Школа одаренных переростков

62

После ухода Олега я твердо решил: всё, надо стричься. Зарос, как дикий лев.

Кто-нибудь скажет: и правда зациклился малый, Софья права. Но что поделать, если я не выношу длинные патлы, тем более на себе.

Дело в том, что черты лица у меня слишком мелкие для льва. Царь зверей из меня получается унылый, как Бонифаций, и порочный, как Дуремар.

Долго я топтался у зеркала и с отвращением любовался собою.

Честно говоря, я ни разу не стригся самостоятельно и не знал, как к этому подступиться.

Там, на воле, меня стригла мама. Во-первых — чтобы не тратить лишние деньги. Во-вторых — из страха перед всевозможными инфекциями, от лишая до СПИДа, о чем у нас в городе ходили жуткие слухи. И в-третьих — потому, что я боюсь парикмахерских. То есть, не то что боюсь, но нервничаю и стесняюсь, когда посторонний человек (пусть даже это хорошенькая девчонка) вертит руками мою голову, как будто это неодушевленный предмет.

Надо отдать маме должное: стригла она меня бережно, умело и, я бы сказал, с любовью.

Рита, возможно, тоже охотно пришла бы мне на помощь, но я считал ниже своего достоинства нарушать ее уединение.

Значит, придется действовать самому.

Насчет инструмента сомнений не было: всё необходимое найдется в ящике письменного стола. Ноосфера есть ноосфера.

Правда, вместо машинки для стрижки в ящике оказалась электробритва.

Тоже, кстати, полезная и очень даже перспективная вещь.

— Ну-с, как стричься будем, молодой человек? — юмористически спросил я себя. — С пробором или без? А может быть, канадскую стрижечку? Нет, лучше под Юрку Малинина, с шестипёрым хайером. И во всех цветах радуги. То-то будет потряс.

Бритва была харьковского производства, что меня слегка разочаровало: по линии ЮНЕСКО могли бы подкинуть и что-нибудь более импортное.

Хотя зарубежных электробритв я отроду не видел, а харьковская имелась у отца — еще в те доисторические времена, когда он брился у нас дома, а не где попало.

Но у отца бритва тарахтела, как швейная машинка, а моя фырчала тише стрекозы. Имелся у нее и выдвижной агрегат для подстригания висков, усов и бороды. С помощью этого приспособления в принципе можно, конечно, остричься под нуль, но только в принципе: вся голова будет в бороздах, как после танковой битвы.

Налюбовавшись своей новой собственностью, я положил ее на место, в ящик стола, повернулся к зеркалу — и похолодел.

Из зеркала на меня глядел ирокез.

То есть, это был, конечно, я, но с высоким волосяным гребнем на голове.

Гребень о шести перьях раскрашен был во все цвет¡ радуги и на спине завершался диким хвостом.

Зато с боков волосья были сбриты долыса.

От этого я точно стал похож на гусака декоративной породы.

Да, но простите: я же к себе еще не прикасался!

И даже если в помрачении рассудка я побрил себе голову от висков до пробора, а потом напрочь об этом забыл, то кто мне поднял оставшиеся волосы дыбом?

Кто их раскрасил по формуле "Каждый охотник желает знать, где сидит фазан"?

Я лунатически поднял руку и коснулся своего индейского гребня.

Гребень был самый настоящий, опрысканный лаком для волос, он натянул мне кожу головы так туго, что даже уши поднялись и глаза сделались круглыми.

Вот это финт, подумал я. И что мне теперича делать?

Ясно, что выйти в таком виде на люди человек моего характера не может.

Волей-неволей придется оболваниться наголо.

Я опять достал бритву, включил ее и принялся за работу.

Больно было до слёз.

И тут до меня дошло, что я опять кругом полудурок.

Кто мне сделал эту пакость?

Я сам ее сделал — при помощи, естественно, ноосферы.

Значит, эта задача ей по плечу?

Так пусть она постарается и вернет мне хотя бы первоначальную гриву.

Хотя нет: зачем нам лишняя ступень? Пусть сразу превратит ирокезский гребень в нормальную прическу типа полубокс.

— Брысь! — сказал я ирокезу.

Ирокез нехотя исчез.

И отражение в зеркале послушно исполнило мой новый заказ: я стал похож на курсанта милицейской школы.

Теперь мне было ясно, как Олег добивается шаровой стрижки под нуль, как Софья делает свою трофейную укладку и как панкуется Малинин.

Проще простого.

Для тренировки я сделал себе несколько разных стрижек, под битлов, под Юлия Цезаря, — но ни одна из них не подходила даже для того, чтобы показаться на глаза Черепашке, не говоря уже об остальных одаренышах: ведь сожрут.