Шестьдесят сражений Наполеона

В результате войн 1805—1809 годов Наполеон в короткий срок сумел подчинить влиянию Франции крупнейшие страны Европы. Пруссия была подавлена и расчленена; Италия превращена во французские департаменты; Австрия с 1809 года почти полностью подчинилась Наполеону. Французская империя с ее вассальными государствами насчитывала 71 миллион населения из 172 миллионов, населявших Европу. Русский посол Куракин писал царю: «...от Пиренеев до Одера, от Зунда до Мессинского пролива все сплошь — Франция».

Единственной сильной страной, которая оставалась вне влияния императора, была Россия. Дипломатические шаги, предпринятые Наполеоном в Тильзите и Эрфурте, с целью вовлечения России в орбиту своего влияния, результатов не дали. Чтобы окончательно упрочить свое господство в Европе, а затем сокрушить могущество Англии, Наполеон решил покорить Россию силой.

После заключения Тильзитского мира по отношению к России Наполеон вел двойственную политику. С одной стороны, он заигрывал с Александром I и предлагал ему разделить Европу на сферы влияния, с другой — всячески старался ослабить Россию. Император поддерживал домогательства Ирана и Турции, толкал на войну Швецию и вынудил русского царя вступить в войну с Англией. Наполеон надеялся, что Россия надолго увязнет в этих войнах и окажется неподготовленной к предстоящему столкновению с Францией.

Неизбежность войны между Францией и Россией стала особенно очевидной в конце 1810 года, когда русское дворянство в интересах развития национальной торговли заставило Александра I изменить политику континентальной блокады: создать благоприятные условия для вывоза из России хлеба и сельскохозяйственной продукции и одновременно ограничить русский рынок от ввоза французских товаров. В декабре 1810 года Александр I издал закон, устанавливавший высокие тарифы на ввоз предметов роскоши и вина, то есть на товары, в основном поступающие из Франции. Наполеон воспринял этот указ как объявление экономической войны.

Отношения между Францией и Россией резко ухудшились. Обе стороны начали готовиться к войне. Еще никогда Наполеон не делал столь обширных приготовлений. Два года ему пришлось затратить на дипломатическую подготовку. Всем участникам будущего похода были обещаны российские территории: Австрии — Волынь, Пруссии — Прибалтика, Турции — Грузия и Крым, Варшавскому герцогству — границы Великой Польши. В феврале 1812 года Пруссия подписала договор с Францией о совместных военных действиях против России. Фридрих Вильгельм III в качестве первого вклада в совместную борьбу отдавал Наполеону 20-тысячный корпус Йорка, поступивший затем под командование Макдональда. В марте того же года император заключил такой же договор с Австрией, которая обязалась выставить корпус численностью в 30 000 человек под командованием Шварценберга.

Правда, Наполеону не удалось добиться полной изоляции России. Швеция отказалась от участия в коалиции. Вынуждена была прекратить борьбу и Турция после разгрома под Рущуком и Слободзеей. Выход из игры этих двух стран ставил под сомнение все готовившееся предприятие. Наполеон был взбешен, но не остановился — он слишком далеко зашел, чтобы отказаться от похода, сулившего не только новую славу, но и безраздельное французское господство во всей Европе. В мечтах император строил планы последующего вторжения через Кавказ в Индию, воображение его по-прежнему дразнили дерзкие замыслы Александра Македонского.

В грандиозных военных мероприятиях ярко проявлялось могущество Наполеона. Ясное небо омрачали лишь тучи национальной борьбы, которую вел народ Испании, где приходилось держать 300-тысячную армию. Не нравились Наполеону также доклады о нежелании идти па французскую службу уроженцев Швейцарии и Германии. Даву писал императору, что полк, недавно сформированный в ганзейских городах, приходится вести под конвоем французской кавалерии. В корпус Удино входил швейцарский полк, в который молодых людей приводили в кандалах. Этот полк приходилось даже охранять, чтобы он не разбежался еще до начала войны. Люди не хотели умирать в неведомой России ради интересов наполеоновской Франции. Все это были настораживающие симптомы, но из них Наполеон сделал лишь один вывод: удар должен быть молниеносным и сокрушительным.

Предстоящая война не вызывала энтузиазма и в самой Франции. Ряд государственных и военных деятелей пытались повлиять на Наполеона в смысле отказа его от войны с Россией, указывая ему в том числе и на расстройство финансов, но император на это отвечал: «Расстройство финансов само по себе является побудительным поводом к войне». Наполеон потребовал все материалы о походе Карла XII, чтобы уяснить себе причины поражения шведской армии, и снова пришел к выводу, что нужно быть достаточно сильным и не останавливаться ни перед чем. Карл допустил сразу две ошибки: не обеспечил превосходство в силах и безрассудно бросил свою операционную линию, ринувшись на Украину. Теперь оставалось одно — убедить Европу в том, что Франция ведет оборонительную войну. Передвигая свои войска с Рейна на Эльбу и Одер, а затем с Одера на Вислу, он не уставал утверждать, что все эти действия направлены на сохранение французской безопасности.

Широта замыслов заставила Наполеона значительно увеличить действующую армию. Очередными дополнительными призывами новобранцев 1810, 1811 и 1812 годов, выкачиванием людских ресурсов из других стран императору удалось создать невиданную для того времени по численности армию в 1 200 000 солдат, из которых 600 000 человек были предназначены для завоевания Испании и охраны внутренних территорий Франции, а другие 600 000 при 1350 орудиях были направлены против России, составив «Великую армию».

Армия Наполеона, переброшенная из районов формирования — Штеттина, Магдебурга, Лейпцига, развернулась в начале июня 1812 года за Вислой, на линии Варшава—Кенигсберг, использовав герцогство Варшавское как удобный плацдарм для вторжения в Россию. Войска были соединены в три группы.

Левое крыло составляло главную группировку и включало в себя 1-й, 2-й, 3-й пехотные корпуса и гвардию — 218 000 человек и 527 орудий. Наполеон, лично командуя этими войсками, развернул их на линии Торн—Данциг для последующего движения через Ковно на Вильно.

Центр армии под командой Богарне состоял из 4-го, 6-го пехотных и 3-го кавалерийского корпуса — 82 000 человек и 208 орудий. Войска центра предназначались для обеспечения действий левого крыла и в то же время для наступления в полосе между Гродно и Ковно с целью разъединения 1-й и 2-й русских армий.

Правое крыло «Великой армии» под командованием короля Вестфальского Иеронима состояло из 5-го, 7-го, 8-го пехотных и 4-го кавалерийского корпусов — 78 000 человек и 159 орудий. В задачу этой группы входило движением на Гродно оттянуть на себя русских и обеспечить наступление главных сил Наполеона.

Для обеспечения действий развернувшейся армии, кроме того, были сосредоточены: на левом крыле — прусский корпус Макдональда в 32 000 человек, с общим направлением его через Тильзит на Ригу; на правом — 34-тысячный австрийский корпус Шварценберга. Общая численность развернувшихся за Вислой войск первого эшелона составляла 444 000 человек. Во втором эшелоне, в Пруссии, находился 9-й корпус маршала Виктора — 33 000 человек, 11-й (резервный) корпус маршала Ожеро — 27000 человек и другие резервные части, всего — около 160 000 солдат.

Сосредоточение таких огромных сил пехоты, кавалерии и артиллерии требовало тщательной организации материальной базы. В Варшаве, Модлине, Торне, Кенигсберге были созданы продовольственные магазины и разного рода снабженческие депо. В Данциге был организован главный интендантский склад с 50-дневным запасом продовольствия на 400 000 человек и 50 000 лошадей. В Модлине и Торне учреждены артиллерийские склады, в Варшаве, Мариенбурге, Эльбинге и Данциге были развернуты госпитали. В этой гигантской подготовке к войне с Россией участвовала не только Франция, Наполеон мобилизовал все силы подвластных ему европейских стран.

Император тщательно изучил театр военных действий, историю прежних войн России. Создав разветвленную шпионскую организацию, Наполеон следил за положением в Российской империи и в то же время через своих послов — Коленкура, а затем Лористона — стремился всячески ввести в заблуждение русское правительство, уверяя царя в своих миролюбивых намерениях. Казалось, военный гений Наполеона предусмотрел каждую мелочь: от изучения состояния русских дорог до печатания в секретной типографии фальшивых денег для расчетов с местным населением.

А тем временем французская армия, перейдя Эльбу, Одер, Вислу, сосредотачивалась и развертывалась уже на западных границах России. Военная история не знала концентрации армий подобной величины, и сам Наполеон никогда больше не руководил вооруженными силами таких размеров. Столь невероятные для того времени усилия были им предприняты исходя из политических и стратегических планов войны. Наполеону была крайне необходима быстрая и сокрушительная победа в России на первом этапе вторжения, что диктовалось, прежде всего, неустойчивостью политической обстановки в Европе, затянувшейся войной в Испании, переходом Швеции на сторону России и военным поражением Турции. Это также отражало основной принцип Наполеона — молниеносный и убедительный разгром противника в генеральном сражении.

Все было наконец подготовлено для победного похода, в успехе которого не сомневался ни сам Наполеон, ни его союзники.

Россия видела и чувствовала надвигавшуюся опасность и готовилась вступить в борьбу с противником. В обеспечении этой задачи русское правительство добилось крупных дипломатических успехов. Удачно завершив войну со Швецией, оно сумело заключить не только мирный договор с ней в Фридрихсгаме, но и оборонительный союз в Петербурге. Обе державы обязались взаимно обеспечивать границы: Россия дала согласие присоединить к Швеции Норвегию, а Швеция обязалась выставить 30-тысячный корпус. Успешно была завершена и война с Англией, с которой вскоре был заключен мирный договор. Правда, Англия в конкретных условиях не могла оказать России существенную помощь. Но ее выступление способствовало тому, что французский флот не смог принять участие в борьбе против России в 1812 году. Особенно важным стало завершение затянувшейся войны с Турцией, был принят Бухарестский трактат, по которому к России отошла Бессарабия. Наконец, в Великих Луках был заключен союз также и с Испанией. Все эти военные и дипломатические успехи поставили Россию в относительно благоприятные политические условия. Она могла сосредоточить свои силы и средства на одном западном театре военных действий.

Хуже обстояло дело с военными ресурсами. Вооруженные силы России были значительно меньшими, чем армия Наполеона. Обстановка требовала увеличения численности войск. С этой целью в стране были проведены дополнительные рекрутские наборы, тем не менее вся русская армия к началу военных действий насчитывала всего 480 000 человек, а против Наполеона с большим трудом удалось выставить 218 000, из которых в марго 1812 года были созданы две Западные армии и одна резервная, обсервационная. Кроме того, велось усиленное укрепление западной границы. Вдоль рек Неман, Двина, Березина строились новые и усиливались старые крепости. Особое значение придавалось крепостям: Рига, Дрисса, Борисов, Бобруйск как возможному рубежу отхода русских войск. В районах вероятного развертывания военных действий и на путях, идущих к западным границам, создавались продовольственные магазины.

На главном направлении оборонялись: 1-я Западная армия под командованием военного министра Барклая-де-Толли в составе шести пехотных и трех кавалерийских корпусов общей численностью в 127 000 человек при 550 орудиях; и 2-я Западная армия генерала Багратиона из двух пехотных и одного кавалерийского корпуса численностью в 45 000 человек при 270 орудиях.

Стратегическое развертывание русских армий было проведено крайне неудачно. В момент вторжения противника русские войска были разбросаны на обширном пространстве. 1-я Западная армия располагалась в районе между Россиенами и Лидой на фронте протяженностью в 180 километров, армия Багратиона занимала промежуток в 50 километров между Неманом и Западным Бугом. Между 1-й и 2-й армиями имелся 100-километровый разрыв, в который и была нацелена центральная группировка Наполеона. 3-я русская армия генерала Тормасова — 46 000 человек и 168 орудий — располагалась на Волыни и была отделена от армии Багратиона 200-километровой лесисто-болотистой полосой Полесья. Армии действовали на значительном расстоянии, самостоятельно друг от друга, без единого управления и координации сил. Получалось, что русские войска, значительно уступающие по численности французским, были растянуты кордоном более чем на 600 километров от Россией до Луцка. В то время как гораздо более мощные силы Наполеона были развернуты на 300-километровом фронте, имея основную группировку на одном из решающих направлений.

Следовательно, севернее Полесья создавалось следующее соотношение сил: у Наполеона — 412 000 человек, у русских — 166 000, из них на виленском направлении император имел 300 000 человек, а русские — 127 000. Таким образом, на главном направлении в первый период войны силы Наполеона превосходили русские почти в три раза.

Положение осложнялось еще и тем, что русское командование не имело разработанного плана ведения войны. Начиная с середины 1810 года, Александру I было представлено несколько докладов и записок по этому вопросу. Сначала возник план превентивной войны. Эта идея связывалась с возможностью договоренности с Австрией и Пруссией. Но когда выяснилось, что эти соглашения не могут состояться, в России тотчас приступили к разработке оборонительных планов. Из трех возможных направлений — петербургского, московского и киевского — наиболее важным считалось первое. В соответствии с этим и были расположены главные силы, а также организован тыл русских войск.

Кроме стратегического был разработан операционный план. Автором его стал бывший советник прусского короля генерал Фуль, прибывший в Россию после поражения Пруссии в 1806 году. Поклонник модной в то время теории Бюлова, Фуль, никогда и ничем не командовавший, попытался применить эту теорию в России, став военным наставником царя Александра. По характеристике Клаузевица, Фуль был чисто кабинетным доктринером и «настолько непрактичным человеком, что за шесть лет, проведенных в России, он не подумал о том, чтобы научиться русскому языку, мало того, что еще поразительнее, ему даже не пришло в голову познакомиться ни с руководящими лицами правительства, ни с организацией русского государства и русской армии. Юлий Цезарь и Фридрих Второй были его любимыми авторами и героями. Он почти исключительно был занят бесплодными мудрствованиями над их военным искусством, не оплодотворенным... духом исторического исследования. Явления новейших войн коснулись его лишь поверхностно».

И вот сей «стратег» предложил на главном операционном направлении, ведущем в Петербург, создать укрепленный лагерь. Опираясь на эту фланговую позицию, 1-я русская армия должна была притянуть на себя главные силы Наполеона, в то время как 2-я и 3-я армии нанесли бы наступающим французам удары во фланг и в тыл. Александру план понравился. С апреля 1812 года началось строительство укрепленного лагеря у Дриссы. Царь и его окружение из главной квартиры исходили из того, что Наполеон явится в Россию с 200-тысячной армией, как это было в 1807 году. Барклай-де-Толли, однако, не разделял этой уверенности. «Я не понимаю, — писал он Александру, — что мы будем делать со всею нашей армией в Дрисском лагере». Из полученных русским штабом данных следовало, что французский император готовит куда более серьезные силы, и военный министр все время старался сблизить две армии, чтобы они не были разбиты поодиночке.

Никаких планов на отступление вглубь не было. Михайловский-Данилевский указывал, что «о дальнейшем отступлении во внутренности Империи не было и помышления. Оно совсем не входило в соображение в начале войны». При разработке оборонительного плана предусматривалось, что отступление не должно проводиться далее Западной Двины.

Общего управления русскими армиями организовано не было. Три армии имели трех главнокомандующих. Общее руководство вооруженными силами осуществлялось Александром I, находившимся со своей главной квартирой в Вильно, при 1-й Западной армии. Главнокомандующий назначен не был. Генерал Барклай-де-Толли, являясь военным министром, мог отдавать приказания только от имени царя.

Словом, Россия снова была не готова к войне или, мягко говоря, готовилась не к той войне, которую ей навязал Наполеон. Правда, Барклай-де-Толли, один из немногих, понимал, что не имея возможности тягаться с противником в ресурсах, Россия имела одно неоспоримое преимущество в грядущем конфликте — бескрайнее пространство своей территории. В своей объяснительной записке он указывал единственно верную стратегию в сложившейся ситуации: «...открыть отступное действие к древним границам нашим, завлечь неприятеля в недра отечества нашего и заставить его ценою крови приобретать каждый шаг, каждое средство к подкреплению и даже к существованию своему и, наконец, истощив его силы, с меньшим, сколько можно, пролитием крови, нанести ему удар решительный».

План ведения кампании Наполеона был, как всегда, конкретным и целеустремленным. Чтобы скрыть действительные намерения и направление главного удара, по приказу императора распускались самые различные слухи и проводились ложные демонстрации. Корпус Жерома получил задание изображать движение на Волынь, для чего было дано распоряжение о подготовке 100 000 рационов в Люблине. Сосредоточение корпуса Ренье у австрийской границы тоже должно было наводить на мысль о возможности вторжения на Украину. С этой же целью распространялся слух о передвижении корпуса Богарне для усиления правого фланга французских войск. Наконец, было объявлено, что сам Наполеон прибудет в Варшаву, откуда якобы начнется наступление. Но все это делалось лишь для маскировки действительного замысла.

А настоящее намерение Наполеона состояло в том, чтобы начать наступление на Москву. «Если я возьму Киев, — говорил император, — я возьму Россию за ноги; если я овладею Петербургом, я возьму ее за голову; заняв Москву, я поражу ее в сердце». При этом Наполеон до самого начала войны был убежден, что русские войска перейдут в наступление и будут действовать не на своей территории. На этом предположении и основывалось развертывание его сил. Ему было важно убедить русских и необходимости перейти в наступление на Варшаву, где их должен был встретить 70-тысячный заслон, а «пока противник достигнет берегов Вислы, моим движением вправо вся армия противника будет обойдена и отброшена в Вислу». То есть идея состояла в том, чтобы, оставляя войска правого фланга на месте, произвести захождение центром и левым флангом, окружить и уничтожить русские войска в приграничном сражении. Именно поэтому па левом фланге Наполеона было собрано в двух эшелонах 400 000 человек: он хотел изумить мир новым Ульмом.

Сначала Наполеон считал, что поход в Россию можно осуществить в течение двух лет. Об этом он говорил в Дрездене Меттерниху: «Мое предприятие принадлежит к числу тех, решение которых дается терпением. Торжество будет уделом терпеливого». В это время он полагал возможным сначала в 1812 году овладеть Литвой, устроить свой тыл, а в 1813 году сделать бросок к Москве. Овладев Вильно, Наполеон сказал генералу Себастиани: «Я не перейду у Двины. Хотеть идти дальше в течение этого года, значит идти навстречу собственной гибели».

Но терпение уже давно не относилось к числу добродетелей французского императора, и он, в конце концов, пошел навстречу гибели...

Армия России

Российская армия в начале XIX века была типичной армией феодальной монархии, а русский солдат — тот же крепостной крестьянин, которым комплектовали свои войска и западноевропейские государства. В отличие от Европы, русская армия такой осталась и в 1812 году: с дворянским офицерством, бесправными солдатами, телесными наказаниями, восприняв только передовые тактические приемы и организацию армии французской.

Армия комплектовалась за счет рекрутских наборов. Огромные людские потери в ходе военных действий приводили к тому, что русские войска лишались обученного состава и систематически пополнялись молодыми рекрутами, которых сразу приходилось включать в строевые части. Подобная практика, конечно, снижала боевые качества войск. Барклай-де-Толли в 1810 году писал канцлеру Румянцеву: «Вместо сильных и мужественных войск полки наши составлены большей частью из солдат неопытных и к тягостям войны непривыкших».

Фактически сложилось положение, что полевая армия не могла быстро и своевременно получать пополнения. Основной причиной этого была рекрутская система, совершенно не отвечавшая требованиям нового способа ведения войны. Военное министерство не получало достаточного числа рекрутов, и русская армия постоянно имела значительный недобор людей.

Крепостническая система ограничивала возможность повышения армейского контингента. Полагалось каждый год проводить один набор согласно норме — один рекрут с 500 душ населения. Однако непрерывные войны, которые вела Россия, вынуждали проводить в некоторые годы по два набора или повышать норму поставки рекрутов. Так, в 1805 году норма была увеличена до четырех рекрутов с 500 душ, а в 1812 году были проведены два набора при норме восемь человек на 500 душ. Таким образом, за одиннадцать лет, с 1802 по 1812 год, страна дала почти миллион рекрутов, все же не восполняя ежегодной потребности комплектования войск.

Рекрутская система не обеспечивала возможности увеличить армию и создать обменный резерв. Поэтому общая численность русских войск возрастала довольно медленно. К 1801 году численность армии составляла: в гвардии — 16 346 человек, в полевых и гарнизонных войсках — 384 764, а с иррегулярными войсками — 446 059 человек.

К началу войны 1812 года она насчитывала 597 000 человек: гвардия — 20 000, полевые и гарнизонные войска — 460 000. Все это свидетельствует о том, что Россия не имела возможности обратить в боевую военную силу более 2—3 процентов мужского населения, в то время как буржуазная Франция могла призвать под ружье до 8 процентов. Во время войны 1812 года только призыв народного ополчения давал возможность усилить регулярные войска. Частые наборы рекрутов вызывали недовольство помещиков, терявших лучшую часть рабочей силы. По штатам 1803 года в русской пехоте было 3 гвардейских полка и 1 гвардейский батальон, 13 гренадерских, 70 мушкетерских и 19 егерских полков.

Численность пехоты была установлена: в гвардии — 7978 солдат и 223 офицера, в полевых войсках — 299 376 солдат и 5835 офицеров. Поражение русских войск в кампании 1805 года показало, что организация пехоты отстает от требований времени. Была произведена перестройка, несколько увеличившая численность егерской пехоты, но все же в недостаточном размере. Нужны были новые жертвы, чтобы правительство осознало всю опасность недооценки нового способа борьбы и отвечающей ему организации войск.

Внесенные в 1810 году поправки к штатам, вызванные переходом к новой тактике, существенно изменили качественный и количественный состав русской пехоты. Гренадерские полки имели теперь три пехотных батальона, при этом батальон включал одну гренадерскую и три фузилерные роты; мушкетерские полки стали иметь по три мушкетерских батальона. В егерских полках также введено было по три батальона, состоявших каждый из одной гренадерской и трех егерских рот. Гренадерские роты размещались на флангах для их защиты, в то время как линейная пехота наносила удар. В результате всех изменений русская пехота к середине 1812 года имела в своем составе: б гвардейских полков и один батальон, 14 гренадерских, 98 мушкетерских, 50 егерских, 4 морских полка.

Общая численность пехоты в гвардии была установлена в 15 000 человек, в полевых войсках — 390 000. Важно отметить увеличение числа егерских формирований. Количество егерских полков составило половину пехотных.

С вооружения наконец были сняты совершенно бесполезные алебарды. С 1806 года происходила замена старых ружейных лож новыми, более удобными для стрельбы, а в 1809 году был введен новый образец ружья 7-линейного калибра. Наибольшая дальность стрельбы — 300 шагов, скорострельность — 2 выстрела в минуту. В вооружении пехоты не наблюдалось однообразия. Пехотным ружьем были вооружены рядовые гренадерских рот и мушкетерских полков; унтер-офицеры вооружались нарезным ружьем; рядовые егеря — егерским гладким ружьем, а унтер-офицеры и лучшие стрелки — штуцером. Одно время в войсках насчитывалось разного типа стрелкового вооружения до двадцати восьми различных калибров.

Соотношение пехоты и конницы в русской армии было изменено в пользу пехоты. Часть кирасирских полков была переформирована в драгунские. Тяжелая кавалерия, применявшаяся как ударная сила для атак в сомкнутом строю, начала уступать коннице драгунского типа, способной выполнять задачи боевого обеспечения войск — разведки, охранения и т. п.

Состав полков не подвергся изменениям. Кирасирские и драгунские полки имели по 5 эскадронов (по две роты в эскадроне), гусарские — по 10 эскадронов. В кирасирском полку по штату полагалось иметь 787 бойцов, в гусарском — 1528. Штатная численность кавалерии в 1812 году составляла: в гвардии 5665 человек и в полевых войсках 70 500 человек.

Русская конница вооружалась ружьями или карабинами, пистолетами, саблями, кирасиры — палашами. Драгунское ружье образца 1809 года весило 4 килограмма. Уланы вместо ружья имели пику.

Более стройную организацию к 1812 году приобрела артиллерия. Она была сведена в артиллерийские батареи по числу пехотных дивизий. Бригады делились на роты: две роты тяжелых (батарейных) орудий и две роты легких или конных орудий. Роты имели в своем составе по 12 пушек.

На вооружении состояли 6- и 12-фунтовые пушки, четвертьпудовые и полупудовые единороги и 3-фунтовые пушки. На каждое орудие возилось по 120 зарядов. Наибольшая дальность стрельбы из пушек достигла 2300 метров, из единорогов — 1800 метров. Практически дистанция действительного огня составляла 860 метров, для картечи — 350 метров.

В 1812 году полевая артиллерия имела 1620 орудий, осадная — 180. Личный состав всей артиллерии насчитывая 40 000 человек. Прислуги полагалось из расчета 10 человек на легкое орудие, 13 человек — на тяжелое. На каждые два орудия придавалось по офицеру.

До 1805 года в русской армии господствовали линейные боевые построения и линейная тактика, которая исходила из того, что низшей тактической единицей был батальон, а высшей — полк. Сама армия действовала монолитно, по общей команде, как один большой батальон.

Аустерлицкое поражение заставило российскую правящую верхушку в срочном порядке провести улучшения в организации, тактике и подготовке войск. Новая тактика требовала расчленения боевого порядка, изменился и характер боя. Теперь войска действовали по диспозиции, при этом каждый элемент боевого порядка решал свою самостоятельную задачу. В связи с этим батальон и даже полк оказывались слишком слабыми единицами, не способными ни противостоять наступлению крупных масс противника, ни вести наступление своими силами. Назрел вопрос о создании более мощных соединений.

В начале XIX века русская полевая армия разделялась на 14 инспекций, каждая из которых представляла собой территориальный округ. В случае войны из войск, входивших в инспекцию, формировалась армия или корпус различного состава. По окончании войны они расформировывались, будучи временными соединениями. В мае 1806 года был осуществлен переход к дивизионной системе. Дивизия имела 6—7 пехотных, 3—4 кавалерийских полка и 1 артиллерийскую бригаду. Общая численность войска дивизии достигала 18—20 тысяч человек.

В период 1806—1810 годов были организованы корпуса. Нормальный состав пехотного корпуса предусматривал: 2 пехотных дивизии по 12 батальонов, 1 легкий кавалерийский полк, 3 пеших артиллерийских роты и 1 роту конной артиллерии. В состав кавалерийского корпуса входили: 2 кавалерийских дивизии, включавшие 4 драгунских полка, 1 легкий полк и 1 рота конной артиллерии.

Наполеон, пренебрежительно относившийся к русскому генералитету, всегда высоко оценивал боевые качества русского солдата: его силу, выносливость и неприхотливость, его способность умирать.

Виленская операция. Июнь — июль

Наполеон до последнего момента скрывал свои намерения и силы, этим он хотел достичь стратегической внезапности. Подходить к Неману, отделявшему Польшу от России, позволялось лишь польским разъездам, остальные войска скрывались в лесах. И только 21 июня, после личной рекогносцировки, император приказал войскам выдвинуться к границе, в максимально короткий срок переправиться через Неман и перейти в наступление. Он был уверен в успехе: превосходство в силах было налицо, внезапность тоже.

В ночь на 24 июня без объявления войны Наполеон начал переправу войск правого крыла по трем понтонным мостам, наведенным у Понемуня, не встречая сопротивления со стороны противника. Переправа французов явилась неожиданностью для русской главной квартиры. Александр, проживавший уже несколько дней в Вильно, очень весело проводил время и узнал о переправе французов через Неман на одном из балов. С некоторым опозданием он послал к Наполеону своего генерал-адъютанта Балашова с предложением начать мирные переговоры при условии обратной переброски французских войск на левый берег. Наполеон согласился вступить в переговоры, но отказался отвести войска. Война стала свершившимся фактом.

Главные силы французов двинулись на город Вильно, которого достигли через три перехода. В это время головные части группы Богарне достигли района Мариам-поль, Кальвария, а колонна Жерома подошла к Августову.

Получив сведения о движении французских войск, ставка царя направила 1-ю армию к Свенцянам, где был назначен пункт ее сосредоточения. 2-я армия по плану должна была сосредоточиться у Волковыска. Корпусу Платова вменялось атаковать французские войска во фланг. Не имея точных данных о численности наполеоновских войск, ставка считала в это время возможным вести наступательные действия. Правда, вступление французов в Вильно вынудило ставку отказаться от сражения у Свенцян, и Барклаю-де-Толли было предложено отходить к Дрисскому лагерю. Багратион же получил от Александра распоряжение, чтобы 2-я армия действовала «в правый фланг неприятеля». Аналогичный приказ был направлен в 3-ю армию Тормасова. Не будучи скован на фронте и под угрозой нападения противника с правого фланга, Барклай-де-Толли немедленно начал отступление.

«Не гениальная тактика, а лишь страх перед превосходящими силами противника и благоговение перед именем их командующего толкают русских на этот правильный шаг» (Э. Людвиг. «Наполеон»).

Имея в своем непосредственном распоряжения конницу Мюрата, корпуса Даву и гвардии, Наполеон к 28 июня без боя занял весь район Вильно, но охватывать было уже некого. Император не учел, что слабость русских сил перед лицом его многочисленной армии приведет русское командование не только к отказу от наступательных действий, но даже от обороны приграничной полосы и отходу в глубь страны. В поисках противника Наполеон двинул свои войска в разных направлениях. Корпус Даву, без двух дивизий, был направлен на Минск, наперерез Багратиону. Своему брату Жерому Бонапарту, в распоряжении которого было около 26 000 солдат, император велел идти на Новогрудок, предупреждая движение туда 2-й русской армии, которая 29 июня была еще у Немана. Мюрат, подкрепленный двумя дивизиями из корпуса Даву, бросился преследовать русских на свенцянском направлении. Левее Мюрата наступала вслед за войсками Барклая-де-Толли конница Нансути, усиленная дивизией Морана. Удино сразу после переправы начал двигаться в петербургском направлении, а Макдональд направился к Митаве и Риге. Попытка Наполеона сразу окружить в приграничной полосе главные силы русских и решить участь всей кампании уже провалилась. Однако эта первая потеря русской территории привела в смятение окружение царя. «Как? В пять дней от начала войны потерять Вильну, предаться бегству, оставить столько городов и земель в добычу неприятелю и, при всем том, хвастать началом кампании! Да что же не достает еще неприятелю? Разве только того, чтобы без всякой препоны приблизиться к обеим столицам нашим? Боже милосердный! Горючие слезы омывают слова мои!» — так писал государственный секретарь Шешков в первые дни войны.

7 и 8 июля 1-я армия сосредоточилась в Дрисском лагере. Осмотрев его, Барклай-де-Толли дал отрицательный отзыв об этой позиции. Тем не менее Александр продолжал настаивать на выполнении плана Фуля. Был созван военный совет, на котором генералы резко негативно оценили фланговую позицию, так как она не соответствовала стратегической обстановке. Клаузевиц, принимавший участие в этих событиях, вспоминал: «Если бы русские армии сами добровольно не покинули этой позиции, то они бы оказались атакованными с тыла, и безразлично, было бы их 90 000 или 120 000 человек, они были бы загнаны в полукруг окопов и принуждены к капитуляции». Таким образом, уже в самом начале кампании фулевский план был сведен к нулю. Массовое наступление противника на широком фронте привело к единственно правильному решению — отступать, чтобы соединиться с армией Багратиона и дать Наполеону генеральное сражение сосредоточенными силами двух армий.

Наполеон пробыл в Вильно с 28 июня по 16 июля. Жомини считал эту задержку величайшей ошибкой, какую совершил император за всю свою жизнь. По мнению этого военного историка, который прошел войну 1812 года в качестве бригадного генерала в наполеоновской армии, если бы Наполеон, не задерживаясь в Вильно, пошел прямо к Минску, он не дал бы ускользнуть Багратиону, настиг бы и уничтожил его. Но уже в это время император стал получать требования командиров корпусов дать войскам отдых. К тому же требовалось подтянуть отставшие обозы. От недостатка фуража начался падеж лошадей. Болезни угрожающе косили ряды армии с первых дней похода. Достаточно сказать, что при выступлении Наполеона из Вильно даже из немногих отборных полков, стоявших в самом городе, 3000 больных и раненых солдат были оставлены в городе. Но хуже всего, даже хуже болезнетворной жары, было неожиданное, в высшей степени тяжелое положение с продовольствием для людей и кормом для лошадей. Быстрота движения армии, за которой не мог угнаться обоз, порождала голод и мародерство.

У Наполеона были заготовлены колоссальные магазины, обильнейшие запасы, но все эти бесконечные фуры не могли догнать быстро двигающуюся армию, и, еще даже не войдя в пределы России, солдаты стали грабить население. Надежда на широкое использование местных продовольственных и фуражных ресурсов не оправдалась, русские старались уничтожать все, что могло бы оказаться полезным врагу. При остановках на ночлег в деревнях создавалось необычайное скопление войск, что лишало наполеоновских солдат необходимого отдыха. Даже когда были мука и мясо, полковые пекарни и кухни не успевали из них готовить еду для такого количества людей.

Уже 2 июля, через восемь дней после вторжения в русские пределы, Наполеон подписал суровый приказ по армии: арестовывать всех солдат, уличенных в грабеже и мародерстве, предавать их военно-полевому суду и в случае обвинительного приговора расстреливать немедленно. Но даже частые казни, перед чем никогда не останавливался маршал Даву, не помешали непрерывным грабежам со стороны войск 1-го корпуса французской армии, занявших Минскую губернию; о других корпусах нечего и говорить.

Дисциплина в «Великой армии» совсем не походила на обычную дисциплину наполеоновских войск, так восхищавшую военных того времени. Да и сама армия была не та, что прежде. Французы в ней на этот раз составляли меньшинство, преобладали же немцы, итальянцы, голландцы, португальцы, испанцы, хорваты, швейцарцы. Никогда еще Наполеону не приходилось в самые первые дни войны выслушивать столько докладов о дезертирах, об отстающих, о солдатах, покидающих ночью полк, чтобы, собравшись в шайки, заниматься мародерством. В немецких частях начались беспорядки. Вюртембергскую бригаду пришлось даже расформировать. Дело дошло до того, что император приказал своему начальнику штаба Бертье передать 4 июля маршалу Нею повеление: «Разослать отряды кавалерии под начальством офицеров главного штаба, чтобы изловить отставших, многие из них совершают преступления и кончают тем, что попадают в руки казаков».

Учитывая это, Наполеон решил приостановить действия против 1-й русской армии и ограничиться окружением армии Багратиона. Группу Даву император усилил дивизией Клапареда, входившей в состав Молодой гвардии.

Попытка Багратиона пробиться на соединение с 1-й армией через Вилейку не удалась, город уже был занят французами. Тогда он повернул на Минск, но и здесь его армия была опережена войсками Даву. Положение Багратиона казалось отчаянным. У него насчитывалось около 40 000 человек, так как целых две дивизии были уже в начале преследования отброшены на Волынь. За ним гнались маршал Даву с 70 000, Понятовский с 35 000, король Вестфальский Жером Бонапарт с 16 000, Груши с 7000 и Латур-Мобур с 8000 солдат. Даже если из этого количества вычесть отставших, больных и мародеров, то все равно оставалось около 100 000 свежего, великолепно вооруженного войска с обильной кавалерией. И все-таки Багратион ушел. Французские командиры сваливали вину один на другого. Отбиваясь с обычным своим мастерством и упорством от наседавшего на него Даву, Багратион бросился к югу и здесь мог бы погибнуть, если бы Жером Бонапарт пришел вовремя и перерезал ему путь. Однако последний промедлил, и Багратиону удалось уйти раньше, чем сомкнулись французские клещи. Он повернул на Несвиж, чтобы, двигаясь через Слуцк, Бобруйск, Могилев, выйти на соединение с армией Барклая-де-Толли. При этом Александр I выражал недовольство действиями Багратиона, так как считал, что 1-я армия делает ошибку, отходя к Дриссе, и требовал от Барклая начать совместные действия. 3 июля он писал к Ермолову: «Стыдно носить мундир, ей-богу, я болен... Что за дурак... Министр Барклай сам бежит, а мне приказывает всю Россию защищать. Пригнали нас на границу, растыкали, как шашки, стояли, рот разинув, загадили всю границу и побежали...»

Отступление 2-й армии сопровождалось частыми стычками с наседавшими французскими войсками. Особенно ожесточенные бои вели казаки атамана Платова, которые прикрывали тыл армии Багратиона. 9 и 10 июля войска Платова разбили около местечка Мир кавалерийскую дивизию генерала Рожнецкого, а 14 июля около Романова уничтожили два кавалерийских полка противника. Эти победы облегчили отход 2-й армии, но положение ее оставалось опасным. Находясь в Слуцке, Багратион узнал, что кавалерия Даву движется на Бобруйск. И на этот раз русский генерал вывел свою армию из трудной ситуации. Осуществив переправу через Березину под прикрытием гарнизона Бобруйской крепости, он направился к Могилеву. Даву подошел к Могилеву раньше Багратиона. 22 июля французы заняли удобную позицию в 11 километрах от города у деревни Салтановка и стали ждать подходившую армию Багратиона. В тот же день состоялся встречный бой между французскими и русскими войсками. Багратиону не удалось прорваться, он оставил у Салтановки корпус генерала Раевского, а сам с основными силами скрытно отошел к Новому Быхову и 25 июля переправился через Днепр.

Весь день 23 июля кипело сражение у Салтановки, где держался арьергард Раевского. По напряженности боя Даву считал, что перед ним вся армия Багратиона, он даже начал готовиться к генеральному сражению. Но на следующий день Раевский отступил. Только через двое суток Даву узнал, что армия Багратиона вышла из окружения и находится уже на левом берегу Днепра, 2-я Западная армия через Чериков и Мстиславль двигалась к Смоленску. В это время армия Тормасова пыталась выдвинуться на сообщения противника, но после неудачного боя у Городечны начала отступление южнее Пинских болот.

Наполеон был очень недоволен неожиданным спасением Багратиона от неминуемого, казалось, разгрома и плена. Правда, все-таки частично Даву исполнил повеление императора: багратионовская армия не была допущена к Витебску и только в Смоленске могла соединиться с армией Барклая-де-Толли. Во всяком случае следовало немедленно извлечь пользу из того обстоятельства, что Багратион ушел, а армия Барклая-де-Толли могла располагать только собственными силами. Почти одновременно с сообщением о переходе 2-й русской армии на левый берег Днепра в Вильно к Наполеону пришла и другая весть: оказалось, что 16 июля Барклай-де-Толли со всем войском внезапно покинул укрепленный лагерь в Дриссе и пошел к Витебску.

Пребывание Наполеона в Вильно растянулось на 18 дней. Основной причиной столь длительной стратегической паузы явилась необходимость изменить операционную линию. Удар по Вильно пришелся по пустому месту, но на его проведение ушло время. Нужно было заново создавать базу, на которую могли опереться войска, а также следовало подтянуть из Германии вновь сформированный 9-й корпус. Оказалось, что сил, которые были в распоряжении Наполеона, недоставало. Из 440 000 человек первого эшелона наполеоновской армии собственно французов было только 225 000, причем около 120 000 из них — молодые солдаты, не имевшие боевого опыта. Не приходилось надеяться и на иностранные контингенты: среди этих войск многие враждебно относились к самому Наполеону и вовсе не хотели рисковать жизнью за чуждые им французские интересы. Именно из этих частей больше всего дезертировало солдат, образовывавших в тылу армии многочисленные группы мародеров. «Пример» показали баварцы: более 6000 человек ушли в леса, покинув ряды «Великой армии». Решая вопросы обеспечения тыла, Наполеон одновременно разработал новый план.

Он вовсе не рассчитывал на то, что русские генералы настолько глупы, что допустят окружить свою армию в Дриссе; он предполагал, что Барклай-де-Толли в конце концов предпримет попытку соединиться с Багратионом. Чтобы не допустить этого, Наполеон решил переправить свою гвардию и два пехотных корпуса на правый берег Двины между Дисною и Полоцком. Этим самым русским войскам преграждался путь на Витебск и Смоленск, и они должны были или принять сражение на месте, или отойти к Пскову. Дабы отвлечь внимание русских от этого маневра, группе Мюрата предписывалось демонстрациями удерживать Барклая-де-Толли на месте. Все дело заключалось в быстроте исполнения плана, но французам не удалось упредить 1-ю русскую армию.

К 14 июля войска Мюрата, Удино и Нея обложили Дрисский лагерь с юго-запада, в то время как главные силы Наполеона поспешно совершали фланговый обход. Когда Наполеон получил сведения о том, что русские войска покинули Дриссу и двигаются к Полоцку, он приказал ускорить марш, чтобы опередить Барклая-де-Толли. Но уже 21 июля ему стало известно, что русские войска покинули Полоцк и двинулись на восток, к Витебску. Это резко меняло обстановку. Сделанные усилия оказались бесполезными, обходной маневр был сорван.

Перед выступлением русских войск из Полоцка Александр I оставил действующую армию и уехал в Москву. Благовидным поводом для этого послужило представление, сделанное царю Аракчеевым, Балашовым и Шишковым, указавшими на необходимость его присутствия в столице для организации и подготовки резервов. Но, уезжая из армии, Александр так и не назначил главнокомандующего всеми войсками.

1-я армия подошла к Витебску 23 июля. Барклай-де-Толли рассчитывал дождаться здесь Багратиона и дать сражение «Великой армии». Чтобы задержать французов в их движении на Витебск, Барклай-де-Толли выслал навстречу французскому авангарду 4-й пехотный корпус под начальством графа Остермана-Толстого, который пошел по дороге из Витебска к Бешенковичам, но, едва пройдя 12 верст, наткнулся на головную часть французской кавалерии. Русские гусары опрокинули французов и, увлекшись преследованием, налетели на неприятельскую конную бригаду, перебившую многих из них и отбросившую остальных. Этот бой произошел у местечка Островно 25 июля. На помощь русским гусарам подоспели главные силы Остермана-Толстого. Граф занял позицию в одном километре от местечка, развернув войска в две линии поперек дороги на Витебск. Фланги упирались в болотистый лес. В это время к месту событий вышла вся кавалерия Мюрата, которая построилась для атаки в глубоком боевом порядке.

Завязался упорный бой, в течение которого обе стороны тщетно пытались совершить обходной маневр через лес. Не принесло Мюрату успеха включение в бой вновь подошедшей дивизии Дельзона. Французские и русские войска несли чувствительные потери от артиллерийского огня. К исходу дня подошли части кавалерийского корпуса Уварова, под прикрытием которых русская пехота начала отходить к деревне Какувячина.

Бой под местечком Островно задержал продвижение корпуса Мюрата, что обеспечило возможность сосредоточения у Витебска всех русских войск. Барклай-де-Толли, ожидая прибытия армии Багратиона, решил дать здесь сражение. На смену уставшим войскам Остермана-Толстого была выслана 3-я дивизия Коновницына, которая должна была исполнять функции арьергарда. На рассвете 26 июля произошла смена частей. Коновницын, дав жесточайший бой против двукратно превосходящего его противника, задержал французский авангард еще на один день. Жомини по этому поводу как-то заметил: «Трудно рассеять русский корпус: какое-то врожденное чувство побуждает русского солдата в случае опасности собираться в кучу, нежели бежать вразброд».

Упорное сопротивление русских заставило Наполеона предположить, что Барклай-де-Толли намерен дать генеральное сражение и под Витебском. Сам император до того жаждал битвы, что еще в походе, на пути к Витебску, приказывал Мюрату и Богарне не препятствовать отдельным отрядам русской армии соединиться с главными русскими силами: «Если неприятель хочет сражаться, то для нас это большое счастье... Поэтому нет неудобства в том, чтобы предоставить ему соединить свои силы, потому что иначе это могло бы для него послужить предлогом, чтобы не драться».

Все эти дни Барклай-де-Толли стоял перед мучительным выбором. Позиция на берегу реки Лучоса была явно неудовлетворительной и для сражения не годилась. Кроме того, 1-я армия имела в строю немногим более 73 000 человек, тогда как у Наполеона было под рукой 150 000. Наконец, пришло известие, что Багратиону не удалось прорваться через Могилев и что он рассчитывает соединиться в Смоленске. На созванном военном совете было принято решение отходить к Смоленску.

27 июля основные силы наполеоновской армии подошли к Витебску, император решил атаковать русскую армию на следующий день. Французы расположились у реки Лучосы и готовились к сражению. На другом берегу горели бивачные огни русских. Все говорило о том, что русские войска остаются на месте. На самом же деле в ночь на 28 июля 2-я Западная армия отходила тремя колоннами в направлении Поречья и Рудни, двигаясь к Смоленску, где и сосредоточилась к 1 августа.

Когда на рассвете готовые начать сражение французы увидели, что русских нет, Наполеон пришел в ярость. Надежды императора на быструю развязку снова рушились. На этот раз он уже совсем, казалось, держал победу в руках, и она снова ускользнула.

Наполеон вступил в Витебск, а на другой день один из его отрядов обнаружил русский арьергард в одном переходе от Витебска к Поречью, императору стало ясно, что все его усилия уничтожить 1-ю русскую армию были напрасны. Теперь ему уже не надо было спешить по следам русских войск: он уже не мог воспрепятствовать соединению двух русских армий. Это соединение, произошедшее под Смоленском 3 августа, было крупным стратегическим успехом русского командования.

Наполеон решил остановиться в Витебске, чтобы привести войска в порядок, обеспечить их продовольствием, тем более, что здесь его ожидал приятный сюрприз — русские не успели уничтожить витебские запасы. Таким образом, пройдя около 480 километров от Ковно до Витебска в тридцать дней, Наполеон, наконец, расположил свою армию на квартирах в пространстве между Витебском, Суражем и Могилевом. Остальные войска оставались на обеспечении флангов и тыла.

Перед императором снова встал вопрос: что делать дальше?

Смоленское сражение. 16—17 августа

В Витебске Наполеон сделал паузу. Сначала он хотел было остановиться здесь на зимовку. «Я здесь остановлюсь, — заявил император маршалам, — здесь я хочу осмотреться, дать отдохнуть армии и организовать Польшу; кампания 1812 года окончена...» Казалось, что Наполеон достиг решающего успеха. В этом духе оповестили Европу французские бюллетени, но сам император хорошо понимал, что этот успех мало значит, пока существует русская армия.

Соединение русских войск меняло положение дел. Опираясь на укрепления Смоленска, они могли оказать сопротивление Наполеону. Рассчитывая на это, французский полководец решил заставить, наконец, русских дать сражение, к которому он страстно стремился. К этому вынуждала его и складывающаяся политическая обстановка. В Витебске император узнал о подписании союза России с Англией и Швецией и ратификации мирного договора России с Турцией. Здесь же ему доложили об огромных людских потерях в боях, а также от болезней и вследствие дезертирства. Внушало беспокойство и то обстоятельство, что на его правом фланге появилась группировка русских войск в составе 3-й Западной и освободившейся Дунайской армий, насчитывающая около 60 000 человек, а на левом — корпус Витгенштейна и финляндская армия Штейгеля, численностью до 40 000 человек. Их появление создавало угрозу базе и операционной линии. Это заставило Наполеона отправить на данные направления пять корпусов и оставить на главном только 185 000 солдат. Серьезную опасность для французов представляло начавшееся в Литве и Беларуси партизанское движение. Снова надо было поворачивать армию, теперь уже к Смоленску.

Уже приняв решение, император медлил и как будто ждал какого-то сигнала. И он был подан. 10 августа Наполеону донесли, что генерал Себастиани подвергся внезапному нападению со стороны русской кавалерии около Инкова.

Сразу воскресла надежда на то, что русские остановились где-то около Днепра, на левом берегу реки. Наполеон немедленно отдал приказ по армии: выступать с витебских стоянок и идти на русских.

Две русские армии, соединившись в Смоленске, имели теперь в составе объединенных войск 110 000 солдат и 12 000 ополченцев. Тотчас после встречи между Барклаем-де-Толли и Багратионом начались разногласия относительно дальнейших планов военных действий. Барклай-де-Толли считал, что соотношение сил не в пользу русских, а посему нужно продолжать отход. Иного мнения держался Багратион и другие генералы. Положение осложнялось тем, что командующие армиями обладали равными правами, хотя формально Багратион признал старшинство Барклая-де-Толли как военного министра. На военном совете было принято решение перейти к наступательным действиям.

Согласно выработанной диспозиции, русские войска должны были выдвигаться в направлении Рудни и по правому берегу Днепра. Впереди главных сил развертывалось казачье войско Платова. Наступление началось 7 августа, но едва обе армии совершили один переход, как Барклай-де-Толли на основании неверных разведывательных данных о сосредоточении неприятельских войск у Поречья сделал вывод, что Наполеон собирается обойти его правый фланг. Поэтому он приказал 1-ю армию выдвинуть к Поречью, а 2-ю на Рудненскую дорогу, чтобы она могла в случае необходимости подкрепить первую. Три дня обе армии простояли на Пореченской и Рудненской дорогах, пока не выяснили действительную обстановку. Теперь Барклай-де-Толли, полагая, что Наполеон намеревается отрезать 1-ю армию от Смоленска, принял решение сосредоточить силы обеих армий на позиции у деревни Волоковой по Рудненской дороге. В результате, всего с 8 по 14 августа русские войска совершали бесплодные передвижения и теряли драгоценное время.

Багратион, видя всю эту бессмыслицу, решил увести свою армию обратно к Смоленску и начал отводить войска. Он подозревал, что Наполеон начнет наступление не по Рудненской, а по Красненской дороге, которая прикрывалась лишь слабым наблюдательным отрядом Неверовского. Эту дорогу Барклай-де-Толли оставил без внимания в своих выкладках и этим открыл императору возможность совершить внезапный обход.

12 августа первые части наполеоновской армии вышли из Витебска, а на следующий день во главе с императором на восток двинулась гвардия. Оставив на Рудненской дороге прикрытие, Наполеон 13 августа вышел к переправе через Днепр у Хомино и Расасны. Для удара на Смоленск он сосредоточил пять пехотных, три кавалерийских корпуса и гвардию. В голове французской армии находилась 15-тысячная кавалерия Мюрата. Император намеревался фланговым движением вдоль левого берега Днепра обойти русские армии и выйти к Смоленску.

Утром 14 августа Мюрат прошел Ляды и двинулся на Красный, который занимал отряд Неверовского, состоявший из 27-й дивизии и приданных к ней частей кавалерии и артиллерии — всего 7000 человек при 14 орудиях.

Силы были явно неравны. Неверовский принял бой, но, атакованный с фронта и с флангов, потеряв всю артиллерию, вынужден был отступать. Построив войска в два каре, он медленно отходил по дороге к Смоленску. Все попытки Мюрата расстроить русскую пехоту были бесплодны; он упорно атаковал каре в конном строю, но безрезультатно. К вечеру отряд Неверовского закрепился на переправе через речку Ивань и остановил здесь французскую конницу. Наполеон был поражен результатами этого боя. «Я ожидал всей дивизии русских, а не семи отбитых у них орудий», — сказал он приближенным. Неожиданное для императора упорное сопротивление Неверовского сорвало замысел Наполеона внезапно выйти к Смоленску, овладеть им и заставить русских принять сражение с перевернутым фронтом. Русский наблюдательный отряд задержал продвижение главных сил французской армии на целые сутки.

В это время 1-я Западная армия сосредоточилась у Волоковой, а 2-я у Надвы. Лишь когда было получено сообщение о появлении главных сил Наполеона у Красного, стала ясна необходимость незамедлительного отвода войск к Смоленску. Но 1-й армии нужно было преодолеть 40 километров, а второй — 30. К тому же русские солдаты промаршировали все предыдущие дни. Воспользовавшись тем, что корпус генерала Раевского отошел от Смоленска только на 12 километров, Багратион приказал ему немедленно вернуться в город. В ночь с 14 на 15 августа 7-й корпус вошел в Смоленск, здесь он соединился с остатками отряда Неверовского. Всего в распоряжении Раевского оказалось около 15 000 солдат и 76 орудий. Перед ним стояла трудная задача: до подхода остальных русских войск удерживать крепость своими силами против всей армии Наполеона.

В 17 часов 13 августа конница Мюрата и пехота Нея вышли к предместью Смоленска, огибая город с юго-запада. Смоленск, насчитывавший около 13 000 жителей, не был подготовлен к обороне. Но смоляне в короткое время успели собрать 12 000 человек ополченцев. На их экипировку не хватило ни времени, ни средств, вооружены они были преимущественно холодным оружием. На Ермолова ополченцы произвели впечатление «толпы мужиков, без всякого на лета их внимание, худо снабженной одеждою, совсем невооруженной».

Смоленск был обнесен старинной каменной стеной протяженностью около пяти километров, впереди которой находился ров. Семнадцать башен стены обеспечивали продольный обстрел. Из города вели трое ворот. Для гладкоствольной артиллерии того времени массивные стены Смоленска представляли серьезное препятствие, но оборону затрудняло довольно обширное предместье, состоящее из деревянных построек. Ополченцы первым делом принялись укреплять стены города, а потом участвовали в его обороне, сыграв особенно большую роль в первый период боя до подхода основных сил русской армии.

Французы начали сражение около 7 часов утра 16 августа. Маршал Ней развернул пехоту и начал артиллерийский обстрел. Под прикрытием огня артиллерии в атаку пошла конница Груши и выбила из Красненского предместья три полка 26-й пехотной дивизии. Вслед за кавалерией пошла в атаку французская пехота. «Два раза, — писал Наполеон, — храбрые войска Нея достигали контрэскарпа цитадели и два раза неподдержанные свежими войсками были оттесняемы удачно направленными русскими резервами». К девяти часам к Смоленску прибыл император. Он решил отложить генеральную атаку города до подхода главных сил, которые в основном сосредоточились во второй половине дня.

Вечером 16 августа Ней сделал еще одну попытку штурма, но неудачно. Таким образом, «се французские атаки в этот день были отбиты в первую очередь огнем артиллерии. Обстрел крепости из 150 французских орудий также не дал результатов. Позже Раевский отмечал, что Смоленск ему удалось отстоять только благодаря «слабости атак Наполеона, который не воспользовался случаем решить участь русской армии и всей кампании».

К вечеру этого же дня к городу подошла 2-я армия, войска 1-й армии прибыли поздно ночью. Активные действия 7-го корпуса дали возможность всем русским войскам собраться вместе. Правда, одновременно сконцентрировались и все французские силы. Теперь 183 000 французов противостояли 110 000 русских. Есть основания предполагать, что Наполеон снова хотел дать возможность русским войскам собраться вместе, чтобы разбить их сразу в решительном сражении.

Сражения ждали и желали и в русской армии. Особенно настаивал на этом Багратион, который писал Аракчееву: «Я клянусь вам моей честью, что Наполеон в таком мешке, как никогда, и он мог бы потерять половину армии, но не взять Смоленск. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удерживал их с 15 тысячами более 35 часов и бил их; но он (Барклай-де-Толли. — В.Б.) не хотел оставаться и 14 часов».

Барклай-де-Толли действительно не хотел рисковать армией и дал приказ об отступлении по Московской дороге. Из Смоленска, по его мнению, нужно было уходить, промедление грозило гибелью. Барклай-де-Толли знал, что скажут о нем, но не видел другого выхода. В первую очередь, должна была выступать 2-я армия, а за ней 1-я — через Крохоткино, Горбуново и Лубино. Получив этот приказ, Багратион сообщил Барклаю-де-Толли, что намерен завтра же вступить в Дорогобуж, где постарается занять выгодную позицию и не упустить ничего, «чтобы дать неприятелю отпор и уничтожить все его покушения на дорогу Московскую». При этом Багратион просил Барклая-де-Толли «не отступать от Смоленска и всеми силами удерживать вашу позицию».

В ночь с 16 на 17 августа корпус Раевского был сменен 6-м корпусом Дохтурова и 3-й дивизией Коновницына. Кроме того, в Смоленске осталась 27-я дивизия Неверовского, или то, что осталось от нее, и один егерский полк 12-й дивизии. На правом берегу Днепра для обстрела подступов к городу с флангов были развернуты две группы батарей под командой генерала Кутайсова. Всего в Смоленске оставалось 20 000 русских войск при 180 орудиях против всех французских сил, имевших 300 орудий. Наполеон ночью расположил свои силы для штурма: на правом фланге действовали Мюрат и Понятовский, в центре — Даву, на левом фланге — Ней. На рассвете 17 августа французы овладели окраинами предместий, но русские выбили их оттуда. До середины дня продолжались отдельные стычки и артиллерийская перестрелка. Но когда Наполеону доложили о начавшемся движении русских войск по Московской дороге, он активизировал свои действия. Сначала император поручил корпусу Жюно броситься наперерез русским войскам, но без переправочных средств это сделать не удалось. Попытка найти брод через Днепр не дала результатов. Оставалось одно — взять Смоленск штурмом и затем действовать русским во фланг.

Генеральная атака крепости началась в 15 часов. От огня французской артиллерии вспыхнули и сгорели предместья. Французы и поляки достигли крепостной стены, но здесь были отбиты с большим уроном. Нею удалось со своей стороны овладеть предместьем, но он не решился штурмовать Королевский бастион. В 17 часов Даву повел атаку Малаховских ворот и добился некоторого успеха. Но в это время в город подоспела русская дивизия Евгения Вюртембергского и отбросила французов. Повторные атаки между шестью и семью часами вечера, главным образом польскими частями, также были отбиты с тяжелыми потерями для атакующих.

Убедившись в невозможности взять город штурмом, Наполеон приказал подвергнуть его бомбардировке из всех орудий. «Злодеи, — писал Ф. Глинка, — тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, церкви и башни обнялись пламенем — и все, что может гореть — запылало!»

Русские войска за два дня сражения потеряли около 10 000 человек, французы — 19 000. «Приступы неприятеля, — вспоминал Барклай-де-Толли, — были самые жесточайшие и отважные, но в возмездие того и потери его столь чрезвычайны, что наш урон ни мало не может войти против неприятельского... Цель наша при защите развалин смоленских стен состояла в том, чтобы, занимая тем неприятеля, приостановить исполнение намерения его достигнуть Ельни и Дорогобужа и тем предоставить князю Багратиону нужное время прибыть беспрепятственно в последний город».

Русские войска бились под Смоленском так, что даже во французских отчетах и мемуарах то и дело отмечались удивительные эпизоды. Так называемое Петербургское предместье Смоленска пылало ярким пламенем. Смоленск уже был покинут русскими, и в горевший город разом через несколько крайних улиц вступали французские войска. Русский арьергард под предводительством генерала Коновницына и полковника Толя отчаянно оборонялся, продолжая задерживать неприятеля. Русские стрелки рассыпались по садам и в одиночку били в густые французские цепи и в прислугу французской артиллерии. Русские солдаты не хотели уходить оттуда ни за что, хотя знали о неминуемой близкой смерти. «В особенности между этими стрелками выделился своей храбростью и стойкостью один русский егерь, поместившийся как раз против нас, на самом берегу, за ивами, и которого мы не могли заставить молчать ни сосредоточенным против него ружейным огнем, ни даже действием одного специально против него назначенного орудия, разбившего все деревья, из-за которых он действовал, но он все не унимался и замолчал лишь к ночи, а когда на другой день... мы заглянули из любопытства на эту достопамятную позицию русского стрелка, то в груде искалеченных и расщепленных деревьев увидели убитого ядром нашего противника, унтер-офицера егерского полка, мужественно павшего здесь на своем посту», — вспоминал французский артиллерийский полковник Фабер дю Фор.

Очевидцы с удивлением констатировали, что под Смоленском солдаты так жаждали боя, что начальникам приходилось шпагой отгонять их там, где они слишком уж безрассудно подставляли себя под французскую картечь. «Ожесточение, с которым войска наши, в особенности пехота, сражались под Смоленском... невыразимо. Нетяжкие раны не замечались до тех пор, пока получившие их не падали от истощения сил и течения крови». Смоленская трагедия была особенно страшна еще и потому, что русское командование эвакуировало сюда большинство тяжелораненых из-под Могилева, Витебска, Красного, не говоря о раненых из отрядов Неверовского и Раевского. Эти тысячи людей были собраны в Старом городе, который загорелся еще во время битвы и сгорел дотла при отступлении русской армии, которая никого уже не могла спасти. Французы, войдя в город, застали здесь картину незабываемую. «Сила атаки и стремительность преследования дали неприятелю лишь время разрушить мосты, но не позволили ему эвакуировать раненых; и эти несчастные, покинутые на жестокую смерть, лежали здесь кучами, обугленные, едва сохраняя человеческий образ, среди дымящихся развалил и пылающих балок. Многие... лежали на улицах, превратившись в обугленные массы, и позы их указывали на страшные муки, которые должны были предшествовать смерти. Я дрожал от ужаса при виде этого зрелища, которое никогда не исчезнет из моей памяти. Задыхаясь от дыма и жары, мы поспешили выбраться за город. Казалось, я оставил за собою ад», — так описывал увиденное полковник Комб.

Продолжать оборону Смоленска дальше было опасно. Наполеон, обладая значительным численным превосходством, мог сковать под городом главные силы русских войск, переправиться через Днепр и, выйдя в тыл, отбросить русские войска в северо-восточном направлении от Московской дороги. Учитывая это, Барклай-де-Толли приказал начать отход с 17 на 18 августа. В эту ночь канонада и пожары усилились, а затем французы услышали взрывы неслыханной силы: русские уничтожали пороховые склады. К утру город, кроме Петербургского предместья, занимаемого арьергардом, был оставлен русскими войсками. Большая часть населения так же его покинула.

18 ноября французы вошли в Смоленск. Они заняли город, «не имея, кроме себя, иных свидетелей своей славы. Спектакль без зрителей, победа почти без плодов; кровавая слава, дым которой окружал нас, был, казалось, единственным нашим приобретением». Победители тут же бросились грабить то, что еще уцелело. «Трудно было, — объяснял Наполеон, — избавить от грабежа город, взятый, можно сказать, на копье и брошенный жителями; все, что в нем оставалось, сделалось добычею моих воинов, ожесточенных долговременными лишениями первейших потребностей жизни».

Так закончилась борьба за Смоленск. Русские армии были сохранены, но стратегическая обстановка оставалась неясной. Овладение Смоленском стало значительным успехом Наполеона. Теперь русская армия до самой Москвы не имела крупного опорного пункта. И недаром Кутузов сказал об оставлении Смоленска: «Ключ к Москве взят». Но само сражение показало, что русские полны сил. Отступая, они наносили противнику серьезные удары: армия Наполеона таяла, далее Смоленска он смог повести не более 140 000 войск.

В Смоленске перед императором встала та же дилемма, что и в Витебске: а что же дальше? Сначала он решил остаться здесь и вторично сказал своим приближенным, что кампания 1812 года завершена. Но не прошло и двух дней, как император изменил свое решение. Сообщения из Европы были тревожными, недовольство французским режимом зрело повсюду, еще острее оно проявлялось на только что занятых территориях. Население уходило в леса и вело борьбу с французскими гарнизонами. Эти пока отдельные выступления грозили превратиться в народную войну. По опыту Испании Наполеон знал, что это значит. Русские отошли, сохранив свои силы, и нельзя было допустить изменения соотношения сил в пользу России.

Так стратегия была поставлена в зависимость от тактики, от непосредственных успехов: «...Находясь уже на такой головокружительной высоте и при том непрочном фундаменте, на который он опирался, Наполеон уже не мог решиться на затяжные кампании. Ему необходимы были быстрые успехи, блистательные победы, завоеванные штурмом мирные договоры».

Наполеон решил идти дальше, не задерживаясь в Смоленске.

Русские армии под напором неприятеля уступили огромную территорию и отходили к Москве. Но это было славное отступление, высоко оцененное современниками. «То отступление, которое совершила русская армия в 1812 году, — писал Жомини, — от Немана до Москвы на расстоянии в 240 лье, не допустив себя расстроить или частично разбить такому неприятелю, как Наполеон... должно быть поставлено выше всех прочих».

В самом деле, из 175 000 человек, состоявших в начале войны в 1-й и 2-й армиях, до Бородина дошли 95 000 солдат. И это после боев у Витебска, Салтановки, Красного и Смоленска, после отделения части сил для прикрытия Петербурга и после тяжкого отступления с арьергардными боями. При всем том обе русские армии расстраивало отсутствие единоначалия. Барклай-де-Толли и Багратион оценивали обстановку и искали решения каждый по-своему. Оставив Смоленск, первый по-прежнему считал, что соотношение сил не позволяет дать решительного сражения. По этой причине он отказался от позиции у Дорогобужа, а затем у Вязьмы и, наконец, решился дать битву у Царева-Займища. Багратион негодовал по поводу действий Барклая-де-Толли. Он требовал сражения. «Я вас уверяю, — писал он Ростопчину в Москву, — приведет к вам Баклай армию через шесть дней». Почти открыто командующий 2-й армией обвинил военного министра в отсутствии патриотизма. В армии зрело недовольство. Разногласие между командующими становилось опасным. Нужен был главнокомандующий, который бы пользовался всеобщим уважением и признанием не только в армии, но и в стране.

Для его избрания в Петербурге был созван Чрезвычайный комитет, который и определил на эту роль генерала Михаила Илларионовича Кутузова. Скрепя сердце царь утвердил назначение. Это произошло 20 августа.

Бородинское сражение. 7 сентября

29 августа М.И. Кутузов прибыл в Гжатск и принял командование русскими войсками. Весть об этом облетела армию. «Приехал Кутузов бить французов», — говорили солдаты. Облегченно вздохнули офицеры. Армию возглавил человек, которому верила страна, кончился период разногласий и исканий. Все ожидали, что французов остановят и не допустят к Москве, до которой было уже рукой подать.

Однако Кутузов, осмотрев позицию при Цареве-Займище, отказался от сражения и приказал отходить на восток, стремясь сблизиться с резервными войсками, формируемыми под Москвой. По сведениям, полученным от генерал-губернатора Ростопчина, к действующей армии должно было присоединиться более 100 000 человек. Но вместо обещанных Ростопчиным 31 000 человек резервов и 70 000 ополченцев в Гжатск прибыли под командой генерала Милорадовича всего 15 500 рекрутов, и на марше было около 25 000 ополченцев.

Всего, таким образом, насчитывалось около 135 000 войск. А по сведениям русского штаба, Наполеон выступил из Смоленска со 190 000 войск при 1000 орудий. Сам Кутузов, однако, считал, что у императора не более 165 000 солдат. Но зато каких! На знаменах этих частей можно было прочитать: «За Аустерлиц», «За Иену», «За Баграм». Русских же войск было меньше, на треть они состояли из новобранцев и ополченцев. Правда, все они горели желанием бороться за свое Отечество.

Кутузов, принимая армию, знал, что Барклай-де-Толли прав, что Наполеона погубят, если вообще что-нибудь его может погубить, отдаленность от базы; невозможность длительной, долгими месяцами ведущейся войны и нескольких тысячах километрах от Франции, в пустынной, враждебной громадной стране; недостаток продовольствия; непривычный климат. Но еще более точно Кутузов знал, что отдать Москву без генеральной битвы не позволят и ему, как не позволили это сделать Барклаю-де-Толли. И он решил дать эту битву — ненужную, по его глубокому убеждению. Излишняя стратегически, она была неизбежна морально и политически. В этом мнении сходились и иностранные наблюдатели: «Кутузов, наверное, не дал бы Бородинское сражение, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победы, если бы голос двора, армии, всей России его к этому не принудил. Надо полагать, что он смотрел на это сражение как на неизбежное зло. Он знал русских и умел с ними обращаться».

Итак, сражение было неизбежно. Кутузов это знал твердо, с этим обязательством он и получил верховное командование.

К генеральному сражению стремился также и французский император. После Смоленска и окончательного решения не растягивать войну на два года, а кончить все в один год, главной, непосредственной целью для Наполеона было войти в Москву и оттуда предложить царю мириться. Но как ни жаждал император овладеть Москвой, он ни за что не хотел получить ее без боя; истребление русской армии, вот чего нужно было достичь какой угодно ценой, а не гоняться за русскими, если они вдруг вздумают уйти за Москву, к Владимиру или к Рязани, или еще дальше. Оттого-то Барклай-де-Толли и Кутузов, в отличие от Наполеона, и не хотели сражения. Император же полагал, что разгром главных сил противника повлечет за собой мир, выгодный и почетный. Мир становился все более необходим. Как ни велики были силы, с которыми Наполеон пришел в Россию, но их становилось все меньше. Из 440 000 первого эшелона «Великой армии» Наполеон потерял убитыми, ранеными и больными около 160 000 человек. После того как пришлось оставить почти 200 000 для обороны флангов и тыла, к Смоленску он смог привести около 200 000 солдат.

Французская армия уже устала, нуждалась в длительном отдыхе и, главное, она с самого начала войны не понимала, зачем нужен русский поход и верно ли, что границы Франции нужно защищать под Москвой? Еще в Витебске маршал Дарю докладывал императору: «Эта война непонятна французам, непопулярна во Франции, не народна». Наполеон тогда ответил, что «заключение мира ожидает меня у московских ворот», если нужно для этого генеральное сражение, то «я пройду до Москвы, до святого города Москвы, в поисках этого сражения, и я выиграю это сражение».

Для Наполеона смена Барклая-де-Толли, ставшая ему тотчас известной через лазутчиков, была сигналом, что русские решились, наконец, на генеральное сражение. 31 августа обе армии оставили позицию у Царева-Займища и, отойдя за Гжатск, остановились у деревни Ивашково. Однако и эта позиция оказалась неприемлемой, и русская армия продолжала отход к Колоцкому монастырю. Здесь Кутузов намеревался остановиться для боя, но у него было слишком мало времени для подготовки. Кроме того, от полковника Толя прибыло известие, что им обнаружена позиция, полностью отвечающая принципам тактики колонн и рассыпного строя. Выбрать позицию, позволяющую разместить большие массы войск и обеспечивающую возможность маневрировать ими в ходе сражения, было нелегким делом в лесистой местности. Но такая позиция обнаружилась в 12 километрах западнее Можайска, после осмотра Кутузов решил остановиться на ней. В донесении царю он дал ей положительную оценку: «Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине... одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе».

Бородинская позиция седлала две дороги, ведущие к Москве: новую Смоленскую, проходившую через Бородино, Горки, Татариново и старую Смоленскую, идущую через деревню Утица к Можайску. Правый фланг позиции примыкал к Москве-реке у деревни Маслово, левый — к труднопроходимому Утицкому лесу. В тылу находились лес и кустарник, что позволяло скрытно расположить войска и осуществлять маневрирование резервами. Район Бородинского поля представлял собой слегка всхолмленную местность, местами покрытую кустарником. С фронта поле прорезала река Колоча с пологим левым берегом и крутым правым. В Колочу впадали речки Война, Семеновская, Стонец, образовавшие довольно большие овраги. Господствующие высоты, как и населенные пункты Маслово, Горки, Семеновское и Утица, можно было использовать в качестве опорных пунктов. Позиция занимала 10 километров по фронту и до 5 километров вглубь.

На правом фланге, хорошо защищенном высокими берегами Колочи и, по существу, неприступном для неприятеля, а также в центре Кутузов решил расположить значительные силы: три пехотных и три кавалерийских корпуса и казаков атамана Платова. Располагая таким образом свои войска, русский полководец стремился заставить французского императора вести фронтальное наступление главными силами в узком дефиле между Колочей и Утицким лесом, исключая возможность охвата флангов русской армии. Войска правого фланга, занимая позицию вблизи новой Смоленской дороги, представляли собой сильную группировку, создававшую серьезную угрозу для левого крыла наполеоновской армии. Вместе с тем эти силы могли быть использованы и как резерв. Кутузов приказал построить мосты, переходы через ручьи и овраги для того, чтобы можно было перевести войска правого фланга на левый в тот момент, когда противник предпримет там наступление основными силами. Лежащую впереди позиции деревню Шевардино фельдмаршал решил превратить в передовой опорный пункт и приказал построить у деревни редут, «чтобы лучше открыть истинное направление неприятельских сил, а если возможно, то и главное намерение Наполеона».

Император, заняв Гжатск, дал двухдневный отдых своим войскам. На перекличке к началу сражения французская армия насчитывала 135 000 человек, «готовых к бою», и 587 орудий. Значительные отряды были выделены для охраны растянувшихся коммуникаций и обеспечения флангов основных сил, наступавших на Москву. Но зато это были отборные солдаты, наиболее сильные, стойкие, закаленные в боях, уверенные в собственной непобедимости, в выдающихся качествах своих командиров и в блестящем военном таланте своего вождя. Они верили Наполеону, который обещал, что им предстоит последний сокрушительный удар по русским, после чего их ждет богатая добыча в Москве, хорошие квартиры, щедрые награды и счастливое возвращение домой. Настроенная таким образом, хорошо обученная и организованная, французская армия под Бородином была грозной силой. Она рвалась в бой, чтобы опрокинуть последнее препятствие на пути к победе и миру. Наполеон привел на Бородинское поле 1-й, 3-й, 4-й и 6-й корпуса, резервную кавалерию, а также элиту — императорскую гвардию, возглавляемую маршалами Мортье и Бессьером.

В рядах русских войск также царил подъем. Армия долго ждала решительного боя с врагом и роптала, жалуясь на постоянные отступления. Когда же всем стало ясно, что сражение будет действительно дано, русские стали готовиться к решительному бою. Они клялись умереть, но не пропустить французов к Москве. Офицеры просили Кутузова разрешения одеться для боя в парадные мундиры. Солдаты чистили и точили оружие, одевали чистое белье.

В эти дни боевые действия велись лишь авангардами, стремившимися овладеть выгодными позициями для развертывания главных сил, которые стягивались к Бородину к середине дня 5 сентября. Осмотрев с возвышенности у деревни Валуево расположение русских войск, Наполеон убедился в невозможности атаковать их правый фланг и приказал овладеть левофланговым русским укреплением у Шевардино, чтобы перевести свои силы на правый берег реки Колочи.

Бой за Шевардинский редут стал прелюдией генерального сражения. Его защищал отряд русских войск (8000 пехоты, 4000 кавалерии и 46 орудий) под командованием генерала Горчакова-второго. Наполеон направил против них больше 35 000 отборных войск, в числе которых были три великолепных дивизии из корпуса Даву. Не довольствуясь этим, уже в разгар боя император послал атакующей колонне подкрепления. Всего в штурме участвовали 40 000 французов при 186 орудиях. К вечеру, после яростного боя, редут и деревня Шевардино были ими взяты. Причем русские артиллеристы стреляли до последней минуты, а когда французы все же ворвались в ретраншементы, они не бежали, а вступили в рукопашную схватку и были переколоты у своих орудий. Вечером Багратион послал к Шевардино подкрепления, и упорные бои возобновились. Лишь незадолго до полуночи Кутузов приказал своим войскам прекратить сопротивление и отойти к позициям левого фланга русских войск. Шевардинский бой дал русским выиграть время для завершения оборонительных работ на Бородинской позиции, позволил уточнить группировку противника и направление его главного удара.

6 сентября обе стороны уточняли свои замыслы и готовили войска к бою. Наполеон оставил на левом берегу Колочи лишь один итальянский корпус Евгения Богар-не; главные силы — корпуса Даву, Нея, Жюно и Мюрата — сосредоточились на правом берегу реки и, кроме того, в обход русского левого фланга пустил корпус Понятовского. В резерве у него оставалась Старая и Молодая гвардия. Таким образом, для атаки центра и левого фланга противника Наполеон сосредоточил 86 000 человек и 467 орудий. Французские войска имели глубокое построение, что позволяло им наращивать силу удара из глубины. Наполеон, сознавая, что охват русской армии с флангов затруднен, планировал массированным ударом пехоты и конницы при поддержке мощного огня артиллерии расстроить левое крыло русских, а затем ударом по центру и флангу выйти в тыл армии Кутузова, прижать ее к Москве-реке и уничтожить. Большое внимание император уделил инженерной подготовке поля. Видимо, он не исключал того, что перед ним может возникнуть необходимость перейти к обороне. Он приказал укрепить батареи и сделать несколько полевых укреплений на левом фланге — против села Бородина — и в центре своего боевого порядка. «Его узнать нельзя, — писал Кутузов, — как осторожен, теперь закапывается по уши».

Еще более значительной была подготовка поля сражения у русских. Позиция была разделена на армейские и корпусные участки, на которых создавались укрепленные пункты. На правом фланге, от Москвы-реки до села Бородина, была возведена система укреплений — редутов и люнетов на 24 орудия — так называемые Масловские укрепления. На высотах севернее, западнее и южнее деревни Горки были устроены 5 полевых укреплений на 48 орудий. В центре, на высоте Курганная, оборудован центральный редут для 18-орудийной батареи — батарея Раевского. На левом фланге были возведены Семеновские флеши — три земляных укрепления на 36 орудий. В Утицком лесу были устроены засеки, завалы, «боевые» поляны и просеки.

К началу сражения русская армия имела в отрою 112 000 регулярных войск и 624 орудия. Кроме этого, около 11 000 казаков и 28 000 ополченцев. Боевой порядок русских войск включал четыре группировки. На правом фланге, от деревни Маслово до Горок, располагались 2-й, 4-й пехотные и 2-й кавалерийский корпус при 120 орудиях под общим командованием генерала Милорадовича. Действия этих войск на крайнем правом фланге прикрывали четыре казачьих и три егерских полка. В центре, от деревни Горки до высоты Курганная, находились 6-й пехотный и 3-й кавалерийский корпуса при 84 орудиях, возглавляемые Дохтуровым. Все эти войска входили в состав 1-й Западной армии Барклая-де-Толля.

В резерве армии на ее правом крыле скрытно размещались 1-й кавалерийский корпус Уварова и отдельный казачий корпус Платова при 24 орудиях.

Левое крыло боевого порядка, между батареей Раевского и Утицким лесом, занимали войска 2-й Западной армии под общим командованием Багратиона, 7-й, 8-й пехотные и 4-й кавалерийский корпуса с 64 орудиями. За открытым левым флангом находился резерв армии — 2-я гренадерская и 2-я кирасирская дивизии с 80 орудиями. Район Утицы находился под наблюдением отряда генерала Карпова, Московского ополчения генерала Маркова и Смоленского ополчения генерала Лебедева.

Общий резерв русской армии состоял из 5-го пехотного корпуса, 1-й кирасирской дивизии и артиллерийского резерва в 186 орудий; располагался он за центром позиции в районе деревни Князьково. Кроме того, Кутузов на основе данных, полученных после Шевардинского боя, решил усилить свой левый фланг и 6 сентября вывел из резерва 3-й пехотный корпус Тучкова и поставил его на старой Смоленской дороге в районе Утицы с задачей быть готовыми действовать во фланг и тыл французских войск.

Боевой порядок русских войск был глубоким, устойчивым и обеспечивал маневр силами на поле боя. Его первую линию составляли пехотные, вторую — кавалерийские корпуса, третью — резервы. В первой линии находились 334 орудия, во второй — 104, в третей — 186. Боевые порядки пехотных корпусов строились в линии пехотных дивизий, дивизии — в две линии полков, полки — в батальонные колонны. Впереди пехоты были развернуты цепи егерей. Кавалерийские корпуса строились в 300—400 шагах позади пехоты в две линии полков, развернутых для атаки. За кавалерией на дистанции 800 шагов располагались резервы. Общая глубина боевого порядка составляла 3—5 километров.

Штаб Кутузова размещался в деревне Татариново, а сам главнокомандующий в день сражения — в деревне Горки. «В сем боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям», — разъяснял Кутузов в диспозиции. План его сводился к тому, чтобы упорным сопротивлением ограниченных сил нанести противнику возможно большие потери на направлении его главного удара и расстроить его. В то же время сохранить полную свободу маневра своих резервов, расположив их во время сражения вне досягаемости противника. Накануне битвы главнокомандующий объехал войска, ободряя их и призывая к доблестной защите веры, царя и Отечества.

Целый день 6 сентября Наполеон не сходил с коня, руководя размещением войск, и каждые несколько минут вскидывал глаза на русский лагерь. Там шло какое-то движение и доносился долгий гул. В середине дня французы узнали, что Кутузов объезжает войска, что по лагерю провозят вывезенную из Смоленска икону Смоленской Богородицы. Наполеон подъехал к Шевардинскому редуту и поинтересовался у генерала своей свиты: «Сколько вчера взято в плен русских?» — «Они не сдаются в плен, государь!» — «Не сдаются? Хорошо, так мы будем их убивать!» — сказал Наполеон и поехал дальше. Он был простужен и неважно себя чувствовал. Вечером император ушел в свою палатку, но не спал сам и не давал спать своим адъютантам. Каждые час-полтора он выходил посмотреть: не ушел ли Кутузов? Видны ли огни на русских биваках? Огни горели. Кутузов не снимался с места. Внезапно Наполеон спросил у дежурного генерала Раппа: «Верите ли вы в завтрашнюю победу?» — «Без сомнения, Ваше величество, но победа будет кровавая». В постель император так и не ложился. Уже светало. Наконец, в палатку явился ординарец от маршала Нея, который спрашивал повеления, начинать ли бой, так как уже пробило 5 часов утра. Русские стоят на месте. Наполеон вскричал: «Наконец, мы их держим! Вперед! Откроем ворота Москвы!» Заря занялась, туман рассеялся, блеснул первый луч солнца. «Это солнце Аустерлица!» — воскликнул император.

В войсках зачитывался приказ, в нем говорилось: «Воины! Вот сражение, которого вы так ждали. Победа зависит от вас. Она необходима для вас, она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в Отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске, Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспоминает о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»

Ранним утром 7 сентября началась самая кровопролитная битва всей наполеоновской эпопеи.

Около шести часов утра разгорелась канонада с обеих сторон. Бой начался атакой корпуса Богарне на село Бородино, в котором находился русский передовой отряд. С запада действовала дивизия Брусье, с северо-запада — дивизия Дельзона- Солдаты лейб-гвардии егерского полка и морской экипаж, входившие в Бородинский отряд, вступили в перестрелку с противником, а после и в рукопашный бой. В своем донесении Александру I Кутузов позже напишет, что мужество егерского полка остановило неприятеля и что более часа они на виду всей армии сдерживали натиск французов. Тем не менее русским пришлось отойти за Колочу. Французы на плечах отступающих ворвались в их расположение, но в этот момент на помощь лейб-гвардии подоспел 1-й егерский полк. Соединившись с отступавшими, он бросился на врага. Русские не только прогнали неприятеля со своих позиций, но и отбросили его за Колочу и уничтожили мост. Село осталось за французами.

Овладев Бородином, Богарне прекратил наступление. Он должен был начать активные действия в центре позиции после того, как будет достигнут успех на левом фланге русских. Пока Богарне приказал соорудить юго-западнее Бородина батарею на 38 орудий и открыть огонь по батарее Раевского, а также навести через Колочу четыре моста для выдвижения войск к центру русской позиции. К местам переправы были стянуты итальянская гвардия, дивизии Жерара и Брусье и конница Груши. Для охраны тыла и наблюдения за русскими войсками у Бородина была оставлена дивизия Дельзона. Ни Наполеон, ни Богарне не считали возможным нападение русских войск на свой левый фланг.

Наступление на Бородино носило демонстративный характер, так же как и наступление 5-го корпуса Понятовского на деревню Утица по старой Смоленской дороге. Вообще-то Понятовский имел конкретную задачу — «обойти неприятельскую позицию». Но его силы для этого были явно недостаточными. Густой лес и плохие дороги затрудняли движение и, хотя Наполеон настойчиво требовал от Понятовского поторопиться, тому удалось выйти к Утице только к 8 часам утра.

Главные события развернулись у Семеновских флешей и высоты Курганная. В 6 часов утра Даву начал атаку флешей. Они оборонялись сводной гренадерской дивизией генерала Воронцова и 27-й пехотной дивизией Неверовского — всего около 8000 человек и 50 орудий. Французские дивизии Дессе и Кампака — более 25 000 солдат — построившись в две линии батальонных колонн на опушке Утицкого леса, пошли в атаку под прикрытием огня 102 орудий. Их встретили с фланга — огнем егерей, а с фронта — картечью орудий, расположенных на флешах. Французы не выдержали огня и отхлынули к лесу.

В 7 часов Даву вновь повел свои дивизии в атаку. Ценой больших потерь ему удалось захватить левую флешь Семеновоких укреплений. По приказу Багратиона несколько батальонов контратаковали противника во фланг, а гренадеры Воронцова выбили его из укрепления. Французы были отброшены, а русская кавалерия преследовала их до леса. В этом бою был контужен Даву и оба командира его дивизий. Наполеон был поражен упорным сопротивлением русских. Усилив Даву корпусом Нея и кавалерией Мюрата, он отдал приказ возобновить натиск.

В это же время на крайнем левом фланге солдаты Понятовского захватили деревню Утица. Генерал Тучков со своими войсками отошел на Утицкий курган, закрепился там и не позволил Понятовскому выйти в тыл армии Багратиона. План Наполеона осуществить фланговый маневр оказался сорванным.

На фронте 2-й Западной армии Багратион, чтобы сдержать удар 35-тысячной группировки французов, стянул к флешам все свои силы. Он выдвинул на передовую из резерва 2-ю гренадерскую и 3-ю кирасирскую дивизии. Сюда же он направил восемь батальонов из 7-го корпуса Раевского, который оборонялся севернее флешей и, кроме того, поставил у деревни Семеновское 3-ю дивизию Коновницына. Кутузов, убедившись, что французы имеют у села Бородина слабые силы, приказал перебросить на левое крыло 2-й пехотный корпус Багговута, 4-й кавалерийский корпус и часть 3-го корпуса при 100 орудиях. Однако переброска этих сил могла быть закончена не ранее, чем через 1,5—2 часа. Поэтому при отражении очередной атаки французов Багратиону пока приходилось рассчитывать на собственные силы, а в данный момент он располагал 15 000 человек и 164 орудиями.

В 8 часов после артиллерийской подготовки из 160 орудий французы начали третью атаку. Выйдя из леса, они построились в несколько густых колонн и двинулись на Семеновские флеши: в этой атаке участвовали пять пехотных дивизий и три кавалерийских корпуса. Русские артиллеристы, выждав, когда неприятель приблизится на расстояние картечного выстрела, открыли по нему смертоносный огонь. Одновременно пехота дала несколько залпов. Французы валились десятками, но под жестоким огнем продолжали невозмутимо двигаться к флешам, куда им ценой неимоверных усилий удалось ворваться. Главную тяжесть удара приняла на себя дивизия Воронцова, которую французы истребили почти полностью. Командир дивизии и весь его штаб были либо перебиты, либо жестоко изранены в штыковом бою. «Она исчезла не с поля сражения, а на поле сражения», — вспоминал Воронцов, замертво вынесенный с поля боя. Французы овладели флешами, но ненадолго. Подоспевшие русские резервы и остатки гренадер Воронцова ударили в штыки. Сильный натиск смешал ряды наполеоновских солдат и заставил их отойти назад в замешательстве. Тогда французы попытались лихим наскоком кавалерии вновь овладеть только что отбитыми у них флешами. Стремительно бросившаяся на русских конница была встречена лейб-гвардии Измайловским, Литовским и Финляндским полками, которые, построившись в каре и ощетинившись штыками, ждали неприятеля. Подпустив врага на ружейный выстрел, они открыли огонь и заставили его ретироваться.

Около 9 часов Даву и Ней начали четвертую атаку флешей силами шести пехотных дивизий. Кроме того, Мюрат направил часть конницы для захода в тыл русским. Больше часа защитники флешей отражали эту атаку. Но удар французской пехоты был настолько силен, что ей удалось захватить все три укрепления. Более того, части дивизии Фриана ворвались в деревню Семеновское. Но в это время ко второй армии уже начали прибывать войска 2-го и 4-го пехотных корпусов. Французский генерал Пеле вспоминал об этом моменте так: «По мере того, как войска Багратиона получали подкрепления, они с величайшей решимостью шли вперед, чтобы возвратить потерянные позиции. Мы видели, как русские массы маневрировали подобно подвижным редутам, унизанные железом и извергавшим огонь». Командир 8-го корпуса Бороздин повел в контратаку 2-ю гренадерскую дивизию и восемь батальонов корпуса Раевского.

Стремительным ударом они опрокинули французов и обратили их в бегство. Конница Мюрата, бросившаяся в атаку для прикрытия своей пехоты, была также смята, и сам Мюрат едва не попал в плен.

В это время Понятовский пытался несколько раз взять Утицкий курган. Окружив его со всех сторон, поляки вели атаку на 1-ю гренадерскую дивизию. В своем донесении Кутузов писал: «Храбрые гренадеры, выждав неприятеля, открыли по нему наижесточайший огонь и, не медля нимало, бросились на него в штыки. Неприятель не мог выдержать столь стремительного нападения, оставил с уроном место битвы и скрылся в близлежащие леса. Генерал-лейтенант Тучков при сем ранен пулею в грудь, и генерал-лейтенант Алсуфьев принял по нему команду».

Итак, первый этап сражения завершился незначительными успехами французов на вспомогательных направлениях и решительной неудачей на направлении главного удара. Наполеон видел, что все его попытки опрокинуть левый фланг русской армии парализуются тем, что Кутузов все время направлял подкрепления Багратиону, снимая войска с правого фланга. Вот почему он решил начать также атаку центра, чтобы сковать здесь русские силы. Однако первая атака Курганной батареи, обороняемой 7-м корпусом Раевского, не принесла французам успеха. С тяжелыми потерями дивизии Брусье и Морана должны были откатиться и укрыться в оврагах нижней Семеновки и Колочи.

В 10 часов утра Даву и Ней, поддержанные кавалерией Нансути и Латур-Мобура, предприняли очередную, пятую по счету, лобовую атаку Семеновских флешей. Штурмовые колонны, потеряв больше трети людей от русского огня, снова захватили флеши. Гренадеры Воронцова и 27-я дивизия Неверовского сначала отошли, но, когда к месту боя подоспела 3-я пехотная дивизия Коновницына и части 2-й гренадерской дивизии, снова бросились на укрепления. Дружная контратака русской пехоты, поддержанная 1-й и 2-й кирасирскими дивизиями, имела полный успех. Французы вынуждены были оставить флеши, бросить захваченные 12 орудий и отойти к опушке леса.

Потери русских были также огромны. В 11 часов, когда Неверовский собрал свою дивизию, оказалось, что в живых осталось 700 человек. Другие дивизии, оборонявшие флеши, были не в лучшем положении.

В начале двенадцатого Наполеон, стремясь во что бы то ни стало овладеть Семеновскими флешами, бросил войска в шестую атаку. На этот раз Даву и Ней силами пяти дивизий атаковали укрепления с фронта, а Жюно с двумя дивизиями пытался обойти их с юга. Но русская артиллерия оказалась на высоте и на этот раз. Построенные в пять линий батальонных колонн, войска Даву и Нея не смогли преодолеть губительного действия картечи и остановились у флешей. «Действие наших батарей, — вспоминал Левенштейн, — было ужасно. Колонны приметно уменьшились, несмотря на подкрепления, одно за другим следующие, и чем более неприятель стремился, тем более увеличивалось число жертв». Контрудар 2-й гренадерской и 27-й пехотной дивизий во фланг Нею заставил французов отхлынуть назад. Был сорван и обходной маневр Жюно: пехотные дивизии из корпуса Багговута ударили во фланг его войскам. Атака трех кирасирских полков корпуса Голицына завершила этот удар. Французы вновь были отброшены к Утицкому лесу.

Очередная, седьмая атака, проведенная силами тех же семи дивизий в 11 часов 30 минут снова не увенчалась успехом, и снова французы были отброшены в исходное положение. В лобовых атаках наполеоновские маршалы теряли лучшие свои войска. За два часа, с 9 до 11, русские отразили четыре атаки.

Местность вокруг Семеновских флешей была завалена трупами. Французы атаковали беспрерывно. Пехоту, которую русские опрокидывали штыковыми ударами, сменяла конница, по ней вели огонь несколько уцелевших русских пушек. В то время как французская конница и пехота перестраивались и запасались боеприпасами, русские позиции беспрестанно обстреливала французская артиллерия. Положение войск так стремительно менялось, и атакуемые французами пункты так быстро переходили из рук в руки, что артиллерия обеих сторон не всегда успевала приноровиться и иногда по несколько минут обстреливала своих.

В это же самое время Богарне начал вторую атаку батареи Раевского. На ней были израсходованы все запасы ядер, и она не могла вести огонь против наступающих на нее трех французских колонн. Первой к батарее подошла дивизия Морана. Она сбила защитников батарей и захватила ее. Вслед за ней подошли дивизии Брусье и Жерара. Французы стали подтягивать на батарею свои пушки, чтобы закрепиться на этом важном пункте, позволявшем вести фланкирующий огонь по русским войскам. Положение последних становилось угрожающим.

В это время генерал Ермолов и начальник артиллерии 1-й армии Кутайсов, направлявшиеся к батарее, увидели, что позиция захвачена французами, а русские отступают. Понимая опасность создавшегося положения, Ермолов бросился к 6-му корпусу, ближайшему к высоте, взял там батальон, с помощью которого остановил бегущие егерские полки и повел их в контратаку. После кровавой схватки, стоившей французам и русским около 5000 человек, батарея вновь была освобождена. Ермолов вспоминал позднее: «Телами неприятеля покрылась батарея и отлогость холма до вершины. Все сопротивлявшиеся заплатили жизнью, один только взят в плен генерал Бонами, получивший двенадцать ран штыками. Потерянные наши орудия все возвращены, но урон со стороны моей по части людей был ужасный». Во время этого боя погиб генерал Кутайсов.

Около 12 часов в последнюю восьмую атаку на флеши Наполеон бросил 45 000 человек, поддержав их усилия огнем 400 орудий. Им противостояли 30 000 русских при 300 орудиях. Вся эта масса войск столкнулась на фронте протяженностью в 1,5 километра. Русские ударили в штыки, и завязался встречный рукопашный бой, точнее, бойня. Участник сражения Глинка писал: «...Ужасная была картина той части поля Бородинского около деревни Семеновское, где сражение кипело, как в котле. Густой дым и пар кровавый затмили полдневное солнце. Какие-то тусклые, неверные сумерки лежали над полем ужасов, над нивой смерти... все левое крыло наше, во всей длине своей, двинулось с места и пошло скорым шагом в штыки. Сошлись!.. У нас нет языка, чтобы описать эту свалку, этот сшиб, этот протяжный треск, это последнее борение тысячей! Всякий хватался за чашу роковых весов, чтобы перетянуть их на свою сторону...»

Русская атака была отброшена, и Даву отвечал контратакой. Французские гренадеры с ружьями наперевес бросились на флеши. Они не отстреливались, чтобы не терять момента, и русские пули косили их. «Браво, браво!» — с восторгом перед храбростью врага кричал им Багратион. Град картечи ударял с французских батарей по защитникам флешей. Багратион был тяжело ранен осколком гранаты и вывезен с поля сражения. В русских войсках наступило замешательство. «В мгновение пронесся слух о его смерти, и войско невозможно удержать от замешательства... одно общее чувство — отчаяние!» — свидетельствовал Ермолов. Ценой огромных потерь французы взяли флеши. В тот же час корпус Нея и конница Нансути и Латур-Мобура бросились в образовавшийся прорыв. Русские под натиском неприятеля отходили к Семеновским высотам.

Временное командование всем левым крылом принял на себя Коновницын. Он остановил беспорядочно отступавшую пехоту и, собрав артиллерию, огнем задержал наступление французов у Семеновского оврага. Оставшихся в его распоряжении сил — около 10 000 человек — было слишком недостаточно, чтобы контратаковать. Коновницын отвел войска левого фланга за Семеновский овраг и здесь построил их для обороны.

После падения Багратионовых флешей русская армия оказалась в тяжелом положении. Левое крыло было сломлено. Багратион и его начальник штаба генерал Сен-При тяжело ранены. Кутузову доносили с разных пунктов о тяжких потерях. Были убиты два генерала — братья Тучковы, а также Буксгевден, Кутайсов, Горчаков. Солдаты дрались с поразительной стойкостью и погибали тысячами.

Как только французские войска вышли к Семеновским высотам, Наполеон решил, что левое крыло русских расстроено и перенес главные усилия на высоту Курганная. Казалось, что император был уже близок к победе, оставалось только сломить сопротивление в центре и овладеть батареей Раевского. Но во время подготовки атаки Наполеону доложили о появлении русских на его левом фланге. В критический момент Кутузов, надеясь перехватить инициативу, послал в обходной рейд корпуса Платова и Уварова с целью разгромить тылы противника.

Конница Уварова захватила Беззубово, но здесь была задержана итальянскими частями. Казаки же, ворвавшись в тыл французов, произвели там замешательство. Наполеон остановил атаку на центр и движение Молодой гвардии и поехал на левый фланг выяснить обстановку. На это он потратил около двух часов. И хотя русской кавалерии не удалось полностью осуществить замысел Кутузова, за это время русский главнокомандующий успел произвести перегруппировку войск и усилить свой центр и левый фланг. Пока внимание Наполеона было отвлечено рейдом русской конницы в его тыл, Коновницын устроил войска левого крыла на Семеновской позиции.

Положение 2-й армии было тяжелым, но не настолько, чтобы она была не в состоянии продолжать борьбу. Части 7-го корпуса стали в колоннах на правом фланге левого крыла. Радом расположились три каре 27-й пехотной дивизии. 2-я гренадерская дивизия встала на высоте у деревни Семеновское, которая теперь была главным опорным пунктом позиции. Левее расположились войска 3-й пехотной дивизии. Левый фланг занимали Литовский, Измайловский и Финляндский гвардейские полки, построенные в каре, между которыми располагалась сильная артиллерия; за ними помещались остатки сводно-гренадерской дивизии. Позади пехоты на правом фланге встал 4-й кавалерийский корпус, а на левом — 1-я и 2-я кирасирские дивизии. И хотя численность войск у Коновницына была невелика, он имел около 300 орудий, которые держали под обстрелом весь Семеновский овраг.

Французы располагали на этом участке около 25 000 солдат. Тем не менее Даву и Ней не решались без подкрепления двигаться дальше. Но Наполеон берег гвардию и приказал действовать наличными силами. Французы установили в районе флешей артиллерию и выстроились в мощные колонны для прорыва русской позиции. На правом фланге расположился корпус Нансути, на левом — корпус Латур-Мобура. Первую атаку деревни Семеновское французы начали после полудня. Корпус Нея и дивизия Фриана ударили на войска 2-й гренадерской дивизии. Русская артиллерия отбросила французов еще до того, как их кавалерия построилась для атаки.

В это время в командование над левым крылом русских войск вступил генерал Дохтуров. Он нашел 2-ю армию истекающую кровью, но готовую драться до конца. Приняв команду, Дохтуров объявил войскам: «За нами Москва, умирать всем, но ни шагу назад».

Неудача первой атаки Семеновской позиции заставила французов изменить тактику. Они решили усилить артиллерийскую подготовку и затем нанести удар, главным образом силами кавалерии. Даву и Ней выдвинули вперед орудия и начали обстреливать русские каре с дистанции в 600 метров. Огонь 200 орудий нанес серьезный урон русским гвардейцам. Вслед за этим в атаку на деревню Семеновское пошла французская пехота, а кавалерийский корпус Нансути атаковал гвардейцев. Несколько позднее начала атаку кавалерия Латур-Мобура. Но русские войска отразили ее. Тогда Ней снова обратился к Наполеону с просьбой дать подкрепления. Наполеон медлил. Лишь после вторичной просьбы Нея он отдал приказ дивизии Клапареда из Молодой гвардии двинуться к Семеновскому, но тут же отменил этот приказ. Его беспокоил ход событий в центре и на его левом фланге. Маршалам он ответил, что не может на таком расстоянии от Франции отдавать свою гвардию, что он «еще недостаточно ясно видит шахматную доску».

Трижды кавалерия Мюрата атаковала русских гвардейцев, но тщетно. Гвардия проявила редкую неустрашимость и железную стойкость. Кавалерийский корпус Нансути был совершенно истощен и обескровлен. Корпусу Латур-Мобура удалось перейти речку Семеновку и атаковать русскую пехоту с севера. Дивизия Лоржа из этого корпуса отбросила пехоту 2-й гренадерской дивизии к востоку от деревни Семеновское и вышла в тыл гвардейских полков, но здесь попала под удар драгун 4-го корпуса Сиверса, кирасир и ахтырских гусар. Понеся крупные потери, дивизия Лоржа в беспорядке отступила.

Крупным успехом французов на данном участке фронта было взятие дивизией Фриана деревни Семеновское.

Собственно, французам удалось овладеть только шанцами, так как сама деревня осталась в руках русских гренадер. Но большие потери вынудили Дохтурова в целях сокращения фронта отойти на новую позицию и оставить деревню. Не имевшие сил для развития успеха Даву и Ней ограничились в дальнейшем артиллерийской дуэлью. Цвет французской конницы лег костьми у Семеновского оврага.

Теперь центр тяжести битвы сосредоточился в центре.

Около 14 часов французы в третий раз атаковали батарею Раевского силами корпуса Богарне и кавалерии. Заняв утром Бородино, а затем Семеновские флеши, они получили возможность вести перекрестный огонь по Курганной высоте. Этот страшный огневой приступ буквально косил русские войска. Ядра рыли землю, сметая людей, лошадей, орудия. Разрывные гранаты выбивали по десятку человек каждая. Никогда до этого дня русские солдаты и командный состав не проявляли такого полнейшего пренебрежения к смерти. Барклай-де-Толли поехал вперед, к месту, где страшнее всего был огонь, и остановился там. «Он удивить меня хочет!» — крикнул Милорадович солдатам, перегнал Барклая-де-Толли еще далее по направлению к французским батареям, остановился именно там, где скрещивался огонь, слез с лошади и, сев на землю, объявил, что здесь он будет завтракать. Солдаты бросались в бой, часто не ожидая приказов. Русская артиллерия также вела по противнику убийственный огонь.

Богарне решил, что настало время нанести последний решающий удар. В атаку пошли три пехотные и три кавалерийские дивизии. Пехота Брусье, Морана и Жерара штурмовала батарею с фронта, кавалерия Коленкура, Лоржа и Ранецкого обходили ее с правого фланга, а с левого наступала дивизия Шастеля. Преодолев огонь русской артиллерии, французские пехотинцы подошли к батарее и завязали рукопашный бой. Защитники штыками опрокинули атакующих в ров, но на смену им приходили новые и новые части. Во время этого страшного побоища в плен не брали ни с той, ни с другой стороны. Французы потеряли Мобрена и Коленкура, но уже не считались ни с какими потерями. «Неприятельская пехота взбиралась на вал со всех сторон; ее опрокидывали штыками в ров, наполнившийся трупами убитых; свежие колонны заступали место и с новой яростью лезли умирать; наши встречали их с равным ожесточением и сами падали вместе с врагом», — рассказывал Михайловский-Данилевский, бывший адъютантом Кутузова в течение всего боя. Однако силы противника в четыре раза превосходили силы 24-й пехотной дивизии генерала Лихачева, оборонявшей батарею. Русские геройски отражали все атаки, но их подавила численность атакующих. Перебиты были почти все солдаты. Сам Лихачев весь в крови от нескольких тяжелых ран упал на землю, теряя сознание; он был поднят и только потому не прикончен французским кирасиром, что признан по мундиру за генерала. Его, израненного, понесли перевязывать, а затем представили Наполеону, который тот час же вернул ему шпагу. В начале четвертого часа батарея была захвачена французами.

Русские, сохраняя порядок, отошли на 800 метров за Горецкий овраг. Французы сделали попытку преследовать их кавалерией, но были отражены контратакой войск 2-го и 3-го кавалерийских корпусов. Войска центра и левого фланга русских устроились на второй позиции и были готовы продолжать борьбу.

Узнав о взятии батареи Раевского, Понятовский снова повел свой корпус в наступление и снова был отброшен. Но положение Утицкого отряда осложнилось, так как после отхода левого фланга к Семеновскому оврагу образовался большой разрыв в расположении войск. Опасаясь обхода с севера корпусом Жюно и удара с фронта корпусом Понятовского, генерал Багговут приказал оставить Утицкую позицию и отойти к Семеновскому оврагу.

К концу дня русские прочно занимали позицию от Горок до старой Смоленской дороги, отойдя в общем на 1— 1,5 километра от главной позиции. Но они не уходили с поля битвы, и их артиллерия не умолкала, а скорее, наоборот, усилила свой огонь. Русские ядра уже начали падать вблизи императора. Наполеон тогда приказал выдвинуть ближе к русскому огню несколько новых батарей гвардейской артиллерии. Но прошло немного времени, и русские ядра снова стали пролетать над императором и его свитой. Некоторые ядра на излете подкатывались к ногам Наполеона. «Он их тихо отталкивал, как будто отбрасывал камень, который мешает во время прогулки», — говорил дворцовый префект де Боссэ, бывший в эти дни в свите. Угрюмое настроение и плохо скрываемое беспокойство императора не проходили, и ни гибель Багратиона, ни взятие Семеновских флешей, ни победа над редутом Раевского не улучшали его настроения. В течение всего сражения Наполеон не садился на лошадь. Он шел пешком со свитой офицеров и не переставал следить за движением на поле битвы. Адъютанты беспрестанно получали от него приказания и отъезжали прочь. Позади императора стояли гвардия и несколько резервных дивизий.

Очевидцы никогда не могли забыть бородинских ужасов. «Трудно себе представить ожесточение обеих сторон... — свидетельствует история лейб-гвардии Московского полка. — Многие из сражавшихся побросали свое оружие, сцепились друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью. Многие батальоны так перемешались между собой, что в общей свалке нельзя было различить неприятеля от своих. Изувеченные лошади и люди лежали группами, раненые брели к перевязочным пунктам, покуда могли, а выбившись из сил падали, но не на землю, а на трупы павших раньше. Чугун и железо отказывались служить мщению людей; раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом. Пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках заглушались пальбой и барабанным боем. Более нежели из тысячи пушек с обеих сторон сверкало пламя и гремел оглушительный гром, от которого дрожала земля на несколько верст. Батареи и укрепления переходили из рук в руки. Ужасное зрелище представляло тогда поле битвы. Над левым крылом нашей армии висело густое черное облако дыма, смешавшегося с парами крови; оно совершенно затмило свет. Солнце покрылось кровавой пеленой...»

Наступал вечер. Величайшая битва всей наполеоновской эпопеи шла к концу, но как назвать этот итог? Это не было ясно ни Наполеону, ни маршалам. Чувство победы решительно никем не ощущалось. Маршалы были недовольны. Мюрат говорил, что не узнавал весь день императора, Ней — что император забыл свое ремесло.

С обеих сторон до вечера гремела артиллерия и продолжалось кровопролитие, но русские и не думали уходить. Уже сильно стемнело. Пошел мелкий дождь, Наполеон спросил: «Что русские?» — «Стоят на месте, Ваше величество». — «Усильте огонь, им, значит, еще хочется, — распорядился император. — Дайте им еще!»

Угрюмый, ни с кем не разговаривая, сопровождаемый свитой, Наполеон объезжал вечером поле битвы, глядя воспаленными глазами на бесконечные горы трупов. Французские и русские мертвецы так густо устилали землю, что императорская лошадь должна была искать место, куда бы опустить копыто меж горами тел людей и трупами лошадей. Стоны и вопли раненых неслись со всех концов поля. Пленных русских оказалось всего 700 человек.

С наступлением темноты Наполеон отвел свои войска на ночлег на исходные позиции к реке Колоче, оставив занятые им укрепления русских. Бородинский бой закончился.

На первый взгляд исход сражения как будто не был решен, так как обе стороны сохраняли положение, которое занимали до его начала. Вечером Кутузов был полон оптимизма и обещал утром продолжить битву, и это заявление было с радостью встречено русскими войсками. Никто из солдат и офицеров не считал сражение проигранным. Всю ночь к сигнальным огням подходили и подползали израненные люди, всю ночь шел приблизительный подсчет потерь. К утру общая картина была ясна. Действительность оказалась страшнее худших опасений.

«Под Бородином русских выбыло из строя около 58 000 человек, половина сражавшейся армии. От гренадерской дивизии Воронцова из 4000 человек уже к трем часам дня осталось 300 человек. В Ширванском полку из 1300 человек осталось 96 солдат и трое офицеров». Были батальоны и роты, истребленные почти целиком, дивизии, от которых осталось несколько человек, корпуса, походившие по своей численности на батальоны, 6-й, 7-й и 8-й корпуса были почти полностью уничтожены. Убитыми и ранеными выбыли 29 генералов. При этом русская армия потеряла значительную часть именно кадрового состава, возместить которую сразу не представлялось возможным.

Когда Кутузов увидел, что половина русской армии истреблена, он категорически решил спасти другую половину и отдать Москву без нового боя. Русский командующий не располагал в данный момент никакими резервами, и он счел необходимым отойти. «Когда дело идет не о славе выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, — я взял намерение отступить». Это ему не помешало провозгласить, что Бородино было победой, или, как писали западные историки, он «...имел бесстыдство донести царю, будто была одержана победа. Ответом на это явилось вступление Наполеона в Москву».

Российское общество также не восприняло это как победу. Оставление Москвы вызвало шок в стране. «Чтобы ни говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение было проиграно. Армия, а особливо левый фланг, понесли чрезвычайную потерю», — это из письма Винценгероде.

Именно последствия! Армия, от которой осталась едва половина, 8 сентября начала отступление, преследуемая французами, и, в конце концов, оставила древнюю столицу России. С военной точки зрения это была несомненная победа Наполеона.

Когда в советский период стали переписывать историю с идеологической точки зрения, Бородинская битва была объявлена «стратегической победой» и «последним актом оборонительной войны». К тому же на рубеже 1940—1950-х годов советские «историки» стали говорить о том, что в 1941 году товарищ Сталин использовал тактику Кутузова в 1812 году и специально заманил немцев под Москву. Поэтому главной задачей историков стало восхваление гениального русского полководца Кутузова. Бородино было объявлено русской победой на основании всего двух веских доводов:

1) исход сражения 7 сентября был ничейным, русские войска не были разгромлены, император не добился в первый день поставленной цели;

2) войну Наполеон все-таки проиграл.

Все критики этой версии были объявлены либо ничего не понимающими в русских делах иностранцами и «реакционерами», либо завистниками и очернителями Кутузова. А представители передовой советской науки быстро разобрались, откуда ветер дует и, вооруженные самым передовым марксистско-ленинским методом, бросились правильно освещать события, дабы показать их «в своем действительном идейном блеске». А тех из исследователей, кто сразу не понял или ранее неправильно трактовал данные события, — поправили, и они признали свои ошибки и раскаялись.

Как менялись взгляды? Достаточно почитать сочинения академика Тарле в до- и послевоенный период. Почему они менялись? Достаточно вспомнить про ссылки и отсидки того же академика. На какой научной основе? Ну вот, например: «В 1945 году в связи с двухсотлетием со дня рождения М.И. Кутузова были опубликованы тезисы Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Эти тезисы оказали большую помощь (!) военным историкам в дальнейшей разработке ими коренных вопросов Отечественной войны». Так пишется история в тоталитарном государстве — по тезисам.

В результате этих изысканий послевоенная советская наука доказала-таки, что при Бородине «Наполеон впервые проиграл генеральное сражение, а Кутузов одержал крупнейшую победу (!). Но тогда совершенно законно встает вопрос: почему же Кутузов, одержав победу, решил отойти к Москве, а затем оставить ее? И здесь быстро нашлись: «Генералиссимус товарищ Сталин, крупнейший организатор стратегических контрнаступлений... писал о возможности такого преднамеренного отступления войск: «Так бывает нередко на войне, когда одна сторона, желая спасти кадры своих войск и вывести их из-под удара превосходных сил противника, начинает планомерное отступление и сдает без боя целые города и области для того, чтобы выиграть время и собраться с силами для новых решительных боев...» Какие аналоги имеет в виду «крупнейший организатор контрнаступлений» достаточно понятно.

Между тем, действительно, 7 сентября Наполеон не добился решительной победы. Когда императору в ночь после битвы доложили, что 47 его генералов убиты или тяжело ранены, что несколько десятков тысяч солдат его армии (по русским данным — около 50 000) остались лежать на поле битвы, когда он лично убедился, что ни одно из данных им до сих пор больших сражений не может сравниться по ожесточению и кровопролитию с Бородином, то он не мог не понимать, хотя тоже уже объявил о победе, что этому нужно дать какое-то другое определение.

Позднее он сам признавал, что «...в битве под Москвою выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех». Но это — 7 сентября, а что было бы на следующий день?

У императора осталась совершенно нетронутой 20-тысячная гвардия, у него была возможность подтягивать резервы из тылов, в частности из Смоленска, он был готов продолжить битву. У Кутузова была доблестная, но совершенно обескровленная армия и никаких резервов. Он просто был не способен принять бой на следующий день в такой ситуации, и это понимал практически весь его штаб. А если бы сражение все же состоялось, то его исход представляется несомненным: при количественном и качественном превосходстве французов и одинаковой доблести противоборствующих войск, жестокая фронтальная битва на истребление могла закончиться только полным исчезновением русской армии, как исчезла на поле битвы дивизия Воронцова. Клаузевиц, оценивая шансы на новое сражение, писал: «Превосходство сил французов, заметное и до сражения, еще взросло в результате сражения, так как потери русских были, безусловно, больше потерь французов; за время десятичасового боя чаши весов далеко не оставались в состоянии полного равновесия, а заметно склонились в ущерб русским; нельзя было ожидать лучшего результата при возобновлении боя; позиция русских совершенно сдвинулась и ставила под угрозу путь отступления. Следующим этапом неуспеха явилось бы полное поражение. Сейчас армия еще находилась в порядке и могла, не расстраиваясь, отойти. Кутузов решил отступить ночью, что, бесспорно, явилось единственным разумным выходом».

Итак, Кутузов отступил, французская кавалерия шла по пятам. Наполеон ждал, что русские дадут под самыми стенами Москвы новое сражение, но Кутузов на этот раз настоял на своем. Русская армия должна была оставить город.

9 сентября Наполеон вошел в Можайск; на другой день Богарне занял Рузу. В солнечное утро 13 сентября император выехал со свитой на Поклонную гору и его поразила красота открывшегося зрелища. Колоссальный город, простиравшийся перед ним, был тем местом, где он даст после всего армии отдохнуть и оправиться, и вместе с тем Москва послужит тем существенным обстоятельством, которое непременно заставит Александра пойти на мир. Он надеялся увидеть депутацию «русских бояр» с ключами от города, но как известно:

15 сентября император въехал в Кремль. Это был последний акт оборонительного периода войны. Именно поэтому Бородинское сражение в русской истории является вехой, обозначившей перелом в войне и не воспринимается как поражение. Лучше всех это сформулировал Лев Толстой: «Нравственная сила французской армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, — а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородином. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель: но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там... оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородино, раны».

Малоярославец. 24 октября

14 сентября русская армия оставила Москву. Вместе с ней из города ушли почти все его жители. Из 200 000 населения осталось не более 15 000 да нетранспортабельные раненые в госпиталях.

На следующий день Москву заняли французские войска. Город немедленно был объявлен трофеем. В его разграбление был внесен известный порядок. Войскам назначались свои дни и часы и свои районы для грабежа. «В первый день, — писал очевидец, — грабила Старая гвардия; в следующий — новая, а в третий — корпус маршала Даву и т. д.». Чтобы оправдать эти грабежи, Наполеон говорил, что его армия считала Москву огромным лагерем, брошенным неприятелем. Через пять дней император приказал прекратить грабежи, но остановить солдат, да и офицеров, уже стало невозможно. Спустя два дня штаб издал еще один приказ о прекращении грабежей, сопровождаемых погромами и пожарами.

Пожары в городе начались в первый же день вступления французов. Вскоре Москва превратилась в бушующее море пламени. Даже в Кремле было опасно оставаться, и Наполеон оказался вынужден 16 сентября покинуть его и переселиться в Петровский дворец. 18 сентября император направил герцогу Бассано письмо, которое должно было оповестить Европу об одержанных им победах: «Мы преследуем противника, который отступает к пределам Волги. Мы нашли огромные богатства в Москве — городе исключительной красоты! В течение двухсот лет Россия не оправится от понесенных ею потерь».

Русская армия, оставив Москву, отошла по Рязанской дороге, а затем внезапно повернула на запад и, пройдя вдоль реки Пахры, сначала остановилась у Подольска, а затем отошла к деревне Тарутино. Маневр был проделан столь неожиданно и скрытно, что наблюдавшие за движением русских войск французские отряды пошли вслед за казачьими полками из арьергарада, отступавшими для дезориентации противника по Владимирской дороге. Хитрая уловка блестяще удалась: в течение двух недель Наполеон не знал, где находится русская армия.

Этим маневром Кутузов прикрыл южные, не разоренные войной районы страны, закрыл доступ к оружейным заводам Тулы и занял угрожающее фланговое положение по отношению к находившимся в Москве французским войскам. Русская армия, выведенная из-под ударов, стала быстро набирать силу. В 1940-е годы, когда выяснилось, что товарищ Сталин так же «гениально» заманил фашистов под Москву, дабы вернее их «загубить», — соответственно и Кутузов был объявлен непогрешимым военным корифеем. Теперь любое его телодвижение объявлялось великим вкладом в военную стратегию. Так вышло и с Тарутинским марш-маневром. «Кутузов, осуществив свой гениальный марш-маневр, вывел армию из-под ударов врага и обеспечил ей спокойные условия для подготовки контрнаступления», — писал полковник Жилин в 1930 году, вооруженный «тезисами ЦК ВКП(б)». И далее доказывал, что русский полководец просчитал весь ход кампании еще до того, как принял командование армией; он все предусмотрел, выиграл генеральное сражение, специально сжег Москву и вот, по заранее намеченному плану, привел войска в Тарутино, чтобы нанести отсюда смертельный удар Наполеону.

Правда, есть и другие мнения. Приведем цитату из романа Льва Толстого «Война и мир»: «Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все назад по обратному направлению отступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия. Если бы представить себе не гениальных полководцев, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения... описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее».

Клаузевиц свидетельствует, что выйдя из Москвы, русский штаб еще не принял решения о направлении дальнейшего отступления и только 17 сентября определился относительно флангового марша.

Нисколько не умаляя заслуг Кутузова, подчеркнем, что его маневр был действительно мастерски исполнен и целесообразен с военной точки зрения. Но в принципе, не имело большого значения, отвел бы он свои войска на Калугу или к Владимиру. Главное — это то, что французы никак ему в этом не препятствовали. Наполеон считал Москву финишем, тем местом, откуда он продиктует России мир на своих условиях. Все его расчеты были построены именно на этом убеждении. Теперь он был в Кремле и ждал предложений Александра I. Больше месяца император не предпринимал никаких активных действий, и именно это позволило Кутузову «обеспечить спокойные условия» своей армии. Затратив колоссальные усилия и достигнув Москвы, Наполеон был «стратегически истощен», и Кутузов это знал. «Заслуга Кутузова не состояла в каком-нибудь гениальном... стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершающегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии».

Этой передышкой русский главнокомандующий воспользовался в полной мере. В Тарутинском лагере в кратчайшие сроки были осуществлены важные подготовительные и организационные мероприятия, обеспечивающие успешный переход русской армии к активным действиям, и решена одна из крупнейших стратегических задач: достигнуто превосходство в силах над противником. Численность главных сил армии была доведена до 120 000 человек; артиллерии имелось почти в 2 раза больше, чем у французов, а конницы — в 3,5 раза. 100-тысячное ополчение охватывало Москву полукругом по линии Клин—Коломна—Алексин. Французы испытывали нее возрастающие трудности от усиления «малой войны» — смелых операций армейских летучих отрядов и партизан, действующих в неприятельском тылу и нарушавших его снабжение.

В Тарутине Кутузов завершил разработку плана окружения и разгрома французской армии в междуречье Западной Двины и Днепра силами армии адмирала Чичагова и корпуса генерала Витгенштейна во взаимодействии с главными силами. Наполеоновской стратегии генерального сражения Кутузов противопоставил другую стратегию, сочетавшую систему отдельных боев, растянутых в глубину маневров, активную оборону, с последующим переходом в контрнаступление — это был наиболее адекватный ответ в противоборстве с великим французским полководцем.

Не дождавшись от русской стороны предложений о заключении мира, Наполеон сам стал предпринимать шаги, направленные к этому. Трижды император делал попытки вступить в переговоры с Александром I. Передавая первое письмо царю, он заявил, что если мира не будет, то «Петербург испытает участь Москвы». Последнюю попытку Наполеон сделал 4 октября. Направляя для переговоров генерала Лористона, он сказал ему: «Я желаю мира, мне нужен мир; я непременно хочу его заключить, только бы честь была спасена». Однако и эта попытка ничем не закончилась.

Надо сказать, что шанс на заключение мира был, после Бородина и оставления Москвы русские, вопреки уверениям советских историков, отнюдь не чувствовали себя победителями. «В этот период в русской армии господствовало настроение печали и подавленности, причем на мир в ближайшем же будущем смотрели как на единственный возможный исход. Нельзя сказать, чтобы армия сама утратила мужество, в ней сохранялось солдатское чувство гордости и превосходства... Но доверие к руководству войной сохранилось лишь в ничтожной мере; большие потери, уже понесенные государством, казались подавляющими, а исключительной стойкости в настоящей беде от правительства... не ждали. Поэтому близкий мир рассматривался как вероятное и даже желательное явление». Но русский император проявил стойкость, а после сожжения Москвы ни о каком мире не могло быть и речи. Гибель второй столицы России привела к тому, что стремление уничтожить захватчиков сделалось всенародным в полном смысле этого слова. Именно теперь Александр решил продолжать войну с Наполеоном до последних пределов возможного. К тому же вскоре стало ясно, что чаша весов все более склоняется в сторону русских.

Чем дольше Наполеон оставался в Москве, тем более осложнялось его положение. Последующее прерывание в разграбленном и сожженном городе становилось опасным. Мира не было, мысли же о зимовке представлялись авантюрой. «Армия в 90 000 человек с истощенными людьми и окончательно заморенными лошадьми, загнанная острым клином на 120 миль в глубь России, имевшая справа неприятельскую армию в 110 000 человек и кругом себя вооруженный народ, армию, вынужденную строить фронт ко всем странам света, не располагающая продовольственными складами и достаточным запасом снарядов и патронов, имеющая единственный путь сообщения, проходящий по совершенно опустошенной местности, не находится в условиях, допускающих расположение на зимних квартирах» (Клаузевиц). До начала зимы еще было далеко, а армия уже стала испытывать недостаток в продовольствии, в теплой одежде и особенно в фураже. Солдаты мародерствовали и пропадали без вести, дисциплина в войсках явно расшатывалась. Лошади падали тысячами. Для французской армии возникала реальная опасность быть блокированной в Москве и принужденной к капитуляции. Москва находилась в полукольце регулярных войск и ополчений. Лишь тонкая линия коммуникаций к Смоленску связывала наполеоновскую армию с тылом, и эта линии все чаще прерывалась ударами партизанских отрядов. Все указывало на то, что русские решили продолжать борьбу не на жизнь, а на смерть. Выход был один — поскорее уйти из Москвы. «Отступление Наполеона было неизбежно, и самый поход его оказался неудавшимся с той минуты, когда Александр отказался заключить мир. На достижении этого мира были построены все расчеты; в этом отношении Наполеон... ни минуты не обманывался».

Тридцать три дня пробыл Наполеон в Москве. В начале октября он начал готовиться к отходу на запад. У французской армии было для этого три возможных пути отступления. Первый путь лежал севернее Смоленского тракта через город Белый на Витебск. Этим путем можно было быстро соединиться с левофланговыми корпусами Сен-Сира, Удино и Макдональда, стоящими на Западной Двине. Второй путь шел по прежней, хорошо подготовленной операционной линии, идущей от Москвы на Смоленск. Отходя по этому пути, Наполеон мог пополнять свои войска за счет снимаемых гарнизонов. Здесь же были расположены столь необходимые ему склады продовольствия. Была также возможность двинуться на соединение с правофланговыми корпусами Ренье и Шварценберга. Этот путь лежал через хлебородные губернии, но, как и первый, не имел подготовленных баз, а в условиях проводимой русскими тактики «выжженной земли» был и вовсе бесперспективен. «Мы никогда не могли понять тех, кто так упорно отстаивает мысль, будто Наполеону следовало избрать для своего обратного пути другую дорогу, а не ту, по которой он пошел. Откуда мог он довольствовать армию помимо заготовленных складов? Что может дать неистощенная местность армии, которая не могла терять времени и была вынуждена постоянно располагаться в биваках крупными массами? Какой продовольственный комиссар согласился бы поехать впереди этой армии, чтобы реквизировать продовольствие?.. Ведь уже через неделю вся армия умирала бы от голода. Отступающий в неприятельской стране... нуждается в заранее подготовленной дороге... которая обеспечена соответственными гарнизонами и на которых устроены необходимые армии магазины».

Наполеон все это прекрасно понимал и решил двигаться по своей операционной линии на Смоленск. Однако отход по ней производил бы впечатление бегства, а император считал, что он не отступает, а осуществляет лишь маневр отхода на зимние квартиры, с тем чтобы в 1813 году начать новую кампанию. Поэтому прежде он решил выйти к Калуге, чтобы захватить заготовленные там Кутузовым боеприпасы и продовольствие, нанести молниеносный удар по главной кузнице русского оружия в Туле, а после этого быстро перейти в междуречье и прикрыть свой фронт с севера Западной Двиной, с востока — Днепром, с юга — Полесьем.

Чтобы нанести удар внезапно, Наполеон старался делать свои приготовления скрытно. С конца сентября в Москву больше не приходили маршевые батальоны, началась эвакуация раненых. Войскам было объявлено, что армия выступает, чтобы совершить экспедицию, после чего она возвратится обратно в Москву.

Приготовления императора не ускользнули от внимания Кутузова, который ежедневно получал разведывательную информацию от летучих отрядов. Особенно насторожило фельдмаршала выдвижение Наполеоном корпуса Мюрата к реке Наре, почти к расположению русских войск. Ясно было, что Наполеон хочет отвлечь внимание Кутузова, а в случае нужды прикрыть кавалерией свой отход. Изолированное положение Мюрата позволяло внезапно нанести ему поражение, а Наполеон не мог оказать помощь, находясь в 50 верстах от Тарутинской позиции.

6 октября пять русских корпусов под командованием Беннигсена и Милорадовича ударили по авангарду Мюрата, нанесли ему поражение и заставили отступить. Французы потеряли 4500 человек, 38 орудий и весь обоз. К вечеру Наполеону стало известно о бегстве его кавалерии. Это сообщение было тем более неприятным, что теперь исключало возможность скрытного маневра к Калуге. Более того, это движение становилось опасным для французов, так как Кутузов мог нанести удар во фланг.

Тарутинское дело было истолковано Наполеоном так: Кутузов чувствует себя достаточно сильным и способен загородить ему дорогу на юг. Император торопился, 19 октября французы стали выходить из Москвы. Уходя, Наполеон воскликнул: «Вперед. Идем в Калугу! И горе тем, кто станет на моем пути!» В городе была оставлена Молодая гвардия и особые отряды для укрепления подступов к Москве: Наполеон усиленно подчеркивал, что собирается возвратиться в столицу. Но этим заявлениям во французской армии никто не верил. Поэтому все старались увезти с собой награбленное. Наполеон не мог приказать оставить все в городе, ведь он обещал войскам сокровища русской столицы. «Можно было подумать, — писал Сегюр, — что двигается какой-то караван кочевников или одна из армий древних времен, возвращающаяся после великого нашествия с рабами и добычей». Из Москвы 110-тысячная армия вышла настолько отягощенной обозами, что оказалась неспособной к быстрому передвижению. Бесконечная вереница разнообразнейших экипажей и повозок следовала за армией. Дисциплина настолько ослабла, что маршал Даву даже перестал расстреливать ослушников, которые под разными предлогами старались подложить в повозки ценные вещи, захваченные в городе, хотя лошадей не хватало даже для артиллерии. Выходящая на старую Калужскую дорогу армия представляла собой колоссально растянувшуюся линию: после целого дня непрерывных маршей к вечеру 19 октября армия и обоз еще не вышли полностью из города, хотя по дороге свободно двигались по восемь экипажей в ряд. На Наполеона эта картина произвела удручающее впечатление, он понимал всю опасность подобного обоза для армии. Однако не решился отдать нужный приказ. Армия уже была не та. После пережитого, ясно сознавая свое критическое положение, понимая, что дальше предстоят очень трудные дни, армия держалась уже не столько дисциплиной, сколько чувством самосохранения в чужой, враждебной стране. Особенно это относилось к немецким, итальянским и другим нефранцузским частям.

Успех движения на Калугу зависел исключительно от быстроты и внезапности маневра. Однако в данных условиях у Наполеона не было необходимых средств для этого. Конница Мюрата была сильно расстроена и на нее нельзя было рассчитывать серьезно, гвардейская кавалерия насчитывала лишь 4600 всадников. Все же император полагал, что ему удастся усыпить внимание старого русского полководца, обойти русских по новой Калужской дороге, выйти к Малоярославцу и прорваться к Калуге.

Из села Троицкого французский император послал к Кутузову полковника Бертеми с письмом, в котором предлагалось «войне дать ход, сообразный с установленными правилами», но главной задачей было удостовериться, что Кутузов стоит на месте. В письме указывалось, что оно отправлено из Москвы. Этой хитростью Наполеон хотел ввести Кутузова в заблуждение.

Получив от Бертеми подтверждение, что русские войска стоят по-прежнему на Тарутинской позиции, император заторопился. Главные силы были направлены в Боровск, корпус Понятовского — на Верею. Мортье получил приказ взорвать московский Кремль и общественные здания и присоединиться к главным силам. Жюно следовало подготовиться в Можайске для выступления на Вязьму.

Движения неприятеля не укрылись от Кутузова. Из различных источников ему стало известно, что Наполеон идет к Калуге через Боровск и Малоярославец. Русский главнокомандующий немедленно дал указание 6-му корпусу Дохтурова двигаться к Малоярославцу. Вечером 23 октября из Тарутинского лагеря двумя колоннами выступили главные силы русской армии.

В первую колонну генерала Бороздина вошли 7-й и 8-й пехотные корпуса и 2-я кирасирская дивизия, во вторую колонну Лаврова — 3-й и 5-й пехотные корпуса, 1-я кирасирская дивизия и Тульский казачий полк. Для прикрытия марша с севера было выделено 20 эскадронов конницы Голицына. Еще раньше к Малоярославцу из авангарда Милорадовича был направлен корпус Платова с задачей выдвинуться на Боровскую дорогу и совместно с корпусом Дохтурова прикрыть город с севера.

Переход войск Дохтурова совершался в крайне тяжелых условиях: дожди размыли дороги, испортили переправы. К вечеру 23 октября корпус прибыл к Спасскому, где соединился с казаками Платова. Здесь русские войска неожиданно задержались: жители села, узнав о приближении французов, уничтожили плотину на реке Протве. Пришлось наводить два моста на плотах, на это ушло несколько часов. К Малоярославцу Дохтуров прибыл лишь в два часа ночи и обнаружил, что город уже занят неприятельским авангардом...

В голове французской армии шел корпус Богарне. Последний выдвинул вперед дивизию Дельзона, однако он направил в город только два батальона. Войска Дохтурова оседлали новую Калужскую дорогу и, установив наличие у неприятеля сравнительно малых сил, на рассвете 24 октября атаковали французов. Два русских егерских полка выбили противника. Однако Дельзон тоже усилил свои части, потеснил русских и вошел в город. Дохтуров послал на подмогу еще два егерских полка. Русские егеря снова выбили французов из города. Остальная пехота Дохтурова заняла высоты, перекрыв дорогу на Калугу, в то время как 1-й кавалерийский корпус и отряд Дорохова закрыли движение по дороге на Спасское. Артиллерия была сведена в две крупные батареи и расположилась впереди корпусов и в боевых порядках пехоты.

Тогда Дельзон бросил в бой всю свою дивизию. Вскоре он был убит, и командование принял генерал Гильемино, который приказал захватить холм, господствующий над западной частью города, и овладеть стоявшими там церковью и зданиями. В 11 часов борьба за город вспыхнула с новой силой: вице-король ввел в бой подошедшую дивизию Брусье. Французы действовали быстро и энергично. Им удалось вновь овладеть городом и даже атаковать стоящий на высотах 6-й корпус. Но натиск наполеоновской пехоты без поддержки артиллерийского огня был отбит огнем и штыковой контратакой. Русские в четвертый раз захватили город.

Французы с ходу ввели в бой подошедшие свежие дивизии Пино и гвардейскую; Богарне восстановил положение и стал угрожать корпусу Дохтурова. Русские части с трудом сдерживали врага. К 14 часам к Малоярославцу прибыл 7-й корпус Раевского (10 500 человек при 72 орудиях) и занял позицию между 6-м пехотным и 1-м кавалерийским корпусами. С его прибытием русские войска насчитывали 22 000 солдат и 144 орудия. Получив перевес в силах, генерал Дохтуров снова атаковал и через час в пятый раз взял Малоярославец. Город был уже сильно разрушен и горел.

Впрочем, и русские недолго удерживали захваченную позицию; к месту боя спешил 1-й корпус Даву. Теперь французы имели более 50 000 человек при 296 орудиях, они снова вытеснили русских из города и атаковали их на высотах. Но и Даву продолжал действовать, главным образом силами пехоты, так как большая часть французской артиллерии застряла на переправах и на северной окраине Малоярославца и не смогла поддержать атаку. Подпустив атакующих на короткую дистанцию, русские встретили их картечным огнем в упор, затем штыковой контратакой опрокинули французов и взяли южную часть города. Завязались кровопролитные уличные бои.

Но подошли главные силы Наполеона, еще две французские дивизии, перейдя реку по наведенному мосту, ворвались в Малоярославец. Сильно поредевшие, уставшие дивизии Дохтурова и Раевского отступили и закрепились на высотах южнее города.

Во второй половине дня к Малоярославцу подступили главные силы Кутузова. Обойдя город с юга, он занял новую дорогу и прочно закрыл ее, преградив путь на Калугу. Теперь бой перерастал в сражение главных сил. Кутузов, принявший руководство, приказал заменить измотанный 6-й корпус и силами 7-го и 8-го атаковал город снова, который в восьмой раз переходил из рук в руки.

Близилась ночь, бой начал затихать, и к 23 часам руины Малоярославца остались в руках французов, а русские прочно закрепились на южных высотах. Ночью русские войска перешли за Немцовский овраг и заняли настолько выгодную позицию, что Наполеон не решился атаковать их. 25 октября оба полководца стояли друг против друга. Кутузов был готов продолжать сражение и весь день был на виду у противника. Стремлению Наполеона выйти к Калуге русский командующий противопоставил твердое решение провести генеральное сражение: «Без коего я, ни под каким видом в Калугу его [Наполеона] — не пущу».

Наполеон отлично понимал, что в случае поражения катастрофа французской армии будет неминуемой. У него теперь было под рукой 70 000 солдат против 90 000 русских с их преимуществом в коннице и артиллерии. В Городно император собрал военный совет. Все маршалы убеждали его прекратить борьбу за город. «Разве не видели мы поля последней битвы, — заявил маршал Бессьер, — не заметили того неистовства, с которым русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть». Выслушав мнения маршалов, Наполеон, однако, не принял окончательного решения до рекогносцировки.

Во время ее проведения Наполеон чуть было не попал в плен. 25 октября император поехал верхом к Малоярослвцу. С ним была небольшая свита: маршал Бертье, генерал Рапп, несколько офицеров. Вдруг показался, летя в карьер прямо на Наполеона и его свиту, отряд казаков с копьями наперевес. С криками «Ура!» они налетели на кучку всадников. Эти их возгласы и спасли Наполеона от неминуемой смерти или плена: его свита издали приняла казаков за эскадрон французской кавалерии, и только крик казаков вывел ее из заблуждения. Человек 25 офицеров свиты сгрудились вокруг императора. Один казак налетел уже на Раппа и с размаху пронзил копьем лошадь генерала, но тут подоспели два французских эскадрона, казаки повернули обратно и скрылись в лесу. Тем не менее Наполеон казался вполне спокойным. Он проехал в Малоярославец. Город был в развалинах, на улицах валялись обугленные трупы нескольких тысяч людей. Это были жители Малоярославца, русские и французские раненые, живьем сгоревшие при общем пожаре города. В сражении, длившемся восемнадцать часов, французы потеряли 5000 человек, русские — около 3000.

Убедившись, что шансов разбить русских мало, Наполеон отдал приказ французской армии сворачивать обратно на старую Калужскую дорогу, откуда она только что пришла. Теперь ее маршрут лежал через Боровск и Можайск к Смоленску. «Этот дьявол Кутузов не получит от меня новой битвы». В первый раз в своей жизни Наполеон отказался от ждавшего его генерального сражения. В первый раз за русскую кампанию он повернулся спиной к русской армии, решился из положения преследующего занять положение преследуемого. План обходного движения на Калугу был сорван Кутузовым. В результате битвы у Малоярославца стратегическая инициатива перешла к русской армии, сражение явилось поворотным моментом в кампании 1812 года. Началось отступление «Великой армии»...

Вечером этого переломного дня Наполеон вызвал доктора Ювана и приказал ему изготовить флакон с ядом. Налет казаков был учтен — впредь император не расставался с флаконом: попасть в плен живым он не собирался.

Сражение под Красным. 16—18 ноября

Французская армия отступала к Смоленску. Напрасны были все усилия, сделанные для овладения Москвой, бесполезны все угрозы сжечь Петербург. В огне московского пожара сгорел ореол непобедимости наполеоновских войск. После неудачной попытки прорваться к русским базам в Калуге и Туле, им пришлось поспешно отходить на запад. 27 октября началось отступление из Боровска на Верею, Можайск, Дорогобуж, Смоленск.

Армия двигалась длиннейшей, растянутой колонной и на этот раз, по приказу императора, сжигала все деревни, села, усадьбы, через которые проходили войска. Так до основания были уничтожены Боровск и Верея. Но, начиная от Можайска, и сжигать было почти нечего: так страшно разорены были эти места еще в добородинский период войны. Город Можайск стал выжженой пустыней. Когда французы проходили мимо Бородинского поля, где по-прежнему никем не убранные гнили тысячи трупов, Наполеон велел как можно быстрее оставить это место: страшное зрелище подавляюще действовало на солдат, особенно теперь, когда они чувствовали, что война проиграна.

Однако Наполеон еще не был разгромлен. Считая, что главной его целью теперь является отрыв от русских войск, чтобы твердо стать на рубеже Днепр—Западная Двина, провести здесь зиму и подготовиться к весенней кампании. Именно здесь французский полководец надеялся организовать оборону Смоленска и остановить Кутузова. Сил для этого у него было достаточно. В главной армии насчитывалось еще 110 000 человек, на левом фланге — 60 000, на правом — 50 000 солдат. А на линии от Можайска до Вильно в гарнизонах стояли еще 50 000. Наступающая зима не беспокоила императора. Он планировал уйти без новых сражений, и здесь все решали темпы. Наполеон беспокоился за свою операционную базу. Поэтому он приказал Виктору оставить в Смоленске лишь одну дивизию, а остальные части срочно направить на подкрепление корпусов Удино и Сен-Сира. Одновременно были направлены указания Ренье и Шварценбергу сковать войска 3-й русской армии, возглавляемой после отъезда Тормасова адмиралом Чичаговым.

Кутузов понимал, что для него теперь главное — это не дать Наполеону возможности собрать свои силы и создавать для его армии постоянную угрозу быть обойденной и отрезанной. «Полагая ему нанести величайший вред параллельным движением, — писал Кутузов, — можно достичь этой цели». Он выдвинул вперед казачий корпус Платова и сформировал боковой отряд для действий с севера во фланг французским колоннам, а также крупный отряд для удара в тыл, а сам с главными силами старался обойти армию противника для нанесения удара в голову отступающих колонн. Командиры всех партизанских отрядов получили задачу тревожить французов на всем пути следования. «Все мои партизаны, — сообщал Кутузов, — предупреждают его в марше, затрудняя всячески отступное неприятельское движение, нанося ему при том величайший вред. Эта тактика себя блестяще оправдала».

Первый удар на данном этапе отступления был нанесен у Вязьмы. Наполеон достиг ее 31 октября, шедший же в арьергарде корпус Даву остановился у села Федоровского. 3 ноября авангард Милорадовича ударом во фланг вырвался на Смоленскую дорогу и атаковал Даву. Получив сведения о тяжелом положении последнего, Наполеон вынужден был приказать Нею и вице-королю Евгению оказать ему помощь, а затем вообще сменить этот корпус. В Вязьме император одновременно получил и другое неприятное известие: о крупной неудаче постигшей Сен-Скра и Удипо па Западной Двине. Под давлением войск Витгенштейна они вынуждены были оставить Полоцк, а затем потерпели поражение у города Чашники. Такой оборот дел был чреват серьезными последствиями, так как правый фланг отступающей армии открывался для удара.

Итак, удержаться в Вязьме французы не смогли. Платов и Милорадович атаковали город. Французы в беспорядке отступили, уничтожив переправу через реку Вязьму. Их общие потери составили около 9000 человек.

Наполеон поспешно двигался к Смоленску, имея в арьергарде корпус Нея. Морозов еще не было, но уже между Москвой и Смоленском отступающая армия жила впроголодь, а после Вязьмы наступил настоящий голод. Милорадович и Платов шли за французским арьергардом, постоянно его тревожа, казачьи отряды и партизаны рыскали по флангам французской армии, захватывали обозы, рубили внезапными налетами отдалившиеся от главных сил отряды. «Сегодня я видел сцену ужаса, которую редко можно встретить в новейших войнах, — записывал Вильсон 5 ноября в 40 верстах от Вязьмы по дороге к Смоленску, — 2 тысячи человек, нагих, мертвых или умирающих, и несколько тысяч мертвых лошадей, которые по большей части пали от голода. Сотни несчастных раненых, ползущих из лесов... 200 фур, взорванных на воздух, каждое жилище по дороге — в пламени...» К этому периоду относятся первые свидетельства о случаях людоедства среди французов.

Император был с гвардией в авангарде. Наполеон, как всегда, переносил все трудности похода, стараясь подбодрить солдат. Он часами шел по дороге, опираясь на палку, разговаривая с идущими рядом солдатами.

В это же время отходящим французским войскам были нанесены новые удары. У Дорогобужа был разбит корпус Нея; вслед за этим у Ляхова партизаны принудили к капитуляции бригаду Ожеро. Почти одновременно Платов разбил корпус Богарне у Духовщины. «Никогда преследование неприятеля в большом масштабе не велось так энергично и с таким напряжением сил, как в эту кампанию», — писал Клаузевиц. «Великая армия» таяла на глазах. Когда 9 ноября Наполеон вступил в Смоленск, то у него оставалось уже 60 000 солдат из 110 000, вышедших из Москвы. Но французская армия еще не была деморализована, хотя и сильно пострадала. Катастрофа произошла позднее. А пока, достигнув Смоленска, французы считали себя в относительной безопасности. Наполеон был убежден, что на этом рубеже ему удастся задержать наступление русских. Опираясь на Смоленск, можно было отвести главные силы и расположить их на квартиры между Могилевом, Оршей и Витебском. Особую надежду он возлагал на свои фланговые корпуса.

Наполеон произвел рекогносцировку смоленской позиции, а затем приступил к реорганизации и укреплению войск. Пехота получила недостающее вооружение и полный боекомплект патронов. Была приведена в порядок артиллерия. Хуже обстояло дело с кавалерией. Особое внимание обращалось на организацию тыла. В Оршу полетел приказ увеличить запасы. Несмотря на потери, французская армия была еще достаточно сильна и боеспособна, император — полон энергии и бодрости, он полагал, что оторвался от преследования Кутузова. Но через несколько дней радужное настроение сменилось тревогой. Сначала было получено сообщение о поражении 4-го корпуса под Духовщиной и поспешном отступлении дивизии Бараге д'Иллье к Смоленску. Наконец, стало известно о капитуляции гарнизона в Витебске и неудачах Сен-Сира. Наполеон негодовал: «Нет! Виктор не способен командовать даже полком или дивизией. Как, не прийти на помощь! Позволить прервать линии! Какая глупость! Какое незнание самых начал военного искусства!.. И таковы они все! Я слишком высоко их поставил: они служат поневоле и губят все мои планы! Даву наполовину помешан и ни на что не годен. Виктор в Смоленске бесполезно истребляет заготовленные запасы. Ожеро не желает двигаться и воображает, что оказывает милость, повинуясь мне!..»

Над наполеоновскими флангами нависла явная угроза. К тому же запасы продовольствия в городе оказались слишком малы, большую их часть уничтожили маршевые батальоны, следовавшие через Смоленск. Поэтому магазины перестали существовать уже на третий день. Лишь гвардия получила все положенное довольствие, остальные склады были просто разграблены оголодавшими войсками. Дисциплина падала с ужасающей быстротой, особенно в нефранцузских частях, и даже расстрелы не могли ее восстановить. Беспощадная суровость Даву еще кое-как поддерживала порядок в 1-м корпусе, другим маршалам это удавалось плохо. Согреться в разрушенных домах было мудрено. Солдаты на площадях жгли кареты, телеги, ящики и жарили на огне мясо павших лошадей. В Смоленске стали учащаться случаи замерзания людей, отмораживания рук и ног.

Теперь оставалось одно — как можно быстрее отходить на Красный. В Смоленске было потеряно несколько драгоценных дней, которые дали возможность русским войскам выйти на фланги французов.

14 ноября наполеоновская армия снова двинулась на запад. Император приказал продолжать отход одной колонной, пятью эшелонами, удаленными друг от друга на суточный переход. Вследствие недостатка кавалерии ни о каком выдвижении боковых арьергардов не могло быть и речи. Ее хватало лишь для авангарда. Впереди шел 5-й корпус Зайрнчека, заменившего заболевшего Понятовского, за ним двигался корпус Жюно, затем шла гвардия и вслед за ней остальные войска. В арьергарде оставался корпус Нея, который вступил в разграбленный Смоленск после того, как из него ушла вся армия. Вопреки приказу императора Ней вынужден был задержаться в Смоленске, чтобы хоть в какой-то мере обеспечить свой корпус продовольствием и боеприпасами для дальнейшего марша.

Тем временем морозы усиливались. Уже при выходе из Смоленска люди так ослабели, что, упав, не могли подняться и замерзали. Вся дорога была устлана трупами. Французам пришлось бросить большую часть обоза, артиллерии и снаряжения; целые эскадроны должны были спешиться, так как конский падеж все усиливался. Всего в строю было не более 40 000 человек и несколько тысяч отставших, которые просто брели следом за армией.

К вечеру 15 ноября гвардия, корпус Жюно и кавалерия Мюрата вышли к Красному, но здесь выяснилось, что город занят русским отрядом Ожаровского, захватившего в плен полуторатысячный гарнизон. Наполеон приказал выбить русских из города и остановился, чтобы дать время подойти другим корпусам. На другой день началось одно из самых крупных сражений 1812 года.

Бои под Красным лишили французскую армию лучших сил. Они сыграли, пожалуй, решающую роль в крушении всех планов, которые строил император.

В то время, когда Наполеон еще находился в Смоленске, Кутузов деятельно готовился к нанесению нового удара. В его штабе опасались, что французский император из Смоленска начнет отступать не по одному, а по двум или даже трем направлениям, что дало бы ему возможность ускорить движение и соединиться с войсками Виктора и Удино. В таком случае создавалась бы угроза армии Витгенштейна. Кутузов не исключал также, что император может направиться южнее Смоленска на соединение со своим правым флангом. Обстановка была изменчива и требовала пристального наблюдения за противником. Для получения необходимых данных Кутузов выдвинул 4-й пехотный и 4-й кавалерийский корпуса вперед, южнее Смоленска. Получив сообщение Милорадовича, что армия Наполеона движется по дороге на Оршу, русский главнокомандующий счел, что какая-то часть сил противника уже прошла Красный, и решил отрезать часть французских сил на Красненской дороге. Он приказал Милорадовичу следовать к деревне Ржавка и в помощь ему выслал обе кирасирские дивизии Голицына.

Кутузов почти не сомневался, что гвардия Наполеона уже прошла Красный и находится на марше к Орше, а остальные войска двигаются на Витебск. Для выяснения обстановки он приказал Ожаровскому и Давыдову передвинуться в этот район и произвести разведку боем. 14 ноября отряд Ожаровского занял с боем Красный. Однако вскоре к городу подошла французская гвардия и выбила русских. Ожаровский вынужден был отойти, но его сообщение о сосредоточении в Красном наполеоновской гвардии давало основание заключить, что Наполеон держал в кулаке все свои силы и не разделял их на две колонны. Но эти данные Кутузов получил только к вечеру 16 ноября. Не прояснили обстановку и боевые действия Милорадовича, который 15-го числа вышел к Успенской дороге и развернул свои силы вдоль нее. Милорадович располагал 18 000 человек при 100 орудиях.

Во второй половине дня 16 ноября к расположению авангарда Милорадовича у села Мерлино подошел 4-й французский корпус вице-короля. Командир 4-й дивизии русских Евгений Вюртембургский выдвинул на дорогу 44-орудийную батарею и начал расстрел наступающих французов прямо в лоб. Вскоре к этой дивизии присоединись 12-я и 26-я дивизии 7-го корпуса. В результате объединенных действий головная колонна французского корпуса (а точнее, итальянского) была рассеяна. Оставалось сделать немного для его окончательного поражения. Однако прибывший к месту боя Милорадович распорядился иначе: он отвел все три дивизии с дороги и поставил их параллельно тракту, оставив на нем для прикрытия артиллерии два пехотных полка. Когда к месту боя прибыли остальные дивизии корпуса Богарне, то Милорадович предложил вице-королю капитуляцию. Богарне решил пробиваться: он бросил в атаку остатки 14-й дивизии Брусье. Эта колонна была рассеяна огнем артиллерии. На помощь ей Богарне направил 13-ю дивизию Орнано, но русская кавалерия окружила ее и принудила сдаться. Вслед за 13-й дивизией в бой ринулась только что подошедшая 15-я дивизия и другие части. Для атаки вице-король построил войска в три колонны. Левая колонна была отрезана и сдалась русским, средняя — рассеяна огнем артиллерии, и только часть правой колонны прорвалась в Красный. Богарне удалось спасти лишь небольшую часть своего корпуса. Вся артиллерия, все обозы и более 2000 солдат оказались захваченными русскими войсками.

Поражение корпуса Богарне заставило Наполеона повернуть назад гвардию и отправить в Оршу лишь корпуса Жюно и Понятовского.

Успех Милорадовича дал Кутузову основание для атаки на другой день войска противника. В главную колонну под командованием Тормасова вошли 5-й, 6-й и 8-й пехотные корпуса, авангард Розена, 1-я кирасирская дивизия и отряд Ожаровского — всего 23 000 человек и 120 орудий. Во вторую колонну, которой командовал Голицын, были отряжены 3-й пехотный корпус, 2-я кирасирская дивизия и Черниговский полк. Главная колонна получила задачу совершить обходной маневр через Сидоровичи, Сорокино, Доброе и перехватить Смоленскую дорогу за Красным. Колонна Голицына должна была выступить на полтора часа позднее к деревне Уварово, чтобы нанести удар противнику во фланг. Авангарду Милорадовича в составе двух пехотных и двух кавалерийских корпусов поручалось нанести удар в тыл. Другими словами, предполагалась осуществить концентрический удар по двум-трем корпусам противника. Однако эта диспозиция не была выполнена.

Когда колонна Тормасова двинулась в обходной путь, а колонна Голицына выдвинулась к Уварово, на Смоленской дороге показался корпус Даву — 7500 человек при 15 орудиях. Артиллерия 2-го русского корпуса начала обстрел противника, а пехота уже готова была перейти в атаку. Но Милорадович, основываясь на полученной директиве от Кутузова, приказал пропустить части Даву в Красный. Дело в том, что фельдмаршал дал возможность противнику продвинуться к Красному, чтобы затем зажать его между двух огней и принудить к капитуляции. В свою очередь, когда Наполеон услышал канонаду за Красным, то решил отвлечь на себя внимание русских, чтобы смог прорваться Даву. Французская гвардия обрушилась на войска колонны Голицына в деревне Уварово. Сначала французам удалось выбить русских, но далее 3-й пехотный корпус остановил атаку противника. Превосходящие силы русской артиллерии подавили огонь французских пушек.

Появление гвардии Наполеона у Уварово для Кутузова стало полной неожиданностью. Он предполагал, что Понятовский, Жюно и сам Наполеон ушли вперед, и ему придется иметь дело только с последними тремя корпусами. Теперь он предположил обратное, что все войска Наполеона находятся здесь. Не надеясь на сравнительно небольшие силы, состоявшие под командованием Голицына, Кутузов дал приказ Тормасову остановить обходное движение и срочно идти на помощь Голицыну.

Между тем Наполеон не желал развивать сражение и по мере движения войск Даву к Красному направлял их дальше по дороге на Оршу. Когда большая часть корпуса Даву уже прошла Красный, император получил сведения о движении обходного отряда Тормасова ему в тыл. В то же время активизировали свои действия войска Голицына. Опасаясь окружения, Наполеон решил пожертвовать корпусом Нея и отойти. Теперь Кутузов приказал Тормасову как можно быстрее двигаться к селу Доброе, но догнать французов было уже трудно. Правда, Розену и Ожаровскому удалось нанести сильный удар по частям, замыкающим колонну корпуса Даву, в результате которого перестала существовать дивизия Дитерихса. Но Наполеон ушел, за что Кутузова потом много критиковали, поскольку «каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Разбирая войну 1812 года, Клаузевиц по похожему поводу отмечал: «...главное — это трудность выполнения. На войне все просто, но самое простое в высшей степени трудно. Орудие войны походит на машину с огромным трением... это трение встречается повсюду и вступает в контакт с массой случайностей. Кроме того, война представляет собой деятельность в противодействующей среде. Опасность и напряжение — вот те стихии, в которых на войне действует разум. Об этих стихиях ничего не знают кабинетные работники. Отсюда получается, что всегда не доходишь до той черты, которую себе наметил; даже для того, чтобы оказаться не ниже уровня посредственности, требуется недюжинная сила».

К вечеру 17 ноября Тормасов, войска которого Кутузов усилил 3-м пехотным корпусом, и Голицын занимали район у речки Лосминка. Таким образом, корпусу Нея предстояла весьма трудная задача — прорваться через мощный заслон русских. Ней сильно задержался в Смоленске: он выступил оттуда только в два часа ночи 17 ноября, взорвав по приказу Наполеона восемь годуновских башен, Королевские ворота и уцелевшие крупные здания. Отходя от города, Ней вынужден был бросить 140 своих орудий, 17 трофейных русских и большую часть обоза. Кроме того, оставил в полевых госпиталях более 4000 раненых. В строю у него было 8500 солдат при 12 орудиях, сзади за корпусом брели толпы отставших.

Вечером 17 ноября Ней пришел к Корытне. Услышав канонаду у Красного, он решил, что это пробивается на соединение с главными силами корпус Виктора, и не придал ей особого значения. У Корытни Ней заночевал. На рассвете следующего дня он продолжил движение. Появление неприятеля на переправе через Лосминку оказалось для Нея неожиданностью, обнаружив русских, он решил атаковать их с ходу.

Со своей стороны Милорадович привел войска в боевую готовность и послал к Нею парламентера с предложением капитулировать. На что последний ответил: «Императорские маршалы в плен не сдаются!» Задержав парламентера, чтобы он не рассказал о тяжелом положении корпуса, Ней приказал дивизии генерала Разу атаковать русскую позицию, чтобы прорваться к городу. Французы под прикрытием «в то время случившегося тумана» пошли в наступление, их поддерживал огонь шести орудий. Однако вскоре русская батарея заставила замолчать французские пушки, а затем картечным огнем остановила наступающих. После чего войска 1-й и 26-й дивизий, два полка 1-й гренадерской дивизии, поддержанные кавалерией, бросились в контратаку и опрокинули французов. По словам Кутузова, «неприятель оставил пушки, знамена и множество пленных и убитых, был сбит с поля сражения и рассеян по лесам».

Тогда Ней направил в атаку подошедшую дивизию Лендрю, а остатки дивизии Разу собрал и направил через лес к Сырокоренью. Под прикрытием боя ему удалось стянуть к переправе часть своих войск и обозы. Но Кутузов, предвидя возможность использования противником этой переправы, приказал Голицыну взять ее под контроль. Когда Ней с частью уцелевших войск пробился к реке, отряд полковника Чернозубова ударил по французам и окончательно разгромил их, захватив много пленных. Части дивизии Лендрю были окружены и капитулировали. «В 12 часов пополудни, — сообщал в рапорте Кутузов, — неприятельский корпус... положа ружья, сдался».

Ней с 800 бойцами перешел Днепр по первому хрупкому льду и явился к Наполеону в Оршу, где его уже считали погибшим. Император молча сжал маршала в своих объятиях. Ней и дальше вызвался командовать в самом опасном месте: в арьергарде. Один из активнейших участников преследования отступающих французов, русский генерал Левенштейн, дал такую оценку этой последней фазе боев под Красным: «Ней сражался как лев, но время побед для французов миновало... С наступлением ночи маршал Ней направился со слабыми остатками своего корпуса к Сырокоренью, и ему удалось, пройдя сквозь победоносную армию, перейти Днепр, который был покрыт тонким льдом. Этот подвиг будет навеки достопамятен в летописях военной истории. Ней должен был бы погибнуть, у него не было иных шансов к спасению, кроме силы воли и твердого желания сохранить Наполеону его армию».

Три дня шли бои у Красного. Корпус Нея и частично корпус Даву были разбиты. 26 000 убитых и пленных оставил Наполеон, здесь он бросил практически всю артиллерию. В обозе маршала Даву казаки захватили его маршальский жезл и карты Малой Азии и Индии, куда император собирался повести свою армию после окончания войны с Россией. Мечта о мировом господстве рушилась. Потери русских составили чуть более 2000 человек.

Кутузов, постоянно угрожая перерезать французские коммуникации, заставлял Наполеона отступать без передышки, а сильные удары, нанесенные ему с 16 по 18 ноября, привели к огромным людским и материальным потерям.

С этого момента началась деморализации главной армии Наполеона. Положение ее еще более осложнялось наступившими морозами. Поражение под Красным поставило Наполеона на грань катастрофы. Осталось только спасать честь армии.

Березина. 26—28 ноября

Задуманный Кутузовым план окружения французской армии в междуречье близился к завершению. Тяжелые бои 16—18 ноября вынудили главнокомандующего дать войскам дневку 19-го числа. Для нового удара нужно было привести войска в порядок и, кроме того, очистить свои тылы от остатков разбитых наполеоновских частей. Для преследования противника были направлены авангард Милорадовича, корпус Платова и отдельные отряды. Особенно важно было установить связь с войсками Чичагова и Витгенштейна, чтобы обеспечить координацию совместных действий. Витгенштейну Кутузов приказывал усилить давление на правый фланг отходящей армии противника, а Чичагову предписал ускорить выход к Березине с тем, чтобы упредить Наполеона и занять раньше его город Борисов, а затем выслать свой авангард на соединение с Главной армией. Таким образом, Чичагов и Витгенштейн должны были закрыть Наполеону пути отхода на запад и северо-запад. Главная армия имела задачу двигаться от Копыся на Староселье — к местечку Березино.

Реализация этого плана затруднялась тем, что русские войска получали все меньше продовольствия. Ввозимый запас был съеден, а тылы сильно отстали. Не менее тяжело сказывалось отсутствие зимнего обмундирования. Русская армия начала наступление до того, как в Тарутино поступили сапоги и полушубки. Основная масса солдат к концу ноября была одета в летнее обмундирование и несла не меньшие лишения, чем французы. Осенняя непогода дала себя почувствовать довольно быстро. Из армии ежедневно выбывало большое количество заболевших, которыми были заполнены тыловые госпитали. Главная армия Кутузова уменьшилась только за счет больных на 30 000 человек, что превышало боевые потери. После Красного Кутузов имел в своем распоряжения не более 50 000 бойцов. Но нельзя было останавливать преследование противника, нельзя было дать ему закрепиться в западных областях страны. Необходимо было держать темп, и наступление продолжалось.

В конце ноября, в то время как Главная армия, тесня войска Наполеона, двигалась южнее Московской дороги, навстречу противнику шли армии Витгенштейна и Чичагова. Всем казалось, что наконец-то непобедимый Бонапарт вот-вот сам угодит в мешок, а в русском штабе все были уверены, что Наполеон будет взят живым или мертвым.

Наполеон впервые попал в столь затруднительное положение. Он привык к головокружительным успехам на Западе, к быстрым и решительным ударам, после которых противник терял волю и способность к дальнейшему сопротивлению. И здесь совсем недавно русская армия отступала под натиском французов. Теперь же они вынуждены были бежать под непрерывными ударами регулярных частей и партизанских отрядов, сильно ослаблявших наполеоновские войска. Если до сражения под Красным это была еще сильная и боеспособная армия, то теперь она с трудом противостояла русским. Наполеон прилагал все усилия для того, чтобы сохранить основные кадры своих войск, способных к сопротивлению. Ему предстояло решить труднейшую задачу: избежать одновременного удара трех русских армий, насчитывавших около 100 000 человек.

18 ноября французский авангард вступил в Оршу, а 20-го сюда прибыл император. Находясь в Орше, он начал готовиться к этому весьма сложному предприятию по прорыву из стратегического окружения. 1-й корпус Даву был переформирован в три батальона. 3-й корпус Нея также был сведен в три батальона, 4-й корпус Богарне и 6-й корпус Жюно образовали по два батальона каждый. Артиллерия была также реорганизована, в Оршу прибыли 30 орудий из корпуса Виктора. Кроме того, в городе находился парк из 36 орудий. Из них были сформированы шесть батерей. Войска получили боеприпасы и продовольствие со складов Дубровны и Орши. Эти меры организационно укрепили армию. В Бобре Наполеон приказал собрать знамена всех корпусов и сжечь их. Здесь же он сформировал из всей конницы отряд в количестве 500 офицеров, назвав его «своим священным эскадроном». В это время «Великая армия» насчитывала не более 50 000 человек, из которых половина была уже не способна бороться. Однако, с приближением корпусов Удино и Виктора, численность войск возросла еще на 25 000 солдат. Таким образом, к Березине могло выйти более 40 000 вполне боеспособных войск и примерно 35 000 отставших и больных солдат, тянувшихся толпами за корпусами.

В Орше Наполеону стало известно, что Виктору не удалось оттеснить войска Витгенштейна за Двину. Получено было также сообщение, что 16 ноября войска Чичагова заняли Минск. Русским достались крупные продовольственные склады, где находилось 2 миллиона пайков. Здесь же адмирал Чичагов обнародовал любопытный документ: «Приказ от 19 ноября 1812 года о поимке Наполеона. Наполеонова армия в бегстве; виновник бедствий Европы с ней. Мы находимся на путях его. Легко быть может, что Всевышнему будет угодно прекратить гнев свой, предав его нам. Посему желаю, чтобы приметы сего человека были всем известны. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вашей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых. Я не говорю о награде за сего пленника. Известныя щедроты Монарха нашего за сие ответствуют».

Обеспокоенный потерей Минска, император приказал Удино срочно выйти к Борисову, чтобы упредить армию Чичагова. В задачу Виктора входило сначала играть роль бокового авангарда. Он должен был своими действиями убедить Витгенштейна в том, что главные силы Наполеона двигаются севернее Борисова. После отхода главных сил от Орши, корпус Виктора стал арьергардом остатков «Великой армии».

21 ноября французские войска оставили Оршу и уничтожили все переправы через Днепр. 22-го они прибыли в Толочин. Корпус Удино в это время занял местечко Бобр и готовился к движению на Лошницы. Отсюда Удино сообщил о взятии Борисова войсками Чичагова. Эта весть взволновала императора, он созвал военный совет для обсуждения вопроса о дальнейших действиях. Генерал Додд предложил сделать поворот на север, оттеснить Витгенштейна за Двину, а затем отойти через Глубокое на Вильно. Жомини считал возможным выйти к Борисову, переправиться здесь через Березину, а затем пробиваться на Вильно. Во время заседания прибыло донесение Удино, об обнаружении брода у деревни Студенка. Это окончательно определило решение императора произвести переправу у Борисова.

От Бобра до Борисова армия Наполеона шла три дня. К этому времени Удино разбил авангард Чичагова под командованием графа Палена и вынудил русских очистить город. Затем в Борисов вступила гвардия, остальные войска были на подходе. Чичагов уничтожил городской мост и ушел на другой берег реки. Французы простояли в нерешительности у Борисова два дня. Дело в том, что Удино принял проходившие по правому берегу русские части, выбитые из Борисова, за авангард корпуса Витгенштейна. Когда французский штаб убедился, что это предположение ошибочно, началась энергичная подготовка к переправе. Для отвлечения внимания Чичагова было решено начать устройство ложной переправы у Нижнего Березино.

Одновременно французы приступили к подготовке действительной переправы у деревни Студенка, именно там, где сто лет назад, начиная русский поход, переправился шведский король Карл XII.

Демонстрация удалась как нельзя лучше, Чичагов, как и Витгенштейн, был обманут. Он предположил, что Наполеон собирается прорываться на Минск для соединения со Шварценбергом и приказал быстрее двигаться к Нижнему Березино.

Начальник штаба Сабанеев «доказывал безумие этой диспозиции, но Чичагов отнесся к этому совершенно равнодушно». У Борисова оставался корпус Ланжерона, а у деревни Брыл и слабый отряд Чаплица. Более того, Ланжерон воспринял движение французов в Борисове как попытку восстановить разрушенный мост и приказал Чаплицу оставить у Зембина небольшой наблюдательный отряд, а с остальными войсками прибыть к Борисову. В результате, наиболее опасное место оказалось прикрытым слабым отрядом генерала Корнилова — один батальон егерей и два полка казаков при 4 орудиях, а основные силы Чичагова были прикованы к местам демонстрационных переправ. Все это происходило 25 и 26 ноября.

Установив факт передвижения главных сил Чичагова к югу от Борисова, Наполеон немедля приступил к наведению мостов через Березину у Студенки. В этом месте река не имела и 25 метров в ширину, но берега ее по обе стороны были покрыты на большом пространстве илистой грязью, так что нужно было строить мосты втрое длиннее. Работы начались 26 ноября под руководством инженер-генералов Эбле и Шасслоу. Один мост предназначался для пехоты, другой — для артиллерии, кавалерии и обозов. Прибыв на место наводки мостов, Наполеон выразил нетерпение. Он обратился к Эбле: «Долго, генерал, очень долго!» — «Ваше величество, изволите видеть, — ответил Эбле, — что мои люди стоят по горло в воде, их работе мешают льдины; у меня нет ни съестных припасов, ни водки, чтобы дать им согреться».

В этот же день штаб императора приказал командирам корпусов подтянуть свои войска к месту переправы. Генерал Корнилов, установив скопление французов у Студенки, открыл огонь из своих четырех орудий. Одновременно он направил Чаплицу сообщение о подготовке переправы. Однако Ланжерон задержал Чаплица в Борисове. Оба они предполагали, что Наполеон, переправившись через Березину, пойдет не на Вильно, а на Минск, и Чаплиц, который занимал Брыли, мало заботился о прикрытии Зембинского дефиле.

Со своими слабыми силами Корнилов не мог помешать наводке мостов. Русская батарея была подавлена огнем 40 орудий, установленных на более высоком берегу реки. Под защитой этого огня бригада Корбино форсировала Березину вброд, каждый кавалерист вез на крупе лошади одного стрелка. Вслед за ними на плотах переправился стрелковый батальон дивизии Домбровского. Этих сил было достаточно, чтобы оттеснить русских от места переправы.

Когда мосты были готовы, Наполеон пропустил мимо себя на другой берег польскую кавалерию Домбровского, кавалерийскую дивизию Думерка и 2-й корпус Удино. Эти силы прикрыли доступы к мостам со стороны Стаховского леса, а затем поспешили овладеть Зембинским дефиле, где по милости Ланжерона и Чаплица оставались в полной сохранности мосты через болота. «Если бы неприятель успел разрушить эти мосты, — вспоминал Наполеон, — мы погибли бы безвозвратно, потому что болото не довольно еще крепко замерзло, чтобы заменить их».

Когда Чаплиц наконец подошел со своим отрядом к месту французской переправы, то здесь он встретил 5600 человек неприятельской пехоты и 1400 кавалеристов. Французы немедленно перешли в наступление и оттеснили войска Чаплица за деревню Стахово.

В это время на левом берегу события разворачивались следующим образом. 26 ноября Витгенштейн находился в районе Кострицы. Не имея никакого представления об обстановке, он по-прежнему полагал, что Наполеон движется к югу от Борисова, а Виктор составляет его боковой авангард. Только к вечеру Витгенштейн решил выдвинуться вперед и связаться с Чичаговым. При этом русские войска обходили место переправы и тем самым позволили Наполеону спокойно действовать 26 и 27 ноября. Очевидно, что если бы Витгенштейн принял меры для более глубокой разведки, то обнаружил бы место переправы. Он мог бы занять Студенку и воспрепятствовать отходу французов. Однако принимать на себя удар, как он полагал, всех сил Наполеона не входило в планы Витгенштейна. Его обер-квартирмейстер генерал Дибич настоятельно убеждал командующего более энергично преследовать Виктора, чтобы нанести ему поражение у реки, на что командующий отвечал: «Пусть Чичагов с ним повозится, а когда уже по сию сторону останется хвост их, тогда я дам им себя знать». Витгенштейн считал, что Наполеон имеет не менее 70 000 бойцов, и боялся, что его 40-тысячная армия не сможет выдержать натиска французов и будет раздавлена. Между тем, вступив в сражение, он мог задержать императора по меньшей мере на двое суток и этим самым дал бы возможность Чичагову выйти к угрожаемому пункту и подойти к главным силам Кутузова.

А у переправ генерал Чаплиц, располагая только 5000 человек, занял позицию на опушке Стаховского леса и, не решаясь атаковать более сильного противника, срочно послал донесение Ланжерону. Последний направил ему на помощь всего два полка, так как еще не решился отойти от Борисова, где находилось много французских войск.

Тем временем Чичагов разобрался, что у Нижнего Березино французами устроена ложная переправа, а действительная находится выше Борисова у Студенки. Адмирал понял, что был жестоко обманут противником. Повернув войска назад и пройдя за сутки более 30 верст, он 27 ноября снова оказался у Борисова. Его солдаты, измученные тяжелым маршем, уже не могли в этот день двигаться дальше. Послав Ланжерону часть кавалерии, адмирал назначил выступление своих главных сил на 28 ноября. Таким образом, и 27-го числа никто не препятствовал Наполеону производить переправу. В этот день через Березину перешел корпус Богарне, войска Даву и гвардия. Теперь император имел на правом берегу до 15 000 солдат. Возложив на Удино задачу прикрывать переправу, Наполеон отвел остальные войска в резерв.

Корпус Виктора удерживал Борисов и прикрывал левый берег реки у мостов. Обстановка благоприятствовала французам. Чичагов не решался атаковать своими силами (около 30 000 человек) армию Наполеона; он полагал, что в случае поражения его войск императору будет открыта дорога на Минск. В свою очередь, Витгенштейн не активизировал действия, дожидаясь получения сведений от Чичагова. Главные силы Кутузова и вовсе находились в шести переходах от места событий: фельдмаршал, исходя из своих соображений, не слишком торопился.

Клаузевиц так охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Бесспорно, случай... благоприятствовал Наполеону в том отношении, что близ Борисова удалось найти столь удобный для переправы пункт... но главное влияние оказала слава его непобедимости; таким образом, здесь сказывался накопленный за многие прошлые годы капитал. И Витгенштейн, и Чичагов — оба боялись его, его войск, его Гвардии... Никому из них не хотелось быть разбитым Наполеоном. Кутузов полагал, что цель будет и так достигнута, Витгенштейн не хотел рисковать ранее приобретенной славой, Чичагову не хотелось во второй раз понести поражение». Лишь в конце 27 ноября Витгенштейн решился выдвинуть свой авангард к Старому Борисову, а с главными силами идти на Новый Борисов. Он все еще не знал, где находятся основные силы противника. Выйдя на опушку леса, через который шла дорога от Старого Борисова к Студенке, авангард генерала Властова обнаружил французов и открыл огонь. Это была дивизия генерала Партуно из корпуса Виктора. На дивизию была возложена задача удерживать Борисов до окончания переправы. Однако Партуно был вынужден оставить город раньше под напором войск Платова и Ермолова, также подошедших к Борисову. Отходя к Студенке, Партуно собрал вокруг себя около 7000 человек. Очутившись между войсками Платова и Властова, вечером 27 ноября французская дивизия сдалась.

Только теперь Витгенштейн понял свою ошибку. Он решил атаковать Виктора утром 28 ноября, но теперь уже не с севера, а с юга. Оплошность Витгенштейна, проскочившего мимо переправы, обеспечила Наполеону возможность беспрепятственно переместить через реку главные силы.

Наступило утро 28 ноября, император продолжал удерживать левый и правый берега Березины. Он торопился перевести обоз и оставшиеся войска Виктора. Он не знал еще о капитуляции Партуно и полагал, что Виктор имеет две дивизии. К этому дню на правый берег переправились 20 000 человек, на левом оставалось еще более 20 000.

На рассвете Витгенштейн направил авангард Властова на Студенку через деревню Бытчи. В 10 часов утра Властов перешел в наступление и обрушил огонь артиллерии на скопившиеся у переправы массы людей. Попытка Виктора перейти в контратаку не увенчалась успехом. Вслед за авангардом Властова в бой вступила подошедшая пехотная дивизия генерала Берга и резерв генерала Фока. Упорный бой продолжался до темноты. Осторожный Витгенштейн ввел в бой в этот день только 14 000 солдат.

Услышав артиллерийскую стрельбу у Студенки, в наступление перешел и Чичагов. Главный его удар был нанесен по корпусу Удино. Части Сабанеева во время второй атаки почти полностью истребили Висленский легион. Сильно пострадали и другие дивизии этого корпуса. Наполеон вынужден был двинуть в бой войска Нея и гвардию. Сабанееву пришлось превратить атаки и перейти к артиллерийскому обстрелу. Корпус Платова утром 28 ноября переправился на правый берег Березины и двинулся в обход к Зембинскому дефиле. И в этот день императору удалось удержать в своих руках оба берега.

Развязка наступила 29 ноября. Наполеону стало ясно, что обозы и артиллерию ему уже не спасти, вдобавок один из мостов, не выдержав нагрузки, рухнул. Виктору было приказано оставить левый берег. Под огнем русских пушек его войска Виктора очистили себе путь к мосту, сбросили с него мешавших им людей и стали переправляться. У переправы оставалось еще более 10 000 человек, которые бросились вслед за уходящими войсками. Но в это время из леса показались казаки, и генерал Эбле по приказу Наполеона поджег мост. Император опасался, что вслед за Виктором ринется русская пехота, и тогда наступит конец. Он решил бросить 10 000 солдат, чтобы спасти остальных. Император считал нужными людьми только тех, которые оставались в рядах, а выбывшие из строя, все равно по какой причине, переставали в его глазах быть равноценными бойцам. Наполеон заботился о больных и раненых только там, где эта забота не могла повредить боеспособным солдатам. В данном случае сжечь мосты требовалось как можно скорее, и он сделал это без колебаний.

К Зембинскому дефиле Наполеон добрался с 9000 человек, 2000 из них составляли офицеры. Это было все, что оставалось у него после кровопролитных боев у Березинской переправы. Дорога на Зембин проходила болотом, через которое было проложено несколько деревянных мостов. Французы беспрепятственно форсировали дефиле и уничтожили за собой переправы.

Наполеон снова показал себя великим мастером боя. Он великолепно ориентировался в обстановке и, имея против себя превосходящие силы, сумел ускользнуть, «...моральная сила и являлась оружием Наполеона, когда он нашел выход из наихудшего положения, в каком находился какой-либо полководец. Правда, не все сделала только эта моральная сила: здесь вновь с полным блеском проявилась сила его руководства и воинская доблесть его солдат, которую не смогли окончательно сломить даже самые разрушительные стихии. После того как были преодолены все трудности этого опасного момента, Наполеон сказал окружающим: «Видите, как проходят под самым носом противника».

В русской армии, во всем русском обществе этот результат вызвал огромное разочарование и нападки в адресе командующих армиями. Царь испытал настоящее потрясение: Наполеон с армией перешел по наведенным мостам раньше, чем трое русских генералов, которые должны были «завязать его в мешок», явились на место действия!

«Однажды Лебедь, Рак, да Щука...» — здесь черпал вдохновение знакомый всем с детства «дедушка» Крылов. Итак, честь свою Наполеон спас в полной мере и даже приобрел новую славу, но исход переправы был все же шагом к полной гибели его армии. За исключением самого себя, своих лучших генералов и нескольких тысяч офицеров, из всей армии назад он почти никого не привел.

В результате боев на Березине французы потеряли 29 000 убитыми и пленными, всю артиллерию и обозы, а общие потери «Великой армии» за этот период достигли 50 000 человек. Начиналась агония...

Разумеется, Наполеон постарался скрыть размеры катастрофы, постигшей его армию. 29 ноября письмом он предупреждал Маре, находящегося в Вильно, чтобы тот удалил из города всех иностранных агентов, ибо «армия в настоящее время выглядит некрасиво». 3 декабря в его бюллетене переправа через Березину изображена, скорее, как удача. Однако позднее он писал: «Удача, одержанная нами, только отсрочила нашу гибель, нисколько не улучшив нашего положения. Нам предстояло продолжать отступление, которого не могли больше выдержать наши истощенные силы».

Сразу после переправы через Березину ударили большие морозы. Это новое бедствие окончательно сокрушило остатки наполеоновской армии. Люди, плохо одетые, не могли более двигаться, падали и замерзали. «Маршал Виктор явился один, весь арьергард покинул его, люди гибли от холода... Артиллерия погибла вследствие недостатка лошадей. Все погибло», — писал в донесениях маршал Бертье Наполеону об этих последних днях пребывания в России. В корпусе Вреде до наступления больших холодов было 8000 человек, а осталось только 2000. Маршал Ней составил из этих солдат арьергард. «Большая часть артиллерии приведена в негодность вследствие падежа лошадей и вследствие того, что у большинства канониров... отморожены руки и ноги... Дорога усеяна замершими, умершими людьми...»

Мороз буквально истреблял остатки французской армии; истощенные страшным длительным голодом и измученные переходом по глубокому снегу люди погибали тысячами от холода. Изношенные лохмотья, в которые обратились их одежды, и рваные истоптанные сапоги не могли защитить от крепких морозов. Порядок, дисциплина исчезли. Снова доклад Бертъе: «Вся армия представляет собой одну колонну, растянувшуюся на несколько лье, которая выходит в путь утром и останавливается вечером без всякого приказания; маршалы идут тут же, король не считает возможным остановиться в Ковно, так как нет более армии». Маршалу Нею удалось в эти бедственные дни собрать между Березиной и Вильно кучку боеспособных людей и часами отстреливаться от русских. Особенно тяжелыми были последние дни отступления. Дорога на десятки километров была усеяна валявшимися трупами. Кое где солдаты делали себе берлоги из трупов товарищей, сложенных накрест, как укладывают бревна при постройке избы.

По подсчетам Сегюра 40 000 солдат «Великой армии» погибли на пути от Березины до Вильно.

9 декабря первые толпы замерзших, изголодавших людей вошли в Вильно и сразу же бросились разбивать и растаскивать склады.

Теперь русским оставалось лишь довершить уничтожение по частям остатков неприятельской армии. В этом направлении действовал Кутузов, направив Чичагова и Витгенштейна против Макдональда, а Милорадовича — против корпусов Ренье и Шварценберга. Кутузов с главными силами шел к Вильно, оставленному русскими полгода назад. Русская армия тоже жестоко страдала в эти дни от лютых Холодов: «После переправы через Березину настали страшные морозы... Мои гусары страшно страдали. Сумской полк насчитывал не более ста двадцати лошадей, годных идти в атаку... Наша пехота была видимо расстроена. Ничто не делает человека столь малодушным, как холод: когда солдатам удавалось забраться куда-нибудь под крышу, то не было никакой возможности выгнать их оттуда. Они предпочитали умереть. Рискуя сгореть, солдаты забрались даже в русские печи... нигде нельзя было найти продовольствия. Только одна водка поддерживала наши силы. Мы бедствовали не менее неприятеля», — вспоминал Левенштейн, русский гусарский генерал. В русской Главной армии, которая шла за Наполеоном от Тарутино, к 10 декабря оставалось всего 27 000 человек и 200 орудий. До Вильно добралось меньше одной трети русской армии, начавшей преследование французов от Малоярославца.

Наполеон не стал дожидаться конца трагедии, он счел, что теперь ему важнее быть в Париже, оставил войска в Сморгони и тайно уехал. Командование он поручил Мюрату, предписав ему организовать сопротивление в Литве. Мюрату ничего не удалось сделать. Корпуса Шварценберга и Ренье отошли на территорию герцогства Варшавского, Макдональд поспешно отступил к Кенигсбергу, а входивший в состав его войск прусский корпус перешел на сторону русских. Остатки «Великой армии» поспешно бежали к границе, как только было установлено, что русские обходят Вильно. Генерал Луазон пытался защищать город, но у него из 15 000 человек только за три последних дня погибло от холода 12 000.

10 декабря войска Платова и Чичагова выбили французов из города. Из Вильно Кутузов доложил царю: «Война закончилась за полным истреблением неприятеля». Когда остатки французской армии в течение января собрались за Вислой, оказалось, что они насчитывают 23 000 человек. Австрийские и прусские войска, вернувшиеся из похода, — приблизительно 35 000 человек. Таким образом, из 610-тысячной армии вторжения в России остались убитыми и пленными 552 000 солдат.

18 декабря Наполеон прибыл в Тюильрийский дворец. Коленкур, сопровождавший его в путешествии, свидетельствовал о совершенном спокойствии императора, его бодрости и энергии. Наполеона очень мало, по-видимому, взволновало все случившееся, и он всецело был поглощен заботами и соображениями о предстоящей новой грандиозной войне.

Для императора русский поход был только проигранной партией. Он уже был поглощен новой и обдумывал, как лучше ее выиграть. Он не знал еще тогда, что рана, полученная в Русском походе, окажется неизлечимой и покончит с его империей.