Шкура льва

Глава 12 Свет и тень

Мистер Кэрилл был почти счастлив. Он удобно расположился в зеленой садовой беседке. Сидя в кресле, на мягких подушках, уложенных заботливыми руками Ледюка, он сквозь полуприкрытые веки лениво разглядывал залитый солнцем сад лорда Остермора. На него падала тень широко раскинувшегося вяза, впереди расстилалась большая поляна с искусственным прудом, на поверхности которого сверкали белоснежные чашечки лилий.

Мистер Кэрилл выглядел осунувшимся и побледневшим — сказывались четыре недели, проведенные в постели после ранения, — но тем не менее, элегантно, в атласном халате, голубых бриджах, замшевых туфлях с красными каблуками и золотыми пряжками. Его волосы Ледюк расчесал и уложил с такой аккуратностью, словно хозяину предстояло присутствовать на приеме у самого короля.

На душе у мистера Кэрилла было необычайно легко. Он почти радовался той вынужденной бездеятельности, во время которой мог забыть о своих тяжелых нерешенных проблемах.

Кэрилл блаженно улыбался, глядя на праздничные бутончики лилий. Это было уже третье утро из тех, что он проводил на открытом воздухе, и первые два его навещала Гортензия, приходившая с намерением почитать ему какие-нибудь книги, но вместо этого без конца болтавшая с ним.

Между ними установились самые дружеские отношения. Их беседы не затрагивали ни одной из тех тем, которые поначалу казались неприятными для Кэрилла.

Сейчас он ждал ее появления, но причина его хорошего настроения крылась не только в этом. Ледюк, заботливо раскладывавший на столике у его ног книги, различные лекарства, курительную трубку и коробку с табаком, только что сообщил, что в те дни, когда состояние мистера Кэрилла было кризисным, у его постели находилась Гортензия и однажды Ледюк, без стука вошедший в комнату, застал ее плачущей.

Эта новость доставила Кэриллу немало удовольствия. Он понимал, что между ним и девушкой существовала более крепкая связь, чем можно было предположить. Воображение так разыгралось, что ему захотелось выкурить трубку.

— Ледюк, если бы ты набил для меня трубочку этим превосходным испанским…

— Месье уже выкурил одну, — напомнил заботливый слуга.

— Ледюк, твои замечания совершенно неуместны. — Набей-ка трубку заново.

Он нетерпеливо щелкнул пальцами.

— Месье забывает, что доктор…

— К дьяволу вашего доктора, — решительно произнес мистер Кэрилл.

— Хорошенькое дельце, — проворчал Ледюк. — Теперь-то уж дьявол не преминет лишить вас врачей.

В ответ на эти слова послышался звонкий смех, донесшийся со стороны левого входа в сад. Оттуда, плавно ступая по мягкой траве, к ним приближалась одетая в легкое белое платье Гортензия. Ее глаза сияли, на губах играла улыбка.

— Вы быстро поправились, сэр, — сказала она.

— Видимо, за мной хорошо ухаживали, — сделав попытку подняться, ответил он.

Про себя Кэрилл усмехнулся, заметив, что Гортензия покраснела и с укором взглянула на Ледюка. Правда, в следующее мгновение девушка бросилась поддержать Кэрилла, но он уже стоял на ногах, довольный возможностью продемонстрировать силу, постепенно возвращающуюся к нему.

— Напрасно вы не слушаете меня, — упрекнула Гортензия. — Если вы и дальше будете столь упрямы, я вынуждена буду уйти.

— Мадемуазель, если вы уйдете, то, клянусь вам, я отправлюсь пешком домой — сразу после вашего ухода.

— Это же самоубийство! — На ее лице появилось выражение отчаяния. — Что мне сделать, чтобы вы вели себя благоразумно?

— Подать мне пример благоразумия и не говорить, что уйдете, едва появившись здесь. Ледюк, кресло для мисс Уинтроп! — приказал мистер Кэрилл таким тоном, как будто сад изобиловал свободными креслами.

Ледюк с невозмутимым видом придвинул стул. Гортензия засмеялась и села. Удовлетворенный ее покладистостью, мистер Кэрилл поклонился и тоже сел — боком, чтобы видеть лицо девушки. В ответ на ее просьбу устроиться поудобнее он хвастливо заметил:

— Из дома я вышел без посторонней помощи, — и с упреком добавил: — Мне и в самом деле намного лучше, а вы продолжаете обращаться со мной как с калекой. Послушайте, такой уход не пойдет мне на пользу.

— Но доктор… — начала Гортензия.

— Мадемуазель, от доктора я уже отделался, — заверил мистер Кэрилл. — Спросите у Ледюка, он вам подтвердит.

— Не сомневаюсь, — ответила она. — Ледюк слишком предан вам.

— Вам, должно быть, не понравилось, что он рассказал, кто и как ухаживал за мной, пока я лежал без сознания. Я тоже недоволен им — во-первых, он мог бы сообщить об этом сразу, а во-вторых… Увы, наш Ледюк не отличается большой наблюдательностью. Наверняка он не разглядел и половины того, о чем мне хотелось бы знать.

— Наверняка, — сказала Гортензия.

Мистер Кэрилл удивленно посмотрел на нее и рассмеялся.

— Рад, что мы с вами пришли к согласию.

— Видно, вы и впрямь не все знаете. Если бы ваш Ледюк наблюдал не только за мной, он поведал бы вам еще кое-что такое, за что я вам бесконечно обязана, мистер Кэрилл.

— Вот как? — озадаченно протянул он.

Потом добавил:

— Ну, подобные новости не станут менее ценными оттого, что я услышу их из ваших уст. Полагаю, речь идет о чем-то таком, что я говорил в бреду, не так ли? А если так, то не о кареглазой ли прекрасной девушке я проронил несколько неразборчивых слов, которые наш недогадливый Ледюк…

— Вы еще более недогадливы, чем он, дорогой Кэрилл, — засмеялась Гортензия. — Я перед вами в долгу, потому что мне стали известны гораздо более существенные вещи. Речь идет о моей репутации.

— Вы заинтриговали меня, — насторожился мистер Кэрилл.

— В городе только и делают, что говорят обо мне, — опустив глаза, тихо произнесла девушка. — Я сделала глупость, когда бежала вместе с лордом Ротерби. Я думала избавиться таким образом от опеки леди Остермор (мистер Кэрилл вздрогнул), но лишь подала повод для сплетен. Да вы, сэр, и сами прекрасно помните насмешки в мой адрес тогда, в парке. Вы еще пытались заступиться за меня, попросив леди Мэри Деллер подойти ко мне и заговорить со мной.

— Мадемуазель, стоит ли волноваться из-за таких мелочей? Комары всегда кусаются — для того они и созданы. Согласен, порой их укусы досаждают. Но могут ли эти насекомые причинить серьезный вред? Не обращайте на них внимания, и они сами отстанут от вас.

— Вы не знаете всего, что произошло потом. Когда ваше состояние было критическим, леди Остермор настояла на том, чтобы я поехала вместе с ней в Воксхолл[27]. На сей раз вас со мной не было, и она надеялась, что все будут смеяться надо мной, оскорблять и унижать меня. Но… как вы думаете, что случилось на самом деле?

— Думаю, леди ждало большое разочарование.

— Это еще мягко сказано, сэр. Она сломала веер об голову своего негритенка и поколотила слугу, который должен был стоять на запятках кареты. В тот вечер мне было оказано такое всеобщее почтение, какое уже давно никто не встречал в Воксхолле. А ведь там собрались все те люди, которые прежде глумились надо мной!

Гортензия помолчала, а потом продолжила:

— Это обстоятельство показалось мне настолько загадочным, что я должна была попытаться найти ему какое-то объяснение. И знаете, кто помог мне в этом? Его светлость герцог Уортон!

Девушка взглянула на мистера Кэрилла так, будто все остальное было само собой разумеющимся. Но складка между его бровей так и не разгладилась.

— Что же он сказал вам, Гортензия?

— Он передал мне все, что вы рассказали не только лорду Остермору, но и многим другим. Все, что приключилось в Мэйдстоуне — как я поехала туда, глупая и невинная, чтобы выйти замуж за негодяя, которого, как мне по неопытности казалось, любила; как этот негодяй решил позабавиться со мной, сделав вид, будто хочет жениться на мне…

— Эта история была известна каждому, — перебил ее мистер Кэрилл. — Она обошла весь город. Недаром же перед той подлой дуэлью на лорда Ротерби со всех сторон сыпались обвинения в недостойном поведении, тогда как я по неосторожности отрицал свое участие в ней, не желая подвергать сомнению вашу репутацию.

— Вот за что я в долгу перед вами. Полагаете, этого мало? Я просто не могу найти слов, чтобы выразить вам свою признательность, — заключила Гортензия.

Мистер Кэрилл внимательно посмотрел на нее. Потом смущенно улыбнулся.

— Послушайте, вы уже не в первый раз пытаетесь переменить тему нашего разговора. Полагаю, эта попытка — самая хитроумная из всех, что вы предпринимали до сих пор. Она делает честь вашей дипломатичности.

Девушка опешила.

— Вы не правы…

— Я прав, — перебил он. — Разве мои поступки могут сравниться с тем, что вы сделали для меня? Ведь теперь-то я знаю, насколько обязан вам своим выздоровлением — более того, своей жизнью.

— Ах, но это же неправда. На самом деле…

— Позвольте мне самому судить, что правда, а что — нет. — Кэрилл нежно и вместе с тем капризно посмотрел на нее. — Я хочу верить, что именно так все и было. Верить — и чувствовать себя счастливым. Таким счастливым, каким был когда-то, но…

Внезапно он осекся, и она заметила, что его рука приподнялась, вздрогнула и снова опустилась. Как будто он хотел схватить что-то, а потом передумал.

Гортензия почувствовала некоторую неловкость ситуации. Чтобы сгладить ее, она повернулась к столу и сказала:

— Перед моим приходом вы собирались покурить.

И протянула ему трубку и коробку с табаком.

— О, в вашем присутствии я не смею и мечтать об этом.

Девушка улыбнулась, довольная тем, что они переменили тему разговора.

— А если я прошу вас? Предположим, мне нравится аромат табака.

Мистер Кэрилл удивленно поднял брови.

— Аромат? — переспросил он. — Леди Остермор предпочла бы другое слово.

Он взял трубку с коробкой и нахмурился.

— Послушайте, вы это сказали из жалости к человеку, которого считаете больным? Если это так, то я не сделаю ни одной затяжки.

Она покачала головой и улыбнулась.

— Да нет же! Мне действительно нравится этот запах.

— Хорошо, буду рад доставить вам удовольствие, — сказал мистер Кэрилл, принявшись набивать трубку табаком и с задумчивым видом добавил: — Через неделю-другую я смогу отправиться в путь.

— В путь? — спросила Гортензия.

Мистер Кэрилл поставил на столик коробку с табаком и дотянулся за трутницей.

— Пора возвращаться домой, — объяснил он.

— Ах, да. Ведь ваш дом во Франции.

— В Малиньи. Это чудеснейший уголок Нормандии, родина моей матери. Там она и умерла.

— Думаю, вы до сих пор переживаете ее смерть.

— Возможно, вы были бы правы, если бы я помнил ее. Но мне исполнилось всего два года, когда ее не стало. А ей было всего двадцать лет.

Кэрилл молча разжег трубку и затянулся табачным дымом. Его лицо помрачнело. Другая женщина не преминула бы выразить соболезнование, Гортензия же предпочла не нарушать его скорби. Кроме того, по его тону она поняла, что сказанное было лишь предисловием к тому, что он хотел рассказать, и не ошиблась.

— Причиной смерти моей матери, мисс Уинтроп, — продолжил мистер Кэрилл, — стало разбитое сердце. Мой отец бросил ее, и два с половиной года переживаний — да и самой настоящей нужды — сделали свое дело.

— Ах, бедная! — воскликнула Гортензия.

— Да, бедная — она умерла почти в нищете. Но любящие ее утешались тем, что она стала недосягаемой для земных тревог, которых в последние годы у нее было в избытке.

— А ваш отец?

— Подождите, расскажу и о нем. У моей матери был друг — благородный, честный человек, знавший и любивший ее еще до того, как за ней стал ухаживать мой отец. Простодушный и доверчивый, он подумал, что супруг принесет ей счастье, а потому уступил ему. Позже он понял свою ошибку и, когда моя мать умерла, поклялся отомстить ее обидчику. Этот человек заменил мне обоих родителей. Благодаря ему я стал владельцем Малиньи и избежал многого, что могло случиться со мной по милости отца.

Мистер Кэрилл вздохнул. Затем бросил на Гортензию пытливый взгляд и насупился.

— Я не слишком досаждаю вам рассказами о прошлом?

— Ну что вы говорите! — всплеснув руками, воскликнула она. — Прошу вас, продолжайте. Продолжайте, я вас внимательно слушаю.

Его взгляд смягчился.

— Вырастивший меня джентльмен имел только одну цель в жизни — отомстить за мою мать, которую он любил и чью смерть не мог простить человеку, которого любила она. Полагаю, для того-то он и воспитывал меня. Но вот прошло тридцать лет, а рука возмездия все еще не коснулась моего отца. Месяц назад это могло бы произойти, но я был слаб и нерешителен. В результате вражеская шпага помешала мне выполнить то, ради чего я покинул Францию.

В глазах Гортензии промелькнуло нечто, похожее на ужас.

— Вашему отцу хотели отомстить… — неуверенно проговорила она. — А вы должны были стать орудием возмездия?

Он кивнул.

— В том-то и штука, дух возмездия мне прививали с самого детства, — отложив выкуренную трубку, ответил мистер Кэрилл. — Мне внушали, что если я не смогу совершить его, то навсегда останусь трусом, незаконнорожденным малодушным выродком. И я в самом деле считал, что рожден для этой цели, — горел желанием мести до тех пор, пока не пришло время действовать. Вот тогда…

Кэрилл запнулся.

— Что тогда?

— Мне стало страшно. Я понял, насколько противоестественно то, что я должен был совершить. И не смог решиться.

— Иначе и быть не могло, — одобрительным тоном произнесла Гортензия.

— Я сказал об этом своему приемному отцу, но не нашел в нем ни сочувствия, ни понимания. Он обвинил меня в малодушии.

— Чудовище! Самое настоящее чудовище! Что бы вы ни говорили о нем, он — злодей и больше никто.

— Едва ли. В мире нет более благородного человека, чем он. Я могу это утверждать, потому что хорошо знаю его. Именно благородству он и обязан всеми недостатками, которые развились в нем после смерти моей матери. Любил он ее безумно, и это безумство целиком овладело им. Он стал фанатиком мщения — нетерпимым и жестоким, как всякий другой фанатик. Я понял это только недавно, когда был прикован к постели и имел достаточно времени, чтобы поразмыслить над своей жизнью.

Мистер Кэрилл помолчал, а потом добавил:

— Тридцать лет он не думал ни о чем, кроме возмездия. Удивительно ли, что оно затмило собой весь мир, — сделало его слепым по отношению ко всему остальному?

— В таком случае, его нужно пожалеть, — сказала Гортензия. — Его участи не позавидуешь.

— Верно. Из жалости я заколебался снова — между верностью себе и верностью ему, хотя почти не сомневался в том, что мой нравственный долг все-таки одержит верх. К счастью, удар шпагой избавил меня от необходимости выбирать.

— Но теперь ваша рана уже зажила? — спросила девушка.

— Теперь я благодарю Небо за то, что мстить уже поздно. Время упущено, и мы уже не доберемся до моего отца.

Наступило молчание. Мистер Кэрилл отвел взгляд от ее лица — глаза, прежде насмешливые, теперь не выражали ничего, кроме страдания — и уставился на сверкающую поверхность садового водоема. Сердце Гортензии сжалось от жалости к человеку, которого она до сих пор не понимала, но, несмотря на это — или благодаря тому, — была готова полюбить. Поведав свою историю, он стал ей ближе — даже ближе, чем в те дни, когда лежал при смерти. Правда, зачем он рассказал ей все это? Но задала она совсем другой вопрос, неожиданно вытеснившей в ее размышлениях предыдущий:

— Мистер Кэрилл, вы рассказали мне так много, что я чувствую в себе смелость спросить еще кое о чем. (Он ободряюще посмотрел на нее). Ваш отец — какая связь между ним и лордом Остермором?

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Потому что ваша фамилия — Кэрилл.

— Моя фамилия? — он невесело улыбнулся и потянулся к трости с эбонитовым набалдашником, стоявшей за креслом. — Я полагал, вы уже догадались.

Мистер Кэрилл поднялся на ноги, а она забыла предостеречь его.

— У меня нет права ни на какую фамилию, — сказал он. — Мой отец был слишком занят государственными делами, чтобы думать о таких мелочах. Поэтому случилось так, что перед тем, как бросить мою мать, он забыл жениться на ней. Я мог бы взять ту фамилию, какая мне больше нравится. Я выбрал — Кэрилл. Но, как вы понимаете, Гортензия (он пристально посмотрел в ее глаза, тщетно пытаясь разглядеть в них признаки отчаяния, — ему было странно, что еще несколько минут назад он чувствовал себя почти счастливым), если когда-либо я полюблю женщину и посчитаю ее достойной своей любви, то не смогу предложить ей ни имени, ни фамилии.

Только теперь ей стало все ясно! Она взглянула на Кэрилла.

— Вот что у вас было на уме в тот день, когда я думала, что вы не выживете? Тогда вы сказали… что это к лучшему…

Он кивнул.

— Да, именно это я и имел в виду.

Гортензия побледнела и опустила глаза. Мистер Кэрилл стоял неподвижно, опираясь на трость обеими руками. Не поднимая глаз, она спросила:

— Если один человек любит другого, то какое значение имеет все остальное? Неужели имя может играть такую большую роль?

— Господи! — вздохнул он и печально улыбнулся. — В свое время вы поймете, какое место в этом мире отведено для таких людей, как я. Во всяком случае, я не осмелюсь попросить женщину разделить со мной это место. Такие, как я, не смеют говорить с женщиной о любви.

— И все-таки однажды вы говорили, — напомнила она и затаила дыхание в ожидании ответа.

— Тогда светила луна, она сводила меня с ума и заставляла говорить то, о чем я должен был молчать. И вы тогда совершенно справедливо упрекнули меня за мои опрометчивые слова.

Он слегка наклонился к ней и негромко добавил:

— Гортензия, я благодарен вам, что, вспомнив о том нашем разговоре, вы не упрекнули меня еще раз. Но еще лучше было бы, если впредь вы вообще не вспоминали бы о моей прошлой глупости, заставившей меня забыть о должном уважении к такой милой девушке, как вы. Сегодня я так много говорю с вами, что вы можете…

— Видимо, я могу поздравить вас, сэр, — послышался за их спинами чей-то резкий голос. — Ваше здоровье определенно идет на поправку.

Мистер Кэрилл повернулся и поклонился леди Остермор, приближавшейся к ним.

— Полагаю, — сухо сказал он, — вы можете поздравить и себя с тем счастливым обстоятельством, которое вкупе с вашей неслышной походкой сделало ваш приход полной неожиданностью для меня.