Шесть витков следствия

1

Пронина задержали в скупочном пункте, когда он пытался сбыть семь метров радиоткани стоимостью 21 рубль. Начальник следственного отделения Денискин, как уже не раз бывало, не хотел, чтобы еще одно дело было в производстве, и доказывал, что в действиях задержанного нет состава преступления. Формально он был прав: из смысла ст. 96 УК РСФСР следовало, что мелкое хищение, совершенное лицом, к которому могут быть применены меры общественного или административного воздействия, освобождается от уголовного наказания. Пронин работал мастером на заводе, имел постоянное место жительства, семью, был отцом двоих детей. Все выглядело так, как будто по отношению к Пронину начальник следственного отделения проявлял великодушие.

— Направьте материал на завод — пусть его пропесочат в коллективе, — заключил Денискин.

А начальник ОБХСС Потапов требовал немедленного возбуждения уголовного дела и проведения неотложных следственных действий. Говорил он тихо, и, вероятно, поэтому каждое его слово казалось весомым и продуманным. В отличие от своего коллеги начальник ОБХСС в любой ситуации занимал определенную, непримиримую позицию.

Следователь капитан Миронов обратил внимание, что Пронин хотя и мог быть освобожден от уголовного наказания по формальным признакам, но был задержан в нетрезвом состоянии, да к тому же свободно вышел с краденым с территории завода в рабочее время.

Капитан Миронов поехал на завод. В цехе, где работал Пронин, он обнаружил вопиющие факты разбазаривания государственной собственности. И возбудил уголовное дело.

Допрос шел туго.

— Ваша подпись? — спросил Миронов, показывая акты на выбраковку телевизионных трубок.

— Моя, — подтвердил Пронин.

— Вы знали, что трубки не были бракованными?

— Догадывался.

— А начальник цеха Кайль знал?

Пронин неопределенно пожал плечами.

— Знал или не знал? — допытывался Миронов, жестко глядя в глаза Пронину.

— Без него делали.

— Жульничали, значит?

— Это еще доказать надо, — буркнул мастер.

— Докажем, Семен Ильич, — задумчиво проговорил Миронов. — В ваших же интересах. Даже маленькие оплошности иногда доводят до большой беды.

Пронин, склонив голову, слушал, все плотнее сжимая губы.

— У вас, говорят, золотые руки, — продолжал Миронов. — Хорошая семья. Как же вы могли пойти на преступление? Что вас побудило?

— Тоже мне преступление, — попытался улыбнуться Пронин.

Миронов пропустил мимо ушей эту фразу, словно она и не была произнесена. Тем же ровным голосом он еще медленнее продолжал:

— Вы, Пронин, всего лишь винтик в деле. В одиночку ловчить не смогли бы. Взгляните сюда. Вот лимитные карты вашего цеха на получение материалов со склада. До марта цех не всегда выбирал лимиты. Были случаи, и нередкие, когда получали материалы, к примеру радиоткань, в конце месяца. Тогда, когда месячная программа была уже выполнена. Какой вывод напрашивается? В цехе были излишки, за счет которых и делалась программа. Так ведь?

— Ну так, — неохотно согласился Пронин.

— За излишки Кайль выговор схватил. Правильно?

— Да.

— А начиная с апреля вы аккуратно выбирали лимиты, — продолжал Миронов. — Отчетность в порядке, а излишков нет. Где они? Куда подевались? Может, технологические нормы на материалы изменились? Нет. Может, программу цеху увеличили? Тоже нет. Так что же все-таки произошло? Где излишки?

Пронин, потупив глаза, молчал.

— Похоже, Семен Ильич, они пошли налево, в торговую сеть и на рынок с рук. А то, что изъяли у вас при задержании да нашли при обыске в сарае около пятисот метров и еще у старшего мастера и кладовщицы по столько же, — всего лишь мелочь, — высказал предположение Миронов.

Но и оно осталось без ответа. К такому разговору, судя по всему, Пронин был совершенно не подготовлен. «Если он уклоняется от ответа на такие очевидные вопросы, — думал Миронов, — то тут что-то неладно».

— Дело с тканями более или менее ясно, — вывел капитан Пронина из задумчивости. — А вот с трубками посложнее. Кайль утверждает, что не имеет о них никакого понятия. Он говорит, что целиком и полностью доверил вам проверку качества и все прочее. Вы что, один трубками занимались?

Пронин почувствовал, как наваливается на сердце гнетущая тяжесть. Преодолевая ее, сказал дрогнувшим голосом:

— Хотите, чтобы я оболгал честного человека?

Миронов медлил с ответом. Теперь, кажется, он понимал, в чем дело. Кусок пирога, как говорится, даром не дают, надо отработать. Попав под следствие, Пронин по неписаным правилам должен был взять всю вину на себя. Зачем тянуть за собой еще кого-то, ведь ему все равно срок не убавят? Зато потом за каждый отсиженный год он получит соответствующую компенсацию в рублях: дружки его отблагодарят.

— Оболгать, говорите? — переспросил Миронов, глядя прямо в глаза Пронину. — А утаивание разве не ложь? Форма поведения вами избрана неудачно. Весьма неудачно. Подпишите.

Семен Ильич вдруг обмяк.

— Время до суда еще будет, — нарушил тягостное молчание Миронов. — Подумайте, все здраво взвесьте. Если пожелаете помочь следствию объективно во всем разобраться — вызовите меня или напишите. Дело отправляем в прокуратуру, расскажете там все следователю.

Пронин был осужден, но оперативная работа в отношении Кайля не прекращалась. Миронов время от времени заходил на завод, интересовался, как реализуется представление, внесенное по делу о хищении материальных ценностей. Он стал майором, возглавил отделение БХСС. И вот однажды, сбегая по лестнице, Алексей Павлович встретился с Трофимовым, своим бывшим куратором по следственной работе.

— Михаил Петрович, какими судьбами здесь, на заводе? — искренне обрадовался Миронов встрече с человеком, который в свое время оказал на него большое влияние. Да разве только на него одного! Многие тянулись к Трофимову, уважали за требовательность и за суховатую вежливость. Он работал на совесть. По характеру не дипломат и, когда сталкивался с несправедливостью, восставал, боролся за истину, за что нередко бывал бит. И в конце концов уволен из милиции.

— Работаю здесь, в отделе сбыта, — сказал Трофимов. — А ты?

Миронов рассказал.

— Рад за тебя, Алексей, — мягко проговорил Михаил Петрович. — От души рад. Может, в этой должности еще больше раскроешься, проявишь себя, копнешь как следует…

Трофимов за эти годы почти не изменился внешне, разве что немного пополнел да седины прибавилось. Такая же твердая походка, та же открытость во взгляде.

— Хочу тебе сказать, Алексей, что дело о радиоткани, если честно, — мелочовка.

— Вот те и раз, — сказал Миронов с легкой обидой. — Разве часто бывают такие дела? Считай, полтора миллиона рублей расхищено. Это, по-твоему, мелочовка? Да и группа — охо-хо. Около двадцати человек осуждено…

Трофимов сдержанно улыбнулся.

— Знаю, дорогой, знаю. Уж и пошутить нельзя, — успокоил он, думая по-прежнему о чем-то своем. — Да чего это мы тут стоим! Ты домой?

— Да.

— Тогда пойдем.

Они вышли за проходную.

— А вообще-то тебя, Алексей, сам бог послал, — сказал Трофимов.

— Да, давненько не виделись, — смутился Миронов.

— Раньше, бывало, позванивал, интересовался, — укорил Михаил Петрович и тут же добродушно заметил — Понимаю, все понимаю. Новая должность. Хлопот, ясное дело, поприбавилось.

— Что верно, то верно, — подтвердил Миронов, — но и ты, Петрович, подзабыл своего воспитанника. Перестал навещать. Видно, вера поиссякла, а?

Трофимов приостановился:

— Как ты мог, Алексей, такое подумать? Наоборот, надеюсь на тебя. В душе-то я по-прежнему милиционер. Был им и остаюсь, хотя и осложняю этим себе жизнь…

— Что-то ты, Петрович, не договариваешь.

Трофимов шел опустив голову.

— Дело, видишь ли, непростое, — решился наконец он. — Надо идти на риск. Допустишь промашку — головы не сносить.

— Ух ты! — Миронов приостановился. — Неужто так круто замешено?

— Очень даже круто.

— Заходи, Петрович, поговорим, — прощаясь, твердо сказал Миронов.

2

Через несколько дней Трофимов, как и обещал, зашел к начальнику ОБХСС. Тот тепло встретил его, обнял, усадил в кресло.

— Я тут кое-что набросал, — сказал Михаил Петрович и протянул Миронову тетрадь. — Прочитай. Потом, если не возражаешь, поговорим.

Миронов извлек из шкафа чайный прибор, принес в графине свежей воды.

— Ты, Алексей, не отвлекайся, — вставая, сказал Трофимов. — Садись и читай. А я пока чай приготовлю.

Миронов вернулся на свое место за столом и углубился в чтение.

За время оперативно-следственной работы ему приходилось сталкиваться с довольно необычными ситуациями, распутывать сложные уголовные дела, но то, о чем писал Трофимов, с трудом укладывалось в схему его представлений.

«Мы имеем дело с преступной группой, использующей в своих целях представителей власти, их служебное положение, — читал Алексей Павлович. — Короче, с настоящей мафией, прикрытой надежным зонтиком, паразитирующей на экономике. Присосались к госкормушке лиходеи…»

Сейчас-то мы открыто признаем организованную преступность. А ведь первые ее признаки появились еще в шестидесятых годах. Она просачивалась в государственный аппарат, в правоохранительные органы. Напористые и жестокие дельцы всеми доступными им средствами пытались расшатать, ослабить механизм власти на «своей» территории, укрепить преступную вседозволенность, возможность темных махинаций. Этому способствовала сложившаяся в стране командно-административная система управления обществом и экономикой. Бесхозяйственность, хищения, коррупция порождали доморощенную мафию.

Мафия в классическом виде — это криминальное сообщество людей различного социального статуса с коррумпированными связями. У этого сообщества суровые законы, четкая структура, жесткая субординация. Свои зоны влияния, свои круги и кланы.

Все это Миронов знал из литературы и по зарубежным фильмам. А тут, выходит, своя, рядом — на радиозаводе. Незаметно сформировалась и вовсю действует. Конечно же, не верится, не воспринимается. Чертовщина какая-то…

Алексей Павлович закурил. Поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. В голову лезло всякое: «А что, если Михаилу Петровичу все, о чем он сообщает, показалось? Он же не мог, не имел возможности глубоко вникнуть в суть дела. Кто поручится за достоверность его информации? Где гарантия, что кто-то чего-то не перепутал, не ввел Трофимова в заблуждение?»

Майор вернулся к столу, сел, еще раз перечитал отдельные абзацы. Потом закрыл тетрадь, отодвинул чуть в сторону.

— М-да. — Миронов опять встал и, обойдя стол, сел напротив Трофимова.

Он медлил, не начинал разговор. Мучительно что-то обдумывал. Гость терпеливо ждал.

— Так… Занятно, — проговорил Алексей Павлович. Потом резко повернул голову к Трофимову и сказал — Михаил Петрович, дорогой, не обессудь, но я решительно не могу поверить в то, что ты сообщаешь. Ну сам посуди, в наше-то время, в Ленинграде, — фиктивная организация… И не какая-нибудь там контора, а научно-исследовательская и опытно-конструкторская, да еще со штатом около трехсот человек.

Трофимов укоризненно посмотрел на Миронова.

— Вот видишь… — глухо проговорил он. — Видишь, как все оборачивается. Ты называешь меня старым служакой, своим наставником, горячо жмешь руку. Говоришь всякие лестные слова. И делаешь это искренне.

А выходит — не веришь. Разводишь руками. Не можешь себе представить…

Миронов хотел что-то сказать, но Михаил Петрович его остановил:

— Погоди, дай высказаться. Думаешь, что старик все это сочинил на досуге? Или собрал какие-то сплетни, чтобы кому-то пощекотать нервы? А может, еще хуже — решил свести с кем-то счеты? Но ты же знаешь, я на такое не способен. Да и не сразу побежал в милицию…

— Петрович, дорогой, никто так не думает, — возразил Миронов. — Но то, что ты пишешь, трудно так вот с ходу осмыслить.

— Да и было бы странным, если бы ты не удивился, не задумался, — оживился Трофимов. — Слишком все необычно. Я тоже, когда узнал, недоумевал, негодовал, спрашивал себя: как стало возможно такое, да и возможно ли?

— Вот именно — как?

— Мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. Я больше не мог, не имел права хранить все это в себе. Надо было на что-то решиться. А умолчать…

— Понимаю тебя, Петрович.

— За годы работы в милиции приобрел своего рода профессиональную болезнь — подозрительность, — продолжал Трофимов. — Стал, так сказать, сомневающимся. Понимаю, что подозрение — не лучшее качество, оно может и в сторону увести. Но в данном случае…

Волнение первых минут сглаживалось.

— Не скрою, я предчувствовал, что будешь пытать. — Трофимов улыбнулся. — Выяснять, что и как, откуда и зачем. Немного знаю тебя. По службе и по дружбе.

Миронов встал.

— Давай, однако, чаю попьем — остынет.

— Так вот знай: написал я все как есть, — продолжал Трофимов. — Написал правду и только правду. И к тебе, Алексей, пришел не случайно: ты способен вытянуть это дело. Честно скажу, среди прочих твоих достоинств есть качества, которые по нынешним меркам ценятся особенно высоко, — порядочность и профессиональное честолюбие. Уверен: если возьмешься — не отступишь.

— Ладно, Петрович. Давай-ка лучше кое-что уточним.

Трофимов повеселел.

— Чего уж там, спрашивай, — сказал он. — Я, конечно же, изложил далеко не все. Пытался схватить главное. А если потребуются доказательства…

— Так уж сразу и доказательства, — улыбнулся Миронов. — Их предъявим суду. Верно? А вот допытываться буду.

— Преступление неординарное, — подтвердил Трофимов. — Это факт несомненный.

— И закручено, чувствуется, лихо.

— Тоже факт. Подступиться, а тем более раскрутить, будет нелегко.

Понимающе переглянувшись, они помолчали.

— Симаковский, думаешь, замешан?

Трофимов пожал плечами:

— О нем лично сказать ничего не могу. Чего не знаю, того не знаю. А вот Зоя Михайловна, его жена, числится в ОТО. С нее, в сущности, все и началось.

— Это любопытно. Расскажи-ка, Петрович.

Трофимов согласно кивнул головой.

— Встретил я как-то Зою Михайловну на заводской территории. Женщина, как ты знаешь, она видная, можно сказать, красивая. К нам в милицию, бывало, наведывалась. К мужу приходила. Помню, я как-то танцевал с нею на наших милицейских вечерах. Я обрадовался встрече, хотел поболтать, расспросить о Симаковском: все-таки долго работали вместе. Мы перебросились словом-другим, и тут меня на минутку отвлекли. Симаков-ская тоже заторопилась. Так я и не сумел выяснить, каким образом она оказалась на заводе. Недели через две опять встретил Зою Михайловну. И тут я узнал, что она работает секретарем в ОТО — отраслевом технологическом отделе. Работает и ладно, чего тут особенного. Мало ли отделов у нас расплодилось. Потом я Си-маковскую долго не видел. И вот однажды, вспомнив о ней, уж не знаю по какому случаю, заговорил об этом у себя в отделе. Оказалось, что две наши сотрудницы тоже оформлены в ОТО и получают деньги у Симановской.

— Значит, она не секретарь, а кассир?

— Вот и меня взяла досада: зачем было врать? Подозрение усилилось, когда получили расчет наши сотрудницы, которые были оформлены в ОТО, а работали у нас. Женщины воспротивились тому, что с них потребовали очередной взнос, — премиальные надлежало возвратить под предлогом дальнейшего совершенствования и развития ОТО. Они тут же были уволены. Жаловались, дошли до начальника управления Грилова, но везде, во всех инстанциях, получали отказ с окриком. Их не только окрестили склочницами, но им еще и пригрозили, что если не угомонятся, то вообще не найдут работу в Ленинграде. Вот тогда-то эти наши бывшие сотрудницы и пришли ко мне за советом. Я сказал, что дело это криминальное, следует обратиться за помощью в правоохранительные органы. Но они отказались. И вообще люди у нас на заводе запуганы, не верят в справедливость. Объясняют так: если выступим с разоблачением, то сами останемся в дураках. Вот и верь после этого в силу наших законов.

— Те женщины так и смирились?

— Нет, обращались в партком. Пустое дело…

— Кстати, Петрович, ты был на отчетно-выборном собрании?

— Да, был.

— Как думаешь, почему не переизбрали секретаря парткома на очередной срок?

— Его даже не рекомендовали.

— Почему?

— Думаю, он не устраивал директора завода. Досаждал ему, отстаивая интересы рабочих и сотрудников. Да еще и обратился с письмом о разных злоупотреблениях к самому Грилову.

— А начальника ОТЗ за что сняли?

— За то, что наводил порядок. Пытался взять под контроль ОТО. И ему тоже сказали: не суй нос куда не следует. Начальник управления даже приказ издал, запрещающий вмешиваться. А контроль возложил на главного бухгалтера, того еще пса, надежного…

— Жаль, что уволили начальника ОТЗ, — сказал Миронов. — Уж кто-кто, а он был на своем месте.

— Пришелся не ко двору. Думаю, тебе, Алексей, стоит переговорить с ним. И еще с Маркеловым, заместителем директора. Они пытались уличить Кайля, но, как видишь, тщетно.

— Ох уж этот Кайль, — проговорил сквозь зубы Миронов. Он не мог простить себе, что не сумел доказать его вину, привлечь к уголовной ответственности.

— Непотопляем. Нашел укромную бухточку, переждал.

— Да, перехитрил, стервец. Ускользнул. Но теперь… — Дай-то бог, — сочувственно вздохнул Трофимов и перевел разговор в прежнее русло. — Вернемся, однако, к подозрениям. Они усилились, когда я узнал, что на заводе только контора ОТО, а подчиненные ему лаборатории разбросаны по другим предприятиям отрасли. Загадочное формирование стало не давать мне покоя.

Трофимов по роду службы часто бывал на разных предприятиях отрасли. Встречаясь с людьми, он исподволь пытался выяснить кое-что и о заинтриговавшем его отделе, но никто, как ни странно, ничего вразумительного сказать не мог. Одни в недоумении разводили руками, другие деликатно уходили от разговора.

— В то же время, — продолжал Михаил Петрович, — в день получки появлялись разные шебутные люди и получали червонцы. Случалось, тут же какие-то сомнительные лица делали поборы.

— Ты, Петрович, как истинный сыщик. Преданный и неутомимый.

— За что и уволили.

— Что-что, а избавляться от неугодных у нас умеют.

— Однако по порядку. Мне повезло: подвернулась Лариса Шикман, старая моя знакомая. Учились на юрфаке. Приударял я за ней в свое время, чуть было не женился. Но не получилось, разошлись по-доброму. Так вот этв самая Лариса и изымала ту премию, из-за которой разгорелся сыр-бор с женщинами нашего отдела.

— И сколько же твоя знакомая собрала денег?

— Прилично: около пяти тысяч рублей. Притом учти — таких сборщиков, как она, трое. Все отовцы, за исключением Кайля и его окружения, разделены на три группы. Сборщики, в свою очередь, замыкаются на некоего Качкова. А тот уже выходит на Кайля.

— Окружения, говоришь? А кто в него входит?

— Я кое-кого там указал. — Михаил Петрович кивнул на тетрадь. — Племянница Кайля, ее муж. Оба, кстати, лингвисты, а в ОТО оформлены ведущими инженерами. Дальше. Сын директора и сын главбуха. Первый получает зарплату начальника бюро лаборатории, другой — ведущего конструктора. Жена замдиректора завода…

Трофимов, выдержав паузу, тонко улыбнулся:

— Племянница твоего шефа. Определена ведущим инженером. А сын начальника отделения милиции — ведущим конструктором. Надеюсь, ты понимаешь, с какой целью…

Миронов резко откинулся на спинку стула.

— М-да, дела, — поежился он. — Одному, значит, богу молятся, а другому кланяются.

— Выходит так, — кивнул Трофимов. — Разве они милиционеры? Гнать таких надо.

— Легко сказать — гнать.

— Риск? Конечно. Я же предупреждал. По канату придется идти. Неосторожное движение — и всё, трах-тарарах. Затолкают. Спохватишься шапки — головы не станет.

— По канату? — переспросил Миронов. — Не исключено. Однако раззадорил ты меня, теперь я не успокоюсь.

— Вот и хорошо, — сказал вдруг бодро Трофимов, как человек, сбросивший с себя груз. — А я, где смогу, плечо подставлю и по возможности прикрою. Как-никак, а мы с тобой по одну сторону баррикады.

Миронов спросил:

— А теперь скажи, Петрович, кто, по-твоему, всем этим верховодит? Кайль, полагаю, лишь фигура в игре…

Трофимов, подхватив мысль, подтвердил:

— Согласен, что фигура, но далеко не пешка. Коммерсант превеликий. Деловит и энергичен, но годится лишь для реализации идеи.

— Вьюном вился, бестия, и все-таки выскользнул.

— Там такими дорожат, — ткнув пальцем в потолок, серьезно заметил Трофимов. — За дверь не выставляют. Горой за них стоят.

— Значит, нити ведут дальше, — протянул Миронов. — Но где-то же они сходятся?

— Думаю, что у Грилова. Он, пожалуй, «крестный». Но к нему, учти, подобраться будет нелегко: номенклатура обкома партии. Сам понимаешь, нашему брату не так-то просто туда сунуться. Так что ты к нему снизу иди…

— А руководство завода? Как оно смотрит на отов-цев?

— Помалкивает, ясное дело. Чуть кто поднимает хвост, глядишь — и без оного остается. Пример тому — секретарь парткома и начальник ОТЗ…

Остаток дня Миронов провел в служебной суете. В таких условиях не сосредоточишься. О серьезном надо думать без спешки, раздражения и злости. Утешало, что впереди воскресенье.

С утра уехал с сыном за город. Лес был прозрачен и светел, на припеках просыпалась травка. Птицы кричали на все лады. Все успокаивало, и можно было как-то осмыслить, по возможности объективно оценить сложившееся положение. То, что он возьмется за это загадочное ОТО, сомнению не подлежало. Только бы не промахнуться, все взвесить…

А может, съездить в управление, доложить начальнику ОБХСС полковнику Вострякову? Может, ему передать материал для проверки? Ему ведь сподручнее, сил побольше, да и возможности мощнее. Но тут же он отогнал эту мысль. Если откровенно, не надо пока никому докладывать. Трофимов и сам мог бы обратиться куда следует. Тем более что в управлении работает его бывший ученик на солидной должности, в большом звании. Не поехал, не решился. Значит, все взвесил…

А потом, кто знает, где расставлены люди Кайля? Вот и гадай: с кем следователь и начальник отдела милиции — с тобой или с Кайлем? Нет, этого прохвоста на мякине не проведешь. Взять того же Пронина. Мужик, конечно, виноват, но, не будь Кайля, не вкалывал бы в колонии.

Миронов вспомнил встречу с женой Пронина. Худенькая, похожая на подростка, она сама пришла в милицию, рассказала о том, что ее тревожит. Женщина оказалась неглупая, наблюдательная, такой много не надо, чтобы понять, как все было на самом деле. Корила себя за то, что в свое время не вывела на чистую воду дружков мужа, сердцем чувствовала недоброе, да смелости не хватало вмешаться. «Мне бы не уговаривать, а обратиться за помощью куда следует». Далее она сказала, что муж довольно часто приносил внушительную премию и даже однажды заговорил о машине. Пронина только посмеялась над несбыточной мечтой, а муж серьезно сказал: «Еслй недоберем — друзья помогут». Кто же эти друзья? «Приходили однажды на день рождения мужа. Один в очках — Кайль. Другой — завскладом. Третий — старший мастер цеха, высокий, словно каланча. Накачивали себя коньяком, о чем-то долго толковали. А когда ушли, Семен положил на стол пачку купюр, сказал, что премию получил, хотя накануне проговорился, что участок не выполнил план». И еще Пронина рассказала о двух загадочных переводах по двести рублей, когда муж уже отбывал наказание. Она попыталась было их возвратить, но на почте отказались принять: отсутствовал адрес отправителя. Действовал, выходит, неписаный воровской закон…

Нет, надо немедленно браться за Кайля. Кстати, как он оказался в Ленинграде? Говорили, что приехал из Новосибирска. Зачем? Что он здесь потерял? Тогда, в спешке, в этом не разобрались. А зря. Ошибку надлежит исправить.

Миронов занялся составлением плана, который предстояло оперативно провести в жизнь. Прикидывал, кого из офицеров на первых порах задействовать, кому и какое определить задание.

Чтобы разобраться в «хозяйстве» отовцев, нужно по-настоящему вникнуть в финансовый механизм, окунуться в банковские счета. Кто этим займется? Придется самому. Недавно раскрутил крупное хищение и опубликовал об этом статью «Миллион — в милицейскую копилку…».

Утром в понедельник Миронов, подходя к своему служебному подъезду, заметил издали Владимира Родичкина. Худощавый, элегантный, тот ходко пересекал сквер. Офицер легок на подъем, чуткий ко всему современному, а главное — надежный, что немаловажно в службе, да и в жизни.

— Зайди, Володя, — встретив Родичкина, сказал Миронов. — Есть разговор.

Вместе поднялись на третий этаж.

— Поедешь, Володя, в Новосибирск, — сказал майор, приглашая Родичкина присесть. — Помнишь дело о радиоткани и электронно-лучевых трубках? Мастера Пронина осудили, а начальник цеха Кайль выкрутился. Ушел в подполье, переждал, а теперь опять верховодит. Он в свое время приехал из Новосибирска. Разведаешь, авось найдешь зацепку…

Глаза у молодого офицера загорелись. Он получил задание ответственное, а главное — самостоятельное.

3

Семен Ильич Пронин возвращался из исправительно-трудовой колонии. Шел по обсохшей обочине дороги, в который раз мысленно прокручивая в голове предстоящую встречу с женой, детьми. «Да что это я как угорелый, — сбавляя шаг, укорял он себя. — Ведь на свободе же…»

Свобода! Пронин до суда никогда не задумывался над значением этого слова. Жил, работал, любил — и все было в порядке вещей. Так оно и должно быть и, казалось, будет всегда…

На горьком опыте понял: нет ничего дороже в жизни человека, чем свобода. Ничего!

Долгая разлука кончилась. Наталья, прижавшись к мужу, тихонько вздрагивала, не могла сдержать слез. Семен не знал, как ее успокоить. Стоило ему переступить порог комнаты, как сердце его сжалось от увиденного. Как все это время его здесь не хватало, как он был нужен всем троим!

— Ничего, милые вы мои, — утешал Семен. — Все образуется. Очень даже скоро. Приоденемся. Обувку сменим… Заживем, словом.

А Наталья, думая о своем, положила руки на его худющие плечи.

— Боюсь я, Сеня. Ох, как боюсь! А чего — и сама не знаю.

— Чего бояться-то? — выдерживая взгляд жены, неопределенно спросил Семен. — Чего?

Она молчала. О чем думала? Что ее тревожило?

Семену передалось ее смутное беспокойство.

— Не понимаю, о чем ты? — допытывался он. И, не дождавшись ответа, сказал — Расскажи лучше о себе, о детях. Понимаю, что трудно было, но все-таки…

Наталья отошла, села у окна и послушно стала рассказывать о том, как она жила, как сводила концы с концами.

— Через месяц, а может и через два, как тебя увезли, один за другим пришло два перевода по двести рублей каждый. От кого — не знаю. Сперва хотела было отправить обратно, да адреса отправителя не оказалось. Словом, получила. Татьянке пальтишко купила, а Николке — сапоги резиновые…

Семен был худ, бледен, веки его заметно вспухли. Даже голос изменился, стал каким-то приглушенным, хрипловатым.

— Теперь все будет хорошо, — шептал он. — Главное — мы снова вместе.

— Вот именно, Сенечка, — сказала Наталья, но за доброй улыбкой у нее промелькнуло что-то тревожное.

— Чего-то ты, женушка, не договариваешь, — встревожился Семен.

— Сердце, оно ведь не только мотор для перекачивания крови. Оно и поет, и плачет, и чувствует.

Из дома супруги вышли вместе. Наталья села на трамвай и поехала к себе в больницу, где она работала медсестрой, а Семен не спеша пошел на завод. Торопиться ему некуда, да и время еще раннее. У проходной остановился.

Солнце, поднимаясь, приятно пригревало, в окнах мелькали силуэты людей. Там, в цехах, бурлила привычная жизнь. Там работали его товарищи, а он стоял у заводской черты, не решаясь ее переступить. И такая вдруг тоска охватила его! Никто его здесь не ждал, никому он тут не нужен…

Резко повернулся и зашагал прочь. Справа плескалась Нева, проходили люди, вихрем проносились машины. Свернув с набережной, сразу за поворотом, на большом щите прочитал: «Требуются радиомеханики, техники, прибористы…» И напрямик, через улочки-закоулочки, подался по указанному адресу в отдел кадров. Пожилой кадровик расспросил Пронина, где и кем он работал, долго рассматривал документы.

— Двух техников-прибористов мы уже взяли, — как бы извиняясь, проговорил он. — Больше пока не требуется.

Помолчал и неопределенно сообщил:

— В транспортный отдел, кажется, грузчики нужны…

— Спасибо, — сухо произнес Пронин, поднимаясь со стула.

Он потратил несколько дней на поиски подходящей работы. По специальности ему ничего не предлагали или вежливо отказывали, а в грузчики или подсобные рабочие он сам не соглашался. Настроение было прескверное.

В скверике присел на скамейку и тут же встал. Неприятно сосало под ложечкой, страшно хотелось закурить. Попросил у прохожего сигарету, жадно затянулся.

— Никак Семен Ильич? — Вкрадчивый голос заставил его обернуться.

Рядом стоял Кайль, полноватый, с жидкой рыжей бородкой, тщательно уложенными вьющимися волосами. Глаза спрятаны за толстыми стеклами очков в тонкой золотой оправе. Широко улыбаясь, он шагнул вперед, намереваясь заключить Семена в объятия. Но тот вовремя протянул руку, и они сдержанно поздоровались.

Пронин не стремился к этой встрече, но был уверен, что она произойдет. Накрапывал мелкий дождик, разговор не клеился. Семен рассеянно посматривал по сторонам.

— Чего же мы стоим? — вдруг спохватился Кайль и стал энергичными жестами останавливать машины с зеленым огоньком.

Вскоре они оказались в ресторане. Сели за тот же столик, за которым в свое время было немало выпито и сказано. Подошел официант с подносом, уставил стол вкусной едой, наполнил рюмки.

— Итак, Сеня, мы опять вместе. — Кайль, выпив, блаженно откинулся на спинку стула. — Да ты не стесняйся. Небось соскучился по настоящей еде?

— Точно, давно такого не едал.

Кайль разлил коньяк.

— Хочу выпить за тебя, Семен Ильич. Человек ты надежный. Спасибо тебе за все…

Они помолчали.

— А теперь к делу. Ведущим инженером ко мне пойдешь? — неожиданно спросил Кайль.

— Каким таким инженером? — насторожился Семен.

— Да ты, брат, ничего не знаешь! — Кайль расплылся в самодовольной улыбке. — Теперь я в управлении. Сижу на отделе. Персона в некотором роде. Но резиденция на заводе. Усек?

Пронин отрешенно ковырялся вилкой в тарелке.

— Оклад по высшей категории. Премия ежеквартально, ну и все прочее, — полушепотом сообщил Кайль.

Семен молчал.

— Подумай, но не тяни.

Пронин неопределенно пообещал:

— Будем думать. — И решительно — А пить мне хватит!

Кайль подозвал официанта, рассчитался. А когда тот ушел, достал из внутреннего кармана пухлый конверт и протянул его Семену:

— Это тебе на первый случай…

— Нет, нет, я и так уже в долгу, — замахал руками Пронин, вспомнив о двух переводах, полученных Натальей.

Кайль держался щедрым хозяином:

— Бери, деньги твои.

— Рад бы поверить, но не могу, — уперся Пронин. — Не могу.

Прошла неделя.

«Надо в конце концов что-то предпринимать, — думал Семен. — С работой не выходит, денег ни шиша. Ждать у моря погоды? Нет, пойду-ка я к Кайлю. Авось все обойдется. Ведь и его, поди, крепко перекрутили. Это во-первых. А во-вторых, поработаю, перебьюсь, а там, глядишь, что-то и подвернется».

Сунув руку в карман, Семен достал несколько монет. Среди серебряных мелькнула медная — две копейки. И решительно направился к телефону-автомату. Кайль узнал его и не дал договорить:

— Хорошо, что позвонил, я как раз на месте. Жду тебя, приходи. — И объяснил, как его разыскать.

Семен поднялся по лестнице, отыскал нужную дверь.

Кайль, развалившись, сидел в кожаном кресле. Напротив в таком же кресле — белокурая женщина. Когда Семен вошел, она резко оборвала смех и картинно затянулась сигаретой.

— Проходи, Семен Ильич. — Хозяин кабинета привстал, поздоровался и указал взглядом на свободное кресло. Кивнув затем в сторону женщины, представил — Зоя Михайловна, секретарь отдела.

— Мы в стадии организации, — пояснил Кайль. — Пока формируются лаборатории, тебе, Семен Ильич, предлагается заняться снабжением.

Пронин удивленно вскинул глаза.

— А зачислим тебя на должность ведущего инженера лаборатории технического прогресса, — деловито продолжил он. — Оклад сто восемьдесят плюс премиальные…

Семен напряженно молчал.

— Ну, как — по рукам? — И, не дождавшись ответа, повернулся к женщине. — Зоя Михайловна, заготовьте проект приказа.

— Мне никогда не приходилось заниматься снабженческими делами, — сказал Семен, когда секретарша вышла.

— Справишься, — перебил Кайль. — Мы скоро переедем на другой объект, но там кое-что доделать надо. Я договорился, нам помогут материалами…

Пронин любил и умел работать. И на этот раз он с удовольствием взялся за новое Дело. Ездил по заводам, получал различные материалы, оборудование, краску. Поначалу все шло нормально, но потом многое из того, что он делал, стало его настораживать.

Ремонт слишком затягивался. Больше того, Семену ни разу не удалось побывать там, где надо было «кое-что доделать». Он в основном имел дело с такими же, как сам, снабженцами. Получал, допустим, оборудование, доставлял его в заранее условленное место и грузил на машину 31–42. «Неужели опять влип?» — с тревогой думал он.

Перебирал в памяти все, что было им сделано. Думал и о деньгах, которые получал. Премии. Совместительство, которое «выхлопотал» Кайль. Работа пустяковая, но оплачивалась хорошо. Правда, премию и часть денек за совместительство приходилось отдавать. Собирали деньги и от других. А кому они предназначались — неизвестно. Говорили — на развитие отдела. Именовался научным, а науку двигали снабженцы…

Жизнь так устроена, что каждый человек постоянно должен делать выбор между правдой и кривдой. Он должен отстаивать или предавать свои убеждения, уважать общепринятые нормы или попирать их. День ото дня Пронин все больше и больше убеждался, что Кайль не тот руководитель, за которого себя выдает, что душа у него как была, так и осталась темной.

— Чем-то, чую, Семен Ильич, ты недоволен, — упрекнул как-то Кайль, когда Пронин отказался от очередного ужина в ресторане. — Может, мало плачу, а?

Пронину показалось, что его нежданно-негаданно ударили в переносье. Всего бросило в жар, он весь подобрался, лицо напряглось. Зло бросил:

— Опять, выходит, покупаешь. Смотри, не продешеви…

— Да ты что? Дело-то новое, перспективное.

— Вижу.

Пронин негодовал, ненавидел себя за свое малодушие.

— Сень, да на тебе лица нет, — всплеснула руками Наталья, увидев мужа в дверях. Она была напряжена как струна.

— Кажется, я опять влип, — признался Семен. — Боюсь я его. Ненавижу и боюсь.

Из глаз Натальи брызнули слезы.

— Я так и знала, — запричитала она. — Неужто ты у меня такой бесхребетный?

Семен взял жену за руку.

— Слезы, Наташа, не помогут. Надо что-то срочно предпринимать.

— Надо. — Наталья кинулась к столу, нашла чистую тетрадь. — Вот бумага. Садись и пиши. Все пиши…

Утром они поехали в районный отдел милиции. Наталья осталась в сквере, а Пронин пошел к Миронову.

Рассказал, что после того, как отбыл срок, у него не ладилось с устройством на работу.

— Дело прошлое, вам бояться нечего, — сказал Миронов и спросил — А сейчас-то как, где работаете, кем?

Пронин тяжело вздохнул. Его лицо было осунувшимся, с черными подглазьями.

— Вы, наверное, знаете Кайля? — выдавил он.

— Знаю, знакомая фамилия, — улыбнулся Миронов. — А работается-то как?

— Плохо. Очень плохо.

— Работа не нравится? Мало платят?

— Нет, не в этом дело, — сказал Пронин. — Жулик он, Кайль.

— Так это давно известно. При первой встрече, если помните, я вам об этом говорил.

Пронин промолчал.

— Чем лично вас, Семен Ильич, Кайль обидел? — спросил Миронов. — Оклад занизил? Премию урезал? По совместительству не оформил?

— Вы, товарищ майор, все знаете? — В голосе Пронина прозвучало беспокойство. Он побледнел, испуганно отвел глаза.

— Вы только не расстраивайтесь, — успокоил Миронов. — Я знал, что вы к нам придете, был убежден.

— Вы верите мне? — Пронин привстал. — Верите? Я давно к вам собирался…

— Почему же не пришли?

— Ходили некоторые, — неопределенно ответил Пронин. — А что толку?

— Куда ходили?

— К директору. В партком. В управление.

— Ну и как?

— Кайль всех выгнал.

— Как выгнал?

— Взял да и выгнал, как склочников.

— И все-таки ради чего вы выгораживали Кайля на следствии и на суде? Не понимаю…

— Не о себе, товарищ майор, я тогда думал. Мне дали понять: продашь — пеняй на себя, а у меня жена, дети…

— Понимаю, Семен Ильич. Понимаю, но хочу, чтобы и вы меня поняли.

— А насчет Кайля я сейчас готов дать показания. И Пронин протянул майору тетрадь.

Когда Пронин вышел, Миронов снял китель, повесил его на спинку стула. И в этот момент в кабинете появился Родичкин.

— Я тебя завтра ждал, — сказал майор. — А ты с опережением и, вижу, не с пустыми руками. Садись, рассказывай…

То, что добыл Родичкин в Новосибирске, во многом проясняло ситуацию. Оказалось, Кайль именно там, в Новосибирске, вырос от мастера до главного технолога завода. Его непосредственным начальником был не кто иной, как Грилов, человек крутого нрава, непомерных амбиций и устремлений. Он напористо пробирался к директорскому креслу и добился своего. Судьбы обоих самым тесным образом соприкасались и переплетались. Их, как говорится, сам черт связал веревочкой.

Как-то Кайль зашел к директору и, переминаясь с ноги на ногу, сказал, что ему позарез нужны деньги.

— Сколько? — в упор спросил Грилов.

— Двадцать тысяч, — выпалил главный технолог.

— Ого, ну и аппетит у тебя!

— Через год верну с удвоением, — заверил Кайль.

Они поняли друг друга без объяснений. Грилов вынул из сейфа несколько пачек банковских упаковок и положил перед главным технологом.

Кайлю эти деньги были нужны для того, чтобы приобрести современное оборудование. Через год он, как и обещал, с удвоением вернул долг.

— Игра, вижу, стоит свеч, — улыбнулся Грилов и предложил пустить деньги в новый оборот.

Кайль этого и ждал. Он знал аппетит директора, жившего отнюдь не на зарплату, и стремился быть связанным с ним не только служебными отношениями.

— В старом здании есть бесхозный закуток, — сказал Кайль.

— Есть, — подтвердил Грилов. И тут же спросил — А оборудование? Где ты его сейчас возьмешь?

Кайль вращался в среде «цеховиков», знал конъюнктуру рынка, освоил и «теорию» хищений — эффективные и безопасные методы подпольного обогащения.

— Оборудование будет, — заверил он и разложил перед директором схему предполагаемого небольшого предприятия для производства дефицита.

Грилов оживился:

— Выбивай оборудование. Остальное — в наших руках.

Кайль скооперировался со «специалистами», и в «бесхозном закутке» началось изготовление того, что пользовалось повышенным спросом и приносило солидную прибыль.

В конце концов отлаженный ход преступного промысла был остановлен. Суда, правда, директор с главным технологом избежали, но были уволены с работы и исключены из партии. «Дружки» разъехались: Кайль подался в Ленинград, а Грилов вынырнул в Москве. Это было время, когда «теневые» дельцы кучковались, делили сферы влияния, превращали в объект купли-продажи всё: законы и должности, справедливость и честь. За кругленькую сумму Грилов восстановился в партии и получил кресло в министерстве, а когда началась очередная реорганизация, возглавил управление в Ленсовнархозе.

В Ленинграде Грилов действовал в стиле Остапа Бендера — добывал деньги, не входя в конфликт с Уголовным кодексом. Он начал с того, что предложил разделить ОКБ одного из заводов на два отдела — конструкторский и отраслевой. Разделить с целью, казалось бы, вполне благой — дальнейшего развития отрасли. В министерстве его поддержали.

Таким образом Грилов создал на легальных основаниях не какую-то там контору, а отраслевой технологический отдел (ОТО) с лабораториями, бюро и внушительным штатом. Одним словом, образовалась солидная самостоятельная организация, у которой, следовательно, должен быть и свой расчетный счет. Но такой счет, как известно, без лимита на отдел не откроешь, а лимит, в свою очередь, без серьезного обоснования, так, за здорово живешь, в правительстве не выбьешь.

Но Грилов и не собирался «выбивать» лимит на новоиспеченный отдел по той простой причине, что на самом деле он… и не трогал заводское ОКБ. Затея с его разделением понадобилась ему только для того, чтобы создать в определенных кругах видимость реорганизации, заручиться министерской бумагой и прикрыть ею противозаконную акцию.

Что же касается денег, то Грилов решил эту проблему предельно просто — своей властью управляющего обложил данью подчиненные предприятия, перечислявшие по его устному распоряжению означенную сумму на текущий счет… завода, владельца ОКБ. Это и были те безналичные деньги, которые кратчайшим и довольно бесхитростным путем превращались в наличные и распределялись среди тех, кто был оформлен в ОТО.

Штатное расписание на подчиненный отдел Грилов тоже утвердил самолично, предусмотрев, естественно, в нем приличные должностные оклады. Кайль, с которым Грилов, разумеется, не порывал связи и который по всем статьям подходил для задуманной игры, энергично и смело взялся создавать вверенный ему отдел. За несколько месяцев он сформировал девять лабораторий с претенциозными названиями, вроде «организация новых производств», «лаборатория нормативов времени», «лаборатория механизации и автоматизации», и довел штат отдела до 285 человек с фондом зарплаты более 600 тысяч рублей. Масштаб, какой великому комбинатору и* не снился. На ведущие должности, как и предполагалось, были «приглашены» лица, «работавшие» по совместительству, и их родственники: сын директора завода, сын бухгалтера, жена замдиректора этого же предприятия, отпрыски разных влиятельных чиновников, знакомые и просто случайные, но нужные люди.

Беседа с Родичкиным затянулась.

— Думаю, что Грилов — главарь преступного сообщества, — сказал Миронов. — Одним словом, мафия… Вот так-то, Володя. Хотя такое определение, вижу, тебя смущает, но это горькая реальность. Мы имеем дело с преступной группой, умело организованной, конспирированной, связанной с высокими должностными лицами. Есть у этой группы и свой «крестный», и все остальные. Есть цель — расхищение денег.

>— Вы так уверенно говорите…

— Я убежден. Если раньше сомневался, то сейчас — нет. Только доказать нелегко. Накрепко прикрыто. Со всех сторон.

Миронов уперся ладонями о край стола. Просидел так с минуту-другую, о чем-то напряженно думая. Потом посмотрел на Родичкина и уверенно сказал:

— Докажем, Володя. Уже кое-что есть. — И, щелкнув в воздухе пальцами, доверительно улыбнулся — Пронин приходил…

Алексей Павлович достал из сейфа тоненькую тетрадку и протянул лейтенанту:

— Познакомься. Не исключено, что тебе придется подключиться. Метлу, говорят, по прутику ломают. Какой тебе достанется — не знаю. Читай, думай…

Родичкин ушел. Миронов тоже заторопился, но вдруг вспомнил, что собирался позвонить заместителю директора завода Маркелову.

— Здравствуйте, Степан Степанович. Моя фамилия Миронов, начальник ОБХСС. Возникла необходимость встретиться с вами…

Абонент молчал.

— Алло, вы слышите меня?

— Да-да, — прогудел наконец баритон. — Вы у себя? Я вам перезвоню.

Не прошло и десяти минут, как заверещал телефон.

— Я готов встретиться, — сказал Маркелов. — Если не возражаете, у меня. Жена с дочерью будут в театре. Нам никто не помешает.

— Хорошо, — согласился Миронов и уточнил адрес.

Маркелов, степенный, подтянутый, вышел навстречу, широко улыбнулся, крепко пожал руку. Извинился перед Мироновым за телефонную заминку, проводил в небольшую комнату. Оба удобно уселись за журнальным столиком напротив друг друга.

— Съел, понимаете, наживку, — сказал Степан Степанович. — Хотелось как лучше. А получилось…

С возникновением управления Маркелов стал замечать, что на предприятиях отрасли творится что-то неладное. И причиной тому — не бесхозяйственность и нерадивость, на что обычно все списывают, а чья-то корысть. Сверху поступали заведомо неправомерные распоряжения.

— Стал, понимаете, добираться до сути, но, должно быть, не ту линию избрал, — продолжал Маркелов. — Не сумел сориентироваться, трезво оценить обстановку. Однако об этом потом. А сейчас я покажу вам кое-какие записи, которые начал вести, работая заместителем начальника управления.

Маркелов легко поднялся. Высокий, с прямой широкой спиной, он был свободен в движениях и жестах.

«ОТО — отраслевой технологический отдел — по своему назначению должен разрабатывать теоретические основы отрасли, создавать приборы и автоматы с учетом новейших достижений науки и техники, — читал Миронов записи Степана Степановича. — Вывеска солидная, такая организация вне всякого сомнения нужна, и она безусловно могл$ быть мозговым центром, способствовавшим совершенствованию и развитию отрасли в регионе. Но беда в том, что сотрудники, работающие в этой организации, за редким исключением, далеки от той научно-исследовательской деятельности, которой они призваны заниматься. Более пятидесяти человек, оформленных на инженерные и конструкторские должности, имеют чисто гуманитарное образование — юристы, историки, языковеды, философы. Числятся в отделе и люди, окончившие 7–9 классов…»

Алексей Павлович поймал себя на том, что уже читал нечто подобное. Его старый учитель Трофимов тоже акцентировал внимание на профессиональной некомпетентности большинства отовцев. Совпадали и другие факты, дополнявшие и уточнявшие некоторые детали. А они, детали, порой особенно красноречивы.

«Около пятидесяти человек, оформленных в ОТО, — читал далее Миронов, — на самом деле работают в других отделах и цехах заводов на штатных и сверхштатных должностях…»

— Такой штат, с ума сойти! — воскликнул Алексей Павлович и прочитал вслух — Восемь начальников лабораторий, четырнадцать начальников бюро, сорок девять ведущих специалистов, шестьдесят восемь старших инженеров…

— К сожалению, это факт, — подтвердил Маркелов.

— А деньги? Откуда они берутся? Не падают же с неба?

— О, это хитро придумано, — сказал Степан Степанович. — Лимиты по труду и фонд зарплаты не истребованы в Совмине. В сущности, начальник управления подписал документ, который не имел права подписывать. Самолично создал нелегальный отдел, да еще и окутал его туманом секретности.

— Да, но такую единицу в кармане не спрячешь!

— Верно, не спрячешь, — согласился Маркелов. — Все продумано. И тщательным образом закамуфлировано. В управлении такого отдела вроде бы нет. Стало быть, нет и контроля. А для нас, заводских, ОТО — организация вышестоящая и не подотчетная. В ее деятельность мы не имеем права вмешиваться.

— А ревизоры? Они-то куда смотрят?

— Ревизоры? — Маркелов развел руками, усмехнулся. — Сунулись было, сочинили грозный акт, но получили по носу. Одного уволили, другого предупредили, третьего задобрили.

— И дело с концом?

— Как видите. Кому охота связываться? Директору? Он сам — бывший «отовец». Главбуху? Он, как и его зам, помалкивает. Ясно, что не без выгоды. Когда деньги звенят — правда молчит.

— Говорят, их сыновья оформлены в ОТО?

Маркелов, глянув на собеседника, подтвердил:

— Оформлены на высоких должностях. Щедро загребают.

— Многие, видно, пасутся?

Степан Степанович поднял над столиком руку.

— Давайте, Алексей Павлович, загибать пальцы. Начнем с Кайля. Он оформлен на высоких должностях в нескольких местах. Родионова — экономист отдела, а на самом деле — заместитель Кайля. Оформлена еще в ПКБ одного крупного ленинградского завода старшим инженером. Дальше. Лякин — доставала дефицита — старший инженер в ОТО. Вернер, Рыскин…

— Скажите! И не боятся…

— О чем вы говорите, — Маркелов развел руками. — Какой там страх! Какой риск! Все эти сыновья и кумовья — заложники. Через них — выход на нужных людей, продажных функционеров. Тот же Вернер, заместитель директора. Фигура в некотором роде…

— Мне, Степан Степанович, все важно, — перебил Миронов. — Каждая фамилия. Любая деталь. Так уж не обессудьте, договаривайте.

— А я, Алексей Павлович, и не собираюсь ничего утаивать, — живо откликнулся Маркелов. — Вернер с Рыскиным занимаются строительством. Строят, понимаете ли, дачи.

— Кому?

— Известно кому — Грилову, Кайлю. И себе, естественно. И еще кое-кому…

— Где, если не секрет?

— Грилову в поселке Барыгино, под Москвой. Там дача уже в лесах. Теперь завозится материал в район Соснова. Аппетит, как известно, приходит во время еды.

— Не скажете где? Хотя бы примерно.

— Знаю, что на берегу озера. Рядом с особняком Кайля. Народные контролеры из Новгорода сигнализировали в управление о незаконном изготовлении в их заводских цехах дачных домиков. Писали о том, что специальная бригада под руководством Вернера вывозила их в Барыгино и на Карельский перешеек.

— И каков результат?

Маркелов усмехнулся:

— Вы, Алексей Павлович, не знаете Грилова. Это, скажу вам, уникальная личность. Наблюдая за ним, я не раз поражался его способности к самовыгораживанию. Так что сигналы дозорных для него — комариный укус. Они тут же уничтожались.

В подтверждение своих слов Маркелов показал несколько деловых бумаг, заявлений очевидцев.

— Грилов, по существу, вне контроля, — продолжал Степан Степанович. — Об этом позаботились его дружки — дачевладельцы в Барыгине…

Миронов хотел было что-то уточнить, но Маркелов разъяснил:

— Там строятся несколько дач. Сверхделовой начальник, как видите, смотрит вперед.

Грилов не обижал своих верных спутников, следовавших за своим хозяином на всех витках его бурной деятельности, не забывал и тех, кто налаживал протекционистские связи, обогащал его эффективными методами «безопасной» преступности, всячески его оберегал и прогнозировал события.

— Вот с таким человеком я и столкнулся, — продолжал Маркелов. — Не мог молчать, тянуть. Собрался, сел и накатал большущее письмо в высокую инстанцию. Но…

Маркелов умолк. Сидел неподвижно, как бы уйдя в себя, в свои невеселые думы.

— Но оказался непонятым, — сказал он с явной досадой. — Через пару дней встречает меня Грилов и говорит: «Не дело ты, Степан Степанович, затеял». Сказал как бы мимоходом, вроде бы по-товарищески. И, помолчав, добавил: «Придется, видимо, нам расстаться». Так я оказался на заводе. Честно говоря, растерялся… Беседа подходила к концу.

— А теперь у меня к вам вопрос, — взглянув на часы, сказал Маркелов. — Как подступиться к таким?

Миронов был готов к этому вопросу. Он часто задавал его и себе.

— Тут, Степан Степанович, требуется глубокая вспашка. С отвалом. Чтобы все вырвать с корнями.

Миронов возвращался от Маркелова и думал о том, почему так трудно вести борьбу с организованной преступностью. Считается, что в стране ее нет, а следовательно, нет о ней понятия и в Уголовном кодексе. Это и позволяет разного рода дельцам ловить рыбку в мутной воде.

Сын уже спал, жена поворчала и ушла досматривать телевикторину. Алексей Павлович сразу же лег в постель. Долго ворочался с боку на бок, но проснулся рано и сразу сел за стоп. Не спеша листал блокнот, читал его, думал. «На инженерных должностях немало людей, имеющих непрофильное образование». Сколько? Пять, десять, двадцать? А вот и конкретная цифра: «Полсотни человек, числящихся в ОТО, на самом деле работают на других предприятиях отрасли и в управлении». И кем? Оказывается, кадровиками, бухгалтерами, шоферами, библиотекарями… А оклады? Прямо-таки баснословные. Плюс премия девяносто процентов. Не слабо, а?

Алексей Павлович взял карандаш, произвел простейшие арифметические расчеты. Сумма, что ни говори, внушительная. А что эти люди выдают на-гора? Каков конечный результат? Этого никто не знает. Яснее ясного — кормушка. Плывут тысячи, львиная доля которых идет наверх. А остальные — кумовьям, сыновьям власть имущих.

В чьих все это интересах, кто снимает пенку? Наверняка добрая часть приварка оседает у главаря. А кто он — предстоит доказать.

Миронов взялся за сборщиков. Известно, что они передают деньги Качкову, начальнику лаборатории. А он кому? «С ним будет нелегко, — думал Алексей Павлович по дороге на работу. — Его на мякине не проведешь. Наверняка все будет отрицать. С ним ладно, а сборщикам-то чего скрывать? Они и должны его изобличить. Целая группа опрошена. Показания неопровержимы — премиальные передавали Соркину, Шикман и Родионовой. Так с кого же начать?..»

Майор начал с Соркина.

— Где вы работаете? — спросил Алексей Павлович. Соркин, рыжеватый, хитрый, упрямый мужичок, не задумываясь назвал одно из предприятий.

— Кем?

— Конструктором.

— Деньги дважды в месяц получаете?

— Как все.

— У Симановской?

Соркин был отпетым бездельником. Если он где-то и работал, то не больше двух-трех месяцев подряд. Околачивался на «галерке», делал «навар» на шмотках. Потом перекинулся на картины. Кайль по достоинству оценил данные этого кадра и определил его к себе на должность старшего конструктора.

Сперва односложно, а потом, поняв, с кем имеет дело, подробно Соркин стал рассказывать о процедуре поборов. Он стоял неподалеку от места выдачи денег со списком, где против каждой фамилии была обозначена определенная сумма. Эту сумму он и должен был истребовать. Все это, естественно, заранее было оговорено, но все же люди неохотно отсчитывали от получки несколько купюр десятирублевого достоинства. Приходилось уговаривать, а то и прибегать к нажиму.

— Они, понимаешь ли, оставались в тени, а меня ставили под удар, — сетовал Соркин.

— По доброй же воле?

— Как сказать. Знаете, я был поставлен в такие условия… — Соркин вдруг запнулся.

— Вот все это нам и предстоит уточнить, — деловито сказал Миронов.

— С моей помощью?

— Да, помочь ОБХСС в ваших интересах. Я думаю, что вы уяснили деликатность своего положения.

Соркин внял здравому смыслу и написал заявление о явке с повинной.

— Как это дальше делалось? — спросил Миронов.

— Очень просто. Хозяин мне звонил и спрашивал: «Порядок?» Я отвечал: «Полный». — «Тогда выходи». Он назначал, место и время встречи, подкатывал на машине. Я садился. Попетляв по городу, «Волга» останавливалась. Он протягивал руку, я передавал ему деньги и выходил из машины…

— Детектив и только, — заметил Миронов. — А куда дальше уплывали деньги?

— Думаю, к начальнику. Куда же еще! На три аршина в землю видит.

— Я правильно понял? Вы и двое других сборщиков передавали деньги Качкову?

— Правильно.

Этот пройдоха еще тот тертый калач. Первый раз он попал за «колючку», когда ему шел двадцать третий год. Оказавшись на свободе, некоторое время «бомжевал», потом устроился снабженцем — и завалился на хищениях и взятках. Опять получил срок, но попал под амнистию. Благо они следовали одна за другой. Пришел на завод. Его свели с Кайлем. Тот затевал как раз дачное строительство для себя и Грилова. Нужны были верные люди. Качков был именно тем человеком, который подходил для такого дела. Скоро он стал приближенным человеком. Кайль доверил ему не только участие в строительстве, но и сбор денег, а затем назначил его начальником лаборатории…

Итак, сообщение Трофимова полностью подтверждено. Нужно возбуждать уголовное дело.

А следствие без ревизии на это не соглашается. Таков порядок. Но что значит провести ревизию? По существу — завалить дело. Пока канителятся с проверкой, утрачивается внезапность. Преступники сговариваются, заметают следы.

Как быть в такой ситуации? Не сидеть же сложа руки? И тут Миронов вспомнил А. К. Голубеву, заместителя главного ревизора контрольно-ревизионного управления (КРУ). Вспомнил в связи с одним затяжным делом. Из автопарка шли сигналы о том, что начальник по эксплуатации занимается поборами. Туда наведывались ревизоры разных уровней, но хапуга каждый раз выходил сухим из воды. А деньги, как потом было установлено следствием, он вымогал немалые.

С чего тогда начали Голубева с Мироновым? С определения зарплаты водителей. По кассовым документам выявили тех, у кого месячные заработки во много раз превышали средние по парку. Затем взяли их путевые листы, внимательно изучили. Чем дальше раскручивалась спираль проверки, тем больше подробностей выяснялось. Оказалось, что все высокооплачиваемые водители — а было их двадцать пять — ежедневно в течение года перевозили от 180 до 280 тонн рыбы из холодильника на рыбокомбинат. Это сколько же бумажной рыбы путешествовало по Ленинграду!

Водители, уличенные в обмане, показали, что начальник по эксплуатации облагал их оброком.

— На этот раз, Александра Константиновна, рыбка выплыла покрупнее, — заключил свой рассказ Голубевой Миронов.

Голубева посоветовала одновременно с ревизорами привлечь к проверке специалистов, которые могли бы квалифицированно разобраться с каждой из лабораторий ОТО. Так и сделали.

Бригада, возглавляемая опытным ревизором, отнеслась к заданию со всей серьезностью, но вся поступившая информация, в сущности, сводилась к тому, что и проверять-то в общем было нечего: никакой документации о научно-исследовательской и практической деятельности не было. Заведующие и ведущие специалисты довольно невнятно толковали о производимых экспериментах, но не предъявляли даже простейших разработок.

Ревизор сделал заключение, что ОТО расходует крупные денежные средства и ничего при этом не производит. Одних премий незаконно выплачено 80 тысяч рублей. Вывод: ОТО подлежит ликвидации.

Акт ревизии был направлен в ОБХСС для возбуждения уголовного дела…

5

Близилась пора осенней слякоти. Перекидывая по утрам листок настольного календаря, Миронов нет-нет да и возвращался к мысли: как долго будет лежать под сукном акт ревизии КРУ? Прошел, правда, слух, что Грилов издал приказ о расформировании ОТО, но на самом деле ничего не изменилось. Несколько человек, для отвода глаз, уволили, а кое-кого перевели на другие предприятия.

В райотделе милиции тем временем тоже побывала очередная инспекция, выявившая серьезные приписки и преступления, скрытые от учета. Упорно поговаривали, что на этот раз начальнику райотдела Поенкову, имевшему ряд взысканий, не снрсить головы. Но машина бандократии вновь сработала четко: Поенное остался в своем кресле и теперь собирался в отпуск. По этому поводу и собрал офицеров. После совещания начальник сказал Миронову, чтобы тот задержался.

— Слушай, что я тебе скажу. — Полковник помолчал, его смуглое лицо приняло сердито-грубоватое выражение. — Ответь-ка мне, пожалуйста, кто в районе хозяин?

Миронов, нахмурившись, приготовился к очередной взбучке.

— Я хозяин! — почти выкрикнул Поенков. — Все это уже давно усвоили, только ты не сумел. Или не захотел.

А это, по сути, одно и то же. С меня спрос, понимаешь? И как я решу, так и будет!

Миронов молчал. Полковник все больше заводился:

— Скажи, чего ты добиваешься? Тебе что, больше всех надо?

Майор уже не раз начинал с начальником райотдела разговор по делу Кайля. И каждый раз в ответ слышал: «Подожди, я еще не смотрел, времени не было», «На днях посмотрю и решу», «Повремени еще немного, вот освобожусь». А недели шли и шли…

И Миронов принял вызов.

— Чего добиваюсь? — переспросил он. — Справедливости. Преступники должны быть наказаны. По закону.

— Ты, значит, за справедливость, — взорвался Поен-ков. — Ты, видишь ли, за социалистическую законность. А мы, выходит, тут баклуши бьем, мы вроде как на преступника работаем. Так, что ли?

Майору нелегко давалось внешнее спокойствие. Крепился, знал: спорить бесполезно. Тут действовал другой принцип — прав тот, у кого больше прав. Полковник был упрям, видно было, что от своего он не отступит.

— Не забывайся. Пока я здесь начальник, все будет по-моему. Прокурор информирован. С его помощником по надзору тоже был разговор. Да и райкому партии, куда ты обращался, обнародование такой, с позволения сказать, бяки ни к чему. Мне там так и сказали. — Полковник энергично ткнул пальцем в потолок. — Взвесь все это и успокойся. Считай, что я тебя предупредил.

Райком партии действительно не всегда поддерживал действия ОБХСС. Глушил те материалы, звучание которых могло выйти за пределы района. Так, на одном из крупных предприятий была выявлена приписка в пять миллионов рублей. Предприятие и район в целом преспокойно отчитались за год, получили все, что положено в таких случаях. В действительности же продукция была отправлена заказчику лишь спустя три с половиной месяца. Были и другие аналогичные случаи.

— Вы уходите в отпуск, — сказал Миронов. — А как же быть с материалом?

Поенков сказал миролюбиво:

— Ты опять за свое? Давай считать этот разговор законченным. И не вздумай ничего предпринимать за моей спиной. А материал у Денискина. Я ему передал. Он и будет решать…

Миронов вернулся в кабинет, встал у окна. В мутной глади стекла отразилось крепкое лицо со слегка выдававшимися скулами, с прямым четким носом и твердым, словно закупоренным ртом.

«Вот оно как! Денискину отдал, начальнику следственного отделения. Хорошо знает, что тот ни на что не решится, но и не ослушается. Будет петлять, как петлял тогда вокруг Пронина. Займет выжидательную позицию. Уж кого-кого, а Денискина знаем как облупленного. Делают вид, что изучают, согласовывают. А на самом деле? Тянут, разумеется», — размышлял Миронов.

Не только начальник РОВД, но и некоторые офицеры не одобряли настырность Миронова, косились, считали его неудобным. Говорили, что у него нет гибкости, что надо бы поступать по-иному: где в обход, где смолчать, а то и отступить…

— Тучи над тобой, Алексей Павлович, сгущаются, — сказал майор И. А. Милостивенко, куратор оргметоди-ческого отделения ОБХСС управления милиции. — Твой Поенков зачастил к моему шефу. Что-то затевается против тебя…

— Договаривай.

— Цидулка на тебя поступила. — Куратор понизил голос. — Три страницы убористого текста.

— Гм… Анонимка, значит. — Миронов не скрывал, что удивлен. — Чепуха какая-нибудь.

— Ясно, что чепуха, но реагировать будут.

— Думаешь?

— Уверен. Приказали искать на тебя компромат.

— А ты что же? — Миронов сжал губы. На языке вертелось: «Фронтовик, боевой соратник, а молчишь?» Но не сказал, сдержался.

— Бывает, Алексей, что и овца волка съедает.

Миронов пошел к прокурору. Рассказал все как есть, ничего не утаил. Тот оставил у себя материал, обнадежил. А потом взял и передал Поенкову. Принял, называется, меры…

А тут в райотдел прибыла бригада из УВД. Ее возглавлял полковник Карлов.

— Проверять не будем, — сказал он на совещании начальников служб. — Наша цель — оказать на месте практическую помощь. В связи с этим хотелось бы выслушать ваши просьбы, предложения, пожелания.

— Разрешите, товарищ полковник? — вызвался Миронов. Представился и продолжал: — Я так понял, что вы будете сразу решать все вопросы, без каких-либо согласований и проволочек.

— Правильно, товарищ майор, поняли. Я вас слушаю.

— Думаю, что бригада из УВД сделала бы доброе дело, если бы помогла сдвинуть с мертвой точки один заколдованный материал, — сказал Миронов и вкратце изложил суть.

— Кто-то, выходит, заинтересован в волоките?

— Так точно, — послышались голоса. — Иначе зачем мурыжить?

— Передайте, пожалуйста, материал мне, — сказал полковник.

Изучив документы, он дал указание возбудить уголовное дело.

Миронов воспрянул духом. Опергруппа со следователем горячо взялась за дело.

— Теперь, друзья, все зависит от нашей оперативности и взаимодействия, — говорил майор своим подчиненным. — И, особо подчеркиваю, — бдительность. У Кайля, учтите, надежная разведка.

Все шло своим чередом. День, второй, третий…

А на пятый следственный отдел ГУВД изъял дело и принял его к своему производству.

6

Телефонный разговор с заместителем начальника ОБХСС ГУВД Смирковым был предельно коротким: в 15.00 быть у начальника управления.

— Не скажете, товарищ подполковник, по какому поводу вызывает комиссар? — осмелился спросить Миронов.

— Нет, не знаю.

— Не по поводу ли Кайля?

— Возможно, — раздалось в трубке, и тотчас послышались короткие гудки.

Миронова насторожил сдержанный, сухой тон прямого начальника. В нем шевельнулась легкая тревога. Прошло полтора месяца, как дело изъято из производства следственного отделения РОВД. Миронов несколько раз ездил в управление, пытался выяснить судьбу дела, предлагал свою помощь.

— Потерпи, изучаем, — отвечали ему.

Майор понимал, что по чьей-то воле четко срабатывает механизм противодействия.

Он поднялся по лестнице. В конце коридора поджидал Смирков. Его полноватое в прожилках лицо было непроницаемо.

Вместе зашли в кабинет комиссара В. М. Дюрича. Здесь же находились полковник Гавриков — заместитель начальника следственного отдела и майор Сима-ковский — начальник отделения того же отдела. Между ними на столе, примыкавшем перпендикулярно к столу комиссара, лежала тощая папочка — «Дело № 10256».

Миронов доложил по всей форме и застыл в ожидании. За окном уныло завывал ветер. Старинные часы, стоявшие в углу кабинета, пробили три раза.

Начальник управления показал глазами, что можно начинать, и Гавриков, взяв в руки тощую папочку, доложил о том, что ОБХСС, руководимое майором Мироновым, сфабриковало дело о так называемой премии.

— И таким образом подвергло необоснованному обвинению ни в чем не повинных людей. — В голосе Гаврикова звенела упрямая убежденность. — На любом заводе, на любом предприятии выплачиваются премии. И чего скрывать, иногда это делается незаконно, с целью повышения заинтересованности рабочих и служащих в производительном труде. Так делалось, так делается, и никому не приходит в голову возбуждать по этому поводу уголовные дела. Так почему по ОТО оно возбуждено?

Миронов с трудом соображал, что происходит. Вместо того чтобы вникнуть, разобраться, помочь, его обвиняют ни много ни мало в фабрикации дела.

Миронов гасил закипавшее в нем волнение, пытался что-то возразить Гаврикову, но тот энергично останавливал его. Ища защиты, майор поглядывал то на комиссара, то на Смиркова, сидевшего возле большого трехстворчатого шкафа, забитого книгами и сводами законов. Уж кто-кто, а он-то не сторонний наблюдатель. Ближайший начальник, в курсе дела. Почему же молчит, словно воды, в рот набрал? Мог взять слово, вмешаться. Прикинувшись безмерно уставшим, он оставался равнодушным ко всему, что происходило в кабинете.

Миронов был крайне подавлен, но у него хватило ума не сорваться в этот критический момент, не наломать дров. Стиснув зубы, он терпеливо ждал.

— К какому же выводу вы пришли? — перебив Гаврикова, спросил комиссар.

— Мы, товарищ комиссар, все тщательно изучили, проанализировали и пришли к выводу, что дело подлежит прекращению, как необоснованно возбужденное, — сказал Гавриков.

Он извлек из папки лист, на котором был отпечатан небольшой текст.

— Мы, товарищ комиссар, подготовили постановление. Просим вас его утвердить.

Выждав, пока начальник управления ознакомится с содержанием постановления, подполковник повернулся к Миронову.

— А майора мы пригласили для того, чтобы решить вопрос о наказании…

— Так сразу и наказывать? — взглянув на Миронова, спросил комиссар.

— Если не признает свои ошибки, — поспешно ответил Гавриков.

Комиссар показал глазами, чтобы подполковник сел.

— Все так думают? — спросил он.

— Так точно, товарищ комиссар, — твердо сказал Симаковский.

Дюрич посмотрел на Миронова:

— А вы, майор, что скажете?

Миронов был натянут как струна, ему впервые за все это время стало не по себе, стало страшно. «Решить вопрос о наказании, — пронеслось в голове. — Вот к чему клонят, понуждают к покаянию, в холуя хотят обратить. Нет, объехать меня не удастся — битая лошадка». Возраставшая тревога теперь принимала другой Характер, уходила вовнутрь. Майор, отчетливо представляя ситуацию, соображал, что теперь все зависит от него самого, что выпала ему та минута, которая не выпадет больше никогда.

— Товарищ комиссар, я не понимаю, что здесь происходит, — сказал он. — Оказывается, главный виновник — это я. Посягаю на безвинных должностных лиц, а те, кто организовал липовую организацию, всего лишь невинные овечки. Когда их потревожили, сразу началась какая-то непонятная возня…

— Не увлекайтесь, майор, — поморщился Симаков-ски^. — Не забывайте, где находитесь.

— А что, нижестоящий не имеет здесь права на свое суждение? — облизнув пересохшие губы, спросил Миронов. — Думаете меня сломать? Нет, я этого так не оставлю. Если же и у вас, товарищ комиссар, я не найду понимания и поддержки, то в таком случае мне терять нечего. На компромисс со своей совестью не пойду. Помимо того что я начальник ОБХСС, я еще и секретарь партийного бюро. Согласно Уставу партии, имею право жаловаться, если не согласен с какими-то решениями. В данном случае я вижу, что вместо объективного анализа, вместо поддержки и помощи в оперативной работе по делу чинится расправа…

— Ну, это уж слишком, майор, — упрекнул комиссар. — С чем вы не согласны? Давайте конкретно.

— Гавриков здесь говорил о премии, — сказал Миронов. — Правильно, они выплачивались и будут выплачиваться тем, кто их заслужил. Эту истину никто не оспаривает. Я же веду речь о другом. О других премиях.

Майор перевел взгляд на Гаврикова.

— Вы, товарищ подполковник, изложили суть дела только с одной стороны, — продолжал Миронов. — Вы пытались убедить комиссара в том, что премия в ОТО в сумме восемьдесят тысяч рублей выплачена вроде бы законно. А почему вы умолчали о том, что часть этой премии аккуратно собирается и так же аккуратно передается руководству отдела? А если смотреть глубже, то мы имеем дело с необычным социальным явлением, с коррумпированной преступностью.

— Ну, майор…

— Да, да, реально существует организация, которая сосёт государство. И немалые деньги — полмиллиона в год плюс премиальные. Как же можно такое игнорировать?

— Такое надо доказать.

— Доказано, товарищ подполковник. А вы умолчали об этом в своем докладе.

Лицо Дюрича напряглось.

— Вы, майор, отвечаете за свои слова? — спросил он спокойно.

— Так точно. В деле есть акт ревизии КРУ. И заключение специалистов, участвовавших в проверке, — ответил Миронов, стараясь сдержать дрожь в голосе.

— И куда идут эти деньги?

— Премии собирают и передают начальнику отдела Кайлю. Это доказано. Двое сборщиков допрошены. Они подробно рассказали, как собирали премии, подтвердили это на очных ставках с теми, кто им передавал деньги.

Комиссар Дюрич хмурился, начал нервничать.

— А остальные? — спросил он.

— Предстоит установить. Это, как вы понимаете, в компетенции прокуратуры. Но я не отступлю. Вплоть до того, что прямо из этого кабинета пбеду в Москву к Генеральному прокурору, в ЦК партии. Это во-первых. А во-вторых, как в данном случае понимать позицию подполковника Гаврикова? Почему он защищает преступников? Я уж не говорю о Симаковском, от которого тянется прямая ниточка к Кайлю…

Дюрич резко отодвинул от себя текст постановления. Некоторое время о чем-то разумывал, потом пододвинул к себе дело и написал: «Направить прокурору города Ленинграда для производства дальнейшего расследования».

Гавриков нервничал, пытался это скрыть и от этого волновался еще больше. Он несколько замешкался, а Миронов, секунду поколебавшись, шагнул вперед и взял дело из рук комиссара.

Дюрич встал, давая понять, что разговор окончен.

— Окажите, товарищ майор, помощь прокуратуре, — сказал комиссар и отошел к окну.

В приемной Гавриков потребовал дело себе, но Миронов не отдал.

— Я сам снесу в канцелярию, — сказал он.

Больше их пути не перекрещивались. Наступит день, когда Гавриков и Симаковский будут изобличены в служебных злоупотреблениях и во взятках, арестованы и осуждены…

7

Прошло два дня. Миронов поехал в прокуратуру к следователю, принявшему к своему производству дело № 10256.

— С тобой, Алексей Павлович, не соскучишься, — непритворно удивился тот, увидев в дверях Миронова. — Я, откровенно говоря, еще не готов к разговору. Успел лишь перелистать дело, составить разве что зрительное впечатление. Вот показания читаю…

— А ты, Игорь Семенович, не торопись. Знаешь, сколько эта волынка тянется?

— Считай, год скоро.

— Вот то-то. Дорога, как видишь, длинная. Да и не прямая. Если рассказать — не поверишь…

И Миронов в общих чертах посвятил следователя в свои передряги.

— А теперь скажи, Игорь Семенович, были у тебя гонцы от Кайля?

— А тебе это откуда известно?

— Сорока на хвосте принесла.

— Да, нюх у тебя, Алексей Павлович, позавидуешь. Миронов думал о своем.

— Теперь, надо полагать, лед тронется. Дело интересное, я бы сказал, необычное. Так что…

— Может, и необычное, но, понимаешь… оно не по мне, не по характеру. Ты же меня немного знаешь.

Миронов знал Игоря Семеновича, и то, что тот сказал, не было притворством. Следователь трезво оценивал ситуацию, свои возможности и способности. Он был порядочным и честным человеком.

— Тогда откажись, — предложил Алексей Павлович. — Еще не поздно.

Игорь Семенович без особой надежды спросил:

— Ну а кто его примет? Ты же знаешь, что все это не так просто.

— Есть один человек, — успокоил Миронов.

— Кто?

— Белов. Иван Иванович Белов.

— Ты уже говорил с ним?

— Думаю, согласится, — уклончиво ответил Миронов.

Он покривил душой: зачем обижать товарища? Такой исход майор предвидел, когда узнал, кому передано дело. И сразу, разумеется, стал прощупывать почву. Вспомнил Белова, которого и сам немного знал, и был о нем немало наслышан. Белов был мыслящим человеком (что само по себе уже достоинство) и к тому же слыл мастером следственной тактики. «Только Белов способен в этом разобраться, довести дело до логического конца, — думал Миронов. — Въедлив, способен схватить главное, оценить, докопаться до сути».

Он встретился с Иваном Ивановичем Беловым, рассказал ему все как есть.

— Ну что ж, — одобрительно улыбнулся Иван Иванович.

Так дело оказалось у Белова, старшего следователя прокуратуры города Ленинграда.

Миронов наконец-то облегченно вздохнул.

Кайль, узнав, что дело направлено в прокуратуру, забеспокоился — так нервничают собаки перед землетрясением.

Утром он был у начальника своего управления.

— Жареный петух клюнул? — Грилов приподнялся из-за стола, протянул руку.

— Соркин раскололся. — Лицо Кайля сложилось в извиняющуюся полуулыбку.

Грилов откинулся на спинку кресла, ухмыльнулся, сощурив глаза. Он считал себя всеобщим благодетелем и старался этому соответствовать — импозантная внешность, мягкие, обходительные манеры.

То, о чем рассказал Кайль, насторожило Грилова, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Трус твой Соркин, — сообщил он. — Решил выйти из игры, а о последствиях, олух, не подумал. Ладно, я сам с ним потолкую.

Кайль подобострастно глядел на хозяина.

— Да, круто берет, — продолжал Грилов. — Много, видно, ему известно. Слишком много…

Грилов имел в виду Миронова: он принципиально не произносил вслух его фамилию.

— Сегодня в шесть утра, — информировал Кайль, — внезапно произведены обыски, изъяты документы по отделу.

— А тебя не тронули? — Грилов глянул подозрительно. — Еще кого?

— По существу, всех накрыли. Кое-кто был в командировке, и тех достали.

Грилов задумался, сведя к переносице брови:

— Кто-то наверняка наводил.

— Скорее всего, Соркин. А может, и Лариса.

— Дура она, твоя Лариса. Хитра и бестолкова. Уволить ее, как тетерю, как полнейшую идиотку.

Кайль не сразу прореагировал на гнев начальника.

— Она вроде бы замуж собирается, — сказал он наконец. — Если подбросить пару сот — успокоится.

— Это можно. Произведи ее в старшие инженеры.

— А вот бывшего мента Трофимова следует убрать. Да и Симаковская на этом настаивает: путается у нее под ногами.

— Почему раньше молчал? — укорил Грилов. — Си-маковскую беречь надо. Она пока надежды оправдывает.

— Не мешало бы звонок сделать, — намекнул Кайль не очень уверенным голосом.

— Гаврикову? — резко спросил Грилов и, не ожидая ответа, решительно отрубил: — Нет, сейчас этим путем идти бессмысленно.

У Грилова, естественно, был свой взгляд на происходящее. Он просчитывал различные варианты, думал, что могут предпринять против него Белов с Мироновым. Слов нет, у них надежные козыри и они постараются раздуть эту историю. Но и он, Грилов, не лыком шит.

— Что предлагаешь?

— Есть одна идейка. — Кайль расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, ослабил узел галстука и посвятил шефа в свой замысел.

Грилов помолчал.

— Действуй. Только в темпе. И чтобы комар носа не подточил. Рано или поздно сведем счеты с этим сукиным сыном.

Через неделю Миронов зашел к Белову. Тот озабоченно хмурил брови.

— Что случилось, Иван Иваныч?

Белов достал из папки несколько листов, соединенных скрепкой, пробежал глазами отпечатанный на машинке текст.

— Вот послушай. «Вместо работы по профилактике и борьбы с хищениями социалистической собственности работники ОБХСС во главе с тов. Мироновым встали на путь бессовестного шельмования отдельных должностных лиц…»

Далее в письме, адресованном в ЦК КПСС и прокурору республики, говорилось о фальсификации, издевательствах, недопустимых методах ведения следствия…

Миронов чувствовал себя неуютно, жадно курил.

— Вот оперативность, — проговорил он, наблюдая за струйкой дыма, тянувшейся в открытую форточку. — Позавидуешь, ей-богу. Нам бы так работать.

— Тебе хорошо шутить, — упрекнул Белов. — А мне в обкоме докладывать надо. Уже звонили.

— Значит, как говорят футболисты, начинается прессинг по всему полю, — протянул Миронов, тоже обеспокоенный. — Что делать будем?

Он некоторое время смотрел на жалобу и, словно вдруг сообразив, спросил:

— Иван Иванович, а сколько здесь подписей?

— Давай подсчитаем.

— А потом учтем тех, кого допрашивали.

Белов смекнул, в чем дело.

— Итак, жалобу подписали сорок человек, — рассуждал Миронов. — Двадцать пять допрошено. Сколько остается? Пятнадцать. Из числа допрошенных подписали лишь несколько человек, значит, в основном поставили подписи люди, с которыми мы еще не встречались. А теперь взглянем, кто подписал жалобу. — Миронов водил карандашом по строчкам. — Нет Кайля, Качкова, Симаков-ской…

Майор назвал еще несколько фамилий родственников некоторых номенклатурных работников.

— А если нам поступить так, — сказал Белов. — Вызвать всех, кто подписал жалобу. Одновременно.

— Именно так, — одобрил Миронов.

«Ничего подобного я не писал», — заявил каждый из вызванных повесткой.

Оказалось, что собирала подписи Родионова. Она очень ловко сумела одурачить людей.

Тем временем Белов назначил судебно-бухгалтерскую и техническую экспертизы. Беспристрастные знатоки своего дела выявили в ОТО вопиющие факты злоупотреблений.

— Итак, подведем некоторые итоги. — Вооружившись документами экспертов, Белов довольно потирал руки. — На Родионову доказательств предостаточно. Незаконно получила крупную сумму денег в виде премии. Организовала клеветническую жалобу…

Белов помолчал, сосредоточенно поглядывая на сидевшего напротив Миронова.

— Думаю, что ее первой и арестуем, — заключил он.

Но у Миронова было свое мнение.

— А я считаю, что первым должен пойти Кайль, — сказал он. — Должен пойти организатор всех помех следствию. А потом и с его подручной поговорим…

— Хорошо. Давай на Кайля хотя бы один, но бесспорно доказанный эпизод. И тогда быть по-твоему.

— Будет такой эпизод.

8

Миронов курил, яростно затягиваясь. «Ну и вертопрах! Не столько помог, сколько навредил», — кипел он, поглядывая на сидевшего напротив лощеного капитана.

— Аркадий Иосифович, что я вам поручал? — строго спросил он, вдавливая сигарету в пепельницу.

— Привезти документы с радиозавода, — избегая прямого взгляда, ответил капитан.

— Папку с документами, — поправил Миронов. — А вы что сделали? Изъяли из этой папки накладные и счета на получение и вывоз десяти кубометров обрезных пятидесятимиллиметровых досок. Мягко говоря, вы намекнули, что именно нас интересует, каким эпизодом намерены заниматься. К тому же тянете с докладом вторые сутки. Как это все понимать?

— Я считал… Какие-то там доски…

— Доски или золото — для нас с вами не имеет значения. И то важно и это. Главное — оперативно исследовать любую деталь. А вы, повторяю, привлекли излишнее внимание подозреваемых.

Капитан, кривя полные губы, смотрел мимо майора.

— Извините, — выдавил он. — Больше не повторится.

— Поставили операцию на грань провала. Объявляю вам выговор. Идите.

Миронов задумался, выбирая решение. В том, что на заводе уже побывали кайлевцы, он не сомневался. И тем не менее отступать нельзя, надо немедленно исправлять ошибку.

«Так, доски с радиозавода якобы были завезены на завод «Новатор», — размышлял Алексей Павлович. — Там, разумеется, уже кое-что предприняли. И все же попытка не пытка…»

Оперативный работник и следователь, побывавшие на «Новаторе», представили акт на списание досок, израсходованных «на стеллажи библиотеки в ремонтируемом помещении для ОТО». Акт утвердил главный инженер завода Шевляков.

— А что дальше? — спросил Миронов.

— Ничего, — пожал плечами следователь. — Доски, как видите, пошли в дело. Списаны. Все чин чином.

Понимать надо так: эпизод закрыт, отработан полностью.

«Значит, опоздали, — с огорчением признал начальник ОБХСС. — Операция с досками, выходит, рухнула. Так промахнуться, бездарно провалить! Да, ситуация…»

Алексей Павлович еще раз взглянул на акт. Взял его в руки, повертел, поднес поближе к глазам, внимательно рассматривая. Потом достал увеличительное стекло. «А ведь акт-то липовый! — догадался он. — Честное слово, свежеиспеченный. Как же это я раньше не заметил…»

Майор посмотрел на часы.

— Так. Поздновато, но ничего, — вслух проговорил он.

Через несколько минут он сидел в машине, которая стремительно несла его на квартиру Шевлякова.

— Когда вы подписали этот акт? — представившись, спросил Миронов.

Главный инженер долго крутил перед глазами знакомую бумагу. По выражению его лица нетрудно было догадаться, что он мучительно обдумывает, как ему поступить: сказать правду или нет.

— Вчера, — сказал наконец он. — Пришел ко мне заместитель директора Вернер и сказал, что сделаны стеллажи для библиотеки. Надо, мол, списать доски. Я тут же позвонил старшему мастеру стройцеха Савину. Тот подтвердил. Я, естественно, подписал.

— Как у Вас все просто, товарищ главный инженер. Позвонил. Подписал…

— Выходит, верить нельзя? — вспыхнул Шевляков. — Не одними же досками занимаемся.

— Это верно, извините. Где живет Савин? Как с ним связаться?

— Телефона я не знаю. Домашнего адреса — тоже. Он недавно…

«Неужели и главный ловчит? — подумал майор, глядя в упор на Шевлякова. — Неужели и тут все закручено?..»

— Что недавно? С луны свалился? Где он живет? Если не знаете — будем выяснять…

— Постойте, кажется, он сегодня работает в ночь.

— Тогда — в машину. Разыщем Савина, и вы свободны.

Миронов горячился. Уж тут-то он был настороже и не мог позволить обвести себя вокруг пальца.

— Хорошо, только уточню — работает ли? — с готовностью согласился Шевляков.

Майор подошел к столу, встал рядом с телефонным аппаратом.

Главный инженер снял трубку, позвонил. Спросил:

— Савин на месте?

Старший мастер находился в цехе. Он извлек из рабочего стола эскизы, утвержденные главным инженером, назвал пофамильно плотников, выполнявших заказ, а затем провел в помещение и показал стеллажи в натуре. Тут же были произведены замеры и подсчеты. Оказалось, что на изготовление стеллажей израсходовано не более полутора кубометров досок толщиной двадцать миллиметров.

Миронов допросил всех, кто имел причастность к изготовлению стеллажей. Заведующая складом, кладовщица и бухгалтер заявили, что обрезные пятидесятимиллиметровые доски на завод не поступали. Не значатся они и по книгам материального учета. Плотники подтвердили: доски на стеллажи брали из сушила стройцеха, оформляли требованиями, а потом списали в расход.

Майор изъял все необходимые документы, в том числе и счет завода «Новатор», предъявленный радиозаводу год тому назад за доски на стеллажи и их изготовление.

Теперь — в охрану. Там Миронов просмотрел все книги, все пропуска. Он искал сведения на машину 31–42. И ничего не нашел. Значит, на заводе «Новатор» она не появлялась.

Оставалось еще одно звено — шофер, перевозивший обрезные доски. Это звено в общей цепи доказательств приобретало важное значение. Что скажет водитель? Но сперва его надо разыскать. Причем незамедлительно.

Миронов вызвал Родичкина.

— Теперь, Володя, давай соображать вместе, — предложил Алексей Павлович. — Пронина трогать не будем. Никаких контактов. Он, полагаю, пока вне подозрения.

Родичкин был в курсе дела. Он несколько раз неторопливо и обстоятельно перечитал показания Пронина, выписал для памяти несколько выдержек из тетрадки. «Что же получается? — раздумывал лейтенант. — Один выписывал, другой вывозил. Роли четко распределены. Не случайно, разумеется».

Офицер читал дальше. «Наряду с досками и шифером, — писал Пронин, — вывозились вагонка и сухая штукатурка, импортное саноборудование и войлок, небольшие паровые котлы и дорогостоящие обои. Все это по документам предполагалось для оборудования лабораторий и кабинетов ОТО. Я сперва верил, а потом стал задумываться: для чего, к примеру, паровой котел в служебном помещении? Однажды спросил об этом Кайля, а он отделался шуткой: брагу варить. Настораживало и то, что шофер машины 31–42 не общался со мной. Помалкивал, постоянно торопил и, заполучив свое, исчезал в неизвестном направлении, только номер машины и запомнил…»

Действительно, для чего паровой котел? Раздумывая, Родичкин пришел к выводу, что Кайль всех дурачил, не доверял он и Пронину, хотя и похлопывал его по плечу. Все сплавлял «налево».

— Как видишь, с шофером глухо, — подытожил Миронов. — Так что придется все начинать почти с нуля.

В плане намечаемых действий Родичкину отводилась отработка конкретного факта — хищения десяти кубометров обрезных досок.

Зная номер, машину в городе найти не сложно. Родичкин довольно быстро установил, где она «прописана». В назначенный час приехал в автопарк, встретился с шофером, но оказалось, что тот ничего не знает ни о стройматериалах, ни об организации с редкостным названием. Пронин так описал шофера: возраст около сорока лет, невысокий, лысоватый, с хмурым конопатым лицом. А этот — полная противоположность — молодой парень, высокий, со смешинкой в голубоватых глазах. Явная неувязка.

— Опять осечка, — выслушав доклад Родичкина, с огорчением сказал Миронов. — Ну, ловкачи.

Одной из исходных позиций, на которых Миронов строил свою версию, было предположение, что именно водитель машины 31–42 должен вывести на Кайля.

— Ладно, пока выясняем с машиной, — сказал майор, — ты, Володя, поищешь дачу Кайля. Она где-то в окрестностях Соснова. Не исключено, что там и доски найдешь.

Родичкину пришлось поколесить. Наконец в одной из официальных бумаг местной власти он встретил знакомую фамилию — Кайль. Ему выделялся участок земли и разрешалось построить домик дачного типа.

Дорожка вела через сосновый бор, спустилась в низину, потом повернула на взгорье. На его восточном склоне среди золотистых деревьев открылся двухэтажный дом оранжевого цвета.

— Ишь ты, какой красавец, — присвистнул Родичкин. — И во сне такой не приснится…

Он обошел вокруг высокого частокола. Дом и впрямь добротный, с верандами и мансардами, обшит вагонкой. И стекло необычное — светло-синее вперемежку с зеленым, набранное в причудливый орнамент. Под домом — гараж, во дворе «Волга».

Родичкин свернул на аллею, которая привела его к небольшому живописному озеру. На крутом берегу — еще одна делянка, обнесенная колючкой. За ней штабеля стройматериала: бруски, доски, шифер, вагонка.

— «Садовый домик» принадлежит Кайлю, — докладывал Родичкин начальнику ОБХСС, — а участок на берегу озера — Грилову.

— В исполкоме не обратили внимание на излишества? — поинтересовался Миронов.

— Есть документ, предписывающий привести строение в соответствие с проектом, но он лежит без движения.

— Ясно. Теперь берись за шофера.

— Где же его откопали?

— Далеко, Володя. Упекли на Смоленщину. На уборку урожая.

— Когда выезжать? — Родичкин встал, расправил плечи.

— Сегодня. Сейчас же…

Миронов пригласил своего заместителя капитана Батанова, и они вновь прошлись по всей цепи предположений и выводов.

— Шофер Власов должен замкнуть цепь, — сказал Алексей Павлович. И, подкрепив свои предположения некоторыми доводами, продолжал: — Психологию Кайля понять нетрудно. Он расчетлив и коварен, просто так ничего не делает. И никому не доверяет. Даже самым приближенным. — Миронов говорил зло, коротко, рублеными фразами. — Одних держит в страхе — не уговаривает, не предлагает, а покупает. Он — власть. Попробуй ослушаться. Других разгоняет по белу свету. Захотел — и шофер очутился на Смоленщине. Ищите его. Так что каждый у него на крючке. Но ничего, последнее слово за нами…

Миронов помолчал, постукивая пальцами по столу.

— Коварен и хитер, — проговорил как бы про себя. — Норовит обскакать.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Батанов.

Дело пополнилось новыми документами, подтверждающими связь Кайля с сотрудниками некоторых правоохранительных и других государственных органов. Пополнился и список «работающих» в ОТО родственников и приятелей весьма влиятельных должностных лиц.

— У Кайля осведомителей больше, чем ты, Анатолий Григорьевич, думаешь, — сказал Миронов. — Целый штат. Он знает все. Знает, что мы предпринимаем фиксирует каждый наш шаг.

— Его бы энергию да в мирных целях…

Офицеры в деталях обсудили план. Они ровесники, во многом схожи. Батанов, может, чуть выше ростом, такой же плотный, но несколько медлительный. И судьбы их во многом схожи. Батанов тоже служил в разведке, командовал отделением. Оба действовали на завершающем этапе войны, только на разных фронтах: Миронов — на 1-м Украинском, а Батанов — на 1-м Белорусском. То, чем они сейчас занимаются, во многом сродни боевому поиску. Только их нынешнее дело проходит через невидимый фронт.

— Водитель Власов, надо полагать, не главный козырь в игре? — осведомился Батанов. — Так, мелкая сошка…

— Для кого как. Кайль прекрасно понимает, что мы рано или поздно выйдем на Власова, что тот может «расколоться», покажет, куда возил стройматериалы, и подтвердит это на очной ставке. Поэтому он предпримет все, чтобы отвести от себя удар.

Капитану Батанову вместе с активистами общественной группы, созданной при ОБХСС, нужно было круглосуточно вести наблюдение за ленинградским домом, где постоянно живет Власов.

— Ты-то, Анатолий, знаешь Кайля? — извлекая из папки конверт, поинтересовался Миронов. — Вот его фотография.

— Как-то видел, — ответил тот, искоса рассматривая снимок. — Мельком, правда. Теперь имею полное представление.

— Учти, он хромает. В аварию недавно попал.

Миронов взглянул на часы: рабочий день близился к концу.

— Будем завершать. — Удовлетворенный, он стал наводить порядок на столе; — Да, для всех наших, рай-отдельских, ты уехал по туристской путевке.

Батанов с удивлением посмотрел на своего начальника.

— Так надо, Анатолий. Понял? — Миронов встал.

— Куда я уехал? — уточнил Батанов.

— Скажем, в Прибалтику. Идет? Вот и хорошо. Еще раз проинструктируй своих ребят, растолкуй, что к чему.

— Все, товарищ майор, будет исполнено, — четко ответил Батанов.

Оставшись один, Миронов немного расслабился.

Кажется, все предусмотрено, все тщательно продумано. Выбор любого из вариантов будет зависеть от того, как поведет себя Власов.

К полудню Родичкин добрался до села Заборье, что на Смоленщине, где по всем предположениям должен быть Власов. Его опознали по фотографии.

— Да, есть такой, — сказал старший автоколонны. — Работает. Вызвать?

Увидев обэхээсника, Власов растерялся, подался назад всем корпусом, спорно от внезапного удара. Не ожидал такой встречи, даже мысли не допускал, что понадобится милиции, что тайна, которая связывает его с Кайлем, рано или поздно откроется. Лейтенант спокойно беседовал с Власовым, убеждал его, что бояться нечего, что, если он не будет давать ложных показаний и не станет скрывать следы чужих преступлений, ничего страшного не произойдет.

— Ив самом деле, я-то какое совершил преступление, — соглашался Власов. — Сделал всего-навсего несколько рейсов. А каких, куда? Не мое собачье дело…

Власов не юлил, с явной неохотой, но правдиво отвечал на вопросы Родичкина, говорил сдержанно, предельно кратко — «да», «нет», «не припомню», «может быть», «кажется, так». Поначалу не все, естественно, хотелось ему выкладывать дотошному лейтенанту, но тот, судя по всему, располагал убедительными фактами. Поняв это, Власов рассказал, откуда и куда возил доски, назвал людей, помогавших грузить и разгружать машину.

Но одновременно Власов чувствовал, как что-то подступает у него к сердцу. «Не подвох ли? — забилась тревожная мысль. — Не перевернут ли все? Не свалят на стрелочника? Тогда как? Кто заступится? Кайль? Нет, Тот скажет, я, мол, предупреждал…»

Обходительный лейтенант тем временем все оформил и сказал:

— Подпишите, пожалуйста, протокол.

Власов подписал.

— Что ж, идите, — проговорил Родичкин и, Глянув на часы, заключил: —Собирайтесь, поедем в Ленинград. С начальством я улажу.

— Как в Ленинград? — затравленно взглянув на офицера, опешил Власов. — Прямо сейчас? Вместе с вами?

Родичкин сделал вид, что ничего не заметил.

— А что? — улыбнулся он. — Вдвоем веселее. Доро-га-то дальняя. Завтра, даст бог, доберемся.

Власов медлил. Такой вариант его явно не устраивал. «Нет, ехать сейчас нельзя. Тут что-то не так. Влип все-таки. Зря, видно, все выложил. С Кайлем шутки плохи. Онто наверняка знает, что легавый сюда подался. Не ради же прогулки за тридевять земель пожаловал. Да и стелет-то больно мягко…»

— Вряд ли доберемся, — со вздохом сказал Власов. — Машина барахлит. Не дотянет.

— Ладно, — согласился лейтенант. — Сколько дней потребуется?

— На что? — не сразу сообразил Власов.

— На машину-то. Чтобы не барахлила.

— Пару деньков, пожалуй.

Родичкин решительно встал, протянул Власову повестку.

— Явитесь в прокуратуру.

И ушел.

Власов вышел на улицу. Закурил, затянулся раз-другой. «Вот незадача, что же делать? — мучился он. — Неужели безнадежно влип?» И побрел к дому.

И вдруг сердце тяжело забухало в груди. Ускоряя шаг, он уже знал, как дальше действовать: бежать, чтобы предупредить Кайля. «Может, все уладит», — эта мысль засела в голове как гвоздь.

Утром Власов увидел Родичкина на автобусной остановке. «Никак уезжает? — замедлил он шаг. — Дай-то бог…»

Миронов, оперативно получая информацию, следил за передвижением Власова. В город тот въехал под утро, машину поставил за соседним домом, у помойки. Проверив, нет ли за ним слежки, направился домой. На углу заметил одинокое такси с включенными подфарниками, которое, наверное, поджидало пассажира.

Почти двое суток продолжалась вахта у дома № 27, что на Рыбинской улице. В небе загоралась утренняя заря, когда в подъезд прошмыгнул невысокий конопатый мужчина. Его загорелое темно-коричневое лицо при электрическом свете казалось черно-серым.

Первым делом Власов принял ванну. Вытерся мохнатым полотенцем, оделся во все свежее и пошел на кухню. И тут раздался звонок, который заставил его вздрогнуть.

Обычно уравновешенный, Власов стал замечать за собой нечто доселе необычное: с подозрением вглядывался он в каждого встречного, к чему-то прислушивался, настораживался и чего-то тревожился.

На лестничной площадке стоял Кайль. Он проковылял в комнату, опираясь на палку, достал из портфеля две бутылки коньяка и поставил их на стол. Затем извлек сверток, развернул — там была закуска. Так же молча Власов принес с кухни тарелки, вилки, нож. Из серванта достал рюмки.

Сели. Кайль открыл бутылку, налил. Выпили. И всё молча: деловые люди говорят мало.

— Хочу с тобой потолковать, — начал Кайль.

Власов ждал этого разговора, готовился к нему.

— Я уже дал показания, рассказал все, как было, — упредил он вопрос.

Кайль поморщился. Снова наполнил рюмки и глубокомысленно изрек:

— Любое дело, дорогой мой, поправимо.

В это время в дверях показалась жена Власова. Кайль не хотел вести разговор при свидетелях. Уловив еле заметный кивок гостя, Власов попросил жену сходить погулять. Женщина все поняла, тут же собралась и вышла из квартиры.

Кайль потянулся к портфелю, извлек из него пачку денег, положил ее перед Власовым.

— Здесь две тысячи, — сказал он. — Они твои, но ты должен повторить мне то, что сообщил легавому. Какие он задавал вопросы и что ты отвечал?

— Обэхээсник знает о вашей даче. Я сказал, что сделал пять рейсов. Перевез…

— Ладно, — перебил Кайль. Он опять потянулся к портфелю, вынул пачку сторублевок и положил их сверху пачки, лежавшей перед хозяином квартиры.

— Здесь еще три тысячи. Они твои, но… — заглядывая в глаза Власову, медлил гость. — Твои, но ты должен изменить показания.

Кайль верен себе: за крупные сделки платил крупно.

— Как? Разве это возможно? — удивленно заморгал Власов.

— Все возможно, — ухмыльнулся Кайль. — Если спросят, где разгружался, — назови заводы «Красная заря», «Новатор». Понял? А про мою дачу скажешь: «Был, возил всякую старую рухлядь с квартиры». Больше от тебя ничего не требуется. И так держись.

Разговор Власову давался нелегко. Гость наполнял рюмки, покровительственно разъяснял:

— Я даю деньги за твою твердость. Они тебе пригодятся. Участок получишь, дачу построишь. — Он помолчал, насупился: — Ну, а если нарушишь договор… Словом, есть люди, которые произведут расчет. Ты — шофер, всякое может случиться…

Власов, опустив голову, думал. Он и сейчас мог встать и возмутиться: за кого, мол, вы меня принимаете? Это был бы настоящий мужской поступок. Но он не возмутился…

Выпил залпом очередную рюмку и протянул руку. Ладонь была мокрой. Брезгливо поморщившись, Кайль дотронулся до нее пальцами, встал и вышел.

Вошедшая жена застала Власова за странным занятием: пошатываясь, он сновал по комнате, соображая, куда бы сховать деньги.

— И не вздумай прятать, — решительно сказала она. — Сейчас же… Слышишь, немедленно отнеси куда следует…

— Ты с ума сошла, — набычился Власов.

Пока они препирались, снова звякнул дверной звонок. Власов шагнул к серванту, дернул ящик, сунул в него деньги. Жена пошла открывать и вернулась с какими-то незнакомцами.

— Майор милиции Миронов, — показав удостоверение, представился один из них. — Кто это тут пировал?

Власов съежился. Хмель разом выветрился из его головы. Он недоуменно поглядывал то на майора, то на жену.

— Бутылки и рюмки — все на «пальчики», — не дожидаясь ответа, распорядился Миронов. И, повернувшись к хозяину, строго спросил — Где деньги? Деньги, которые вам передал Кайль!

«Значит, жена все уже рассказала», — мелькнула у Власова догадка. Его лоб покрыла испарина.

— Я готов их выдать, — неестественно дернув плечом, проговорил он. — Я согласен…

— Хорошо, — сказал майор, — но сначала расскажите, о чем вы договорились с Кайлем.

Власов, пряча дрожащие руки, повторил весь разговор. Согласился показать место, куда доставлял различные грузы, подробно описал приметы молодых людей, помогавших разгружать машины.

Власовы добровольно выдали деньги ОБХСС и подтвердили свои показания на очной ставке с Кайлем. Отпечатки его пальцев были обнаружены на денежных пачках, на рюмке и бутылках из-под коньяка. Доказательства весомые. Кайль вынужден был их признать. Прокурор дал санкцию на арест.

Расследование пошло более спокойно. Изучались связи Кайля за время его руководства так называемым отраслевым технологическим отделом, допрашивались его «подчиненные» и должностные лица, осуществлявшие «руководство» подпольной организацией, проводились многочисленные экспертизы и проверки. Все это надлежало провести в установленное время: сроки задержания и предварительного расследования строго определены законом.

И тут произошло непредвиденное: роль Кайля взял на себя Грилов.

9

Мысль об аресте Грилова возникала и раньше, но окончательно созрела после допроса Соркина. И тут вдруг вышла осечка: Соркин круто изменил свои прежние показания. Он решительно отказался от всего, что говорил раньше: сбором денег не занимался, Качкова и Кайля оговорил.

Как же так? Соркина изобличали более тридцати человек, с которых он собирал деньги. Попытки убедить его говорить правду не дали результатов.

Проявив непонятное упрямство, Соркин стоял на своем. Пришлось его арестовать. Только в следственном изоляторе он одумался и передал письмо на имя прокурора города. «Я раскаиваюсь в своем неправильном поступке, — писал Соркин. — Свои показания я изменил не по своей воле, а под давлением начальника управления Грилова». Далее он подробно рассказывал, как все происходило. Грилов вызвал его к себе, долго уговаривал изменить показания, суля надежную защиту и высокооплачиваемую должность ему и его жене. Соркин не соглашался, тогда Грилов стал его шантажировать. Чего он только не говорил! С работы выгонит, сделает вечным изгоем, уволит и жену. Словом, не будет им жизни в Ленинграде.

Белов вынес постановление на арест Грилова. Но в то время действовала такая практика: прежде чем истребовать санкцию на арест коммуниста у прокурора, необходимо было получить разрешение соответствующего партийного органа. В данном случае — первого секретаря обкома партии.

А как получить такое разрешение? Доложили своему руководству, попросили обратиться к первому секретарю обкома. Те долго советовались и дали такой ответ:

— Нет, этим делом мы не станем заниматься. Думайте сами…

Понимать следовало так: сами заварили кашу, сами и расхлебывайте. Белов позвонил Миронову.

— Алексей Павлович, есть разговор. Можешь приехать?

Тот не заставил себя ждать.

В тот вечер они засиделись дольше обычного. Начали писать обстоятельную докладную записку. Работали увлеченно, компоновали, шлифовали, как можно четче формулируя мысль, сокращали. Все равно получилось много: 22 страницы на машинке.

— Не станет первый читать, — усомнился Белов, когда все было готово.

Миронов был иного мнения.

— Прочтет, — убеждал он, — такое чтиво не часто попадается на глаза. Да еще и о крупном руководителе, в подчинении которого десятка два заводов…

— Может, и впервые о таком деле услышит.

— И это не исключено. Но меня волнует другое: а если прочитает и в стол положит?

— Типун тебе на язык.

Попасть на прием к первому секретарю обкома было очень непросто, но в конце концов были назначены день и время встречи.

Все эти дни Белов и Миронов жили как в лихорадке. Знали, куда идут и какой предстоит разговор.

Точно в назначенное время они вошли в кабинет первого секретаря обкома партии. Тихий и замкнутый, он был чем-то озабочен, но умело скрывал свое настроение официальностью и подчеркнутой корректностью. Взял постановление на арест Грилова и приложенную к нему докладную записку, задумчиво перелистал и стал читать строчку за строчкой. Незаметно для себя увлекся настолько, что перестал обращать внимание на сидевших напротив него Белова и Миронова. Недоумевал и возмущался вслух.

Миронов, неотрывно следивший за реакцией хозяина кабинета, воспринял одно из его восклицаний как вопрос, обращенный лично к нему. И приподнялся, чтобы объяснить, но первый легким жестом осадил его, продолжая читать, вздыхать и возмущаться. Его бледноватое, одутловатое лицо с небольшими отеками под глазами покраснело. Дочитав последнюю страницу, он отодвинул от себя докладную записку, как что-то, к чему не собирался больше возвращаться. И прежде чем сказать самое главное, поглядел на сидевших перед ним с таким видом, словно не знал, что с ними делать.

— Грилова привлекать к уголовной ответственности не будем, — мрачновато проговорил первый. — Исключим его из партии, снимем с работы, отберем квартиру, и пусть катится на все четыре стороны.

Белов сник, почувствовав, что всякие рассуждения и тем более вопросы здесь напрасны. Его приподнятые брови казались угольно-черными — так побелело лицо.

— Разве того, что я сказал, недостаточно? — смерив Белова долгим и серьезным взглядом, спросил первый. И, следуя течению своих мыслей, заключил: —Согласия на арест я не дам.

— А как же закон? — не сдержался Миронов.

Первый глянул на майора с укоризной и сухо спросил: — А разве мало того, что мы намерены предпринять? Закон не пострадает, а вот авторитет… — Он немного помолчал и продолжал покровительственно: — Какой-то, понимаешь, проходимец напакостил, а мы должны нести моральные издержки…

— Вот он, многоликий закон, — удрученно сказал Белов, когда они вышли из Смольного. — Вроде бы есть и вроде бы его нет. Поди разберись.

— Закон стыдливо отвернулся, — поддержал его Миронов.

Они пошли по Суворовскому проспекту.

— А не выпить ли нам, Иван Иванович, рюмочку? — бросив взгляд на витрину. «Гастронома», предложил Миронов. — Снять напряжение.

— С удовольствием бы, но мне вечером в Москву. Прокурор республики вызывает.

— С чего бы это?

— Как с чего? Жать будет. Потребует освобождения Кайля.

— А ты не отступай. Не давай разваливать дело.

— Да, держаться надо, — согласился Белов. И вдруг спросил: — А как, кстати, у тебя дело со статьей? Ты же собирался написать в газету? Сейчас бы это здорово помогло.

— Обещали напечатать. Только не статью, а заметку. Сильно урезали. Говорят, нельзя.

— У них тоже свои законы?

— Еще какие! Перелопатили, потом согласовали. Читал в гранках. Не то, конечно, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Впоследствии в одной из ленинградских газет будет опубликована заметка «Рога и копыта». Потом Белов и Миронов напишут статью в журнал «Следственная практика прокуратуры СССР», но оттуда придет ответ, что «материал интересный, однако по независящим от нас причинам опубликовать его не представляется возможным».

Последующие события развивались так. Грилов был уволен с работы и уехал из Ленинграда. Но когда его вызвали в суд в качестве свидетеля (на самом-то деле он должен был быть главным обвиняемым), он уже работал заместителем начальника управления одного из государственных комитетов Совета Министров СССР…

Поразительно, не правда ли?

Миронов окольными путями узнал, что Грилова не исключили из партии, а объявили ему строгий выговор. Тогда он пошел в партийную комиссию при Ленинградском обкоме КПСС.

— Что же это получается, дорогие товарищи? — рассказав о похождениях Грилова, спросил он.

По настоянию парткомиссии Грилов был освобожден от занимаемой должности в Государственном комитете. Но как знать, кем он стал позже?

4 ноября 1961 года городской суд вынес приговор Кайлю — 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Его сообщники тоже были осуждены на длительные сроки. В отношении Грилова, его заместителя и начальника одного из отделов управления Ленсовнархоза суд вынес определение о возбуждении уголовного преследования и направил его в прокуратуру. Но это решение суда так и не было реализовано…

Только сейчас, спустя годы, можно оценить те огромные усилия, гражданскую твердость и смелость, которые предпринимались и были проявлены для установления истины.

В один из мартовских дней 1962 года Алексея Павловича пригласили в отдел кадров управления милиции. «К чему бы? — размышлял он. — Наверное, хотят кого-то из отделения взять. Правильно, пора выдвигать. Есть достойные. Взять того же Батанова… А впрочем… Как бы самого не задвинули…»

— Алексей Павлович, мы тут посоветовались и решили… — Полковник многозначительно посмотрел на майора. — Решили рекомендовать вас на работу в другой район…

Сердце у Миронова екнуло. С языка невольно слетело:

— Значит, с вещами на выход?

— Зачем же так? — Полковник отвел взгляд. — Это же не понижение. Просто в интересах дела. Понимаете, другой район, другая обстановка… Это же доверие…

«Что ж, все складывается так, как положено, — думал он. — В феврале предупредили о неполном служебном соответствии. А теперь, через месяц, предложили освободить должность…»

В коридоре райотдела милиции Алексей Павлович увидел Пронина.

— Як вам, товарищ майор, — шагнув навстречу, смущенно проговорил он. — Вы как-то сказали, что надо зайти. Вот я и пришел.

— Правильно, — сказал Миронов, приглашая Пронина в кабинет. — Садитесь и рассказывайте. О работе, о себе, о жене…

— Все у нас хорошо, товарищ майор, — осмелел Пронин. — Ау вас-то как? Несладко, вижу. Похудели.

— Так это же на пользу, — слукавил майор. — Легкость в теле и все такое.

Миронов подошел к сейфу, достал тоненькую папочку и протянул ее Пронину.

— Здесь собраны грамоты, характеристики, вырезки из газет, — сказал Алексей Павлович. — Словом, добрые о вас, Семен Ильич, отзывы. Мой вам совет: сохраните всё для детей, для внуков.

Пронин разволновался.

— Спасибо, товарищ майор, — сказал он и добавил: — За все огромное спасибо. Это был урок. На всю жизнь.

— Жену свою благодарите. Это она все собрала. Боролась за вас. Берегите ее.

Пронин ушел, а майор подошел к открытому окну. Задумчиво смотрел на омытую теплым дождем улицу. Весело журчали ручейки, сверкали крохотные лужицы.

Смотрел и отходил душой.