«22 апреля 1981 г.
Проверка «ТЛ-554» по следующим вопросам:
Состояние матчасти.
Укомплектованность.
По каким документам сдача задач.
Когда сдача задач.
Когда будет готов к выходу в море.
* 1-й вопрос (состояние матчасти) по линиям флагманских специалистов:
Ф-1 — гирокомпас собран, проверить, локация — блок… подлежит замене, откорректировать карты.
Ф-3 — отсутствуют рогачи, ленточные крепления и прочее.
Ф-4 — преобразователь не «тянет» совместную работу штурманского оборудования и радиоаппаратуры.
Ф-5 — болты для крепления дизелей через СРМ (судоремонтную мастерскую) привести в форму.
Эксплуатационные инструкции — нуждаются в переработке.
Внутреннее помещение — необходимо покрасить.
* 2-й вопрос (укомплектованность):
Рулевой — ДМБ (демобилизация).
Моторист — ДМБ.
Радист — ДМБ.
* 3-й вопрос (по каким документам сдача задач):
В-1.
В-2».
Проверка торпедолова была вызвана какими-то иными организационными вопросами. Основное предназначение его состояло в том, чтобы находиться в море для выполнения своей главной задачи. И явная неготовность к этому по всем линиям торчит толстой занозой во флотской организации соединения.
Во время службы в штабе дивизии меня, еще молодого мичмана (23-25 лет), однажды поразила и удивила ссора между старшими офицерами, а именно: между начальником штаба Владимиром Петровичем Бондаревым и заместителем командира дивизии Николаем Никитовичем Береговым. Их столкновение произошло уже в новом помещении штаба. Высокопоставленные драчуны стояли в разных концах длинного коридора и с видом заправских дуэлянтов от души несли друг на друга как по матушке, так и по батюшке. Случайно выскочив в коридор и оказавшись на линии огня, я оторопел. Перестрелка хоть оказалась непродолжительной, но эмоционально насыщенной, прямо как электрощитовая под высоким напряжением, из которой при коротком замыкании градом сыплются искры. Под впечатлением происходящего в момент нахождения на линии перекрестного огня я пребывал в состоянии эмоционального анабиоза. Потом, по прошествии времени, эта перестрелка показалась мне забавной и смешной.
Два капитана первого ранга на расстоянии досягаемости старинных дуэльных пистолетов стоят и через весь коридор поливают друг друга отборным матом почем зря, будто это были не элита Вооруженных Сил, а пьяные грузчики в подсобке гастронома. Оба старались лягнуть друг друга побольней, хотя у меня сложилось впечатление, что гавкались они без особой злобы.
Начштаба Владимир Петрович Бондарев — возрастом за сорок лет, чуть ниже среднего роста, склонный к полноте, кучерявый, будто после химзавивки — запомнился мне человеком, способным повышать голос и даже несколько крикливым. Замкомдива Николай Никитович Береговой — на вид сорока пяти лет, высокий, стройный, на лицо симпатичный, что усугублялось благородной сединой — на меня производил впечатление уравновешенного и спокойного человека. Лично мне он нравился доступностью и простым отношением ко всем. Поэтому в этом инциденте меня больше удивил Николай Никитович, но, как видно, допечь можно любого.
Кстати, Николай Никитович в мою бытность несколько раз подавал рапорта на поступление в Военно-морскую академию, однако кто-то наверху постоянно заворачивал их обратно. Я даже помню, как он по этому поводу переживал и сетовал, а кто-то высказал предположение, что где-то наверху у него завелся враг.
В канун последней морской страницы
Однажды мы с Николаем Стулиным коротали время в ожидании транспорта, и он пожаловался:
— Пока ходил пешком, все было нормально, как сел в машину сразу отразилось на сердце, — и для наглядности он ткнул себя в область сердца.
И у меня тоже заболело сердце за друга. Потом это повторится еще не раз — наставала пора взросления, когда мы начинали понимать боль потери и тоску по прошлому. Нас покидал юношеский эгоизм, и мы все больше заражались любовью не к себе, а к миру, к падающему с дерева желтому листку, к одиноко летящей птице, к заблудившемуся несмелому ветерку. Мы научились ощущать язык стихий, видя в них не грозу, а жалобу. Мы поднимались к высотам духа, вместе с тем впервые осознавая слабость плоти.
«28 апреля 1981 г.
Проверка экипажа Н. Н. Германова в связи с подготовкой к ракетным стрельбам».
Всего ими получено четыре замечания, одно из них: вахтенный по охране торпедных аппаратов, матрос Верхотуров, не знал инструкции и своих обязанностей.
Как-то я зашел в свой бывший экипаж контр-адмирала Олега Герасимовича Чефонова. Иду по среднему проходу новой казармы, мимо, как обычно, снуют моряки. Навстречу попадается капитан-лейтенант Виктор Владимирович Коростелев с какими-то непонятными признаками физического насилия на лице. Я хоть и был удивлен, однако про себя тут же сделал скоропалительный вывод, что это следы семейной разборки, хотя в подобных делах этот офицер ранее замечен не был. Тем не менее его вид прямо требовал не проходить мимо и я не прошел:
— Тащ каптн-лейтнт, у вашей жены что, рука тяжелая?
Виктор Владимирович даже без праведного возмущения, но с явным удивлением вопросил:
— А ты что, не знаешь? Мы же в аварию попали.
Теперь наступила моя очередь, однако более основательно и качественно удивиться:
— В какую аварию? — протянул я.
И тут меня просветили. Оказывается, что Виктор Владимирович как послушный семьянин и примерный военнослужащий утром сел в автобус и вместе с членами родного экипажа направился в Павловск. На КПП автобус, как обычно, остановился для проверки пропусков. А затем, как положено, с вершины сопки, мирно покатился вниз… правда, без тормозов.
Когда человек без тормозов, и мы вынужденно испытываем это явление на себе, то испытываем чувство дискомфорта. Но когда автобус, набитый военными людьми, рвущимися на службу, вдруг оказывается без тормозов…
Автобус без тормозов, набравший скорость, являл собой неуправляемый снаряд, ищущий место приложения. И в этой ситуации водитель мало что мог поделать, хотя он пытался погасить скорость при помощи коробки скоростей, в которой зубья шестеренок вылетели все, как у больного цингой. А дорога, ведущая вниз, к подножью сопки, была извилистой, как положено горному серпантину, и автобусу, по ходу дела набиравшему скорость, удержаться в колее рано или поздно было невозможно. Тогда водитель принял единственно верное решение — он остановил движение своего земснаряда, врезавшись в скалу. Говорят, что к этому решению водителя понукал чуть ли не весь экипаж хором.
Потом в гараже я видел этот автобус, сильно помятый, почти все сиденья были сорваны с мест. То, что я видел, назвать автобусом было затруднительно, это была груда исковерканного железа, напоминающая выплюнутую жвачку. Глядя на это, я удивился, что никто не погиб, хотя без пары сотрясений мозга не обошлось — у тех, кто ехал стоя.
Вот так мой родной экипаж атомной стратегической ракетоносной подводной лодки имел реальную возможность во второй раз погибнуть героически, но не в морской пучине, а в банальном ДТП — сухопутном дорожно-транспортном происшествии.
И в этой ситуации командир корабля мог остаться один с личным составом срочной службы без части мичманского и офицерского состава.
Вывод. В любой ситуации не торопись с выводами и даже если ты в чем-то абсолютно уверен — не спеши. Не торопись насмешничать, а тем более кого-либо оскорблять.
«16 мая 1981 г.
Проверка «ТЛ-554»: К-1, К-2, КС-1».
Проверял готовность катера к сдаче задач, состояние матчасти, документацию.
В Техасе у меня соседом был прапорщик Иван. Он жил на том же этаже, что и я, только вглубь коридора, ближе к торцевому балкону. С виду Иван был самым настоящим рязанским мужиком — мой ровесник, повыше меня ростом, широкий в кости плотный и крепкий, курчавый, русоволосый и совершенно безбашенный парень, который был не дурак выпить. Мне он нравился простым нравом. У него была жена, приехавшая с родины Ивана — худощавая молодая женщина, которая очень любила своего мужа, чему не мешали его разные художества. Помню, как Иван с недовольным видом при мне корил ее, что, дескать, вместо того, чтобы постирать старую наволочку она слепила свои глаза и вручную шила новую.
У них жила квартирантка, молодая без комплексов женщина, которая, как мне казалось, ни в чем не отказывала хозяину квартиры. Однажды я по-соседски зашел к Ивану, а там, в постели лежит его жена вместе с квартиранткой, а демаркационную линию своим телом прочертил сам хозяин квартиры. Иван, увидев меня, тут же демонстративно показательно стал обнимать и тискать квартирантку, которая будто бы смущалась, а на деле была очень довольна оказываемым вниманием.
Да и развлечения у нас с Иваном были странные, в прыжке ударом ноги я сбивал у него с головы фуражку. От моих прыжков он тащился больше меня. Однажды по просьбе Ивана мы с Николаем Стулиным разобрали его старый диван, а оттуда врассыпную кинулись несметные полчища тараканов. Недолго думая и без сожаления мы выбросили этот рассадник насекомых через коридорный балкон во двор, с удовольствием и как-то не по-взрослому затаив дыхание, наблюдая за траекторией его полета с седьмого этажа. Особенно нам понравился момент встречи дивана с планетой.
«18 мая 1981 г.
Социалистические обязательства:
О. Г. Чефонов — нет.
63921-1 — л/с отсутствует.
Н. Н. Германов — в море.
А. А. Ротач».
Снова социалистические обязательства коллектива минно-торпедной части нашего соединения.
Четвертьвековой юбилей
Под конец моей штабной службы у меня по дому оказался еще один временный сосед, Сергей — веселый и беззаботный парень на пару лет моложе меня. Он служил мичманом на атомной подводной лодке в соседней 26-й дивизии. По причине небрежного отношения к службе Сергея в автономное плавание не взяли, и он жил в квартире своего товарища. Был он чуть ниже ростом, худощавого телосложения и нравился мне своим жизнерадостным и неунывающим характером. У нас с ним сложились хорошие приятельские отношения. У него был магнитофон с забойными записями группы «Smokie», которые он постоянно крутил, и мы их без устали слушали. Вместе ходили на танцы, в кино и на прочие мужские подвиги.
Как-то летом, в выходной день, Сергей предложил подняться на самую высокую сопку в округе под названием Большой Иосиф. Такое название она носила, так как своим контуром повторяла профиль Иосифа Сталина. Правда, нынешние справочники бесстыдно переврали истину и пишут такое:
Сопка Большой Иосиф — гора на северо-восточном берегу Уссурийского залива. Названа, вероятно, в день Святого Иосифа где-то в 70-х годах XIX-го века. В 1888 году экипаж корвета «Витязь» геодезически определил высоту и месторасположение горы. В современных лоциях и морских картах слово «святой» превратилось в «большой» и теперь это гора «Большой Иосиф».
Отмечу, что о названии в этой справке написано предположительно, мол, «возможно». Заодно сочинили, что слово «святой» заменили на «большой», как будто русскому человеку так трудно их различать… Короче, намеков на вранье и подделку вполне хватает, умному достаточно для понимания истины. Ну и на том спасибо.
А в районе Большого Камня, кстати, находится гора пониже, и потому называется Малый Иосиф.
В свободный выходной день мы с Сергеем — благо, он находился в долгосрочном отгуле — собрались и пошли, чтобы покорить господствующую над окружающей местностью высоту. День был погожий — солнечный и теплый. Преодолев расстояние около четырех километров по дороге, мы оказались у подошвы Большого Иосифа. Здесь вошли в лес с зарослями кустарника. В гору поднимались узкой тропинкой. Сняв с себя рубашки, по ходу загорали. Выстроившись в походную колонну, шли цугом, впереди — Сергей, я за ним, считая по сторонам ворон и любуясь природой. Наша походная идиллия продолжалась до тех пор, пока я во время очередного зевка с размаху не воткнулся носом в спину Сергея. Процесс пошел — пока я, замешкавшись, вынимал нос из его позвоночника, Сергей в свою очередь испугался и начал отрабатывать задний ход. Я же из-за его спины, которая надвигалась на мое лицо, ничего не видел, поэтому не мог понять — в чем дело. Наконец Сергей остановился, и я, выглянув из-за него, увидел симпатичную извивающуюся змейкой дорожку, что в обрамлении деревьев и кустарников бежала к вершине горы. Местами сквозь кроны деревьев пробивались лучи яркого солнца и падали на нее, создавая узоры из света и тени, — иди и радуйся жизни. И все было бы чудесно, если бы на середине тропы я не узрел нежащегося на солнышке длиннющую-предлиннющую и в меру упитанную змею.
Впервые столкнувшись на природе с живой змеей, да еще с такой длинной, мы с Сергеем превратились в двух загипнотизированных кроликов, у которых вдруг «села» батарейка. Правда, у нас на двоих мозгов оказалось чуть больше, поэтому к гадюке мы не полезли. Мы просто стояли и смотрели на нее, пока она, потревоженная нашим присутствием, не уползла в чащобу. По максимально большой дуге мы обошли, точнее, быстро и позорно обежали место ее залегания и продолжили свой путь, живо обсуждая неожиданную встречу. А змея-то была красавица, ее темно-синяя чешуя, обрамленная по бокам желтыми прерывистыми полосами, отливала благородным фиолетовым блеском. И длина ее мне тогда показалась никак не меньше двух метров, хотя допускаю, что это преувеличение. Понятно, что у страха глаза велики.
Наконец мы выбрались на лысую макушку Большого Иосифа и с высоты птичьего полета наслаждались прекрасными видами. Яркое солнце освещало залив, где в далекой дымке просматривались игрушечные силуэты надводных кораблей. Зрелище было потрясающим. Налюбовавшись и отдохнув, мы без приключений спустились с сопки.
Вернувшись домой, мы, все еще возбужденные встречей на лесной тропе, побежали к соседу Ивану поделиться впечатлениями. Бывалый прапорщик нас тут же обсмеял и заодно просветил. Оказывается, эта змея была полозом, вполне безобидным и совершенно неядовитым представителем местной фауны. Он мог «укусить как собака» и не более.
Вывод: Если хочешь узнать, есть ли у человека душа или нет, понаблюдай за его отношением к животным, к природе. Если он прежде всего проявляет потребительские наклонности, то ему бесполезно толковать о красоте мира, неба, солнца, звезд. Он вверх не смотрит. И души у него, скорее всего, нет.
Не зря Иван был непонятлив насчет нравственности и допустил полное моральное разложение в отношениях с женой.
Уже потом, посетив владивостокский краеведческий музей, я увидел чучело похожей змеи, под которым было написано название «амурский полоз». Практичный Ваня сокрушался и очень жалел, что его не было с нами, мол, он бы из той змеи сделал себе классный ремень. А я подумал: хорошо, что его не было и красивая змея осталась живой.
«4 июня 1981 г.
Практическая стрельба 2-торпедным залпом СЭТ-65 по ПЛ».
Вот так успешным торпедным залпом, направленным в сторону воображаемой вражеской подводной лодки, я отметил свой четвертьвековой юбилей.
«5 июня 1981 г.
Практическая стрельба 2-торпедным залпом САЭТ-60М по НК (надводный корабль)».
Выстрелив успешным дуплетом по надводному кораблю, я как бы двоекратно опохмелился после своего дня рождения.
При выходах в море на торпедоловах — на малом (старого, 368-го проекта) и на большом (новой постройки проекта 1388) — я имел конкретную обязанность. Сначала командир катера должен был обеспечить выход судна в квадрат вероятного нахождения выстреленной торпеды, ее обнаружение и подъем на борт. Моей же задачей являлось отключение приборов и механизмов торпеды, а именно:
Отсоединить разъем (буксу) светового прибора.
Выключить шумоизлучатель.
Обесточить выключатель электродвигателя торпеды.
Закрыть запирающий клапан.
Снять параметры элементов хода торпеды (HХ, DС,1,2, ).
Все подводные лодки нашей дивизии были одного проекта — 667Б, на вооружении которых имелись только электрические торпеды трех образцов. Поэтому мне приходилось иметь дело с САЭТ-60М и СЭТ-65 калибра 53 и 40-сантиметровыми приборами помех МГ-14 и имитаторами подводных лодок МГ-44. На первый взгляд торпеды были как близнецы похожи другу на друга. Однако, понятное дело, это было не так. Эти торпеды отличались по некоторым даже внешним признакам. И даже их положение на плаву было разным, то есть их можно было идентифицировать по «стилю плавания» — «я милую узнаю по походке». Так, СЭТ-65 плавала в вертикальном положении, так что лишь небольшая часть ПЗО (практического зарядного отделения, носовой части торпеды, что пристыковывается для учебных стрельб) безобидным буйком торчала из воды, САЭТ-60М — под углом около 45 градусов, словно пьяный столб, ну а малое изделие на воде лежало бревном.
Для отслеживания траектории движения практических торпед в особых случаях в ПЗО устанавливался контрольно-следовой прибор (КСП), который заряжался небольшими ракетками. Эти ракетки на всем протяжении хода торпеды, через заданный отрезок времени после вылета из своего гнезда, обозначали ее траекторию. Я в своей практике, например, ни разу не был свидетелем использования этого прибора, хотя по разговорам тех, кто это видел, зрелище впечатляло и запоминалось. А потом, когда такие ракетки нечаянно падают на палубу надводного корабля, то они моментально разбираются моряками и офицерами на сувениры. Эта же горловина, куда вставляется КСП, обычно снаряжается световым прибором, по сути, фарой, которая в ночное время позволяет отслеживать движение торпеды и облегчает ее поиск в море.
Иссык-Куль
На территории Советского Союза в Киргизии имелось высокогорное озеро Иссык-Куль, которое большинству советских граждан было известно как курорт. Однако мало кто знал, что этот водоем, расположенный на высоте более 1 600 метров над уровнем моря, одновременно являлся полигоном для испытаний минного и торпедного оружия.
Однажды на одном из пляжей Иссык-Куля отдыхающий народ в панике разбежался кто куда. Причиной бегства послужила торпеда, которая красно-белым полосатым рылом уткнулась в песчаный пляж. Выше указывалось, что если торпеда имеет такой совсем не боевой окрас, то ее можно не бояться. Однако отдыхающая публика была гражданского сословия, не флотского, и этих тонкостей не знала, поэтому и возникла паника.
Однако благодаря существовавшей в Советском Союзе воинской повинности не все было так запущено, как могло показаться на первый взгляд. Среди отдыхающей публики нашелся один товарищ из бывших моряков, и не простой, а тот, что надо, — служивший в минно-торпедной боевой части. Он совсем не испугался и даже не растерялся, а напротив, оказался на высоте — явился одним из лучших представителей школы жизни под названием Вооруженные Силы СССР, доказав, что однажды полученные на флоте знания не вышибет из головы никакая треклятая катаклизма.
Отдыхающий минер сумел укротить норовистую торпеду. О нем я рассказываю не без гордости, ибо он бесстрашно оседлал самоходную мину и каким-то образом без специального ключа вскрыл горловину практического зарядного отделения (ПЗО) и беспримерным образом устроил бесплатный бар «на халяву». В ПЗО торпеды в качестве антифриза был залит спирт, поэтому предприимчивый минер оказался еще и в роли местного бармена на пленере. Сначала он на себе произвел испытание (дегустацию) антифриза на предмет отравляющих веществ, а затем на крепость. И только после этого начал угощать всех осмелевших, которые перед этим предусмотрительно разбежались кто куда.
Думаю, ни для кого не является секретом, что при наличии двухсот дармовых литров спирта можно запросто споить население в радиусе километра или двух в зависимости от плотности населения. Но мне неизвестно, скольких людей опоил наш минер, ни точно, ни приблизительно, этот ход событий можно лишь предположить гипотетически, зная человеческую предприимчивость.
Хороши были лица у военных моряков, которые потеряли свою торпеду, а потом нашли ее в рачительных руках бывшего флотского специалиста, который с радушием и гостеприимством одаривал окружающих бесплатной выпивкой, а заодно с заботой отнесся к родной материальной части, обеспечив ее сохранность и передачу истинному владельцу.
Вот так знания, полученные на флоте, которые просто нереально было применить на какой-то там гражданке, неожиданно оказались востребованными во время отдыха в курортной зоне Киргизии.
Вывод. Стремитесь к знаниям, источнику силы и света. Они могут пригодиться в любой момент и помочь вам и окружающим.
«17 июня 1981 г.
Проверка «ТЛ-554» на предмет укомплектованности личным составом.
Партсобрание. Выступление НачПО В. В. Малмалаева:
25% коммунистов не выполнили соцобязательства;
3 человека в БЧ, БЧ-3 имеют грубые проступки (кто?), В. В. Малмалаеву нельзя оправдывать грубости».
А вот невыполнение социалистических обязательств каждым четвертым коммунистом соединения — это скандал. Но это общий недостаток, а в качестве частных были выявлены грубые нарушения воинской дисциплины в минно-торпедной службе, то есть в хозяйстве флагманского минера. Однако выступление начальника политотдела Владимира Васильевича Малмалаева оказалось не конкретным, так как он не указал, кто и что нарушил. И даже самому интересно, кто же это обрушился с критикой на начальника политотдела.
Рассказывали историю про одного очень ответственного офицера, которого после службы на подводных лодках перевели в штаб Тихоокеанского флота. Имея подводницкую закваску и укоренившиеся привычки, он и на новое место службы перенес традицию уходить с работы поздно. В отличие от него нормальные офицеры в 18.00 вместе с кабинетом закрывали море на замок и с чувством выполненного долга уходили домой. Зато наш герой, не успевший забыть, как пахнет море, засиживался на службе в тайной надежде, что его старания будут вознаграждены. И они были замечены и даже отмечены.
Как-то, будучи старшим, начальник штаба флота в позднее время обходил свои владения и нечаянно наткнулся на нашего офицера, словно поймал его с поличным на чем-то предосудительном:
— Чем это вы изволите заниматься в столь неурочный час на службе?
Молодой и еще неопытный штабной работник, полагая, что пришел его звездный час, начал что-то объяснять всем своим видом показывая верноподданичество:
— Да вот товарищ адмирал, занимаюсь… (далее по соображениям секретности я не могу рассказать, о чем он говорил).
Начальник штаба, грозно нахмурив и без того суровые брови, сделал нравоучение молодому еще не «накушавшемуся моря» офицеру:
— Если вы не успеваете выполнять свои обязанности в отпущенное вам служебное время, значит, по своим деловым качествам вы не соответствуете должности. В этом случае я должен поставить вопрос о целесообразности вашего нахождения в штабе флота.
Со стороны неопытного, но вдруг прозревшего офицера последовала немая сцена, так как сейчас он действительно оказался застигнутым врасплох.
Надо сказать, что наш офицер оказался смышленым малым, из происшедшего он молниеносно сделал исключительно правильные выводы и резко изменил отношение к службе. Этот вечер оказался последним, когда молодой штабной работник провел не дома или не с друзьями за бокалом пива, вина или еще чего покрепче.
«22 июня 1981 г.».
В этот день я учинил последнюю запись в своем блокноте о тренировках экипажей в кабинете торпедной стрельбы, тем самым закрыв свою штабную эпопею. Страна и весь народ вспоминали этот же день 1941 года… начало Великой Отечественной войны. Никакого символа я в этом не усматриваю, просто отмечаю для себя и читателя, что мир прекраснее его отсутствия, как бы ни складывалась жизнь и где бы тебя она ни востребовала.
Таким образом, закончилась моя служба в штабе 21-й дивизии РПК СН 4-й флотилии подводных лодок. И кстати сказать, напрасно некоторые коллеги мне завидовали. После моего ухода с флота через некоторое время должность старшего инструктора БЧ-3 того же штаба занял Виктор Васильевич Киданов, который очень стремился туда попасть. Правда, продержался он на этой должности недолго, всего около полугода. И продолжил Витя свою службу на боевых подводных лодках, да так, что из всех наших мичманов с доблестной «К-523» ушел оттуда самым последним.
Вывод: В который раз подтверждается уже ставшая расхожей истина о том, что хорошо там, где нас нет, ибо многое из того, что мы на расстоянии наблюдаем, но мало, что об этом знаем, нам кажется прекрасным и заманчивым — миражом.
В 1981-м или 1982 году мой бывший экипаж ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-523» выступил инициатором социалистического соревнования в Вооруженных Силах СССР. Должен заметить, что по тем временам в жизни любой воинской части такую честь можно было заслужить только серьезным ратным трудом. И это не просто слова. Именно, поэтому нашим экипажем это событие было воспринято с большой радостью, воодушевлением и гордостью.
Это событие освещалось в местной военной прессе, а также центральным органом Министерства обороны СССР газетой «Красная звезда» и Тихоокеанского флота — «Боевая вахта».
А зимой командиру моего экипажа контр-адмиралу Олегу Герасимовичу Чефонову на плацу 21-й стратегической дивизии, на торжественном построении всего ее личного состава, первый секретарь Приморского краевого комитета партии Герой Социалистического труда Виктор Павлович Ломакин вручил Красное Знамя. Это был звездный час, как моего в прошлом экипажа, так и его командира.
Часть 5. СНОВА В ДАЛЬНИЙ ПОХОД
Служба во втором экипаже подводного ракетоносца
«22.06.1981 г. — старший специалист БЧ-3 ВУС-292/23 подводного крейсера «К-497» во 2-м экипаже 21-й дивизии ПЛ.
Приказ командира 21-й ДиПЛ № 013 от 22.07.1981 года».
В 1981 году мой прямой и непосредственный начальник, флагманский минер Виктор Григорьевич Перфильев, получив погоны капитана 2-го ранга, убыл на учебу в Военно-морскую академию. Лишившись умного и заботливого начальника, я приобрел другого — самоуверенного и наглого выскочку. Фамилия его была такой же заковыристой, как и он сам Матора Александр Тимофеевич. Как к нему, так и к его фамилии сразу найти подход умудрялся не каждый, многие по незнанию, а может быть, и умышленно не хотели правильно запоминать и произносить его фамилию. Хотя должен заметить, что Александр Тимофеевич был грамотным и толковым специалистом, вот только, на мой взгляд, он не совсем правильно себя вел с людьми — держался свысока и пренебрежительно. Именно эти черты характера многим не нравились, поэтому кое-кто и высказывался, что он зазнавшийся и самоуверенный человек. Молодой капитан-лейтенант (это флотское звание соответствует армейскому капитану), наплававшись в морях, рвался к «сухопутной» власти на должность флагманского минера дивизии. Уже не помню, попал ли он на вожделенную должность, но именно ею в нашей дивизии и был обделен, так как флагмином был назначен капитан 3-го ранга Михайлов.
Когда рядом друг
Как бы то ни было, оставшиеся до окончания контракта полгода я решил дослужить с моим другом и однокашником Николаем Владимировичем Черным в экипаже капитана 2-го ранга Григория Михайловича Щербатюка. И моим прямым и непосредственным начальником стал Николай Черный, среди мичманов — один из самых достойных. Это был спокойный и уравновешенный, грамотный и умный руководитель, который ко всем относился ровно и спокойно. Я ни разу не слышал, чтобы он на кого-нибудь кричал или повышал голос. Он был по-настоящему ответственным человеком как за подчиненных, так и за матчасть. В технике он с завидным упорством всегда разбирался до конца, пока не выявлял и не устранял поломку или неисправность, и не только своего заведования. Несмотря на скромность и даже застенчивый характер, он был интересной личностью, его природному такту могли поучиться многие офицеры. Я в большом долгу у Николая за его прекрасное и доброе ко мне отношение.
В этом же экипаже представилась великолепная возможность почувствовать на себе разницу со стороны прямых и непосредственных начальников на «К-523» и «К-497». Николай был настолько хорош как руководитель, что я на этом корпусе даже толком не запомнил командира БЧ-3. Не зря говорят, чтобы узнать, что такое «хорошо», надо сначала прочувствовать на своей коже, что такое «плохо». Именно так у меня и получилось, то есть мне удалось качественным образом испытать на себе эти две крайности в отношениях начальник-подчиненный.
До октября 1980 года командиром БЧ-3 был лейтенант Владимир Николаевич Володькин. За время своей службы в штабе я с ним неоднократно пересекался, и тогда он ничем особенным кроме ответственности и добросовестности в работе не выделялся. Однако в феврале 2013 года Владимир Иванович Мительман, которого я нашел в интернете, сказал, что Владимиру Николаевичу Володькину присвоили почетное звание Героя России.
Володькин Владимир Николаевич — офицер-испытатель специальной воинской части Министерства обороны Российской Федерации, капитан 1-го ранга. Родился 6 декабря 1953 года в поселке Шахтерский Суворовского района Тульской области. Русский. Образование высшее.
В Военно-морском флоте с июля 1972 года. В июне 1977 года окончил Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С. О. Макарова. Завершив учебу, с июня по октябрь 1977 года лейтенант Владимир Володькин находился в распоряжении командующего Краснознаменным Тихоокеанским флотом. С октября 1977 года по октябрь 1980 года В. Н. Володькин — командир минно-торпедной боевой части (БЧ-3) подводного крейсера «К-497» во втором экипаже. Совершил пять боевых служб в удаленных районах Тихого океана продолжительностью более 100 суток каждая. Во время длительных плаваний в совершенстве овладел сложной боевой техникой, был допущен к самостоятельному управлению боевой частью и к несению службы в качестве вахтенного офицера атомной подводной лодки.
С октября 1980 года обучался в Высших специальных офицерских классах ВМФ, по окончании которых, с июля 1981 года, служит в воинской части Министерства обороны СССР, а после распада Советского Союза — Российской Федерации. 6 ноября 1991 года Володькину В. Н. присвоено воинское звание «капитан 1-го ранга». Служил командиром атомной подводной лодки специального назначения «Оренбург» Северного флота.
В 2001 году окончил Академические курсы офицерского состава при Военно-морской академии им. Н. Г. Кузнецова. Овладел всеми имеемыми на вооружении средствами подводных погружений, а также личным подводным оружием.
Указом Президента РФ от 21 сентября 2004 года за успешное выполнение специального задания командования и проявленные при этом мужество и отвагу капитану 1-го ранга Володькину Владимиру Николаевичу присвоено звание Героя Российской Федерации с вручением знака особого отличия — медали «Золотая Звезда».
Живет в городе Санкт-Петербурге. Награжден медалями, в том числе «За отвагу».
Вывод: Приятнейшая вещь — гордость за друга, товарища, соратника! Дай Бог мне еще много таких мгновений!
На смену В. Н. Володькину командиром БЧ-3 «К-497» пришел лейтенант Валерий Валентинович Афонин. Прибыл он в 21 дивизию 16 сентября 1980 года вместе с пятью молодыми минерами в новой лейтенантской форме, на которой замечался свежеотполированный лоск училищного глянца. Помню Валерия Валентиновича невысоким, крепким, коренастым и неуверенным в себе молодым человеком, у которого было больше вопросов, чем ответов. Тогда подумалось, что недавно я сам был таким же, а может, даже еще более неуверенным в себе начинающим мичманом. Выпускникам Тихоокеанского высшего военно-морского училища им. С. О. Макарова. первоначально флагманский минер распределил Афонина в экипаж Н. М. Зверева. Затем Валерия Валентиновича Афонина, видимо, из-за ухода на классы В. Н. Володькина определили на открывшуюся вакансию. Я помню, как он в вопросах службы и материальной части полностью полагался на моего друга и товарища Николая Черного, перепоручая ему некоторые свои обязанности. Лично я в этом ничего плохого не видел, так как понимал, что сразу во все вникнуть сложно.
Кроме Николая Черного и меня в команде старшим торпедистом левого борта был мичман Николай Львович Капырин. В нашей жизни не бывает так, чтобы все было идеально. Для баланса добра и зла в этой боевой части был необходим такой же крайний полюс, но только со знаком минус. Насколько был идеален Черный, настолько далеким от идеала оказался Капырин. Наглый и скользкий тип, будто бельевую веревку на локоть наматывал нервы Черного. Когда я пришел в экипаж, то мне стало ясно, что этот субъект гнилой занозой сидит в душе моего товарища. И конечно же, я не был немым свидетелем пререканий и наскоков Капырина, поэтому всегда старался поддержать своего друга и словом и делом. Зная, что Черный по характеру мягкий человек, Капырин частенько этим пользовался, только не при мне, так как в подобного рода ситуациях я проявлял агрессивность, чтобы защитить Николая. Поэтому Капырин меня слегка побаивался, хотя он старался виду не показывать. Из-за своего отвратительного характера Капырин уважением в экипаже не пользовался, это не мое умозаключение, а реальная оценка товарищей, о чем я узнал спустя тридцать лет.
Капырин — наш однокашник по Школе техников 506-го Учебного Краснознаменного отряда подводного плавания в Ленинграде — был повыше меня ростом, крепкого, сбитого телосложения, любил поболтать не только на служебные, но и на вольные темы. Видно, Николаю «в наказание» был предоставлен Капырин, как и мне в свое время по распределению достался Киданов (или я ему). Если мы с Черным большую часть свободного времени проводили вместе, то с Капыриным — никогда. Моя память не сохранила о нем не только ничего хорошего, но и никаких биографических сведений.
Командир РПК СН «К-497», капитан 2-го ранга Григорий Михайлович Щербатюк на своем посту сменил капитана 1-го ранга Олега Васильевича Соловьева. Григорий Михайлович принадлежал к тем мужчинам, которым на вид всегда около сорока лет. Был он среднего роста, обыкновенного телосложения, уравновешенный и очень спокойный, хороший командир.
В этой связи интересно свидетельство Владимира Ивановича Мительмана, который был интендантом и в дальних походах вместе с командиром в первую боевую смену нес вахту на главном командном посту (ГКП). В обязанности интенданта входило ведение вахтенного журнала, где он должен был фиксировать все события, происходящие с кораблем и экипажем в море. Эту работу можно сравнить с тем, что делает летописец. Вот Владимир Иванович и был биографом боевой единицы флота. Работа эта будто бы простая, однако она требовала точности и педантизма, ведь в море может всякое произойти, и тогда, при разборе происшествия на берегу, изучают и анализируют записи вахтенного журнала. Поэтому Владимир Иванович был очевидцем чуть ли не всех событий, происходивших на главном посту «К-497». Естественно, обстановка на корабле, как и царящая на ГКП, во многом зависит от командира, его психологических свойств и черт характера. И то, насколько командир уравновешен и деловит, правильно себя ведет, зависит эффективность выполнения боевых задач.
Таким образом, Григорий Михайлович Щербатюк во второй экипаж «К-497» тоже внес одну свою положительную особенность. Все началось с того, что во время ночной вахты, в 02.00, прямо на ГКП он иногда делал физическую зарядку, подключая к ней весь пост. А потом эта традиция привилась всему экипажу, так как при унылом однообразии боевой службы в ночное время взбадривала личный состав.
Со стороны Григория Михайловича я в свой адрес чувствовал только уважение, возможно, это было из-за того, что я перешел из штаба. В мою бытность службы на корабле ему было присвоено звание капитана 1-го ранга. Надо сказать, что в экипаже Григория Михайловича мичманам предоставлялось гораздо больше свободного времени, чем на «К-523». Я сразу почувствовал это, несмотря на то что пришел из штаба, где эта вольница чувствуется еще более. Ракетоносец «К-497» сошел со стапелей комсомольского завода пораньше, чем «К-523», поэтому и костяк мичманского состава там был образован солидней и постарше, их больше было из ленинградской Школы техников. Да и жизнь на этом корабле уже успела войти в обычное размеренное русло. Здесь чаще практиковался «сход на берег», а значит, совместные выходы на природу, поездки во Владивосток и Находку.
Как-то в середине недели мы с Николаем Черным и еще парой мичманов гуляли по Владивостоку и зашли не то в кафе, не то в бар. Ребята взяли каждому по паре бокалов пива и к нему ассорти из разных видов рыбы и прочей морской снеди. День был рабочий, кафешка полупустая, торопиться было некуда. Сидели мы без напряга и спешки, и я не заметил, как под прекрасную рыбную закуску выпил бокал пива, а затем, и второй. Я был удивлен, так как пива не пил вообще.
На Дальнем Востоке почти все мужчины и женщины пили спирт, так как водка была дефицитным товаром. Дешево и сердито. Относительно дешево, но что сердито, то сердито. Бывало, переберешь этого сердитого продукта, а на следующий день попил водички, разбавил в желудке вчерашний спирт и снова чувствуешь себя так, как будто употребил свежую порцию выпивки. Для страдающих алкогольным синдромом — мировой опохмел. Огненный напиток продавался в магазинах под названием «Спирт питьевой». На лодке технический спирт получали для ухода за техникой, но зачастую он шел также на протирку луженых глоток выпивающих людей. И вообще спирт на Дальнем Востоке — это совершенно не то же, что водка в Европе (европейской части СССР). Он четко отражал характер отношений между людьми и был реальной валютой, которая свободно конвертировалась в денежные знаки, а тем более в любой товар или вид услуг. Особенно эта валюта господствовала на судоремонтных и прочих заводах. Во время отдыха на берегу мы с Николаем Черным брали поллитровку «Спирта питьевого» и в компании друзей и девушек снимали праведно нажитые на ниве подводницкой службы напряжение и стрессы.
Как-то под мирные переливы спиритус вини я познакомился в поселке Большой Камень с одной, скажу прямо, не очень красивой, но достаточно умной и интересной женщиной. От выпитого, от содержательных бесед с нею на разные темы мне стало уютно и тепло. К концу нашей беседы я уже не замечал ее некрасивости и был весьма благодушно настроен и с большим интересом к ней расположен. В этой женщине я уже видел не только ее прекрасную душу, но трансформированную в некое подобие симпатичности оболочку. И ею уже готов был даже соблазниться. Впрочем, эта история своего развития не имела. Так что я с готовностью подписываюсь под истиной: «Нет некрасивых женщин, а есть мало водки».
В экипаже Григория Михайловича Щербатюка был мичман Сергей Осадчук родом из Ленинграда, высокий парень подтянутого телосложения, которого все почему-то звали Лосем или Сохатым. Сергей за награду в виде прозвища не обижался. Хотя было в нем что-то такое — некоторая неторопливость, грация и какая-то ленивая сила. При этом он был добр, я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос, а если это происходило, то выглядело настолько несерьезно и мило, что было очевидно — Сергей никогда кулаком в лицо не залезет и дурного слова не скажет. И этого не произойдет, даже если ему зло наступят на мозоль. Сергей и Николай были выпускниками ленинградской Школы техников, оба поддерживали более чем приятельские отношения.
Друзья мои дорогие, где вы?!
Женатый холостяк
Как-то летом к Сергею Осадчуку приехали его знакомые молодые, симпатичные девушки Гуля и Ира из Ленинграда. Это событие в мичманском составе экипажа, с которым я общался, подняло настроение на порядок выше ординара. Ира, слегка зажатая и чуть менее компанейская, чем ее подруга, мне запомнилась. А общительная и более симпатичная Гуля, которая была моложе меня лет на пять, понравилась. Помню, ей в женихи прочили одного из парней, мичмана из экипажа «К-497», к которому она на смотрины, наверное, и приехала.
Наша компания, куда кроме Сергея и Николая входили Михаил Назин из сибирского города Искитим, Юрий Тимофеевич Филот из Молдавии и другие, замечательно проводила время, в основном это были совместные прогулки по холмам и подлескам или по Тихоокеанскому. При этом для настроения нам не требовалось спиртного. Получилось так, что у нас с Гулей нашлось много общего, и большую часть времени мы проводили вместе. Нечаянно возникшая взаимная симпатия добавила интереса в наше общение и сообщила ему налет романтической увлеченности. Поэтому Гулин кандидат в женихи как-то незаметно отошел на второй план и, понимая, что со стороны желанной особы к нему интерес утрачен, незаметно оказался в тени. А мы с Гулей продолжали общаться в компании, специально ни от кого не уединяясь, за исключением ее проводов домой, но и тогда продолжались разговоры на интересующие нас темы. Никто из нас событий не форсировал, хотя я понимал, что нравлюсь замечательной девушке, которая ко всему прочему от меня чего-то ждет. Возможно, я в этой ситуации не оправдал ее надежд. Ведь я был женат, и серьезных намерений иметь не мог, да и портить прекрасные отношения тривиальной интрижкой не хотелось. Однако Гуля меня привлекала восхитительным очарованием и милой непосредственностью.
Через некоторое время обе девушки вернулись в Ленинград, Гуля оставила мне свой рабочий телефон. И вот я, по дороге в очередной отпуск, оказался проездом в ее городе. Позвонил в ГУМ, что на Невском проспекте, где она работала, Гуля охотно отозвалась. После работы мы встретились, гуляли по вечерним проспектам, зашли в Петропавловскую крепость. Нам по-прежнему было интересно общаться.
Однако наши отношения продолжения не имели, остановились на стадии взаимного интереса — никто никому ни признаний, ни предложений не делал. Мне была дорога дружба с удивительной девушкой с красивым именем. А когда через несколько лет я позвонил на прежнее место работы Гули, мне сказали, что она там уже не работает, так как вышла замуж за мичмана-подводника, который был родом из Молдавии. Я догадался, что это и был тот самый кандидат в женихи. Я искренне порадовался за прекрасного человека, что утратив флер романтики, она свою жизнь сложила так, как собственно и должно было статься. Хотелось бы знать, где она сейчас и что с ней.
Вывод. Если отсутствует серьезность намерений, то незачем переходить дорогу другим людям. Проверить серьезность своих намерений можно весьма безобидным путем — искренней и чистой дружбой.
Природа на Дальнем Востоке интересна и очень красива. Каждый раз, когда я смотрел на местные ландшафты, меня впечатляло обилие растительности и буйство цвета. Говорят, что это из-за повышенного естественного фона радиации. Вспоминается осень, когда однажды я ехал по трассе Владивосток-Находка, смотрел в окно и просто не мог налюбоваться золотыми кронами деревьев, которые чередовались с красной медью другой листвы. Воистину я увидел настоящую золотую осень во всем ее сверкающем великолепии красок и удивительном многообразии настроений. И зверья разного и птиц красивых в Приморье тоже было много. В лесу, если быть внимательным, можно было обнаружить замечательное разноперье птиц и даже с выводками птенцов. Всяких там белок хватало, а вездесущие бурундуки, так те просто под ногами бегали.
Если было достаточно времени, мы выезжали во Владивосток, но чаще — в Находку, где в то время находилась толкучка — стихийно образованный базар. Для его возникновения тут имелись все предпосылки. Место — недалеко расположенные друг от друга портовые города Владивосток, Находка. Предмет спекуляции — импорт, а также наличие контрабандного товара, плывущего из-за границы. Вот так и получилось, что, с одной стороны, наличествовало желание народа с руками и ногами «оторвать» дефицит, а с другой — экономическая необходимость реализовать товар, купленный за границей. Если обычно свидетелем или участником спекулятивной сделки можно было стать в исключительном случае, и, разумеется, со всеми мерами предосторожности, то здесь все было наоборот — явно и с размахом.
Экономический форум спекулянтов проводился в один из выходных дней и располагался за пределами Находки, но в непосредственной близости от нее. Мимо того места проходил маршрут рейсового автобуса, поэтому добраться туда не составляло труда. С одной стороны территория рынка ограничивалась скалистой грядой, а с другой — дорогой. Место было относительно ровное, и заполнялось продавцами с товаром в руках или разложенным прямо на земле. Конечно, ни киосков, ни павильонов, ни палаток, ни ларьков там не было. Зато было много места в окружении прекрасной природы. Посетителей хватало, всех притягивала возможность приобрести заморские вещи: джинсы и штроксы с презентабельными лейблами, яркие и цветастые куртки, ветровки, пластмассовые дипломаты с шифр-замками, блоки сигарет с иностранными гербами, конями, верблюдами… Здесь можно было купить такие дефициты, которые по тем временам в Минске даже не снились. Импортные и контрабандные товары от советского ширпотреба отличались одним: таинственной и загадочной чертой, неизвестной нынешнему молодому поколению — дефицитностью. А больше ничем. В качестве они далеко проигрывали нашим товарам, но об этом узнавалось потом, когда с купленной вещи отрывалась этикетка. Такого обилия товаров и разнообразия ассортимента невозможно было увидеть не то что ни в одном валютном магазине «Альбатрос» или «Березка», но думаю, даже во всем их объединении. Даже просто гулять по рынку было занятно и интересно, лица посетителей отличались радостным возбуждением и приятной перспективой стать обладателем понравившейся вещи.
Иногда этот праздник портили люди, обремененные профессиональным долгом, читаемым на их суровых лицах. Они отличались от обычных посетителей рынка повадками. Продавцы, попавшие в поле зрения суровых товарищей, тут же меняли приоритеты с реализации товара на спасение его и себя. Никому из них не хотелось попадать в «луч» комсомольского прожектора, в местную газету или в горячую хронику телерепортажа, а тем более в милицейскую сводку. В те времена в зависимости от полученной спекулянтом суммы незаконного дохода государством предусматривалась административная или уголовная ответственность. Поэтому спекулянты пытались скрыться.
Мы выехали из Техаса на «пойманной» нами попутке. Было темно, и машина шла по трассе с включенными фарами. Вдруг на дорогу выскочила небольшая грациозная косуля. Попав в свет фар, бедная ослепла. Да и водитель растерялся, не успел во время среагировать. Заметавшуюся косулю машина зацепила бампером. Смертельно раненное животное скоро скончалось. Перепуганный водитель от содеянного злодейства впал в шок, к тому же расстроился вконец, когда увидел погнутый бампер служебной «Волги».
— Начальник увидит бампер, и мне конец! — повторял он.
Нас было четыре мичмана, и все из экипажа «К-497»: Николай Черный, Сергей Осадчук, я и Баранов. Самый маленький, толстенький и самый юморной был Баранов. Дабы успокоить расстроенного водителя он деловито спросил:
— Нож есть?
— Есть, — уныло ответил совсем пригорюнившийся водитель.
— Ну, давай его сюда. Сейчас освежуем козочку, разделаем, и привезешь жене неслабый шмат мяса. Не переживай!
Водитель дрожащими руками достал из бардачка самодельный нож, давно не видавший точила. И Баранов, сохраняя деловой вид, принялся за дело. Однако чего-то там поковырявшись, сообразил, что орудие труда не соответствует поставленной задаче. Чтобы достойно выйти из ситуации, которую сам же создал, он сказал:
— Слушай шеф, а у тебя нет ножа тупее? А то с этим ничего не получается.
Водитель, еще больше поникнув головой, ответил отрицательно и Баранов удовлетворенно с чувством выполненного долга подвел черту:
— Ну, на нет и суда нет! Быстро грузим тушу в багажник и скоренько сматываемся, пока нас тут не застукали.
Не мешкая, чтобы нас не увидели из мимо проезжающих машин, мы ухватили бедное животное за копыта и забросили в багажник «Волги». Когда несли тело косули к автомобилю, маленькие ее рожки в такт движению царапали по асфальту, и я под впечатлением жалости к несчастной жертве автомобильной катастрофы вздохнул:
— Бедная косуля!
— Ну да, одному тебе ее жалко, — пробурчал Баранов, смахивая слезу. — А мы тут все садисты.
Ошарашенный тяжким обвинением, я промолчал.
А водитель всю дорогу изводил нас своим нытьем, что ему не поздоровится, когда начальник увидит погнутый бампер машины. Ну а за убитую косулю, мол, вообще посадят.
На встрече ветеранов-подводников по случаю 25-летия создания 4-й флотилии подводных лодок, что состоялась 30 ноября 2003 года, со мной рядом за столом оказался офицер Юрий Викторович Войтецкий, который служил в экипаже капитана 1-го ранга Григория Михайловича Щербатюка в 1982-1983 годы, то есть уже после меня. К моему прискорбию он сообщил, что весельчак и хохмач мичман Баранов умер.
А менее чем через месяц после юбилея 4-й флотилии, 25 декабря 2003 года, в Белыничах умер мой однокашник, отличный сослуживец, настоящий товарищ, прекрасный человек и просто земляк Николай Владимирович Черный. Рассказывали, как он после демобилизации в день ВМФ садился в свою машину и с военно-морским флагом гордо катался по городу. Так сложилась судьба, что Николая в последний раз я видел на флоте в январе 1982 года непосредственно перед своей демобилизацией.
Вывод: Не жалейте для друзей хороших слов, не стесняйтесь выказывать заботу о них. Гораздо труднее потом жить с грузом того, что вы не додали им всего этого при жизни.
Обнимая торпеду
В 1981 году с экипажем капитана 2-го ранга Григория Михайловича Щербатюка я сходил во вторую автономку, она же для меня стала последней. Служба как служба, сходили на полную автономность — 78 суток. Ничего особенного не случилось, вернулись все невредимыми и здоровыми. Если не считать того, что командир во время обхода корабля обнаружил неисправность одного из агрегатов, допущенную по недосмотру вахтенного отсека. Этот недосмотр мог привести к небольшому взрыву, который наверняка повлек бы за собой плачевные последствия.
И еще. Одному из мичманов (мой годок и, кажется, выпускник Школы техников 506-го УКОППа) после помывки в душе пятого отсека стало плохо. В результате он потерял сознание или оказался в обмороке, благо, рядом находился моряк, который подхватил его, уже начавшего падать, подмышки. Конечно в пятом отсеке, где великое множество выступающих краев, штырей, углов и штоков, он мог нанести себе как минимум физическую травму. Думаю, потеря сознания оказалась следствием увеличенной доли вредных примесей в атмосфере отсека, усугубленной душем. Когда мичман распарился, произошла стимуляция кровеносной системы, и вредные примеси «хорошо» усвоились организмом.
В экипаже Григория Михайловича Щербатюка служил не то старший лейтенант, не то капитан-лейтенант, к сожалению, фамилии не запомнил, который, по разговорам, был сыном начальника штаба Вооруженных Сил Варшавского договора. В этом ничего неординарного нет, так как, например, одним экипажем нашей дивизии командовал капитан 1-го ранга Анатолий Павлович Еременко, внук известного маршала. Да и мичман Баграмян Михаил Михайлович был родственником другого известного маршала, хотя не афишировал это. Другое дело, что в ситуации с сыном действующего военачальника имелась одна существенная деталь. Отпрыск, по характеру замечательный парень — спокойный, уважительный, имеющий чувство такта, страдал старой как мир пагубой — пристрастием к алкоголю. Как-то, когда корабль стоял на базе у пирса и я находился на вахте, ко мне на торпедную палубу, в люк, просунулся этот влиятельный любитель спиртного и с просящей ноткой в голосе спросил:
— Алексей, может, у тебя есть спирт?
К ядерной дубине страны я был допущен, а к менее важным стратегическим материалам — нет, поэтому вынужден был отказать ему:
— К сожалению, ничем помочь не могу, так как спирт мне не доверяют.
Кстати, это единственный известный мне случай в практике, когда кто-то собирался употребить спиртное на корабле.
На дивизии всем было известно, что отец, зная за сыном эту слабость, упросил флотское командование загрузить его морями так, чтобы у него не было времени спиться. И это пожелание в нашей дивизии добросовестно исполнялось. По тем же разговорам было известно, что из морей страдалец просто не вылазил. Только придет из автономки, как его тут же откомандировывали на другой корабль, уходящий в дальний поход. Говорят, что парень перевоспитался и так вошел в роль «автономщика», что на предложение уйти на сухопутную должность с повышением, просто отказался.
Сразу после дальнего похода мы пришвартовались только для получения практических торпед и тут же опять вышли в море для выполнения учебных стрельб. Успешно «пальнув» по учебному противнику, наша лодка всплыла, чтобы принять участие в поисках своей же выпущенной торпеды.
Свободные от вахты курильщики, воспользовавшись ситуацией, заняли свое «штатное» место в ограждении рубки, чтобы «в сердце вставить сигаретку». Несколько человек, в том числе и я с Николаем Черным, с разрешения командира поднялись на мостик. Там мы как заядлые театралы заняли места на «галерке», на ограждении рубки, и с учетом этого оказались даже выше комсостава. Стояла замечательная осенняя погода, с максимальной видимостью, и мы, глядя поверх голов командования подводной лодки, любовались ясным морем и заодно дышали свежим воздухом.
У меня же, наверное, от свежего морского воздуха прорезался инстинкт охотника, и я подключился к процессу поиска торпеды. Исходя из собственного опыта участия в подобных мероприятиях, я знал, что подводная лодка идет в точку залпа, где осуществляет поиск выпущенной из своего чрева торпеды. Поэтому если хочешь первым обнаружить цель поиска, то надо смотреть прямо по курсу. Командир верхней вахты нарезал сектора обзора для поиска торпеды, кому по курсу, кому по левому, кому по правому борту. Ну а я, зная, что искать торпеду нужно прямо по курсу, своим бдительным оком уставился вперед. При этом я обратил внимание, что бинокль «бесхозно», никем не востребованный, без дела, бездарно простаивает на своем месте. И я попросил передать его мне. Усиленное как минимум в семь крат зрение я нацелил прямо по ходу движения ракетоносца и почти сразу обнаружил вожделенный объект в виде красно-белой полосатой полусферы, равномерно раскачивающейся, то появляющейся над волной, то за ней же прячущейся.
Убедившись, что торпеда находится прямо по курсу и что мы с ней ни при каких обстоятельствах не разминемся, я передал командирский бинокль Николаю Черному, чтобы он тоже увидел мирно «купающуюся» торпеду. Я не видел оснований поднимать панику банальным возгласом типа: «Эврика!» или «Торпедус электрикус!», или еще более тривиальным «Вижу торпеду!». Публика на «галерке», спокойно наблюдая за торпедой, лениво обменивалась замечаниями и репликами.
Так как мы шли не самым быстрым ходом, а торпеда находилась далеко, то невооруженным глазом была все еще не видна. Через какое-то время командир корабля Григорий Михайлович Щербатюк нервно крутанув головой чуть ли не на все 360 градусов, обращаясь сразу ко всем, с легкой тревогой в голосе вопросил:
— Ну, где эта торпеда? Кто-нибудь ее видит?
Торпеда — это дорогое удовольствие даже для такого богатого государства, каким был Советский Союз, который на вооружение армии и флота не скупился. Так, в некоторых образцах электрических торпед использовалась аккумуляторная батарея, где отдельные комплектующие были изготовлены из серебра, как например СЦА-240. СЦА — означает серебряно-цинковая, ампульная. Поэтому практические торпеды использовались многократно, а ее утрата расценивалась как ЧП. Практическая стрельба является венцом боевой подготовки как торпедных расчетов, так и комсостава. И пусть стрельба будет даже самой классной, но если торпеду не поймали, то тень падает как на организацию стрельбы, так и на непосредственных исполнителей — личный состав минно-торпедной части и, разумеется, командование корабля. Поэтому первого увидевшего торпеду моряка срочной службы традиционно награждали заветным внеочередным отпуском на родину. Зато офицеры и мичманы удовлетворялись моральным стимулом — устной похвалой командования.
Итак, прозвучал вопрос командира, и он требовал ответа. Тут же прямо как в театре самая отзывчивая и эмоциональная публика на «галерке» живо загалдела:
— Да вон она! Прямо по курсу!
Командир:
— Дайте бинокль посмотреть.
Морская оптика была передана в руки ее законного владельца. Командир вцепился взором в море и, не отрывая взгляд от бинокуляра, вопрос ребром:
— Кто первый увидел?
— Алексей Ловкачев! — хором сдали меня товарищи.
Командир довольный тем, что торпеда у него «в кармане» и уже в хорошем настроении, с улыбкой на устах похвалил меня, добавив:
— Алексей, ты же настоящий моряк! Оставайся служить.
Дело в том, что к тому времени уже пришел приказ о реорганизации штатной численности на ракетных подводных крейсерах стратегического назначения 667Б проекта, согласно которому моя должность из мичманской переходила в матросскую. В этой ситуации я должен был освободить должность переходом на другую или уволиться в запас. К тому времени мною уже был определен путь на гражданку — я решил вернуться в Минск и идти работать в милицию. И естественно ни от кого своего решения не скрывал.
Командир продолжил:
— Алексей, найдем мы тебе хорошую должность, — это сватание прозвучало примерно как шутка, которую все знают: «Да не переживай, найдем мы тебе хорошую бабу». Идентичное звучание. И далее командир продолжил: — На нашем корабле сам себе выберешь любую свободную.
На мостике кроме командира находился помощник флагманского минера 4-й флотилии подводных лодок, к сожалению, фамилия в памяти не сохранилась, который также решил поучаствовать в «аукционе», чтобы перехватить «ценный лот»:
— Да зачем ему менять специальность! Пусть остается кем был, разве мы ему не найдем подходящей должности на всей флотилии?
Присутствующие на мостике, заинтригованные диалогом, с любопытством следили за разговором. Я же, с одной стороны, был польщен вниманием начальства, но, с другой стороны, уже принял окончательное решение. Главным было то, что флотского хлебца я откушал вдоволь, да и перерос должность мичмана. И потом, если бы я хотел остаться на флоте, то при моих честолюбивых планах еще ранее впору было согласиться на предложение бывшего начальника Виктора Григорьевича Перфильева. Не избалованный вниманием к своей персоне, смущаясь и краснея, я ответил:
— Спасибо за доверие! Но я ухожу на гражданку.
Командир, видимо, от меня другого и не ждал, однако проявил вежливость:
— Жаль, конечно…
А вот другой случай торпедной стрельбы, рассказанный интендантом корабля Владимиром Ивановичем Мительманом. Это произошло до моего прихода во второй экипаж «К-497». Особенность этой практической стрельбы заключалась в том, что, как сказал Владимир Иванович, пуляли какой-то экспериментальной торпедой. Понятно, что статус стрельбы новой торпедой резко повышается в соответствии с секретностью разработки и ее материальной ценностью. Раз так, то и на борту, выходящем в море, оказались гражданские специалисты для наблюдения за своим детищем и оказанию ему необходимой квалифицированной помощи. А старшим на выходе был начальник штаба 21-й дивизии Владимир Петрович Бондарев.
Как положено, бережно стрельнули экспериментальной торпедой, чтобы не дай бог не утопить новорожденное дитя передовой конструкторской мысли, которое считай, еще не вылезло из пеленок. Затем всплыли в районе, где должен был вынырнуть на поверхность моря этот шустрячок. Рядом на волне болтался большой торпедолов проекта 1388, готовый подставить плечо с лебедкой, чтобы спеленать и вытащить его из воды к себе на борт.
Однако акустики и радисты ни в воде, ни в эфире торпеду не слышат — явно, в водной купели наш малыш расслабился и заснул. А в это время на ГКП лодки началась паника — как это так: экипаж утопил кучу народных денег — баснословно дорогущую экспериментальную торпеду.
Ракетный крейсер лег в дрейф, чтобы передохнуть, пока кто-то, во-первых, все-таки услышит звуки младенца, а во-вторых, чего суетиться, если неизвестно куда бежать.
По кораблю прошел клич:
— Моряку, визуально увидевшему торпеду, будет предоставлено 10 суток отпуска, а офицеру или мичману добавят к отпуску три дня.
Однако, несмотря на столь щедрые посулы, торпеду никто в упор не видит. И паника начинает рисовать страхи расправы за утопление драгоценной новинки. Но вдруг по громкоговорящей связи корабля раздается грозное объявление:
— Мичману Мительману срочно прибыть на ГКП!
Владимир Иванович, ломая ноги и шею, торопится на ГКП, совершенно не представляя, кому и зачем он понадобился. А там старший помощник командира с начальником штаба, будто два демократических генерала, решивших свергнуть тиранию в одной из восточных стран, хитро вопрошают:
— Мительман… А сможешь ли ты выставить ящик «Токайского» вина, если вдруг начальник штаба дивизии обнаружит в море торпеду?
Интендант на корабле — лицо подневольное командованию:
— Да, — сказал он решительно.
Оказывается, ничего экстраординарного не произошло. Просто начальник штаба, вооружив глаз таким мощным прибором, как перископ, обнаружил противного ребенка, спрятавшегося в волнах Японского моря. И понятное дело, зная угол расположения торпеды относительно корабля, начальник штаба на весьма даже законных основаниях запросил всего-то лишь такой пустяк, о котором вслух и сказать-то стыдно — ящик вина. Разумеется, интенданту пришлось раскошелиться и облегчить одну из своих провизионок, а заодно и борт ракетоносца на целый ящик «Токайского». Правда, на деле ящик перекочевал лишь из трюма в каюту начальника штаба, продолжая обретаться в оболочке прочного корпуса.
Потом торпедолов подобрал свою ношу, а лодка погрузились под воду, чтобы вернуться в базу. В течение суток Владимира Петровича на корабле никто не видел, пока с лодки на пирс не подали швартовые концы. А я вот тут грешным делом подумал, что особых различий между нашими находками в море не было. Ведь мы оба обнаружили торпеду практически «на равных», вооружив свой глаз: начальник штаба — перископом, а я — биноклем. Ну а ящик «Токайского» можно считать случайным призом, который волею случая достался более звездному товарищу.
Вывод: Не храни в себе обиду на судьбу за неласку ее и твою незвездность, отдай ящик «Токайского» вина тому, кто менее дорожит жизнью.
Все дело в бороде
После возвращения из автономки береговая жизнь экипажа вошла в обычное русло. Наш подводный ракетоносец стоял на запасном пути у пирса, а на камбузе решили сделать косметический ремонт. Весь личный состав питался в столовой на берегу, где также готовилась пища и для вахты. Пища в термосах доставлялась на камбуз корабля, так как вахта должна находиться на корабле неотлучно. Днем после покраски камбуза, чтобы не травить ядовитыми испарениями, личный состав вахты, в числе которой находился и я, ужин принимали «наверху», на пирсе, вне прочного корпуса подлодки. Тем более погода была по-приморски теплой, под вечер солнышко светило не жарко, а комфортно. За день наш аппетит был что называется нагулян в полной мере. Вахта разместилась с минимумом удобств на пирсе, кто, где сумел пристроиться, поставив тарелки или на колени или на невысокое ограждение пирса. В сочетании этих необычных условий аппетит, с которым я на пленэре поглощал свой казенный ужин, оказался отменно запоминающимся. Лицо овевал легкий морской бриз, проникал в пищевод, проталкивал заурядную пищу, которую в обычной обстановке я бы поковырял вилкой и оставил недоеденной. Это как иногда при не очень хорошем качестве блюд на аппетит производит благостное впечатление сервировка стола. Видно, ароматы свежего морского ветра имели необходимые добавки, которые замечательно сказывались на настроении.
В экипаже Григория Михайловича Щербатюка служил один шебутной матрос, про которого рассказывали басню, как он бегал с охотничьим ружьем за офицером. С какой целью он это делал, думаю, догадаться нетрудно, сложнее додуматься до другого, как это самое ружье оказалось на подводной лодке. Хотя, на мой взгляд, самым главным в этой истории оказался ее итог, а точнее его отсутствие — этому матросу за это ничего не было. Для приличия могли бы хоть на гауптвахту посадить, а ведь за такие дела он должен был посетить дисциплинарный батальон и не с экскурсионной целью, а как минимум со стационарной миссией да на пару лет.
Еще свежо было предание, как мы в штабе готовили для посадки на гауптвахту своего моряка. Со всей штабной команды — с миру по нитке — собирали необходимые вещи, чтобы и носовой платок у него был, и чистый подворотничок. Потому что завернуть наказанного назад могли по любому пустяку. Мы тогда напряглись и своего моряка на гауптвахту посадили-таки.
Своей гауптвахты в Павловске, у 4-й флотилии, не было, поэтому мы пользовались тихоокеанской, в поселке, видимо, поэтому они чужаков не жаловали. Хотя кто знает, может, они и к своим так же относились, чтобы попросту не грузить себя лишней работой.
В этой связи вспомнилась военно-морская байка о том, как молодой лейтенант сажал на гауптвахту моряка. Лейтенанту для усиления аргументации был вручен один литр спирта, а также провинившийся матрос — один штука. Неопытный лейтенант, видимо, не к тому должностному лицу сунулся или неправильно изложил свой животрепещущий вопрос. В результате на базу вернулся матрос — один штука, успешно разместив на гауптвахту своего провожатого. Каково же было удивление командования лодки, когда пред их очи предстал провинившийся и отправленный на гауптвахту матрос. Думаю, что помощника командира или того, кто инструктировал и снаряжал молодого лейтенанта, командование готово было самого посадить на ту же гауптвахту.
А однажды наш боцман — простого вида паренек, низенького роста, щуплого телосложения — чуть было не выпал в осадок. Стояла поздняя осень или даже зима, уже было холодно, и на улицу мы выходили в ватнике, а подводники — в канадке. Наша лодка стояла на якоре. Так вот боцман вздумал проверить свое заведование, находящееся в районе ограждения рубки. В неловком движении он поскользнулся, потерял равновесие и, произведя кульбит, прямо как пловец с тумбочки сиганул в воду, не снимая одежды. Опасность нахождения человека в холодной морской воде известна. В тяжелом обмундировании тут можно тупо топором уйти на дно и даже не успеть крикнуть. А можно переохладиться и затем загнуться от пневмонии или воспаления легких, что в условиях подводной лодки — не лучший коверкот. К счастью, боцман довольно споро оказался вытащенным из воды. Перед этим, правда, бедный, лихорадочно царапал ногтями скользкую резину корпуса, изображал прыткую ящерицу и долго пытался вскарабкаться по покатому боку атомарины. Не вышло. Только при помощи товарищей был извлечен из опасной для здоровья стихии. И так это быстро произошло, что по кораблю даже соответствующей команды не подали «Человек за бортом!»
Мокрый боцман протащился через третий отсек, будто мохнатая и лохматая собака после купания, оставляя за собой следы в виде ручьев с растекающимися по линолеуму руслами морской воды.
В итоге уже «бывалый» (в смысле побывавший понятно где) боцман от помощника командира для профилактики получил втык, а в качестве бесплатного приложения — двести граммов шила от загибательной болезни и, конечно же, урок от жизни и на всю жизнь.
Еще когда я служил на «К-523», мой первый командир Олег Герасимович Чефонов мне первому из мичманов нашего экипажа, а на том этапе даже единственному, разрешил носить усы. Аргумент Олега Герасимовича был таков:
— Ловкачев к нам на службу прибыл с усами, а остальные мичманы отрастили уже здесь. Поэтому Ловкачеву я разрешаю носить усы, а остальным приказываю сбрить.
За время второй автономки я отрастил бороду, и мой второй командир Григорий Михайлович Щербатюк разрешил ее носить даже на берегу. А, оказавшись в патруле по Павловску, я попал на глаза заместителю командующего флотилией контр-адмиралу Рональду Александровичу Анохину. Увидев на моем лице форменное безобразие, — вернее, неформенное, в том смысле, что оно противоречило форме, — он будто бильярдным кием ткнул своим перстом мне в нос:
— Что это такое? — спросил строго.
— А мне командир разрешил, — почти с вызовом ответил я, чувствуя себя за командирской спиной, как за высоким частоколом.
Адмирал не обращая внимания на мои слова, коротко приказал:
— Сбрить!
Не надо обо мне слишком хорошо думать, будто я как дисциплинированный и исполнительный военнослужащий тут же спланировал боевую операцию под названием «Севильский цирюльник», а точнее, «парикмахерша из Техаса», и сломя голову побежал исполнять приказание. Отнюдь! Осознавая мимолетность нашего свидания, а главное, отдавая себе отчет в том, что скорей всего это наше последнее рандеву, я гаркнул:
— Есть сбрить!
На флоте, как я уже упоминал, имеется такой дежурно полезный и очень практичный совет о том, чтобы не торопиться исполнять приказ, так как с очень большой долей вероятности может поступить, другой, отменяющий первый. Отсюда вырисовывался очень важный флотский принцип «Не суетись». Тем более мне отнюдь не из-за сопок пришлось ждать приказа о моем выдвижении в запас.
С этой же бородой, приехав в родной Минск, я пошел устраиваться на работу в милицию. Там в кабинете большого начальника так же почувствовал враждебность к своему виду:
— Пришли устраиваться на работу в милицию, и с бородой…
На что я с намеком на отсутствие у кое-кого логики ответил:
— Так ведь я же у вас еще не работаю.
Вывод (в отношении себя, ибо пора): Напрасно я гоношился, бороду сбрил и долго ходил без оной, впрочем, как и теперь так хожу. Пожалуй, это самая моя наименее устойчивая привязанность — то она возникает, то исчезает.
О мичманском составе экипажа Григория Михайловича Щербатюка у меня остались самые хорошие воспоминания и впечатления, может быть, даже более хорошие, чем о той же категории моего первого экипажа. Разумеется, я имею в виду не конкретных людей, потому что о каждом из них у меня осталось свое мнение, речь идет об общем впечатлении от коллектива. Существует такое понятие как культура употребления алкогольных напитков. Именно эта культура здесь была на несколько ступеней выше среднего уровня, так как пьянство не имело места, я имею в виду не банальные выпивки, а загульные запои.
Припоминаю случай в экипаже Андрея Ивановича Колодина… Там один мичман, в избытке откушавший известного зелья, был обнаружен ночью на пустынной дороге лежащим без сознания — случайным водителем легкового автомобиля. Но командованием была дана положительная оценка стремлению мичмана вернуться на службу в любом состоянии, так как лежал он головой в направлении своего корабля. Это как на войне: если пуля попала в заднюю часть воина, значит дезертир, ибо убегал с поля боя; а если ранен в грудь, значит герой. Просто наш герой не рассчитал своих сил — ну с кем не бывает. Такое отношение вызывает только сочувствие, но не осуждение.
В экипаже Григория Михайловича Щербатюка было больше выпускников ленинградской Школы техников. Может быть, в этом и заключалась разгадка тайны. На воспитание этой плеяды благородным образом повлияла северная Пальмира — культурная столица нашей родины. Были и выходы на природу вместе с семьями, шашлыки, а в промежутках между ними пинали мячик.
Второй экипаж
Хочу вспомнить тех ребят из экипажа Григория Михайловича, о которых хоть что-то мне известно.
Михаил Анатольевич Назин — родом из города Искитим Новосибирской области, очень хороший человек. Был женат. Ввиду того что не имел квартиры, с женой жил врозь, она оставалась на родине, а Миша — на Дальнем Востоке. Незадолго до своего перехода из штаба я решил, что после демобилизации оставлю квартиру в том экипаже, откуда буду уходить в запас. Так и получилось. Так как Коля Черный, хоть и был холостяком, имел квартиру, то я свое жилье передал женатому Мише Назину. Хотя по возвращении в Минск жена высказала претензию, что я мог бы эту квартиру и продать, так как она-де потратила массу нервов и усилий на ее получение.
Юрий Тимофеевич Филот — родом из села Думены Рышканского района в Молдавии. Среднего роста, широкий в кости, чернявый, симпатичный парень-весельчак. Нет, это не тот, за которого вышла замуж замечательная ленинградка Гуля.
Владимир Иванович Мительман — родом из ст. Чистоозерное Новосибирской области, служил в экипаже интендантом. Был высокого роста и крепкого телосложения.
Так как моя должность менее чем за месяц до окончания срока моей подписки была сокращена, то по тому же основанию я был уволен в запас. Вот так в личном деле мичмана Ловкачева Алексея Михайловича последняя пара строк подвела итог службы в Военно-морском флоте СССР:
«27.12.1981 г. — уволен в запас по статье 46 пункт «В» (по организационным мероприятиям).
Приказ Командующего 4-й ФлПЛ № 033 от 27.12.1981 года.
Убыл из отдаленной местности Шкотовского района Приморского края с 28.12.1981 года.
Приказ командира в/ч 87066 № 7 от 05.01.1982 года».
Еще до увольнения в запас я определился, что после службы направлю свои стопы в ВМД, в милицию. Поэтому направление для работы в органы внутренних дел мне давала партийная организация экипажа капитана 1-го ранга Григория Михайловича Щербатюка. Состав аттестационной комиссии, выписавшей мне путевку в новую жизнь, был таков:
председатель — капитан 3-го ранга Нещерет Александр Иванович;
заместитель — капитан 2-го ранга Кремешный Станислав Семенович (проживал в Лиепае, умер в 2011-м году);
секретарь партийной организации — капитан-лейтенант Панков;
секретарь комсомольской организации — капитан-лейтенант Скобелин;
секретарь аттестационной комиссии — старший лейтенант Кириенко.
А бежал я со службы как шальной, перед своим домом в Техасе на ходу вытряхивая себя с потрохами из родной кольчужки — черной шинели, покрытой налетом служебной пыли, широким жестом зашвыривая ее под первый попавшийся куст, радуясь обретенной свободе. И был я как вырвавшийся или спущенный с цепи щенок, обретший право беззапретного перемещения. Только не надо путать, мое тогдашнее преходящее настроение с действительным отношением к флоту. Ведь судить о нем имеет право только тот, кто послужил на море и познал все прелести соленой стихии не с чужих слов. Конечно, я не отслужил двадцать — двадцать пять календарных лет (тем более я преклоняюсь перед этими людьми), а всего лишь пять. Тем не менее согласно контракту честно и добросовестно отдал положенный срок нелегкой службе. И горжусь своей службой в Подводном Флоте и тем, что ушел достойно, выполнив почетную обязанность мужчины, гражданина, воина. Из службы в элите флота я вынес для себя урок.
Вывод. Никогда не сжигай за собою мосты. В подтверждении сего народная мудрость гласит: не плюй в колодец, а то вдруг придется воды напиться.
К сожалению, в настоящее время институт школы жизни под названием «срочная служба» информационной войной (идеологической борьбой) оболган и низведен до крайне неавторитетного состояния. А ведь Вооруженные Силы действительно являлись школой жизни, были и местом приобретения специальности, и практикой коллективизма, и временем мужания в одном лице. Каждый из нас понимал правильность почтительного отношения к защитникам Отечества, к армии и флоту нашей страны.
Сейчас в глазах общественности служба в вооруженных силах престижной не является. Зомбированное западными демократами общество выиграло на копейку, а проиграло неизмеримо больше. Ныне молодая Россия (ее младое поколение) — это ржавая железяка, которая не прошла необходимой закалки. В нужный момент, когда придет испытание на стойкость, прочность, на гражданскую зрелость, наши защитники Отечества (читай — «поколение, которое выбрало pepsi»), как нечто непрочное, может просто согнуться.
Вывод. 1. Любая полезная деятельность будущего мужчины должна начинаться с трудностей. Это позволит вовремя закалить характер и выработать стойкость к жизненным тяготам и лишениям.
2. У каждого человека во все этапы жизни появляются свои трудности, и к ним надо относиться стоически.
А как личный итог службы в Военно-морском флоте я имею: квалификацию техника-электромеханика по специальности «электротехнические устройства», приобретенную двумя годами учебы в 506-м Учебном Краснознаменном отряде подводного плавания (а в военном билете на основании этого записано: ВУС-292 — старший специалист торпедист), и за пять лет службы пройденными почти полный «Большой круг» и два дальних похода. По нынешним временам, наверное, это неплохой результат, а по советским, — обыкновенный, какой мог иметь каждый юноша. Тем не менее я горжусь тем, что имею на своем счету службу в советском Военно-морском флоте, участие в настоящем мужском деле передового советского качества.
Вот и подошло к концу мое повествование. Что из него получилось, оценят читатели, хотя главным судьей будет мой первый командир Олег Герасимович Чефонов, а также те товарищи, с кем я прошел суровую школу испытаний Подплавом в ВМФ СССР.
Считаю что к своей истории (как общей со всем народом, так и личной), какой бы она ни была, нужно относиться бережно и осторожно. Ее по меньшей мере надо помнить, пусть даже там имеются неприятные страницы.
Новую историю страны наши предки прожили героически. Мы гордимся их заслугами и биографиями, потому что это и есть наша сущность, вместе с историей переданная нам в гены. Низкий поклон за это нашим отцам, дедам и прадедам, с любовью и уважением!
А в новейшую историю вписывало свои страницы наше поколение, и нам пора подумать, что мы оставим детям и внукам. Книга еще не была окончена, когда вышла в свет в нескольких экземплярах и начала проживать свою судьбу. Я не знаю, какой окажется ее жизнь — долгой или короткой. Однако как любой автор желаю своему детищу долгих лет жизни (чтобы она хоть раз была издана), счастливой судьбы (чтобы оказалась нужной людям — нашла свою аудиторию) и крепкого здоровья (добротного коленкорового переплета).
Часть 6. СЛЕД КОМЕТЫ
или флотская жизнь после флота
Спасительное свойство памяти
Удивительное свойство памяти заключается в том, что, казалось бы, напрочь забытые события, стоило взяться за эту статью, со временем превратившуюся в книгу, возникли с такой ясностью, которой не ожидалось.
Обрадованный, поковырявшись в памяти еще раз, выуживаешь какие-то забытые события и факты. Потом уже более энергично начинаешь массировать свой умишко, и опять что-то извлекаешь оттуда из прочно забытой жизни. Прямо как в шутке про пустую бутылку — сколько из нее можно выжать капель водки? Вот так, наверное, можно вспомнить всю жизнь, от рождения до настоящего времени.
Думаю, каждый человек наделен этим свойством памяти. И если кому-то потребуется использовать ее, то эта способность проявится и даст положительный результат. Главное — простимулировать память.
Впервые в наличии этого волшебного свойства памяти я убедился при не очень хороших обстоятельствах. Я тогда работал опером в одном из соответствующих подразделений Минска, и должен был представить некий важный документ, без которого по раскрученному мною преступлению, по общему правилу, не могли возбудить уголовное дело. Хотя для возбуждения дела и все было готово, но оставался этот документ, который я обязан был сделать и присовокупить. Через пару-тройку дней я восполнил недостающее. Сначала показал нужный документ своему начальнику, затем тут же вручил следователю для приобщения к уголовному делу.
Прошло время, и вдруг становится известно, что этот документ из уголовного дела странным образом исчез. Естественно, первая претензия была предъявлена следователю, который вел это дело. Он же как добропорядочный следак перевел стрелку на меня, сказал, что, мол, Ловкачев никакого документа не представлял.
А спустя время поступила другая информация, позволяющая прояснить суть вопроса. Фигурант по уголовному делу, находящийся в СИЗО, грозился убить следователя за то, что тот склонял к сожительству его жену. В мой же адрес никаких угроз высказано не было, хотя именно я раскрутил дело, расколол фигуранта и представил доказательства его вины. И кстати, не одними признательными показаниями.
Вся низость поступка следователя, расследовавшего это дело, для меня и моего начальника была очевидной, но не для вышестоящего руководства, в глазах которого на меня пала тень подозрения. Когда меня пригласили туда на беседу, я понимал, что угощать кофе не будут и чайку попить не дадут — со мной поведут жесткий разговор с возможными нежелательными оргвыводами.
Во время работы на оперативных должностях у меня, как и у любого другого сотрудника, наблюдалась хроническая нехватка времени. Поэтому большое количество событий и мероприятий, участником которых я являлся, приходилось планировать заранее, думать о завтрашнем дне, тут же забывая текущий день, а тем более прошедший. Опер вынужден жить не вчерашним и не сегодняшним, а будущим — такова специфика его работы.
И то, что было мною сделано по уголовному делу, о котором я начал рассказ, я в голове не держал, так как был обременен делами текущими и перспективами на будущее. Однако при сложившихся не по моей вине экстраординарных обстоятельствах приоритет дел, конечно же, был пересмотрен. Я отдавал себе отчет в том, что если не уделю щекотливому вопросу должного внимания, то для меня могут наступить неприятные, а главное незаслуженные последствия. Поэтому я решил занять не пассивную оборону, а активное наступление; не стал ждать, пока в чужом кабинете мне начнут задавать вопросы, направленные на проверку моей порядочности. Я решил потратить время, но защитить свое имя. И сел за написание не объяснения, а рапорта. Ведь общеизвестно, что объяснительную записку пишет виноватый, а рапортом докладывают суть вопроса тот, кто считает себя правым.
Уж сколько бесценных для себя часов я просидел за написанием своего документа, не помню. Но точно знаю, что именно тогда из всех углов памяти я повытаскивал все, вплоть до мельчайших подробностей и деталей того дела, которые могли повлиять на исход конфликта. В рапорте мною была представлена убийственная логика и железобетонная аргументация моих действий, доказывалось, почему я не мог не представить тот важный документ и что он был вручен следователю чуть не в торжественной обстановке с оркестром.
При вызове на ковер я не стал ждать вопросов, а представил обстоятельный рапорт. Влиятельный начальник, молча и без комментариев ознакомившись с ним, лишь коротко молвил:
— Хорошо. К вам вопросов больше не имеем. Вы свободны.
Вот так у меня проявилось это ценное свойство памяти в первый раз. Когда возникает острая необходимость, организм включает все ресурсы на запуск этой функции мозга. При написании своих воспоминаний экстраординарность побудительных причин и ограниченность во времени отсутствовали, на реконструкцию событий и переложение их на зримый носитель я отпустил себе срок с января 2008 по февраль 2011 года. Хотя реально работу над книгой начал позже — с лета 2009 года. Семилетний срок, охваченный воспоминаниями, оказался насыщен событиями, так что пришлось немало потрудиться.
К этому надо добавить еще одну трудность: большим оказался срок, лежащий между последним событием на флоте и моментом, когда я приступил к написанию книги, — с января 1982-го по январь 2008 года, 26 лет. И вот книга была написана, я приступил к окончательной ее шлифовке. Однако вдруг возникшее обстоятельство заставляло отложить эту работу до лучших времен. И так было несколько раз. Эти оттягивающие итог дела обстоятельства создавала память, которая, по инерции продолжая работать в режиме воспроизведения, нет-нет да и преподносила она мне подарки в виде очередной идеи, любопытной байки, забавного случая, интересной мысли или забытой даты. Бывало, уже засыпаешь, а потом вдруг подскакиваешь, бежишь к столу и начинаешь записывать всплывшие детали. А сколько раз, перечитывая какой-нибудь эпизод или кусок текста, я цеплялся за грубо сколоченное предложение. А когда начинал его улучшать, то горизонты повествования расширялись, и тогда только успевай рулить, чтобы вовремя остановиться.
Удивительные встречи
Сейчас я живу и работаю в городе-герое Минске, и здесь же со своими семьями живут некоторые мои товарищи по морской службе: капитан 2-го ранга Сергей Иванович Блынский и старший мичман Михаил Михайлович Баграмян. До поры я этого не знал, и мои встречи с обоими сослуживцами оказались случайными, радостными и удивительными. Вместе с тем они явились закономерной чертой, подведенной под нашей совместной службой на ракетном подводном крейсере стратегического назначения «К-523». Но были и другие встречи, не менее сердечные. Но обо всем по порядку.
Первая удивительная и замечательная встреча состоялась 6 февраля 1999 года, когда я находился в командировке в Москве — на Петровке, 38. Там я «пробил» адрес и домашний телефон своего командира, которого помнил и которым не переставал восхищаться, на которого мерял свои поступки и всю жизнь. Позвонив и услышав голос Олега Герасимовича Чефонова, с холодком в груди, возникшим от волнения, представился. Он вспомнил меня сразу, что удивило. Однако самым удивительным было то, что мы с ним встретились.
Так получилось, что Олег Герасимович ко мне в гостиничный номер пришел в форме, чему я был несказанно рад. Разумеется, я накрыл стол. Посидели, поговорили не час и даже не два, если честно, то я даже не помню, сколько часов мы провели в беседе. Гостиница, в которой я жил с двумя своими коллегами (один из них спустя пару лет погиб при трагических обстоятельствах, зато второй обрел такую же удивительную встречу со своим командиром — генералом, которого возил в Одессе, будучи военным водителем; подобные вещи, наверное, также заразительны), была рядом с редакцией журнала «Морской сборник». Там работал брат-близнец Олега Герасимовича, капитан 1-го ранга Игорь Герасимович, куда мы и направились. По пути к брату Олег Герасимович продемонстрировал свою замечательную способность:
— Алексей! А хочешь, я скажу, как тебя зовут по отчеству? — И тут же не дождавшись ответа, сказал: — Михайлович.
Я был наслышан о замечательной памяти нашего командира на имена своих подчиненных, но чтобы до такой степени… Я был просто впечатлен.
В рабочем кабинете Игоря Герасимовича мы продолжили нашу беседу в том же застольном формате, благо, белорусского продукта для стимуляции хорошего настроения хватало. А через некоторое время к нам присоединился Валерий, сын Игоря Герасимовича — капитан-лейтенант, штурман атомной подводной лодки «Вепрь» (тип «Гепард»), жаль, не знаю, в каком звании он закончил службу в Главном штабе ВМФ.
Наконец настало время для расставания. Братья-близнецы, как истинно радушные хозяева московской земли, пошли меня провожать в гостиницу. Проводили до самых дверей. Тут уж и я подумал: «Эге, теперь моя очередь проводить своих гостей». Когда я объявил вслух о таком намерении, в мой адрес, в качестве прокурорского надзора, был тут же вынесен протест. Но я его в категорической форме отверг. В ходе почти судебных прений мы пришли к компромиссу, что я провожаю своих гостей до остановки. Против двух прокуроров не попрешь, и я был вынужден подписаться под приговором.
С тех пор с Олегом Герасимовичем мы часто созваниваемся. А в позапрошлом году и в ноябре 2010-го года опять встречались, когда я по делам ездил в Москву. Во время последней встречи я снова увидел двух братьев-близнецов. Кстати, братья все-таки различимы.
Вторая встреча случилась весной 1989 года в Минске — с Михаилом Михайловичем Баграмяном. Тогда я был старшиной милиции и работал в отделе вневедомственной охраны одного из районов. Основной моей обязанностью была борьба с пьянством и хищениями на предприятиях.
И вот иду я как-то вдоль забора Минского мотовелозавода, смотрю вперед и глазам не верю. Стоит Михаил Михайлович Баграмян с товарищем. На его товарища, разумеется, я уже не смотрю, так как весь форс сверлящего взгляда сконцентрировал на субъекте, очень меня заинтересовавшем. Спрашивается, ну что здесь, в Минске, делать армянину по национальности, уроженцу столицы Азербайджана Баку? Прошло столько времени! Глаза мои его узнают, а рассудок отказывается понимать достоверность нахождения Михаила Михайловича на белорусской земле. Медленно подхожу к нему, так как сомнения одолевали, и убеждаюсь — он.
— Михайлович!!! Здорово! — опередил он меня радостным вскриком.
Тут уж сомнения совсем отпали:
— Михайлович!!! Здорово! — не удержался и я от выявления радости, и тут же от души добавил: — Ты ли это? И что ты в Минске делаешь?
— Да живу я здесь. В Минск вместе с семьей приехал после увольнения в запас.
— О!!!
— Да!!!
И так далее и тому подобное. Выяснилось, что еще до увольнения Михайлович по предложению своего товарища проводил отпуск в Минске, чтобы изучить виды на жительство в нашем городе после увольнения. И ему понравился город, а главное люди, и решил он после службы перебраться сюда, чтобы доживать свой век. Сказано — сделано. Сейчас Михаил Михайлович с женой и сыном живет в моем родном городе, а на момент нашей встречи он работал на мотовелозаводе.
Такие встречи сами по себе дороги и замечательны. А тут еще оказалась одна интересная интрига. Михаил Михайлович мне уже потом рассказал, что его товарищ имел при себе похищенную с завода продукцию, и когда он увидел, что на него обратил внимание наряд милиции в составе двух милиционеров, который ко всему прочему еще и направился прямо к нему с явным любопытством, то чуть было не помер.
Должен заметить, что сначала так оно и было. Наметанным глазом я обратил внимание на двух мужчин, стоящих особняком, и естественно проявил к ним чисто профессиональный интерес. До этого за время работы в милиции мною была задержана не одна сотня правонарушителей. И вот при движении к этой парочке простых мужиков мое внимание с субъекта под названием «вероятный расхититель соцсобственности», переключилось на субъект уже иного свойства — «сослуживец по Военно-морскому флоту».
А в декабре 1990 года я поездом поехал во Владивосток, где живет родственница моей жены. Там пробыл около двух недель. В день приезда на железнодорожном вокзале у меня произошла случайная встреча с Феликсом Павловичем Пинкевичем, о чем я выше уже рассказал — это была третья удивительная встреча.
Четвертой удивительной встречей в январе 1991 года в Техасе (ныне Фокин) была встреча с Анатолием Корсуновым. О ней я тоже уже поведал.
Пятая встреча на Дальнем Востоке произошла с Виктором Васильевичем Кидановым — единственным из мичманов, который продолжал служить на подводной лодке. Тогда Витя предложил писать друг другу письма, на что я ответил:
— Первым писать не буду, но если ты напишешь, отвечу.
В общем, слова словами и остались, так как писем ни от кого я не получил. Видимо, от пожелания до конкретного дела лежит дистанция, которую некоторым людям преодолеть сложнее, чем другому покрыть расстояние свыше десяти тысяч километров.
Тогда же на Дальнем Востоке в разговоре с Феликсом Пинкевичем я узнал, что наш командир Олег Герасимович Чефонов служит в Главном штабе ВМФ СССР, и что при встрече со всеми членами нашего экипажа он всегда радушен и приветлив. Что, наверное, и подвигло меня на создание условий для следующей встречи.
Шестая удивительная встреча, с капитаном 2-го ранга Сергеем Ивановичем Блынским, имела место 29 июля 2001 года, это был день Военно-морского флота — тоже примечательный факт. Утром я пришел к стеле, где традиционно собираются моряки. Особенно не оглядывался, слушал выступление бывшего командира атомной подводной лодки, капитана 1-го ранга в отставке Владимира Николаевича Ворошнина. После этого моряки начали искать своих знакомых, сослуживцев и кучковаться. Ко мне подошел незнакомый бородатый капитан 2-го ранга, совсем мне не знакомый, и обратился с вопросом:
— Простите вы, не… — он еще не договорил своей фразы, а я уже понял, кто передо мною стоит. Хотя фамилию его я сразу и не вспомнил, но родное лицо с родного корабля, хоть наполовину и скрытое бородой, конечно же, узнал. На всякий случай мы друг другу представились. Радости от встречи не было границ. Мы тут же сфотографировались. Я рассказал, что из нашего экипажа в Минске встретил Михаила Михайловича Баграмяна, что виделся в Москве с командиром, что в 1991 году побывал в Техасе. Таким образом, нас, моряков с дальневосточной лодки, в городе-герое Минске оказалось три человека. Только представить себе! Служили за десять тысяч с лишним километров, где-то у черта на куличках, и вот на тебе, в сухопутном городе встретились три члена одного экипажа.
С тех пор мы встречаемся регулярно — и в день ВМФ, и в день подводника, и в день Победы, и даже без поводов. Кстати, поводом для увеличения количества наших встреч стала эта книга.
Должна была состояться еще одна удивительная встреча — со старшим помощником командира Алексеем Алексеевичем Ротачем, родом из Ставрополья, который там же и жил. Несколько лет назад Олег Герасимович дал мне номер телефона Алексея Алексеевича. Естественно, я ему позвонил, и он очень обрадовался. Этим номером телефона, я поделился с Михаилом Михайловичем Баграмяном и Сергеем Ивановичем Блынским, и они тоже отзванивались нашему старпому. Алексей Алексеевич звал к себе в Ставрополь, а я его приглашал в Минск. Однако на мое приглашение он ответил, что приехать не может так как «не выездной», в виду болезни ног.
Как-то я купил очень интересную книгу, где в одной главе, написанной Олегом Герасимовичем Чефоновым, упоминались фамилии членов нашего экипажа, в том числе и Алексея Алексеевича. В очередную нашу телефонную беседу я поделился с ним этой информацией и посоветовал приобрести книгу. Но в Ставрополе ему найти ее не удалось. Тогда мы с Сергеем Ивановичем собрали бандероль и отправили Алексею Алексеевичу, а заодно и диск с записями песен о подводниках. Было очень здорово слышать по телефону бодрый и радостный голос нашего старпома, который благодарил нас за «заботу о личном составе». К сожалению, Алексей Алексеевич Ротач 22 июля 2008 года отошел в вечность. Его супруга Валентина Михайловна нашла возможным позвонить мне, чтобы донести эту печальную весть. Насколько для меня она оказалась горькой, настолько же я был впечатлен, если уместно так выразиться, что был об этом уведомлен одним из первых. О нашей общей большой утрате я сообщил Олегу Герасимовичу, и он был очень расстроен и обескуражен. Через год я снова звонил вдове нашего Алексея Алексеевича, и она сказала, что оба сына продолжили дело отца, служат на флоте.
Еще несколько удивительных встреч произошло 30 ноября 2003 года в Санкт-Петербурге. После двадцатилетнего перерыва я соприкоснулся с прошлым на встрече ветеранов 4-й флотилии. Постараюсь перечислить всех, кто присутствовал:
Адмирал Михайловский Аркадий Петрович, Герой Советского Союза, Командующий 1-й флотилией, Ленинградской ВМБ, Северным флотом, начальник ГУНиО, ВМА. Был с супругой.
Вице-адмирал Косяченко Марк Алексеевич, заместитель командующего Тихоокеанским флотом по тылу.
Вице-адмирал Храмцов Виктор Михайлович, командующий 4-й флотилией Тихоокеанского флота. Был с супругой.
Контр-адмирал Лапшин Евгений Николаевич, начальник штаба 4-й флотилии КТОФ.
Контр-адмирал Монастыршин Владимир Михайлович, командир дивизии на Севере, заместитель командующего флотилией в Гремихе. Генеральный директор Международной ассоциации ветеранов-подводников.
Контр-адмирал Чефонов Олег Герасимович, командир РПК СН «К-523» 21-й дивизии 4-й флотилии, служба в Главном штабе ВМФ СССР. Был с дочерью Еленой.
Капитан 1-го ранга Алкаев Николай Николаевич, командир подводной лодки, дивизии (или начальник штаба). На тот момент работал в администрации Приморского района Санкт-Петербурга. Был с супругой.
Капитан 1-го ранга Морозов Виталий Васильевич, командир РПК СН «К-477» 21-й дивизии 4-й флотилии.
Хаперский Валерий Дмитриевич, командир подводной лодки.
Капитан 1-го ранга Ищейкин, командир подводной лодки, преподавал в Военно-морской академии.
Капитан 1-го ранга Белый Александр Михайлович, член военного совета 4-й флотилии.
Капитан 1-го ранга Гачек, флагманский штурман 4-й флотилии.
Капитан 1-го ранга Антонов Геннадий Николаевич, флагманский ракетчик 4-й флотилии, начальник кафедры. Был с супругой.
Капитан 2-го ранга Бурковский Сергей Серафимович, начальник узла связи 4-й флотилии.
Подполковник Голубихин Юрий Александрович, начальник автотракторной службы 4-й флотилии.
Капитан 1-го ранга Зуйков Владимир Андреевич, помощник флагманского ракетчика 11-й дивизии подводных лодок. Секретарь Санкт-Петербургской общественной региональной организации ветеранов-подводников Тихоокеанского флота.
Капитан 1-го ранга Бабыкин Юрий Васильевич, флагманский специалист радиотехнической службы 21-й дивизии 4-й флотилии.
Капитан 1-го ранга Крутохвост Петр Иванович, заместитель командира подводной лодки, служба в Политотделе. Был с супругой.
Капитан 2-го ранга Насеров Шамиль Абдурахманович, командир БЧ-2 РПК СН «К-523», помощник флагманского ракетчика 4-й флотилии, преподавал в ВВМУ подплава, кандидат наук.
Капитан 1-го ранга Топильский Павел Глебович, командир I-го дивизиона БЧ-5 РПК СН «К-523» 21-й дивизии 4-й флотилии.
Мичман Ловкачев Алексей Михайлович, ст. торпедист РПК СН «К-523» и «К-497», ст. инструктор БЧ-3 штаба 21-й дивизии 4-й флотилии.
Войтецкий Юрий Викторович, служил на РПК СН «К-497» 21-й дивизии 4-й флотилии.
Полударов
Ларионов Борис Федорович, однокашник Чефонова О. Г. по ВМУ.
Но для меня главными здесь оказались три встречи: с капитаном 1-го ранга Павлом Глебычем Топильским, капитаном 2-го ранга Шамилем Абдурахмановичем Насеровым и, конечно же, нашим командиром контр-адмиралом Олегом Герасимовичем Чефоновым.
По тем временам наша жизнь на флоте была вполне обыкновенной и ничем выдающимся не являлась. Те жизненные обстоятельства, в которых я и мои товарищи обретались, от всех прочих ситуаций отличались лишь незначительно и разнились только в деталях. Поэтому если мне удалось в своей книге выделить интересные моменты, которые заинтересовали читателя, значит, я старался не напрасно.
В нынешнее время власть предержащие делают все, чтобы развалить флот, предать забвению то время, когда он достиг своего расцвета при Главнокомандующем ВМФ С. Г. Горшкове. Прозападно настроенные кликуши не без помощи агентов влияния в угоду Америке продолжают совершать действия, направленные на развал Российской империи — Советского Союза — Российской Федерации. Одни «демократическим воем» о бесчинствах, якобы творимых в России, своей массовкой создают благоприятный фон, на котором другие прямым противодействием попыткам России встать с колен пытаются уложить ее пластом, чтобы окончательно добить и безжалостно растоптать. К величайшему сожалению, при помощи этой пятой колонны Западу удается в представлениях обывателей низводить Россию в разряд стран третьего мира. А ведь история повторяется, и стоит помнить слова: «Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим».
Вопрос — что в очередной раз будем строить? Сырьевую базу для Запада? Иначе зачем лже-демократы так настойчиво хотят доказать, что в действительности мы — рабская нация, которая должна работать на рудниках, находящихся на своей земле, но по каким-то непонятным причинам, принадлежащих паразитическому Западу.
Вы только посмотрите, что творится в России. Тем не менее верю, что Россия восстанет из разора и разрухи и Флоту российскому все-таки быть! Поэтому считаю своим долгом внести свой посильный вклад в предопределение его великого будущего. Ведь только на наших воспоминаниях можно воспитать новое поколение влюбленных в море мужчин, рассказать им правду о нас и наших ошибках, которых им лучше не повторять. И чтобы наш опыт не пропал, а стал камешком в фундаменте возрожденного флота, мы должны после себя оставить наши свидетельства, правдивые рассказы о нашей службе, а также наши мысли о своей стране и о флоте. Каждому, кто прослужил на подводных лодках и на надводных кораблях, есть о чем поведать. Здесь предметом разговора вообще является то, что для кого-то эта жизнь и это занятие (как мое ремесло подводника, так и любое другое от другого рассказчика) представляет для кого-то интерес и явится первой ненавязчивой инструкцией к ней. С другой стороны, это часть моей жизни, которой я горжусь, ибо не всем выпало жить в СССР и служить в военно-морском флоте, а уж про подводные лодки и не говорю, — это редкая и завидная судьба.
Так получилось, что в 2007 году один товарищ обратился ко мне с просьбой написать статью с военно-патриотическим уклоном для первого номера своего альманаха. Я согласился и к этому делу отнесся со всей серьезностью и ответственностью, на какие был способен и насколько мне позволило время. Первоначально я задумал в одной статье в небольшое количество страниц уложить нечто похожее на трилогию из следующих составляющих:
моя учеба в Школе техников 506-го УКОПП (Учебного Краснознаменного учебного отряда подводного плавания) им. Сергея Мироновича Кирова;
моя служба на подводных лодках Тихоокеанского флота;
историческая справка о создании и деятельности моего места учебы в Ленинграде — 506-го УКОПП им. С. М. Кирова.
Но, так получилось, что поневоле объем этих работ превысил разумные размеры статьи и каждая из составляющих превратилась в отдельный труд, который притязает на раздельно-самостоятельное существование. Хотелось, чтобы мой скромный опыт послужил примером для тех моряков, кому есть о чем поведать. А поведать о чем, я думаю, будет у каждого из них. Уже несколько лет я просматриваю интернет, где обнаружил большое количество статей про подводный флот. Среди множества работ в авторах просматривается разный жизненный и военно-морской опыт, угадывается разный уровень писательского мастерства. Неопытность и неискушенность некоторых из них не является препоной для их первых и последующих попыток. На мой взгляд, это правильно. Так как важнейшая задача — это донести до молодых читателей опыт и жизнь на флоте, что представляет интерес. Смею надеяться, что эта книга станет памятником нашему великому времени и всем моим товарищам, которые отдали часть своих жизней служению его Величеству Подводному флоту ВМФ СССР.
НАПРЫКАНЦЫ
(Послесловие)
В мою бытность службы в 21-й дивизии командиру ракетного подводного крейсера стратегического назначения «К-523» Олегу Герасимовичу Чефонову было присвоено звание «контр-адмирал» — пятому в ВМФ СССР и единственному на Тихоокеанском флоте. Конечно, заслуженно. Если говорить прямо, то наш командир — личность легендарная, правда, мы тогда этого не понимали. Чтобы это понять, нужно было прожить жизнь, накопить опыт. А это на сегодняшний день как раз то, что мы уже имеем.
Что такое командир подводной лодки? На мой взгляд — это успешный офицер: грамотный специалист и хороший организатор.
А что значит, когда командиру атомной подводной лодки присваивают адмиральское звание? Это более чем успешный офицер, это человек создающий судьбу флота, творящий сплав машины и человека, — он и выдающийся командир подводной лодки, и незаурядный педагог и воспитатель воинских экипажей, обладающих передовыми знаниями, умеющих применять их на практике и готовых встать на защиту Родины по первому ее зову.
Это не субъективная оценка моего первого командира, это взгляд на него с дистанции времени, когда я по возрасту стал старше его тогдашнего; это взгляд уже не юнца и подчиненного, а мудреца.
В мою пользу говорит многое. Например, аргумент первый, косвенный. Когда Олег Герасимович уходил на повышение, то из его командирской каюты было вынесено несколько коробок с литературой: книгами, журналами на военно-морскую тематику. Данное обстоятельство говорит о том, что наш командир даже после вахты в каюте не праздно проводил время, а продолжал учиться военному делу настоящим образом.
Как-то в пору моей службы в штабе я по какой-то причине оказался в автобусе с избранным обществом командиров подводных лодок. Там же был и Олег Герасимович. Обращаю внимание, что он уже не был моим командиром. Разговор в автобусе крутился вокруг разных тем, нет смысла передавать его конкретно. Но выйдя из автобуса и прокручивая эту беседу в памяти, я тогда же сделал вывод, что мой бывший командир — умница, он оказался на голову выше любого из собеседников. Кстати, тогда же другой командир Вадим Родионович Гармаш поведал о своей заветной мечте — купить черную «Волгу». И так проникновенно это было им сказано, что стало ясно: сила этой мечты не уступала желанию в свое время стать командиром атомной подводной лодки. Запомнил я ту поездку!
Второй аргумент. За время командования подводными лодками Олег Герасимович не потерял ни одной человеческой жизни, никто из его экипажей не погиб.
Еще один факт в обоснование предыдущего: оказывается, на нашем корабле было трудно служить. Уже в Минске я в одной компании познакомился с бывшим мичманом, который служил в тех же местах Приморского края. Так вот когда он узнал, что я служил на корабле Олега Герасимовича Чефонова, то ахнул! И сказал, что служба в экипаже этого командира всегда и всеми считалась самой трудной. А это значит, что Олег Герасимович чтил и соблюдал суворовскую заповедь — «Тяжело в учении, легко в походе». Значит, у нас по сравнению с другими экипажами на пару шансов было больше, чтобы выжить в военном противодействии с вероятным противником с нанесением ему максимально возможного ущерба. А этого уже достаточно.
В недавнем разговоре Михаил Михайлович Баграмян высказал тонкое и очень верное наблюдение, которое заключается в следующем. Благодаря политике нашего командира Олега Герасимовича Чефонова, направленной на удержание всех членов экипажа, на его сплочение и увлеченность своим профессиональным делом, пока мы принимали от промышленности и вводили корабль в первую линию, которое имело место примерно в течение пяти лет, случилось много положительного. Во-первых, в течение продолжительного времени сохранялся костяк экипажа, который послужил основой создания единой команды как монолитной боевой единицы. Во-вторых, была достигнута сплоченность и сплаванность экипажа. И в-третьих, каждый член нашего экипажа по прошествии немалого количества лет смог в памяти сохранить имена и образы своих товарищей. Ведь в других экипажах офицеры служили примерно по году, полтора, чего бывает недостаточно, чтобы закрепить в памяти всех товарищей и те узы, которые их скрепляют.
Последнее, но важное, характеризующее Олега Герасимовича как ответственного творца экипажей, а не просто служаку: как бы трудно ни служилось офицерам, как бы трудно ни приходилось ему лично с некоторыми из них, однако тех, кто заслуживал роста, Олег Герасимович ни разу не тормознул. Достойным офицерам он давал возможность расти, в нашем или в другом экипаже занять перспективную должность. А сколько было случаев, когда другой командир не отпускал хорошего специалиста или замечательного служаку именно из-за того, что боялся вместо него получить нечто иное, не отвечающее требуемому качеству.
С Чефоновым мы все выжили, на «чефоновских рудниках», как называли службу на его корабле, никто не потерял живота своего и даже не получил увечий, за что ему спасибо.
Приложения
Приложение 1
Список командования и минно-торпедных частей РПК СН 21-й дивизии 4-й флотилии ПЛ ТОФ (20.08.1979-22.06.1981)
РПК СН пр. 667Б «К-497» (в/ч 36176-1)
Командир — капитан 2-го ранга Лазарев Николай Иванович (до него был капитан 1-го ранга Еременко Анатолий Павлович, а после — капитан 2-го ранга Таранов).
СПК БУ — капитан 3-го ранга Копейкин Евгений Борисович.
СПК — капитан 3-го ранга Путинцев Владимир Александрович.
ЗКПЧ — капитан 3-го ранга Бандюк Евгений Макарович.
Командир БЧ-3 — ст. лейтенант Емельянов Александр Сергеевич — 25.01.1952 г. р., из служащих, русский, член ВЛКСМ с 04.1971 г., стаж с 25.07.1970, окончил ТОВВМУ в 1975 г.
Командир БЧ-3 — лейтенант Лебедев Евгений Валерьевич.
Старшина команды торпедистов — мичман Сердечный Николай Павлович — 08.12.1954 г. р., русский, член КПСС стаж с 04.11.1973, окончил ШСТ (школа старшин-техников).
Старший торпедист — мичман Заборющий Сергей Иванович — 08.10.1955 г. р., украинец, член ВЛКСМ, стаж с 04.11.1973, окончил ШСТ.
Старший торпедист — мичман Зязев Евгений Васильевич — 08.02.1955 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 04.11.1973, окончил ШСТ.
РПК СН пр. 667Б «К-497» (в/ч 36176-2)
Командир — капитан 1-го ранга Соловьев Олег Васильевич (затем капитан 1-го ранга Григорий Михайлович Щербатюк).
СПК БУ — вакантно.
СПК — капитан 2-го ранга Денисов Николай Александрович.
ЗКПЧ — капитан 2-го ранга Ставский Николай Сергеевич.
ПК — капитан-лейтенант Крюков Виктор Владимирович.
Командир БЧ-3 — лейтенант Володькин Владимир Николаевич — 06.12.1953 г. р., из рабочих, русский, член ВЛКСМ, стаж с 22.07.1972, окончил ТОВВМУ в 1977 г.
Командир БЧ-3 — лейтенант Афонин Валерий Валентинович.
Старшина команды торпедистов — мичман Черный Николай Владимирович — 29.10.1956 г. р., белорус, член КПСС, стаж с 12.11.1974, окончил ШСТ (школа старшин-техников).
Старший торпедист — мичман Капырин Николай Львович — 08.11.1956 г. р., русский, член ВЛКСМ, стаж с 09.11.1974, окончил ШСТ.
Старший торпедист — старшина 2-й статьи Грунин; матрос Лобанов Сергей Анатольевич — призыв 1-е полугодие 1979 года, на 31.10.1980 за штатом; матрос Андреев — призыв 1-е полугодие 1980 года, на 31.10.1980 за штатом.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги