Шпионка

Глава 12

Колин Энжью, предгорья Арзанара, граница восточного фронта.

Тьма никак не хотела рассеиваться, как бы я не старался. Стоило мне только увидеть просвет, как тут же накатывала чудовищная боль и я с облегчением опять нырял в спасительную темноту, прячась там, словно мягкотелая устрица в своей раковине. Это было недостойной слабостью, и я должен был с ней бороться, но почему-то все время отступал, сдавая свои позиции, и уговаривал себя, что это еще не конец, что вот сейчас я сожму волю в кулак, соберу все свои силы — и тьма отступит. И в конце концов она начала отступать, видимо, уже устав ждать от меня ответной реакции и заскучав.

На смену тьме пришли состояние невесомости и сюрреалистичные видения окружающего меня пространства (это уже потом я понял, что подобные видения были вызваны огромным количеством наркотических медикаментов, что вкололи мне от больших щедрот). А в тот момент меня окружали розовые волны всемирного океана, и все вокруг вспучивалось и перетекало друг в друга, постоянно меняя свои очертания. Иногда мне слышались голоса, женский и мужской, нежный перелив спорил о чем-то с грубоватым рыком. Я еще, помню, подумал тогда, что это ангел и демон спорят между собой, не поделив мою грешную душу. Надеялся, что ангел победит.

Но когда, наконец-то, открыл глаза, то понял, что я в аду. Над головой нависал низкий, темный свод пещеры, ощутимо воняло гарью от одежды и дымом от костра, а в тени за головой о чем-то тихо переговаривались хриплыми басками черти.

— Ваша Светлость! — вдруг позвал меня один из них, и я малодушно прикрыл глаза (может, отстанут?). — Ваша Светлость!

Да что ж он настойчивый такой! Приоткрыл один глаз. О, князь! Что, тоже в ад попал?

— Ваша Светлость, как вы себя чувствуете? — Олмен присел рядом на корточки и склонился ко мне, сверля внимательным взглядом.

— Паршиво, — просипел я. — Где мы?

— В пещере, Ваша Светлость. Помните, мы на мины напоролись?

Какие мины в аду? И тут я вспомнил: тихий щелчок; вопль Олмена; секундное замешательство; Нина за спиной; свой отчаянный прыжок и взрыв…

— Нина! Жива?! Где она? — вскинулся я и невольно застонал, спину пронзила острая боль. В голове зашумело, перед глазами закружились черные мухи, сознание поплыло. Ну нет! Только не сейчас! Теперь я не сдамся! Осторожно лег обратно на свой спальник и зажмурился, прогоняя мельтешащий рой перед глазами. — Как остальные? Все живы?

— Бредли погиб… И проводник тоже, — сокрушенно качнул головой князь. — Нина полагает, он специально нас на минное поле завел. Говорит, походка у него была характерная, и землю щупал постоянно. Потом вообще сбежать хотел, но не успел.

— Где Нина? — я осторожно повернул голову, памятуя прошлую попытку резво вскочить, и осмотрелся. У костра кашеварил Аллэр, помешивая там что-то тошнотворное палочкой (нет, на самом деле это была овсянка, но меня от нее все равно тошнило). Матин мялся у входа в пещерку, своей могучей спиной перекрывая практически весь проем. — А Крывник где?

— Крывник местность осматривает. Мы тут давеча на отряд повстанцев нарвались. Человек семь было. Видимо, тайник свой пришли проверить. Уложили всех.

— Сколько же мы тут сидим?

— Четвертые сутки, Ваша Светлость.

— Ох ты ж, Ёшкин кот! — изумился я и снова попытался подняться. Князь тут же услужливо кинулся мне помогать и, подсунув под спину вещмешок, помог сесть.

— Вы трое суток без сознания были. Только вчера впервые пошевелились. Мы уж испугались, что сильно вас контузило. Трогать боялись.

— А Нина где? — в очередной раз задал я свой вопрос.

— Как вы себя чувствуете, Ваша Светлость? Не болит чего? Может попить дать? Или еще какая надобность есть? — засуетился он вокруг меня. Ну сейчас еще одеяло подоткнуть осталось и бульоном из ложечки накормить. Мамаша заботливая. А чего это он, собственно, все суетиться-то? И от вопроса опять уходит. Какого хрена?! Что с Ниной?

— Встать! — скомандовал я хриплым голосом, и, вздрогнувший князь, тут же вытянулся по стройке смирно. — Где госпожа Климова? Что с ней? Ранена? Отвечать!

— Ушла, Ваша Светлость!

— Что? Куда ушла?

— Не могу знать, Ваша Светлость! Велела ждать здесь и ушла.

— Что значит велела ждать? Вы кому подчиняетесь? Или вам напомнить о субординации?

— Никак нет, Ваша Светлость! Виноват!

Какого черта здесь твориться? Куда она ушла? Что за самодеятельность?! Нужно быстрее вставать на ноги и разбираться самому, а то полный бардак тут устроили, куда хочу — туда иду, что хочу — то и ворочу.

— Как давно она ушла?

— Два дня назад, Ваша Светлость!

— Когда вернется?

— Сказала через два-три дня, если ничего не случиться.

Не случиться, как же! Да она просто магнит для неприятностей! Злости на нее не хватает, честное слово!

— Значит так, ждем еще сутки, затем выдвигаемся к последней цели.

— Но как же так?! — всполошился князь, забывая о дисциплине. — Вам же еще нельзя! У вас контузия! Да вы и на ноги еще не встали!

— Встану. У меня в запасе еще сутки. Кстати, — вспомнил я, откидывая одеяло (ты только глянь, даже трусов не оставили!), — одежду мою принеси. И что у нас тут с грузом? Что обнаружили? Маячки поставили? Отряд для отгрузки вызвали?

Ну а что? Выспался за два дня контузии, пора и за работу браться, пока все дело на корню не загубили, бестолочи.

И пока Олмен мне докладывал, я пытался одеться. Самым трудным во всем этом оказалось натянуть штаны на бедра. Пыхтел от усталости, скрипел зубами от злости, морщился от боли, но натянул. Ботинки зашнуровать даже не пытался, сунул голые ноги так. После шнурки завяжу, как голова кружиться перестанет. Вот сейчас встану на ноги, продышусь и завяжу.

Встал с трудом, цепляясь за стену пещеры, князь тут же кинулся ко мне, поддержать, но я отмахнулся от него, пошел к выходу. Шаг, другой, и тьма накрыла меня. Я думал, она насовсем ушла, но она, оказывается, поджидала в засаде удобного момента.

Нина вернулась на закате вторых суток. Мы, естественно, за это время с места так и не сдвинулись, несмотря на мой категоричный приказ. Ибо кое-кто особо самоуверенный и упертый (не будем некультурно тыкать пальцем) провалялся в отключке едва ли не двенадцать часов, а потом еще столько же приходил в себя.

И вот теперь злой как черт, с напряженной неестественно прямой спиной, опасаясь шевельнуться лишний раз, чтобы не вспугнуть утихшую на время боль, я сидел на ящиках и строчил донесение Его Императорскому Величеству.

Ее маленькая фигурка закрыла от меня свет закатного солнца, и я вскинул голову, всматриваясь в ее усталое и исцарапанное лицо. Растрепанная косичка, грязный комбинезон, хмурые бровки. Где же она пропадала все эти дни, что так вымоталась?

Она сбросила свой рюкзак на землю и подняла голову. Увидела меня, улыбнулась так тепло и радостно, будто светом озарилась. Рванулась ко мне, забыв об усталости, звонким девичьим голосом огласив своды пещерки:

— Ваша Светлость! Вы уже встали? Как вы себя чувствуете?

— Госпожа Климова, — на полпути остановил я ее радостный порыв, — потрудитесь объяснить, где вы все это время были.

Она резко затормозила, будто на стеклянную стену налетела, улыбка тут же потухла, губы поджались, в глазах промелькнули обида и разочарование. Я даже на миг почувствовал себя сволочью. Но я был зол. Чертовски зол.

— Мне вам объяснительную в письменном виде предоставить? — съязвила она.

— Непременно. Но сначала доложите устно. Итак? Почему вы самовольно покинули местоположение отряда?

— А иначе что? Расстреляете за дезертирство? Или под трибунал за самоволку?

— Госпожа Климова! — начал я свою отповедь, резко поднимаясь. Голова взорвалась острой болью от миллиарда раскаленных игл в черепной коробке, черный мушиный рой ослепил глаза. Карандаш хрустнул в моем кулаке, я едва устоял на ногах, до боли в пальцах вцепившись в установленные штабелем контейнеры. Вот только грохнуться в обморок мне еще не хватало! Как изнеженная девица, ей богу.

Девушка тут же подлетела ко мне, поднырнула под руку и обхватила за талию, придерживая на ватных ногах. Глаза с тревогой заглядывали мне в лицо. Сочувствует, переживает, беспокоится обо мне. Такая маленькая и такая хрупкая, но до чего же упрямая и своенравная! Что же мне с тобой делать? Как удержать тебя, птичку своевольную? Как защитить? Как спрятать?

Я обхватил ее за плечи, прижимая к себе одной рукой, не сколько опираясь, сколько обнимая. Я вдыхал запах горного ветра с ее волос, я смотрел в ее серые, затемненные линзами глаза, видел застрявшую былинку в темных пушистых ресницах, тревожную морщинку на лбу, чуть приоткрытые бледные губы, сухую травинку, запутавшуюся в косой челке, поблекшее от пыли золото волос.

Что же ты со мной делаешь, девочка? Веревки ведь вьешь. Слабость ты моя…

— Нина, где вы были? — сдался я, перестав строить из себя строгого командира. В интонации отчетливо слышалась вся тревога, что я испытал за последние двое суток переживаний.

— Сядьте, пожалуйста, — она легонько подтолкнула меня к ящикам, вынуждая сесть обратно. — Рано вам еще вставать. С такой контузией месяц отлеживаться нужно, а вы уже вскочили.

Она отошла от меня и, пристроилась рядом, присела боком на краю высокого контейнера, качнула ногой и, опустив устало голову, сказала:

— Я, собственно, потому и ушла. Вы раненый, ребята тоже пострадали. Куда вам в таком состоянии идти? Отлежаться нужно, а времени нет. Моя вина, что так случилось. Недосмотрела. Мне и исправлять. Поэтому я решила проверить последний схрон самостоятельно. А там отряд повстанцев. Человек пятнадцать было. Захватить тайник — ни шанса, пришлось взорвать. Но координаты засекла и маяк на месте оставила. Как вернемся, отправите туда отряд, пусть осмотрятся. Собственно, и все, — развела она руками.

Ну что за девчонка, честное слово?! Не многовато ли ответственности взвалила за чужие ошибки на свои хрупкие плечи? Ну вот как мне с ней быть?! Разве ж только отшлепать, да рука не поднимается.

Возвращаться в расположение штаба решили на следующее утро. Заботливый Олмен заикнулся было остаться еще на день и дождаться отряда эвакуации, упирая на наше и мое, в частности, слабое здоровье, но я был непреклонен. Время было дорого. Мне еще предстояло направить людей прочесать линию фронта на предмет подобных схронов, а это не быстро. Повстанцы среагируют раньше, и ищи их потом свищи в лесах и болотах до весны.

Самый трудный переход по холмам мы преодолели за сутки. Моя вина. Как бы я ни старался, но тормозил ребят здорово. Злился на себя за это, и потому загонял себя до помутнения рассудка, но все равно заставлял себя идти на чистом злом упрямстве. Рядовой Матин заикнулся было соорудить мне носилки, но я так на него глянул, что он быстро заткнулся, не успев донести своей идеи до народных масс.

Однако ж, как только мы добрались до первого жилого пункта, ребята нашли где-то телегу и тура, и дело пошло на порядок веселее. Просто увеселительная поездка загород с обзорной экскурсией.

Ночевать останавливались либо в лесу у ручья, либо на берегу речушки, либо подыскивали приемлемое жилье у населения.

Я бы так еще месяц покатался — считай отпуск. И компания приятная. Когда еще мне удастся так тесно пообщаться с красивой девушкой?

Ее уже пожелтевший кровоподтек на пол спины я увидел не сразу. Только когда вездесущий князь, предложил ей сменить повязку. Он менял, а я зубами скрипел от злости, за то, что она не сказала, что не доверилась мне, что я не досмотрел и не спросил, как она вообще себя чувствует, что не я меняю ей эту чертову повязку, а он.

Отчитал ее, конечно, за такое отношение к своему здоровью и велел больше отдыхать. И теперь она по большей части ехала рядом со мной на телеге. Чем я беззастенчиво пользовался, наслаждаясь прекрасным видом (ну, и пейзаж вокруг тоже был неплох) и любуясь курносым носиком. А чтобы девушка совсем не заскучала, завел с ней светскую беседу:

— Нина, расскажите мне о себе?

— Что именно вас интересует?

— Вообще-то, все, — улыбнулся я, — но вы же все не расскажете.

— Конечно. Скажу вам по секрету, я и сама о себе не все знаю. И не всегда себя понимаю, — блеснув лукавым взглядом, заулыбалась она. — Но ведь должна же быть в девушке хоть какая-то тайна, не так ли?

О да, тайн и непредсказуемости у нее в избытке! Не знаешь порой, чего и ждать в другой момент.

— А о чем вы сами хотели бы мне рассказать?

— Разве вы не читали мое досье?

— Много раз, — признался я. — Но разве это все? Вся ваша жизнь в сухом абзаце послужного списка?

— Вы хотите знать что-то личное?

— Все, чем вы готовы со мной поделиться. Ну, например, почему вас отдали в разведшколу в три года? У вас так заведено? На мой взгляд, слишком рано вырывать ребенка из семьи в таком возрасте. Вы помните своих родителей?

Нина долго молчала, глядя в сторону. Потом, видимо решившись, ответила:

— Я не помню своих родителей. Их у меня нет.

Я недоуменно сдвинул брови. То есть как это нет? У всех есть родители. Сирота? Бросили?

— Я детдомовская, — пояснила она. — Я не знаю, кто мои родители. Их вообще могло и не быть.

— Не понимаю. Кто-то же вас родил?

— Ну, судя по факту, да. Но могли и в пробирке вырастить. У нас много таких экспериментов проводят.

— В пробирке? То есть вы не настоящая?!

— Еще какая настоящая! — возмутилась она. — Еще и получше некоторых буду! Вот сейчас как дам по лбу, узнаете, какая я настоящая!

И она несильно ткнула мне кулачком в бок. Я поймал ее руку, разжал кулак, погладил тонкие пальчики. Она смутилась, вырвала свою руку, стиснула пальцы в замок и спрятала ладони между колен.

— Это вообще только предположение. Мы в детдоме часто так развлекались. Выдумывали себе разных родителей, у кого круче или знаменитей. Я вот сначала мечтала оказаться потерянной принцессой. Потом эльфийкой. Я же блондинка, к тому же мелкая. Все ждала, когда у меня уши вырастут, вот такие… — показала она на большие острые уши тура и засмеялась. — А когда в разведшколу перевели, оказалось, что там таких принцесс и эльфиек — пруд пруди. Тогда я решила, что вообще буду продуктом генной инженерии и обладателем суперсилы. Только она еще спит и не раскрылась. Ну должна же я была хоть чем-то отличаться от остальных?!

— Непременно, — засмеялся я. — И как суперсила? Проснулась?

— Нет еще. Видимо, нас неправильно кормили. Они ж, эти силы, капризные очень. Им особая диета нужна. Натуральная. А у нас в Конфедерации уже лет сто никто ничего натурального не ел. Вот я у вас тут отъемся и УХ!!! Может, еще и летать начну…

— И уши вырастут, — подбодрил я ее, за что получил еще один шутливый тычок в бок. — И все же, почему так рано? Три года — это ж совсем младенец. Наши дети в три года еще у мамки на груди висят, какая уж там военная наука!

— Разведшкола — это не только обучение военному делу, это особое воспитание. Патриотизм, вплоть до фанатизма. Верность идеалам. Беспрекословное подчинение… с этим у меня всегда были проблемы, — горькая усмешка скривила ее губы. — Особое мышление. Умение довольствоваться малым, не выделяться, быстро переключаться, принимать нестандартные решения, воспитывать выносливость, выдержку, развивать красноречие, память… Все это впитывается в подкорку с младенчества. Чем раньше ребенок начнет все это развивать и воспитывать в себе, тем эффективней процесс обучения. Вы не согласны?

— Бедная девочка, у вас совсем не было детства, — невольно вырвалось у меня, чем окончательно смутил вмиг порозовевшую красавицу. Она бросила на меня смущенный взгляд и отвернулась, спрятавшись за водопадом своих пшеничных волос.

— Нормальное детство. Лучше, чем в подворотне или на паперти побираться… Только нерадивая я была ученица. С дисциплиной проблемы. С подчинением опять же… Вечно со своим мнением влезу. Все по-своему норовлю. Нестабильная я. Трудная в управлении, — заулыбалась она вновь. — Поэтому ничего серьезного мне старались не поручать. Вот, к вам направили… Чтобы вы тут со мной мучились.

— О, да-а-а, — протянул я и подумал, что я совершенно не против так помучиться еще некоторое время.

И хорошо мне было в эти дни. Покойно. Будто и войны нет, и проблем, и повстанцев с их оружием, и ребята не пострадали. Будто вымылось все это из памяти на время. Притупилось. Я жил с ощущением радости. Открывал утром глаза и видел ее милую сонную мордашку. Ловил весь день ее взгляды украдкой и ждал улыбки, как чуда. Слушал ее голос, как музыку. Засыпая, подолгу смотрел на ее спокойное спящее личико. Сжимал кулаки, чтобы ненароком не тронуть упавший на нежную щечку светлый локон. Иногда, не сдержавшись, осторожно его сдувал, и тогда она смешно морщила носик и хмурила брови.

Но все когда-то кончается. Кончилось мое нежданное счастье и наше путешествие. В штабе меня ждала работа и сообщение, что повстанцы взорвали наш спутник.

Мы долго совещались, пытаясь понять, как такое могло произойти. Выдвигались версии, что он просто сломался от старости, ибо подобные прецеденты не раз случались. Но радары засекли взрыв, а эксперты, осмотрев осколки, пришли к выводу, что он взорвался. Тут опять были варианты, каким образом можно было взорвать спутник, висящий на орбите?

Первый вариант: ракетой с поверхности по координатам — однако большая погрешность. Попасть трудно. Да и не обладают повстанцы необходимым оборудованием.

Второй вариант: с космического корабля лазерной установкой. Это могли сделать только корабли Конфедерации, чего они точно не делали, проверено.

И третий вариант (наиболее перспективный): самоликвидация.

Как я понял из объяснения технического специалиста, все спутники этого типа снабжались аварийной системой подрыва, с помощью которой можно было уничтожить свой спутник, чтобы он не попал в руки противника. Вероятно, этот самый код самоуничтожения каким-то образом попал в руки повстанцев. Там, конечно, система защиты от взлома стоит и шифровальщик нужен, да компьютер не абы какой, на коленке не взломаешь, но все же проще, чем ракетой по мухам стрелять.

Так что версия вполне себе вероятная. Но тут вытекает другая проблема, как эти коды попали к повстанцам? Спутник, конечно, жалко, полказны за него отвалили. Хоть и старый был, но польза была огромной. Несоразмерно большой.