет в церковь крестная мать?

Илона немедленно напряглась… Со вчерашнего вечера она ждала этого вопроса. Крестины Аннеты Бауэр были их первым совместным выходом в свет, и Петер впервые получил реальную возможность высказаться по поводу ее манеры одеваться.

— Это так важно? — спросила она с еле заметным вызовом.

— Конечно, ведь в этот день…

— И все-таки… — прервала она его, — почему тебя это интересует?

— Ты сама понимаешь, Илона. Крещение новорожденного — светлый, торжественный день. Прости, но черная кожа, короткая юбка и голые ноги будут здесь некстати.

— Ты уверен?

— Абсолютно. А теперь перестань дразнить меня и открой эту страшную тайну. Уверен, на тебе будет что-то необычное и в то же время элегантное. И все присутствующие будут мне завидовать.

Она посмотрела на него с нескрываемым уважением.

Нет, до чего же хитер! Ни одного резкого, тем более грубого выражения. А сказал именно то, что хотел… И с чем она была, честно говоря, совершенно согласна. Пожалуй, надо быть слишком вздорной Евой, чтобы не растаять от маневров этого мудрого змея.

И Илона не выдержала.

— Знаешь, у меня есть шикарный белый костюм, — призналась она, сияя. В последнее время ей вовсе не хотелось выглядеть в его глазах некой экстравагантной особой, которую он потом будет с усмешкой обсуждать в каком-нибудь элитном клубе. — Хочешь, покажу?

— Ты еще спрашиваешь?!

Она бросилась вон из кухни. А когда вернулась, Петер даже привстал из-за стола от изумления.

— О, Илона!

Строгий костюм классического покроя с прямой юбкой чуть выше колен прекрасно сидел на стройной, изящной фигурке Илоны.

Она кокетливо оправила короткие — по последней моде — рукава пиджака и быстро пробежала пальцами по ряду крупных серебристых пуговиц.

— Ну как?

Петер отметил, что на этот раз она обошлась без своих ужасных сережек, а всегда распущенные волосы зачесала кверху.

— Ты просто прелесть! — с неподдельным энтузиазмом воскликнул он. — Белый цвет тебе идет намного больше, чем черный. Завтра же закажем тебе дюжину белых платьев…

— Ни в коем случае! — тут же нахмурилась Илона. — Прости, Петер, но свой гардероб я пополняю сама. Что же касается подарков, то я принимаю их либо на рождество, либо в день рождения. Исключение составляют только цветы и конфеты. — Она мило улыбнулась, пытаясь смягчить жесткость отказа. — В чем ты, по-моему, не раз имел возможность убедиться.

— И одной маленькой вещицы, которую я купил для тебя на этой неделе, — как ни в чем не бывало подхватил он. — Она совсем не дорогая.

— Ты… ты купил мне подарок? — Илона растроганно улыбнулась. — И что же это?

— Сережки. Хотя я не уверен, что они подойдут к этому костюму. Но ты могла бы носить их с чем-то другим. Подожди. Я сейчас принесу. У нас есть еще время?

— Несколько минут.

Петер стремглав бросился в спальню и достал припрятанный в ночном столике подарок. Коробочка выглядела слишком дорого, и он после некоторого колебания сунул ее обратно. Вернувшись в кухню, он небрежно сунул в ладонь Илоны золотые сережки с бриллиантами.

— О, Петер, — она всплеснула руками от восторга. — Где ты купил их? Какая прелесть! Совсем как настоящие!

— Мне тоже так показалось. Это стразы, — солгал он.

Илона задумчиво покачала головой.

— Стразы? Ну и ну! И все равно, наверное, это очень дорого. Надеюсь, ты не очень потратился?

— Они обошлись мне всего в пару сотен.

Она открыла рот от неожиданности.

— Пару сотен?! Возмутительно! Тебя просто надули.

— Зато посмотри, какая работа. И потом… могу же я сделать тебе приличный подарок.

— Не в этом дело. Держу пари, что когда ты вошел в ювелирный магазин, такой солидный, одетый с иголочки, продавец сразу сообразил, что их лавочку посетил сам Рокфеллер. Если бы мне так не понравились эти серьги, я заставила бы тебя вернуть их обратно.

У Петера горло перехватило от ее слов. Боже, как он любит эту женщину! В сравнении с ней Ирена — просто голодная пиранья.

— Значит, они тебе нравятся?

— Еще как! Прямо сейчас их и надену! Обожаю тебя.

— А я тебя, — выдохнул он, прижимая ее к себе.

Их взгляды встретились, и он прочитал в ее глазах ласковую иронию.

— Я знаю, что ты обожаешь, Петер Адлер.

Он засмеялся.

— Да. Но разве во мне тебе нравится только это?

— К чему ты клонишь? — насторожилась она. — Тебя что-то не устраивает?

Черт возьми, какая она, все-таки… Все время держится настороже. Почему она так не доверяет мужчинам? Надо попытаться выведать у Франца или Амелии подробности ее жизни.

Но ни за что на свете он не станет расспрашивать об этом Илону — ведь когда речь заходит о ней самой, она сразу замыкается в себе. Даже в постели, расслабленная, размягченная…

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но Илона ловко увернулась.

Похоже, она чем-то встревожена. Но чем? Непонятно.

— Мы опаздываем, — сказала она сухо. — Пора ехать.

Что ее расстроило?

Петер пожал плечами и последовал за ней. Сейчас у него нет времени решать эту загадку. К тому же Илона — слишком сложная натура, и понять ее непросто. Нужна достоверная информация. И он получит ее. Сегодня же…

— Это невероятно. — Выйдя из церкви, Франц тотчас же впился шутливо-подозрительным взглядом в лицо крестной. — Что ты сделала с нашей дочкой, Илона? В последнее время она все время капризничает. А стоило тебе взять ее на руки, и малышка сразу же успокоилась.

Илона довольно улыбнулась.

— Ты не знаешь женщин, дорогой. Дело тут не во мне, а в моих новых сережках. Видишь, она с них глаз не сводит? А как ты их находишь, Амелия?

— Просто прелесть! Откуда они у тебя?

— Петер подарил. — Илона оглянулась, ища глазами возлюбленного. — Хороши, правда? Но это стразы.

— Ты уверена? — Амелия недоверчиво покачала головой. — У мамы есть бриллиантовые сережки, точно такие же, как эти. Хочешь, спросим у нее. Они с Артуром разговаривают со священником, сейчас подойдут.

— Боюсь, что ты ошибаешься, Амелия. Зачем Петеру меня обманывать? — Илона склонилась над крестницей, мирно посапывающей у нее на руках. — Правда, крошка?

— Увы, это не обо мне!

Все трое обернулись и дружно расхохотались. К ним подошла красивая полная дама — мать Амелии.

— Вот это да! — глаза Франца заблестели, и Илона подумала, что ревность Амелии была не столь уж безосновательной. — Какая легкая у вас походка, Изольда!

— О, Франц, посмотрели бы вы на меня лет… несколько назад, — вздохнула Изольда. — Нас с Амелией принимали за сестер. Впрочем, хватит болтать. Илона, отдайте внучку бабушке. Пора ехать пить чай к счастливым родителям.

Она поискала глазами мужа. Седоволосый красавец в костюме серебристо-серого цвета тут же отделился от группы непринужденно беседующих гостей.

— Артур, последи, чтобы никто не ускользнул. Илона, зовите своего спутника…

Илона огляделась, — Петер стоял чуть поодаль, не сводя с нее глаз. Ей стало не по себе — и там, в церкви, она постоянно ловила на себе этот странный, напряженный взгляд.

Чаепитие у Бауэров затянулось, превратившись в обычную светскую вечеринку с застольной болтовней, шутливыми поздравлениями, тостами-экспромтами. Поэтому Петер с Илоной сели в машину уже в шестом часу вечера.

— Теперь я знаю, кто изображен на картине, что висит над кроватью Франца, — выпалил он, заводя автомобиль. — Тебе позировала Амелия!

— Картина? Какая картина? О, боже! — Илона не сразу догадалась, о чем идет речь, а потом звонко расхохоталась. — Ну конечно, Амелия, кто же еще? — Петер так надавил на газ, что машина буквально прыгнула вперед. — А ты думал, что это ее муж? — Он, не отвечая, утвердительно кивнул головой. — Что ж, мне нравятся ревнивые мужчины, — многозначительно улыбнулась Илона. — Мы, женщины, знаем, что все ревнивцы, как правило, страстные любовники. Вот и Амелия жалуется на Франца. Ой, потише, пожалуйста…

Он послушно выровнял руль.

— Хорошо. Пусть вы никогда не были любовниками. Но кто вы тогда? Что вас так крепко связывает? Может быть, вы, сами того не зная, приходитесь друг другу братом и сестрой? Но ведь такое случается только в любовных романах и глупых телесериалах. Пойми, Илона, я ничего не знаю о тебе, твоем прошлом, за исключением каких-то обрывков.

— Что-то я не заметила, чтобы ты поминутно описывал последние тридцать три года своей жизни, Петер, — нанесла она ответный удар. — И слава богу. Уверяю тебя, женщине совсем не обязательно знать биографию мужчины, чтобы наслаждаться его телом. Не понимаю, зачем тебе это нужно? Я не твоя жена…

— О, да! И, по-моему, даже мысль об этом тебя… — Он помедлил, подыскивая подходящее слово: — Шокирует. Верно?

— Верно.

— Черт подери! Так говорят мужчине, когда хотят от него избавиться.

— Почему же ты не уходишь, Петер? Ты ведь пока еще на коне, и знаешь об этом. Ты — фантастический любовник, но, извини, представить тебя в роли мужа… Нет, для меня это было бы слишком прекрасно. — Она издевалась над ним, и Петер понял это. — Пожалуйста, не надо придавать нашим отношениям значения больше, чем они того заслуживают… Иначе… иначе наш роман быстро закончится.

Это было сказано таким жестким, прямо-таки ледяным тоном, что Петер пожалел, что затеял этот разговор.

— Но я не хочу, чтобы это произошло, — сказал он упавшим голосом.

— В таком случае, не пытайся давить на меня. Я не выношу этого.

— Я знаю. Меня предупреждали…

— Кто? — Теперь Илона поняла, откуда ветер дует. — Ты говорил с Францем в церкви? Пытался выудить из него сведения обо мне?

— Я бы не стал называть это так … грубо.

— Но ведь по сути это именно так. Что же ты узнал? — Чувствуя, что объяснения все-таки не избежать, Илона перешла в атаку. — Подожди, я тебе подскажу. Во-первых, я злейший враг мужчин, потому что моя мать разрешила какому-то женатому политикану сначала унизить себя, а затем вышвырнуть на помойку.

Петер слушал, с преувеличенным вниманием следя за дорогой. Да, что-то подобное ему говорили и Франц, и Изольда.

— А теперь во-вторых. Наверное, твои информаторы, — она произнесла это слово с особенной, иронической интонацией, — не сообщили, что она спала и с коллегами моего папаши — всякими там государственными деятелями. Сначала я думала, что они ходят к ней просто так, а потом… догадалась. Знаешь, моя мать всегда была очень красива, но слишком доверчива. Поэтому все ее избранники сначала клянутся в вечной любви, а потом… оказываются женатыми. На самом деле им нужно от нее только одно — ее тело. Кстати, среди этих негодяев попадались и богатые бизнесмены. — Она вполоборота повернулась к нему и ужалила быстрым, косым взглядом. — Ну, а когда неизбежно наступал печальный финал очередного романа, моя мамочка, обливаясь слезами, бросалась на грудь своей единственной дочери. И той ничего не оставалось, как отпаивать ее валерьянкой и искать слова утешения. Ты слушаешь меня, Петер?

Он не отвечал, буквально раздавленный услышанным.

Бедная Илона! Теперь понятно, почему она так ненавидит мужчин. Потому и его, Петера, держит на расстоянии. В переносном смысле, конечно…

— Знаешь, она до сих пор продолжает в том же духе! — не унималась Илона. — По-прежнему позволяет обманывать и унижать себя. А ведь моя мать прекрасный, добрый человек: ласковая, великодушная, обаятельная. Я не раз задавалась вопросом: почему эти скоты так с ней обходятся? И в конце концов поняла. Да потому что она больше всего на свете мечтает об одном — быть любимой. А для них любовь — просто пустой звук. — Она смолкла.

В машине воцарилось неловкое молчание. Петер прибывал в полной прострации. Говорить ей сейчас о своей любви — пустая трата времени.

Но поступки красноречивее слов… Так, кажется, говаривал его покойный батюшка?

Поступки… Он вспомнил о своем подарке и еще крепче сжал зубы. А вдруг она подумает, что он пытается задешево купить ее? Нет, все гораздо сложнее, чем он полагал. И распутывать этот клубок надо осторожно, едва-едва касаясь кончиками пальцев.

— Послушай, Илона, — Петер первым прервал затянувшуюся паузу. — По-моему, ты здорово устала. Честно говоря, и я чувствую себя не лучшим образом. Ты знаешь, последнее время я работаю по восемнадцать часов в сутки, — разумеется, за исключением наших с тобой выходных. Почему бы нам не устроить себе каникулы? «Альпийская фиалка» скоро будет готова, я возьму небольшой отпуск, и мы можем вместе махнуть в горы. Как ты на это смотришь? — Он затаил дыхание в ожидании ее реакции. Илона молчала. — Так как ты… насчет гор? — несмело повторил он.

— Никак, — равнодушно ответила она, — я не привыкла жить в одном доме с мужчинами.

Лучше бы она его ударила!

— Я не предлагаю тебе жить с мужчинами, — он криво усмехнулся. — Я прошу тебя пожить со мной.

— Это одно и то же.

— Совсем нет.

Как трудно было Петеру сейчас соблюдать спокойствие! Но ему ничего не оставалось, как набраться терпения и… уговорить ее. Другой возможности войти в ее жизнь у него не будет. И сделать это надо сейчас, сию минуту. Иначе будет поздно.

Страх потерять Илону придал ему сил, и он решил апеллировать не к ее чувствам, а разуму.

— Послушай, — осторожно начал он. — «Фиалка» находится довольно далеко от твоего дома. Поэтому, чтобы видеться, нам придется преодолевать значительные расстояния. Как видишь, мои водительские навыки далеки от совершенства. А твой автомобиль, увы, не в лучшем состоянии. Не проще ли нам пожить под одной крышей? Разумеется, пока…

Илона не отвечала, внимательно разглядывая редких прохожих.

— Тебе нужен человек, который поддерживал бы порядок в доме? Убирал, готовил еду…

— Глупости, — он весело рассмеялся, — я и сам справлюсь со всем этим. Знаешь, я давно мечтаю…

— О чем?

Его искренний смех немного разрядил обстановку, и она задала этот вопрос уже другим, более теплым и дружеским тоном.

— Научиться вкусно готовить. Ты поможешь мне? Но учти — это не единственная моя мечта. Есть и другие…

— Например? — Она посмотрела на него почти с нежностью.

— Хочу подыскать в окрестностях «Фиалки» гору для прыжков на лыжах. Вроде трамплина.

Илона взглянула на него с тревогой.

— Не глупи, Петер. Это же очень опасно.

— Я буду осторожен. Знаешь, я ведь опытный горнолыжник.

— Ты и пикнуть не успеешь, как сломаешь себе шею, — проворчала она.

— Это же моя шея. — Ему понравилось, что Илона, сама того не замечая, беспокоится о нем.

— Какая от тебя будет польза на больничной койке?

Петеру показалось, что она произнесла это со скрытым злорадством, и он опять приуныл.

— Здорово ты меня срезала, Илона.

— Глупый Петер, — усмехнулась она.

Эта усмешка — такая ленивая, как будто через силу, — тоже не понравилась ему.

Глупый? Да, конечно, он — полный дурак. Распинается перед ней, лебезит. Дрожит от страха, что она будет чем-нибудь недовольна. Господи, до чего же он дошел…

— Итак, ты поедешь со мной? — Петер собирался поставить вопрос ребром, но его тону не хватало решительности. — Поедешь?

— Что ж, думаю, это возможно. Только…

— Что только?

— Тогда мне придется начать принимать таблетки. Ну, эти самые… противозачаточные.

— Понимаю, — процедил он сквозь зубы. — Конечно, дорогая. Я вовсе я не хочу, что бы ты рисковала.

Если бы не нужно было держаться за руль, он обязательно схватился бы за голову. Господи, о чем только она думает… Таблетки… Чушь какая-то!

— Спасибо за понимание, Петер, — церемонно сказала она. — Но я, между прочим, думаю о тебе. Мужчины твоего круга всегда беспокоятся по этому поводу.

Он почувствовал, что вот-вот взорвется. Но тогда все, чего ему удалось добиться, полетит в тартарары. Нет, только не это! Спокойствие, Петер, спокойствие…

— Не следует делать таких обобщающих выводов о мужчинах, Илона, — произнес он медленно, отделяя одно слово от другого. — Нас не так просто понять, как тебе кажется, и мы не все на одно лицо.

— Разве я так думаю? Конечно же, нет. Ты единственный и неповторимый. Бог создал тебя не по шаблону. Думаешь, почему я решила писать с тебя портрет?

— Очевидно, чтобы раздеть меня?

Она невесело улыбнулась.

— Ах, господин Адлер, ты все-таки раскусил меня. А я-то думала и дальше использовать свою маленькую хитрость. Мой догадливый Петер, мой мальчик, ты зол на меня?

— Почему я должен сердиться? — спросил он, радуясь тому, что она согласилась. — Я ведь добился того, чего хотел.

И Илона снова отвернулась к окну, скрывая свое разочарование…