Шесть витков следствия

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

«Шесть витков следствия». Всего лишь шесть из тех уголовных дел, что в досье Миронова. Дел, далеко не схожих между собою, затянутых, крепко закрученных и быстротечных, расследованных на едином дыхании.

…В кабинет робко вошел кряжистый, с покатыми плечами мужчина.

— Куценко Петр Захарович, — прогудел он и, полуобернувшись к худощавой высокой женщине, следовавшей за ним, продолжал — Моя жена, Евдокия Миновна.

— Слушаю вас, Петр Захарович, — заполнил паузу Миронов и указал на стулья.

— Приехали в гости к двоюродному брату, — заговорил Куценко. — Дочь, понимаете, у нас на выданье. Думали кое-что прикупить. Деньжата, слава богу, водятся. Она у нас на ферме…

— Да ты, Петро, ближе к делу, — вставила женщина. — Морочишь товарищу майору голову.

— Ничего такого пустого я не говорю, — огрызнулся Куценко. — Гражданин начальник должен знать, что мы не шаромыжники, а честные люди. И деньги у нас трудовые.

— Деньги, — взвизгнула женщина. — Были деньги…

— Да погоди ты, Евдокия, не базарь. Извините, товарищ майор, ее, непутевую.

— Ничего, продолжайте.

— Встали, значит, пораньше. Катерина, братова жена, блинов напекла. Все путем, как в гостях. Стали собираться. Я — за пиджак. Глянь, а денег нет…

Петр Захарович встал, расстегнул пиджак и показал дыру в подкладке: характерный разрез бритвой.

— Кого подозреваете?

— Кроме брата больше некого подозревать.

— Вы тоже так думаете? — обратился Миронов к женщине.

— Жена у брата такая милая. Грех возводить напраслину.

— Вы уже объяснились?

— Конечно. Отдавай, говорю, деньги по-хорошему, а не то такой трам-тарарам устрою, что не обрадуешься — чертям будет тошно. Он, ясное дело, разыграл обиженного: никаких, мол, денег не брал. Жена его тоже клянется, говорит: идите в милицию.

— Значит, брата подозреваете? — задумчиво уточнил майор.

— А кого же еще?

— Запомнили купюры?

— А как же! Все сотенные. Тридцать пять штук. Получил в сберкассе, сложил вдвое и резинкой перевязал.

— Вчера где-то успели побывать?

— Да, были в «Гостином», потом в…

— «Пассаже», — подсказала женщина.

— И ничего подозрительного не приметили?

— В каком смысле? — У Куценко округлились глаза, глядевшие из-под лохматых рыжих бровей. — Что я мог приметить?

— Допустим, кто-то прикасался к вам?

— Да нет, — неуверенно протянул Петр Захарович. — Вроде бы нет.

— Уж давайте поточнее, без «вроде бы». Подумайте, может, где толкнули вас или прижали.

— Помнишь, в «Гостином» тебя крутанули, аж шляпа слетела, — пришла на помощь женщина.

— Да, да, было такое. — Куценко почесал широкий лоб с глубокими залысинами. — Кажется, на втором этаже. Там такая толчея образовалась! Будь она неладна.

— А теперь попробуем вспомнить лицо, которое до этого, может, попадалось вам на глаза.

— Да кто его знает. Лица как лица. Люди копошатся, зыркают. У каждого своя забота.

— Вот именно, своя, — согласился Миронов и спросил — А где плащ расстегивали?

— Плащ? — не скрыв удивления, переспросил Куценко. — Откуда вы знаете про плащ?

— Догадываюсь, — улыбнулся майор. Он позвонил по телефону, переговорил, и тотчас в кабинет вошел старший оперуполномоченный капитан Парнавский с коричневой папкой под мышкой.

— Требуется, Юрий Эдмундович, ваша помощь, — сказал майор, жестом приглашая офицера сесть между супругами Куценко. И сам, выйдя из-за стола, приблизился к ним.

Капитан Парнавский листал альбом, со страниц которого глядели разные лица, сфотографированные по стандартному образцу.

— Внимательно всматривайтесь, примечайте, — наставлял майор.

Петр Захарович уже начинал терять интерес к уникальной коллекции, когда на него вдруг глянуло продолговатое лицо с цепким взглядом.

— Кажется, этот околачивался у кассы, — ткнув пальцем в фотографию под номером семнадцать, прогудел он. — Точно, этот!

— Похоже, Чарли всплыл, — сказал Парнавский, когда супруги Куценко, оставив заявление, ушли.

— Думаешь, он в городе?

— Встречался с ним. Месяца полтора назад. Сказал, что завязал, женился.

— Да, почерк его. — Миронов взялся за телефон, чтобы навести справки.

Оказалось, что Чариев Альберт Салихович, по кличке Чарли, проживает в Колпине, на улице Культуры. Работает, характеризуется положительно.

У карманных воров широкая специализация: «шир-мач», «технарь», «рыболов», «щипач». Профессионал, а именно таким слыл Чарли, мог совершить кражу с «росписью из пехи»— вырезать «писалкой» деньги или «лопату» (портмоне) из внутреннего кармана, «разбить дурку»— открыть или вытащить деньги из сумки, «мальцами» (пальцами) украсть из «чердака» (верхнего кармана).

— Мишка Соловей и Колька Черный тоже работают «писалками». Поюм Артем…

— Этот исключается. Во Владивостоке задержали.

— Ишь куда махнул!

— Размах, брат. Не исключено, что Артем прольет свет. А пока, Юра, займись Чариевым.

Немало мерзостей на счету Чариева, этого на вид благопристойного человека. Глядя на него, не скажешь, что он легко, без угрызения совести, может переложить из чужого кармана в свой деньги, заработанные честным трудом. Последняя отсидка вроде бы подвела черту. Немалую роль в этом сыграла мать. Она встала перед сыном на колени: «Ты отца загнал в могилу, я тоже на краю. Прошу тебя, умоляю, опомнись, сынок. Люди проклянут нас, будут плевать на могилу».

Миронов вызвал Чариева.

— Я же сказал вашему капитану, что завязал, — с вызовом ответил он. — Работаю, но вы не даете покоя. Рецидивист, с ним, мол, все можно. Стоит оступиться — сразу срок…

— Зачем же так?

— Тогда какого дьявола я здесь?

— Не стоит поминать дьявола, Альберт Салихович, — сказал Миронов. — Я пригласил вас по другому поводу. Требуется ваша помощь.

Чариев удивленно вскинул брови.

— Моя помощь?

— Да, ваша, — подтвердил майор и показал заявление Куценко.

— Понимаю, — выдавил Чариев и надолго задумался. Наконец он сказал: — Видел вчера в «Гостином» Кольку Свиста. В зоне в кирюхи навязывался, сосунок.

— Сосунок, говорите?

— Вообще-то он видный, — понимающе улыбнулся Чариев. — Рослый, узкий в поясе. Лицо интеллигентное, подвижное. Волосы? Темные, на пробор. Одет? В куртку стального цвета, с накладными карманами.

Майор пододвинул альбом, раскрыл на закладке.

— О, так он на крючке! — узнав на фотоснимке Свистунова, по кличке Колька Свист, не скрыл удивления Чариев.

Месяца три тому назад Свистунов позвонил Чариеву, предложил встретиться, но тот отказался: «Не торгуй, Коля. Что было — быльем поросло. Считай, не знаем друг друга. У тебя своя дорога, у меня своя».

— Я причинил много зла людям, — сказал Чариев. — Но два раза в одну реку не входят. Я отрекся от прошлого. Я клянусь…

— Езжайте, Чариев, домой, спокойно трудитесь.

— А если заметут?

— Кто? Колька Свист? — Майор взглянул с холодным прищуром. — Да полноте. Не позже чем завтра приглашу вас в свидетели.

— Ради бога не делайте этого! Я прошу. — И, убедившись, что его понимают, сказал — Кстати, у Свиста татуировка. На пальцах левой руки наколка: «Коля».

Миронов создал несколько групп, которые в течение суток выследили бледнолицего юношу двадцати двух лет, без документов, назвавшегося Геннадием Ковальчуком. Путем наблюдения был зарегистрирован факт кражи тридцати рублей Мариной Соколовой, тоже не имевшей паспорта. У Ковальчука изъято 305, у Соколовой —335 рублей. Все шесть банкнотов — сотенные. Поздно вечером в кабинет Миронова был доставлен вертлявый мальчуган — Веня Лукошкин.

— Парень-то больно ловкий, — заметил офицер. — Хорошо ушел из гостиницы, да и от сержанта легко улизнул, но все-таки попался.

Майор долго беседовал с пареньком.

— Расскажи-ка, Веня, о своей жизни, как ты до нее дошел. Растолкуй — не понимаю.

Веня смятенно смотрел на майора, чесал затылок.

— Я и сам не понимаю.

— Как же так? В деле участвуешь. Налаживаешь ксиву. Накалываешь. Совершаешь одну глупость за другой — и не понимаешь?

— Какую еще глупость? — фыркнул мальчуган.

— Обыкновенную, если не сказать — преступную. Лукошкин нахмурился, замолчал.

— Я вот с тобой, как с сыном, толкую. Добра желаю, помочь хочу.

— Слова всё. Обман. Говорят одно, а на деле… Боюсь я…

— Васильев тоже нагонял страх. Да еще какой!

— Боксер-то?

— Он самый. Ну и что? В «Крестах» оказался.

Сергей Васильев — босс ленинградских рэкетиров — создал из валютчиков и правонарушителей мощную группу по вымогательству денег. Сперва обкладывал данью карманников и наперсточников, потом взял под свой контроль авторынок. Группа «кинула» около тридцати машин. Сам Васильев разъезжал на «тойоте», новенький «мерседес» обкатать не успел, арестовали.

— Жестокий был. Одного, говорят, прирезал.

— Не глупи, Веня. — Майор вытащил из конверта несколько фотокарточек и веером развернул перед Лукошкиным. Тот задержал взгляд на одной из них.

В голове пронеслось грозное: «Если заложишь — хана, врубишь в ящик!»

— Такого злюку, как Чарли, я еще не встречал, — вдруг проговорил Веня. — Не дай бог проштрафиться. Бритву к горлу…

— Чарли, говоришь? — переспросил Миронов. «Был Свист, стал Чарли, — подумал он. — Хитро задумано. У, гидра».

Майор показал еще один фотоснимок.

— А этого как зовут?

На лице мальчугана мелькнула ухмылка:

— О, и Чуку лапти сплели!

Миронов вызвал Ковальчука.

— В «Неве», говорите, вас обчистили? — уточнил майор и спросил — А с кем вы там были?

— Как — с кем? Со знакомой.

— А может, с Чарли?

Молодой человек поперхнулся, невольно расширил глаза — чистые, как вода.

Ковальчук отрицал. Хмурил лоб, тер его рукой, мучился.

— Смелее, Чук, — наступал майор. — Где живете?

— В Вырице, — вдруг заговорил Ковальчук. — В доме одна бабуля. С нами еще ее внучка — Чита. Чарли подцепил ее на Кавказе. Еще Красавчик. Одессит, правая рука Чарли…

Вскоре Парнавский доложил из Вырицы: в «дипломате» найдено свидетельство на имя Свистунова: сдано на хранение в сберкассу облигаций трехпроцентного займа на две тысячи рублей.

Узкая тропинка, бежавшая сперва полем, затем через сосновый редняк, привела к дачному домику, возле которого, за частоколом, курился сизоватый дымок. На медных шампурах томились кусочки баранины вперемежку с луком. Тяжелые капли жира скатывались на угли и вспыхивали желтоватыми огоньками.

Колдовал над шашлыками узкий в поясе брюнет. Он переворачивал их с боку на бок, с удовольствием вдыхая дразнящий аромат, витавший над мангалом. Потом снял с одного шампура прожарившийся кусочек, попробовал его. Продолговатое лицо приняло умильное выражение.

— Приятного аппетита, Чарли!

Свистунов резко обернулся на голос. Сделал шаг в сторону, и тут же его руки были скованы наручниками…

Миронов возвращался с задания. На Петрозаводском шоссе его остановили.

— На двадцать первом километре убит наш товарищ! — сказал водитель такси.

Майор пересел в «Волгу» и помчался к месту преступления. Машина с шашечками стояла поперек дороги, стекло разбито, на руле — водитель с окровавленной головой.

— Навстречу мне попался парень, — сказал таксист. — Он показался подозрительным.

— Поехали. Может, догоним, — сказал майор.

Счетчик крутил второй километр.

— Вот он! Видите, пробирается кустами! — воскликнул водитель. — К Неве подался.

Миронов выпрыгнул из «Волги» и побежал, набирая скорость. Сколько раз ему приходилось преследовать преступников!

— Стой!

Парень прибавил в скорости, запетлял. Расстояние между ними сокращалось, а когда до беглеца оставалось метров пятьдесят, тот энергично обернулся и вскинул обрез. Майор отскочил, словно подкинутый пружиной, прежде чем грянул выстрел. Беглец перезарядил обрез, нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: осечка. Этим и воспользовался Миронов. Он бросился на стрелявшего и боксерским ударом сбил его с ног…

Сержант Бочков, выскочив из машины, первым вбежал во двор. Двое рослых парней, увидев милиционера, метнулись под арку и исчезли.

Бочков скомандовал:

— Стой, ни с места!

Парни не остановились. Тот, что повыше, вдруг замедлил ход. Бочков приближался. Парень сделал едва уловимое движение, взмахнул рукой. Бочков почувствовал резкий ожог в низу живота и сразу словно нырнул с головой в темноту.

«Когда мы с Бочковым вбежали во двор, то увидели двух высоких парней, — писал в своем рапорте сержант Сенечкин. — Они бросились под арку, разбегались в разные стороны. Сержант Бочков погнался за одним, а я за вторым. За поворотом настиг и задержал его — он назвался Сокольским».

В районе действовала банда. И везде один почерк — ограбление с избиением. Разгулялись молодчики…

Миронов еще раз перелистал справки: отпечатки пальцев на рукоятке ножа с кровью Бочкова оставлены не Сокольским. Проверка отпечатков по картотеке ранее судимых тоже ничего не дала. При таком положении арестовывать Сокольского не было оснований. Но и отпускать человека, причастного к преступлению, — а Миронов был уверен в этом — не хотелось.

«Что, если ему создать обстановку, при которой он сможет совершить побег? — размышлял Миронов. — Если он ни в чем не замешан, никуда не убежит. А если рыльце в пушку, то постарается скрыться и встретиться с дружками…»

Конечно, эта операция была рискованной, но без риска многого не добьешься.

…Конвойный отвлекся разговором — этого было достаточно, чтобы Сокольский метнулся к двери, промчался по коридору и выбежал на улицу. Петляя по темным дворам, перебегая от одного дома к другому, он ориентировался по милицейским свисткам, которые раздавались то тут, то там, то вблизи, то вдали. Сокольский полагал, что умело избегает встречи с преследователями, и двигался по единственному оставленному ему «коридору». И как только он попал в поле зрения тех, кто должен был «вести» его по городу, свистков стало меньше, а затем они и вовсе прекратились. Сокольский наконец вздохнул с облегчением…

«Начало удалось», — подумал Миронов. Теперь все зависело от точности работы тех оперативников, которые вели за Сокольским наблюдение. Эту работу возглавил капитан Осокин.

— Сокольский вышел на проспект Майорова, — доложил дежурный, к которому стекалась вся информация.

Миронов отметил на карте место прописки Сокольского — оно было совсем в другом конце города. «Почему же он пришел на проспект Майорова? — думал начальник угрозыска. — Что задумал? Направился к дружкам? Вряд ли…»

Майор еще некоторое время размышлял, глядя на карту, затем подошел к столу, подключил свой приемник параллельно к кабинету радиотехники — теперь он мог слушать доклады оперативников не прибегая к помощи дежурного.

Послышался голос Осокина:

— Объект у Балтийского вокзала, сел в такси.

Машина с Сокольским шла по Обводному каналу, пересекла Лиговский проспект, а при выходе к Неве повернула налево, затем через мост Александра Невского вышла на Заневский проспект. На Красногвардейской площади «объект» вышел из такси. Уже светало, а Сокольский все шел и шел по улицам Охты, то и дело оглядываясь.

— Докладывает «десятый». Объект зашел в будку телефона-автомата, набрал номер абонента, ждет. Вероятно, никто не подходит. Нет, уже разговаривает.

Миронов позвонил на станцию и попросил узнать, куда звонит Сокольский.

— Объект вышел на стадион, — доложил Осокин.

— Что? Какой стадион?

— Возле Большеохтинского кладбища.

— Ну вот, не хватает еще встречи по футболу, — проворчал майор. — И что он там намерен делать?

— Трудно сказать. Вернее всего, спать. Улегся на скамейку в дальнем уголке.

Вошел офицер, подал пакет с магнитофонной лентой. Миронов тут же заправил кассету в магнитофон.

«Я слушаю», — раздался женский голос. «Позовите Иру». — «Какую Иру? У нас их две в квартире». — «Иру-блондинку». — «Они у нас обе одинаковые — беленькие». — «Ту, что повыше ростом». Пауза. «Да, я слушаю», — теперь уже другой голос. «Ирка, это ты?» — «Я. Что случилось, Сокол?» — «В общем, пустяки. Сходи к Бобу, передай, что я жду его на стадионе возле Большеохтинского кладбища…»

Запись прекратилась. Миронов взглянул на часы: с тех пор как состоялся этот разговор, прошло два часа. Вероятно, Ира уже вышла из дома. Что ж там наши так долго копаются?

И в это время вошел оперуполномоченный, доложил, что в квартире целое общежитие — десять семей, около тридцати человек живет.

— Ирина Снеткова, двадцати двух лет, незамужняя, — продолжал офицер. — Работает в ателье по ремонту телевизоров. Бойкая девчонка, замечена в продаже вещей, утверждает, что ей моряк из загранки привозит. Вторая — Ирина Мдовина, двадцати трех лет, официантка кафе «Уютный уголок». С мужем разошлась, имеет ребенка. Характеризуется как женщина легкого поведения.

— И которая же Ирина говорила с Сокольским? Офицер неловко переминался с ноги на ногу.

— Уточняем, товарищ майор.

— Долго уточняете, товарищ старший лейтенант. Ищите обеих, а кто из них связан с бандой — на месте разберемся.

Вошел сержант Сенечкин — тот самый, что задержал Сокольского. Поставил на стол термос и тарелку с пирожками.

— Перекусите, товарищ майор, — сказал он. — Преступников надо ловить не на пустой желудок.

— Как Бочков? — наливая кофе, спросил Миронов.

— Вроде полегчало. Пришел в сознание.

— Дай-то бог, чтобы обошлось.

В это время офицер принес конверт с фотокарточками.

— Обе Ирины тут наличествуют, — сказал он.

Начальник отодвинул стакан в сторону и стал рассматривать фотоснимки.

— Мдовина вот эта, в середине, — показал офицер, — а Снеткова — вот она, слева.

Сенечкин вдруг подошел к столу, тоже взглянул на фотографию.

— Ав чем Ирина Снеткова замешана? — удивленно спросил он. — Я ее знаю.

— Кого знаешь? Ирину Снеткову?

— Ну да. Это же невеста Вани Бочкова. Я с ней вчера по телефону разговаривал. Доложил все, как было.

Миронов даже поднялся из-за стола:

— А мы тут планы строим. Где она сейчас?

— Как — где? На работе, а скорей всего, возле Вани сидит в больнице.

— А Мдовину ты, часом, не знаешь?

— Нет, этой не знаю.

— Ну вот что, Сенечкин, быстро в машину, найди и пригласи сюда Снеткову.

— Слушаюсь, товарищ майор!

— А вы, товарищ лейтенант, срочно размножьте фотографию Мдовиной и примите меры к ее розыску.

Когда офицер ушел, Миронов позвонил дежурному и попросил его выяснить, не посещали ли кафе «Уютный уголок» в день ограбления потерпевшие.

— В каждом случае у них отнимали крупные суммы денег. Это удача, совпадение или?..

— Думаешь, что грабители получали предварительную информацию?

— Очень даже может быть.

В динамике раздался голос Осокина:

— На стадионе появились два молодых человека и девушка.

«Прямо как в кино», — мелькнуло в голове Миронова.

— Девушка направляется к Сокольскому. Парни остались у городошной площадки, наблюдают за ней. Изучают людей на стадионе, насторожены.

Миронов быстро набрал на диске телефонный номер Осокина, не выключая радио: дублировал свяіь для большей надежности.

— Дайте им возможность встретиться с Сокольским, — ^распорядился майор. — Встречу заснимите кинокамерой. Разговор запишите!

Позвонил дежурный по управлению.

— Двое потерпевших перед ограблением побывали в кафе «Уютный уголок», — доложил он.

«Ну что ж, теперь ясно, — решил про себя Миронов. — Мдовина служила наводчицей группы».

— Девушка разбудила Сокольского. Махнула рукой парням, и оба направились к дыре в заборе. А парни идут к воротам стадиона. Вероятно, встреча будет в другом месте.

— Не спугните их, — напомнил майор. — Дайте им встретиться где они хотят, но разговор запишите обязательно.

— Сокольский и девушка направились к Большеохтинскому кладбищу… Парни пошли к центральным воротам кладбища.

— Осокин, — вмешался начальник ОУР, — на кладбище их брать опасно. Возможно сопротивление, там легко скрыться. Резервом прикройте немедленно выход из кладбища в районе мебельного комбината и с другой стороны, у пищекомбината. Я выезжаю к вам с подкреплением.

Машина шла по «зеленой волне», предупреждая сиреной транспорт и пешеходов. «С музыкой едем…»— поморщился Миронов: он не любил эти поездки с шумовыми эффектами, но сейчас времени было в обрез и всякое промедление грозило срывом операции.

Осокин передал по радио, что троица подошла к развилке и остановилась у мостика. Девушка тоже остановилась поодаль, прикрывая их сзади. Посовещавшись некоторое время, они перешли через мостик и двинулись по дорожке, которая ведет к мебельному комбинату.

«Место что надо, — решил про себя Миронов. — Там мы их и возьмем».

Он знал это место: узкая тропинка вела в своеобразный коридор — с одной стороны высокий, в два человеческих роста, глухой забор склада, а с другой — многоэтажный корпус комбината. Настоящая западня.

Миронов по рации приказал:

— Будем брать Сокольского и его компанию напротив ворот комбината.

Направил туда трех оперативников и велел укрыться там. Затем передал Осокину:

— Усильте группу преследования. Возьмите двоих из резерва, обязательно в форменной одежде. Поджимайте Сокольского — всю эту компанию надо загнать в мешок.

Машина с Мироновым и его спутниками остановилась в дальнем конце этого своеобразного коридора. Все сидели молча, лишь раздавались в рации голоса оперативников и характерный треск и шум радиопомех. Но вот в конце коридора, у забора склада, показались трое парней. Когда они прошли десятка два шагов, Миронов вышел из машины — это послужило сигналом для оперативников.

Сокольский и его спутники почувствовали ловушку, хотели повернуть назад, но отход им уже преградила группа Осокина, впереди шли милиционеры. Троица заметалась в узком коридоре, кинулась к воротам комбината. Миронов ускорил шаги, рядом с ним шли еще три сотрудника милиции. Теперь все зависело от быстроты их действий. Миронов не исключал, что Боб (а это был именно он) и его Напарник могут заподозрить Сокольского и девушку в предательстве и расправигь-ся с ними, — этого допустить нельзя. Но брать их надо так, чтобы все ж Боб не был уверен в действиях своих сообщников. И поэтому девушка, двигавшаяся позади, уже была задержана.

Как только группа Сокольского поравнялась с воротами комбината, Миронов подал сигнал и крикнул:

— Ни с места! Милиция!

Сокольский рванул в проезд, но сразу же был схвачен. Боб и его напарник на какое-то мгновение растерялись, но тут же, как по команде, прижались спинами к забору и оба выхватили ножи. Лицо высокого парня в черном — это и был Боб — злобно ощерилось:

— Ну, кто первый? Подходи!

— А вот это уже ни к чему, — спокойно произнес Миронов. — Сопротивление бесполезно, тут и ежику понятно. Сдавайтесь!

В этот момент оперативники с двух сторон бросились к парням, и они в мгновение ока были схвачены.

Так была обезврежена группа Боба, состоявшая из пяти человек. Шестой была Ирина Мдовина, официантка кафе «Уютный уголок», служившая наводчицей. По ее указке преступники совершили семнадцать бандитских нападений с целью ограбления. Все они были признаны судом виновными, и каждый получил соответствующий срок наказания.

Срок! Это не только промежуток времени, определенный судом. Это и глубокая личная драма человека, оторванного от нормальной жизни, лишенного свободы. Слов нет, преступники должны отвечать за свои злодеяния. Все это так. Но ведь проступок, особенно в молодости, может быть и случайным. Человек может быть арестован по навету, может и оговорить себя.

…На Невском Миронов случайно встретил мужчину, с которым лет двадцать назад пришлось основательно повозиться. Сошлись лицом к лицу в людской толчее и остановились. Оба припоминали.

— Глобин моя фамилия. Макар. Может, еще помните?

Перед Мироновым стоял плотный блондин с загорелым лицом.

— Как же, помню. Только тогда седины не было, да и телом был щуплее. Дома-то как, Макар?

Глобин широко улыбнулся:

— Нормально, не жалуюсь. Трое ребят — дочка, два сына. Работаю на стройке. Часто с женой вас вспоминаем. С того света, считай, вытянули. Я ведь тогда совсем было скис…

Макар работал мастером на стройке. Однажды под конец рабочего дня пригнал машину, дал указание рабочим погрузить шифер, вагонку, бочки с масляной краской. Вскочил на подножку и уехал. А сам больше на площадку не вернулся. Через полтора месяца его разыскали на окраине Парголова, допросили, и он сознался в краже. Ущерб был определен в сумме 2753 рубля.

Миронов, ознакомившись с делом Глобина, решил еще раз его допросить.

Худощавый ершистый парень вяло опустился на стул и зло проговорил:

— Чего еще надо? Вроде бы я все сказал. Или еще что пришить захотели?

— Зачем же так? — осторожно пожурил Миронов. — Чем вы недовольны?

— Надоела вся эта канитель. И до вас расспрашивали, как да зачем я украл. Теперь вот вы начинаете пытать. Давайте, что еще подписать…

— Я не пытаю, Макар. Спрашиваю потому, что хочу установить истину. По делу мне многое неясно. Рассчитываю, что вы поможете мне разобраться. В ваших же интересах. Только давайте без «вроде», «пришить» и тому подобное.

— В чем разбираться-то? Все и так ясно. Украл, продал, а деньги пропил. Вот и все.

— Нет, не все, Макар. Вот, скажем, вы скрылись. А зачем? Какой смысл? Могли ведь не признавать, выдвинуть любую версию. Попробуй опровергни ее. Кто знает, куда вывезли шифер с вагонкой? На склад или на другой объект? Да мало ли что можно придумать! Прораб Грачев, заявивший о краже, так и говорит: «Начальник участка неоднократно требовал убрать материалы на склад». Почему же вы не воспользовались этой версией?

Глобин приподнялся, сжал кулаки:

— Грачев, говорите, заявил о краже? — Потом расслабился и опустился на стул. Часто дыша, сквозь зубы выдавил: — Вот оно что — Грачев…

— Скажите, какая необходимость была в завозе на ваш объект шифера, вагонки и краски?

— Никакой.

— Зачем же тогда завозили?

— Это вы у Грачева спросите.

— Макар, вы признались в совершении преступления, но почему не сообщаете следствию детали? Где взяли машину, как договорились с водителем, кому продали краденое…

— Все, надоело. Я совершил кражу — и баста.

/Лиронов, листая дело, задержал взгляд на том месте, где лежал протокол допроса матери Глобина:

«Отец Макара погиб, когда сыну исполнилось тринадцать лет. На мои плечи свалилось тяжелое бремя поднимать мальчика, и, чтобы облегчить свою участь, да и самой не жить бобылкой, вышла замуж. Думала, Макар привяжется к отчиму, будут друзьями, все-таки мужчина в доме. Но брак не был удачным, пришлось разойтись. Потом я еще раз вышла замуж. На этой почве у меня с Макаром возникли ссоры. Я, в свою очередь, высказала ему упреки, что он висит у меня на шее и что если бы не он, то я устроила бы свою жизнь иначе. Сын обиделся, бросил техникум, поступил на стройку, стал сам себе зарабатывать на кусок хлеба».

Миронов позвонил оперуполномоченному ОБХСС Кочкареву.

— Геннадий Яковлевич, ты знаком с делом Глобина?

— Мне многое непонятно в этом деле, — ответил тот. — Парень все вроде бы признал, а обида в нем буквально кипит. Что бы это значило?

— Глобин, как выяснилось, полтора месяца жил у друга его отца. Почему он там отсиживался? Поезжай, пожалуйста, в Парголово, разберись, а я прощупаю квартиру, где он пока прописан.

Вот и улица Гангутская, дом, который интересовал Миронова.

— Вы к Глобиной? — спросила женщина, открывшая дверь.

— Да.

— Проходите. У нее — слышите? — гости.

Из-за двери комнаты, на которую указала женщина, доносились звуки музыки, пение…

— Что же мы стоим? Пойдемте в комнату. Может, о Макаре знаете? Парень-то больно толковый, весь в отца.

«А Грачев хулил, — подумал Миронов. — Говорил, пьет, дерзит. Девчонки, мол, голову вскружили, вот и украл на пьянку…»

— Скажите, Макар часто выпивал?

— Что вы! — замахала руками женщина. — Я же говорю — толковый. Мастеровой. Прихожую вот отремонтировал. Потом кухню, свою комнату…

Первое, на что обратил внимание Миронов, войдя в комнату к Глобиным, — это новые, со вкусом подобранные обои, свежепобеленный потолок с простым, но приятным орнаментом.

— Это все работа сына? — полюбопытствовал Миронов, оглядев просторную комнату.

— Лучше бы побольше денег приносил, а то пустячками всякими занимается, — укорила Глобина. — Где он? Что с ним?

Миронов уходил с тяжелым чувством. Сразу же вызвал Глобина, намереваясь повести серьезный разговор, но тот вдруг заявил, что никакой кражи он не совершал, а отправил стройматериалы по указанию Грачева на им же присланной машине.

Миронов провел очную ставку. Грачев вошел, обшарил глазами кабинет и сел напротив Глобина. Оба некоторое время молчали, смотрели друг на друга косо. Глобин повторил свои новые показания.

— Как же ты мог такое сочинить, душа твоя нечистая! — вскочив, заорал Грачев. — Я тебе звонил, присылал машину?!

— А кто же мне звонил? Кто машину прислал, кто? — Глобин сжал кулаки, готовый броситься на прораба. — На объекте только началась кирпичная кладка. К чему там шифер, вагонка, краска? Да еще в таком количестве. Одной вагонки три куба. Восемь бочек краски. Шифер. Для чего?

Разговор состоялся, но он немногим помог следствию. Слова к делу не подошьешь. К тому же закралось сомнение. «Не является ли поворот Глобина в показаниях моей оплошностью? — думал Миронов. — Не воспользовался ли он версией, которую я сам ему подсказал?»

Сомнения несколько развеял Кочкарев, возвратившийся из Парголова. Там он встретился с Ковалевым, другом отца Глобина. Тот рассказал, что полтора месяца назад случайно встретил Макара. «У него был вид человека, потерявшего все, — читал Миронов протокол допроса Ковалева. — Я, естественно, поинтересовался, в чем дело, что такое приключилось. Макар долго молчал, потом глянул на меня холодным, каким-то мертвым взглядом, махнул рукой и сказал: «Дядя Дима, как же все так несправедливо получается? Жизни нет…» Я понял, что Макару сейчас очень тяжело. Надо было что-то делать. Во всяком случае, не оставлять его одного. Тут же остановил такси и предложил ему поехать ко мне. Пообещал рассказать об отце, показать фронтовые фотографии. Потом придумал ремонт дома, попросил его помочь. Так он и был под моим присмотром, пока милиция не пришла».

«Надо найти шофера, — решил Миронов. — Правда, номер грузовика никто не запомнил. Приметы Макар назвал очень общие — курит, в спецовке, молодой».

Это задание Миронов дал одному из самых опытных розыскников, а сам поехал на стройку, беседовал с рабочими, уточнял их показания на месте. Никто ничего особенного не заметил, лишь один сказал, что видел в машине кирпичную крошку, когда с разрешения Глобина снимал три листа шифера для нужд хозяйства.

«Когда в деле пусто, то и кирпичная крошка кое-чего стоит», — утешил себя Миронов.

Но время работало отнюдь не в пользу следствия. Каждый новый день, да что там — каждый час уменьшал шансы на успех. Оперативник, работавший в гаражах, выяснил, что в тот день четыре машины вернулись с опозданием. Причины самые разные. Один шофер был задержан гаишником, о чем имеется отметка в путевом листе. Двое опоздали, ссылаясь на неисправности в моторе, которые устраняли в пути. Один вернулся навеселе и уже отстранен от работы.

Тщательный осмотр машин позволил обнаружить то, что в дальнейшем сыграло решающую роль: в кузове автомобиля под номером 35–12 на борту с внутренней стороны — серое, чуть заметное пятно масляной краски.

Утром оперативник доставил водителя этой машины в кабинет Миронова.

— Перевозите кирпич? — спросил майор.

— Да, кирпич.

— Откуда же масляное пятно у кабины?

Тот ответил не сразу. Криво ухмыльнулся, покачал головой, увенчанной роскошной шевелюрой. Дескать, нашли что спрашивать.

Миронов повторил вопрос.

— Мало ли пятен!

— А почему опоздал?

— Я уже отчитывался перед начальством. Да и вашему сотруднику объяснял, — кивнул он в сторону офицера.

При погрузке ворованного никто не приметил шофера. Он сидел в кабине, натянув залихватскую кепочку, беспрестанно курил. Так, во всяком случае, объясняли рабочие в своих показаниях.

«Этот плутоватый шофер с подергивающимся веком левого глаза если не прямо, то косвенно замешан в преступлении, — думал Миронов. — Уж очень странно себя ведет. Не знает, что говорить. Не хватает самой малости, чтобы заставить его сказать правду».

Миронов пригласил специалистов из ГАИ, которые сделали квалифицированный осмотр машины 35–12.

И когда они опровергли версию об опоздании в гараж из-за поломки в дороге, шофер быстро нашелся:

— Да, солгал. Был у знакомой. Только между нами. Жене ни слова.

Миронов с оперативником поехали по адресу знакомой.

— Да, был Игорь, — смекнув, что надо выручать дружка, подтвердила молодая женщина.

— В какое время?

Миронов, наблюдая за хозяйкой небольшой комнатки, ждал, когда обломится та соломинка, за которую она цеплялась.

— Между шестью и девятью вечера, — наконец наугад ответила она.

— Очень хорошо, распишитесь.

Женщина не знала, помогла ли Игорю, и заплакала. А потом призналась, что соврала.

Круг замкнулся. Видимо, и шофер понял, что дело безвыходное.

— Мишка меня нанял, — сказал он. — Я приехал за материалом на стройку, довез его до пустыря, а там свалил. Могу показать, если надо.

Миронов положил перед собой чистый лист бумаги, стал вычерчивать схему. Вверху в центре кружочком обозначил место происшествия, обвел красным карандашом. От него потянулась нитка-паутинка к Глобину, от Глобина к шоферу, от шофера к Мишке. Дальше паутинка обрывалась, растворялась в белом поле бумаги. Кто же остальные?

Задача с несколькими неизвестными. И решить ее надо с математической точностью, без ошибки. Как отьі-скать этого Мишку? Приметы: на вид лет двадцати пяти, коренастый, сросшиеся брови, нос с горбинкой, лицо кавказца. В каком районе живет этот Мишка, да и живет ли он вообще в Ленинграде?

Если верить показаниям шофера, это был опытный преступник. На глаза никому не показывался. Ворованное перевозил с перевалкой.

— Подготовьте ориентировку на розыск Мишки по приметам, — распорядился Миронов. — Дайте ориентировку по городу и области. Перекройте все места, где появляются скупщики стройматериала.

Вскоре из Всеволожского района позвонили и назвали схожего по приметам Михаила Совкова, судимого за кражи. Характеристика его давала повод к немедленным действиям.

Совков жил в Бернгардовке на тихой улочке в двухэтажном доме. Когда Миронов сюда подъехал, было около полуночи. Он постучал. Послышались шаги, и заспанный женский голос спросил:

— Вам кого?

— Мне Михаила.

— Где-то шляется ваш Михаил, — пробурчала женщина. — Уходите, а то милицию позову. Бродите тут по ночам…

— А я из милиции.

— Этого только недоставало. — Женщина откинула защелку и открыла двери. — Проходите. Только тихо, дочка спит.

Миронов присел к столу, объяснил цель своего прихода.

— Не получилось у нас с ним семейной жизни, — рассказывала женщина. — Пьет, а я ругаюсь. Вот и ушел к другой. Но все же он отец дочери. Иногда приходит и деньги дает.

Совкова помолчала.

— Я знала, что рано или поздно, но кончится плохо. К нему приходили какие-то люди, выпивали. Говорили о вагонке, краске, шифере. С Украины ему пишут. Вот недавно пришло письмо. Я прочитала. Ничего такого особенного, благодарят за стройматериалы. Еще собираются приехать.

Женщина встала, порылась в буфете и подала Миронову письмо.

— А недавно приходил с высоким, с черными усиками. Выпивали, а потом чуть не подрались. Деньги не могли поделить.

Миронов сунул в портфель письмо, поблагодарил Сов-кову и ушел.

— Ты понял, чьи приметы назвала Совкова? — спросил Миронов шедшего рядом оперативника.

— Как не понять — Грачева.

— Один ворует, а другой сбывает.

— Неясна только роль Глобина.

— Его, думаю, ловко подставили.

Бывают же такие совпадения! В тот роковой день Макар встретился с любимой девушкой, отказавшей ему во взаимности. Растерянный пришел он домой, а там увидел мать в обществе пьяных поклонников. Поссорился с нею и решил больше никогда домой не возвращаться. А когда его задержали работники милиции, оговорил себя с единственной целью — уехать подальше от Ленинграда. Да и обстоятельства по делу складывались против него…

Когда истинные виновники, уличенные в особо крупных хищениях, получили свое, Глобин понял, что судьба не так уж несправедлива к нему, а Миронов еще раз ощутил удовлетворение от того, что удалось спасти человека, доказать его невиновность.

Сейчас Миронов уже в отставке. И нам пора ставить точку. Но точку разве что в книге. Проблемы, к сожалению, остаются, преступность вызывает тревогу. Не иссякает поток сообщений о грабежах и разбоях, изнасилованиях и убийствах, о рэкете.

— Мы хронически отстаем, подчас боремся с тенью, — говорит Миронов. — На месте одной обезвреженной преступной группы возникает другая, более изощренная. Уголовщина наглеет, становится все коварнее, изворотливее, хитрее.

Как ни горько, но мы должны признать: преступность порождена положением, сложившимся в нашем обществе. Теневой рынок, появившийся взамен того, который должен существовать легально, сделал объектом купли и продажи то, что ему мешало, — законы и должности, порядочность и достоинство.

Система породила теневую экономику, а та, в свою очередь, породила организованную преступность, которая вызвала к жизни коррупцию. И как результат — резкая активизация профессиональной уголовщины, разгул рэкетиров. Среди первых рэкетиров у нас в Ленинграде еще на рубеже семидесятых годов был Феоктистов, сколотивший бандитское формирование. Но понятие об организованной преступности тогда не предавалось широкой гласности. А если какому-нибудь смельчаку удавалось обнародовать отдельные факты, то это характеризовалось как случайное, нетипичное явление. Малейшие обобщения на этот счет не допускались.

Когда Фёку (Феоктистова) в конце концов упекли за решетку, его место заняли братья Васильевы из Вырицы. Лидером стал Сергей, обладавший не только крепкими кулаками, но и изворотливым умом. Объединив вокруг себя бывших самбистов и каратистов, Васильев упорно боролся за единоличную власть над преступным миром Ленинграда и завоевал ее…

Долго раскручивалось это сложное дело. В конце концов преступников осудили, но вопросы остались. Хотя бы такой: как могла созреть и верховодить крупная банда рэкетиров? Почему так вольготно жилось Васильеву? Он никогда и нигде не работал, официально числился банщиком, зато мог купить любую машину иностранной марки на подставное лицо.

В борьбе за лидерство в преступном мире используются все средства: шантаж, автокатастрофы, поножовщина. Ярким примером такой борьбы может служить история, которая произошла в Девяткине. В один из выходных дней здесь собралось около сорока боевиков со стороны Феди Крымского и пятнадцати со стороны Лу-кони. Две противоборствующие группы пытались отстоять право на контроль «черного» рынка. Драка закончилась, когда ослабевший от полученных ран Федя Крымский, рухнув на землю, был добит ножами.

Нельзя не удержаться от вопросов: а как отреагировала на это милиция, куда смотрела она? Стражи порядка вмешались уже постфактум. Странно, не правда ли? Оттого и попадается в расставленные милицией сети чаще всего «мелкая рыбешка».

Методы отнимания денег непрерывно совершенствуются. Снаряжение криминальных сообществ тоже на уровне. Здесь и современное огнестрельное оружие, и последние модели западных машин, и дорогостоящая японская аппаратура, и новейшие подслушивающие устройства. Был случай, когда рэкетиры, настроившись на милицейскую радиоволну, преспокойно про-слушивали переговоры, имевшие к ним прямое отношение…

Преступники перешли от разовых к систематическим поборам, фактически «встали» на содержание подпольных бизнесменов и кооператоров. Рэкетирам платят не только дань, с ними рассчитываются и за «услуги»: за охрану от «гастролеров», незаконное приобретение фондируемых материалов, сбыт продукции. В таком «компаньонстве» проявляется опасное сращивание «толстых кошельков» с преступным миром, который, в свою очередь, внедряется в экономические отношения. Появился даже новый термин — государственный рэкет.

В 1988 году органы правопорядка наконец официально признали существование в нашей стране организованной преступности. Для борьбы с ней было специально создано 6-е управление МВД СССР. Но этого мало. Нужен закон о борьбе с коррупцией, четкий механизм, предусматривающий наказание каждого, кто уходит от ответственности при помощи званий, чинов и должностей.