Глава 30 ПУТЕШЕСТВЕННИК

Верно говорят: у семи нянек дитя без глазу.

Столько народу было поднято на ноги, чтобы разыскать маленького рыжего мальчика, а он в это время…

Но попробуем проследить путь Ивана Семенова с самого начала.

Причина его исчезновения была простой и веской: ребенок захотел к маме. К ней он и отправился в то самое время, когда Надежда Егоровна, положив очередную ложку повидла, складывала тесто и защипывала края. Она предвкушала, как поставит блюдо горячих пирожков на середину стола, выйдет на крыльцо, позовет Ванечку и они сядут пить чай.

«Пусть аппетит нагуляет на свежем-то воздухе», — думала она, не подозревая, что Ванечка в это время идет к станции, изредка оглядываясь на «бабнадин» дом.

Мир вокруг него был большим и добрым.

«Если тебе говорят: «Иди, в саду пока погуляй», ты надеваешь своего Микки Мауса, влезешь в боты, тяжелые, блестящие, — и выходишь в сад.

В саду мокро, капли падают с желтых рябиновых листьев. Рябина растет у калитки. Если открыть калитку тихо-тихо, чтобы не скрипела, а потом прикрыть ее за собой — то можно идти вперед. Все вперед и вперед… и придешь на станцию, а потом приедешь к маме.

А баба Надя печет пирожки с яблоками…»

Ванечка еще раз оглянулся — «бабнадиного» дома уже не было видно за другими домами. И еще решительнее зашагал вперед.

«Ну и что? Пусть печет. Сейчас вернется Сережа, и баба Надя его накормит этими пирожками, потому что она же печет их для него, она ведь его мама. А он к своей маме поедет на электричке.

Ой, чуть не упал. Очень хорошо, что не упал, очень здорово, а то мама расстроится, увидев его грязным.

Сережа какой-то странный: ничего не объяснил и ушел. Он так никогда не поступает. И мама так никогда не поступает. Она всегда говорит что, зачем и почему. Тогда все понятно — тогда все делаешь, как она говорит.

Сейчас нужно скорее к маме — она все объяснит».

Конечно, Ванечка часто мечтал, как попадет куда-нибудь без взрослых — без мамы, без Сережи. И не во двор, где бегают ребята, а в какое-нибудь незнакомое интересное место. И, кажется, сейчас его мечта сбывалась.

«Если все хорошо помнишь, то идешь правильно. Да, правильно — вот поворот к деревьям. Теперь опять прямо. Это как бы лес, но не совсем, потому что скоро — железная дорога, а это называется «лесополоса».

Вот шалаш. Наш шалаш. Наш с Сережой, здорово как — стоит и нас ждет. Тут надо к нему свернуть, потому что нельзя пройти мимо, как будто шалаш — чужой или ничейный».

Сосед Надежды Егоровны, который шел от станции, заметил у шалаша знакомого рыжего мальчика. И тут же забыл о нем, потому что часто видел, как сын Надежды Егоровны Сережа играет с этим мальчиком у шалаша, значит, Сережа и сейчас там. Сосед спешил домой.

А Ванечка постоял у шалаша и зашел внутрь.

«А тут кто-то был, — огорчился он. — Курили здесь, разбросали окурки. И бутылки оставили в том углу, где обычно автобус стоит, там его стоянка, и у самосвала стоянка там же. А они сделали стоянку для бутылок. «Неправильные люди» — мама бы так сказала. Сейчас некогда, надо быстрее к маме ехать, а потом вместе с Сережей они наведут здесь порядок. Обратно на тропинку — и снова прямо, вперед. Вот и речка Уча, она даже летом холодная, а сейчас на ней лед, можно подойти и ботами потрогать лед — сначала одной ногой, потом второй».

Если бы женщина с сумками, которая проходила неподалеку, повернула голову, то увидела бы мальчика, который вот-вот свалится со скользкого берега на хрупкий лед. Она, конечно же, бросилась бы спасать ребенка. Но женщина смотрела себе под ноги и рыжего мальчика у кромки замерзшей воды не увидела.

Ванечка отошел от речки стал подниматься к навесному пешеходному мостику через Учу, над которым по большому железнодорожному мосту шли поезда. Они всегда пугали Ванечку, даже когда Сережа вел его за руку.

У пешеходного мостика мальчик застыл в нерешительности.

«Дальше — сложно. Тут надо что-то придумать, а то страшно. Вот так: пропускаешь один поезд, а потом быстро-быстро идешь на этот качающийся мостик. Пока другой поезд снова не поехал, надо пройти весь мостик. Он висит и немножечко качается, когда по нему идешь, и совсем не страшно. А вот когда поезд едет сверху, над головой, по большому мосту — тогда очень страшно».

Ванечка зажмуривается и вспоминает:

«— Мама! Там поезд!

— Ты, главное, не бойся. Держись за перила и смотри вперед.

Если держаться за перила и смотреть вперед, то поезд наверху быстро проедет. Подумаешь — поезд, тут же перила. Мама всегда все говорит правильно, и надо делать, как она говорит».

Благополучно миновав страшный мостик, Ванечка ступил на твердый асфальт — и сразу побежал, увидев электричку. Конечно, он не задумался, куда она идет — в Москву или из Москвы. Он знал — если электричка подошла, надо быстро бежать к ней и вскакивать в открытые двери.

Ванечка влетел в вагон и плюхнулся на скамейку у окна.

Теперь можно в окно посмотреть. Станция с большими буквами: Ма-мон-тов-ка. Сам прочитал. Он умеет читать.

Вагон дернулся, поплыл вперед, и станция осталась позади. Он смотрит в окно, а можно закрыть глаза и так ехать до Москвы.

Ванечка закрывает глаза и погружается в сон.

Мама наклоняется над ним и говорит:

— Сейчас я тебе объясню.

Но это, оказывается, не мама, а бабушка Надя. Но в то же время она похожа на маму и улыбается, как мама.

— Понимаешь, мы теперь с тобой будем жить вместе, — говорит она и накладывает начинку в тесто, а потом защипывает пирожок. Зачерпывает ложкой следующую порцию начинки, но не из банки с повидлом, а откуда-то снизу, с дороги, и кладет кусок черной земли на тесто, закрывает его… и защипывает.

— А где мама? — спрашивает Ваня тихо, потому что кричать почему-то нельзя.

— Мама уехала в Сергиев Посад, — говорит бабушка и улыбается, и громко повторяет: — Сергиев Посад.

* * *

— Сергиев Посад, — объявили название конечной станции.

Вагон тряхнуло, вокруг зашумели, Ванечка проснулся и непонимающе оглянулся.

«Электричка стоит, все уже выходят. Соснул немножко. «Сосну заломал» — так Сережа говорит, когда утром у бабы Нади его будит. Почему сны никогда не запоминаются? Они — как мыльные пузыри. Просыпаешься — и сон сразу лопается.

Все у дверей уже потолкались, теперь можно спокойно выходить.

Тут что-то странное. Тут снег. Сколько же эта электричка ехала, что приехала в снег?»

* * *

Снег здесь шел еще с пятницы, маленький старый город был им укрыт, как белым одеялом. В Москве еще стояла поздняя осень, а сюда уже пришла зима. Рыжий Ванечка брел среди этой белизны, приближаясь к Троице-Сергиевой лавре. Он не знал, откуда и куда идет.

«Если идешь вперед — обязательно куда-нибудь придешь и все станет понятно. Нет, ничего не понятно. Всегда, когда в Москву приезжаешь, — там вокзал, метро. Где же все это? Тут все под снегом и все какое-то не такое, в домах этажей мало. Может, это какая-нибудь заграница?

Нет, не заграница! Ура! Церковь бабнадина. Только почему она здесь, а не в деревне? Да их здесь вон сколько, и все разные… Это не бабнадина церковь. Надо посмотреть, чем она отличается. Задираешь голову — видишь луковицу, то есть маковку — так баба Надя говорит. У этой церкви луковица синяя, а посередине полоса золотая, как будто на луковицу пояс золотой надели. На Новый год у одной девочки был такой золотой пояс. Церковь белая, и, когда ближе подходишь, луковицу уже не видно».

Ванечка ходил, задрав голову, с интересом рассматривал купола церквей, туристов с фотоаппаратами, монашек, одетых во все черное. А уже начинало темнеть.

«Эта церковь — вся разноцветная: и желтая, и зеленая, и столбики у нее вьющиеся, как мамины волосы. А тут что-то очень интересное — круглая крыша на столбиках, а под ней — такая большая круглая штука, и фонтанчик из нее бьет».

— Мальчик, это святая вода. Что ты тут под ногами вертишься? — строго говорит ему какая-то тетенька.

Мама всех называет тетеньками и дяденьками, она так шутит.

Так очень удобно всех называть, потому что иначе эту тетеньку надо было бы называть жабой.

— Ничего, ребенку умыться надо, оно и во благо, — говорит другая тетенька, похожая на добрую ворону. — Полить тебе на ручки? Вот так. Ручки теперь чистые, да? Попей, попей водички, хорошая это водичка.

Пьешь воду прямо из ладошек — и чувствуешь себя большим, как Сережа. Сережа всегда пьет воду под краном из ладоней. Они у него большие, настоящие ладони, а когда ладони еще не совсем большие, вода проливается мимо.

— Спасибо, — говорит он тетеньке-добрый вороне и идет дальше.

Но куда идти дальше — Ванечка не знал. Окончательно стемнело, зажглись фонари, людей на площади стало совсем мало. И холодно. Он вернулся в церковь. Там уже никого не было.

«Тут тепло, свечки горят. Везде иконы — такие картины, все из золота. На лицах глаза большие и печальные. Баба Надя объясняла, кто это такие, только он не запомнил. Стены красивые, а пол из камня, холодный. А вот там коврик есть, там можно посидеть и даже поспать. Люди сюда больше не придут, значит, никто не прогонит».

* * *

Ванечка заснул, свернувшись в калачик, подтянув колени к подбородку.

Монахиня лет сорока в стареньких кедах, которая пришла навести порядок, погасить свечи и закрыть храм до утра, не сразу заметила мальчика, спящего на коврике у алтаря.

— Ты что тут? Ты чей? — она растолкала Ванечку, он сел и уставился на нее снизу вверх.

— Ты что, потерялся? — спросила монахиня.

— Нет. Я заблудилась.

— Пойдем-ка. Не место тут тебе.

Взяла за руку, вывела из церкви, повела в дом неподалеку.

Ванечка не понимал, куда его привела тетенька в черном. Он с любопытством оглядывался по сторонам. А тетенька в черном спорила с другой, постарше себя и построже.

— Мальчик. Ты чей? — спрашивала у Ванечки старшая.

— Мальчик, где твоя мама? — спрашивала младшая.

«Врать нехорошо. Но если сказать этим тетенькам, что мама в Москве, им это не понравится».

— Не знаю…

— Отведи его в милицию, — сказала старшая монахиня.

— Там Алексей сегодня дежурит, — ответила младшая, — он за ним не присмотрит. Вот завтра у Иванушкина смена, Иванушкин — человек надежный.

В конце концов старшая монахиня ушла, а младшая повела Ваню в комнату, дала ему молока с хлебом и уложила на высокую железную кровать. И только тогда спросила:

— Звать-то тебя как?

— Ваня.

— Спи, Ванечка, утро вечера мудренее. Найдем завтра твою маму, а я у храма сейчас похожу-погляжу. Вдруг прибежит.

«Надо, конечно, сказать, что не прибежит, что она меня дома ждет. Но домой сейчас же хочется. Очень спать хочется».

И мальчик уснул. Не зная того, какой переполох вызвало его исчезновение.

Загрузка...