Штучки!

Маньяк

После несчастного случая миновал год[1], но Каролина все еще прихрамывала, правда, в метро из-за тряски это было незаметно. Она прошла в другой конец вагона, чтобы сесть напротив человека с гитарой, постаревшего красивого мальчика лет сорока, с ярко-синими глазами и довольно длинными черными волосами. Гитара в чехле стояла у него между колен и мешала ей пробраться к сиденью[2].

– Извините! – бросила на ходу Каролина. Уж она-то была сведуща в искусстве притворяться, будто не замечает мужчину, на самом деле привлекшего ее внимание.

Едва усевшись, тут же вытащила из сумки книгу: от соседа напротив так нестерпимо несло потом, что ничего другого не оставалось, пришлось погрузиться в чтение. Инстинкт хищницы пробудился в ней лишь на мгновение – должно быть, стареть начала, а может, стала чрезмерно разборчивой. Она по-прежнему была замужем за Шарлем, но могла его терпеть лишь при условии, что в ее жизни будет другой мужчина. В собственных глазах она оправдывала хроническую неверность мужу неутоленным желанием иметь ребенка. Пусть даже все медицинские обследования и показали, что трудности с зачатием испытывает она одна, вину за то, что их семья бездетна, Каролина свалила на Шарля, поскольку он не жаждал стать отцом. И, пренебрегая всеми научными объяснениями, надеялась, что какой-нибудь мужчина окажется покрепче мужа и сумеет разбудить ее впавшие в беспробудную спячку яичники. Потом, когда, наконец, забеременеет, она еще успеет решить, кому приписать это чудесное дитя.

– Простите, мадемуазель, вы что-то уронили.

Незнакомец и Каролина одновременно наклонились, чтобы поднять выскользнувший из книги конверт. И столкнулись головами.

– Твердая у вас черепушка! – заметила Каролина, потирая лоб.

– И не только черепушка! – смеясь, ответил пожилой мальчик.

Каролине его чисто мужское хвастовство показалось неуместным, она сунула конверт обратно в книгу и стала читать дальше.

– Простите! Я сказал ужасную пошлость. Меня зовут Реми. А вы, стало быть, Каролина?

– Вы же прочли мое имя на конверте…

– И адрес тоже. Вы что, живете в лицее?

– Конечно, нет. Я там работаю. В библиотеке.

Едва договорив, Каролина пожалела о том, что выболтала столько сведений. К счастью, через две остановки ей выходить.

– А я музыкант. У меня классная группа. Было бы здорово, если бы вы пришли меня послушать!

Каролине показалось лестным, что он вот так, словно подросток, пытается ее закадрить, но тут она еще и пятно заметила на пропотевшей майке гитариста. И сказала:

– Извините, я уже приехала.

– Как жаль. Вы такая лапочка! Простите, ради бога, меня, неуклюжего.

Музыкант протянул ей руку с грязными ногтями, она сделала вид, что не заметила. Но лучики в уголках глаз у него все-таки очень привлекательные.

Вот и уменьшенная копия входа в Сорбонну – подъезд лицея, в котором трудится Каролина. В этом питомнике для элиты, куда принимают в зависимости от удельного веса серого вещества, шуметь не принято. Большинство подростков одеваются, как студенты пятидесятых, и уже теперь держатся в полном соответствии с тем, кем намереваются стать через несколько лет, – восходящими по ступенькам власти выпускниками Национальной школы администрации, руководителями предприятий, должностными лицами… Да уж, шум тут большая редкость… И потому, придя на работу еще через день, Каролина очень удивилась, когда за спиной послышались смешки. К ее неровной походке лицеисты давно привыкли, должно быть, дело в чем-то другом. Она проверила, застегнуты ли штаны, строго посмотрела на хихикающую девчонку и нерешительно двинулась к двери библиотеки. Но не тут-то было – вход преграждала толпа.

– Что здесь происходит? – сердито осведомилась Каролина.

– Об этом следовало бы спросить у вас! – издевательски заметил кто-то из учеников.

– На свадьбу-то пригласите? – выкрикнул другой.

– Алекс, не валяй дурака, она уже замужем, – якобы дружелюбно, но тем не менее посмеиваясь уточнил третий.

Вдали показалась фигура главного надзирателя, толпа рассеялась, Каролина наконец-то смогла подойти ближе и увидела предмет, вызвавший такое оживление. Листок бумаги, приклеенный скотчем к деревянной створке, взывал к ней:

Каролина, ваши ореховые глаза и многообещающая улыбка лишили меня сна! Позвоните мне по номеру 06… Реми.

Тот мужик из метро! Она сорвала с двери записку и, не зная, злиться ли на то, что за ней так ухлестывают, или гордиться этим, принялась отпирать библиотеку.

Разумеется, Каролина и не подумала звонить этому самому Реми. Зато Шарлю о происшествии рассказать не преминула, и муж попенял ей: ну зачем было вступать в разговор с незнакомцем? А потом забеспокоился, не потеряет ли она из-за этого мелкого нарушения спокойствия свою временную работу – первую, которую ей удалось найти с тех пор, как после долгих месяцев лечения вышла из больницы.

Консьержка окликнула ее из окошка своей каморки дрожащим от любопытства голосом:

– Тут один человек оставил для вас письмо. Велел передать в собственные руки. Видный парень, что и говорить! Я ведь правильно сделала, что не отдала письмо вашему мужу?

Каролина выхватила конверт из рук старой болтливой алкоголички. До всего-то ей дело! Пошла бы лучше лестницу помыла!

– А еще он спрашивал, нет ли тут другой какой Каролины…

– Если еще появится, скажите ему, что тут вообще нет ни одной. Всего хорошего, мадам Буано!

Каролина, простите за назойливость! Поскольку Вы мне не ответили, пришлось подстеречь Вас у входа в лицей и выследить. Почему Вы прихрамываете? Не волнуйтесь, это нисколько не лишает Вас очарования! Надо же, до чего дом у Вас богато выглядит, я уверен, что жить там до смерти скучно. Может, позволите Вас развлечь, хотя бы чашечкой кофе угостить? Позвоните мне по номеру 06…

Реми.

P. S. Вы не носите обручального кольца, но, может быть, у Вас кто-то уже есть? Потому что для библиотекарши жить в таком доме все-таки…

Каролина пожала плечами. Вот нахал! Однако, выйдя на улицу, постаралась меньше хромать – на случай, если ее поклонник еще болтается где-то поблизости. Мужские восторги действовали на нее куда лучше посещения салонов красоты. И все же она решила на письмо не отвечать.

– Ты неисправима! – прыснула Флоранс, когда Каролина рассказала ей эту историю.

– Да я-то ничего не делала! – возразила Каролина.

– Сама невинность, как всегда! – насмешливо подхватила Элиза.

Три подружки собрались на мосту Искусств на свой ежегодный пикник. Сотни таких же любителей поесть на свежем воздухе устроились – прямо на досках – вдоль всего деревянного мостика, переброшенного между Лувром и Институтом Франции. Африканские барабаны заглушали шум автомобилей. Речные трамвайчики катали ошалелых туристов. Элиза, Каролина и Флоранс, сев рядком и привалившись спинами к решетке, глядели на остров Сите и предавались неге июньского вечера. У теплого вина был тот особенный привкус неповторимого мгновения, какой бывает у лимонада из металлических фляжек, когда куда-нибудь едешь со школой.

– Мужик, которому не лень тебя искать, – это уже немало! – восторгалась Флоранс. – А если он к тому же еще и красивый…

– Красивый, только грязный, – вставила Элиза.

– Да, но вообще-то все относительно, – примирительно произнесла Каролина. – Кому не случалось вспотеть в метро, да еще в тридцатиградусную жару, да еще под конец дня?

– Ты же сама сказала, что ногти у него сомнительной чистоты! – напомнила Элиза.

– Ну, сказала. Могла бы даже сказать – с траурной каймой. За вас, девочки!

– За тебя! За твой роман! – захихикала Флоранс.

Они попытались поговорить о другом, избегая при этом тягостного для всех обсуждения двух тем: как Элизе опять нестерпимо скучно сделалось с Марком и нежелание Николя заводить третьего ребенка. Но, поскольку ничего особенно волнующего ни с Элизой, ни с Флоранс в последнее время не случалось, подруги вернулись к домогательствам, жертвой которых сделалась Каролина.

«Домогательства», «жертва»… На самом деле эти слова подсказала Элиза.

– Главное – ты не должна ничего ему отвечать, может быть, он опасен!

– Ах, Элиза, подружка моя дорогая, до чего мне нравится твой оптимизм! – вздохнула Каролина. – А вдруг я встретила прекрасного принца?

– М-м… На всякий случай хочу тебе напомнить, что ты замужем. Ты не забыла об этом?

– Что верно, то верно! Мне вот никогда и в голову бы не пришло даже посмотреть на другого мужчину, не то что… мне никто не нужен, кроме моего Николя!

Элиза с Каролиной, услышав это пылкое признание, засмеялись, но Флоранс осталась серьезной. Бесспорно, из них, из всех троих, она была самой замужней.

Вскоре музыкант с траурными ногтями осмелел до того, что поднялся по лестнице, умудрившись не попасться на глаза консьержке. Каролина подвиг оценила, однако эта манера все ближе к ней подбираться, все больше внедряться в ее жизнь начала вызывать у нее смутное беспокойство. Она решила больше ничего Шарлю не говорить, чтобы не лишиться свободы действий. Тем более что новое письмо ему ни в коем случае нельзя было показывать!

Милашка Каролина, я уверен, что рано или поздно ты выйдешь на свет божий. Еще я, наконец, понял, что ты замужем (отчего же ты, плутовка, не носишь обручального кольца?). А сегодня утром встретил твоего мужа… и вот что скажу: только дурак поверит, будто такая женщина, как ты, может довольствоваться подобной малостью. Имей в виду, я по-прежнему доступен по номеру 06… и двадцать четыре часа в сутки готов заполнять пробелы твоей супружеской жизни. Давай-ка не спорь – только женщина, которая чего-то ищет, может так свободно разговаривать с незнакомым человеком.

Реми.

P. S. Прикладываю к письму диск, который только что записал со своей группой. Это лучшее, что я сделал за всю мою жизнь, – надо думать, это ты меня вдохновляешь.

Каролина спрятала письмо и диск, чувствуя, что раздражение мешается с возбуждением. Стоило вспомнить ярко-синие, словно вода в бассейне, глаза поклонника – и оживала беспечность любовницы-каскадерши, всегда готовой рискнуть. Зато стоило подумать про пятно на майке и грязные ногти, и сразу хотелось послать настырного поклонника куда подальше.

Так прошло двадцать дней. На коврик у двери приземлились двенадцать писем. Ни одно не попало в руки Шарлю, и это доказывало, что музыкант изучил распорядок дня в их доме.

А вот как-то утром в дверь позвонили.

Каролина была еще в пижаме, завтракала в полном одиночестве. Да… не так ей представлялся раньше этот утренний ритуал. В девичьих мечтах она видела себя в залитой солнцем кухне: свеженькая, хорошенькая, в безупречном пеньюаре. Напротив – двойник Кэри Гранта, он намазывает для нее маслом тосты и красивым жестом приподнимает серебряный чайник, чтобы наполнить ее чашку тонкого фарфора. И что она получила взамен? Сидит черт знает в чем, прихлебывает, обжигаясь, кофе из рекламной кружки с выщербленным краем и намазывает раскисшее масло на позавчерашний хлеб. Вместо двойника Кэри Гранта у нее Шарль, который, по обыкновению своему, должно быть, съел апельсин, стоя над помойным ведром, а потом, прикуривая на ходу, отправился пить кофе у стойки бара. По случаю выходного дня Шарль своих привычек менять и не думал, так что Каролина каждое утро заново пережевывала свое разочарование. И каждое утро мечты о яйцах всмятку и конфитюрах из хорошего магазина застревали у нее поперек горла. Сегодня она бы еще что-нибудь припомнила, но тут в дверь позвонили. Глянув в глазок, она отпрянула. Сердце беспорядочно заколотилось.

– Я знаю, что ты здесь, – спокойно сказал он. – Будь я твоим мужем, тебе никогда бы не приходилось завтракать одной.

Каролина осторожно попятилась, стараясь, чтобы не скрипнули половицы. Ее трясло, она так и видела, как этот тип одним ударом вышибает дверь.

Но он только прокричал:

– Я еще вернусь!

Каролина минутку-другую постояла неподвижно, потом, немного опомнившись, опасливо выглянула в окно. Увидела, как он выходит из подъезда, почувствовала облегчение. Правда, ненадолго, потому что он уселся за столик на террасе кафе напротив, того самого, куда Шарль заходит каждое утро. Каролина задернула занавеску. Не обращать на него внимания – больше ничего не остается.

Она включила радио, вымыла посуду, потом приняла душ. Вполуха слушая новости (авиакатастрофа и финансовый скандал), выбирала, во что одеться, и решала, как накраситься. Пора было идти в лицей, и если по дороге ей придется показаться на глаза поклоннику, так уж лучше быть красивой. Поймав себя на этой мысли, она сама над собой посмеялась: «Ничего не скажешь, Флоранс права – меня не переделаешь».

Будем вместе встречать за рассветом рассвет:

Мне – улыбка твоя, а тебе – мой привет…

Песенка дурацкая, но Каролина ее обожает. Она сделала радио погромче. Ох уж этот Адемар, до чего точно попал в струю со своим нежным отношением к тридцатилетним современницам… Все его слушают. Идеальный зять и идеальный любовник – всем сумел угодить. Его последний, только что вышедший диск так и расхватывают.

И даже в метро всё мне видится в шумной толпе:

Ты дома, в постели, – я думаю лишь о тебе…

Каролина мурлыкала песенку. Если бы этот козел ее не задержал, она успела бы перед работой купить диск Адемара.

– Фло? Это я, Каролина. Представляешь, он теперь уже и дома меня преследует. Вот сейчас устроил голодовку на тротуаре напротив моих окон – видимо, надеется, что я одарю его, наконец, моим сказочным телом!… Ну, в общем, что-то в этом роде!

Флоранс хихикнула, но, когда Каролина рассказала ей все, забеспокоилась:

– На этот раз выбора у тебя не остается. Ты должна позвонить Шарлю и попросить его как можно скорее вернуться домой. Пусть поговорит с этим типом.

– Шарль весь день на совещании, – соврала Каролина, которой не хотелось признаваться мужу, что она много чего от него скрывала.

– Тогда звони в полицию!

– С ума сошла! Влюбиться до безумия – не преступление!

– Эй, подруга, ты хоть что-нибудь соображаешь? Почитай газеты! Один тип вот так же несколько месяцев преследовал девушку, а на прошлой неделе зарезал! Прямо посреди улицы! Все эти маньяки – психопаты, они убивают, как только поймут, что их любовь безнадежна. Какой-то психиатр все это очень хорошо объяснял в новостях по телевизору.

– Поменьше смотри телевизор! – посоветовала Каролина, краешком глаза поглядывая в окно – как он там?

– Сию же минуту пообещай, что позвонишь в полицию! И прямо сейчас! От тебя не убудет, а от этого, может быть, зависит спасение твоей жизни.

– Не смеши мои подметки!

– Послушай, каскад ерша, с каких это пор ты еще и камикадзе заделалась?

Увидев, как приближается полицейская машина, он сорвался с места и пустился наутек – вот вам и доказательство того, что Флоранс не зря настаивала на своем. Полицейский инспектор и две женщины в форме записали показания Каролины и забрали письма.

– Поскольку этот человек оставил свой номер телефона, мы его найдем и поговорим с ним. Не волнуйтесь, больше он к вам приставать не будет!

Оставшись в одиночестве, Каролина почувствовала себя ничтожеством. Мало ли что велит Флоранс! Надо же – вызвать полицейских, чтобы отвадили назойливого поклонника! Теперь дерзость Реми казалась ей романтичной, а сама она чувствовала себя ребенком и испытывала совершенно детское разочарование, оттого что так и не узнает, чем закончилась сказка…

Пора идти, не то опоздает в лицей. Смирившись со своей участью, Каролина проверила сумку – не забыла ли чего. Так, здесь все необходимое для работы, за которую ей платят деньги и которую она выполняет безо всякой радости, вот батончик мюсли – на случай, если проголодается… Нет, это просто ужас, хоть плачь! Она и впрямь была уже готова расплакаться, но тут ее пальцы нащупали что-то плоское и твердое во внутреннем кармашке. Диск от Реми! Она же про него напрочь забыла, даже инспектору ничего не сказала!

Каролина вцепилась в диск, словно это был трофей. Открыла пластиковую коробочку без этикетки и не смогла устоять перед искушением – решила послушать. Гитара, виолончель, пианино и этот голос… Тот самый голос… Она завопила – то ли от радости, то ли от досады, поди разберись.

Каролина долго уговаривала полицейских дать ей адрес Реми Лелуша, известного под псевдонимом Адемар. Музыкант встретил ее спокойно, будто никогда и не сомневался в том, что она придет, и был настолько тактичен, что не позволил ей путаться в оправданиях. В доказательство чистосердечного раскаяния она отдалась ему в тот же день. А месяцем позже, воспользовавшись тем, что Шарль отбыл в командировку, они вместе позавтракали – именно так, как Каролина всегда и мечтала.