На выходные Жо везет меня в Туке.[29]
Я продолжаю худеть, и он встревожен. Ты слишком себя перегружаешь, говорит Жо, мало было галантерейной лавки и блога, так еще и Мадо с ее горем… Тебе надо отдохнуть.
Он забронировал номер в скромной гостинице. К четырем мы уже будем на месте.
Пока ехали по шоссе, нас обогнали семь «порше-кайенов», и я прекрасно заметила, какие взгляды Жо всякий раз бросал на машину, как блестели у него глаза при этих мгновенных вспышках мечты.
Наскоро ополоснувшись в сырой ванной, бредем в сторону пляжа по улице Сен-Жан, Жо затаскивает меня в кондитерскую «У Синего кота»,[30] покупает там несколько шоколадок, совсем с ума сошел, шепчу я мужу на ухо, он улыбается: тебе надо набираться сил, к тому же в шоколаде содержится магний, который оказывает антистрессовое действие. Как хорошо ты в этом разбираешься, Жо…
Мы выходим на улицу, он снова берет меня за руку. Жо, ты замечательный муж, ты мне и за старшего брата, и за отца, ты — все мужчины, какие могут понадобиться женщине, в одном лице.
И даже, боюсь, ты — враг этой самой женщины.
Мы долго гуляем по пляжу.
Мимо нас пролетают колесные буера, хлопая парусами, как крыльями, и я каждый раз вздрагиваю — будто вернулись летние дни детства, когда около бабушкиного дома мимо меня на бреющем полете стаями проносились ласточки.
Не в сезон Туке напоминает открытку. Пенсионеры, лабрадоры, всадники… Иногда вдоль мола прогуливаются с колясками молодые мамы. Не в сезон Туке выпадает из времени. Ветер хлещет в лицо, соленый воздух сушит кожу, мы дрожим от холода, нам хорошо и спокойно.
Если бы он знал, спокойствию пришел бы конец, началась бы смута, началась бы война. Если бы он знал, неужели ему не захотелось бы отправиться на солнечные острова, не захотелось бы изысканных коктейлей и обжигающего песка? Огромного номера с прохладными простынями и шампанского в постель?
Мы еще с час слоняемся вдоль берега, потом возвращаемся в гостиницу. Жо заходит в бар выпить безалкогольного пива, а я поднимаюсь в номер, хочу принять ванну.
Я разглядываю в зеркале ванной комнаты свое голое тело. Мой природный спасательный круг сдулся, ляжки вроде бы стали потоньше, тело в процессе перехода из одной весовой категории в другую. Неопределенное тело. Но все же оно и теперь видится мне красивым. Трогательным. Даже каким-то по-новому хрупким, будто вот-вот проклюнется…
Была бы я очень богатой, думаю я, мое тело показалось бы мне отвратительным. Я захотела бы все перекроить: увеличить грудь, сделать липосакцию, подтянуть живот… и руки… и, может быть, веки — немножко.
Быть богатым означает замечать все некрасивое, потому что богатому хватает наглости считать, будто он может что-то изменить. Заплатит сколько надо — и все в порядке.
А я не богата. У меня есть всего-навсего чек на восемнадцать миллионов пятьсот сорок семь тысяч триста один евро и двадцать восемь сантимов, сложенный в восемь раз и спрятанный за стелькой старой туфли. У меня есть всего-навсего искушение. У меня есть всего-навсего возможность другой жизни. Возможность купить новый дом. Новый телевизор. Целую кучу новых вещей.
И больше ничего. Ничего другого.
Потом я спускаюсь в ресторан и сажусь за столик к мужу. Жо заказывает бутылку вина, и мы чокаемся. За то, чтобы всегда было так, как сейчас, и ничего не менялось, говорит он, я не хочу ничего другого.
Спасибо вам — там, наверху — за то, что я еще не обналичила чек.