Шхуна «Мальва»

Глава 5

Обычно берег моря в такой час пустовал. Один-два старика-рыболова сидели на затонувшей барже с удочками в руках, изредка вытаскивая черных бычков и нанизывая их на шпагат. Иногда появлялись женщины с кошелками, собирали щепки, прибитые волнами.

В этот же вечер по берегу стайками бегали мальчишки и девчонки. Они с интересом поглядывали на шхуну. Особенно много глаз было обращено на нее тогда, когда на палубу выходил Иван Глыба. Но тот, казалось, не замечал их. Пройдясь два-три раза вдоль борта шхуны, даже не взглянув на берег, он снова скрывался в кубрике.

Но вот наконец на палубе показался Ленька Глыба. С независимым видом, заложив руки в карманы, он сошел по трапу на баржу и, оглядев берег, сказал:

— Ванька, заходи. Мишка и Клавка Бурятная — тоже. Остальным не лезть. И чтоб без всякой толкотни, понятно?

Трое счастливчиков мигом очутились на барже и по трапу полезли на шхуну. Остальные продолжали смотреть на Леньку, сбившись в кучку.

— Эй, вы, на берегу! — крикнул Ленька. — Рассыпься на время!

Каждый из ребят принес с собой плетеную кошелку, мешок или сумку, но все это было сложено далеко в стороне от баржи. И только те, кого вызвал Ленька, шли на шхуну с «тарой» в руках.

В шлюпке, покачивающейся у кормы шхуны и закрытой от берега ее бортом, сидели Иван Глыба и Саша. Саша вытаскивал из вентеря лещей и судаков, а Иван Глыба, взглянув в лицо мальчишки или девчонки, говорил:

— Клавке Бурятной пару лещей и судака. Петьке Трофимову одного судака и одного леща. Мишке два судака и два леща: у них в доме целый детский сад, мал мала меньше. Давай, Саша!

Саша бросал из шлюпки на палубу рыбу, дети быстро запихивали ее в кошелки и мешки и исчезали.

На берегу оставалось всего двое ребят, когда Ленька легонько свистнул. Голова Глыбы показалась над бортом шхуны, и он спросил:

— Что там, Ленька?

— Шкипер, — ответил тот.

Саша опустил почти опорожненный вентерь в воду и вслед за Глыбой выбрался из шлюпки на шхуну. Увидев подходившего к барже Шорохова, Глыба закричал на двоих ребят, которые не успели получить рыбу:

— Вы чего тут, малявки, делаете? А ну марш отсюда. Быстро!

Но шкипер вдруг взял их за руку и тихо сказал:

— Ты что ж обидел этих, Глыба? Или рыба кончилась?

Глыба растерянно посмотрел на Шорохова и невнятно пробормотал:

— Да где же ее взять, Андрей Ильич? Вот Сашину и Юркину отдали, а больше нету. Всего-то было десяток лещей.

Шкипер засмеялся:

— Ты, Глыба, как фокусник: десять лещей делишь на двадцать человек — и каждому достается по две-три рыбины.

Глыба молчал, чуть отвернувшись.

— А моя доля целая? — спросил Шорохов.

— А как же, Андрей Ильич! Разве мы можем...

— Ну вот и отдай этим ребятам. А мы на уху еще поймаем...

Утро следующего дня выдалось по-летнему жаркое. Чистое небо слепило глаза.

В майке и лыжных брюках Нина стояла в шлюпке, привязанной к борту шхуны. В одной руке она держала небольшую кисть, в другой — банку с масляной краской. Только сейчас она закончила свою работу и теперь любовалась ею: буквы словно плыли по волнам, оставляя за собой еле заметный, дымчатый след.

— «Мальва», — громко сказала Нина. — Цветок простой, но гордый...

— Нина, к шкиперу! — крикнул Саша, наклоняясь над шлюпкой.

Шкипер сидел на своей койке, сложив руки на коленях. Когда в каюту спустились Юра, Нина, и Саша, он пересел на табурет, а их усадил рядом на своем месте. Потом сказал:

— Сегодня на ночь мы снова уходим в море. И, может быть, нам не придется вернуться назад...

Он посмотрел на ребят. Юра весь подался вперед, глаза его жадно ловили взгляд шкипера: он чувствовал, что Андрей Ильич скажем сейчас что-то очень важное, может быть, то, о чем он давно хотел услышать от этого человека. Нина смотрела на пустую стену каюты и внешне, казалось, была спокойна. Только ресницы вздрагивали, будто на них упал солнечный луч. Саша сидел прямо, постукивая пальцами о колено. Никто из них не проронил ни слова.

— Да, может быть, нам не придется вернуться назад, — продолжал шкипер. — И если кто хочет остаться...

Он видел, как они насторожились.

Юра Араки спросил:

— Почему мы можем не вернуться? Что-нибудь может случиться из ряда вон?

— Да.

— А конкретней? — настаивал Юра. И даже привстал, словно для того, чтобы лучше услышать ответ шкипера.

— Конкретней? — Шорохов положил руку на плечо Юры. — Ты сядь. И спокойнее. Нам предстоит выполнить да шхуне опасное задание...

Саша быстро бросил:

— Чье?

Шкипер улыбнулся:

— Наших старших товарищей. А старшие товарищи у нас одни: и у меня, и у вас.

— Я все-таки немножко не понимаю, о чем идет речь, — проговорила Нина. — Может быть, вы, Андрей Ильич, выскажетесь яснее?

— Ты все понимаешь, Нина, но во многом сомневаешься. Наверно, думаешь: «А кто такой, собственно говоря, наш шкипер? Бывший враг народа? Бывший член партии? Выходит, все бывший... Можно ли ему верить?» Так, Нина?

Нина пожала плечами:

— Я знаю, что вы — шкипер. Но когда речь идет о каком-то важном задании...

— И опасном, — подсказал Шорохов. — Таком же опасном, как, например, освобождение товарища Артема.

— Что?

Это восклицание вырвалось у Саши совсем неожиданно. Он тут же поспешил добавить:

— Мы такого не знаем.

Нина сказала:

— Помолчи, Саша. — И к Шорохову: — Я так и думала, Андрей Ильич, что вы об этом догадались... Дядя Андрей! — Нина впервые так назвала Шорохова. — Скажите: Артем Николаевич жив?

— Жив, — улыбнулся Шорохов. — И когда-нибудь вы с ним встретитесь.

Они говорили долго, счастливые и возбужденные. У них будто прибавилось сил от того, что они поверили: шкипер — свой человек, и настоящий.

На прощание Шорохов предупредил:

— С Иваном я поговорю сам.

Шкипер давно собирался это сделать, но все почему-то откладывал. Видя, как Иван ненавидит немцев, Шорохов думал: «Он пойдет до конца. На смерть пойдет, на пытки, такие не отступают»... И все же было в Глыбе что-то такое, что заставляло шкипера колебаться. Может быть, его настораживала уж слишком горячая, почти необузданная натура Ивана. Эта необузданность имела мало общего с железной дисциплиной, которая была необходима...

И Шорохов присматривался к Ивану: «В крайнем случае — спишу на берег, — решил он. — А пока пусть считает, что на шхуну мы пришли ловить рыбу...»

Шорохов вошел в кофейню, остановился у порога и окинул взглядом сидевших за столиком посетителей. Как обычно, в кофейне чадило несколько коптилок и только на стойке, за которой суетился Христо Юрьевич Араки, горела семилинейная лампа. Смрад, тяжелый запах плесени, сырости и перегорелого кофе ударил Шорохову в нос. Кто-то из-за дальнего столика крикнул пьяным голосом:

— Эй, шкипер, подчаливай сюда!

Андрей Ильич, не обратив внимания на окрик, подошел к стойке, сказал Христо Юрьевичу:

— Чашку кофе! Погорячей!

Христо Юрьевич налил кофе, поставил чашку на стол, спросил:

— С сахарином?

— Обязательно.

Христо Юрьевич положил рядом с чашкой два крошечных кусочка сахарину, но тут же второй кусочек подцепил на чайную ложку и бросил в коробочку.

Шорохов насторожился: это был условный знак, что в кофейне находится подозрительный человек, может быть, шпик.

Шкипер взял чашку и, ни на кого не глядя, пошел к столику. И когда уже сел и поставил чашку на стол, не поднимая головы, исподлобья начал приглядываться к людям. Многих из них шкипер знал. Вот за соседним столиком сидят Антон и Никифор Сушковы, в прошлом — рыбаки, сейчас — оба без определенных занятий. Изредка на своей старой байде они пересекают залив, меняют разное барахлишко на картофель и кукурузную муку, тем и живут. Когда-то, еще до того, как Шорохова посадили, братья Сушковы плавали у него на шхуне и души не чаяли в своем шкипере. Помнит Шорохов, как однажды пришел Антон на шхуну пьяный, с синяком под глазом, с ссадиной на лбу.

«Что это с тобой? — спросил он у Антона. — Никак до драки дело дошло?» — «Поговорил крупно с одним дружком», — ответил Антон.

В наказание за этот проступок шкипер не взял тогда Антона в очередной рейс, а после узнал: кто-то из приятелей Антона по пьяной лавочке оскорбил Шорохова, назвал его при Антоне не то салакой, не то медузой. Вот Антон и «поговорил» с приятелем. А Никифор тогда сказал: «Если этот гад еще слово подобное на шкипера ляпнет, со мной будет дело иметь!»

Да, было когда-то такое. Давно было. А теперь... Сидят Антон и Никифор Сушковы рядом, смотрят в сторону шкипера и не видят его. Нет для них шкипера. Нет, и все! Был раньше хороший человек Андрей Ильич Шорохов, любили его люди, а вот продался он немцам, променял свою душу на пару лещей да на сотню оккупационных марок, и не стало человека...

Андрей Ильич прикрыл ладонью глаза, горько усмехнулся: «Да-а... Дела!».

Чуть подальше, склонив голову на руки, не то спит, не то дремлет Семен Ильич Ларионов, старый каменщик, чьими руками, наверно, почти полгорода выстроено. Отправил старик всю семью на Урал, а сам не захотел на старости лет насиженное гнездо покидать. И вот мается теперь в одиночестве, ходит по кофейням, чтобы поближе к людям быть, да люди стали уже не те, что прежде: каждый замкнулся в себе, как улитка, ни словом не обмолвиться, ни засмеяться...

Вдруг шкипер почувствовал на себе чей-то пристальный, тяжелый взгляд, и в ту же секунду увидел незнакомого человека с газетой в руках. Не успел Шорохов разглядеть глаза незнакомца, закрылся тот газетой, сделал вид, что читает.

«Старый прием! — подумал Андрей Ильич. — И дешевый к тому же. При таком свете газету не почитаешь...» Однако ему стало не по себе. Случайно ли забрел сюда этот шпик и кто ему здесь нужен? Сидел он здесь, наверно, давно, поджидать Шорохова в кофейне не мог, потому что не мог знать, придет шкипер сюда или нет. Выходило, что заглянул в кофейню шпик или случайно или ради кого-то другого. Это несколько успокаивало, хотя подозрения, конечно, не рассеивались. Шорохов должен был встретиться с руководителем одной из подпольных групп Марковым. Может, шпик выследил Маркова и теперь хочет узнать, с кем тот встретится?

Положение было не из веселых, и Шорохов, маленькими глотками отпивая кофе, размышлял, как из него выйти.

Неожиданно погасла лампа. Никто, кроме Шорохова, не видел, как Христо Юрьевич одним движением вкрутил фитиль до отказа, и огонь угас мгновенно, словно его кто-то задул. Две коптилки по углам комнаты почти не освещали кофейни, и в ней воцарился полумрак. Не стало видно лиц, те углы кофейни, где не было коптилок, утонули в темноте, в темноту погрузилась и стойка,, где суетился возле лампы Христо Юрьевич.

Шпик забеспокоился. Скомкав газету и сунув ее в карман, он вскочил из-за столика и быстро подошел к стойке, встав таким образом, чтобы загородить собою дверь.

Христо Юрьевич крикнул:

— Господа, прошу расплатиться. Не уходите, господа, пока не расплатитесь.

— Ты, жлоба, свету давай, — гаркнул Никифор Сушков.

Антон добавил:

— Не беспокойся, не убежим. Не все такие, чтобы совесть за грош продавали...

Однако Христо Юрьевич не обратил на их выкрики никакого внимания. Он начал переходить от столика к столику, говоря одно и то же:

— Господа, прошу расплатиться за кофе.

Вот он наклонился к мужчине в рваной капелюхе, получил с него деньги и тут же вручил ему какую-то записку. Несмотря на полумрак, Шорохов успел заметить передаваемую бумажку и мгновенно взглянул на шпика: не заметил ли он этого?

И по тому, как шпик быстро отвернулся в сторону, шкипер понял: увидел.

«Шляпа! Ах, какая же ты шляпа! — с досадой подумал Шорохов о Христо Юрьевиче.

Между тем человек, получивший записку, встал и пошел к двери. Шорохову хотелось крикнуть: «Стой, не уходи!» — но он не мог этого сделать. Он только смотрел на Христо Араки и продолжал в душе поносить грека: «Тюлень, а не конспиратор!»

Христо Юрьевич объявил:

— Господа, заведение закрывается. Прошу, господа.

Андрей Ильич видел, как вышел за дверь человек в капелюхе и, как тень, двинулся за ним шпик. Потом из кофейни вышли братья Сушковы, каменщик, торговка с корзиной в руках. Наконец в кофейне остались только Шорохов и Христо Юрьевич. Андрей Ильич подошел к окну, приподнял занавеску, выглянул на улицу. И тотчас пальцем поманил к себе Араки:

— Смотрите!

В густой тени клена мелькнула рваная капелюха, скрылась за углом. Следом прошагал шпик.

— Хорошо! — улыбнулся Христо Юрьевич.

— Что хорошо? — крикнул Шорохов. — Шпик видел вашу записку!

— Все хорошо! — продолжая улыбаться, сказал Христо Юрьевич. — Если бы вы знали, как мне надоел этот шпик. Каждый вечер, каждый вечер... Как смола.

Христо Юрьевич устало опустился на табурет, ладонью прикрыл глаза.

— Однако этот шпик... — начал было Шорохов, но Христо Юрьевич перебил:

— Это из полицаев. Работает в качестве шпика по своей инициативе. Следит за всеми, даже за своей матерью. Последние несколько дней его объектом стал я...

— А тот, в капелюхе? — спросил Шорохов. — И записка...

Христо Юрьевич объяснил. Человек в капелюхе — его помощник. Доставляет дрова, воду, печет хлеб. Хороший человек. Он первый и заметил шпика и предложил его отвадить. Сейчас, конечно, шпик идет следом за ним. А может, уже бежит. И долго ему придется бежать, потому что «водить» его будут по всему городу, пока шпик не высунет язык. В конце концов он не выдержит, схватит человека в капелюхе и приложит все силы к тому, чтобы найти у него записку. И найдет.

прочтет он в записке. Шпик, без сомнения, ничему не поверит и вернее всего обратится к помощнику коменданта...

— И я могу держать пари на свою кофейню, — тихо засмеялся Христо Юрьевич, — что выйдет он от Штиммера с изрядным фонарем под глазом: господин помощник коменданта страшно не любит, когда кто-нибудь сует нос в его дела...

Христо Юрьевич налил две чашки кофе, поставил на стол и пригласил шкипера сесть с собой рядом.

— Я должен вас огорчить, Андрей Ильич, — сказал он. — Свидание с товарищем Марковым состояться не может...

Шорохов промолчал. Спрашивать о причине, по которой свидание не состоялось, он считал неудобным.

Христо Юрьевич продолжал:

— Товарищ Марков просил передать, что вам поручается важное задание. Вам и вашей команде.

— Я слушаю вас, — сказал Шорохов.

— Вы, конечно, знаете бухту Светлую?

Шкипер наклонил голову:

— Да.

— Тогда я не буду объяснять вам подробностей. Скажу только, что вход в нее сильно обмелел и попасть в бухту можно только на шлюпках или на мелкосидящем судне. Немцы туда заходят на катерах. Уже два раза они высаживали там десанты, стараясь уничтожить партизанский отряд. Отряд, который не дает им ни минуты покоя. С суши они не могут обойти партизан: берег скалистый, обрывистый, а подальше, с севера и востока, кругом топи. Сейчас карательная группа эсэсовцев готовится к крупной операции в бухте Светлой. Необходимо, чтобы вы предупредили об этом командование отряда. Рация у них вышла из строя и связаться с ними иначе невозможно.

— Мне ясно, — коротко сказал Шорохов. — Когда же немцы начнут операцию?

— Не позже, чем через три дня. Они надеются на внезапность.

— Я понимаю, — кивнул Шорохов.

— Это нужно сделать даже в том случае, если вам придется убрать ефрейтора Люмке. Но, конечно, при самой крайности.

— Да, при самой крайности, — повторил шкипер.

— Вы понимаете, в этом случае никому из вас нельзя будет возвращаться в город...

— Да.

Шорохов смотрел на Христо Юрьевича, думал: «Сколько мужества надо иметь в сердце, чтобы посылать на такое задание своего единственного сына. А ведь с виду — самый простой, самый обыкновенный человек».

Христо Юрьевич, между тем, продолжал:

— Товарищ Марков сказал, что вам придется посвятить команду в суть дела. По крайней мере тех, кому вы вполне верите. В ком сомневаетесь — в рейс не брать.

Шорохов спросил:

— Это точно, что у Ивана Глыбы брат партизан?

— Это точно. Глыбе можно верить...

— Хорошо.

— Условный сигнал для встречи с партизанами такой: три коротких и одно продолжительное мигание фонариком.

— Ясно.

— Это все. Товарищ Марков попросил передать, что он желает вам успехов. — Христо Юрьевич с минуту помолчал, потом добавил: — Я тоже от души желаю вам успехов.

Они уже распрощались и Шорохов направлялся к выходу, когда Христо Юрьевич сказал:

— Кто-то помог бежать от немцев одному коммунисту. Никто из наших не знает, кто мог это сделать. Увидеться же с бежавшим товарищем пока не удается, и мы ломаем голову.... — Он испытующе посмотрел в глаза шкиперу: — До вас не доходили слухи?

— Я знаю, кто организовал побег, — ответил шкипер.

— Знаете? Кто же это?

— Ребята со шхуны.

— С вашей шхуны?

— Да.

— Под вашим руководством?

— Нет. Они мне пока не доверяют.

Христо Юрьевич поближе подошел к шкиперу, снова заглянул ему в глаза.

— Поберегите их, — тихо проговорил он. — Они ведь почти дети. Их надо беречь...