Школа. Остаться в живых

Наташа Апрелева. Брекеты, брекеты

Ангелина Сергеевна щелчком закрыла авторской работы зонт на деревянной ручке, несколько раз встряхнула его и открыла тяжелую дверь. Чуть левее и выше двери размещалась официального вида табличка «МОУ школа № 132 с углубленным изучением ряда предметов»; Ангелина Сергеевна поморщилась даже с какой-то внутренней мукой, но шагнула вперед, высокий каблук звучно стукнул по серому бетону. Нечистые потоки воды ринулись было внутрь с оформленного в терракотовых тонах крыльца, но Ангелина Сергеевна оказалась проворнее: дверь быстро захлопнулась, чуть прихватив ее пальто цвета мятой зелени.

Высвободив пальто, она последовательно преодолела несколько ступеней, отделанных чем-то скользким под мрамор, а может быть, и мраморных, судя по размеру благотворительного взноса, запрошенного с нее в начале года.

По вечернему времени просторный вестибюль был совершенно пуст: никакая уборщица не возила грязь по серым и черным линолеумным квадратам, никакой толстеющий охранник в пятнистой униформе не пялился бессмысленно в стену перед собой. Пахло неожиданно для школы: парфюмированной водой и немного — кофе.

Ангелина Сергеевна в некоторой растерянности остановилась перед большим зеркалом, в середине которого был дефект амальгамы или что-то такое, не отражающее, в форме почти идеального круга диаметром около трех сантиметров. Ангелина Сергеевна поправила черную шляпку на голове; для правильного надевания этой шляпки требовалось изрядно времени. Глаза, профессионально оттененные в новой осенней палитре «Шанель», выглядели тонко нарисованными эмалью, это было действительно красиво. Светлые прямые волосы чуть приподнимались мягким воротником пальто и были влажными. Казалось бы, каких-то десять метров прошла от автомобиля…

— Что вы хотели, женщина? — неожиданно и пугающе прозвучало откуда-то справа, Ангелина Сергеевна вздрогнула и осторожно повернулась. Вот и он, толстеющий охранник, приближается, активно что-то пережевывая. Выбросил в ажурную мусорную корзину желто-красную этикетку. «Батончик НАТС — заряди мозги, если они есть», — вспомнила Ангелина Сергеевна и невольно улыбнулась.

— Мне бы директора, — ответила она раздумчиво, — или завуча.

— Они в кабинете все, — толстеющий охранник неопределенно махнул рукой, обессиленно рухнул на мягкий стул, дополнительно оборудованный голубым байковым одеялом в стилизованные ромашки, и надолго сомкнул веки.

Ангелина Сергеевна не двигалась с места около минуты, надеясь на более толковое объяснение маршрута, но его не последовало. Входная дверь стукнула раз, и другой, и почему-то третий, наверное, рикошетом. Друг за другом вошли двое. Девочка в узких голубых джинсах, высоких сапогах и короткой белой куртке с разноцветным мехом на воротнике. За ней грузно ступала женщина в темно-красной куртке и синей юбке немыслимого покроя годе. Ангелина Сергеевна округлила от удивления глаза: такой одежды она не видела лет примерно двадцать. Юбка-годе, надо же, и не в музее моды.

У женщины стандартным нокиевским рингтоном зазвонил телефон. Не сразу выцарапав его из внутреннего курткиного кармана, она прокричала в трубку что-то невообразимое, под стать ее юбке:

— Так, парики не меняем, болванки не трогаем, если старуха начнет выступать, ткни ей в рожу приказом Главного от какого-то там октября, и мне не звонить! Не звонить! Все вопросы порешаем завтра, вы поняли? Нет, вы поняли? А мне плевать, что не совсем!..

Девочка усмехнулась; за тонкими бледно-розовыми губами размещались немного кривоватые, но чистые зубы. Ей явно необходима консультация хорошего специалиста-ортодонта и временные брекеты, ничего страшного, своим сыновьям Ангелина Сергеевна установила такие уже более полугода назад.

Юбка-годе яростно нажала на отбой и недовольно посмотрела на Ангелину Сергеевну. Сморщила лоб под беретом из коричневого фетра, угрожающе колючего на вид, и спросила мрачно:

— Это вы, надо думать, мать братьев Тимофеевых?

Ангелина Сергеевна шевельнула плечом, безусловно соглашаясь. Девочка остро глянула на нее из-под пестрого меха и сняла капюшон; ее волосы оказались заплетены в две недлинные косы цвета меда.

— Пойдемте, что толку стоять, — бросила женщина глухо, проходя мимо Ангелины Сергеевны, — там и поговорим… при свидетелях чтобы…

Девочка быстро-быстро задвигала тонкими джинсовыми ножками, Ангелина Сергеевна вздохнула и пошла следом, немного отставая. Игнорировать требования учителей явиться в школу стало невозможно — мальчишек сегодня уже не допустили к урокам, а учиться надо. По-любому, как сейчас принято говорить. Ангелина Сергеевна чуть склонила голову в изысканной шляпке и тихо вздохнула. Вульгаризмов она не признавала. Юбка-годе впереди уже вламывалась в хорошую дверь, шпонированную деревом, и Ангелина Сергеевна разглядела часть обстановки — как бы офисной, но бедноватой.

В просторном, скудно обставленном кабинете находятся две женщины и мужчина. Какое-то вполне продолжительное время они молча созерцают давно выученные наизусть дипломы на стенах и печатный орган школы, газету с названием заштампованным, как паспорт многоженца: «Через тернии к звездам». Одна женщина опускает глаза и смотрит на наручные часы, прикидывая, что у нее есть максимум час, ну полтора от силы, учитывая дорогу до дома, и быстрее бы все это началось. Мужчина решительно встает, звонко кашляет несколько раз, доходит до дверей, чеканя шаг, и объявляет, что он уходит, никакого желания участвовать в этом лживом фарсе у него нет. Две женщины в два прыжка оказываются рядом и хватают его за два рукава, лишая возможности двигаться. В большое окно заливает дождь, и никогда темнота не бывает столь насыщенной, как в первый день новолуния.

— Да что это такое вы делаете, Жанна Альбертовна, Наталья Евгеньевна! — стонет мужчина. — Отпустите немедленно, вы мне сейчас пиджак изорвете вконец!

Он пытается осторожно стряхнуть дам, но «осторожно» не получается, а по-настоящему он не смеет, начальство все-таки.

— А куда это вы собрались, Олег Юрьевич? — шипит Жанна Альбертовна, завуч старших классов, худая, болезненно бледная дама в брючном темно-синем костюме, похожем на старинную школьную форму для мальчиков. На тощей шее — цветная косынка с видом Риги, куплена тридцать лет назад в означенном городе.

— Нам ваша мужская поддержка необходима, Олег Юрьевич, голубчик, — шепчет вкрадчиво Наталья Евгеньевна, директор, опасно прижимаясь к его локтю тяжелой грудью; опыт показывает, что с мужчинами выгоднее обходиться ласково.

Ангелина Сергеевна внимательно рассматривала из-за девочкиного белого плеча подтянутого мужчину в темном костюме со следами мела на воротнике и двух женщин, нежно обнимающих его с обеих сторон. Директор и завуч, подумала она иронически.

— Во-первых, здравствуйте, — обвиняюще поприветствовала присутствующих юбка-годе и устроилась на ближайшем ученическом деревянном стуле; стул тонко пискнул. Девочка осталась стоять, даже не расстегнув короткой куртки, наоборот, вновь накинув капюшон, густо отороченный мехом.

Группа педагогов смущенно распалась, мужчина снова значительно кашлянул, обреченно сполз на крутящийся стул с надломленной спинкой. Слово взяла директриса, оправляя свой черный костюм, струящиеся кружева блузки и узкую юбку ниже колен.

— Здравствуйте, здравствуйте, очень приятно, — раскланялась она на обе стороны, — а что же мальчики не пришли?

— Болеют оба, — коротко пояснила Ангелина Сергеевна, — вирус, вероятно. Температура тридцать девять с лишним и держится. Колола тройчатку.

— Какие такие тройчатки, — всполошился мужчина Олег Юрьевич. Он даже вскочил, и его стул совершил поворот вокруг своей стуловой оси, — какие такие тройчатки, когда ото всех простуд есть два вернейших средства, точнее, три: лук, чеснок, мед и прогревание ног!

Завуч по старшим классам Жанна Альбертовна хмыкнула, пересчитав про себя вернейшие средства: получилось четыре. Олег Юрьевич немного сник под ее насмешливым взглядом и уселся на крутящееся место. Юбка-годе энергично рылась в своей объемной сумке из искусственной коричневой кожи, Ангелина Сергеевна опустилась на свободный стул, положила ногу на ногу и посмотрела на часы. Пальто она тоже решила не снимать, ни к чему. Шляпку все же положила на стол перед собой, придавив ворох листов, мелко исписанных от руки.

— Давайте не будем терять времени, товарищи, — торопливо произнесла директриса, — конец трудного рабочего дня, все устали. Я надеялась, что будут ребята, но раз заболели, ничего не поделаешь. Думаю, все присутствующие уже как-то в курсе происходящего, и мы просто выработаем какое-то единое решение, приемлемое для всех…

Директриса прикусила нижнюю губу в атласной помаде темно-телесного цвета и посмотрела на часы.

В кабинет без стука вбежала крупная девочка лет четырнадцати с темными волосами, заправленными за уши, которые и без того были довольно оттопыренные. В руках у нее шумно хлопал и вольно парусил большой белый лист ватмана.

— Горбунова, только не говори мне, что вы все до сих пор здесь, — выдохнула худосочная Жанна Альбертовна, Горбунова радостно закивала в ответ и быстро затарахтела:

— Мы уже уходим, уже уходим, вот я только макет утвердить, девочки послали, и там такая ссора, такая ссора! Жанна Альбертовна! У девочек! Маша Бобрик пришла и сказала, что ее папа точно-преточно обещал вопрос с конкурсом положительно решить через неделю максимум, а Настя Суркова расхохоталась, типа пусть Маша ничего лучше не болтает, пока окончательно не решено, а то получится как в прошлый раз, и тогда Маша расплакалась и дернула Настю за волосы…

— Так-так, — завуч потерла высокий лоб тонкими бледными пальцами и взяла Горбунову за плечо, — пошли разберемся… Прошу прощения, — склонила она гладко причесанную светлую голову, — я на минуточку. Маша, понимаете ли, плачет. Настю за волосы дергает.

Несколько минут все молчали. Заговорила, бурно забирая с высокой ноты, юбка-годе:

— Давайте уже разбираться, у меня дома горох замочен с утра, хотела сделать супу, чего сидеть-то молчать попусту, пусть вон отвечают кому положено…

— Да-да, — как-то всполошилась Наталья Евгеньевна, обирая невидимые пушинки с черного пиджака, — разумеется, разбираться, да. Нет необходимости копать куда-то глубоко, все уже произошло, и мы просто должны как-то наиболее щадяще выбраться из ситуации. Да, Олег Юрьевич? — кинула она горящий взгляд на мужчину, требуя поддержки.

Он немедленно кивнул. Поправил плотно застегнутый на мощной шее воротник рубашки в тонкую розовую полоску (жена утром выдала новую). Старые потому что некому стирать, раз все в семье заделались шеф-редакторами гламурных журналов для набитых силиконом дур… Олег Юрьевич шумно задышал носом.

— Вот тут у нас есть Катенька, — директриса ласково улыбнулась девчонке под пестрым мехом, — и есть…

— И есть Ангелина Сергеевна, — подсказала Ангелина Сергеевна, выуживая с непонятной целью из кармана темно-зеленую перчатку и разминая ее в пальцах. Превосходная, мягкая кожа, прикасаться к ней одно удовольствие. Ангелина Сергеевна любила хорошую кожу.

— Конечно, — очень обрадовалась директриса, — Ангелина Сергеевна, мама Кирилла и Мефодия. Вы еще не знакомы, насколько я понимаю, Ангелина Сергеевна, с Катей…

— А чего это им знакомиться? — вздорным голосом переспросила юбка-годе, не переставая рыться в сумке, — зато эти, Киря с Мотрей, очень уж хорошо с ней познакомились… Необычайно близко, я бы даже сказала… Куда уж ближе, я бы сказала!

Директриса хлопотливо замахала маленькими белыми ручками, алые капли маникюра банально походили на брызги крови. Небольшого размера крест на простом извитом шнуре золотом просверкнул в пенных кружевах на груди.

— Пожалуйста, пожалуйста, не будем обострять, — она умоляюще взглянула на Олега Юрьевича, но он был неуловим, шумно дышал и ненавидел глянец, — в общем, ситуация такова…

Обозначить абсолютно ненормальную ситуацию какими-то обычными словами никак не удавалось; порывом ветра с улицы распахнулась форточка, вместе с дождем в помещение ворвалось несколько мокрых грязных листьев, запахло землей и близкими холодами.

Олег Юрьевич неторопливо притворил окно и остался близ него, на значительном расстоянии от взволнованных дам; это показалось ему наиболее удачным решением.

— Ситуация, ситуация! — сварливо выкрикнула юбка-годе. — Девчонка беременная, вот и вся ситуация. Причем неизвестно от какого именно брата-солдата… Они ж у вас не разлей вода! Девять чертовых недель, а у них все ситуация…

Ангелина Сергеевна слушала молча.

Олег Юрьевич достал из кармана мобильный телефон и соображал, кому бы отправить сообщение. Шеф-редактору? Не имеет особого смысла, шеф-редактор бесконечно занята и дома появляется в два часа ночи.

Наталья Евгеньевна покраснела пятнами, и шея тоже.

Девочка невозмутимо стояла, нога от бедра под углом градусов тридцать, узкие джинсы, короткая куртка, мех почти занавешивает лицо, и скрывается внутри неизвестный еще младенец.

— Ничего страшного в произошедшем я не нахожу, — наконец проговорила Ангелина Сергеевна, безупречно спокойная, холодная, вежливая, — с мальчиками, разумеется, я побеседовала, но что взять с подростков, управляемых гормонами. Когда я смотрю на ребят, всегда произношу про себя слово «тестостерон», и это помогает… знаете ли…

Юбка-годе налилась опасной густо-вишневой краской и дрожащим от гнева голосом проговорила, тяжело приподнимаясь:

— Ничего страшного, говорите? Гормоны?! Да я посмотрела бы на ваши гормоны, дорогуша, если бы это ваш ребенок залетел от хрен знает кого в тринадцать лет! Тринадцать лет! Да я в тринадцать лет еще в куклы играла!

— Не сомневаюсь, — Ангелина Сергеевна подчеркнуто смотрела только на директрису. Директриса взволнованно совершила три шага по направлению к темному окну, три шага обратно. Руки она сцепила в замок и почему-то вспомнила, как вчера, выходя из супермаркета с бумажным пакетом, наполненным в основном молочными продуктами — особенности питания членов семьи, — наткнулась на пожилую заплаканную женщину с мобильным телефоном в озябшей руке. Женщина покачнулась и чуть не упала, с трудом удержала равновесие и встретилась с ней глазами: «Понимаете, — извиняющимся тоном проговорила она, — кажется, там умирает моя мама…» Директриса осела на ожидаемо твердый бордюр и заревела тоже.

— У меня есть предложение, — Ангелина Сергеевна изящно встала, пальто распахнулось, открывая вид на лиловый костюм: пиджак, застегнутый на одну сияющую пуговицу, и узкие недлинные шорты. Олег Юрьевич приободрился и подошел поближе, спрятав мобильный телефон в брючный карман.

Наталья Евгеньевна строго встала рядом; преподаватель истории Олег Юрьевич отличался очень, очень невысокой моральной устойчивостью — чего только стоила та отвратительная история с председательницей попечительского совета школы. А почему бы нет, вспомнил приятное Олег Юрьевич, председательница была хороша: пышная белая грудь, и так нежно на ней просвечивали синие сосуды, контурной картой не открытой еще страны.

— Предложение, — повторила Ангелина Сергеевна, — такое: девочка Катенька рожает ребенка, я его усыновляю. Всегда мечтала иметь троих детей. Мужа у меня нет, никто не будет против, все решаю я сама. Естественно, ведение беременности и содержание девочки Катеньки полностью беру на себя. Полноценное питание. Контроль врача. Впоследствии будет вполне целесообразно использовать протокол, разработанный для суррогатного материнства — я имею в виду непосредственно процедуру оформления документов. Вариантов несколько, но определенные суммы в конечном итоге решают все. Я даже взялась бы имитировать беременность, да. Во избежание глупых вопросов.

Юбка-годе ошарашенно уставилась прямо в центр гладкого лба Ангелины Сергеевны. Олег Юрьевич не удержался и мальчишески присвистнул. Наталья Евгеньевна на миг вообще потеряла ощущение хоть какой-то реальности, нашарила рукой сзади себя убедительно крепкую столешницу, облокотилась как-то. Распахнулась дверь, в кабинет просунул голову мальчик (кожа цвета какао с большим процентным содержанием молока, левая бровь украшена примерно десятью колечками, в мочке уха — два «тоннеля»), а за ним катился скейтборд в оранжевых чудовищах:

— Я, это, — хрипло и громко выговорил он, — это, сумку с учебниками где-то потерял. Нет здесь, а?

— Нет, нет, откуда здесь твоя сумка, это кабинет директора! — нервно выкрикнула директриса и посмотрела на часы. — Иди уже, иди!

— Мне, это, — стало заметно, что у мальчика проколот и язык, сверкнул холодно гвоздик из хирургической стали, — домой-то не попасть. Ключи, это, там, в сумке. Дайте гляну, а? Вдруг здесь, ну?

Директриса с мольбой посмотрела на Олега Юрьевича. Олег Юрьевич двумя движениями выставил пирсинг за дверь и неожиданно горячо произнес:

— Иной раз все хорошо вроде бы. Стоит такой у доски, войну Алой и Белой розы освещает, причем освещает хорошо, готовился, а я думаю: и член у тебя наверняка проколот и снабжен шарами и цепочкой, «Принц Альберт» называется, уж не знаю, почему…

— Олег Юрьевич, — в негодовании директриса даже притопнула ногой, — ну это вы лишнего вообще…

— Простите, — откашлялся Олег Юрьевич и двинул желваками щек.

Девочка Катя взглянула на него почти с любопытством. До этого момента ее не интересовало вроде бы совсем ничего. Стояла неподвижно и молча.

— Извините, дамы, — обратилась лично к роскошной Ангелине Сергеевне директриса, пятна краски на ее шее и щеках разгорелись снова, — продолжаем разговор…

— Я, собственно, все уже сказала, — Ангелина Сергеевна, вновь вытащив темно-зеленую перчатку, рассматривала ее внимательно, как случайную находку.

Юбка-годе сомкнула челюсти так плотно, что явственно слышалось крушение пломб, потом с видимым усилием открыла рот и выдавила сипло:

— А вам-то зачем это все нужно? — Смотрела она при этом на Наталью Евгеньевну. Та мелко-мелко замотала головой, как бы переадресуя вопрос.

Ангелина Сергеевна скупо улыбнулась:

— А что вы хотели предложить? Если бы было решено обойтись минимальными средствами и сделать девочке медицинский аборт, то мы явно не собирались бы тут.

Олег Юрьевич скривился от неприятного слова «аборт», директриса перестала мелко-мелко мотать головой и немедленно подхватила, напирая на слово «очень»:

— В общем-то, я не понимаю вашего недовольства, уважаемая, все складывается очень хорошо, решение очень удачное, очень щадящее и по отношению к Катеньке, и по отношению к будущему ребенку… Нам очень повезло, что Ангелина Сергеевна оказалась такая ответственная, очень ответственная мать!

Катенька побледнела до светлой зелени и маленькими локальными прыжками выскочила из класса, юбка-годе с тихим стоном усталости поднялась:

— Ее часто тошнит, уже похудела на три с половиной кило… Трудно вам будет организовать полноценное питание…

И она не слишком торопливо, но последовала за дочерью, основательно приложив дверью; директриса закатила глаза, громко вздохнула «ооохх» и посмотрела на часы. Все, она более не могла терять ни минуты, иначе придется всю ночь стирать белье, кипятить в алюминиевом баке (выпросила в школьной столовой парочку). А попробуй не кипятить, никакой «Тайд» не спасет от желтых отвратительных пятен. Уже полгода мать директрисы пребывала в парализованном состоянии; это произошло внезапно, в один момент она страшно захрипела, изогнулась последний раз в пояснице и упала на чистейший пол кухни, в которой собиралась растолочь картошку с кипящим молоком — чтобы сохранить белоснежный цвет пюре.

Ангелина Сергеевна плавно встала и взяла в руки свою черную шляпку, венец творения, если разобраться:

— Наталья Евгеньевна, я бы попросила вас дать мои координаты девочке Катеньке, а ее телефон у меня есть — получила от сыновей. Мы свяжемся, и я уверена, что внутреннее дело нашей семьи никак не должно касаться учебного заведения.

Директриса закивала, не веря своему счастью: никак, никак она не могла предположить, что ужасное происшествие разрешится так безболезненно и для школы, и для нее лично. Слов не было, но она честно артикулировала, выдавливая какие-то благодарственные звуки:

— С вашей стороны… очень… такой поступок… это настоящий героизм… спасибо… вот какое же вам спасибо…

Ангелина Сергеевна спокойно кивнула непокрытой головой — шляпку она наденет перед зеркалом с дефектом амальгамы.

В кабинете останутся мужчина и женщина, они перебросятся незначительными словами, все уже в предстоящем возвращении домой, через короткое время вернется вторая женщина, в брючном костюме, напоминающем старинную форму для мальчиков, удивленно вскрикнет, услышав о сказочно прекрасных результатах беседы. Третья женщина с девочкой подойдут еще минут через пятнадцать, к этому времени первая женщина уже будет ехать к больной матери на общественном транспорте, а мужчина — прогревать автомобиль, «десятые» «Жигули». С третьей женщиной вежливо и пространно переговорит худая в брючном костюме, все объяснит, ответит на вопросы, посплетничает в меру, погладит девочку по одной из медовых кос, ей спешить некуда, и всегда-то она выходит из школы последней, когда толстеющий охранник, любитель НАТСа, жарко сопереживает героям безобразного по всем меркам телепроекта «Дом-2».

Ангелина Сергеевна оставила белый «порш» в подземном удобном паркинге рядом с велосипедом соседского мальчика, как всегда, с удовольствием отметив отличный уход: хромированные детали и спицы сверкали в ярком свете энергосберегающих ламп, на одном из колес стоял барабанный замок. С досадой вспомнила, что оставила зонт в кабинете директора, надо будет прямо сейчас наказать мальчикам забрать его оттуда и непременно завтра — такую дорогую и любимую вещь не хочется отпускать от себя ни на день. Конечно, братья не болели.

Переступила через порог, итальянская празднично-красная дверь мягко закрылась, Ангелина Сергеевна повернула ключ, два оборота, и еще один — для верности. Звякнул, столкнувшись с выгнутой литой ручкой, серебряный доллар с дыркой — ее брелок. В прошлом месяце Кирилл потерял свой комплект ключей, оболтус, пришлось менять целиком личинку замка, потому что она специально выполнена так, чтобы никто никогда не смог изготовить дубликата.

Сняла пальто цвета мятой зелени, небрежно бросила его на высокий табурет, подобие барного, немного неуместный вроде бы в передней, но кто, кроме Ангелины Сергеевны, рискнет устанавливать нормы для Ангелины Сергеевны? Не снимая сапог, шагнула на кухню; было темно. Дождь перестал, но ветер нисколько не утих и продолжал забрасывать в окна жалкие комки лиственного мусора, не так давно романтично шуршавшего под ногами. Ангелина Сергеевна передернула плечами: мерзкая погода. На неделе разберется с девочкой Катенькой и возьмет во что бы то ни стало тур куда-нибудь, где тепло.

— Кирилл? — проговорила она в никуда вроде бы, в темноту.

— Да, Мама, — ломко ответила темнота, и негромко звякнуло что-то.

— Как ты? — спросила она спокойно. — Можешь подойти ко мне.

Звякнуло громче и продолжительнее, со стороны безлунного и беззвездного окна появился мальчик. Абсолютно голый, он передвигался неуверенно, но поспешно, руки его были связаны за спиной, запястья и локти вместе, черный кожаный браслет на щиколотке надежно крепился к недлинной стальной цепи, в свою очередь прикованной к биметаллическому радиатору. Звенела именно она, цепь. Цепи часто звенят, соприкасаясь надежно скрепленными подвижными звеньями.

Мальчик упал на колени и опустил глаза. Смотреть на Маму можно было только по специальному разрешению, а она его пока не давала. Говорить тоже самовольно не разрешалось, простые правила. Слушаться Маму — и все. Просто слушаться Маму.

Ангелина Сергеевна придвинула к себе удобный стул из бука (спинка идеальной формы), ловко развязала веревочные узлы на тонких, чуть побелевших руках сына. Он пошевелил плечами, пальцами, невольно шумно выдохнул. Она откинулась и вытянула ногу.

— Сними сапог. Нет, вылизывать не надо, что за самодеятельность!

Она больно крутанула маленькое мальчиково ухо.

— Подай мне ключ.

Мальчик сделал несколько торопливых шагов до окна и обратно, протянул матери маленький железный ключик, очень похожий на сувенирный, с ажурно вырезанной головкой и золотистый в придачу.

Цепь брякнула громче, мальчик подвигал освобожденной ногой, Ангелина Сергеевна включила небольшой светильник, установленный на овальном столе, покрытом клетчатой веселенькой скатертью.

— Иди брата отцепи, — устало проговорила она, — и будем ужинать. Серафима Петровна должна была приготовить голубцы и пирог с вишнями… Ты хочешь что-то спросить? Спроси.

— Мама, а что там Катенька? Как она? — Ломкий голос добавочно дрогнул от волнения.

— Ах, ну что Катенька, — с великолепным безразличием произнесла Ангелина Сергеевна, — все будет так, как я решила. В чем-то вы с братом молодцы даже. Полагаю, дело устроится очень и очень неплохо. Подойди-ка сюда, болван. Поцелуй мамочку…

Ее язык привычно проник к нему в рот, обнаруживая инородные, но знакомые брекеты для исправления прикуса. Брекеты оставалось носить еще не менее полугода.