Рондье притронулся к спине шофера.
— Остановись. Это здесь.
Он, Ле Гофф и художник из группы документации вошли в жалкую на вид лавчонку, расположенную в конце улицы Лепик.
Владелица, старая шлюха с густо накрашенным по привычке лицом, любезно приветствовала их, показав фальшивые зубы.
— Что угодно господам?
— Комиссар Ле Гофф. Служба уголовного розыска. Вы сказали одному из моих людей, что два месяца назад давали напрокат жандармский мундир?
Выглядывая из-под возвышавшейся на ее голове прически, похожей на ромовую бабу, старуха подтвердила:
— Точно. Какой-то господин брал у меня такой мундир.
— И не вернул его?
Она беззаботно махнула рукой.
— Это не важно. Залог был больше цены мундира.
— Часто вам не возвращают вещи?
— Бывает. Некоторые оставляют их себе, чтобы переодеваться. Она засмеялась, и ее глаза под слишком длинными накладными ресницами цинично блеснули.
— Некоторые психи, извращенцы, любят переодеваться и никогда не возвращают одежду. Они воображают себя кто Людовиком XV, кто Нероном, кто мушкетером, кто балериной… Какое мне дело?! В интимные минуты они чувствуют себя как бы другими людьми, и это их возбуждает.
— Но вы же даете костюмы не только чокнутым! — воскликнул Рондье. — Многие переодеваются для забавы!
Старая сводня показала рукой в кольцах на набитые шкафы.
— Конечно, нет. Среди моих клиентов есть артисты и те, кто берут костюмы для маскарадов.
— А человек, о котором речь? Из какой он среды? Артист? Псих? Как вы думаете?
На этот раз вопросы задавал Ле Гофф. Старуха наморщила лоб.
— Сколько помню, он был нормальным. Красивый парень.
— Блондин?
У Ле Гоффа было описание, сделанное рыжим жандармом, который сопровождал Муша в тот день.
— Да. Теперь я ясно его вспоминаю. Блондин, голубые глаза, красивый рот.
— А возраст? От тридцати до сорока?
— Лет тридцать пять.
— Челюсти?
— Довольно тяжелые. Упрямый мужчина.
Старуха отвечала, не задумываясь.
— Рост?
На этот раз она заколебалась, боясь ошибиться.
— Ну… Может быть, метр восемьдесят. Красивый мужик, ничего не скажешь. Я видела его почти в чем мама родила. Он примерял костюм.
Она вульгарно, двусмысленно захохотала.
— Лицо?
— Удлиненное.
— Особые приметы?
— Ну…
По мере того, как она говорила, художник карандашом набрасывал в блокноте рисунок.
— Ну, — неуверенно повторила она. — Теперь, когда я поразмыслила, мне показалось, что у него был шрам в углу рта. С левой стороны.
Она подняла руку, как будто пытаясь остановить художника.
— Почти незаметный. И вообще я не уверена. И все же…
— Похож он на этого типа?
Рондье показал ей карточку. Старуха отрицательно покачала головой, и ромовая баба заколыхалась.
— А на этого?
Прежде чем она успела ответить, Ле Гофф пояснил:
— Если между вашим клиентом и портретами, которые мы вам показываем, есть сходство в деталях, скажите. Это может быть подбородок, нос, ухо, рот. Короче, любая деталь, которая напомнит вам этого типа.
Новенький зубной протез сверкал на наштукатуренном лице старухи.
— Я поняла. Вы называете это фотороботом?
— Именно, — подтвердил Рондье. — Сядем и начнем. И имейте в виду — кто поможет в его поимке, получит пять кусков.
— Пять кусков? Без обмана? Господи Боже, да садитесь же поудобнее!
Она засеменила к стоявшему посреди комнаты столу и принялась убирать с него посуду и пустые бутылки.