Сильнее смерти

ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО

РАКИТНАЯ НИНА.

РАКИТНАЯ ЛЕСЯ, ее сестра.

РАКИТНЫЙ СЕРГЕЙ, ее брат.

ЛАВРОВА ВЕРА ЛЬВОВНА, ее свекровь.

ГАРМАШ КАТЯ.

ТУРБИН КИРИЛЛ СТЕПАНОВИЧ.

Большая комната в старом деревянном доме. Три двери: в другие комнаты и в коридор, который ведет на кухню и на улицу. В комнате старинный буфет, стол, пианино. На стене тарелка репродуктора.

Часть комнаты возле печки отгорожена ширмой. За ширмой диван. На диване, накрывшись с головой одеялом, лежит Н и н а.

Через заиндевевшие окна пробивается лунный свет.

Входит К а т я. Она в пальто. На голове платок. В полутьме натыкается на стул.

К а т я. Эй, люди! Отзовитесь.

Нина молчит.

Странно. (Подходит к одной из дверей. Стучит.) Никого. (Стучит во вторую дверь.) Тоже никого. Очень даже странно. (Заходит за ширму. Увидела Нину.) Что с вами? (Трогает ее за плечо.)

Нина подняла голову.

(С облегчением.) Господи! А я уж подумала… Иду — калитка открыта, скрипит на всю улицу. Заглянула во двор — входная дверь настежь. Зову — никто не отвечает. Где у вас свет?

Н и н а. У двери. Слева.

К а т я (нашла выключатель, включила свет). Мне знакомо ваше лицо. Вы киевлянка?

Н и н а. Да.

К а т я. На заводе работаете?

Н и н а. Нет.

К а т я. Простыли?

Нина молчит.

В бараке косяками лежат. У многих воспаление легких. Неудивительно. В Киеве не бывало таких морозов с ветрами. Барак, правда, отапливается. Но в цехе вода замерзает. (Прикасается к ее лбу.) Температуры у вас уже нет.

Н и н а. И не было.

К а т я. Что же?

Н и н а. Сердце.

К а т я. Врач был?

Н и н а. Я не вызывала.

К а т я. Чем вам помочь?

Н и н а. Мне ничего не нужно. (Откинула одеяло. На ней пальто.)

К а т я. Дрова где у вас?

Н и н а. Я сама.

К а т я. Сидите! Где дрова?

Н и н а. На кухне.

К а т я выходит и возвращается, неся несколько поленьев.

К а т я. Принесу еще. Мне сейчас тяжестей подымать нельзя. (Достает зажигалку, отрывает от поленьев кору, растапливает печку.) Откуда же я вас знаю? Вы где жили в Киеве?

Н и н а. На Печерске.

К а т я. Ну да. Конечно. Дочь Ракитного.

Н и н а. А я вас там не видела.

К а т я. Видела, но не запомнила. Один раз я была у вас. Восемь лет назад. В декабре тридцать третьего… Мы вашего отца хоронили. Добрую память оставил о себе Николай Максимович. Все лучшие токари завода — его ученики. И я его ученица. Девчонок он в свою бригаду обычно не брал. Но меня выучил. В долгу я перед твоим покойным отцом.

Н и н а. Вы Гармаш?

К а т я. Да, Катя Гармаш.

Н и н а. Ну, вы свой долг уплатили.

К а т я. Сергея вашего обучила? Невелика заслуга. У твоего брата умные руки. Отцовские. И смекалка отцовская. Сейчас с ним выполняем самую ответственную работу. Я — на казенниках. Он — на стволах. Рассказывал?

Н и н а. Нет.

К а т я. Неужто Ничего не говорил?

Н и н а. Я живу за городом. Редко видимся.

К а т я. Давно здесь не была?

Н и н а. Около месяца.

К а т я. Тогда понятно… Эвакуировались мы сюда, минометы стали делать. Теперь — пушки.

Н и н а. Я знаю.

К а т я. Красавицы. Номер у них с буквой «А». Мы их «аннушками» зовем. Пока мало делаем: хороших токарей не хватает. (Улыбнулась.) А придется в отпуск идти. Сына жду. На фронте мой Василий. Сегодня письмо получила. Все беспокоится обо мне. Восемь лет были женаты. Я уж горевать начала. Все думаю, как назвать. Тимур — звучит?

Н и н а (безразлично). Звучит.

К а т я. Руслан?

Н и н а. Звучит.

К а т я. А Вахтанг?

Н и н а. Это же грузинское имя.

К а т я (подбрасывает дров в печь). Вахтанг Васильевич… Ничего… Вот и теплее стало. Можешь снять пальто.

Н и н а. Потом.

К а т я. Я тоже больше всего от холода страдаю. И в цехе и по дороге на завод. Пальто у меня на рыбьем меху. Шила до войны. Все портного просила: «Поменьше ватина», чтобы не полнило. Вот дуреха! До завода-то час добираться.

Н и н а. Идите. Спасибо.

К а т я. Еще дровишек принесу и пойду.

Н и н а. Я сама теперь.

К а т я. Сиди! Видно, сильный приступ был. Почернела даже. Глаза опухли. (Вышла и возвратилась с дровами. Положила на пол.) Сердце-то как?

Н и н а. Уже не болит.

К а т я. Тогда пойду. (Остановилась в дверях.) Я ведь и мужа твоего хорошо знаю. После института к нам в цех пришел. Удачный он у тебя. Где Борис Владимирович, там смех всегда. На демонстрациях — запевала.

Н и н а (со стоном). И-ди-те!

К а т я. Да ты что, Нина?

Н и н а. Идите. Вам спешить нельзя.

К а т я. Прибавлю шаг, успею.

Н и н а. На улице скользко.

К а т я. Нет. Снег выпал.

Н и н а. Собаки бегают голодные… Ну идите. (С мольбой.) Идите же!

К а т я (подходит к ней). Погоди, Нина. Видно, не просто сердце у тебя заболело. Случилось что? Скажи. С дочуркой? С сестрой?

Нина молчит.

Сергея вчера видела… Может, со свекровью?

Нина молчит.

Неужто Борис Владимирович?! Так ведь он в училище… Не молчи, Нина. Вижу, горе у тебя в глазах. (Заметила, что Нина держит в руке листок.) Письмо получила?

Н и н а. Два… Вначале прочла похоронку: «Верный воинской присяге и долгу, проявив мужество и героизм, убит десятого ноября». Потом его письмо: «Сегодня, седьмого ноября, прошли по Красной площади. Это на всю жизнь». Вся жизнь… Три дня…

К а т я. Почему не плачешь? Ну почему ты не плачешь?

Н и н а. Я плакала. Пес рядом сидел. Добрый пес. Потом ушел. Осталась одна.

К а т я. Я вчера видела Сергея.

Н и н а. Не приходил.

К а т я. А сестренка?

Н и н а. И Леся не появлялась. Никого не было.

К а т я. Бедная ты моя! (Села рядом с Ниной.) Поплачь… Ну поплачь же… (После паузы.) Он веселый был. Смеялся заразительно. Фотографию показывал дочкину: «Вот она, моя Аленка. Копия Нины. Такой же лютик».

Н и н а. Не нужно, Катя. Слез уже нет…

К а т я. Говори, говори…

Н и н а. С первого дня войны некогда было думать. За эти сутки все вспомнила. Эвакуация… Городишко этот… Недостроенные цеха… Тяжеленные носилки с кирпичами…

К а т я. Значит, на заводе работала?

Н и н а. Да.

К а т я. Почему сейчас за городом?

Н и н а. Специальности у меня никакой. Кончила школу, поступила в институт. И этой же зимой отца не стало. Пришлось бросить.

К а т я. Брат и сестра на твоих руках остались?

Н и н а. Да. Сергею было шестнадцать. Лесе — десять. Леся маму и не знала. Она после ее рождения умерла. Приехала сюда — ни на что не гожусь. Только носилки таскать.

К а т я. А сейчас где?

Н и н а. В райцентре… Голодно стало… Не могла смотреть на Лесю. Как тростинка. И Сергей голодный. Ради них на овощную базу устроилась… (Замолчала.)

К а т я. Я слушаю, слушаю.

Н и н а. С рассвета до самой ночи картошку перебирала. Крупная в одну кучу — на фронт. Помельче — в детские сады и ясли. Подмороженная — в столовые. Немного нам. Привезешь сюда — праздник. Каждую неделю такой праздник устраивала. Сейчас почти месяц не была — приболела. Приехала — никого. Только пес… Тоже голодный…

К а т я. Себя пожалей.

Н и н а. Чем я лучше других? У нас на базе что ни день, то новая вдова. Идем в барак — письма на столике. Все останавливаются. Боятся подойти. Я беды не ждала. Думаю, в училище он… Приехала — два письма в дверях… Сергей обожал его. Узнает, в дугу согнется… Леся звала его папа Боря. Все мы осиротели, Катя.

К а т я. А жить нужно.

Н и н а. Уедем отсюда. Под Самарканд. К тетке. Там не так голодно. Тепло… Завтра же дам телеграмму. Пусть вызов присылает. Лесе и мне с Аленкой. Сергея с завода не отпустят.

К а т я. А свекровь?

Н и н а. Кто мы теперь ей? Она растила Борю без мужа. Кончил он институт. Оставили в аспирантуре. Радость!.. И вдруг… Женился на недоучке! Да еще Сергей и Леся в придачу… А когда родилась Аленка, четверо на его иждивении оказались. Ушел Боря на завод. Вечерами корпел над чертежами — подрабатывал… Вера Львовна жалела его. Меня, конечно, не любила. Хотя и скрывала… Артистка она.

К а т я. В театре?

Н и н а. Нет. Певица. Голос небольшой. Всю жизнь по клубам романсы Чайковского пела… Помешалась на Чайковском. Сейчас у всех одно на уме: что на фронте? А она счастлива. Как же! Волею судьбы была в местах, где жил Чайковский! (После паузы.) Знала ведь, что я приезжаю. Прислала записку с няней: «Извини, Ниночка. Срочно еду на село с концертом». Впрочем, что ее винить… У одних от горя душа закаменела. У других — от эгоизма. «Только бы выжить»… Куда же девался Сергей?

Входит Т у р б и н.

Т у р б и н. Салют девицам-красавицам! О чем беседуете? Догадываюсь. Алеша Попович или Василиса Прекрасная? (Посмотрел на часы.) Однако, Катерина свет Степановна, вы заговорились. Начало смены через двадцать минут. А в марафонцы вы сейчас явно не годитесь… Как себя чувствуешь?

К а т я. Нормально.

Т у р б и н. Еще раз предупреждаю: чуть что — скажи. Нам будет трудно без тебя, но немедленно освободим. Если потребуется, сразу в больницу положим.

К а т я. Хорошо.

Т у р б и н. Говорят, письмо получила?

К а т я. Получила.

Т у р б и н. Что пишет муж?

К а т я. Ничего. Воюет. Ждет сына.

Т у р б и н (шутливо). Так вот, Екатерина Степановна, считай это своим партийным поручением. Ясно?

К а т я. Ясно.

Т у р б и н. Имя наконец придумала?

К а т я. Да.

Т у р б и н. Погоди, погоди… Попробую угадать… Цезарь? Спартак? Спартак Васильевич — ох, как звучит! Угадал?

К а т я. Нет.

Т у р б и н. Как же?

К а т я. Борис.

Т у р б и н. Правильно решила. Хорошее имя. Как считает Нина Николаевна?

Нина молчит.

Молчание — знак согласия. Значит, решено: Борис… А сейчас, Катя, иди в машину. И прямо к цеху. Начальнику скажи: я пешком вернусь.

К а т я (Нине). Утром зайду. До свиданья. (Выходит.)

Т у р б и н (Нине). Редко видимся, соседушка. Но, должен сказать, вы все хорошеете. Похудели, правда, но вам это к лицу… Все мучался: на кого похожа моя прелестная квартирантка? Теперь ясно. (Декламирует.)

Н и н а. Кирилл Степанович…

Т у р б и н. Слушаю вас.

Н и н а. Вы парторг цеха.

Т у р б и н. Так точно.

Н и н а. Ваша обязанность — поднимать у людей бодрость Духа.

Т у р б и н. Тоже верно.

Н и н а. Но зачем же паясничать? Хотя… Может, это искренне. Горе трудно скрыть. Счастье — еще труднее. Но, поверьте, не всем легко смотреть на вашу улыбку. Вы вернулись с фронта. Правда, левая нога чуть покороче. Но это совсем небольшая потеря. А другие…

Т у р б и н (помолчав). Спасибо… Вы откровенны.

Н и н а. Мы многим обязаны вам. Вы нас приютили. Отдали лучшую комнату. Отгородили этот угол для Леси, чтобы ей было теплее. Я вам признательна и хочу предупредить…

Т у р б и н. Будем считать, что мы квиты. Можно пройти к Сергею?

Н и н а. Его нет.

Т у р б и н. Как это — нет?

Н и н а. Не приходил.

Т у р б и н. Быть этого не может! (Открыл дверь в одну из комнат.) Вы давно приехали?

Н и н а. Вчера вечером.

Т у р б и н. И Сергей не появлялся?!

Н и н а. Нет.

Т у р б и н (с волнением). Как же так… Я не сомневался — он заболел. Взял дежурную машину, приехал проведать… Вчера он был в первой смене. Сегодня снова в первой — не пришел. Сменщик остался работать еще двенадцать часов.

Н и н а. Может, он решил меня навестить и мы разминулись?

Т у р б и н. Не выйти на работу?! Да ему голову оторвут!

Н и н а. За что? Он уже несколько месяцев не имел ни одного выходного дня.

Т у р б и н. Выходного! Какие, к дьяволу, сейчас выходные дни? Завод выпускает пушки! Против танков, которые прут на Москву. Но их мало! Стволы лимитируют. А самая трудная операция на стволе — нарезка резьбы под казенник. Только шесть токарей могут выполнять эту работу. Нет, нет! Чтобы Сергей Ракитный решил не выйти на работу? С ним что-то случилось. (Идет к выходу.)

Н и н а. Вы куда?

Т у р б и н. В аптеку. Позвоню директору завода. Он весь город поднимет на ноги.

Н и н а (хватает пальто). Я с вами.

Т у р б и н. Оставайтесь.

Н и н а (поспешно надевая, пальто). Нет, я с вами.

Т у р б и н. Говорю — оставайтесь! Вдруг кто забежит, расскажет.

Н и н а. Но как я узнаю?

Т у р б и н. Я вернусь. (Уходит.)

Н и н а (сбросила пальто, мечется по комнате). Этого еще не хватало!

Входит Л а в р о в а. На ней потертая меховая шубка.

Л а в р о в а. Здравствуйте, Ниночка.

Нина кивнула.

Не встретила тебя. Извини. Так уж получилось. Куда это Кирилл Степанович побежал? Не остановился даже. Обычно всегда шутит. А тут — кивнул только… А как меня слушали! Я им спела почти весь свой репертуар. Ехали сюда на санях. По краю озера. Луна полная. Так красиво. (Вдруг горько заплакала. Опустилась на стул.)

Н и н а. Перестаньте… Перестаньте!

Л а в р о в а (вытирает глаза). Не сердись, пожалуйста. Со мной бывает… без всякого повода… Однажды на концерте конферансье объявил: «Вера Лаврова. «Песня Земфиры». И вдруг мне показалось: голос пропал. Заплакала. Выпустили братьев Левченко — чечетка. Пришла в себя. И во втором отделении спела. Дважды вызывали на «бис». (После паузы.) Хотя повод есть. Я потеряла хлебную карточку. (Не подымая головы.) Хлебную карточку потеряла, слышишь?

Н и н а. Слышу.

Л а в р о в а. Сегодня тринадцатое?

Н и н а. Да.

Л а в р о в а. Значит, до конца месяца восемнадцать дней. По четыреста граммов. Сколько это будет? Я всегда была слаба в арифметике.

Нина молчит.

Восемнадцать дней по четыреста граммов.

Нина молчит.

Вероятно, четыре буханки. (Сжала голову руками.) Горе какое!

Н и н а. Вы называете это горем?!

Л а в р о в а. Конечно. Что может быть хуже…

Нина, не выдержав, достает из кармана два листка, бросает ей. Один листок падает Лавровой на колени. Второй — на пол.

(Берет листок. Читает. Улыбается сквозь слезы.) Какая же я глупая! Такое письмо дороже всех хлебов. «Прошли маршем по Красной площади». Ну поголодаю две недели. В конце концов, даже полезно избавиться от лишнего веса. (Читает.) «Москву ни за что не отдадим». Я уже похудела. Недавно слышу: «Девушка, не вы ли уронили перчатку?» И старик обращался ко мне: «Барышня»… Он привез меня на санях. Ехали по краю озера…

Н и н а. Вы уже говорили об этом.

Л а в р о в а. Нет-нет, ты послушай! Я представила себе озеро летом. А в ушах звучит мелодия. Лебединое озеро! Да-да, это лебединое озеро. Петр Ильич был впечатлительным ребенком. А детские впечатления остаются в памяти на всю жизнь. Возможно, он видел это озеро. (После паузы.) Не сердись, Ниночка. В тягость тебе не буду. А это что за письмо? (Наклоняется за вторым листком.)

Н и н а (быстро подняла листок). Мне.

Л а в р о в а. От кого?

Н и н а. От тетки. Из Самарканда.

Л а в р о в а. Что она пишет?

Н и н а. Все хорошо.

Л а в р о в а. Тепло там?

Н и н а. Да.

Л а в р о в а. И дыни… Сушеные… Прелесть!.. Однажды была там на гастролях… В тот год я себе новое концертное платье сшила. Потом много лет пела в нем. Распускала по фигуре… Оставила у соседки. Думала, скоро вернемся в Киев. Все так думали… Я хоть шубку захватила, другие вообще приехали без зимнего. Единственный раз в жизни оказалась благоразумной.

Вбегает Л е с я. Она закутана так, что видны только нос и глаза. С трудом поднимает озябшие руки, обнимает Нину.

Л е с я (хрипло). Привет, старшая! Бегу, волнуюсь. Вдруг не застану! Вдруг уже уехала! Ты с Аленкой?

Н и н а. Я же написала: еду одна.

Л е с я. А вдруг передумала? Как поживает моя племянничка?

Н и н а. Хорошо.

Л е с я. Соскучилась по ней — кошмар! (Лавровой.) Здравствуйте, Вера Львовна.

Л а в р о в а. Здравствуй, Лесенька. (Уходит в свою комнату.)

Л е с я (прижалась к печке, блаженно). Все косточки промерзли. Раздень меня. Руки не могу согнуть.

Нина снимает с Леси ватную телогрейку, мужскую куртку и две кофты.

Напялила все, что было дома. Все равно от ветра нет спасения.

Н и н а. Где ты была?

Л е с я. На работе.

Н и н а. На какой работе?

Л е с я (снова прижалась к печке). На платформах. От завода до станции. Потом до железнодорожного узла. И обратно.

Н и н а. На платформах?.. Тебя что, с завода уволили?

Л е с я. Нет.

Н и н а. Разве у тебя была плохая работа?

Л е с я. Куда лучше! Сидишь у теплой батареи и проверяешь втулки. Проходной калибр идет, непроходной не идет — годная. Проходной не идет — брак. Не работа — удовольствие.

Н и н а. Зачем же ты? Карточка другая?

Л е с я. Карточка та же.

Н и н а. Что ты делаешь да платформах?

Л е с я. Крашу пушки.

Н и н а. Не понимаю…

Л е с я. Ну представь себе. Военпред принял пушки. Их выкатывают во двор. Отстреливают прямо у цеха. Потом грузят на платформы. Подают паровоз. И мы на ходу красим. Пока доедем до железнодорожного узла — готовы наши красавицы.

Н и н а. Зачем такая спешка?

Л е с я. Под Москву идут наши «аннушки». Значит, каждый час дорог. В комитете комсомола на эту работу отбирали лучших.

Н и н а. Проверять детали не менее ответственно.

Л е с я. Не говори! Детали мертвые. Пушка живая. Крашу и разговариваю с ней. Поверишь, не замечаем холода! Обратно хуже. Сбиваемся в кучу, танцуем… Ох, косточки отходят! Еще бы кипяточку.

Н и н а. Сейчас согрею.

Л е с я. Ты привезла картошку?

Н и н а. И капусту.

Л е с я. Роскошно! У меня тоже для вас подарочек! (Берет ватник, достает из кармана банку.) Тушенка. Свиная! С жиром! Солдаты подарили. Увидели наши платформы, выскочили из теплушек. Очень им понравились «аннушки». На радостях стали нас качать. Хотели покормить, а тут кричат: «По вагонам!» Дали консервов. Да еще буханку хлеба на всех. Хлеб мы сразу слопали, а тушенку — домой. Мировые ребята! Уральцы. Все один к одному. Как наш Кирилл Степанович. Ну, думаю, берегитесь, фашисты! Такие парни дух из вас вышибут… Тронулся эшелон. Вначале теплушки. Потом смотрим: наши платформы. Успели подцепить.

Н и н а выходит.

(Идет к выключателю. Гасит свет.) Говорят, лунный свет холодный… Неправда! Так стало тепло. (Кружится по комнате, напевая.)

Вошла Н и н а. Наблюдает за Лесей. Включила свет.

(Остановилась.) Думаешь, я сошла с ума? Может быть. Луна виновата. Я все же молодая. Хотя не очень. Ведь правда, старшая, не очень?

Н и н а. Очень.

Л е с я. Восемнадцать? Да. Но прибавь еще полгода войны. Значит, не меньше двадцати. Ты, между прочим, в двадцать уже вышла замуж. А Боре сколько было? Двадцать пять. Пять лет разница — нормально? Нормально, Нина?

Н и н а. Да.

Л е с я. А десять?

Н и н а. Не знаю.

Л е с я. Между прочим, Отелло был по меньшей мере вдвое старше Дездемоны. И если бы не Яго, конечно, они были бы счастливы. Мне бы ее красоту! Ты, старшая, удалась по всем статьям. Не зря папа Боря называл тебя лютиком. А во мне изюминки нет.

Н и н а. Когда ты видела Сергея?

Л е с я. Только что. Мы с ним вместе прикатили к заводу на пустых платформах.

Н и н а. Он был с тобой? Помогал красить?

Л е с я. Нет. Сережа только с нами возвратился.

Н и н а. Где он был?

Л е с я. Может, тебе, старшая, скажет. Мне не захотел.

Н и н а. Где он сейчас?

Л е с я. Пошел на завод.

В дверях появляется С е р г е й. Забинтованные руки держит за спиной.

Пожалуйста! Собственной персоной. (Сергею.) Давай, давай на допрос. (Нине.) Только не приговаривай его к лишению ужина. (Сергею.) Сегодня у нас картошка с тушенкой! (Открывает дверь в комнату.) Вера Львовна!

Входит Л а в р о в а.

На кухню! За мной! (Уходит на кухню.)

Л а в р о в а (идет за ней. На миг остановилась возле Сергея). Добрый вечер, Сережа.

Сергей кивнул. Л а в р о в а вышла.

Н и н а. Встретил Турбина?

С е р г е й. Нет.

Н и н а. Он звонит директору завода. Сказал: поднимут весь город на ноги. Ты был в цехе?

С е р г е й. Нет. Звонил.

Н и н а. Почему не был?

С е р г е й. Отпустили меня.

Н и н а. Кто?

С е р г е й. Врач.

Н и н а. Что с тобой?

С е р г е й. Руки приморозил слегка… Думал, смажут — пойду в цех. Он смазал, перевязал и велел идти домой.

Н и н а. Врач заводской?

С е р г е й. Конечно.

Н и н а. Значит, не приморозил, а отморозил. Иначе бы он не отправил тебя домой, зная, как ты необходим в цехе. Когда это случилось?

С е р г е й. Вчера.

Н и н а. Где?

С е р г е й. Пришел на нашу станцию. Поезд стоял санитарный. Тронулся…

Н и н а. Ну?

С е р г е й. Я успел вскочить на подножку. Пришлось держаться за поручни. А перчатки худые.

Н и н а. Куда ты ездил?

С е р г е й. В обком.

Н и н а. Зачем?

С е р г е й. С поручением.

Н и н а. Ты мне никогда не врал.

С е р г е й (хмуро). И сейчас…

Н и н а. Врешь! Парторгу неизвестно, что тебя отправили с поручением? Ерунда. Говори, зачем поехал?

С е р г е й. Нужно было.

Н и н а. Видно, очень нужно, если уехал без разрешения?

Сергей молчит.

(С обидой.) Дожила… «Пока Борис на фронте, я за вас в ответе. Все сделаю, чтобы вы с Лесей и Аленкой жили спокойно». Все сделаю… Знал, что я должна приехать?

С е р г е й. Знал.

Н и н а. Даже не встретил. Да еще не хочешь объяснить, зачем уехал. А ведь я могла и не дождаться тебя.

С е р г е й. Как тебе там?

Н и н а. Не скажу. Ты от меня скрываешь — я от тебя буду все скрывать. (Видя хмурое лицо Сергея.) Нельзя мне, вижу, от вас уезжать. Месяц не была — бог знает что натворили. Ты руки отморозил… Леся на платформах ездит. Вдруг заболеет? Почему не отговорил ее?

С е р г е й. Она уже сама решает.

Н и н а. Поеду… Заберу документы, останусь здесь. Заставлю Лесю вернуться в цех.

С е р г е й. Нельзя тебе оставаться!

Н и н а. Почему? Чем я тебе мешаю?

Входит Т у р б и н. Пауза.

Т у р б и н (смотрит на Сергея). Где был?

С е р г е й. В обкоме.

Т у р б и н. Зачем?

С е р г е й. Хотел попасть к секретарю.

Т у р б и н. Попал?

С е р г е й. Нет. Все секретари разъехались.

Т у р б и н. Почему не пошел к секретарю нашего горкома?

С е р г е й. Другие ходили. Он не захотел отменять решение директора завода.

Т у р б и н. Так ты ведь и у директора еще не был.

С е р г е й. С вами разговаривал. Вы сказали: напрасно.

Т у р б и н. Но я обещал: придет время — сам поговорю. (Повысив голос.) Обещал или нет?

С е р г е й. Обещали.

Т у р б и н. А ты выбрал самый тяжелый для завода момент и решил дезертировать!

С е р г е й. Какой же я дезертир?

Т у р б и н. Хочешь удрать, значит, дезертир.

С е р г е й. Куда удрать?! Куда? На фронт!

Т у р б и н. Ах на фронт? Герой, да? Таких героев в цехе — десятки. Дай только волю, все бы надели солдатские шинели. А кто работать будет? (В бешенстве схватил Сергея за плечи.) Я спрашиваю, кто работать будет?! Бабы? Они и так вкалывают наравне с мужиками. Каждые умелые руки сейчас на вес золота.

С е р г е й. И на фронте солдаты нужны.

Т у р б и н. Во-о-ру-жен-ные!

С е р г е й. Понятно.

Т у р б и н. Ни черта ты не понимаешь! Я двадцать второго июня стрелял по танкам. Стрелял и плакал: наша пушечка не брала немецкую броню. Мы стреляем, а они прут. Стреляем, а они прут. Научились останавливать. Но какой ценой? Гранаты… Бутылки… (Помолчал.) Завтра явишься в цех. Соберу партбюро. Что решат — не знаю. А уж отдавать тебя под суд или нет — это дело директора.

Понурив голову, С е р г е й уходит в комнату.

Н и н а. Обязанность парторга — воспитывать молодых коммунистов. Быть чутким, гуманным.

Т у р б и н. А посылать девчонок в колючую стужу красить пушки? Просить подростков наравне со взрослыми работать по двенадцать часов в сутки без выходных? Перевести на казарменное положение рабочих, не выполняющих нормы из за недомогания, не имея возможности накормить их досыта, — гуманно? Но от этого зависит судьба Родины… Седьмого ноября состоялся парад на Красной площади. Знаете?

Н и н а (глухо). Знаю.

Т у р б и н. Проходили мимо мавзолея — и прямо в бой! Не только обученные солдаты, но и московские ополченцы, многие из которых впервые в жизни взяли в руки винтовки. Курсанты училищ. Через месяц-другой они бы командовали ротами и батальонами. Об этом вы тоже знаете?

Н и н а (кричит). Знаю!

Т у р б и н. Так что это — жестокость? Или необходимость выиграть дни, часы, минуты, чтобы накопить силы? Идти танками против танков. С пушками против танков. С надежными пушками, как наши «аннушки». Московские ополченцы вместе с курсантами выигрывают дни, чтобы мы здесь в тылу успели развернуться… Знаете ли вы, что директор завода каждую ночь докладывает в Государственный комитет обороны, сколько пушек завод изготовил за сутки? А мы недодадим из-за того, что Сергей Ракитный решил убежать на фронт. Теперь вам все понятно?

Н и н а. Да. В этой страшной войне мы не только теряем близких. Война убивает лучшие чувства. Что стало сейчас мерой счастья? Корзина мерзлой картошки? А утерянная хлебная карточка — горе. Мы теряем себя. Это ужасно. (Уходит в комнату Сергея.)

Турбин достает папиросы, закуривает. Уходит в свою комнату. Входит Н и н а. Подходит к печке. Садится на диван, накинув на плечи пальто. Появляется Л е с я. На ней передник. Направляется к своей ширме. Остановилась. Подошла к двери комнаты Турбина. Тихо стучит. В дверях появляется Т у р б и н.

Л е с я. Здравствуйте, Кирилл Степанович!

Т у р б и н. Здравствуй, воробышек.

Л е с я. Сразу догадалась, что вы пришли. Папиросой пахнет.

Т у р б и н. Сейчас форточку открою.

Л е с я. Не нужно. Папа Боря тоже курил.

Т у р б и н. А твой брат не курит.

Л е с я. Сережа — счастливое исключение… Он и за станком — бог. Работает, будто на скрипке играет. Когда я подыщу ему невесту, приведу прямо к станку. Обязательно полюбит… Кирилл Степанович, у нас сегодня царский ужин.

Т у р б и н. Знаю, картошка варится. И мясом пахнет.

Л е с я. Неужели чувствуете?

Т у р б и н. У меня обоняние, как у гончей. Только нос вот…

Л е с я. А что? Нос вполне симпатичный.

Т у р б и н. Картошка.

Л е с я. Неправда!

Т у р б и н (смотрит вниз). Погоди, погоди. Что у тебя на ногах?

Л е с я. Ботинки.

Т у р б и н. Чьи?

Л е с я. Сережины.

Т у р б и н. Ты в них работаешь на морозе?

Л е с я. Я обертываю ноги газетами. Несколько слоев…

Т у р б и н. А валенки где?

Леся молчит.

Сменяла на мясо? Значит, будешь есть валенки?

Л е с я. Что вы, Кирилл Степанович! Никто из нас не посмеет. Знаем, с каким трудом валенки нам достали.

Т у р б и н. Где же они?

Л е с я. Теплые вещи собирали для бойцов. Местные жители и полушубки отдавали, и меховые шапки, и ватники, и свитера. Рукавиц и шерстяных носков целую гору. А у нас, киевлян, ничего нет. Мы и решили: отдадим валенки.

Т у р б и н. А вы подумали, что это женские валенки? Никакому бойцу не подойдут.

Л е с я. Подойдут! Сестричкам фронтовым.

Т у р б и н. Сестричкам? Да…

Л е с я. Ну конечно. Они ведь жизнью рискуют.

Т у р б и н. А вы? Где твоя напарница? Вчера прямо с платформы отправили в больницу. Двусторонняя пневмония. Едва откачали.

Л е с я. Кирилл Степанович, не смотрите на меня так. Я не привыкла видеть вас сердитым.

Т у р б и н. Сердитым… Да разве можно сердиться на тебя. (Прикасается к ее щеке.) Обмороженные. (Берет ее руку.) Кожа потрескалась… Почему не смазываешь? Выдали вам жир, я проверял.

Л е с я. А мы его на хлеб.

Т у р б и н. Разве он съедобный?

Л е с я. Съели — и ничего.

Т у р б и н (ласково). Эх ты, чижик…

Л е с я. Вы не ошиблись. Взмахну крыльями и полечу.

Т у р б и н. Только не улетай далеко. Нам без тебя грустно будет.

Л е с я. А нам — без вас. Дома редко-редко ночуете. Раньше я хоть в цехе вас видела. Зайдете к нам в ОТК… Пошутите… Смешную историю расскажете… И жить становится веселее. Правда, на меня вы меньше всего обращали внимание.

Т у р б и н. Была причина.

Л е с я. Какая?

Т у р б и н. Все-таки жилица. Почти родня…

Л е с я. Неправда. Я некрасивая. (С улыбкой.) Но умная. Должна была поступить в университет. Сейчас вам открою секрет.

Т у р б и н. Весь внимание.

Л е с я. Я веду дневник. После войны напишу книгу.

Т у р б и н. О чем?

Л е с я. Как мы приехали в этот городок, где вместо тротуаров доски и почти нет мощеных улиц. Как начали работать в цехах под звездным небом. Но не всегда оно было звездным. Часто дожди. Потом — мокрый снег. А люди не выключали станков. Как начальник цеха, которому месяцами некогда было спать, научился дремать на ногах. Остановится посреди участка и засыпает. Шум не действует. Но если вдруг перестанет работать хоть один станок, немедленно просыпается. Если останетесь, я прочту.

Т у р б и н. Не могу. В цехе много дел.

Л е с я. Но без ужина мы вас не отпустим. Я хочу платье надеть, в котором на выпускном вечере была. Быстренько ушью и надену. Я шить умею. И вкусные блюда готовить — было бы из чего. Летом убедитесь. Говорят, грибов у вас в лесах — уйма?

Т у р б и н. Да еще какие. Десять штук — ведро. И наклоняться не нужно. Сами в руки прыгают.

Л е с я. Кирилл Степанович, я серьезно.

Т у р б и н. И я серьезно. А ягоды! Брусника, черника. Стоим, бывало, возле зарослей малины и чавкаем. С одной стороны — я. С другой — медведь.

Л е с я. У вас никогда не поймешь, правду вы говорите или шутите.

Т у р б и н. Всегда — правду.

Л е с я. А разве можно белке в глаз попасть? Вы рассказывали…

Т у р б и н. Конечно. Я потомственный охотник. В финскую был снайпером.

Л е с я. А до финской?

Т у р б и н. Фрезеровщиком на этом заводе.

Л е с я. Почему не учились?

Т у р б и н. Мать на моем иждивении.

Л е с я. Сколько ей?

Т у р б и н. Шестьдесят пять.

Л е с я. Почему она не с вами?

Т у р б и н. Живет в селе у сестры. У той своя коза.

Л е с я. А характер у мамы ваш?

Т у р б и н. Мой. Трудный.

Л е с я. Неправда. Вы добрый.

Т у р б и н. Заблуждаешься.

Л е с я. Не только я так думаю. И другие девушки. Многие просто влюблены в вас.

Т у р б и н. Кому я нужен? Хромой. К тому же и конопатый.

Л е с я. У вас симпатичные веснушки.

Т у р б и н. Храплю по ночам.

Л е с я. Вот уж совсем неправда! Вы пришли однажды бледный-бледный… И не пошутили даже со мной. Я не могла заснуть. Стало страшно. Подошла. Приоткрыла дверь в вашу комнату.

Т у р б и н. Нет, воробышек, я тогда не спал. Слышал, как скрипнула дверь. Подумал: Буран тычется носом. Спрашивает, можно ли войти… Что ты еще хочешь мне сказать?

Л е с я (закрыв глаза). Я хочу сказать… Я люблю вас.

Т у р б и н (тихо). Это не так. Тебе кажется.

Л е с я. Нет! Разве я бы сказала…

Т у р б и н. Ты для меня — воробышек, и только.

Л е с я. Ну что же. Я все равно люблю! (Стремительно убегает.)

Нина, слышавшая этот разговор, сбрасывает пальто и хочет выйти из-за ширмы, В этот момент входит Л а в р о в а, в руках у нее полотенце.

Л а в р о в а. Все готово. Буду накрывать на стол. Можно вашу посуду?

Т у р б и н. Берите что нужно.

Л а в р о в а (достает из буфета тарелки, перетирает). Моя первая страсть — музыка. Вторая — хорошая посуда. Когда заводилась лишняя копейка, я мчалась в комиссионный. В комнате у меня не было ни книг, ни картин. Но в буфете — сервиз саксонского фарфора. И шкаф с нотами. Чайковский весь. (Замечает, что Турбин взволнован.) Вы меня не слушаете?

Т у р б и н. Чайковский… Да. Гениальный композитор…

Л а в р о в а. Красивый. Мужественный. В самый тяжелый для себя год он написал Четвертую симфонию. Петр Ильич всегда был для меня примером… Я тоже… стараюсь быть стойкой… (Вынула платок, украдкой вытирает слезы.)

Т у р б и н. Слезы? Почему?

Л а в р о в а. Умер он рано… Впервые исполнили его Патетическую симфонию…

Т у р б и н. Что случилось?

Лаврова молчит.

А мне казалось — мы друзья.

Л а в р о в а. Конечно.

Т у р б и н. Что же случилось?

Л а в р о в а (сдерживая слезы). Потеряла хлебную карточку. Восемнадцать дней. По четыреста граммов.

Т у р б и н. Из-за этого не нужно так огорчаться.

Л а в р о в а. Так ведь четыре буханки хлеба.

Т у р б и н. Они не стоят ваших слез. Я помогу вам.

Л а в р о в а. Нет, Кирилл Степанович, не поможете.

Т у р б и н (достает из кармана карточку). Вот вам моя карточка. Половина вам. Половина мне.

Л а в р о в а. Нет-нет!

Т у р б и н. Гордость не позволяет? Скроем от Нины.

Л а в р о в а. Нина уже знает. Добрая душа… Сказала: «Разве это горе?»

Т у р б и н. Она права.

Л а в р о в а. Конечно, права. (Тоскливо.) Конечно, права…

Т у р б и н (настойчиво). Так что случилось, Вера Львовна?

Л а в р о в а. Мой сын… Погиб… Под Москвой…

Долгая пауза.

Т у р б и н. Как вы узнали?

Л а в р о в а. Заведующая детсадом получила от своего сына… письмо. Они вместе были в училище. Боря погиб на его глазах. (После паузы.) Прочла, свалилась у нее в кабинете. Хотели отвезти домой. Не могла я домой. Знала: Ниночка приезжает. Решила — уеду в деревню. Соберусь с силами… Вернулась. Увидела Нину и сорвалась. Хорошо — осенило. Соврала про карточку. Спасибо, Кирилл Степанович, карточка у меня в кармане.

Т у р б и н. Вы хотите все скрыть от Нины? Каким образом?

Л а в р о в а. Она скоро уедет в Самарканд. Похоронку я спрячу. Пусть думает: без вести. Все-таки надежда. Жаль мне ее. Она очень любила Борю.

Т у р б и н. Но разделенное горе — полгоря.

Л а в р о в а. Нет, Кирилл Степанович… Я постараюсь. Мы обязаны оберегать друг друга. Время уж очень тяжелое. Прошу вас, если за столом что-нибудь скажут такое и я заплачу… Поддержите меня.

Т у р б и н. Хорошо.

Л а в р о в а. И еще просьба к вам…

Т у р б и н. Выполню любую.

Л а в р о в а. Только не смейтесь надо мной.

Т у р б и н. Что вы хотите?

Л а в р о в а (волнуясь). Там… Где я была в деревне… Собрались, конечно, женщины. Я рассказала им о Чайковском. Потом пела. Больше для себя. Чтобы забыться… Вначале все было как в тумане. Потом стала различать их лица. Усталые, измученные. Удивилась, как они слушают. А ведь среди них тоже матери в трауре. Вдовы… И все же слушают. Значит, отвлеклись от своих дум. Значит, я доставила им хоть маленькую радость. И я подумала… Может, стоит прийти в цех, во время обеда. Там много киевлян… Я бы рассказала, как Петр Ильич любил Украину. Он часто приезжал в Каменку к своей любимой сестре Александре. Там он написал Вторую симфонию. В ней звучат мелодии народных песен… Я расскажу, как в Одессе при появлении Петра Ильича на репетиции восторженные музыканты подняли его на руки и долго качали под крики «ура!». А в Киеве Петр Ильич встретился с Лысенко и слушал его оперу «Тарас Бульба». Скажите, Кирилл Степанович, разве это не прекрасно: Украина дарила вдохновение великому композитору в самые тяжелые для него годы. А сейчас его родная земля приютила нас, киевлян… Я не умею стрелять. Не могу работать в цехе. Даже не умею вязать носки для солдат, как это делают другие. Так, быть может, мой рассказ о лебедином озере… Что вы так смотрите на меня?

Т у р б и н (как бы про себя). Женщины наши… Как оценить ваше благородство и мужество? (Взял руку Веры Львовны, целует.)

Л а в р о в а. Кирилл Степанович… Что вы! Последний раз мне целовали руки на юбилее. Мои коллеги поздравляли меня с круглой датой. Они настоящие джентльмены. Ни разу не упомянули о моем возрасте. (Волнуясь.) Пойду. Как бы наша тушенка не подгорела. (Идет.)

Т у р б и н. Вера Львовна…

Л а в р о в а (остановилась). Что, голубчик?

Т у р б и н. Вы больше никому из ваших не рассказали о сыне?

Л а в р о в а. Только Сергею. Вчера встретила его. Шел на работу. Увидел, что на мне лица нет… Но он дал слово молчать. А что? Неужели?..

Т у р б и н. Нет, Сергей сдержал слово.

Л а в р о в а. Настоящий мужчина… Один мужчина… остался в нашей семье… (Быстро ушла на кухню.)

Из-за ширмы выходит Н и н а.

Т у р б и н (растерянно). Нина…

Нина протягивает ему листок.

(Прочел. Долго смотрит на Нину.) Мы хоронили солдат молча. Помолчим, Нина. В память о храбром солдате Борисе Лаврове… О вашем муже и ее сыне.

Помолчали. Турбин достал пачку папирос. Протянул Нине. Она взяла папиросу. Закурила.

Н и н а (кашляет). Никогда не курила.

Т у р б и н. Вы… надолго приехали?

Н и н а. На один день.

Т у р б и н. Но вам нельзя уезжать.

Н и н а. Да… Теперь нельзя… Привезу Лену.

Т у р б и н. И обязательно возвращайтесь на завод. Хотите работать в ОТК? Там, где раньше Леся работала.

Н и н а. Нет.

Т у р б и н. А ученицей к Сергею?

Н и н а. Тоже нет.

Т у р б и н. Куда же?

Н и н а. Если можно… Туда, где Леся работает сейчас.

Т у р б и н. Пушки красить?

Н и н а. Да.

Т у р б и н. Пожалуй, вы правы… Сделаю… Значит, только Леся не знает.

Н и н а. Пусть не знает. (После паузы.) Все думала: она ребенок еще. Нет. Взрослый человек.

Т у р б и н. Ее признание? Не принимайте всерьез.

Н и н а. Она любит вас.

Т у р б и н. Молодости свойственно заблуждаться. Леся видит во мне героя.

Н и н а. Она любит вас.

Т у р б и н. Леся не должна меня любить.

Н и н а. Разве сердцу прикажешь?

Т у р б и н. Поговорите с ней. Убедите, что я — не ее герой.

Н и н а. Зачем? Я вошла — она танцевала. Теперь понимаю почему. Пусть она живет в этом блаженном состоянии. Пройдет время, неразделенная любовь угаснет.

Т у р б и н. Нина, вы обязаны с ней поговорить!

Н и н а. Но почему?

Т у р б и н (очень волнуясь). Пичужка… Ласковая, внимательная. Смешная — в этом ее особая прелесть. Я радовался: в моем доме появилась младшая сестренка… А потом… Стала сниться мне. Считал себя сильным человеком. Но побороть это чувство не могу. Ложусь — покойной ночи ей желаю. Встаю — доброго утра… Сейчас при встречах с ней еще отделываюсь шуткой. Но пройдет время… Если вы еще будете жить здесь… И если она не разлюбит меня… Это будет ужасно!

Н и н а. Почему? Вас пугает разница в возрасте?

Т у р б и н. Нет.

Н и н а. Что же?

Т у р б и н (прикоснулся к голове). Здесь осколок сидит. Операция после войны. Пока — полный покой… Покой… Война только начинается. И пусть мне хоть сто лет посулят, с завода не уйду…

Дверь комнаты открывается настежь. Входит Л е с я. В нарядном платье. Красиво причесана.

Л е с я. Вот и я! Внимание, внимание! Песня про «аннушку»! Слова мои. Сережа, выходи, послушай.

Вошел С е р г е й. Стал в дверях.

(Поет на мотив песни «Катюша».)

(После паузы.) Не слышу аплодисментов. Не понравилась?

Н и н а. Хорошая песня.

Т у р б и н. И слова вещие. Придет время, будем выпускать много пушек. И тогда… Мечта у меня есть. Изготовим сверх плана несколько батарей — противотанковый дивизион. Бойцы — наши заводские ребята. Добровольцы. Думаю, среди них будет и Сергей Ракитный.

С е р г е й. Спасибо, Кирилл Степанович!

Т у р б и н. А пока, братец, задал ты мне работенку. Нужно поговорить с каждым из токарей вашей бригады. Они должны отработать и за Сергея Ракитного. Ну а тебе партийное поручение: чтобы руки поскорее зажили.

С е р г е й. Постараюсь!

Л е с я. Кирилл Степанович, так вы останетесь на ужин?

Н и н а. Оставайтесь.

Т у р б и н. Но мне нужно позвонить в цех, предупредить — задерживаюсь.

Л е с я. Телефон в аптеке. Совсем рядом.

Т у р б и н. Оттуда и позвоню. (Сергею.) Проводишь меня?

С е р г е й. Пойдемте.

Т у р б и н и С е р г е й уходят.

Л е с я. Кирилл Степанович чем-то похож на папу, правда? У него тоже глаза добрые. И веселые к тому же. А веселые долго не стареют. И живут долго. (Шепотом.) Нина… Я люблю Кирилла… Ты слышишь?

Н и н а. Слышу.

Л е с я (горько). А он меня — нет. Почему? Считает девчонкой? Или вообще… Воробей общипанный. Носик — крючком. Уши — торчком. Буратино.

Н и н а. Неправда.

Л е с я. Рот до ушей. Квазимодо в юбке.

Н и н а. Неправда.

Л е с я. Как мне дальше жить, старшая?

Н и н а (тихо). Люби его…

Л е с я (растерянно и обрадованно). Нина… И ты думаешь… когда-нибудь…

Н и н а. Люби его!

За окнами шум. Громкие голоса. Крики.

Л е с я (с испугом). Что это? Нина, слышишь? Что-то случилось!

Входят Т у р б и н и С е р г е й.

Т у р б и н. Вера Львовна! Вера Львовна!

Входит Л а в р о в а.

Друзья мои! Два события! (Включает репродуктор.)

Раздается голос диктора: «Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском».

С е р г е й. Наши под Москвой перешли в наступление! Освободили четыреста населенных пунктов. Немцы потеряли тридцать тысяч убитыми.

Л е с я. Урра! Урра! Урра! Поздравляю, братик! Поздравляю, старшая. Поздравляю, Вера Львовна! (Подходит к Турбину.) Поздравляю, Кирилл Степанович!

Т у р б и н. И тебя, пичужка.

Л а в р о в а. А второе событие?

Л е с я. Да… Второе событие?

Т у р б и н. Катя родила девочку… Митинг был. Зачитали два поздравления. Одно — защитникам Москвы. С просьбой гнать теперь фашистов до самого Берлина. И второе — Кате Гармаш: «Пусть твоя дочь будет счастливой. Просим: назови ее Аннушкой».

З а н а в е с