Схождение во ад

РИЧАРД ВАЛЛЕНБЕРГ

Перебежчика-араба решили поселить в небольшом городке под Вашингтоном — в частном доме, принадлежавшим ЦРУ, что находился в секторе, охраняемом специальной местной службой безопасности.

Таким образом, исключались все и без того маловероятные его контакты с кем-либо, но Ричарду теперь ежедневно приходилось мотаться в пригороды, контролируя своего подопечного и устраивая встречи с ним разнообразных экспертов, дотошно выжимавших из «объекта» всю полезную информацию, которой тот располагал.

Сегодняшний день посвящался ключевому мероприятию: перебежчик, сразу же после беседы с психологом, должен был пройти испытание на полиграфе, размещавшимся в одной из муниципальных клиник, где разведовательное ведомство арендовало для своих целей верхний этаж.

Пациенты клиники, равно как и медперсонал, естественно, даже не представляли, что за «научная лаборатория» располагается за снабженной специальными кодовыми замками дверью, за которой скрывались ничем не примечательные, молчаливо-корректные люди в халатах врачей.

Вероятно, в такой же нераспознаваемой близости от мира людей, находятся, по утверждениям посвященных мистиков, иерархии ада, чья сущность в той или иной мере имеет свое отражение как в самой деятельности каких-либо спецслужб, так и в тех, кто деятельность подобного рода осуществляет.

Почтить своим присутствием процедуру «прокачки» араба Ричарду не довелось: тонюсенько запищал пэйджер, пристегнутый к брючному ремню и на табло высветился номер телефона шефа, с которым он незамедлительно связался, получив приказ передать подопечного другому офицеру, а самому же срочно прибыть в контору.

Там Ричарда ожидало ошеломляющее известие: в Нью-Йорке вчера скончался отец…

— У тебя тяжелый год, — сочувственно коснулся его плеча немногословный начальник, видимо, имея в виду мороку недавнего развода и драму дня сегодняшнего. — Поезжай, разбирайся там… С делами управимся без тебя.

Впрочем, никаких особенных нагрузок в последнее время на Ричарда и не возлагалось, за исключением, разве, опеки над арабом и разбора малозначительной бумажной волокиты, касавшейся уже закрытых направлений работы.

Скудость своих текущих рабочих планов он находил настораживающестранной, и о причинах этакой синекуры, внезапно сменившей плотный каждодневный график, всерьез задумался по дороге в Нью-Йорк.

Что это — недоверие? Или же у начальства появились планы перевода его в иной департамент?

Все началось примерно с месяц назад; кстати, после того, как и сам он прошел проверку на полиграфе, хотя представилась она ему закономерной, планово-необходимой; аспекты его возможной изменнической деятельности затрагивались в стандартных, никакой особенной спецификой не отличавшихся вопросах; реакции он проявил, как ему казалось, отменные; однако чутье — категория, в общем-то, мистическая, но в его профессии весьма объективная, подсказывало: вокруг него начинается какая-то возня, причем, хвост этой возни мелькал, что называется, в разных углах.

Детали некоего неблагополучия окружавшей его обстановки проявлялись неотчетливо, однако он, как и тот же детектор лжи, остро чувствовал еле заметные отклонения от привычной нормы даже в мелочах: в мимике и интонациях некоторых собеседников, определенных реакциях на его предложения по тому или иному вопросу…

Но даже если он в чем-то и подозревается, претензий ни к кому не предъявишь, ибо недоверие ко всему и ко всем основа основ любой секретной службы, находящейся в постоянной конфронтации не только с очевидными своими противниками, но зачастую и с коллегами из дружеских, казалось бы, соседних ведомств…

Кстати!

Он убрал руку с руля, набрав кнопками телефона номер коммутатора нью-йоркского отделения ФБР, где в службе контрразведовательных операций работал его ближайший дружок Алан, бывший соратник по прежней работе с советской эмиграцией, кто так и остался в известном Ричарду кабинете, чьи окна выходили на шумный Бродвей…

И пока телефонистка, выслушав сообщенный ей четырехзначный код, соединяла его с затребованным абонентом, Ричард словно воочию увидел знакомый небоскреб на Федералплазе, ветерана ФБР старика Джорджа, сидевшего в стеклянной кабине бюро пропусков на первом этаже; аквариум небольшого холла-простенка между входами в лифты и, наконец, знакомый этаж, где на темно-синем фоне золотом сияли буквы: «Intelligence Department».

Коммутатором пришлось воспользоваться по причине регулярных изменений «прямых» телефонов Алана, вызванных «отработкой» определенного оперативного ресурса. Что же касается телефонистки, то для нее Алан именовался Джоном.

— Умер отец, — сообщил Ричард, после обмена стандартными приветствиями и, выслушав участливые соболезнования, продолжил:

— Через час я буду в Лонг-Айленде. Что у тебя относительно сегодняшней программы на вечер?

— Полностью к твоим услугам.

— Спасибо… Джон.

Остаток дня заняли переговоры с похоронным бюро, с паталогоанатомом, констатировавшим смерть от обширного инфаркта, с менеджером банка, где находились сбережения отца, и в пустой теперь дом на Лонг-Айленде Ричард попал только к вечеру, где его тотчас атаковали звонки от приятелей отца, от владельца дома, готового вернуть половину депозита за аренду в случае, если Ричард вывезет все ему необходимые вещи в течение трех дней и — предлагавшему по сходной цене приобрести остающуюся посуду и мебель.

После зашел сосед — молодой парень, желавший приобрести ныне беспризорную яхту и место на причале.

Вскоре Ричард не без озлобления понял, что погружается в какую-то коммерческую пучину, где сам факт смерти единственного ему родного человека выступает, как нечто условное и абсолютно уже непринципиальное, отраженное лишь в деликатности тона, с каким вносились те или иные деловые предложения. И за всем этим, как он вдруг остро почувствовал, скрывалась именно та суть американского образа жизни, что была столь неприемлема для отца, причем, неприемлема органически, в отличие от него — воспринимавшего подобный подход к бытию, если и с неприязнью, то умозрительной, ведь он вырос именно здесь, впитав в себя с американским воздухом все положения и нормы, основанные на принципе «не успел — опоздал».

Бродя по дому с трубкой радиотелефона в руке, Ричард раздумывал, что из наследства отца ему взять с собой Вашингтон? Разве — семейные фотографии и документы?.. Ну, еще памятные ему с детства вещицы и столовое серебро. Да!коллекцию спиннингов — ее отец собирал всю жизнь. Вот, пожалуй, и все.

Среди бумаг он обнаружил и метрику отца, и документ на право собственности, касающийся особняка в Карлсхорсте, что представился ему весьма перспективным…

Вскоре он собрал средних размеров спортивную сумку, уместившуюся в багажнике «Форда».

И, когда уже поворачивал ключ, запирая замок, увидел Алана, въехавшего прямо на парковочный драйв-вей и остановившего свой новенький, сверкающий перламутром дорогой краски «Бьюик» — нос к носу с запыленным автомобилем Ричарда.

Друзья обнялись, Ричард выслушал повторные соболезнования, пригласил Алана пройти в дом, но тот отказался, предложив отметить встречу в каком-нибудь кабачке.

Ричард и сам подумывал, где бы провести вечер, избежав одинокого времяпрепровождения в тишине опустевших комнат, невольно и не без сочувствия вспомнив при этом бедолагу араба, томящегося сейчас в цэрэушных апартаментах, а потому предложение приятеля принял с удовольствием, и вскоре «Бьюик» мчался из унылых пригородов по скоростному шоссе в сторону Бруклина.

Когда миновали серые громады муниципальных домов на Пенсильвания-авеню, он спросил Алана, не слишком ли далеко они забираются вглубь города, на что тот рассеянно ответил о каком-то новом ресторане с удивительно изысканной кухней, где редкий гость из Вашингтона должен побывать всенепременно.

И вдруг — то ли интонация, с которой тот отвечал на вопросы, то ли — чересчур напряженные взгляды в зеркала заднего обзора, внезапно открыли Ричарду обескураживающий факт: Алан «проверялся»; а дальнейшие пируэты и зигзаги маршрута по односторонним улочкам, выведшим в итоге на КониАйленд авеню, куда можно было безо всяких сложностей съехать с основной трассы, лишь доказали правильность возникшего подозрения.

Звякнули «квотеры», упав в чрево счетчика парковочного времени, и уже через пару минут они сидели в шумной суете небольшого арабского ресторанчика, битком набитого разношерстной публикой.

Тучный плечистый Алан громоздко восседал за миниатюрным для его комплекции столиком, равнодушно листая меню.

— Странная дорога и странный кабак, — произнес Ричард словно в пространство.

— И странная жизнь, — в тон ему откликнулся приятель.

Заказали сухое красное вино, овощной салат, шампиньоны с вареной кукурузой; главным же блюдом Алан избрал хорошо прожареный стейк, а Ричард, предпочитавший дары моря лобстера в чесночном соусе.

Никакой оригинальностью местная кухня не отличалась, однако от высказывания такого суждения Ричард воздержался не только по соображениям элементарного такта, но и в силу окончательно окрепшей уверенности, что место для их общения Алан «вычислил» еще накануне; неясной оставалась лишь подоплека конспиративных таинств…

Вопросы, конечно, вертелись на языке, но он привычно выжидал время, предпочитая игру «черными», ибо, вслепую начина партию в профессиональном диалоге, можно было сразу же всерьез и непоправимо промахнуться.

Алан начал первым.

— За мной — должок, — сказал он, пригубив терпкое вино.

— Какой? — равнодушно спросил Ричард, оглядывая дымное ресторанное пространство. Хотя какой именно должок — понял мгновенно.

Когда-то они совместно «вели» одного из информаторов, кому время от времени выплачивались солидные денежные суммы вознаграждений и, хотя по правилам передача денег производилась при обязательном присутствии офицера-свидетеля во избежании злоупотреблений, Алан зачастую служебными установками пренебрегал, более того — часть гонораров прикарманивал, что Ричард случайно установил, но с соответствующим докладом к начальству не пошел, ограничившись дружеской, хотя и суровой беседой с напарником.

— Оцениваю твою забывчивость, — подмигнул Алан. — И повторно выражаю признательность. Где бы я сейчас был…

— Я не люблю эксгумаций, — обтекаемо заметил Ричард.

— А я — долгов.

— Ну ладно, открывай карты.

— Мои сегодняшние маневры ты, конечно, заметил…

— Рад, что ты заметил, что я заметил…

— В нашем возрасте уже в романтику не играют, как понимаешь, — продолжил Алан с угрюмой интонацией.

— Да, ее заменяет излишняя мнительность, — улыбнулся Ричард обезоруживающе.

— Мнительность? — переспросил собеседник язвительно. А что ты скажешь, если я сообщу, сильно при том рискуя!что, еще до твоего сегодняшнего звонка, со мной беседовали очень влиятельные господа, попросив меня об услуге: мол, если ты выйдешь со мною на связь, а это ты и сделал, мне надлежит провести с тобой беседу, аспекты которой следующие: удовлетворен ли ты своим нынешним положением в конторе; есть ли у тебя материальные проблемы; и — главное — будет ли проявлен тобой интерес к моим служебным обязанностям, связанным с «русской» тематикой. Кроме того, господам было бы любопытно узнать твое мнение по поводу происходящих в бывшем СССР событий. Интересно?

— Конечно, — кивнул Ричард с безусловным согласием. Место контакта обозначалось?

— На мое усмотрение.

— И что дальше?

— То, что еще месяц назад я написал подробнейший отчет по всем эпизодам нашей совместной работы в ФБР, частных контактах вне службы и особо — день за днем — изложил перипетии поездки в Тунис на отдых с женами… Хотя — когда это было? Четыре года прошло! Кстати, вопросы о причинах развода тоже поднимались…

Тунис. Вот что. Значит, предчувствие не обмануло, значит — вцепились.

— Еще месяц назад? — переспросил он задумчиво.

— Что? А, да.

— Теперь я твой должник, Алан. Аппетит ты мне, конечно, испортил… Ну, выводы ясны. Или предполагается мое выдвижение на какой-то ответственный пост, что требует… сам понимаешь…

— Или ты русский шпион, а Тунис — территория связи, закончил Алан.

— Это твое личное мнение на сей счет?.. — вопросил Ричард утвердительным тоном.

— Нет. У меня противоположная точка зрения.

— Отчего же?

— Я подумал вот о чем… Хорошо, положим, русские завербовали тебя. Когда? Благоприятные условия у них были в тот период, когда ты еще служил у нас. И дело не только в контактах с эмигрантами. Тогда они, русские, представляли силу. Тоталитарная империя не пожалела бы никаких средств, чтобы заполучить в свою агентуру офицера спецслужб главного противника, да еще на таком специфически-актуальном направлении его текущей работы…

— Пока ты противоречишь себе.

— Нисколько. Реальные мотивы твоего сотрудничества в то время — либо деньги, либо идейные соображения. Шантаж исключаю: всех баб мира тебе тогда с успехом заменяла Элизабет, а иные гнилые подходы логически обосновываются трудно.

— Так-так… — Ричард принялся за лобстера, отковырнув вилкой хвостовой панцирь, под котором нежно розовело пропитанное горячим соусом мясо.

— То есть, повторяю, — продолжил Алан, — остаются деньги или идея… Но в таком случае ты попросту не мог не использовать возможности завербовать меня, согласись. Мы всегда с полувзгляда понимали друг друга, морально ты был гораздо сильнее а, благодаря той… ситуации легко мог меня переломить… Я находился в шоке, был абсолютно управляем…

Все. Начиналась лирика. Углубляться в нее не имело никакого смысла, а возвращаться к деталям написанных Аланом отчетов и его бесед с тайными недругами господина Валленберга — значило бы проявить нездоровую заинтересованность, что никак не соответствовала имиджу уверенного в себе профессионала.

— Я чувствую… — Ричард помедлил, — с крушением Советского Союза… о, вот, кстати, и мое мнение на заданную тебе тему… Чувствую, у ФБР сильно поубавилось работы в плане контрразведывательных мероприятий. Посему для поддержания бюджета надо найти врагов. Те же проблемы и в нашей конторе, ничего удивительного. — Он позволил себе зевок. — И у русских, вероятно. Ладно, закончим на том. Пусть ребята делают свою работу, успехов им всяческих, меня же интересует вот что: сынок твой собирается в университет или по-прежнему болтается по бейсбольным площадкам?..

Они еще с часок поговорили о том, о сем, не возвращаясь более к острым вопросам инсинуаций контрразведки в отношении своего бывшего агента, и расстались к полуночи у дверей бруклинского мотеля: ехать в Лонг-Айленд Ричарду не хотелось, а с Аланом, вызвавшимся помочь в организации похорон, они договорились встретиться утром здесь же, в мотеле «Мотор Инн», в народе именовавшимся мотелем «горячих простыней», ибо основным его контингентом были влюбленные парочки, снимавшие комнаты всего на несколько часов и весьма редко — на целую ночь.

Задумчиво вращая рюмку с коньяком на полированой стойке полупустого бара, Ричард размышлял над всем тем, что поведал ему Алан.

И, право, ему было над чем поразмыслить!