Сицилийский клан

IV

— Это всегда так долго, мама?

Франсуаз Ле Гофф оторвалась от портрета своего младшего сына, украшавшего первую страницу «Франс-суар». Ее темное пальто резко выделялось на фоне стены клиники. Седые волосы, гладко зачесанные назад, прикрывала серая шляпка, давно вышедшая из моды. Казалось, женщина излучает безмятежное спокойствие. Она сняла очки в железной оправе и посмотрела на сына.

— С тобой было проще. А с Жобиком действительно затянулось.

Помахав в воздухе сложенной газетой, она с гордостью спросила:

— Ты читал, какие надежды возлагаются на него в связи с лондонским чемпионатом? Здесь пишут, что во время встречи с мексиканцами он будет самым опасным нападающим.

Ален Ле Гофф, меривший коридор большими шагами, на секунду остановился и с той же гордостью подтвердил:

— Лучшего центрального нападающего в сборной Франции никогда не было, мама.

Он подошел к закрытой двери, прислушался, закурил десятую за время ожидания сигарету и воскликнул:

— Господи, как же долго! Как ты считаешь…

— Посиди немного! — прервала его мать, подняв руку в серой перчатке. — От тебя у меня начинает кружиться голова!

— Пойми же, мама! Это мой ребенок…

Не закончив фразу, он бросился к вышедшей из-за двери санитарке.

— Что там, мадам?

Та с понимающим видом отрицательно покачала головой.

— Пока ничего. Однако беспокоиться не нужно. Все идет нормально.

— Вы будете накладывать щипцы?

В голосе его слышалась тревога. Подобно всем мужчинам, он склонен был драматизировать ситуацию.

— Доктор полагает, что до этого не дойдет, — ободряюще сказала санитарка, обходя его. — Главное, не мучьте себя. Обычно все проходит прекрасно. Не правда ли, мадам?

Старая бретонка пожала плечами.

— Мужчины беспокоятся о нас только тогда, когда мы производим на свет их ребенка. В другое время они нас просто не замечают.

Она снова махнула газетой в сторону сына.

— В день, когда ты появился на свет, твой отец выпил целую бутылку коньяка. Он так накачался, что на следующий день не мог вспомнить дорогу в больницу… Когда у мужчины рождается сын, он полагает, что все кругом должно остановиться. К счастью, этого не происходит.

Она засмеялась, и санитарка последовала ее примеру. В это время дальняя дверь коридора открылась, и в ней показался старший инспектор Рондье. Плащ его блестел от дождя. Все головы повернулись к нему. Поздоровавшись с женщинами, вошедший отвел Ле Гоффа в сторону и пробормотал:

— Прошу прощения, патрон… Мне показалось, что будет лучше, если я сообщу вам об этом лично… Муш сбежал!

— Что? Сарте?! — вздрогнув, воскликнул комиссар. — Я же видел его сегодня!

— Он удрал из фургона, когда его везли в Сантэ.

— У него оказалась пушка?

— Нет. Он поднял пол. И при этом пристукнул бродягу, который был с ним в одной камере.

Лицо Ле Гоффа застыло. Он переводил взгляд с матери на своего заместителя.

— Какие приняты меры?

— Комиссар Тупир приказал, чтобы до вашего прибытия подследственных не разводили по камерам. Я послал людей на улицу Кассини, где фургон едва не попал в аварию и на какое-то время остановился.

— Что там произошло?

— Его чуть не протаранила легковушка, за рулем которой сидела женщина.

— Что еще?

— Была объявлена общая тревога. Пока это все. Я помчался сюда, чтобы сообщить вам о случившемся.

Лицо комиссара говорило о том, что он одобряет все эти шаги.

— Что вы думаете предпринять? — спросил его Рондье.

— Немедленно допросить всех, кто может иметь хоть какое-то отношение к побегу. Все перерыть. Попытаться понять, как это было. Спасибо, что приехали ко мне в клинику.

Ле Гофф сделал шаг по направлению к матери, но Рондье удержал его за рукав.

— Может быть, вам лучше присоединиться к нам позднее, патрон? Я имею в виду, когда…

Он неловко коснулся рукой стены коридора, за которой рождалась новая жизнь. Однако колебания Ле Гоффа были недолгими. Встретив вопросительный взгляд матери, он проговорил:

— У меня неприятности, мама. Большие неприятности. Боюсь, что мне придется уйти. Скажи Анжеле…

Он снял с вешалки плащ, подошел к двери в родильное отделение, задержался возле нее на минуту, опустив голову, а потом стряхнул с себя оцепенение и решительно бросил:

— В дорогу!

Голос его был неприятным, как будто он пытался скрыть овладевшее им волнение. Франсуаз Ле Гофф встала, прежде чем обратиться к сыну.

— Ты не преувеличиваешь? Тебе не кажется, что ты мог бы повременить? Этой минуты ты ждал шесть лет. Когда же, благодарение Богу, она настала, ты уходишь…

Смущенный Рондье отошел на несколько шагов. Он ругал себя за то, что пришел. Однако он понимал, что поступил правильно. Инспектор слишком хорошо знал Ле Гоффа. Тот никогда бы ему не простил, если бы даже в подобных обстоятельствах ему не сообщили о побеге. Комиссар несколько секунд смотрел на сигарету, тлевшую в его пальцах, потом поднял глаза.

— Мне очень жаль, мама. Дело действительно серьезное.

Бежал Роже Сарте. Тот самый, который убил Врийяра. Ты, наверное, помнишь…

— Я помню только об одном, Ален Ле Гофф, — отрезала его мать. — В момент, когда ты станешь отцом, тебя не будет рядом с твоей женой.

Комиссар протянул к ней руку, но не осмелился даже прикоснуться к ее одежде.

— Мне очень жаль, мама…

Лицо его выражало страдание. Он взглянул на санитарку, входившую в родильное отделение с чистыми полотенцами в руках, сделал шаг вслед за ней, потом, как будто передумав, круто повернулся и присоединился к Рондье, который ждал его в подъезде, глядя на частую сетку дождя.