Шлак

Глава 10

Здание не было административным, скорее, бывший кинотеатр, но на мраморной плитке перед входом в самом деле белой краской было написано неприличное слово. Широкие окна просторного вестибюля, в котором зрители собирались перед началом сеанса, стояли без стёкол. Их либо разбили, либо вынули и увезли в Загон, так что входить можно не обязательно через дверь. Внутри за баррикадой сидел боец из тех, кто прикрывал съёмочную группу у Северного внешнего поста. Он засёк нас ещё на подходе и взял на прицел.

Неприятно подходить к зданию, находясь под прицелом пулемёта. Мурашки с кулак бегают, причём не по коже, а внутри, и горло пересыхает. У Коптича желваки играли седьмую симфонию Шостаковича. Он сказал, останавливаясь перед вестибюлем:

— Эй, служивый, ты бы целился в кого-нибудь другого. Неподалёку стая багетов голодных бродит, не ровен час выскочат, а ты хернёй занимаешься.

— Что в руках?

— Штакетник.

Коптич поднял штакетину над головой.

— Брось! Назовите номера.

— Тридцать седьмой, тридцать девятый, сэр, — прикладывая левую руку к виску, представил нас я.

Боец сообщил номера в рацию, та хрипнула в ответ, и он кивком указал на дверь в глубине:

— Проходите.

Через оконный проём мы забрались в вестибюль.

— Понял? — кивнул на бойца Коптич. — Они ещё и номера сверяют. Промахнёшься с точкой — и будешь куковать на улице.

За дверью стояли ряды деревянных кресел. Ровными уступами они сходили к эстраде, моя версия насчёт кинотеатра оказалась верной. У входа разместились ещё двое бойцов в общевойсковых штурмовых жилетах с калашами. Оба держались грозно, как будто ожидали тварей, а вошли люди. Коптич подмигнул им, но в ответ никаких эмоций. Хоть бы послали куда-нибудь — серьёзные.

На эстраде техники установили пульт и несколько экранов. Шла съёмка погони в прямом эфире. Закамуфлированный доброволец бежал от язычника. Вокруг кружили два коптера; одна камера старалась удержать искажённое страхом лицо добровольца, вторая снимала погоню сверху. Человек за пультом подгонял операторов, требуя дополнительно два коптера. Они были где-то на подлёте, на соседних экранах мелькали дома и верхушки деревьев.

Доброволец сходу перепрыгнул забор и повернул вправо к деревянным сараям. Подпрыгнул, ухватился за край крыши, пальцы соскользнули и он рухнул на спину. Увидел над собой коптер, выругался. По губам я прочитал каждое слово. Съёмочная группа заржала в голос, а режиссёр, указывая на экран, крикнул кому-то:

— Звук отладьте!

Подлетел третий коптер и сосредоточился на язычнике. Тот успел добраться до забора и попытался пройти сквозь него. Старые доски выдержали. Язычник в бешенстве забарабанил по ним лапами, потом побежал вдоль забора, выискивая слабое место. Бежал он на четвереньках, заглядывая в щели и подёргивая задом. Через десяток метров наткнулся на дыру, протиснул голову, надавил плечами. Заскрипели гвозди, язычник рванул ещё раз, одна доска выгнулась, но выдержала.

Подбежал второй язычник. У этого хватило ума перепрыгнуть забор. Он ухватился лапами за край и мощным рывком перекинул тело на другую сторону. Доброволец успел подняться и вскарабкаться на крышу. Сделал он это слишком медленно, вторая тварь успела выбросить язык и полоснуть мужика по икрам. Штанины засочились кровью, несколько капель попали на морду язычнику, и в этот момент включился звук.

От визга не вздрогнули только стены. Визжала тварь. При нападении на поле крапивницы такого не было, я не слышал даже дыхания, а сейчас лопались перепонки. Все, кто был в зале, накрыли ладонями уши. Режиссёр сдвинул регулятор громкости, звук стал тише.

— Это он кровь почуял, — глядя на экран, проговорил Коптич. — Видел, как ему на рожу капнуло?

Мы стояли в проходе возле эстрады. На сиденьях переднего ряда лежали картонные коробки, армейский термос, пластиковые бутыли с водой. Я свинтил с одной крышку и начал пить захлёбываясь и проливая воду на себя. Экранная погоня стала не интересной. Теперь бы съесть чего-нибудь.

Открыл одну коробку — хлеб. Отломил половину буханки, начал жевать. Есть хотелось до такой степени, что пустой хлеб казался вкуснейшей пищей на свете. Кто-то из техников протянул открытую банку рыбных консервов и вилку. Я поблагодарил кивком и толкнул локтем Коптича, приглашая к трапезе.

Доброволец на экране всё ещё был жив. Он вытащил шнурки из ботинок, соорудил подобие жгута и перетянул ноги. Он сопротивлялся, хотя не мог не понимать, что уже умер. Волшебник в голубом вертолёте не прилетит и не снимет его с крыши назло всем язычникам мира. Всё, жизнь кончилась. Он лежал, раскинув руки, и с ненавистью смотрел на коптер, в глаза камеры, в глаза всем нам в этом зале.

Ждать окончания сеанса я не стал. Жаль бедолагу, но ничего не поделаешь, помочь ему я не мог. А завтра или послезавтра меня ждёт точно такая судьба — тварь или пуля охотника. К тому же усталость уничтожила эмоции. Я хорошо поел и начал поглядывать, где прилечь. За эстрадой как будто специально сложили теплоизолирующие коврики и бросили кучу старой одежды. Собирая из них постель, я слышал, как беснуется режиссер, раздосадованный бездействием добровольца. По его мнению, тот должен бежать, не понимая, что с порезанными ногами это невозможно.

Настелив на пол тряпок, я положил сверху коврик. Устраиваясь на постели, услышал разочарованные крики, и голос режиссёра:

— Монтируем, у нас двадцать минут. Давайте две минуты от начала, потом сразу забор, этих тварей и как он спрыгнул.

Уже засыпая, я услышал, как рядом устраивается Коптич.

— Чем закончилось?

— Придурок спрыгнул к тварям.

— Я думал, они сами к нему залезут.

— Язычники не любят высоту. Надо было забежать в подъезд и подняться на пару этажей, это бы их задержало на несколько минут. Успел бы спрятаться или перебраться по крыше на другой дом.

— Не все знакомы с повадками тварей.

— Их же обучали.

— Только фаворитов.

Утром я снова осмотрел себя. Сделал это втихую, чтобы не заметили другие. Кожа чистая, без пятен. Внутренние ощущения тоже чистые. Прошли все сроки, я не заразился. Озноб был вызван воспалением в рёбрах. Но они зажили и всё прошло. Гук обознался — пыльца крапивницы здесь ни при чём, я здоров, полон сил и… я участник шоу Мозгоклюя. Я, мать его, шустрый заяц без единого шанса дойти до финиша. Ещё вчера мне было плевать на это, потому что существовал выбор: смерть или трансформация в тварь. Я выбрал первое. Но теперь, когда стало ясно, что Гук ошибся, под ложечкой засосало. Трансформация мне больше не грозила, но и смерть была не нужна.

Вернулась прежняя цель: я должен найти Данару и Киру. Я должен помочь им, обеспечить всем необходимым, дать возможность выжить в этом мире. Но для этого нужно победить или найти другую возможность покинуть шоу.

Я поднялся. Коптич сопел, свернувшись калачиком. Рядом спали ещё пятеро в камуфляжах, вместе с нами — семь. Получается, из десяти трое не добрались до точки. А как дела на других? Я открыл планшет, надеясь найти информацию по вчерашнему дню. Должно же быть какое-то итоговое заявление о потерях.

Сообщений не было, да и сам планшет походил на демо-версию настоящего. Рабочий стол почти пуст, всего два ярлыка: «Карта» и «Прочее». Карта понятно что, а прочее выдало короткую фразу:

Не было даже возможности сделать фотографию или снять видео, только часы в правом нижнем углу отсчитывали время: семь — девятнадцать.

До обнуления счётчика оставалось менее двух часов.

Я поднялся на эстраду. Тихо, экраны погашены. За пультом сидел режиссёр с ноутбуком на коленях, скользнул по мне взглядом и тут же выразил недовольство в микрофон:

— Почему шлак на площадке?

— Что? — опешил я. — В смысле? Я просто хотел спросить…

Подбежал техник.

— Это закрытая зона, здесь может находиться только обслуживающий персонал. Пожалуйста, спуститесь вниз. Не мешайте режиссёру работать.

Меня накрыла волна обиды. Шлак! Да кто он такой? Тянет ляжки в кресле, смотрит на экраны и командует, как лучше снимать чужую смерть. Сам бы попробовал побегать наперегонки с тварями.

— Да пошёл он нахер этот ваш режиссёр, — нарочито громко сказал я. — Сидит, яйца чешет. Сам зашлакованный на всю голову, а ещё на меня зубами гнилыми воняет! Слышь, ты, сявка…

На эстраду вскочил боец и ударил меня прикладом в живот. Я согнулся, и вдогон получил ладонью по затылку. Из носа брызнули сопли. В затуманенном болью сознании на миг мелькнуло лицо бойца — равнодушное. Его действия не были продиктованы яростью, а вполне себе уравновешенным и целенаправленным желанием наказать дурака. Он бил меня молча, спокойно, нанося удары в места, где они будут наиболее болезненные и запоминающиеся. Он не собирался убивать охамевшего шлака, а только показать, что так, как он, разговаривать с людьми нельзя.

— По лицу не бей, — раздался требовательный голос режиссёра, — иначе вместо него на маршрут пойдёшь.

Удары перестали сыпаться. Меня подхватили под мышки, отволокли в сторону и швырнули на пол. Хорошее выдалось утро. Всё правильно, не хами тем, кому нельзя хамить, Дряхлый об этом в первый день предупреждал.

Коптич помог мне подняться и увёл в угол. Свара с режиссёром разбудила всех, но не более того. Никто не смотрел в мою сторону, ни с сочувствием, ни с осуждением. Я реально шлак. Пустое место. Никто. Когда же до меня дойдёт, что человек в клетчатой рубахе самое бесправное существо в этом мире? Клетчатый, успокойся, наконец, и займись выживанием.

Режиссер, как будто издеваясь надо мной, включил в своём планшете старую песенку:

— Ты чё на него дёрнулся, Дон? Он же положенец. По вашей классификации царь и бог в одном лице. — Коптич протянул мне тряпку. — Утрись.

— Да… — я приложил тряпку к носу и поморщился. По лицу меня не били, но оно почему-то болело. — Спросонья не разобрался. Впредь дураку наука, — кончиком языка пошевелил зубы, вроде бы держаться. — Коптич, а тебя как взяли? Ты же хитрый, это и без очков видно.

— Нормально взяли, руками, — Коптич не хотел обсуждать тему, но мне было интересно.

— А за что? Мы вроде с дикими мирно живём, а тебя сразу в Смертную яму определили. Грохнул кого-то?

— Почему грохнул? Все мы грешные, поднакопилось. Там косяк, там косяк. Думал, не узнают или забудут, но Контора все нарушения записывает, вот и накопилось на яму, — он отмахнулся. — Не будем о прошлом. Если выберемся из этого говна, я тебе за стаканом обо всём поведаю.

— Договорились.

Завтрак снова пришлось добывать самостоятельно. Коптич сходил к коробкам, принёс банку тушёнки, батон и две полторашки с водой.

— Воду всю не пей, — предупредил он. — Целый день впереди.

Он обмотал бутылку шнуром, повесил через плечо, получилась фляга.

После завтрака техники обнулили счётчики и выставили заново, потом отметили на картах новые контрольные точки. На втором этапе их стало больше — десять. Сообщили итоги прошедшего дня: от полусотни зайцев осталось сорок два. Восемь ушли в минус, включая нашего редактора. Я нашёл на карте свою точку, потом проверил точку Коптича. Они не совпадали. У Коптича она находилась в центре. Я обрисовал ему картинку, и дикарь кивнул: понял где. Моя была ближе к западной окраине, возле железнодорожных путей. Часть маршрута можно было пройти вместе, но расходиться всё равно придётся.

Выпускали нас всем скопом, время на интервью и прочую хрень тратить не стали. Зайцы разбежались по своим направлениям. Мы с Коптичем прошли немного в сторону площади, потом свернули на юг. Дикарь знал эту часть города, и кинотеатр, который мы только что покинули, тоже знал. С его слов, дикие старатели часто в нём останавливаются, когда выходят на сушку.

Я увидел коптер. Он стрелой промчался над крышей пятиэтажки и резко снизился. Спустя несколько минут с той стороны раздался короткий рык.

— Багет, — тут же определил Коптич. — Не вчерашняя ли наша стая?

— Ты их по голосам узнаёшь? — спросил я.

— Поживёшь с моё на свободе, по шагам узнавать начнёшь.

Через секунду прилетел протяжный крик. Плечи передёрнулись нервно.

— Догнали, — подытожил дикарь. — Не повезло.

Чужая смерть его не трогала так же, как режиссера. Страшно представить, сколько он видел смертей, чтобы сейчас оставаться настолько равнодушным. Я ему так и сказал.

— И ты привыкнешь, — он помолчал секунду и продолжил. — Если поживёшь подольше. А чтобы жить дольше, помни: кто бы ни говорил тебе, даже я, что мутанты тупые, не верь. Соображалка у них работает будь здоров, и в шахматы с ними без форы я играть не сяду. Но у них есть, как бы это назвать… Изъяны. Например, язычник побаивается высоты. Он её чувствует даже в закрытых помещениях, поэтому выше первого этажа старается не подниматься. Пользуйся этим. Столкнулся с язычником — сразу наверх, и там уже ищи возможность выбраться. С багетом сложнее. Тварь сильная и бесстрашная. Я однажды видел, как один такой трёх язычников порвал, причём язычники не хилые были, языки у каждого по метру. Они его, конечно, хорошо порезали, но он распластал их всех своими ятаганами. Против него нужно действовать наглостью. Нельзя показывать, что боишься. Он страх чувствует, как язычник высоту. Бывали случаи, когда артели старателей целиком под его ножами ложились, потому что трястись начинали. От ощущения чужого страха он дурной становится, наногранды в крови зашкаливают, и уже не каждая пуля его остановить может. Я ребят знаю, которые только багетов сушат. Они с собой девку всегда берут. Та воет со страха, багет дуреет, парни его валят и с одного тела поднимают до сотни карат. Жирно?

— Куда уж жирнее.

— Вот. А ещё есть лизуны. Трусливые, как псы нашкодившие, но багеты их почему-то стороной обходят, не трогают. Похожи на шимпанзе, кожа серая или жёлтая, жрут всё, что не приколочено, а если приколочено, то отколотят и сожрут. Безобидные, в поселениях их вместо сигнализации держат, подкармливают. Они чувствуют и тварей, и людей за километр. Попадаются редко, но если попадаются, старатели их не трогают. Во-первых, примета плохая. Завалишь лизуна, целый год удачи на сушке не будет. Во-вторых, нанограндов в крови мало, пять-шесть карат, максимум десяток. Из-за такого мараться, только время терять.

— А ревун?

— Здесь я не советчик. Ревуны недавно появились. Какой-то новый вид, раньше их не было. Первого встретили в Развале лет семь назад. Видел платформу на повороте к полям?

— Видел.

— Он там разборки с загонщиками устроил, группу старателей положил. Кто на кого вышел, хрен разберёт, но старатели его недооценили. Хотели малой кровью обойтись, взять как багета, с ножа, но багет тут рядом не стоял. Часть боя коптеры сняли, я видел отрывок. Жуть. А потом в Полыннике сразу двоих засекли. Но на месте они не задерживаются, кочуют. Возле Квартирника одного случайно завалили. Он на позицию вышел, его из пулемёта положили. Пока за кубом бегали, туда, сюда, он немножко кровушкой поистёк, но всё равно больше восьмидесяти карат скачали. Представляешь, сколько там вообще может быть? На таком звере все раны должны мгновенно затягиваться.

Коптич резко остановился, я едва не проскочил мимо. Он удержал меня и приложил палец к губам.

Никаких посторонних движений вроде бы не было. Улица тянулась дальше, одна сторона заросла кустами, другая казалась выжженной. Земля потрескалась, сохранилось только несколько островков иссушенной травы. У обочины замер проржавевший остов троллейбуса. Дуги задраны как ноги у проститутки. На земле свёрнутые в бухту провода, пустые консервные банки, битый кирпич.

Коптич жестом велел пригнуться и указал на угол пятиэтажки. Я уже привык подчиняться ему без слов, поэтому пригибаясь и не задавая вопросов, побежал за ним следом, юркнул за угол и замер. Пять минут ничего не происходило, потом послышались шаги, задребезжала банка, покатившись по асфальту, и грубый голос проговорил:

— Афоня, сука, опять под ноги не смотришь? Я тебе их сломаю когда-нибудь.

— Сломал один такой. До сих пор хромает.

— Чё? Я тебе и язык подрежу…

— Сейчас оба выпросите! — резко перебили его. — Заткнулись и смотрим по сторонам.

Шли трое. Люди не твари, зачем от них прятаться? Но Коптич снова приложил палец к губам.

— С точки маякнули, что те двое сюда свернули, — проговорил тот, кто требовал заткнуться. — Жестянщик, троллейбус проверь. Афоня, зайди с переду. Побегут — вали.

— Без коптеров? Мозгоклюй потом все мозги выклюет. Было велено отследить, а валить уже под камеры.

— Ладно, если они там, держи их в положении лёжа. Коптеры прибудут, дадим зайцам фору и завалим.

Охотники. Я не видел их, только слышал, но не сложно было догадаться, что пришли они с той же стороны, откуда и мы. Как их Коптич почувствовал — непонятно, и непонятно, как они раньше не заметили нас, улица ровная, двигались мы не скрываясь, по самой серёдке, видимо, вылезли из проулка. Но Коптич всё равно почувствовал их первым. Мне бы такую чуйку.

Звякнуло железо, заскрипело разбитое стекло. Охотники вели себя небрежно и чересчур громко.

— Пусто, — протянул Жестянщик. — Сюда со времён Потопа никто не заглядывал. Кости старые валяются, похоже, человечьи. Похоже, баба какая-то. Или две. А может мужики, хрен их теперь разберёт. Но это не наши клиенты. Слышь, Кромвель, свяжись с наводчиком, пусть координаты уточнит.

— Без твоих советов разберусь, — раздражённо ответил старший.

Зашипела рация.

— Точка, Седьмому ответь… Точка. Ага… Где коптеры? Или нам их на пустую валить?.. И координаты… Ага… Да понял я, понял. Отбой, — старший выключил рацию. — Наводчик говорит, они здесь где-то, скорее всего в дом забрались. Ща коптеры подойдут, точнее место укажут.

— Заметили нас, ушастые, — с усмешкой проговорил Афоня.

Охотников наводили с контрольной точки. Суки! Нечестно это. С такими правилами у зайцев ни единого шанса на победу. Непонятно только, это продолжение мести режиссёра или они специально отстрел устраивают, чтобы снизить количество претендентов на завтрашний триумф?

Раздался приближающийся стрёкот коптеров. Не меньше двух, а может и три. Чем их больше, тем нам хуже.

— А вон и гончие подлетают.

Я посмотрел на Коптича. Тот кивнул на подъезд. Сидеть за углом глупо, здесь нас найдут моментально и пристрелят. В доме тоже пристрелят. Я указал на теплопункт, за которым начиналась новая линия панельных пятиэтажек, но Коптич упорно отказывался идти дворами.

Мы поднялись на третий этаж. Я хотел подняться выше, но Коптич направился в ближнюю квартиру. Все двери были раскрыты, на площадке лежали брошенные вещи и столетняя пыль.

— Ничего не трогай, — предупредил дикарь. — Останутся следы, по ним нас вычислят.

Через небольшую прихожую мы вошли в зал. С виду обычная трёхкомнатная хрущёвка. Я таких повидал достаточно, когда работал в бригаде по евроремонту. Две комнаты изолированные, зал общий, санузел совмещённый. Куда не спрячься, везде найдут, и не важно, трогал ты чего-то или нет. Я присмотрелся к серванту, вдвоём его можно затащить в прихожую и заблокировать дверь. Только что этот даст? Сидеть в квартире вечно мы не сможем. Завтра в девять ноль-ноль сработает детонатор, и мы умрём либо от болевого шока, либо от кровопотери. Даже если пережать рану жгутом, мы всё равно через несколько часов умрём от обезвоживания.

Коптич завёл нас в ловушку. Отсюда уже не выбраться.

По лицу покатился пот. Вот только паники мне сейчас не хватало. Надо взять себя в руки. Вчера при виде багетов ни один мускул не дрогнул, хотя там реально было чего бояться, а сегодня испугался трёх отморозков с дробовиками. Вряд ли они бегают быстрее багетов, значит, надо поиграть с ними в догонялки. Спуститься по балконам и рвануть вглубь дворов. Если Коптичу здесь нравится, пусть остаётся. Точки у нас разные, расходится всё равно придётся.

— Оставаться нельзя, — зашептал я. — Уйдём дворами. Хрен с коптерами. Разделимся. Им тоже придётся делиться. Пусть ловят. Да двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

— Не ссы, — подмигнул Коптич. — Сидим ровно, ждём приключений. Все эти пятиэтажки деланы по одному проекту. В плитах между балконами технические отверстия, как раз человек пролазит. Будем из квартиры в квартиру перебираться. Пусть ищут, бегают по всему подъезду вверх-вниз. А когда вымотаются, тогда и рванём. Ты хорошо бегаешь? Сегодня это пригодится.

Я заглянул на балкон. Отверстие в плите было метра полтора высотой и около метра в ширину. Коптич в такую дырку пролезет без задёва, мне придётся поёрзать, но в целом план хороший. Лучше моего. Дикарь сам его придумал или подсказал кто? Побегаем из одной квартиры в другую. Охотников всего-то трое — пусть ловят. Сомневаюсь, что у них мотивация выше нашей. Правда, у них оружие, а это очень серьёзный аргумент. Но не просто же так нас назвали шустрыми. Будем уворачиваться.

Я вернулся в комнату. Что ж, подождём.

В окне появился коптер. Он медленно поднимался, рассекая винтами воздух, и водил камерой, как глазами. Искал нас. С расположением оператор угадал верно, что не удивительно: у него на экране отражаются наши маяки; а вот по высоте приходилось чесать репу. Я присел, чтобы не попасть в объектив, и услышал приглушённые голоса на лестнице.

— Подъезд точно этот. Придётся каждую квартиру прочёсывать. Вот ублюдки, не хотят подыхать быстро. Ладно, подохнут медленно. Сначала яйца им отстрелю, потом уши. Сделаем так, мы с Жестянщиком на шмон. Афоня, ты на площадке, приглядывай за лестницей и квартирами. Если выскочат, бей по ногам. Потом вытащим во двор и показательно продырявим. А ещё лучше поджарим заживо. Нахер с ними любезничать. Слышали, уроды длинноухие? Поджарим вас, как и положено крольчатине. Афоня, у второго подъезда старые ящики валяются, хороший костёр получится. Ну что, камеры включили?

У них ещё и камеры при себе, чтобы картинка во всех деталях получилась. Нашу парочку однозначно выбрали для утренней затравки, снимать будут во всех ракурсах. Зрители в предвкушении зачётного видео уже собрались в Радии. Но им придётся подождать. По законам жанра сначала должны быть предварительные ласки, в смысле, погоня, и лишь потом сладкое.

Коптич стоял в прихожей, прислушивался к голосам на лестнице. Обыск проходил быстро и громко, я слышал охотников даже из зала. Громыхала падающая мебель, матерился Жестянщик. Возле окон дежурили коптеры, опускаясь и поднимаясь вдоль по стояку. Когда завершали обход второго этажа, дикарь вернулся, присел перед балконом.

— Они сейчас в соседнюю квартиру зашли, — шепнул он. — Коптер пролетит, сразу идём.

Жужжание шло по нисходящей. Напротив окна оно стало настолько громким, что почудилось, будто коптер влетел в комнату. Но тут же начался спад. Коптич скользнул через порожек, на корточках пробрался к отверстию и прыгнул в него головой вперёд.

У меня так не получилось, пришлось разворачиваться, чтобы пролезли плечи, и я не нырнул, а вывалился по другую сторону плиты. Коптич, стоя на коленях, пытался открыть дверь.

— Чё тормозишь?

— Не открывается!

— Надави сильнее.

— Куда сильнее? Она изнутри закрыта.

— Замечательно. И что дальше? По каким балконам дальше бегать будем? Я же говорил, дворами уходить надо, а теперь всё, доигрались.

Во мне снова заиграла паника, второй раз за полчаса, но теперь мы уже на сто процентов в жопе. Никуда не дёрнешься. Я приподнялся. В окнах все стёкла целы, разбить — привлечь внимание. Охотники, услышав любой посторонний шум, сбегутся на него. Господи… Нащупал что-то тяжёлое под ногой, сжал.

В квартире зазвучали шаги, хлопнула дверь в санузел, загремела посуда на кухне. На балкон кто-то вышел. Мы вжались в стену. Если он заглянет в дыру…