А что она, в конце концов, собой представляла, моя жизнь?
Сначала золотое детство — до моих семнадцати лет, до маминого «Крика» и до папиного инсульта годом позже, до его ребяческих восторгов каждые шесть минут.
Вот он передо мной, «семейный альбом», — сотни рисунков и картин, напоминающих о чудесных днях. Дальняя поездка на машине к замкам Луары, Шамбор, где я упала в воду, а папа и другие мужчины бросились меня вытаскивать. Другие рисунки — мамины автопортреты, мама здесь очень красивая и смотрит так, будто в жизни не знала страданий. И еще картина — большой дом в Валансьене, в котором я родилась, но которого совершенно не помню.
А школьные годы — простые, спокойные и приятные… Даже не-поцелуй Фабьена Дерома был на самом деле благословением. Потому что помог мне понять: дурнушки, как и все остальные девушки, конечно же, мечтают о прекрасных принцах, но между ними и принцами, словно непроходимые горы, стоят все красотки мира. Я поняла это — и стала искать красоту везде, где она могла таиться: в доброжелательности, честности, чуткости, порядочности. И все это нашлось у Жо…
Жо — с присущей ему грубоватой нежностью — похитил мое сердце, прильнул к моему телу и сделал меня своей женой. И я всегда была верна Жо — даже в бурные дни, даже в штормовые ночи. Я любила Жо, что бы он ни делал, любила и тогда, когда Надеж умерла на пороге моей утробы, как будто, приблизившись к выходу, вдохнула наружный воздух, попробовала мир на вкус и решила, что он ей не нравится, и черты моего мужа исказила злоба, заставлявшая его говорить совершенно ужасные вещи.
Двое живых детей и наш маленький ангел небесный были моей радостью и моей печалью, я и сейчас иногда до дрожи боюсь за Ромена, и я знаю, что в день, когда его обидят и некому будет бинтовать его раны, он вернется сюда. В мои объятия.
Мне нравилась моя жизнь. Я любила ту жизнь, которую построили мы с Жо. Мне нравилось, как преображаются в моих глазах, становясь красивыми, самые заурядные вещи. Я любила наш простой, уютный и дружелюбный дом. Я любила наш сад, наш скромный огород и жалкие кустики помидоров, которые там росли. Я любила вместе с мужем рыхлить промерзшую землю. Я любила вместе с ним мечтать о будущих веснах. Со всем пылом юной матери я надеялась когда-нибудь стать бабушкой и училась печь пышные пироги, жарить вкусные блинчики и варить густой шоколад. Я хотела, чтобы в нашем доме снова поселились запахи детства, чтобы прибавлялось и прибавлялось фотографий на стенах…
Когда-нибудь я обустроила бы на первом этаже комнату для папы, я ухаживала бы за ним и каждые шесть минут придумывала себе новую жизнь…
Я любила тысячи Изольд, читавших мой блог, мне нравилась их доброжелательность, спокойная и мощная, как большая река, возрождающая, как материнская любовь. Я любила наше женское сообщество, нашу уязвимость и нашу силу.
Я очень любила свою жизнь, и в ту самую минуту, как узнала о выигрыше, поняла, что эти деньги все погубят.
А что взамен?
Огород побольше, чем сейчас? Помидоры крупнее и краснее теперешних? Новый сорт мандаринов? Другой дом, просторнее и роскошнее этого, ванная с джакузи? «Порше-кайен»? Что еще? Кругосветное путешествие? Золотые часы и бриллианты? Силиконовые груди? Перекроенный нос? Нет. Нет. И нет. У меня было то, чего за деньги не купишь, но что они с легкостью могут отнять, разрушить.
У меня было — счастье.
И деньги могли разрушить счастье.
Во всяком случае, мое счастье. Такое, какое было у меня. Со всеми его недостатками. Заурядное. Мелочное.
Но — мое.
Огромное. Ослепительное. Единственное и неповторимое.
Потому-то, спустя несколько дней после того как вернулась из Парижа с чеком, я приняла решение сжечь эти деньги.
Но не успела: человек, которого я любила, их украл.