Штык

Глава 22

За окном бушевал уже не просто большой костер, а самый настоящий пожар. Хомяк, смывший с лица белый блестящий налет, сидел с отсутствующим видом и смотрел, казалось, куда-то внутрь себя. Банка перловой каши с мясом стояла перед ним нетронутой. Периодически он крупно вздрагивал всем телом, со страхом озирался по сторонам и смотрел на командира со столь сложным выражением в глазах, что Штыку всякий раз становилось не по себе. Похоже, что Хомяк действительно верил в то, что за потерю оружия его ждала неминуемая смерть.

Сразу после возвращения, Штык завалил подготовленными обломками проход, так что теперь они оказались запертыми на своем этаже. Зато это гарантировало, что никаких неожиданностей больше за ночь не случится.

Буль моментально расправился со своим ужином и бросал украдкой короткие взгляды на нетронутую порцию Хомяка. Его пальцы жили при этом свой собственной жизнью, наощупь снаряжая автоматные магазины. Две горки патронов разных калибров россыпью лежали перед ним на тряпке, три снаряженных магазина для автомата Штыка были сложены справа аккуратной стопкой.

Штык неторопливо грыз галету, запивал ее горячей водой из кружки и задумчиво смотрел на обоих, не зная толком, с чего начинать «разбор полетов». Нервное напряжение спало, отчаянно хотелось лечь и закрыть глаза, но Хомяк выглядел настолько запуганным и взбудораженным, что требовалось его как минимум привести в чувство. Да и рана Буля требовала определенного внимания. С другой стороны, и то, и другое могло подождать, пока все в голове не разложится по своим местам.

Из-за горящего дома казалось, что вечер приостановил свое тактическое наступление на день, и окопался на захваченных позициях. Гудело пламя, постреливали разгоревшиеся бревна. Штык разобрал автомат Буля и принялся приводить его в порядок, убирая пороховую гарь и покрывая заново чистой смазкой. Спокойная размеренная работа вносила порядок в хаос мыслей и постепенно общая ситуация перестала восприниматься как нагромождение диких нелепостей.

Так прошло около получаса. Хомяк, судя по внешнему виду, почти успокоился, Буль снарядил магазины и для себя, и для Штыка, оба автомата были вычищены и смазаны, а костер за окном потерял былую силу, давая тьме возможность оккупировать комнату с людьми. Штык поставил на стул два свечных огарка, найденных ранее на чердаке, но зажигать пока не стал.

— Ну что ж, дружок, расскажи нам теперь, зачем ты ушел искать свою потерю, не поставив в известность своего непосредственного командира? — Штык говорил тихо, но строго, давая понять Хомяку, что бояться нечего, но соврать или отболтаться уже не получится.

Хомяк вздрогнул и повернулся всем телом в сторону Штыка:

— Мой генерал, я поставил в известность ефрейтора Буля.

Буль сделал сосредоточенное лицо, взял снаряженный магазин от своего автомата и принялся выщелкивать из него патроны.

— Ну хорошо, — смущенно сказал Штык, осознавая, что начал «разборки» не с того конца, — что это вообще за дурацкая мысль: доставать автомат из колодца? Ты что, действительно собирался лезть туда? В одиночку? Несмотря на аномалию?

— Ефрейтор Буль сказал, что меня за потерю автомата следует расстрелять. И что он обязательно поддержит вас в этом вопросе. И если я хочу жить — надо идти и достать ствол из колодца, — тихо сказал Хомяк.

Слегка обалдевший Штык повернулся к «ефрейтору»:

— Буль!

— А будет следить в следующий раз за личным оружием, — с вызовом буркнул Буль, не поднимая головы.

— Ну, молодцы, — только и смог сказать Штык. — Что ж вы за бараны-то такие? Да вас обоих под трибунал за такие кренделя! Просто голова кругом идет!

«Солдаты» потупились.

— А зачем ты туда потащился? — продолжал допытываться Штык. — Не понимал, что ничего не достанешь оттуда? Не мог выйти и на крылечке посидеть, пока я не проснусь?

— На крылечке меня бы ефрейтор Буль увидал. Вот я в подвале и спрятался.

— Ты что-то путаешь, рядовой. В подвал ты залез после того, как ушел в поселок, а потом бежал от собак.

— Я… не ходил в поселок, мой генерал, — робко сказал Хомяк. — Обошел вокруг дома, увидел окошко и залез в подвал. Там было очень страшно, там кто-то все время смотрел на меня в темноте и я очень боялся вылезти обратно, чтобы он мне на спину не прыгнул. Так и сидел, пока вы не пришли.

— Погоди, погоди, — растерянно сказал Штык. — Мы с Булем отправились тебя искать. Зашли в большой кирпичный дом. Потом увидели тебя. Ты бежал по улице от собак-мутантов, вроде той, что Буль подстрелил… эээ… вчера. Мы отсекли твою погоню и перебили их. Потом долго тебя искали. И нашли здесь практически случайно! Как ты мог сидеть все время в подвале, если мы тебя видели в поселке?

— Вы меня пугаете, мой генерал, — дрожащим голосом сказал Хомяк. — Я даже к забору не подходил.

— А кого же мы тогда видели? — тупо спросил Штык, пытаясь осмыслить ситуацию заново.

— Да врет он, — враждебно сказал Буль. — Я его хорошо рассмотрел. Он это был. Головой ручаюсь.

— Зачем мне врать? — жалобно спросил Хомяк. — Я бы лучше пошел и от собак бегал, чем… чем… Мой генерал, в этом подвале таится что-то ужасное. Может быть, вернемся туда, где сегодня ночевали?

— Да ты с ума сошел! — неожиданный поворот темы позволял отвлечься от странного рассказа Хомяка и переключиться на более понятные вещи. — Здесь у нас все готово к ночлегу. Нижняя дверь — заложена. Верхнюю можем забаррикадировать в любой момент. Дверь в другом конце коридора закрыта на замок. А там? К тому же идти по темноте…. И все только потому, что тебе опять было страшно?

— Там кто-то прячется, — упрямо сказал Хомяк. — Он только и ждет, чтобы наступила ночь и тогда….

— Чего же он тебя не сожрал? — насмешливо спросил Буль. — Ничто ему не мешало. Да и нас бы от обузы избавил. Так и скажи: автомат возвращать побоялся, а теперь боюсь признаться….

— Заткнулись оба! — рявкнул Штык. — Слушать меня сюда! Мы никуда не пойдем. И с прогулкой Хомяка разбираться будем завтра, пока вы тут меня совсем с ума не свели. Спать будем по очереди. И если хоть один из вас попробует хоть на секунду в свое дежурство глаза закрыть, я лично ему все зубы повышибаю! При любом подозрительном звуке — будить меня! Вопросы есть?!

К ночи ближе, Булю внезапно стало плохо. Сперва он просто тихо сопел и печально смотрел в темнеющее окно, за которым костер-пожар уже практически полностью отгорел свое, потом на лбу его выступил пот, глаза подернулись поволокой, дыхание стало шумным и прерывистым. Штык, запалив огарок свечи, очередной раз постарался очистить ранку на шее «бойца» и залить ее перекисью водорода. С тревогой отметив, что кожа вокруг рваной ямки сильно потемнела, а гноя стало значительно больше, Штык еще раз перетряхнул мешок с лекарствами, но ничего серьезнее пузырька с валидолом так и не нашел. К тому же закончился пластырь, и шею «ефрейтору» пришлось бинтовать.

Заметив, как «ефрейтор» пытается одной ногой почесать другую, Штык вспомнил про темные полосы на ногах Буля. В неровном свечном освещении полосы казались живыми змеями, стягивающими щиколотки и колени «ефрейтора» тугими кольцами. Штык провел по темному участку пальцем — кожа как кожа, никаких изменений. Сделать он все равно ничего не мог, и поэтому просто опустил штанину обратно.

Огарок свечи был толстым, фитиль горел хорошо, но все равно темнота, овладев улицей, пробралась в комнату и окружила людей плотной, непроницаемой для взгляда, стеной. После того, как отгорел свое гигантский костер, с улицы не доносилось больше ни звука. И эта тишина была словно заодно с темнотой — давила и пугала больше, чем самое яростное рычание мутировавшей собаки. Одинокий огонек свечи отважно боролся со мраком, и хоть силы были неравны, бился, отстаивая крохотный кусочек освещенного пространства, до последнего.

Буль спал, но во сне его видимо мучили кошмары. Он прерывисто дышал, слегка постанывал и периодически дергался всем телом, как от болезненного удара. Штык сидел рядом и старался не думать о бегущем человеке, так похожем на Хомяка. Сам Хомяк сидел напротив и, казалось, старался не думать про «свой» подвал.

Где-то в ночи страшно и дико завыла собака. Штыку представилось, что это воет та самая тварь, которая сегодня дважды могла напасть на него, но не напала, а стояла и смотрела. Совершенно не по-собачьи. И от этой мысли ему стало не по себе.

— А! — вскрикнул во сне Буль и открыл глаза.

— Ну как ты? — спросил Штык, кладя руку на лоб «ефрейтору». Лоб был влажный и горячий.

— Я то что, — прерывисто забормотал Буль. — Если бы дело только во мне. Но нет. Все не так. Нам всем теперь каюк.

— Буль, я тебе сейчас аспирину дам — полегче будет.

— Мой генерал, неужели вы не понимаете? — Буль начал говорить шепотом, но постепенно голос его становился громче, и стало понятно, что «ефрейтор» находится в сильнейшем возбуждении. — Хомяк был там! Он знает! Там, внизу под нами… Оно!

Черные тени в углах комнаты, куда не мог пробиться свет одинокой свечи, медленно шевелились, обрастая щупальцами и шерстью. Теперь Штык отчетливо понимал, что снова обрел способность бояться как раньше. Только никакой радости от столь несвоевременного «излечения» почему-то не было.

— Ляг, я уже достаю аспирин….

— Не чувствуете? — спросил, вытаращив глаза Буль, опускаясь на лежанку. — Оно уже здесь! Я его чувствую….

Спина Штыка покрылась липким потом. С другой стороны на него смотрел белый от ужаса Хомяк.

— Ефрейтор Буль. Прекрати истерику. Все хорошо.

Но Буль не унимался:

— Смотрите, смотрите! — он судорожно схватил командира за рукав и уставился на свечу, показывая на нее толстым пальцем: — Это знак! Видите? Вы видите?

— Что? — Штык пытался говорить успокаивающе, но поневоле начинал приглядываться к стулу, на котором стояла свеча.

— Ну вот, я же говорил, — сказал, Буль. Его голос внезапно стал абсолютно безразличным. «Ефрейтор» откинулся на лежанку. — Вот и знак. Смерть. Стоит, смотрит… Видите?

Буль бредил, это было очевидно, но смотрел он при этом столь ясным и печальным взглядом, что поневоле хотелось провести рукой по стулу — убедиться, что там в действительности никого нет.

Буль спал. Лицо его оставалось бледным, спокойным и умиротворенным, как у покойника. Штык посмотрел на Хомяка. Тот был предельно серьезен и строго смотрел на своего командира. И вдруг наклонился вперед и зашептал скороговоркой, словно боялся не успеть закончить свою мысль, прежде, чем случится непоправимое:

— Генерал Штык, верьте Булю! Зло здесь повсюду, я чувствую его дыхание. Вы же понимаете, что я правду говорю. Я никуда не уходил. Кто-то пытался вас в поселке заманить в ловушку. Надо бежать, прямо сейчас! В лес, подальше отсюда! Давайте разбудим Буля пока не поздно, пока не отрезали нам дорогу к отступлению…

— Закрой рот, скотина плешивая, — обозлился Штык. — И если я еще раз что-нибудь подобное сегодня ночью услышу — пеняй, гад, на себя. Достали вы уже меня. Извлекли по полной. Два сумасшедших клоуна.

Отгоняя дурацкие страхи, и досадуя на себя, что сорвался на Хомяке, Штык поднялся и шагнул к окну.

— Вы куда? — испуганно вскинулся Хомяк.

— Сейчас в окно выпрыгну и сбегу от вас, — с мрачным сарказмом сказал Штык и демонстративно повернулся к «солдату» спиной. — Лучше уж там, с мертвецами и мутантами, чем здесь с вами.

За окном царила непроглядная ночь, и только на месте недавнего пожара тускло светились красным остывающие угли. Штык перевел взгляд дальше и замер, чувствуя, как холодеет спина.

По темным улицам мертвого поселка плыл зеленый огонек. Больше всего он походил на факел неестественно зеленого цвета. Двигался огонек откуда-то из глубины поселка прямо в сторону Штыка. Впервые за три дня Штык пожалел, что не обзавелся в лагере биноклем.

— Что за чертовщина? — риторически вопросил он, разглядывая странный источник света. — Хомяк, туши свечу. Быстро!

После короткой паузы Хомяк дунул на свечу и уже через секунду стоял за спиной Штыка. Темнота поглотила все вокруг и только зеленый огонек вдалеке продолжал неспешно приближаться практически по прямой.

— Как думаешь: что за хрень? — приглушенным голосом спросил Штык, кивая в сторону огонька и запоздало понимая, что Хомяк этого жеста все равно не увидит.

— Не знаю, мой генерал, — чуть слышно проскулил Хомяк. — Но мне очень… очень страшно. Зря вы про мертвецов помянули. Ох, зря.

— Отставить критиковать командира, — успокаивающе сказал Штык. — Подумаешь: очередное природное явление.

— Зачем же вы приказали свечу потушить? — в голосе Хомяка Штык не без удивления расслышал «ядовитые» интонации.

— Потому, что экономить надо электричество, — сказал он нарочито угрожающим тоном.

— Что делать-то будем, мой генерал? — чуть погодя тихо спросил Хомяк. — Видите: оно все ближе и ближе.

— Вижу. Ничего не будем, пока опасность не станет очевидной.

И в этот момент огонек исчез. Только что он медленно плыл, умудряясь быть ярким и при этом ничего не освещать, и вот уже чернота ночи проглотила поселок целиком и полностью.

— Ничего не понимаю, — уже шепотом сказал Штык. — Исчезло. Подождем немного да включим свет.

В томительном молчании прошло несколько минут, как вдруг сверху раздался тихий, но предельно четкий звук — словно кто-то катнул металлический шарик. Штык вздрогнул и инстинктивно поднял голову. Звук удалялся, создавая убедительное впечатление, что «шарик» достаточно быстро катится по длинному чердаку в дальний его конец. От страха заныло в груди, а вдоль позвоночника разливалось ощущение холодного покалывания. Штык подтянул к себе автомат и в тот же момент ощутил под ногами что-то мягкое и теплое, судорожно прижавшееся к его голеням и коленям.

— Хомяк, ты что-ли? — шепотом спросил Штык, ощупывая тело на полу и продолжая прислушиваться к звукам сверху.

— Да-дд-д-а…, - скорее проклацал зубами, чем сказал голосом, Хомяк, содрогаясь от ужаса.

— Похоже, наверху кто-то есть, — шепотом сказал Штык. — Надо занимать оборону. Постеречь заваленный проход сможешь, если что?

— Я только с вами… А не то… сейчас… умру, — свистящим шепотом отозвался Хомяк и вцепился Штыку в ногу уже и руками.

— Отпусти, — злобно сказал Штык, отчетливо представляя, что прямо в этот момент по лестнице к ним может тихо подниматься что-то вроде того чудовища, что привиделось ему прошлой ночью. — Отпусти, гад! Надо двери сторожить, а не трястись.

«Шарик» тем временем докатился до лестницы и с характерным звуком упал со ступеньки на ступеньку. Кто-то или что-то начало спускаться с чердака вниз.

Чувствуя, как внутри зарождается крупная дрожь, Штык стряхнул Хомяка с ноги и крадущимся шагом вышел в коридор. Он не очень хорошо помнил, как снимал оружие с предохранителя и отправлял первый патрон из магазина в патронник: все внимание было сосредоточено на окружающих звуках.

Оказавшись возле баррикады, он направил автомат в сторону заваленного дверного проема, ведущего на лестницу и замер. С лестницы больше не доносилось ни звука. Зато теперь ему показалось, что на другой стороне коридора едва слышно что-то царапнуло по камню.

Напряжение внутри было таким, что казалось, любой резкий звук сейчас просто разорвет его на куски. Медленно повернувшись вокруг своей оси, Штык двинулся в другую сторону, туда, где выход на другую лестницу перекрывала дверь с замком. В конце концов, раз на «бойцов» надежды нет, он сам может стрелять вдоль коридора в любую сторону.

Остановившись перед запертой дверью, он прислушался. Тишина. Из-за двери не доносилось ни звука, но уверенность, что там кто-то есть, крепла в нем с каждой секундой. Напряжение постепенно стало превращаться в хорошо знакомое ощущение какого-то особого внутреннего окаменения. Слух обострился, глаза стали лучше видеть в темноте, нос уловил неприятный запах, прямо-таки сочащийся из-за двери. Теперь он хорошо видел замок и ручку, которые словно бы даже тускло блестели в кромешной тьме.

За дверью кто-то стоял и тоже вслушивался: теперь Штык был в этом убежден. Руки с такой силой сдавили цевье и пистолетную рукоять, что казалось: еще немного и твердый пластик начнет крошиться под пальцами.

Очень медленно, в несколько приемов, дверная ручка повернулась вниз. Штык поднял автомат на уровень глаз, а его указательный палец напрягся на спусковом крючке. С той стороны на дверь аккуратно надавили. Отчетливо скрипнули, выдерживая давление, дверные петли и язычок замка. Перед мысленным взором Штыка вдруг расплылась черная клякса. Сердце билось медленно, с трудом проталкивая густую кровь по венам.

Совершенно не к месту вдруг вспомнилось, как он вел свою роту в баню, а рядовой Опанасенко заводил строевую песню. Штык даже словно бы услышал, как рота откликается на команду сержанта, как низкие прокуренные голоса вчерашних пацанов, повторяют рубленный на короткие фразы, припев, как все громче и мощнее ударяет разом в асфальт почти сотня подкованных «кирзачей».

Дверь снова едва слышно заскрипела, с дверных косяков посыпался мелкий мусор. Откуда-то сзади, со стороны забаррикадированного выхода на лестницу, послышался легкий шум: судя по звуку кто-то потащил из баррикады длинную доску.

В голове же словно черти поселились. Грохот сапог марширующей роты, хотя по звуку это уже скорее напоминало целый батальон, отдавался в ушах тяжелыми ударами сердца. На дверь снова аккуратно надавили, теперь уже гораздо сильнее. Начало потрескивать дверное полотно, заскрипели, медленно выползая из косяка, гвозди, удерживающие дверные петли.

Штык словно во сне осторожно отступил на пару шагов назад. Это была почти инстинктивная реакция, поскольку адекватно соображать он уже не мог: в ушах грохотало так, словно по металлической крыше в ногу маршировал целый пехотный полк. Стараясь побороть наваждение, Штык крепко прижался щекой к теплому прикладу, вдохнул запах оружейного масла и металла.

Саму дверь он практически не видел, но буквально ощущал, как начинает поддаваться весь дверной проем вместе с косяками. Сзади, возле баррикады, кто-то возился, уже почти не скрываясь. Понимая, что все решится в ближайшие секунды, Штык сделал несколько глубоких вдохов, стараясь отвлечься от навязчивого ритма грохочущих сапог. Напряжение внутри достигло высшей точки.

С резким звуком, похожим на пистолетный выстрел, треснул дверной косяк. Черная клякса, от удара тысяч ног вдруг лопнула и полетела в разные стороны мельчайшими брызгами. И время словно остановилось.

Нет, оно текло где-то там, снаружи, за пределами сознания, где…

Где длинная автоматная очередь, больше похожая на частые хлопки по ковру, вспорола дверную панель, в течении полутора секунд превращая кого-то за дверью в кусок бьющегося в конвульсиях мяса.

Где Хомяк завизжал вдруг на длинной пронзительной ноте, а следом взревел Буль, коридор озарили короткие вспышки оглушительных автоматных очередей, после которых на лестнице за баррикадой раздались отчаянный визг и рычание.

Где кто-то орал «генерал, где вы, генерал?!», а следом раздался тяжелый удар в баррикаду со стороны лестницы.

Где с ожесточением завопили «получи, козье вымя!», а затем рвануло так, что с потолка посыпалась бетонная крошка.

Все это было где-то там. А внутри царило абсолютное безмолвие и бесконечный покой. Не было больше напряжения, не было страха, не было забот. Не было ничего такого, что заставило бы Штыка сделать хотя бы еще одно движение. Время не просто остановилось — в нем пропала необходимость.