Сильнее смерти

НЕБО

ЮРИЙ ВОЛКОВ — 24 лет.

ЛЕНА — 19 лет.

ШЕВЧЕНКО — 48 лет.

ВЕРА АНДРЕЕВНА — 48 лет.

Большая, хорошо обставленная комната. На стене картина — девушка-пилот возле одномоторного самолета. На тахте много вышитых подушечек. Окно. Две двери — в коридор и в спальню. В комнате Л е н а. Она сидит на тахте, снимает мокрые чулки. Из спальни выходит Ю р и й с домашними туфлями и полотенцем в руках. Он в форме летчика с погонами старшего лейтенанта.

Ю р и й (подает Лене полотенце). Растирай ноги. Сильнее! Дай-ка я. Больно? Терпи, Ленок, не то грипп обеспечен… Вот так… Чулки повесим просушить. (Вешает чулки на спинку стула.) А туфли — в духовку.

Л е н а. Юра! Они все потрескаются!

Ю р и й. Тогда отставить… Жаль, у сестры обувь на четыре номера больше твоей. Ты бы надела ее туфли.

Л е н а. А она не рассердится?

Ю р и й. Вот еще!

Л е н а. Я почему-то боюсь ее.

Ю р и й. Думаешь, если Вера всю войну провела на фронте, была командиром эскадрильи, значит, она сухарь? Ничего подобного! Она веселая. И зять мой, полковник Шевченко, тоже веселый. И Ниночка веселая. Жаль, она сейчас у бабушки. И вообще, до последнего времени в этой квартире не умолкал смех.

Л е н а. А сейчас?

Ю р и й. Настроение изменилось.

Л е н а. Почему?

Ю р и й. Зятя снимают с летной работы.

Л е н а. А разве он еще летал?

Ю р и й. Заместитель командира дивизии обязан летать.

Л е н а. Сколько ему?

Ю р и й. Порядочно. Но в первенстве нашей квартиры по вольной борьбе я довольствуюсь только третьим местом. Первое мы уступаем Ниночке. Доставляем ей удовольствие, ложимся на обе лопатки. Ну а с Петром Петровичем мы боремся без всяких скидок. И он побеждает.

Л е н а. Если он такой здоровый, почему же…

Ю р и й. Чтобы летать на новых машинах, опережая скорость звука, обычного здоровья мало. И вообще, возраст для летчиков-истребителей — дело особое… Нужно уходить.

Л е н а. Куда?

Ю р и й. На нелетную работу.

Л е н а. А Петр Петрович не хочет?

Ю р и й. Он налетал больше миллиона километров. Понимаешь, что это значит? Теперь его лишают неба. Конечно, переживает. И ко мне стал относиться иначе.

Л е н а. Почему?

Ю р и й. Возможно, завидует. Ведь он был первым моим инструктором. Потом учил меня ночным полетам в сложных условиях. Я буду летать, а он…

Л е н а. О, это положение легко исправить.

Ю р и й. Как?

Л е н а. Подай рапорт, сошлись на ухудшение здоровья.

Ю р и й (засмеялся). Уйти тоже на нелетную работу. А ты у меня с юморком.

Л е н а. Я серьезно.

Ю р и й. И не улыбнется!

Издали доносятся раскаты грома.

Л е н а. Гроза. Как я доберусь домой?

Ю р и й. От нас идет автобус в город.

Л е н а. Ты и сюда хотел привезти меня на вашем автобусе. А пришлось — на попутном грузовике.

Ю р и й. Мы опоздали к автобусу.

Л е н а. Кто виноват?

Ю р и й. Я. Однако причина уважительная. Проводил экстренное заседание комсомольского бюро.

Л е н а. Экстренное?

Ю р и й. Да. Такой случай… Механик Ищенко готовил к вылету самолет. Пришел техник. Заметил, что у механика на комбинезоне плохо пришита пуговица. Приказал немедленно пришить. Ищенко не послушался.

Л е н а. Из-за этого — бюро?! Да еще экстренное?!

Ю р и й. Погоди. Подготовил Ищенко двигательную группу. И вдруг заметил: нет злосчастной пуговицы! Представляешь его состояние? Ведь пуговица могла попасть в двигатель…

Л е н а (задумавшись). Да…

Ю р и й. Конечно, Ищенко сразу доложил об этом.

Л е н а. Подумаешь…

Ю р и й. Он мог скрыть. И случись авария в воздухе — никто бы не догадался о причине. Но он не скрыл. Поэтому мы ограничились выговором.

Л е н а. Это был твой самолет?

Ю р и й. Нет.

Л е н а. Но мог быть и твой?

Ю р и й. Да. (Смотрит на взволнованное лицо Лены.) Ленушка, ведь исключительный случай… Однажды я шел к тебе на свидание. И вдруг рядом со мной громадная сосулька — бах! Значит, зимой не ходить по улицам?

Л е н а. Мы встречаемся уже больше года…

Ю р и й. Год, два месяца и одиннадцать дней.

Л е н а. И все это время меня не покидала мысль…

Ю р и й (перебивая Лену). Со вчерашнего дня мы начали новый счет. В двадцать три ноль-ноль Елена Ремезова согласилась стать женой Юрия Волкова.

Л е н а. И теперь я имею право поговорить с тобой.

Ю р и й. О чем?

Л е н а. Помнишь, я познакомила тебя со своей подружкой?

Ю р и й. С Марией?

Л е н а. Да.

Ю р и й. Помню. И с ее мужем.

Л е н а. Это второй муж. Первый, Анатолий, был пилотом. И дети у нее — от Анатолия.

Ю р и й. Развелись?

Л е н а. Он погиб… Я была у Марии, когда к ней приехал начальник аэропорта и парторг.

Пауза.

Ты мне мало рассказывал о своей работе. Но я понимаю: летать на истребителе еще опаснее.

Ю р и й. Петр Петрович летает на истребителе почти тридцать лет… Мало ли есть опасных профессий… Я летчик, Ленушка!

Л е н а (горячо). Но закончив училище, ты и диплом техника получил. Будешь еще инженером. Я создам все условия — учись. Меня не прельщает высокий оклад. Хочу, чтобы мы жили счастливо.

Ю р и й. Я и собираюсь прожить с тобой счастливо до самой глубокой старости. Ты будешь гордиться мною, как Вера гордится Петром Петровичем. Ведь истребителем сейчас может быть далеко не каждый. Представь себе: звуковой барьер. Самолет дрожит. Его валит с крыла на крыло. Дай ему на секунду волю… А меня он слушается. Он любит твердую руку и крепкие нервы… Или когда догоняешь цель. Выходишь на форсированный режим. Бешеные скорости…

Телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Старший лейтенант Волков слушает. Есть! (Кладет трубку.) Боевая тревога! (Бежит в коридор.)

Лена вскочила с тахты.

(Выходит, надевая меховую куртку.) Простынешь. Сиди.

Л е н а. Вот и поговорили… (Волнуясь.) Мы не успели пожениться, а нас уже разлучает тревога… Ты пытался все превратить в шутку…

Ю р и й. Конечно. Не уйду же я из авиации.

Л е н а. А я не выйду замуж за летчика.

Ю р и й. Леночка…

Л е н а. Не вый-ду!

Пауза.

Ю р и й. Зачем же ты… вчера…

Л е н а. Я не сомневалась, что ты выполнишь эту единственную мою просьбу.

Ю р и й. Этого никогда не будет!

Л е н а. Тогда считай — я вчера ответила «нет»… У тебя такой вид, будто хочешь ударить меня.

За окном гудок автомобиля. Ю р и й резко повернулся и вышел.

(Ему вслед.) Я уеду! Не смей приезжать ко мне! (Лихорадочно натягивает мокрые чулки.)

Входит Ш е в ч е н к о. Он в военной блузе, с полковничьими погонами. Худощав, подтянут.

Ш е в ч е н к о. Здравствуйте. На улице дождь. (Снимает трубку, набирает номер.) Гараж? Шевченко говорит. Будет автобус в город — сообщите. (Кладет трубку.)

Лена наклоняется за туфлями.

(Отбирает туфли.) Отставить!

Л е н а. Что это значит?

Ш е в ч е н к о. Домашний арест. Выйти в мокрых туфлях — воспаление легких. Чаю хотите?

Л е н а. Нет.

Ш е в ч е н к о. Рюмку вина?

Л е н а. Нет.

Ш е в ч е н к о. Стакан кофе?

Л е н а. Я хочу домой.

Ш е в ч е н к о. Будет автобус — пожалуйста.

Входит В е р а А н д р е е в н а.

В е р а А н д р е е в н а. Хорош хозяин! Девушка стоит в мокрых чулках. (Лене.) Снимите.

Л е н а. Я сейчас ухожу…

В е р а А н д р е е в н а. Снимите!

Л е н а подчиняется ее властному голосу, снимает чулки.

Над плитой просушу. И чаем напою.

Ш е в ч е н к о. Я предлагал.

В е р а А н д р е е в н а. Значит, плохо предлагал. (Выходит.)

Ш е в ч е н к о. Не бойтесь, она только с виду грозная. Вы обиделись на Юрия? Служба такая. Боевая тревога.

Л е н а (только сейчас до нее дошел смысл этих слов). Боевая?!

Ш е в ч е н к о. Успокойтесь — учебная.

Входит В е р а А н д р е е в н а.

В е р а А н д р е е в н а. Где задержался?

Ш е в ч е н к о (мрачно). В полку у Боровика. Знакомил личный состав с новым заместителем командира дивизии.

В е р а А н д р е е в н а. Ужинать будешь?

Ш е в ч е н к о (ходит по комнате). Нет.

В е р а А н д р е е в н а. Чаю попьем.

Ш е в ч е н к о. Не хочу.

В е р а А н д р е е в н а. Опять за свое?

Ш е в ч е н к о (в сердцах). Вспомни, что с тобой творилось, когда ты перестала летать!

В е р а А н д р е е в н а. Больше года проплакала. Но мне простительно. Женщина все же. И притом из полка — в домашние хозяйки. А тебе предлагают на боевое управление.

Ш е в ч е н к о. И это ты мне говоришь? Ты? (Стукнув кулаком по столу.) Я могу летать!

В е р а А н д р е е в н а. Не кричи.

Ш е в ч е н к о. А молодым еще нужно поучиться у меня!

В е р а А н д р е е в н а. Говорю — не кричи. (После паузы.) Что же ты ответил командиру дивизии?

Ш е в ч е н к о (с обидой). Если я вам не нужен, списывайте в отставку.

В е р а А н д р е е в н а. И это верно. Отслужил свое — иди на отдых.

Ш е в ч е н к о. Мне — на отдых?!

В е р а А н д р е е в н а. Чего же ты хочешь, Петр Петрович? Чтобы я раскисла вместе с тобой? Не умею. Жалеть тебя? Не буду. Не красна девица. И не ребенок.

Ш е в ч е н к о ушел в спальню.

Душа за него болит.

Л е н а. Вы должны быть счастливы.

В е р а А н д р е е в н а. Это почему же?

Л е н а. Муж не будет летать.

В е р а А н д р е е в н а. Думаешь, это счастье?

Л е н а. Конечно!

В е р а А н д р е е в н а. Нет, милая. Для него — беда. Значит, для меня — тоже. (После паузы.) Не успокоится — поеду к генералу. Может, разрешит ему еще полетать. Хоть на других самолетах… Генерал меня еще с Курской дуги помнит. (Подошла к портрету.) Вот такой я была в сорок третьем. Неудачный портрет. Прихоть Петра Петровича. Уйму денег заплатил. А художник, чудак, изобразил меня с накрашенными губами. Это в боевой-то обстановке… Первый раз купила помаду через два месяца после войны. Полетели мы тогда с Петром Петровичем на истребителе из Вены во Львов, расписываться. Я в летной форме. Но на всякий случай надела под эту форму довоенное платье. Чудом сохранилось. Подходим к загсу, вспомнили: у нас ни копейки советских денег. Чем платить за регистрацию? Нашли выход. Я — в парадное. Петр Петрович снаружи дежурит. Сняла платье. Пошли на базар и продали спекулянту за бесценок. Не модное, говорит. Там и помаду увидели. Петр посоветовал: «Купи. Подкрась губы. Не то нас не станут регистрировать. Уж больно ты на парня похожа в этой форме». Расписались, полетели обратно…

Резкий телефонный звонок.

(Снимает трубку.) Слушаю вас. Сейчас. Петр! Быстрее!

Ш е в ч е н к о вышел, взял трубку.

Ш е в ч е н к о. Полковник Шевченко. Спокойнее, майор. Докладывайте, как положено. Так… Видимость?.. Соседние аэродромы?

Вера Андреевна подошла к нему.

Тогда сажать будем у себя. Кто в воздухе?.. Заводите на посадку в первую очередь тех, кто послабее. Лучших, Бондаренко, Степанова и Волкова, — последними! Машину выслали? Выезжаю. (Кладет трубку.)

В е р а А н д р е е в н а быстро выходит, выносит ему куртку и помогает одеться.

Видимость резко ухудшается.

В е р а А н д р е е в н а. Соседние аэродромы?

Ш е в ч е н к о. Закрыты туманом.

В е р а А н д р е е в н а. Сколько самолетов в небе?

Ш е в ч е н к о. Шесть.

Уходит. В е р а А н д р е е в н а идет с ним. Лена подошла к окну, распахнула его. Возвращается В е р а А н д р е е в н а.

В е р а А н д р е е в н а. Закройте окно.

Л е н а (закрывает окно). Опасно садиться в таком тумане?

В е р а А н д р е е в н а. Да.

Л е н а. Юрий последний… Тогда туман будет еще гуще…

В е р а А н д р е е в н а. У вас грустные глаза. Что произошло?

Лена молчит.

(Требовательно.) Отвечайте, что произошло?! Поссорились?

Лена молчит.

В такой обстановке решают сотые доли секунды. У летчика должен быть ясный ум. И никаких посторонних мыслей. А Юрий сейчас может ни о чем другом не думать?

Л е н а (в страхе). Не знаю…

Пауза.

В е р а А н д р е е в н а. Если собираетесь выходить замуж за Юрия…

Л е н а. Я не собираюсь выходить замуж.

В е р а А н д р е е в н а. Не собираетесь?!

Л е н а. За летчика.

В е р а А н д р е е в н а (с неприязнью). Зачем же морочить парня? Он любит вас.

Звонок телефона.

(Снимает трубку.) Слушаю. Хорошо. (Кладет трубку.) Автобус у дома офицеров. (Выходит и вносит чулки.) Надевайте. Сухие.

Лена покорно надевает чулки и туфли.

Торопитесь, если не хотите опоздать к автобусу.

Л е н а (идет. Остановилась у порога). Позвольте мне остаться.

В е р а А н д р е е в н а. Зачем?

Л е н а. Если по моей вине…

В е р а А н д р е е в н а. Останетесь вы или нет, ничего не изменится. Уж лучше поезжайте.

Л е н а. Нет… Если нельзя, я подожду около дома.

В е р а А н д р е е в н а. У нашего дома? Юрий мне этого не простит. Туфли еще влажные?

Л е н а. Кажется.

В е р а А н д р е е в н а. Снимите. (Подает ей комнатные туфли. Выходит.)

Лена подошла к окну. Прислушивается.

Возвращается В е р а А н д р е е в н а, вносит стакан чая.

Л е н а. Слышите? Какой-то шум.

В е р а А н д р е е в н а. Дерево у окна. Ветки стучат. Садитесь.

Лена села за стол.

Пейте.

Л е н а. Горячий.

В е р а А н д р е е в н а. Вам нужно согреться.

Л е н а. Туман. Откуда вдруг туман?

В е р а А н д р е е в н а. Весной и осенью — часто.

Л е н а. Весной и осенью…

В е р а А н д р е е в н а. Осень нынче ранняя.

Л е н а. Я боюсь тумана…

В е р а А н д р е е в н а. А лето было жаркое.

Л е н а. С детства боюсь.

В е р а А н д р е е в н а. Спала на балконе…

Пауза.

Чай остыл. Долью горячего.

Л е н а. Не нужно.

В е р а А н д р е е в н а. Варенье хотите?

Л е н а. Нет.

В е р а А н д р е е в н а. Малиновое есть.

Л е н а. Спасибо.

В е р а А н д р е е в н а. Вишневое.

Л е н а. Не хочу.

В е р а А н д р е е в н а. Без косточек.

Л е н а. Все равно. (Вскочила, уронив стул.)

В е р а А н д р е е в н а. Что такое?

Л е н а. Мне показалось, что-то блеснуло за окном.

В е р а А н д р е е в н а. Прожектор.

Л е н а. Они еще в воздухе?

В е р а А н д р е е в н а. Пять самолетов зашли на посадку.

Л е н а. Откуда вы знаете?

В е р а А н д р е е в н а. Слыхала.

Л е н а. Но вы сказали — ветки стучат?

В е р а А н д р е е в н а. Ветки само собой.

Л е н а. Пять самолетов зашли на посадку… А шестой?

В е р а А н д р е е в н а. В небе.

Л е н а. Страшно… Как страшно!

В е р а А н д р е е в н а. Тише! Идет на посадку!

Гаснет свет. Опускается занавес. Луч прожектора освещает Ш е в ч е н к о. В правой руке у него микрофон. В левой — телефонная трубка.

Ш е в ч е н к о (в трубку). Товарищ генерал, в воздухе остался один самолет… Старший лейтенант Волков… Да, видимость еще ухудшилась… Что? Катапультировать?! Нет! Разрешите сажать. Посажу! Он зайдет… Есть! (Опустил трубку. Сквозь зубы.) Должен зайти! (Правой рукой продолжает сжимать микрофон, левой рукой снимает фуражку, рукавом вытирает со лба пот. Говорит в микрофон.) Пятьсот тридцатый. Удаление четыре километра.

Г о л о с Ю р и я (через репродуктор). Высота двести метров.

Ш е в ч е н к о. Идешь правильно. Земля просматривается?

Г о л о с Ю р и я. Нет. В облаках.

Ш е в ч е н к о. Сейчас дальний привод. Не забудь выпустить щитки.

Г о л о с Ю р и я. Понял. Дальний привод. Щитки выпущены полностью.

Ш е в ч е н к о. Снижайся.

Г о л о с Ю р и я. Выполняю. Высота сто восемьдесят… Под облаками… (Взволнованно.) Полосы не вижу!

Ш е в ч е н к о (настойчиво). Идешь правильно! Смотри… Сейчас увидишь полосу…

Г о л о с Ю р и я. Не вижу!

Ш е в ч е н к о (вглядываясь вперед, возбужденно). Я тебя вижу! Спокойно, не волнуйся! (Отчетливо.) Я… тебя… вижу! Снижайся… Молодец! Правильно идешь… Не убирай газ! (Поспешно.) Не убирай! Смотри — впереди полоса…

Г о л о с Ю р и я. Вижу.

Ш е в ч е н к о. На газку иди, на газку… Убирай газ! Ниже! (Кричит.) Ниже, я тебе говорю! Ниже!

Прожектор гаснет. Поднимается занавес.

Л е н а и В е р а А н д р е е в н а застыли у окна.

Л е н а. Приземлился?

В е р а А н д р е е в н а. Да.

Л е н а. Благополучно?

В е р а А н д р е е в н а. Не знаю.

Л е н а. Бывает, что самолеты разбиваются при посадке?

В е р а А н д р е е в н а. Редко.

Л е н а. Но бывает?! Ведь так можно сойти с ума! Как же вы… Столько лет…

В е р а А н д р е е в н а. Садись, Елена. Нужно что-нибудь делать. Вязать умеешь?

Л е н а. Нет.

В е р а А н д р е е в н а. Жаль. А я все эти подушечки связала своими руками. Не только эти. Всех знакомых одарила.

Л е н а. В такие бессонные ночи?

В е р а А н д р е е в н а. Да.

Л е н а. Значит, вы не привыкли?

В е р а А н д р е е в н а. К этому привыкнуть нельзя. Иногда, правда, и задремлешь, когда шумят двигатели. Если двигатели шумят, значит, все хорошо. Если вдруг тишина, значит, что-то случилось… Во время полетов для нас самое страшное — тишина.

Л е н а. И в окнах этого дома свет горит… Всю ночь?

В е р а А н д р е е в н а. Свет может и не гореть. Но мы несем вместе с мужьями ночные дежурства. На случай, если задремлешь, ставишь будильник на полчаса раньше. Подъезжает Петр Петрович, светится окно. Значит, я жду… Любят летчики, когда их ждут.

Л е н а. Позвоните, пожалуйста… Узнайте…

В е р а А н д р е е в н а (покачав головой). Туда звонить нельзя. Думай о другом.

Л е н а. Это в самом деле была учебная тревога?

В е р а А н д р е е в н а. Да.

Л е н а. Зачем же… в такую погоду…

В е р а А н д р е е в н а. Летчик должен летать в любую погоду. Вдруг появится вражеский самолет. Это может случиться и в тумане.

Л е н а. Всегда думала: счастье — радость. Счастье — когда жить легко и спокойно…

В е р а А н д р е е в н а. Тише! (Идет к дверям.)

Л е н а. Куда вы?

В е р а А н д р е е в н а. Петр Петрович идет.

Л е н а. А я ничего не слышу.

В е р а А н д р е е в н а. Идет!

Л е н а. Один?

В е р а А н д р е е в н а. Да.

Пауза. В наступившей тишине слышно, как кто-то отпирает замок входной двери, как вошедший снимает куртку. Лена не выдерживает, бросается к двери. Вера Андреевна останавливает ее. В дверях Ш е в ч е н к о.

Ш е в ч е н к о. Все дома. (Проходит в спальню.)

Л е н а. Петр Петрович…

В е р а А н д р е е в н а. Не спрашивай его. Сейчас он тебе ничего не скажет. Главное — все дома.

Лена заплакала.

Да ты что, девочка…

Л е н а (сквозь слезы). Ненормальная… Смеяться нужно… А я плачу… Два слова… Только два слова… «Все дома»… Все дома… Счастье… Трудное счастье…

В е р а А н д р е е в н а. Успокойся. Слезы вытри. Сейчас Петр Петрович вызовет свою машину, отвезем тебя домой.

Л е н а. Если разрешите… Я бы осталась… Юру дождусь.

В е р а А н д р е е в н а. В нашей семье заведено: желание гостя — закон.

Входит Ш е в ч е н к о.

Ш е в ч е н к о. Понимаешь, Вера, какая штука… Майор Балашов вел самолеты на посадку. Неуверенно. Чувствую, его нервозность передается летчикам. Пришлось сажать самому. Приземлились мои питомцы! Спрашиваю: «Страшно было?» — «Нет. Мы были спокойны. Знали, кто ведет нас на посадку». И вот тогда я подумал: хватит, старик, злиться на весь белый свет. Отлетал свое, обучил смену…

В е р а А н д р е е в н а. На покой?

Ш е в ч е н к о. Нет! На КП. Наводить летчиков на цель. Ведь они и тогда будут знать, что это я их веду.

В е р а А н д р е е в н а. А душа твоя все равно с ними. Значит, в полете.

Слышно, как хлопнула входная дверь. Входит Ю р и й. Он в куртке. Фуражку положил на стол. Чувствуется — он страшно устал. Не замечает стоящую в углу Лену. Сел. Наливает из графина воду в стакан.

Чай греется.

Ю р и й (покачал головой. Жадно пьет). До цели четыре километра. Иду на сближение. Вдруг он разворачивается, уходит. Включаю форсаж…

Ш е в ч е н к о. Догнал?

Ю р и й. С трудом. Все выжал от машины.

Ш е в ч е н к о. А садился? С какой мыслью?

Ю р и й. Боялся, вдруг прикажут катапультироваться. Разве можно угробить такую машину!

В е р а А н д р е е в н а. Почему не спрашиваешь, где Лена?

Юрий обернулся, встал. Вера Андреевна взяла Шевченко за руку, и они вышли в спальню.

Л е н а. Сними куртку. (Помогает ему снять куртку.) Ты очень устал. Садись. (Уносит куртку и возвращается.)

Ю р и й. Подъезжаю — одна мечта. Вдруг… увижу тебя в окне.

Л е н а. Я буду ставить будильник на полчаса раньше. И когда бы ты ни подъехал к дому, в нашем окне всегда будет гореть свет.