Шесть витков следствия

СЛЕДЫ НА ЧИСТОЙ БУМАГЕ

Рывком распахнулась дверь, и в кабинет стремительно вошел желчно-худой, высокий полковник. Бросив недовольный взгляд на Миронова, он обратился к женщине, невозмутимо сидевшей за приставным столиком:

— А я, Екатерина Васильевна, с ног сбился! Ищу тебя, всех обзвонил. А ты, оказывается, вот где. — И, повернувшись к хозяину кабинета, с металлическим оттенком в голосе спросил — В чем полковник? Почему держите мою жену?

Миронов давно точил зуб на столовую, в которой нередко и сам обедал. И вот однажды на дне рождения давнего приятеля он оказался свидетелем такого разговора.

— Вкусно, Мария Трофимовна! Очень все вкусно, пальчики оближешь…

Гости наперебой расхваливали кулинарные способности хозяйки.

— А вот о «девятке» такого никак не скажешь, — то ли в шутку, то ли всерьез обронил кто-то.

Хозяйка слегка покраснела — она работала поваром в столовой под номером девять.

Миронов намотал, как говорится, на ус и как-то завел с Марией Трофимовной разговор о скудности столовского меню.

— Чем это объяснить? — Женщина улыбнулась с характерной для нее хитринкой. — А тем, что воруют!

— Как — воруют? — невольно вырвалось у Миронова.

Он, разумеется, знал, как воруют. Удивляло другое — столовую № 9 не раз и не два проверяли самые авторитетные комиссии, но он не получил ни одного документа с информацией, что Никитина, заведующая столовой, замешана в каких-то неблаговидных делах. Значит, за его спиной шла игра в красивые цифры в отчетах и актах.

— Не там ищете, Алексей Павлович, — разгадав ход его мыслей, разъяснила Мария Трофимовна. — Обводят ваше ОБХСС вокруг пальца. Берут-то в филиале…

Начальник РУВД Миронов сам возглавил опергруппу. Он недавно заменил в этой должности Бочканева, ушедшего в отставку.

Три машины подрулили к зданию филиала столовой в тот самый момент, когда там в окнах погас свет.

— Идут, — проговорил Миронов и тотчас увидел троицу: заведующую столовой Никитину, руководящего повара и бухгалтера. У всех в руках увесистые сумки.

Миронов вышел из «Волги».

— Помочь, Екатерина Васильрвна? — подойдя вплотную, предложил он заведующей. — Прошу в машину.

Так Никитина оказалась в кабинете начальника районного управления милиции…

Выслушав Миронова, полковник взорвался:

— Да как вы смеете! Да я вас…

Миронов неожиданно для себя разозлился:

— Вы хотите, чтобы я позвонил коменданту города? Чтобы я вызвал наряд?

Полковник замер, насторожившись. Некоторое время он продолжал стоять, потом примирительно сказал:

— Нет, тут что-то не так. Не может быть, чтобы моя жена… У нас взрослые дети… У нас хватает денег… Мы…

Миронов значительно взглянул на Никитина.

— Успокойтесь, товарищ полковник, — сказал он. — Не мешайте работать. Ваша жена давно подозревается в преступлении. Рано или поздно оно открылось бы. Будет отвечать по закону…

С утра Миронову стали названивать. Ему было не привыкать к неожиданным ходатаям, но за последнее время они особенно активизировались. Вроде бы все ничего, но на нервы сильно действует, отвлекает. Начальники разных рангов и в разных выражениях заводили разговор о Никитиной. Не приказывали и не просили, а как бы между прочим интересовались ее дальнейшей судьбой. Некоторые пошли дальше: советовали «не гнать лошадей», прозрачно намекали на возможные неприятности. «Вы разве не знаете, что Екатерина Васильевна в родстве то ли с зампредом, то ли с завор-гом? — спрашивал один доброжелатель. — Не знаю только, по какой линии. Кажется, по линии мужа…»

В былые времена в торговом деле господствовало неписаное, но твердое правило: лучше понести на гривну убытка, чем на алтын стыда. А сейчас?

— Честность — это узость ума, — сказал один из проворовавшихся торгашей. — Это — не экономическая категория.

Встретив Миронова в коридоре, начальник районного ОБХСС подполковник Симонов сказал:

— Прокурор наконец-то арестовал Никитину.

— Не без твоей, разумеется, помощи, — поздоровавшись, благодарно сказал Алексей Павлович. — Я тоже интересуюсь Никитиной.

Симонов неуверенно спросил:

— По растрате?

— Нет, по другому поводу.

Они вошли в кабинет.

— Она никак верующая? — спросил Миронов.

— С чего это вы взяли?

Алексей Павлович ухмыльнулся:

— Крестик приметил. Еще в тот вечер…

— Есть в описи изъятый крестик, — подтвердил Симонов. — Но, думаю, тут не столько вера, сколько дань моде. Так сказать, женский каприз.

— Каприз, говоришь? Может, оно и так. Только крестик не прабабушкин. А самый что ни на есть современный. — Миронов помолчал. — Как бы на него взглянуть?

— Сейчас принесу. — Симонов повернулся и вышел из кабинета. Высокий, худощавый, он производил впечатление слегка болезненного человека, но при этом легко работал на спортивных снарядах, метко стрелял. Обстоятельный и надежный. Он совсем недавно возглавил отдел БХСС.

Через несколько минут Симонов вернулся. Следом вошел старший оперуполномоченный капитан Носиков, плотный блондин, подвижный, быстроглазый. Он вместе со следователем занимался делом Никитиной.

Миронов читал какую-то важную бумагу. Подчеркнув несколько строчек, он отложил упругий бланк в сторону и бросил взгляд на крестик, предварительно извлеченный из пакетика, в котором вместе с копией акта находились изъятые ценности Никитиной.

— Ну-ка взглянем на тебя, — проговорил он, протягивая руку. — Крестик как крестик. Ишь ты, чудо рук человечьих!

Алексей Павлович покрутил миниатюрную вещицу, потом достал увеличительное стекло и еще раз внимательно рассмотрел ее со всех сторон.

— У Яблоковой тоже такой? — Миронов внимательно взглянул на Носикова. Тот замялся: не знал.

Симонов все еще терялся в догадках.

— Не понимаю, Алексей Павлович, при чем тут Яблокова?

Некоторое время они смотрели друг на друга.

— А при том, дорогой, что у буфетчицы, кажется, точно такой же крестик.

Носиков стал соображать:

— Полагаете, есть связь?

Миронов медлил, ответил уклончиво:

— Все может быть.

И, потянувшись к пакету, осмотрел его содержимое: серьги, обручальное кольцо, браслет, перстень.

— Ничего не скажешь, все сделано добротно, профессионально, — резюмировал он. — Одного не хватает — заводских отметок.

Носиков зашевелился на стуле.

— Никитина не выдаст мастера. Крепкий орешек.

— Орешек, говоришь? — задумчиво проговорил Миронов, слегка прищурив глаза. — Орешек, в котором нет ядра, — пустой…

Он уже обдумывал позицию. Резко встал, заходил по кабинету. Остановился за спиной Носикова.

— А ты, Николай Николаевич, как считаешь? — обратился он к Симонову.

— Чем черт не шутит, когда бог спит, — ответил тот. — Вдруг возьмет и расскажет. В любом случае надо с ней поговорить.

— И то верно, — согласился вдруг Носиков. — По нитке до клубка доходят.

Симонов с Носиковым ушли.

Никитина, невысокая красивая женщина, стремительно подошла вплотную к столу. Привычным движением головы забросила назад темно-русые густые волосы и села. Когда Миронов предложил чаю, не сдержала удивления, заставила себя улыбнуться.

— Спасибо, не откажусь. Тем более в таком кабинете…

Пока Алексей Павлович распоряжался насчет чая, Никитина напряженно сидела, как перед фотоаппаратом.

— Думаю, вы, товарищ подполковник, не на чай пригласили меня. — В ее острых, проницательных глазах смутная настороженность.

— Это точно, Екатерина Васильевна, не на чай. Интересует один пустяковый вопрос: какой такой славный мастер сработал вам эти украшения?

Никитина «держала лицо», вела себя достойно, так, словно с ней ничего не произошло, — сознавала свой вес в обществе, свою всесильность. С неким подобием застывшей улыбки она скользнула по собственным драгоценностям и сказала:

— Не смогу вам ответить. И не потому, что не хочу, а потому, что не знаю.

— И все-таки давайте не будем торопиться. — Алексей Павлович устроился напротив, отпил чая. — Я как-то вычитал, что здравый смысл — мерило нашего ума. Верно подмечено, не правда ли?

Никитина улыбнулась. Сказанное слегка задело ее. И это естественно: всякие намеки по ее адресу, а также все, в чем ее подозревали, воспринималось весьма болезненно.

Миронов уже многое знал об этой женщине. Она изворачивалась на допросах, говорила всякие несуразности, всячески пытаясь представить себя жертвой обстоятельств. Но факт остается фактом: она погрязла-в преступных деяниях.

Взяв в руки чашечку, Никитина степенно тянула душистую жидкость. Тянула и думала.

— Все золотые изделия, изъятые у меня, я приобрела в своей столовой, — вдруг сказала она. И после паузы подтвердила — Да, в столовой.

И тут с ней произошла какая-то странная метаморфоза: она стала с несвойственной ей поспешностью рассказывать, как все началось.

— Яблокова пригласила меня в буфет и извлекла из-под прилавка несколько золотых крестиков. Сверкающие, миниатюрные, ну прямо-таки загляденье. Откуда, спрашиваю, такое чудо? Яблокова указала взглядом на женщину, сидевшую за столиком вместе с двумя моложавыми мужчинами. «Продает?» Буфетчица кивнула. «Почем?» — «По полтиннику», — отвечает. «Берем!» Валентина взяла один, а я два. Кто-то из девочек тоже отоварился. Всем не хватило, но женщина успокоила, обещала еще наведаться…

— Как звали женщину?

— Нина Николаевна.

— Что вы можете о ней сказать?

— На вид ей лет под сорок. Синеглазая, короткая мужская прическа, одета современно, в джинсах, в импортной куртке. Верткая бабенка.

— А мужчины?

— Их в лицо не видела. Сидели спинами к буфету. «Вольготно чувствуют себя ребята, — думал Миронов. — Торгуют не какими-нибудь там поделками, а золотыми украшениями, ни в чем не уступающими фирменным».

Когда Никитину увели, в кабинет вошел подполковник Симонов. Алексей Павлович рассказал начальнику ОБХСС о разговоре с Никитиной.

— Надо немедленно заняться буфетчицей Яблоковой, — заключил он.

— Она под подпиской о невыезде из города.

— Хочешь сказать, что следует повременить?

— Именно так, из-за осторожности.

— У нас, Николай Николаевич, разные понятия на сей счет. Яблокова может помочь: в ее руках нити, наверняка располагает сведениями, которых нам так недостает. Чего же мы будем откладывать? — Голос Миронова звучал холодно и глухо.

— Тогда давайте пригласим капитана Носикова, — предложил Симонов.

Миронов кивнул головой и продолжал:

— Если же Яблокова станет крутить, изменим меру пресечения. Прокурор теперь нас поддержит. Если он решился на Никитину… — Офицеры понимающе переглянулись: нелегко было его уломать.

Капитан Носиков вошел в кабинет.

— Бери, Василий Иванович, мою машину и кати за буфетчицей.

Потом Миронов позвонил эксперту-криминалисту Лиснову и попросил его разыскать толкового ювелира.

— Лучше из числа бывших, не связанных с производством, — посоветовал Алексей Павлович.

Тем временем доставили Яблокову. Высокая, не по годам располневшая, она то и дело поправляла густые темные волосы, вытирала платочком лицо, покрытое красными пятнами.

Яблокова во всем кляла слепую судьбу-индейку. Жила она одна, растила сына. Долго не могла выйти замуж. Однажды, отдыхая в Ялте, познакомилась с длинноволосым шатеном, привезла его в Ленинград. Помогла устроиться на завод, а он через некоторое время перешел работать банщиком. Яблокова переживала: это же срам-то какой — здоровый мужик с дипломом техника стал шайками заведовать. А потом вообще исчез и оказался за решеткой. Длинноволосый был мошенником, обирал доверчивых земляков в одном из южных городков.

Присев, Яблокова с ужасом подняла глаза, полные печали.

— Я ведь, кажется, все рассказала на следствии.

— Не будем касаться вашего дела, — успокоил Миронов. — Скажите, Валентина Ильинична, у кого вы купили золотые изделия, которые изъяты у вас в обеспечение возмещения материального ущерба?

— Ах вот оно что! — чуть ли не радостно воскликнула Яблокова. — А я-то мучаю себя догадками: зачем меня опять в милицию? Купила у одной незнакомой женщины.

— Так уж и незнакомой?

Яблокова изложила историю с приобретением крестиков точь-в-точь так же, как Никитина.

— Буфет, как вы знаете, у самого окна. Вся улица как на ладони, — продолжала она, окончательно успокоившись. — Я находилась за стойкой. И вдруг остановилось такси. Из машины вышли трое. Двое мужчин и женщина. Высокий, на вид крепкий, чуть задержался, протянул бумажку и, посмотрев на часы, что-то сказал водителю. Наверное, предложил таксисту через какое-то время снова подъехать сюда. Мужчины сели за столик у окна, а женщина подошла ко мне. Раскрыла сумочку, достала небольшой пакетик и высыпала содержимое мне на ладонь. «Здесь пятнадцать крестиков, — сказала она. — Покажите девушкам, цена пятьдесят рублей». И тут же отошла к мужчинам, села за столик. Ко мне подбежали официантки, кухонные рабочие и все крестики раскупили. Троица распила бутылку шампанского и уехала на такси.

— Кто обслуживал гостей?

— Галина Малахова.

— Приметы мужчин можете назвать?

— Тому, кто рассчитывался с таксистом, лет тридцать, в блестящей белой куртке японского производства. У моего мужа была точно такая же. Волосы темные, длинные. Второй ниже ростом и моложе. Кажется, в кожанке. Высокий приезжал с женщиной несколько раз. Я еще шутила: «Под охраной ездишь».

— Вы связывались с этой женщиной?

— Конечно, и не раз. У меня был ее телефон, записан на бумажке. Когда в столовой работала, он лежал под клеенкой на столике в буфете. Теперь же я работаю маляром. Недавно хотела позвонить: девочки заинтересовались крестиками. Я ходила в столовую, там записку с телефонным номером не нашла, дома тоже все перерыла — как в воду канула моя бумажка. Когда я звонила по тому номеру, трубку снимала старушка. Варвара Степановна ее зовут. Звонила я в понедельник и в четверг. Я спрашивала Нину Николаевну, которая затем мне перезванивала. Я ей говорила, что нашла покупателей, и она привозила. Телефон нашей столовой я дала ей при первой встрече. Во время разговора с Варварой Степановной я отчетливо слышала, как кто-то подходил к ней и просил ключи. Может, это вахта в общежитии или в гостинице.

— Вы не могли бы вспомнить номер телефона? Это очень важно.

— Я старалась, но ничего не получалось. Помню, что первые цифры «31», а последние — «12», но какие три цифры в середине — убей бог, не помню.

— Вы знаете всех, кто из ваших столовских купил у Нины Николаевны золотые изделия?

— Конечно, мы же бабы, друг другу показываем, хвастаем. Это наша слабость.

— Что еще можете сказать о Нине Николаевне?

— Не знаю, заинтересует ли вас, — вспомнила Яблокова. — Как-то в разговоре по телефону она обмолвилась, что сегодня не может приехать, собирается в Колпино и Тосно. Что бы это значило — я не знаю.

Яблокова посмотрела на подполковника печальными глазами немало пережившей женщины и горестно заключила:

— Не подвернись эти злополучные крестики, может, и не попала бы я в такую беду…

— Все может быть, Валентина Ильинична, — посочувствовал Миронов. — И через золото, как видите, слезы текут.

В дверь постучали. В сопровождении офицера вошел благообразный старик с аккуратной седой бородкой.

— Лев Исаакович, ювелирных дел мастер, — представил офицер. Он хотел еще что-то сказать, но Миронов легким жестом руки остановил его:

— Вы свободны.

Лев Исаакович выглядел намного моложе своего возраста, бросая ему вызов своей завидной стройностью, густой шевелюрой, хотя и сильно тронутой сединой, здоровым загаром.

— Мы с женой давно уже на пенсии, — усаживаясь поудобнее, рассказывал Лев Исаакович. — Вроде как на обочине. Воображение привычно связывает с этим упадок сил, увядание, угасание…

— Глядя на вас, я бы этого не сказал…

— Нам с женой на помощь пришли цветы. Все мы в старости становимся немного сентиментальными.

— Цветы, говорят, хлеб для души.

— Во-во, именно хлеб. Люблю, понимаете, цветы — мое отдохновение. Да и вы, гляжу, любитель.

Лев Исаакович обвел глазами окна, на подоконниках которых в аккуратных горшочках горели пурпурные цветочки.

— Цветы — это хорошо. Человек сердцем мягча-ет, — резюмировал он и как бы незаметно скользнул взглядом по миниатюрному пакетику, где находились золотые изделия. — Думаю, однако, что вы не за этим меня сюда пригласили.

— Вы правы, — согласился Миронов. Он пододвинул пакетик, открыл его, и на белый лист бумаги скользнули крохотные украшения. — Как вы думаете, чьих рук эта работа?

Лев Исаакович считался квалифицированным специалистом, человеком с чистой, незапятнанной репутацией. Продолжая глядеть на золотые вещицы, он сменил очки, провел руками по карманам.

— Не волнуйтесь, с оптикой мы поможем, — сказал Миронов, прошел к сейфу и вернулся с набором оптических приспособлений разной кратности. — Вот, пожалуйста. Если что еще надо, скажите.

— Достаточно, даже с избытком, — сказал Лев Исаакович, подолгу осматривая каждую вещицу. Он то снимал очки, то снова их надевал. Брал в руки оптические приспособления, смотрел через них, ощупывал изделия руками. И, отвалившись на спинку стула, резюмировал:

— Думаю, что это работа умелых рук, мастера высокой квалификации. Если бы не крестик, я сказал бы однозначно — сделано в заводских условиях. Но крестик? Их даже в мою бытность не изготовляли. Дальше. Насечка нанесена алмазной фрезой. Она большая редкость. Приобрести ее частным путем невозможно. Думаю, что обработка ювелирных изделий производилась там, где есть этот инструмент, — на производстве, большим мастером. Как раз тот случай, когда говорят — это ювелирная работа. Но сказать только это — значит ничего не сказать. Чтобы изготовлять такие изделия, нужно иметь специальное оборудование и инструмент. Плавильную печь, вальцы для Прокатки золота, приспособление для пайки. Одним словом, надо иметь мастерскую.

— Спасибо, Лев Исаакович, вы нам очень помогли. Вас отвезут.

— Не извольте беспокоиться, пройдусь пешочком. Давно мечтал прогуляться в этих краях. В молодости здесь бывал. Любил, когда все вокруг бурлило. Теперь больше по душе тишина…

Проводив ювелира, капитан Носиков возвратился в кабинет.

— Теперь давай, Василий Иванович, обмозгуем все, чем мы располагаем, — сказал Миронов, приглашая капитана взглянуть на графическую схему, которую он успел набросать. — Начнем с Яблоковой…

— Свяжитесь с Зинаидой Константиновной Рито-вой, — делая какие-то пометки в настольном календаре, говорил Алексей Павлович. — Надеюсь, это вам поможет. Тем более что она, считай, свой человек на ювелирном заводе.

Воспользовавшись паузой, Носиков с искренним недоумением произнес:

— Поразительно, неужели опять с этого предприятия? Еще чернила не успели высохнуть… Нет, видимо, зло непобедимо, товарищ подполковник. Арестована большая группа расхитителей, и никакого, предупредительного воздействия. Как-то даже не по себе становится.

— Не будем забегать вперед. Официально все можно представить как проверку реализации рекомендаций по усилению контроля за сохранностью материальных ценностей. Посмотрите, Василий Иванович, кто сейчас работает расточниками на станках алмазной обработки ювелирных изделий.

— Списки на всех материально ответственных лиц у нас имеются. А расточники относятся именно к ним.

— Очень хорошо. Значит, работа упрощается.

— Поезжайте в паспортные отделы по месту жительства и возьмите «несгибайки» с фотографиями. Если кто-то из них был в столовой, буфетчица Яблокова и официантка Малахова узнают.

— Слушаюсь.

Проводив взглядом капитана, Миронов повернулся к подполковнику Симонову.

— А вам, Николай Николаевич, необходимо съездить в Управление Ленинградской телефонной сети и выписать все номера телефонов, начинающихся с цифр 31 и заканчивающихся цифрами 12. Определите, какие из них установлены на вахтах в общежитиях или в гостиницах. Учтите, найдем телефон — установим Варвару Степановну, а через нее и сбытчицу. А там, может, размотаем и весь клубок.

Миронов стал собираться.

— Я уезжаю на коллегию, — сказал он Симонову. — Завтра после оперативки окончательно доработаем план, уточним Детали на случай возможных поворотов.

Утром они встретились. Симонов доложил, что телефон принадлежит общежитию медицинских работников, Варвара Степановна Егорова — вахтер. Она работает через трое суток. На вахте ведется журнал, куда записываются все обращения, в том числе и по телефону. Вахтеры информируют заинтересованных лиц о цели звонков. Нине Николаевне звонили, по меньшей мере, десятка полтора женщин. Какое она имеет отношение к общежитию? Неясно. Почему просила своих клиентов звонить только в понедельник и четверг, то есть тогда, когда работала Егорова? Видимо, продавщица золота знает порядки в общежитии и легко пользуется ими, не раскрывая себя.

Внимательно выслушав Симонова, Миронов покрутил в руках карандаш, потом положил его, постучал по столу пальцами и вдруг выразительно щелкнул ими — есть идея!

— А сколько, Николай Николаевич, в общежитии телефонов?

— Два: один у вахтера, а второй в кабинете коменданта.

— Когда смена вахтеров?

— В двенадцать дня, — ответил Симонов и добавил — В этом общежитии все не как у людей: вахтеры меняются днем. Ну, а когда Нина Николаевна, так сказать, отвечала на звонки Яблоковой? И по какому телефону? Вопросы, естественно, очень важные, но я не рискнул их выяснять.

— И правильно сделал, — одобрил Миронов. — Это дело поручим Носикову. Он занимался Яблоковой, ему и карты в руки.

Несколькими минутами раньше Носиков доложил, что предъявлял Яблоковой и Малаховой фотографии для опознания, но они твердо заявили, что не знают никого из мужчин, изображенных на снимках.

— Придется тебе, Василий Иванович, опять встретиться с Яблоковой, — сказал Миронов Носикову и объяснил ему суть дела. — Организуй так, чтобы она ничего не заподозрила. Пусть, допустим, следователь ее вызовет по своим соображениям, а ты этим воспользуйся и поговори по интересующим нас делам. Договорились? Вот и хорошо. Давай действуй!

Симонову Миронов сказал:

— Мне думается, что эта самая Нина Николаевна не имеет никаких дел с вахтером Егоровой. Больше того, она даже не знакома с нею.

— Точно, Алексей Павлович, — согласился Симонов и добавил — Даже ее телефоном не пользуется, а звонит из автомата.

— Вполне может быть.

— Зачем ей втягивать свидетелей? Уж кто-кто, а она знает, на что идет.

— А телефон общежития использует как почтовый ящик. Удобно, надежно. Кстати, комната коменданта далеко от вахты?

— Через площадку.

— Николай Николаевич, а что, если предложить этой «ловчиле» наш вариант? Сообщить на вахту от имени Яблоковой и попросить, чтобы Нина Николаевна позвонила в столовую. Наверняка клюнет, заинтересуется. Договоримся с телефонными станциями. Как только она позвонит на вахту, с телефона коменданта попросим засечь корреспондента. А в это время по радиотелефону дадим указание оперативным машинам на задержание «ловчилы».

Их разговор прервал зуммер телефона. Докладывал Носиков. Он сообщил, что Яблокова обычно звонила в первой половине дня. Нина Николаевна перезванивала ей примерно через час, а приезжала на следующий день.

— Спасибо, Василий Иванович, — поблагодарил Миронов и, положив трубку, повернулся к своему собеседнику — Что я говорил? Она звонит с одного и того же телефона. Стопроцентная гарантия — из автомата, а товар получает вечером. Сегодня какой день? — Миронов посмотрел на настольный календарь. — Ага, среда. Завтра четверг. Это день второй половины дежурства Егоровой.

— Может, поговорить с Егоровой? — предложил Симонов.

Розыск, по всем данным, выходил на финишную прямую.

— Не будем нарушать нормальное течение событий, — ответил Миронов. — Раскрываться перед Егоровой не стоит. А вот с комендантом поговорить надо. И еще. Попытайся встретиться с членами совета общежития.

Прикурив сигарету, Миронов продолжал:

— Продумай, Николай Николаевич, в деталях план операции по захвату «ловчилы».’ Нужно задействовать не менее трех-четырех автомашин с радиотелефонами и расставить их в городе так, чтобы одна из машин могла прибыть к телефону-автомату за пять — семь, максимум за десять минут. Мнимое приглашение к телефону Яблоковой затянем. Можно даже попросить перезвонить — вышла, дескать. Учти все это. План доложишь сегодня в девятнадцать тридцать.

— Ну, а если будет звонить с личного телефона?

— Тогда операция отменяется. Но это маловероятно. Уверен, что воспользуется автоматом.

Тучи, закрывая солнце и синеву неба, громоздились друг на друга бесформенными, неуклюжими пластами. Дождь то начинал идти, то переставал. Он насыщал воздух мельчайшими каплями, проникал всюду.

Миронов, глядя в окно, поджидал телефонного звонка. Ради него отложил все дела, перенес на более поздний срок важную встречу. Как и было вчера условлено, Симонов находится сейчас в общежитии все под тем же предлогом — проверки паспортного режима, а Носиков — в столовой. Он уже организовал звонок от имени Яблоковой. На вахте его приняли, обещали передать Нине Николаевне. Значит, пока все идет по плану.

Настроение, однако, не поднималось. Видимо, все-таки погода действовала, давила на психику. Алексей Павлович бросил взгляд на пудовую гирю и тут же отвел. Перед глазами почему-то мельтешила Нина Николаевна. Мысленно рисовал ее портрет, варианты возможных действий. С утра она, как и всякая женщина, наверняка занималась домашними делами: готовила завтрак, кормила мужа или сына, отправляла одного на работу, другого в школу. А потом занималась собой. На это уходило от часу до двух. Свободная, независимая женщина могла позволить себе подобную роскошь. Где-то около одиннадцати выбиралась на улицу, шла к ближайшему автомату. Открывала записную книжечку, отыскивала нужный номер и начинала крутить диск…

Глуховатый зуммер, прозвучавший в тишине особенно резко, вернул Миронова к действительности. Он схватил трубку.

Симонов известил, что выезжает в переулок Грив-цова. Часы показывали 11.50. Тотчас все пришло в движение. Операция началась. Она продолжалась недолго, всего пятнадцать минут. Именно через это время Симонов доложил, что «ловчила», как ее прозвал Миронов, задержана. Она оказалась Ветровой. Задержан также гражданин, назвавшийся Микрюковым.

— Мы сейчас в жэке оформляем протокол, — добавил Николай Николаевич. — Скоро будем в управлении.

— Как насчет товара?

— Есть.

— Поздравляю с удачей, — успел сказать Миронов и тут же поднял трубку другого ожившего аппарата.

Звонил Носиков. Выслушав его, подполковник приказал ему следовать в общежитие, изъять журнал записи вахтеров и привезти с собой вахтера Егорову.

Варваре Степановне на вид лет шестьдесят, она невысокая, в темно-синем сарафане и в коричневом беретике. Осторожно присела на край стула. Белесые с желтизной глаза глядели выжидательно. Держалась спокойно, сказала, что работает вахтером около года.

— Внуки появились. Пенсии не стало хватать. Вот и решила поработать, пока есть силенки.

— Многих, должно быть, знаете?

— Особенно не запоминаю, но кое-кого из девчат знаю.

— С Ниной Николаевной Ветровой давно знакомы?

— Ветрова. Эта фамилия мне незнакома.

Миронов взял в руки журнал и стал его листать.

— Вы по понедельникам и четвергам работаете?

— Такой уж график. Если кто заболевает или там в отпуск уходит — график ломается.

— Вот посмотрите, в журнале немало записей с просьбой о том, чтобы позвонила Нина Николаевна.

Егорова задумчиво полистала журнал.

— Да, помню голос этой женщины, — бесхитростно сказала Варвара Степановна. — Такой резкий, крутой. Но саму ее не видела и не представляю, как она выглядит. А то, что в журнале записывала, так не только я, а и другие записывали. Комендант так внушала нам, вахтерам, — девочки должны заботу чувствовать, от дома не отрываться. Многие повыходили замуж, да не все с жильем устроены. Кто с мужем в другом общежитии живет, а кто угол снимает.

И, освоившись, понимающе посмотрела на Миронова.

— А я-то думала: чего это участковый околачивается, да еще и с помощником? Не женихаться же они приходили. По делу, значит. Меня не спрашивают — я и молчу. А поинтересовались бы — я бы сказала.

Старушка дорожила своим достоинством и с ноткой обиды заключила:

— Мне ведь скрывать нечего. Моя совесть чиста. У нас и в роду-то никого не было, кто жил бы кривдой. Эта Нина Николаевна и сегодня звонила. Я передала, что Валентина ею интересуется.

— Извините, Варвара Степановна. Мы не хотели вас тревожить раньше времени. — Миронов встал из-за стола, подошел к Егоровой. — Никаких претензий к вам милиция не имеет. За все, что вы рассказали, большое спасибо.

Вошел Симонов и положил на стол перед Мироновым протокол:

— Опять — крестики. Пятнадцать штук. Три пары сережек. Два перстня и два обручальных кольца, три браслета. Записная книжка.

— Что в записной книжке?

— Имена, телефоны.

Миронов взял в руки журнал и стал называть имена, записанные рукой Егоровой, а Симонов следил по записной книжке и говорил: «Есть».

— Так мы не запомним. — Алексей Павлович остановился. — Надо записывать. Вот тебе чистый лист бумаги. Разделим его линией пополам. В левой стороне помечай имя, которое я тебе назову, а в правой — из записной книжки.

Когда эта работа была закончена, получились солидные колонки по обе стороны разграничительной линии. Кроме того, в записной книжке было два шифра: НВЕ, ТСВ — с четырехзначными телефонами. Это, видимо, особые люди, которых Ветрова на всякий случай тщательно оберегала.

Предстояло выяснить, кто из этих лиц кроме Валентины Яблоковой являлся заказчицей и покупательницей золотых изделий у Ветровой. Кому принадлежат телефоны — частным лицам или организациям?

— Подготовь письмо и немедленно направь в Управление городской телефонной сети оперуполномоченного, — распорядился Миронов, просматривая протокол.

— Хорошо.

— А это что? — Подполковник остановил взгляд на чистом листе бумаги с оранжевым оттенком, скрепленном подписями Ветровой и понятых на уголке.

— Это, товарищ подполковник, бумага, в которую были завернуты ювелирные изделия, — пояснил Симонов. — Полагаю, на ней остались отпечатки пальцев того, кто заворачивал изделия, и того, кто передавал их.

— Неплохо.

— Я уже распорядился: дежурный возьмет отпечатки пальцев у задержанных, эксперт обработает бумагу и проведут сравнение.

— Торопишься, Николай Николаевич, всему свое время. Сначала дело необходимо возбудить, а уж потом… — Миронов нажал на кнопку и сказал в микрофон селектора — Эксперта ко мне.

Потом загадочно улыбнулся, снял трубку и набрал номер прокурора.

— Николай Степанович, есть разговор. Разрешите, мы подойдем к вам с начальником ОБХСС?

— Заходите, Алексей Павлович.

— Хотелось бы, чтобы и следователь Арева была на месте.

— Опять дело ей приготовили, поди, какое-нибудь закрученное? — посетовал Корнилов и серьезно добавил — Вроде бы она освободилась, сегодня подписал обвинительное. Крестится, что осилила «гроб», намучилась с этими приписками.

— Вот видите — крестится, а у нас как раз крестики.

— Ну, если крестики, сейчас приглашу.

В тот же день Арева приступила к допросу Ветровой. Та сидела с видом обиженной и оскорбленной. Поправляя затейливую прическу, односложно отвечала на вопросы. Прищуренные синие глаза сверкали колко.

— Нас, Нина Николаевна, в данном случае интересует все, что связано… — Арева, сделав выразительную паузу, неторопливым движением убрала бумажную салфетку, скрывавшую золотые поделки. — …Что связано с этими драгоценностями. Откуда они у вас? Кому предназначены?

— Тоже мне, драгоценности, — уклоняясь от поставленных вопросов, фыркнула Ветрова. — Смотреть не на что. Вы небось и не видели настоящих драгоценностей.

Антонина Яковлевна Арева, неопределенно пожав плечами, продолжала сосредоточенно наблюдать за явно избалованной вниманием и роскошью самовлюбленной женщинрй. Ветрова прилагала немало усилий для того, чтобы «сохранить лицо», создать впечатление, что находится здесь по какому-то досадному недоразумению, но еле уловимое движение глаз отражало напряженную работу мысли, предельную настороженность.

— Итак, от кого вы получили эти ювелирные изделия?

— Купила у неизвестного.

— Ваш ответ поспешный и необдуманный. Хотя было время подумать. Вот прочтите в Уголовном кодексе статью восемьдесят восьмую. — Арева развернула книгу на закладке и протянула Ветровой. — Вы подозреваетесь в нарушении правил о валютных операциях. Часть первая этой статьи предусматривает от трех до восьми лет лишения свободы. Вам понятно?

— Чего уж там не понять! Выходит, и купить ничего нельзя, сразу — в тюрьму, — сказала Ветрова с укором.

— Не прикидывайтесь, — упрекнула ее Антонина Яковлевна. — Не ставьте себя в глупое положение. Преступление, которое вы совершили, будет раскрыто. В этом можете не сомневаться. Наберитесь мужества и признайтесь. Итак, кому и когда вы продавали ювелирные изделия?

— Никому и никогда я ничего не продавала, — медленно и твердо проговорила Ветрова.

— Кто такой Микрюков и как вы с ним оказались вместе в телефонной будке?

— Я его не знаю. А как оказались в будке — спросите милицию. Я разговаривала по телефону, подъехала машина, выскочили из нее люди и втолкнули в будку этого, как вы называли, Микрюкова, а потом наев месте доставили в жэк.

— Значит, сначала втолкнули, а потом… — улыбнулась Арева. — Детский лепет. Поймите же, у вас один выход — говорить правду. Чистосердечное раскаяние, равно как и активное способствование раскрытию преступления, рассматривается как смягчающее вину обстоятельство.

— Никакого смягчения мне не надо.

— Ветрова, вы отрицаете очевидное.

Женщина, потускнев, глухо проговорила:

— Я все сказала.

— Тогда подпишите протокол, — сдерживая нараставшую досаду, предложила Арева.

Следующим перед нею оказался шатен лет тридцати, элегантно одетый, со спортивной выправкой. Густые черные брови сдвинуты, глаза слегка прищурены. Это Владимир Микрюков. Как и его компаньонка, он тоже отрицал свою причастность к золотым изделиям, знать не знал никакой Ветровой.

— Несостоятельность ваших, молодой человек, утверждений лежит, что называется, на поверхности, — значительно произнесла Антонина Яковлевна. — Не торопитесь, подумайте, я надеюсь на ваше благоразумие и понимание.

Микрюков всячески старался показать, что ему пытаются, как он выразился, повесить лапшу на уши, насмешничал, от прямых вопросов всячески увиливал.

От следователя, однако, не ускользнула скрытая в нем тревога.

— Пока, Алексей Павлович, ничего утешительного, — сказала Миронову Арева после допроса. — Оба ведут себя довольно независимо. Видно, успели договориться.

— Все может быть, — машинально ответил Миронов, поглядывая на телефонный аппарат. И тут же объяснил свою невнимательность. — С минуты на минуту, Антонина Яковлевна, жду важного звонка. При обыске у задержанных изъят листок, в который было завернуто золото. Не исключено, что на нем могут оказаться отпечатки пальцев. Эдуард Карлович колдует…

— Что ж, существенная деталь.

Не успели они переброситься словом-другим, как телефон напомнил о себе.

— Легок, Эдуард Карлович, на помине. — Миронов не успел погасить улыбку. — Ждем тебя. Забирай все свои премудрости и — к Симонову. Мы с Антониной Яковлевной подойдем.

Они уже направлялись к двери, как опять раздался телефонный звонок.

— Товарищ подполковник, зашифрованные телефоны в записной книжке Ветровой разгаданы, — прозвучал бодрый голос Носикова.

— События развиваются быстрее, чем мы предполагали, — широко улыбнулся Миронов, глядя на Ареву. — И кому же эти телефоны принадлежат?

— Нагретову и Телегину. Они оба работают на ювелирном заводе.

— Чем занимаются?

— Монтируют сложные конструкции ювелирных изделий — это специалисты высокой квалификации.

— Выходит, действительно везет тому, кто сам везет, — добродушно улыбнулся Миронов. — У Лиснова в НТО тоже кое-что проясняется. Есть отпечатки пальцев. Через несколько минут скажет, пригодны ли для идентификации. Следователь готовит опознание.

— Как Ветрова?

— Молчит, но, думаю, долго не продержится. Уж слишком лихо все отрицает.

Носиков собрался было уходить, но задержался, чтобы сообщить:

— И еще. Звонил оперуполномоченный, он сейчас привезет список всех абонентов телефонов, номера которых обнаружены в записной книжке Ветровой. В основном это парикмахерские, кафе, столовые, магазины…

— Спасибо, Василий Иванович, — сказал Миронов. — Все, что попросит следователь, немедленно выполняй. Преступление должно быть раскрыто в сжатые сроки.

— Раскроем.

— Может, не тех щупали? Не торговец золотом* был в столовой, а монтировщик. А?

— Намек понял.

— Вот и хорошо.

Прошло три часа. Алексей Иванович вел прием граждан, когда позвонила Арева.

— Что, Ветрова призналась?

— Сдвиг есть.

— А я-то подумал… Хорошо, заходите, Антонина Яковлевна.

Закрыв за собой дверь, следователь поделилась самой значительной новостью:

— Ветрова заявила, что Микрюков ее сожитель.

— И вы не удивились, что парень, который годится женщине в сыновья…

— Чему там удивляться, — вздохнула Арева. — Не об этом речь. Он, видите ли, принудил ее участвовать в реализации ювелирных изделий. Вместе с ним она развозила по точкам золото, участвовала в реализации. Но откуда он брал изделия — не говорит.

— Ход конем, если применить шахматную терминологию! Отстаньте, дескать, от меня. Терзайте мужчину, он покрепче — сдюжит. Выходит, так.

— Именно так.

— Ну, а кто был третий с ними в столовой?

— Молчит. Пока молчит. Кстати, на упаковочной бумаге отпечатки пальцев пригодны для идентификации.

— Это уже кое-что.

— Мой план: завтра с утра провести опознание Микрюкова.

— Может, Антонина Яковлевна, сперва вместе с вами поговорим с ним? — предложил Миронов.

— Что проку-то? — усомнилась Арева. — Будем взывать к совести, стыдить, а он начнет куражиться…

— Ну ладно, — согласился подполковник. — А эксперт?

— Прикидку сделал, — сказала Антонина Яковлевна. — Похоже, на упаковке три следа пальцев Микрюкова.

— Так это же железное доказательство!

— Для суда. А этого наглеца еще убедить надо, что следы оставил именно он.

— Вы правы, — согласился Миронов. — Самое трудное — убедить.

— А тем более — признаться в преступлении.

Они переглянулись. Разговор заходил в тупик. Арева, однако, не торопилась уходить.

— Может, очную ставку с Ветровой сделать?

Антонина Яковлевна немного подумала:

— Давайте повременим. Ветрова хитрит, нащупывает, чем мы располагаем. — И, помолчав, добавила — При необходимости зачитаем Микрюкову ее показания, дадим понять, что Ветрова «рассыпалась».

— Как бы не спугнуть остальных участников!

— Пока нет основания для такой тревоги. Похоже, взяли вы Ветрову и Микрюкова чисто, без шума.

— А как вы, Антонина Яковлевна, рассматриваете Телегина и Нагретова с ювелирного завода?

— Пока нет никаких данных, что именно они участвуют в совершении преступления. А зашифрованные записи Ветровой дают нам лишь повод их подозревать, и не более. Не будем их сегодня трогать, а завтра обязательно все проясним.

Перед опознанием Антонина Яковлевна решила все-таки еще раз поговорить с Микрюковым. Он по-прежнему держался с подчеркнутой холодностью, впрочем вполне корректной. Нередко так бывает: поначалу человек Предстает в ореоле вполне порядочного, ревниво оберегающего свое достоинство, а впоследствии под внешней привлекательностью и благоприятностью обнаруживаются черты корыстолюбца, мошенника, морально разложившегося типа.

— Мне нечего дополнить, — без прежней твердости в голосе произнес Микрюков. — Все, что я знал, сказал. — И опустил голову. Нетрудно было заметить, как он напряжен. Наступило время решительных действий.

— Нечего, говорите? — сухо переспросила Арева и дала команду пригласить понятых.

В кабинет вошли мужчины и стали с оглядкой рассаживаться.

— А вы, Микрюков, садитесь на любой из трех стульев у стенки.

Как только все было готово, следователь объявила, что сейчас будет проведено опознание. И когда вошла свидетельница, обратилась к ней:

— Яблокова, вы предупреждаетесь за дачу заведомо ложных показаний. Вам предъявляются для опознания трое мужчин. Есть ли среди них те, кого вы знаете? Посмотрите внимательно. С ответом не торопитесь. Товарищи, встаньте.

— А чего не торопиться-то, я хоть из тысячи сразу бы узнала. Этот гражданин находится в середине. Он неоднократно бывал у нас в столовой с Ветровой, когда та продавала нашим сотрудникам ювелирные изделия.

— Назовите свою фамилию, гражданин!

Мысль работала лихорадочно в поисках хоть какого-нибудь просвета в тупике, но выходило, что загнали его так, что и не шевельнуться. Плотно сжав зубы, он еле слышно процедил:

— Микрюков.

Арева уточнила:

— Значит, вы опознаете Микрюкова?

Яблокова убежденно подтвердила:

— Да, именно его. Других не знаю, и вижу их впервые.

— Спасибо. Подпишите протокол и подождите несколько минут в коридоре, вы еще потребуетесь для очной ставки.

— Василий Иванович, приглашайте другую свидетельницу, — распорядилась Арева, обращаясь к Носи-кову.

— Микрюков, выбирайте место.

— Я сяду с краю.

— Хорошо.

Официантка Малахова тоже его опознала.

Ошарашенный Микрюков сидел с отсутствующим взглядом. В нем все кипело от злости и обиды. Молчал, надеясь неизвестно на что. А следователь выкладывала все новые и новые доказательства:

— Зачитаю вам показания Ветровой: «Ювелирные изделия я получала от Микрюкова». Вот еще одно место: «С ним я ездила по точкам и продавала там золотые изделия». Взгляните на протокол, на подпись Ветровой. Что еще надо, чтобы вы поняли всю нелепость своего поведения, бесперспективность запирательства?..

Потом Антонина Яковлевна извлекла из папки еще один документ. Глядя в упор на Микрюкова, показала карандашом:

— Здесь говорится, что на бумаге, в которой находились изъятые у Ветровой ювелирные изделия, имеются отпечатки пальцев. В том числе и ваши. Читайте, читайте.

Арева помолчала.

— У вас, Микрюков, единственный шанс — говорить правду.

— Я хочу встретиться с Ветровой, — шмыгнул он носом.

— Всему свое время. Сейчас разговор с вами.

— Запутался я, товарищ следователь.

— Это видно.

— Сколько мне отвесят?

Арева выдержала довольно длинную паузу и сказала:

— Это уж как суд решит. Многое, естественно, будет зависеть от вашего поведения. От вашего благоразумия.

— Да, нехорошо получилось, — криво улыбнулся Микрюков. — Всю жизнь у меня все идет не так, как у людей.

— Всю жизнь, говорите? — улыбнулась Антонина Яковлевна. — Да ведь она у вас только начинается.

— Да и то, что прожито, — сплошные неприятности, куда ни кинь.

Люди по-разному относятся к своим ошибкам: одни ищут их причины внутри себя, а другие — вокруг. Микрюков был единственным сыном у довольно обеспеченных родителей. Его вкусно кормили, хорошо одевали, всячески оберегали от огорчений и забот взрослого мира. Постепенно сердце его обросло жирком сытости и снисходительного самодовольства.

— С горем пополам дотянул до восьмилетки, — рассказывал Микрюков. — Маманя протолкнула в техникум. Ушел. Разочаровался в профессии электрика…

Никаких обязанностей, никаких забот. А пустота, как известно, должна чем-то заполняться. Пил да ел. И чем больше накапливалось пустых бутылок после попоек, тем мрачнее и тяжелее становилась атмосфера его прокуренной комнаты.

И тут повстречался Петька Нагретое, одноклассник по прозвищу Утюг. Вспрыснули, как водится, встречу. Микрюков поплакался на скучную жизнь.

— Когда человек не знает, как жить, ему всегда трудно, — сказал Петька-Утюг. — Три, Вова, к носу, и все пройдет.

Микрюков побывал у Нагретова дома. Занял денег, потом еще и еще. А отдавать было нечем. И тогда однажды Нагретое предложил ему выгодное дело. Микрюков не отказался. И потекли в карман трешки, а там и красненькие. Тут подвернулась Ветрова. Микрюков ушел из дома, сорвался с работы. И пошла наперекосяк его и без того нескладная жизнь.

…Микрюков умолк. Выговорился хотя и сумбурно, но ничего не скрыл, рассказал про себя все, как на исповеди. И сразу весь как-то поблек, осунулся. Лицо его перестало расплываться в усмешке и стало жестким, отчужденно-сосредоточенным.

— Скажите, когда вы в последний раз виделись с Нагретовым? — спросила Антонина Яковлевна.

— Позавчера, — ответил Микрюков.

— Где?

— Я заходил к нему домой: он приболел. А сегодня должен принести ему выручку.

— И сколько же вам перепадает?

— Десять процентов от реализации.

Арева прикинула в уме и продолжала:

— Значит, вы имели дело только с Нагретовым?

— Да, только с ним.

— Как связывались?

— По телефону.

— «НВЕ». По этому шифру.

— Да.

— А другой — «ТСВ»?

— Телегина. Но я на него не выходил. Этот вариант — на крайний случай.

— Ветрова тоже с ними знакома?

— Нет.

— Как же оказались шифры в ее записной книжке?

— Я сам зашифровал. Указал начальные буквы фамилии, имени, отчества. А из номера телефона записал последние четыре цифры, первые же вынес на верх странички.

— О чем вы обычно говорили по телефону с Нагретовым, перед тем как встретиться?

— Я говорил, что буду через такое-то время, у меня все в порядке.

— Зашифровывая отдельные действия, вы, видимо, понимали, что вас ждет?

— Конечно. Нагретое предупреждал, что если я его заложу, то он со мною рассчитается.

— Могли ли вы прийти к нему без всякого предупреждения?

— Нет, это исключено. Я должен предварительно позвонить по телефону и после некоторых условных действий подняться на этаж и позвонить в двери.

— Какие условные действия у вас с ним выработаны?

— Когда я звоню, трубку он снимает только после восьмого гудка. Я должен ему показаться из-под арки дома напротив, помахать рукой и сразу же перейти улицу. В квартиру звонить: три длинных и два коротких звонка.

Арева схитрила:

— И чем вы это можете доказать?

Микрюков запальчиво сказал:

— Я готов все проделать. Позвонить, помахать, подняться на этаж…

Он не окончил фразу, вздохнув:

— Я не намерен один по этому делу париться.

Арева не стала больше его испытывать.

— Хорошо, Микрюков, — сказала она. — Вот вам бумага, напишите все, что рассказали.

Когда Микрюкова увели, Антонина Яковлевна набрала номер телефона начальника районного управления милиции Миронова.

— Значит, есть основания для производства обыска? — выслушав следователя, спросил Миронов.

— Безусловно, есть.

Но у Миронова возникли сомнения.

— Установлено, что насечки на золотых изделиях выполнены алмазной фрезой, — сказал Алексей Павлович. — А Нагретое и Телегин, по нашим данным, этим инструментом не владеют и не пользуются…

— Хотите сказать, что нужно искать третье лицо? — спросила Арева.

— Нет, Антонина Яковлевна. Я думаю о другом: не повредят ли обыски делу?

Но Арева была настроена решительно:

— Повредят или не повредят, а делать их надо. Сегодня Микрюков должен быть у Нагретова с деньгами. Значит, уже одно это нас торопит. И еще вот что. Микрюков сказал, что у Нагретова в кухне мусоропровод. Понимаете, Алексей Павлович, на что он намекнул?

— Понимаю.

— Ждать нельзя. Надо действовать. А что касается третьего лица… — Она помолчала. — …То на него выйдем через Нагретова и Телегина.

— Что ж, — сказал Миронов, — готовьте, Антонина Яковлевна, постановления. А я сейчас же поручу Симонову и Носикову продумать операцию в деталях.

— Вот и договорились, — облегченно вздохнула Арева.

Квартира утопала в коврах, мебель сияла полировкой, светился на изломах граней хрусталь, на полу пышно цвел алый палас. На нем стояла женщина лет сорока, высокая, худая, с бледным лицом. Некогда красивые глаза смотрели устало и печально.

— Не беспокойтесь, мы без вас ничего не тронем, — сказал Носиков, слегка смутившись под удрученным взглядом немало пережившей женщины. Она имела вид человека, которому вся эта роскошь никогда не служила и была омерзительна.

Присев к журнальному столику, Телегина все-таки настороженно следила за неторопливыми передвижениями оперативников. Напротив сидел ее муж — кругленький, с румянцем во всю щеку, с тяжелым жгучим взглядом. Его явно раздражали шорохи, доносившиеся из спальни.

В тайниках Нагретова и Телегина уже обнаружены ювелирные изделия, золотые заготовки, а также мастерские с комплектами оборудования: миниатюрные плавильные печи, вальцы для прокатки металла, паяльные приспособления, приборы — всего сто двадцать наименований. Оба признали, что не первый год занимаются подпольным бизнесом — скупкой золота с рук у граждан, изготовлением и сбытом драгоценностей, пользующихся повышенным спросом.

Фигурные насечки на изделиях производил К. П. Не-стевой, расточник ювелирного завода. При обыске на его квартире тоже обнаружены заготовки и изделия из золота. Все трое обросли постоянной клиентурой.

Деньга, говорят, на деньгу набегает. А где они, день-ги-то? В сберкассе? Возможно, но книжек нет. В «чулке»? Тоже не обнаружили. Обыск затянулся.

— Прелюбопытная вещь, — обронил капитан Носиков, подойдя к замысловатой этажерке с позолоченной инкрустацией. Вся она была завалена старыми газетами и журналами, тетрадями и небольшими рулонами. Рассматривая этажерку, офицер уголком глаза наблюдал за реакцией хозяев. — Редкая, из красного дерева…

— Да, — с облегчением вздохнул хозяин, когда Носиков отошел в сторону.

Как у заядлого рыбака появляется предчувствие удачи, когда он вдруг находит укромное местечко и точно знает — здесь будет клев, так и Василий Иванович Носиков понял: деньги — в этажерке.

И не ошибся.

В пожелтевших от времени газетах и журналах, тетрадях и рулонах было обнаружено девять сберкнижек на предъявителя, квитанции облигаций трехпроцентного займа, сданного на хранение в сберкассу, на сумму 40 тысяч рублей. У других преступников тоже было найдено и изъято много ценностей на крупную сумму.

Из-за темнеющего парка выплывала луна. Вокруг нее расплывчато мерцали звезды. Их было мало, поэтому небо казалось застланным голубоватой дымкой.

Проводив машину, Носиков облегченно перевел дух и пошел по пустой, освещенной редкими фонарями улице. Думать ни о чем не хотелось. Быстрее бы домой, в свою простенькую и от того еще более уютную квартирку. Быстрее бы забыться крепким сном, уйти от пережитого и увиденного.