Школа. Остаться в живых

Александр Егоров. Силикон

У меня нет шансов что-нибудь объяснить. Потому что вы не догоняете.

Отлично, обойдемся без дешевого сленга. Это даже предпочтительнее. Вы понимаете это слово? Вот и хорошо, что понимаете. Если вы почему-то думаете, что в десятом классе говорят только на сленге, вы ошибаетесь.

Много чести объяснять, почему это так.

Минуточку, минуточку. Мы же с вами договаривались, что вы не будете меня прерывать. Я понял, вы тупо обиделись. Ладно, извините. Я не хотел. Просто я нервничаю. Если бы я не нервничал, мы бы с вами тут и не разговаривали, разве нет?

Почему это я гиперактивный? Вы имеете в виду — в активном поиске? А, понял. Это у вас тоже сленг такой.

Ладно, я расскажу по порядку.

Все это началось полгода назад, ага. В сентябре. Мы очень удивились, когда Лариса уволилась. Но еще больше удивились, когда увидели этого парня. Он вошел в сопровождении Агнессы Львовны, завуча. То есть сперва вошла Агнесса, а потом уже он вошел.

В светлом пиджаке и джинсах.

— Я ваш новый историк, — сказал он. — Меня зовут Константин Петрович. Силиверстов.

И Агнесса Львовна, завуч, при этих словах так и заулыбалась. Потому что голос у него дрогнул, как у студента на пересдаче. Не выглядел он на «Константина Петровича», ну никак не выглядел.

Потом-то мы узнали, что он в свое время тоже здесь учился, у Агнессы. Класса до десятого. А потом в другой школе. А потом пошел на исторический. И теперь ему двадцать четыре.

Ну, то есть теперь уже двадцать пять.

— Будем гнобить чувака, — шепнул мне Митька Саленко. — Пусть побегает.

Я улыбнулся.

Константин Петрович подумал, что это я ему улыбаюсь. Даже приободрился слегка.

— Так что, дорогие теперь уже десятиклассники, прошу любить и не жаловаться, — изрекла Агнесса. — Ваш новый учитель довольно строгий… не смотрите, что он еще… — тут Агнесса поняла, что зря это сказала. — Да. Зато он будет понимать ваши проблемы. Ну и, если что, поговорит с вами по-мужски. Понятно?

Девочки покивали. Я отвернулся и стал смотреть в окно. Было так и видно, что Константин этот Петрович уже к нам ко всем приглядывается: пытается понять, кто будет на его стороне, а кто нет.

Это он правильно.

Потом Агнесса ушла, а он остался. Встал у доски, как приклеенный. Написал мелом: «третье сентября». Я не сказал — история была на третий день. Первого мы вообще фактически не учились. Кто пошел в парк, кто просто домой свалил. А второго даже не помню, что было.

Так вот. Написал он «третье сентября», а обернуться боится. Плечи у него (в пиджаке) так и напряглись. Кстати, он довольно широкоплечий. Не дохляк. Тут Агнесса верно сказала.

Потом обернулся. И на меня смотрит.

Глаза у него серые, умные. Это видно. Стрижка такая странная, как будто он носил раньше длинные волосы и наскоро пообкорнался. Хотя, конечно, вряд ли это было так.

Мне не понравилось, что он на меня смотрит. Что, больше никого в классе нет? Мог бы смотреть на девочек, раз уж он такой модный. Это я про пиджак в основном. Пиджак у него хороший, дорогой и новый почти.

Или он боится, что его поймут неправильно, если он будет на телок смотреть?

Это он тоже правильно боится.

— А знаете, что происходило третьего сентября в истории? — спросил он вдруг. И сам же ответил: — В 1939-м Англия и Франция объявили войну фашистской Германии. А еще третьего сентября родился Фердинанд Порше.

— Стратегии любит, — толкнул меня Митька локтем. — Надо его спросить — в WoW не играет?

— А у вас есть «Порше»? — спросила Харитонова.

Мне кажется, именно такого тупого вопроса он и ждал.

— «Порше» у меня нет, — сказал он, улыбаясь. — Но я не стал бы зарекаться. Может, и будет со временем.

«Ох, какой ты оптимист», — подумал я.

А Светка Харитонова тоже поулыбалась и что-то там себе отметила. В принципе, логично начинать знакомство с такого вопроса, подумал я. «Порше» есть? «Порше» нет. Следующий.

Только не со Светкиной фигурой, если честно.

Дальше Константин Петрович посчитал нужным объяснить, кто такой был Фердинанд Порше (а был он конструктор немецких танков и «Фольксвагена-жука»). Потом прошелся немного по началу Второй мировой. В общем, это было лучше лекций Ларисы, старой кошелки, а если бы наш Константин не волновался и не перескакивал с одного на другое, было бы совсем хорошо.

Пока он говорил, я нарисовал в тетрадке «Фольксваген-жук».

А пока я рисовал, Константин остановился рядом и увидел.

— Достоверно, — сказал он. — А тебя как зовут?

Я забыл сказать: у Харитоновой он фамилию уже выяснил. Даже что-то у себя в журнале пометил. ТП [21] подсказал Митька, и мы слегка поржали.

— Максим, — назвался я. — Канунников.

Это моя фамилия.

— Будем знакомы, — сказал он.

Вот радость-то, подумал я. А он повернулся, сложил зачем-то руки на груди и пустился дальше рассказывать про сентябрь в истории. Понятно, что заранее подготовился.

Ну, в общем, первый его урок тем и кончился.

Кто именно сочинил ему погоняло — ну, кличку — даже не скажу точно. Может, Митька, может, я. А было так: в начале урока Светка зачем-то тянет руку и спрашивает, как его фамилию правильно писать: Селиверстов или Силиверстов? Я бы на его месте спросил, а куда она собирается эту фамилию записывать и зачем, а он просто повторил: Си-ли-верстов. Константин Силиверстов. Ну, как Бонд. Джеймс Бонд. Только результат получился нелучший, потому что я как-то сразу понял, что именно Митька сейчас скажет, а Митька сразу и выложил — у него не задержится:

— Си-Ли-Кон.

Константин Петрович похлопал глазами. Тогда-то я понял, почему Агнесса в первый раз так заулыбалась. Его же еще в школе Силиконом звали. Лучше и не придумаешь.

— Спасибо, Саленко, — сказал Костя, взяв себя в руки. — Очень остроумно. Ты не первый такой креативный. Однако предупреждаю раз и навсегда: еще раз услышу — буду выгонять из класса.

Митька минут пять сидел как победитель, потом устал, начал понемногу злиться. А Костя на него весь урок старательно не смотрел. Проходил мимо, даже отворачивался. Обиделся.

Зато Светка отжигала до самого звонка. С Константина Петровича глаз не сводила, рот свой красивый не закрывала. Не знаю, может, у нее что-то с силиконом связано, или просто ей понравилось, как он покраснел от обиды, — не знаю. Ну а он и повелся. Тоже с ней начал общаться, на вопросы ее тупые отвечать. Например, когда появилось имя «Светлана». Что-то там про поэта Жуковского. Хотя непонятно — зачем, у нас ведь не литература.

— Загнобим, все равно его загнобим, — пообещал мне Митька. — Прописку ему устроим. А то что-то рано он понтоваться начал… Силикон.

Я пожал плечами. Если бы Митька поменьше болтал, его бы побольше слушали.

А еще я подумал: а почему бы и нет?

Где-то недели через три Костя приходит на урок. Кладет портфель, как всегда, на подоконник. Достает оттуда ноутбук — это он решил нам фильм показать. В классе проектор есть, а ноутика нет, один раз уже украли, так теперь Агнесса велела его запирать на ключ в лаборантской. Так что проще свой принести. И вот подключает он этот проектор к ноутбуку — на экране заставка «Windows», все как обычно, — потом плотно садится на стул и начинает что-то искать в своих папках.

Наконец нашел файл. И посмотрели мы фильм про войну. Константин Петрович и вправду эту тему любит. Кончается фильм, Костя подходит к доске, тянется, чтобы свернуть экран (я говорил или нет — он высокий, даже выше меня немножко), а Митьке кивает, чтобы тот свет включил. И вот свет включается, и все видят.

Что видят?

Костя стоит к нам спиной. А на спине у него, прямо на светлом пиджаке «Hugo Boss», отпечаталось одно слово. Потому что на спинке стула было заранее намазано — черной краской:

Ну а на пиджаке-то это слово отпечаталось правильно, а не наоборот, как вы уже поняли.

Кто-то засмеялся, кто-то просто перешептываться начал. Девочки заохали, заахали, у них же к одежде отношение серьезное. А мне и ржачно, и стыдно, блин, я же знаю, кто это сделал.

И вот я сижу и молчу. Хорошо, а вы бы что сделали на месте меня? Ну, вы-то, конечно, вряд ли оказались бы на моем месте. Это да.

А Митька уже уселся. Включил дебила, у него это легко получается, и сидит, прется.

Константин Петрович снимает пиджак. Читает. Темнеет лицом. При ярком свете это видно отчетливо. Потом он оглядывает класс.

— Спасибо, друзья, — говорит он глухо.

Смотрит на Митьку и на меня почему-то. Сперва на него, потом на меня.

И, не говоря ни слова больше, собирает свой портфель. А тут и звонок звенит. Светка срывается с места, что-то ему объясняет про пиджак — что можно в химчистку сдать, она знает, где, — а он улыбается так печально и уже ни на кого не глядит.

Я клянусь, я хотел еще в тот раз к нему подойти и… не знаю даже, что сделать. Асам все думаю: почему он на меня так смотрел?

После уроков я стоял у окна и наблюдал, как Светка Харитонова идет с ним вместе к его машине — а у него «Шевроле» недорогой, корейский. И вот Светка идет, что-то ему по ходу объясняет, и они оба смеются. Вот будет смешно, думаю, если она к нему в машину сейчас заскочит. Нет, не заскочила. Только сверток с пиджаком отдала, а то бы он его забыл.

И он уехал.

— За Силиконом следишь? — спрашивает тут Митька. — Как он наших телок кадрит? Ну и как, нравится?

А у меня что-то настроение испортилось.

— Не нравится, — говорю.

— Тогда пошли пиво пить.

Ему пиво легко продают в магазине — хотя и видно, что ему восемнадцати нет. И паспорт никогда не спрашивают. Просто у него лицо такое неприметное, что не вызывает никаких вопросов. А меня почему-то все всегда замечают и запоминают. Вот и вы на меня как-то странно смотрите.

И в тот раз мы пили с Митькой пиво в парке, а я все думал о Светке и о Константине. Представлял почему-то их вместе. Вот ведь сволочи, думал я.

Так прошло еще недели две. Светка все с Силиконом заигрывала. Агнесса Львовна пару раз заходила к нам на урок, интересовалась — все ли в порядке? Что-то она подозревала или нет — каждый бы стал подозревать, если… Ну, в общем, глаза у Светки так и туманятся, когда она на любимого учителя смотрит, а если ее в этот момент вызвать к доске — так она и не поймет, наверно, о чем ее спрашивают.

А Костя ее и не вызывал. Тоже стеснялся.

И вот как-то под конец уроков у Силикона на «Шевроле» появилась надпись белой краской:

А ему, чтобы с парковки выбраться, нужно мимо всей школы проехать. Да и это еще не всё. За Агнессой Львовной заехал муж на «Лендровере», как обычно. Так вот он даже притормозил и стекло опустил, чтобы получше рассмотреть. И Агнесса (я видел) очки вылупила, надпись прочла, ничего не сказала.

Костя дождался, пока стемнеет, и поехал на мойку. Там ему надпись, конечно, стерли. Но все последующие дни на него было страшно смотреть.

Хорошо, у нас с ним урока не было.

О чем-то он говорил с Агнессой, это я знаю точно. Так и представляю, как она ему вставила. Завуч у нас серьезная женщина, и муж у нее серьезный чувак, помощник депутата. А Костя наш (вы же понимаете) эту Агнессу с детства боится.

Светка тоже ходила ни живая ни мертвая. Хотела вцепиться Митьке в рожу. Но опять же ничего ведь не докажешь.

Костя был темнее тучи. Я думаю, он хотел отказаться от нашего класса, но тогда бы все подумали лишний раз на них со Светкой — вот он и остался. И все мало-помалу успокоилось.

Помню, я тогда думал: интересно было бы, если Светка вдруг залетела бы от кого-нибудь. Если бы, скажем, ее Митька трахнул (он давно порывается, это он для вида ее называет тупой, я-то знаю).

По крайней мере это ни для кого не стало бы неожиданностью. На свой ДР Светка приглашала полкласса. Половина из этой половины потом не помнила, чем все кончилось. Лично я не помню. Я только помню, как мы с Митькой подарок дарили — резинового мужика из секс-шопа «Волшебный кролик». Его Митька придумал купить. Все смеялись. Потом стали пить «мохито», а потом уже не помню что, кто и с кем.

И вот она бы залетела — и всем бы раззвонила, что это от Кости. Пришлось бы ему жениться. А Агнесса Львовна была бы свидетелем.

Весело, правда?

Или, например, Костя пригласил бы ее на день рождения. У него он в ноябре, он же Скорпион, как и я. Они в Контакте уже друг друга зафрендили, я видел.

Там у него написано: «в активном поиске». И у нее тоже.

А потом Агнесса Львовна пришла бы тоже и застала их в постели. Вот было бы смешно.

Почему вы думаете, что это бред? Вовсе это не бред. Ну да, нервы мне надо лечить, это стопудово. Просто вы еще не знаете, чем все кончилось.

А вот чем.

Как-то раз в ноябре у нас был сдвоенный урок истории. На первую половину Костя принес опять фильм (в этот раз ничего криминального не случилось). А после перемены он задержался где-то — может, у завуча? Приходит такой встрепанный, садится и говорит:

— Я, может быть, скоро возьму небольшой отпуск.

— А что, почему? — спрашивают девочки. Даже Митька интересуется.

— Да так. По личным мотивам. Отдохну от вас.

Это он полушутя, полусерьезно. И такой поднимается со стула, берет в руки портфель, будто собирается уйти прямо сейчас. У меня даже мурашки по спине побежали.

— А как вы будете от нас отдыхать? — Это Светка, конечно. Кто же еще.

— Ну, как-нибудь так… — он рассеянно портфель открывает — ноутик убрать.

И оттуда вываливается силиконовый член.

Силиконовый член из секс-шопа.

Он длинный, розовый, полупрозрачный.

И очень скользкий. Потому что он немедленно выскальзывает из рук. Костя его ловит — и пробует сунуть в портфель обратно. У него будто мозги отключились.

Ну да. А вы бы что с таким подарком сделали?

Тут Митька начинает так ржать, как я еще ни разу не слышал.

— Силикон, — повторяет он сквозь ржание. — Силикон!

Костя на него смотрит квадратными глазами. Делает шаг и бьет его по морде.

Сильно.

Митька с грохотом вылазит из-за стола. И тоже на него бросается. Правда, он пониже, и Костя быстро его фиксирует. Что-то они шипят друг другу, и все остальные бросаются их разнимать. Светка визжит, как дура последняя.

Мне как-то не по себе от всего этого. Я выхожу в коридор. Шум за дверью меняет окраску, как-то переливается из стороны в сторону, как по траве иногда бывает, — ну вот, зря я вам это сказал, теперь будете думать, что… в общем, я не это имел в виду. Короче, я иду прочь. Спускаюсь по лестнице. Никого мне видеть не хочется, и настроение препоганое.

Внизу охранник спрашивает, что случилось.

— Да так, — говорю я.

На улице уже прохладно. Сыплет снежок. Школа позади кажется большим дурацким кораблем, вроде «Титаника». Светится окнами. Разве что оркестр не играет.

Я иду не спеша. И почему-то оказываюсь на стоянке. Вот стоит синий «Шевроле» Константина Петровича. Белые буквы на нем смотрелись так шикарно.

Зачем я здесь?

У меня есть сигареты в кармане. Я не люблю курить, но они у меня есть. Я щелкаю зажигалкой.

От той надписи на боку «шевроле» не осталось ни полосочки, ни царапинки. Хорошо помыли.

Я выпускаю дым. Снежинки падают мне на нос.

Там, позади, хлопает дверь. Я оглядываюсь.

С портфелем под мышкой Константин Петрович сбегает с крыльца. Шагает по мокрому асфальту. Его лица не видно, и хорошо, что не видно.

А я так и стою возле его машины. И огонек сигареты виден издалека. Потому что Костя замедляет шаг, вглядывается, потом узнает меня.

— Канунников, — говорит он. — Это ты.

В его глазах почти что слезы. Это мне отлично видно. По спине у меня пробегает холодок. Надо было надеть куртку, думаю я. Его это тоже касается.

— Есть сигарета? — спрашивает он.

Прикуривает он умело. Видимо, курил раньше и бросал. Мы почти одного роста, и я гляжу на него, а он на меня.

— Скажи, Максим, — говорит он. — Как ты думаешь, почему он так сделал?

Я молчу. Мне не хочется отвечать.

— Он что, обижен на меня? Или ревнует? Так ведь у нас…

Я думаю, он хочет сказать: «У нас со Светкой ничего не было», — и все же не говорит. Значит, что-то было?

— Я, конечно, уйду теперь. А ты ему скажи… скажи, что это подло.

Ну да, он уйдет, конечно. А потом и Светка в другую школу переведется. Будто я не знаю.

— Знаешь, Макс, — говорит он вдруг. — Ты мне кажешься лучшим здесь. Я почему-то с первого взгляда это понял. Помнишь, когда Агнесса меня с вами знакомила.

Меня отчего-то бьет мелкий озноб. Я смотрю на него и не понимаю.

— Похоже, я часто ошибаюсь в людях, — говорит он. — Но больше ни о ком здесь вспоминать не хочется. Кроме тебя. Хоть ты и молчишь постоянно.

— Почему? — выдавливаю я из себя.

— Не знаю. Трудно сказать.

Мы молчим с минуту. Снежок падает на наши волосы — на его темные и на мои — рыжие.

— Ты классный, Макс, — говорит он вдруг. И протягивает руку. Но не чтоб пожать. А чтобы стряхнуть снежинки с моей челки.

И не надо на меня так смотреть.

Вслед за этим я бросил сигарету и положил ему руку на плечо. Это было неожиданно легко. Просто взять и положить руку на плечо учителю, Константину Петровичу.

Так прошло еще несколько секунд.

А потом совсем близко включились фары. И стекло стоящего в сторонке «Лендровера» опустилось.

— Высокие у вас отношения, — произнес Агнессин муж, помощник депутата.

— А вас это ебет? — отозвался Костя.

Я могу не продолжать? Хорошо, я не буду. Я даже не надеюсь на то, что вы меня хоть немножко понимаете.

А для чего тогда я это все рассказываю? Просто чтобы вы знали. Костя из школы, конечно, ушел. Но и я не могу больше здесь учиться. Ну просто не могу, и все. Агнесса завалит меня в выпускном классе, это стопудово. Завалит чисто из удовольствия.

Вот только жалеть меня не нужно. И лечить тоже не нужно. Просто напишите мне справку — не сложились отношения с классом или типа того. Вы же напишете?

Вот и спасибо.

Да нет, мне не стыдно. Мне стыдно за другое. Сказать?

Мне было стыдно покупать этот идиотский силиконовый член. У Митьки все всегда проще получалось. И потом, телка в «Кролике» меня запомнила. Чек выбивает, а сама хихикает: «А что-то вы сегодня один, без друга?»

Это она про Митьку.

Я подумал: «Тут-то меня и пропалят».

Зачем я эту штуку подсунул в портфель? Не знаю. Дурак был. И злился очень.

И черной краской я измазался, пока писал на спинке стула. Достаточно было на мои руки посмотреть.

Белой краской из баллончика рисовать намного безопаснее. Особенно когда знаешь, что подумают не на тебя.

Кстати, Митька потом все-таки трахнул Харитонову. Так что у них все нормально получилось, в полном соответствии с курсом вашей школьной психологии. А еще ходили слухи, что этот розовый член у Митьки так и остался. И что они со Светкой…

Говорите, со мной невозможно работать? Да ладно. Какой монстр, вы о ком? Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд. И я всегда в активном поиске.