Школа одаренных переростков

58

Директору Иванову моя новая обстановка не понравилась.

Узнал я об этом в тот же день, причем совершенно случайно.

У меня был вечерний урок биологии. Обыкновенно перед этим я заходил в пятую комнату к Черепашке — просто так, поболтать по-людски. Забежал и на сей раз, но на стук мой пятая комната не отозвалась: подруга выдерживала характер, отучая меня от себя.

Делать нечего: не ломиться же в закрытую дверь. Пришлось идти в учебный корпус на полчаса раньше времени.

Я уверен был, что Иванов еще у себя, и открыл дверь класса без стука.

То, что я увидел, меня поразило — до такой степени, что ноги мои приросли к полу.

Директор Иванов сидел на своем учительском месте вполоборота к двери и смотрел на видеоэкран. В самом этом занятии не было ничего предосудительного (человек готовится к работе), но на экране во всех подробностях видна была внутренность моей комнаты.

Именно моей, я никак не мог перепутать.

"Ни фига себе, — подумал я, и душа моя закипела от возмущения. — Значит, что же? Значит, анонимы круглосуточно за нами наблюдают, и нет в школе места, где бы можно было расслабиться и побыть наедине с собой. Это уже не школа, а какой-то изуверский концлагерь".

Громко топая, я прошел к своему столу, сел и откашлялся.

Директор Иванов повернулся ко мне.

— А, пришел уже, — как ни в чем не бывало проговорил он. — Что так рано?

И даже не счел нужным выключить изображение.

Я молчал: пускай объяснится, если сумеет.

Но Иванов вовсе не собирался оправдываться. Совсем наоборот.

— Сколько же энергии ты затратил на эту ерунду! — укоризненно сказал он. — Удивляюсь я вам, ребятишки: ну, зачем вам столько вещей? Что за жадность такая к неодушевленным предметам? В комнатах и без того нет свободного места, а они громоздят еще и еще… Учились бы у пернатых друзей: в их гнездах нет ничего лишнего.

— У меня тоже ничего лишнего, — буркнул я.

— Ты так полагаешь? — удивился Иванов. — Тогда скажи мне, пожалуйста: зачем тебе бар? Я не замечал за тобой склонности к горячительным напиткам.

— Бар для красоты, — отвечал я.

— Ты считаешь, что это красиво? — Директор пожал плечами. — Ну, дело твое.

И он выключил изображение.

Но брюзжать не перестал.

— Подумать только: освоили дивный дар природы, способность материализации пространства, и на что мы это тратим? На жвачку. Да, представь себе: все твои предшественники, все до единого, первым делом настряпали себе тонны этой омерзительной жвачки, которая теперь прилипает к каблукам на каждом шагу. Удивительно, что ты еще до этого не додумался…

"А кстати, — подумал я. — Что мы, хуже других?"

— Вот-вот! — желчным тоненьким голоском воскликнул директор. — Это стадное чувство: все жуют — и я жую. А ты видел когда-нибудь жующую птицу? Да попади ей эта ваша жвачка в клюв — птица немедленно умрет. Умрет от омерзения!

Похоже, Иванов не собирался прекращать этот кипеж и объясняться за свое некрасивое поведение. Пришлось мне взять инициативу на себя.

— Скажите, наставник, разве это хорошо — подглядывать за девочками?

— А кто девочка, ты? — осведомился директор. — Извини, я не знал.

Его наглость меня ошеломила.

— Я не себя имею в виду, хотя всё равно неприятно. А что скажут девочки?

— Я тебя не понимаю, — нахмурился Иванов. — При чем тут девочки?

Девочки были очень даже при чем. Наверняка скрытые видеокамеры установлены и у Сони, и Леночки Кныш, и у моей Черепашки.

То есть, Иванов, Петров и Николаев имеют возможность беспрепятственно любоваться тем, как наши девчонки переодеваются, принимают душ… да мало ли что.

Нельзя, конечно, категорически утверждать, что анонимы этой возможностью пользуются, но то, что такая возможность у них есть, — возмутительно и безнравственно.

Другого способа пристыдить наставника Иванова у меня не было.

Но Иванов и не думал стыдиться.

— И всё-то у них девочки на уме… — вздохнул мой наставник. — Не понимаю, как это можно: круглогодично, денно и нощно отравлять себе мозг одними и теми же позывами. Нет, все-таки человек — это биологическая аномалия: в природе ничего подобного нет. Возьми хотя бы воробья: простенькое существо с незатейливым разумом, но как он мудр по сравнению с человеком! Он думает о самочках только в ту короткую пору, когда природа предписала ему продолжить свой род. Всё остальное время года особи противоположного пола для него лишь более слабые соплеменницы, которых надобно защищать. Человек же воспитал в себе круглогодичное влечение — и не только не в состоянии его контролировать, но и не желает этого делать. А представь себе, Алёша, сколько больших, мудрых мыслей пришло бы тебе в голову, если бы твоя душа…

— Оставьте мою душу в покое! — выкрикнул я.

Директор Иванов вконец опечалился.

— Да, сегодня явно не твой лучший день, — заметил он. — Этакий взрыв нетерпимости… этакая путаница в голове. Ступай-ка ты, братец, домой, отдохни. Не буду я сейчас с тобой заниматься… Не хочу. Неприятно мне от тебя.

Он встал и, не попрощавшись, ушел.