Схватка Бессмертных Екатерина Шельм

Глава 15. Просто человек

Жан Ла Росси отодвинул обгоревшие остатки книг и взъерошил волосы. Бесполезно. Пора было признать, что в таком состоянии и с такими скупыми источниками он совершенно непродуктивен. Лучше лечь спать, чтобы завтра голова была свежей. Дорога до Буланьера обещала быть небыстрой и небезопасной.

Жан вдохнул и выдохнул, ощущая внутри плеча тянущее неудобство. Пули остались в его теле. Ту, что была в боку, он не чувствовал, а вот в плече, она видимо застряла в подвижной мышце, вот и ощущается при каждом движении. Не болью, но вечным беспокойным напоминанием: ты слаб. Хрупок. Бесполезен.

Жан аккуратно рассортировал книги, сожженные страницы оставили на его пальцах черный след сажи.

Все уничтожено. Книги, препараты, реактивы. Все его инструменты. Без этого какой смысл ему вообще быть тут? Ему нужна лаборатория! Там ему место! А здесь в рубашке и жилетке с чужого плеча, подстреленный как глупая куропатка, без своей работы, он чувствовал себя жалким и бесполезным. Зачем только ввязался в это путешествие? Нужно было оставаться в Галиваре и продолжать работу. Но он считал, что время будет важно, что разработку оборотнической вакцины нужно будет начать как можно скорее, Тереза ведь была у Фетаро и ее время было ограничено. Так Ретт сказал. Шесть месяцев. За шесть месяцев Жан должен был воссоздать или придумать утерянный способ превращать людей в оборотней. И доработать свою вакцину от вампиризма тоже не мешало бы. Ее результаты были нестабильны и опасны. Настолько, что он свернул исследования. Но у него было всего два пациента, как он мог делать выводы только на двоих, когда результаты так разнились? Однако, очередь из вампиров, желающих стать людьми у его дверей что-то не выстраивалась, а на предложение Ретта поймать парочку кровососов и притащить к нему в лабораторию, Жан ответил возмущенным отказом. Он может и не хотел становиться вампиром, но другие сделали этот выбор осознанно. Просто они не знали, что их ждет, а обратного пути не имели. Жан хотел дать им этот путь. И вампирская кровь была чудом для медицинских исследований и экспериментов. Его легочный раствор был изобретен только благодаря этим исследованиям. Сколько всего он мог бы сделать, будь у него постоянный надежный донор и поддержка королевской Алхимической академии…

Жан со вздохом отодвинулся от стола и подошел к окну, подышать воздухом. Ночь в Маркии была немногим прохладней дня. Темная, почти черная, ароматная и сладкая. Жан вдохнул запах цветов из сада, острый аромат специй и колючий сухой запах песка, который пропитывал все вокруг.

Здесь было совсем иначе, чем в Галиваре. Понравилось бы ей там? Их шумные леса, влажные низины, широкие полноводные реки. Чтобы она подумала, увидев их? Удивилась? Посмеялась?

Жан смущенно поймал на своих губах улыбку. Тут же привычно согнал ее. Улыбка его не красила. Вот уж шесть лет как…

Он нахмурился. Ругать себя последними словами он просто-напросто устал. Это было бесполезно. Он все равно искал ее взглядом. Она все равно пробиралась в его мысли, звеня браслетами на ногах где-то между страницами книг и химическими реакциями, заполняющими его голову.

Это было ужасно. Глупо. Смешно! Никакого рационального объяснения он найти этому не мог. Никакого оправдания себе тоже при всем своем широком кругозоре тоже не придумывалось. Он думал о невесте Ретта. Лучшего друга. О волчице, которой предстояло стать альфой стаи. О Джае Рабах.

Жан помотал головой и рассмеялся. Думай сколько тебе заблагорассудится, глупец. Больше-то рассчитывать было не на что. Альфа-волчица и человек-лекарь. Да она даже за мужчину тебя не примет и будет права. Кто ты рядом с ней? Она же тебя одним пальцем убьет. Смешно…

Но ведь она тоже смотрела на него. Говорил с ним. Пришла учить его играть в ранты.

Да-да, именно так женщины обычно и обращали на Жана внимание — с легким налетом жалости и участия. Ах, бедняжка. Книжный червь да еще и уродец. Но Джая смотрела не так. Или он только вообразил себе?

Жан отошел от окна и открыл створку резного деревянного шкафа. Там было небольшое зеркало, оно отразило его по пояс. В расшитом жилете, в рубашке с чужого плеча, с бесконечно подергивающимися мышцами, уродующими лицо.

Он пригладил волосы и провел ладонью по подбородку. Ему следовало бы побриться, но в Маркии им никто не предлагал бритвенных принадлежностей, видимо надеясь, что неразумные варвары из Галивара таки отрастят хоть какие-то приличествующие настоящим мужчинам бороды. У Жана борода росла неохотно и была светлой и плешивенькой. «Даже в этом я не такой, какой ей нужен», — подумал он с остервенением и захлопнул створку шкафа.

Он снова подумал, что нужно лечь спать, что следует сделать это поскорее, но снова пошел к окну и стал смотреть в сад. Он совсем не хотел спать. Что-то беспокойно ворочалось у него в груди, что-то тревожное и странно манящее.

Ты не мог этого сделать Жан. Ты не мог влюбиться в Джаю Рабах. Ты… ты был бы последним идиотом на этой планете, если бы влюбился в Джаю Рабах. Влюбиться в Джаю это безумие. Полное безумие влюбиться в Джаю, потому что она… она…

Она до забавного грозно хмурится, когда недовольна, и гордо держит голову, даже когда не старается выглядеть важной. У нее тонкие щиколотки и округлые полные бедра, а на спине под левой лопаткой маленькая выпуклая родинка. «И ты будешь последним идиотом на этой планете, если влюбишься в нее, Жан. Последним, самым распоследним идиотом…» — твердил он себе снова и снова, а на губы опять лезла улыбка и он злился и гнал ее и все начиналось по-новой.

Но что ты можешь сделать для нее? Ты не такой, как ей нужно. Ты не оборотень. А даже если станешь, то будешь недостаточно силен. Вступишь в ее стаю? Станешь беспрекословно подчиняться ей? Или Ретту?

Жан гневно прикусил губу. Отношение Ретта к маркийцам его злило, а уж пренебрежение Джаей и подавно. Ретт уже все решил. Он станет альфой и чужие слабые голоса не будут долетать до его ушей. Жан задумался готов ли он жить так — в строгой иерархии волчьего клана? Разве это не то же самое, что отдаться на растерзание Алхимической королевской академии и делать оружие? Не то же самое, что быть обращенным в семье Дегара и подчинятся их герцогу?

«Почему я не могу быть свободен? Почему не могу сам решать? Все вокруг меня так сильны и могущественны, а я всего лишь человек.»

Бессмертные подавляют людей так просто, так естественно, а ведь быть такими, как они, это вовсе не естественно! Жан изучал их кровь и пришел к выводам, что все их способности не что иное, как свойство крови, и вампиров от оборотней отличал только способ передачи этих необычных свойств. Через укус и кормление кровью у вампиров, и от отца к сыну у оборотней. Жан мог бы сказать Ретту на что это похоже, но не нашел в себе смелости.

Болезнь.

Это было похоже на вялотекущую не смертельную болезнь, изменяющую весь организм, пробуждающую инстинкты и преобразующую тело.

А если это болезнь, значит ее можно вылечить. Конечно же, он не поделился своими наблюдениями с Реттом. Тот бы его не понял. Для него вампиры были чем-то совершенно противоположным оборотням. Он не мог абстрагироваться от собственной волчьей природы и увидеть общность между ними.

А теперь выходит и оборотни могли как-то передать свои способности? Как могло не быть связи между ними?

Укус вампира смертелен для оборотня. Это ли не связь?

Только один раз Жану довелось увидеть смерть оборотня от укуса. Оборотня Шефердов после стычки с вампирами Фетаро принесли к нему в лабораторию, в надежде, что он сможет остановить процесс. Оборотень умирал три дня, Жан наблюдал, как разрушается его тело, изучал кровь, пытался остановить, но ничего не смог сделать. Опыт этот был бесценен для него, кровь вела себя совершенно невообразимо, на последних стадиях сворачивалась прямо в сосудах. Но когда он попросил вскрыть некоторые сосуды еще на живом оборотне, чтобы точно определить размеры поражения, родные парня чуть не убили его и забрали несчастного из лаборатории. Они потеряли надежду и хотели, чтобы их сын умер без участия бездушного алхимика.

Если бы он мог исследовать это подробнее, если бы у него было несколько пациентов…

Жан усмехнулся. Обрати его семейство Дегара, они как и Ретт предложили бы ему изловить нескольких оборотней, чтобы поэкспериментировать над ними? Вряд ли они одобрили бы такие работы — спасение оборотней от укуса вампира.

Жан чувствовал, что в крови Бессмертных таится главная загадка их мира. Но вот беда — ни те ни другие не желали исследований в ущерб себе. Всех их сковывал страх, что изучение приведет к открытию их слабостей. Варварство и глупость. Как похоже на людей…

Жан думал о вакцине, которую кололи людям в Маркии, чтобы превращать их в оборотней. Вспоминал Терезу, воображая, что теперь она пьет кровь и убивает. Словно наяву слышал бренчание браслетов Джаи Рабах, которая была слишком сильна, чтобы выбрать себе в спутники простого смертного.

Он думал об этом и злился. Как ему надоело, что мир принадлежит не людям. Что все эти оборотни и вампиры портят ему жизнь. Что он вынужден изуродовать себя, чтобы не быть интересным вампирам, что вынужден помогать Ретту превращать людей в волков, ведь тот спас его и от королевских алхимиков и от вампиров. Спас, потому что оборотень и у него есть могущественная стая.

Злился, что слишком неказист и слаб для Джаи Рабах, старшей дочери альфы стаи.

Злился, что его опередили алхимики Маркии, что они уже нашли источники, уже изучили их и сделали экспериментальную вакцину. То, что это не конечный образец Жан был уверен. Скорее всего, первая или вторая версия. Вводят людям в далеких гарнизонах, чтобы наблюдать в замкнутом социуме.

Но они были впереди него, потому что его император утаил информацию. Скрыл от алхимиков правду о Великом союзе.

Жан потер кожу на лице, чувствуя, как под ней сокращаются мышцы. Именно в этот миг впервые он подумал: как было бы хорошо, если бы ни вампиров ни оборотней никогда не было в нашем мире.

Кто-то шаркнул гравием дорожки, выходя из дома прямо из арки под его окном, и Жан с замершим сердцем высунулся и посмотрел вниз.

Джая Рабах в богатом платье подбирала камушек на садовой дорожке. Обернулась, выискивая взглядом его окно и замерла. Жан смотрел на нее. Она на него.

Она… она хотела бросить камень в его окно? В его окно? Правда ведь. Ведь правда?

Джая не отвела взгляда, только руку опустила. Кивком показала: спускайся.

Жан сглотнул. Он боялся показаться простофилей, но ошибиться боялся еще сильнее. Указал на себя и в сад. Поднял брови, надеясь, что она поймет, что это вопрос.

И самая красивая девушка которую ему только доводилось видеть в этой жизни кивнула.

Жан закивал в ответ как сумасшедший. Бросился от окна, нацепил дурацкие маркийские тапки с загнутыми носами. Творец, ну почему у него нет нормального фрака и сапог?! Почему он выглядит как оборванец? Почему на приемах с проклятущими куртизанками он был в дорогом фраке, а сейчас в дурацкой расшитой жилетке?! Почему он не взял все свои деньги до последней марки, чтобы просто осыпать ее золотом с ног до головы и показать что он не нищий и не ничтожество?!

Жан резко открыл створку шкафа и поправил ворот рубашки, снова пригладил волосы. Лицо как обычно подергивалось. А, да пропади оно пропадом! Он решительно вышел из комнаты и побежал лестницами и коридорами в сад. К ней.

Пока он спускался с каждым шагом его горячность таяла. Она невеста Ретта. И она выйдет за него. Не может не выйти в сложившихся обстоятельствах. И он будет последним подлецом, если усложнит ей эту и так-то непростую задачу. Ведь Жан прекрасно видел, что Эверетт, при всех своих неоспоримых достоинствах, не особенно приглянулся Джае.

Жану очень хотелось верить, что это он понравился ей и эта преступная вера, опасная и подлая, все крепла в нем. Но черт побери, если она ему действительно не безразлична, он должен упростить ей жизнь, а не усложнить. Поэтому тогда в лавке, когда она смотрела на него так трепетно, с таким доверием, он не ответил на ее взгляд. Не показал, не признался во всех своих греховных мыслях и чувствах.

И это правильно. Он не сделает Джаю несчастней, чем она есть. Он должен ее поддержать. Помочь ей, быть ей другом. Все остальное…

Шаги его все замедлялись. По коридору от своей комнаты он чуть не бежал. Когда же выходил в сад, уже еле плелся. Спокойный, вежливо любопытствующий и только.

Джая стояла около крупного керамического вазона, из которого гирляндами до самой земли спускались красно-фиолетовые цветы.

«Орифеи. — отметил Жан походя. — Используются в кое-каких настойках…»

Это еще больше охладило его голову. Вот он какой. Ботаник, алхимик, книжный червь. Не такой мужчина нужен Джае Рабах, сильной волчице.

Она стояла босой. Варварская маркийская традиция. Платье из богато расшитой ткани открывало тонкие щиколотки и разрисованные хной ступни. На правой ноге был браслеты. Жан читал, что бусины крепят на эластичной нити, оборотни носили только украшения, которые при обороте рвались, не повреждая конечности.

— Доброй ночи, Джая-да. — сказал Жан как мог бы сказать ее брат. — Тебе не спится?

Она посмотрела на него, и Жан понял, что не он один пришел сюда, задушив романтические мысли. Джая была строгой и сосредоточенной.

— Пройдемся, лучший алхимик Галивара. — сказала она сдавленно. Пошла по садовой дорожке.

— Тебе не больно? — он с тревогой посмотрел на ее ноги на камушках.

Джая непонимающе посмотрела вниз.

— Я не ранена.

— Нет, я о том, что ты босиком.

Она пожала плечами не понимая.

— У нас не ходят босиком и для меня это странно, а на дорожке камушки.

— Для меня ты странный. — сказала она и Жан почувствовал в словах затаенную обиду.

— Разве? Хотя… — Жан представил оборотней, с которыми она привыкла общаться. Здоровенных, сильных, бородатых. — Да, наверное, это так. — признал он понуро.

Несколько минут они молча шли бок о бок. Жан так накрутил собственное уничижительное настроение, что уже хотел просто уйти и не мучиться больше близостью этой девушки. О чем он только думал. Бежал сюда как влюбленный идиот!

Они дошли до стены, ограждающей сад со стороны города. Тут властвовали вьюнки, высились финиковые пальмы. Жан подумал, что к нему Джая пришла без охраны и если сначала он решил, что это показывает ее настроение на романтическую встречу, то сейчас уязвленное самолюбие шептало, что это потому, что его — жалкого человечишку — она не боится. Что он может сделать ей?

— Шеферд правду сказал про тебя? Ты хороший алхимик? — нарушила Джая молчание.

Жан не был настроен ни на похвальбы самому себе, ни на разговоры про алхимию. Он замкнулся и нахмурился, мучительно переживая свое фиаско. Какой же он идиот. Как он только мог вообразить, что Джая придет к нему как к любовнику на свидание.

И даже мысль что он сам вышел к ней не как должен был выйти влюбленный, не оправдывала ее холодный деловой тон. Жана рвало на части. В один миг он желал ощутить ту робкую близость увидеть в ее глазах тот пугливый особенный интерес. И тут же ругал себя последними словами и велел быть ей другом и не воображать себе невесть что.

— Я не закончил обучение в академии, — сказал он так, словно этими словами мстил самому себе, доказывал, что даже в своей стезе он не добился приличных результатов.

Джая печально нахмурилась.

— Тебе нужна помощь с алхимией, Джая-да? Если так, я помогу. Я… — Жану стало стыдно за собственное малодушие. — Ретт не соврал. Я считаюсь довольно талантливым. Некоторые мои проекты признаны мастерами ремесла. Но я специализируюсь в технике или лекарствах, это мои основные…

— Ты обещаешь? — перебила его Джая и остановилась. Острым глубоким взглядом посмотрела ему в глаза. Жан замер, прекрасно осознавая что за эти глаза уже готов все отдать. Все на свете.

— Да. Я обещаю. Я все сделаю для тебя, Джая… — он хотел добавить уважительную приставку «да», но не добавил. Тут же выругал себя за это, но не добавил. Отвернулся и стал рассматривать листки плюща.

Джая нахмурилась и зло притопнула ногой.

— Я не понимаю тебя! — прошептала она. — Ты играешь со мной?

Жан изумленно поперхнулся.

— Что?

— Ты то холоден, как северный ветер, то добр как брат. Но иногда… я вижу… — она смущенно умолкла и затеребила кончик косы. Жан покраснел словно сопливый школьник. Сглотнул.

Они оба молчали, и Жан понимал что вот он момент признаваться в чувствах. Но он молчал. Как Джая и сказала — то смотрел на нее как на мечту всей жизни то отмалчивался как последний трус.

— Я не хотел бы усложнять тебе жизнь, Джая-да. Ты должна выйти за Эверетта. Он хороший человек, со временем, быть может, ты увидишь это. — сказал Жан и подумал, что будь он на ее месте, то плюнул бы себе в лицо. Трус! Тряпка!

Джая его мысли явно разделяла. Отпустила волосы, заледенела, выпрямилась.

— Спасибо за твою доброту, Жан Ла Росси. Сердце твое так чутко. — проговорила она замогильным тоном. Жан онемел.

— Джая…

Она зло развернулась и хотела уйти, но замерла. Обернулась. Жан не сразу понял, что это он ухватил ее за руку. Прикоснулся! К старшей дочери рода! К незамужней девушке.

По традициям Маркии она могла бы крикнуть своих родственников и вышвырнуть его из дома. Но Джая молчала.

Жан потянул ее к себе, обнял за плечи и поцеловал. Тут же отстранился.

— Мы не должны… Прости меня.

Джая потянулась к нему. Ее губы были влажными и приоткрытыми. Жан ради спасения человечества от чахотки и то бы не оттолкнул ее. Прижал ее к себе снова, жадно зарываясь пальцами в темные волосы на затылке, выдыхая ей в губы жалобные стоны безоговорочной капитуляции.

Что он творит?! Влюбиться в Джаю Рабах это самая ужасная идея на свете… Но не влюбиться в нее он просто не мог.

— Пожалуйста, останови это безумие… — прошептал Жан, отстранившись и прижавшись лбом ко лбу Джаи. Они стояли в тесных, интимных объятиях.

Джая засмеялась и звука теплее Жан в жизни не слышал.

— Ни за что. Ты мой, северный алхимик. — она отважно поцеловала его сама. Чувственно коснулась носом щеки, подбородка, словно запоминала его лицо. — О как жарко… — прошептала она и взяла руку Жана и положила себе на грудь под ключицей. Жан вспыхнул. — Так жарко бьется сердце. — закончила она. — Жан понял, что она вовсе не чувственность ему предлагала, а откровенность. Он взял ее руку и положил на свое сердце. — Слышу. — Сказала Джая. — Ты раньше любил?

Жан покачал головой.

— Я думал, что да.

— И я думала, что да.

Жан отстранил ее. Им нельзя было целоваться в саду ее дяди. Нельзя и точка.

— Но я не оборотень. — сказал Жан то, что камнем лежало на душе.

Джая пожала плечами так небрежно, что Жан засмеялся над собственными страхами.

— Это очень жаль, но моему сердцу все равно. Ты… — она провела ладонями по его лицу, словно собирала с кожи влагу. Приложила ладони к своему лицу. — … мой. Я чувствую.

И столько честности и томности было в ее словах, что у Жана закружилась голова.

— Ты поможешь мне, Жан Ла Росси? Поможешь спасти мою стаю?

— Я сделаю для тебя все. — и ужас сковал Жана по руками ногам. Ужас правдивости своих слов. Он был готов на все, потому что все прочее вдруг стало неважно. Он должен был получить Джаю. Забрать ее себе. Она его. Только его и больше ничья.

Утро встретило Ретта гомоном голосов с улицы и скрипом повозок. Он встал и выглянул наружу — во дворе было сущее столпотворение. Кругом грузили вещи, бегали взбудораженные дети и женщины, мужчины носили сундук за сундуком и нагрузив одну телегу тут же начинали грузить следующую.

— Что тут происходит? — пробормотал Ретт, натягивая рубашку. — Адар!

Мамин прихвостень тут же вошел, уже одетый и бодрый.

— Что за дела?

— Слуга, который принес нам завтрак, сказал, что Старшая дочь приказала стае собираться и ехать в Буланьер.

— Старшая дочь? Джая?

— Она самая.

— И что, они послушали? — удивился Ретт.

— Как видишь, да.

— Хм…

Может девчонка была не такой уж и рохлей. Но те волки ее не испугались. А вот дядька испугался и дал слабину. Может быть после того, как он, Ретт, его прижал? Или это все-таки заслуга самой Рабах?

В общей комнате Жан вяло ковырял вилкой местную крупу со специями. Ретту она больше напоминала безвкусную резину, но в Маркии была в страшном почете.

— Доброе утро.

Жан вскинул голову и заморгал.

— Доброе. — сказал как-то потерянно. Ретт вспомнил на какой ноте они вчера простились и замялся.

— Послушай, я не должен был вчера…

— Не важно, Ретт. Правда, не стоит.

Ретт с облегчением улыбнулся. Он не умел извиняться, но и быть в ссоре с Жаном тоже не хотел. Он сел за стол и придвинул к себе тарелку.

— Как только попадем в Буланьер, я поговорю с Яшем Рабахом. Лучше нам не задерживаться в Маркии и сразу двинуться в Галивар всей стаей. Что думаешь? — Ретт посмотрел на Жана. Адар стоял около окна и смотрел вниз на шумные сборы семейства.

— Я… — Жан скованно сглотнул. — Тебе виднее Ретт. Как скажешь. Но прежде чем мы покинем страну, нам нужны образцы сыворотки. Ты ведь помнишь зачем мы поехали в Маркию?

Ретт вспомнил Тесс. Белокурую, наглую, с вечной самодовольной усмешкой.

— Да, конечно. Сыворотка нужна. Но думаю, раз Рабах знали об оборотнях, то они могут знать что-нибудь и об этом.

— Возможно, — пожал плечами Жан и спрятал глаза. Ретту это не понравилось. Он все еще злился на него?

— Жан, я понимаю, что ты проникся к этой девчонке Рабах, но… ты же сам все понимаешь. — сказал Ретт как можно мягче.

— Проникся? — Жан улыбнулся и это была не самая приятная его улыбка. — Да, можно, наверное, и так сказать. Мне не нравится как ты обращаешься с ней, Ретт. Ты не думаешь о ней вовсе. Ты уже все решил с ее стаей. Это не благородно с твоей стороны.

Что-то очень неприятное заклокотало у Ретта в груди. Жан был ему друг, но отчитывать его вот так?! Ретту это остро не понравилось. Все его тело завибрировало. Это было посягательство на его статус и он это чувствовал. Но Жан человек, не оборотень и не член его стаи. Ретт усмирил свои дурные волчьи инстинкты.

— У Мильдара тысячи оборотней, сейчас не время для благородства.

— А может наоборот, самое время? — Жан отпил чая из маркийского крохотного стаканчика, легко держа его пальцами за горлышко. То, как он легко вписался в эту чуждую среду укололо Ретта. Эверетт был тут совершенно чужим, чуждым элементом, который все хотели изгнать и он это чувствовал. Жан как будто был своим. Сидел себе в расшитой жилетке на полу сложив ноги и попивал маркийский чай. Что-то в его глазах не нравилось Ретту, что-то тревожило.

— Что-то случилось?

Жан безмятежно пригубил напиток.

— Нет. Ничего.

— Я буду с этой проклятой девицей милым, если уж тебе это так важно. Только не злись.

Жан посмотрел на него прямо и этот взгляд уколол Ретта как клинок.

— Благодарю. — сказал он недобро. — Ты очень обяжешь меня этим, Ретт.

Кусок не лез Ретту в горло. Он отложил вилку.

— Выкладывай. — приказал веско. Жан поставил стакан на блюдце и отодвинул подальше по столу.

— Я влюбился. — алхимик робко улыбнулся. Робко, потому что изо всех сил давил улыбку, но она все равно лезла ему на губы.

— В Джаю Рабах? — решил уточнить Ретт, хоть он и прекрасно понимал о ком идет речь.

— Да. В Джаю Рабах.

Ретт пожевал губы

— Что ж, прискорбно. С другой стороны, не так уж это и страшно. После нашей свадьбы она поедет в Галивар. Будет рядом с тобой. Я… ну… я буду не против если вы будете вместе.

Жан расхохотался. Так неистово, что даже слезы утер. Ретт пораженно смотрел на него, а друг все смеялся и смеялся.

— Н-не против? Ты? Ахаха! О, как это великодушно с вашей стороны, граф Шеферд!

Ретт пораженно смотрел на своего друга которого знал уже много лет и не узнавал.

Жан просмеялся, встал и оправил одежду. Смех все еще потряхивал его, вырываясь из груди нервной дрожью.

— Извини Ретт. Я пойду собираться.

И Жан ушел в свою комнату, закрыв дверь с внушительным хлопком. Ретт сидел и хлопал глазами. Сглотнув, посмотрел на Адара.

— Что это черт побери было? — спросил он пораженно.

Адар отвернулся от окна и веско обронил:

— Неповиновение.